"Фатерланд" - читать интересную книгу автора (Харрис Роберт)

2

Глава имперской криминальной полиции был старым человеком. Звали его Артур Небе, и он был легендой.

Небе возглавлял берлинскую сыскную службу ещё до прихода партии к власти. У него была маленькая голова и желтоватая чешуйчатая черепашья кожа. В 1954 году, к его шестидесятилетию, рейхстаг проголосовал за выделение ему крупного имения, включающего четыре деревни близ Минска в Остланде, но он ни разу не съездил взглянуть на него. Он жил с прикованной к постели женой в большом доме, где стоял запах дезинфекции и слышалось шипение кислорода. Поговаривали, что Гейдрих пробовал от него отделаться и поставить во главе крипо своего человека, но не смог. На Вердершермаркт его называли «дядюшка Артур». Он был в курсе всего.

Марш видел Небе издалека, но никогда с ним не говорил. Теперь тот сидел за роялем Булера, подбирая высокие ноты желтоватыми пальцами одной руки. Инструмент был расстроен, звук диссонансом отдавался в пыльном воздухе.

У окна, повернувшись широкой спиной к комнате, стоял Одило Глобус.

Кребс щелкнул каблуками и вытянул руку в нацистском приветствии.

– Хайль Гитлер! Следователи Марш и Йегер.

Небе продолжал стучать по клавишам рояля.

– А-а… – повернулся к ним Глобус. – Великие сыщики.

Вблизи он казался быком в военной форме. Воротник резал шею. Руки, сжатые в красные злые кулаки, висели вдоль туловища. Левая щека испещрена багровыми шрамами. Насилие, как статическое электричество, потрескивало вокруг него в сухом воздухе. Он вздрагивал всякий раз, когда Небе ударял по клавише. Он бы с удовольствием двинул ему, подумал Марш, но это ему не дано. Небе был выше по званию.

– Если герр оберстгруппенфюрер закончил концерт, – произнес Глобус сквозь зубы, – то можно начинать.

Рука Небе застыла над клавишами.

– Как это можно иметь «Бехштейн» и не настроить его. – Он взглянул на Марша. – Зачем он тогда нужен?

– Его жена была музыкантшей, – ответил Марш. – Умерла одиннадцать лет назад.

– И никто все это время на нем не играл? – Небе тихо закрыл крышку и провел пальцем по пыльной поверхности. – Странно.

Глобус начал:

– У нас много дел. Сегодня рано утром я докладывал некоторые вопросы рейхсфюреру. Как вам, герр оберстгруппенфюрер, известно, данное совещание проводится по его указанию. Кребс изложит точку зрения гестапо.

Марш с Йегером обменялись взглядами: дело дошло до самого Гейдриха!

У Кребса была отпечатанная докладная записка. Он начал читать своим ровным бесцветным голосом:

– Сообщение о смерти доктора Булера получено по телетайпу в штаб-квартире гестапо от ночного дежурного берлинской криминальной полиции вчера, пятнадцатого апреля, в два пятнадцать ночи. В восемь тридцать, учитывая присвоенное партайгеноссе Булеру почетное звание бригадефюрера СС, о его кончине было сообщено лично рейхсфюреру.

Марш так сцепил руки за спиной, что ногти врезались в ладони.

– К моменту смерти гестапо завершало расследование деятельности партайгеноссе Булера. Учитывая это обстоятельство и принимая во внимание положение покойного в прошлом, дело было отнесено к вопросам государственной безопасности и оперативный контроль перешел к гестапо. Однако, видимо, из-за неудовлетворительного взаимодействия об этом не было сообщено следователю крипо Ксавьеру Маршу, который незаконно проник в дом покойного.

Итак, гестапо расследовало деятельность Булера. Марш усилием воли старался не сводить глаз с Кребса, сохраняя безмятежное выражение лица.

– Далее, смерть партайгеноссе Вильгельма Штукарта. Проведенное гестапо расследование показало, что дела Штукарта и Булера связаны между собой. Рейхсфюрер был уведомлен и об этом. Снова расследование было передано гестапо. И снова следователь Марш, на этот раз вместе со следователем Максом Йегером, проводил собственный сыск в доме покойного. В ноль часов двенадцать минут шестнадцатого апреля Марш и Йегер были задержаны мною в доме, где проживал партайгеноссе Штукарт. Они согласились поехать со мной в штаб-квартиру гестапо до выяснения вопроса на более высоком уровне. Я датировал свою докладную шестью часами сегодняшнего утра.

Кребс сложил бумагу и вручил её шефу крипо. За окном слышался скрежет лопаты о гравий.

Небе сунул бумагу во внутренний карман.

– Подошьем к делу. Само собой разумеется, мы подготовим свою записку. А теперь, Глобус, вокруг чего весь этот сыр-бор? Вижу, вам не терпится рассказать нам.

– Гейдрих хотел, чтобы вы убедились сами.

– В чем?

– Что упустил ваш сотрудник во время вчерашней любительской экскурсии. Прошу вас, следуйте за мной.

Это находилось в подвале, хотя, если бы Марш даже взломал замок и спустился вниз, он вряд ли бы что-нибудь обнаружил. Стена из деревянных панелей завалена обычным домашним хламом – ломаной мебелью, ненужными инструментами, перевязанными веревками рулонами грязных ковров. Одна из панелей была ложной.

– Видите ли, мы знали, что ищем, – пояснил Глобус, потирая руки. – Господа, обещаю, что вы в жизни не видели ничего подобного.

За панелью находилась комната. Когда Глобус включил свет, всех поразило великолепие этой то ли ризницы, то ли сокровищницы, ангелы и святые, облака и храмы, высокомерные вельможи в отделанных белым мехом красных одеждах, жирные телеса, обернутые в надушенный желтый шелк, цветы, солнечные восходы и каналы Венеции…

– Входите, – пригласил Глобус. – Рейхсфюрер очень хотел, чтобы вы как следует разглядели все это.

Комната была небольшой – четыре метра на четыре, прикинул Марш. В потолок вделаны светильники, направленные на развешенные по всем стенам картины. Посередине комнаты стоял старомодный вращающийся стул, какими, возможно, пользовались в прошлом веке конторщики. Глобус своим сияющим сапогом ударил по ручке стула. Тот завертелся.

– Представьте его сидящим здесь. Дверь заперта. Словно грязный старик в борделе. Мы обнаружили её вчера днем. Кребс!

Кребс принялся рассказывать:

– Сюда едет эксперт из Музея фюрера в Линце. Вчера вечером для нас сделал предварительную оценку профессор Браун из Музея кайзера Фридриха здесь, в Берлине. – Он заглянул в свои записи. – В настоящее время установлено, что перед нами «Портрет молодого человека» Рафаэля, «Портрет молодого человека» Рембрандта, «Христос, несущий крест» Рубенса, «Венецианский дворец» Гварди, «Пригороды Кракау» Беллотто, восемь картин Каналетто, по крайней мере, тридцать пять гравюр Дюрера и Кульмбаха, один подлинный Гобелен. В отношении остальных – только предположения. – Кребс перечислял их, словно блюда в ресторане. Его бледные пальцы покоились на стоявшем в конце комнаты алтаре великолепной расцветки. – Это работа нюрнбергского мастера Фейта Штоса. Алтарь изготовлен по заказу польского короля в 1477 году. На его создание ушло десять лет. В центре триптиха – спящая Богоматерь в окружении ангелов. На боковых досках – сцены из жизни Христа и Марии. Здесь, – он указал на основание алтаря, – родословная Христа.

Глобус заметил:

– Штурмбаннфюрер Кребс разбирается в этих вещах. Он один из наших самых способных офицеров.

– Не сомневаюсь, – ответил Небе. – Весьма интересно. А откуда все это?

Кребс начал:

– Алтарь Фейта Штоса в ноябре 1939 года изъят из церкви Девы Марии в Кракау…

– Все это, думаем, главным образом из генерал-губернаторства, – вмешался Глобус. – Булер регистрировал их как пропавшие или уничтоженные. Одному Богу известно, что ещё утащила эта продажная свинья. Представьте, сколько ещё ему пришлось продать, чтобы купить это имение!

Небе протянул руку и дотронулся до одного из холстов – на нем был изображен привязанный к дорической колонне святой Себастьян с торчащими из золотистой кожи стрелами. Лаковое покрытие потрескалось, словно высохшее русло реки, но положенные под ним краски – алые, белые, пурпурные, синие – сохранили яркость. От картины исходил слабый запах плесени и ладана: аромат довоенной Польши – страны, стертой с карты мира. На краях досок Марш разглядел рыхлые комки извести и кирпича – следы монастырских или дворцовых стен, из которых, они были выломаны.

Небе увлеченно разглядывал святого.

– Он чем-то напоминает вас, Марш. – Шеф крипо обвел кончиками пальцев очертания тела и хрипло рассмеялся. – Добровольный мученик. Что скажете на это, Глобус?

– Не верю ни в святых, ни в мучеников, – проворчал Глобус и пристально посмотрел на Марша.

– Удивительно, – пробормотал Небе, – кто бы мог подумать – Булер и эти…

– Вы были с ним знакомы? – перебил его Марш.

– Немного, ещё до войны. Убежденный национал-социалист и преданный делу юрист. Интересное сочетание, скажу вам. Фанатик, что касается деталей. Как присутствующий здесь наш коллега из гестапо.

Кребс изобразил легкий поклон:

– Герр оберстгруппенфюрер весьма любезен.

– Нам уже какое-то время было известно о партайгеноссе Булере. Известно о его деятельности в генерал-губернаторстве. Известно о его сообщниках. К сожалению, где-то на прошлой неделе этот негодяй пронюхал, что мы напали на его след.

– И покончил с собой? – переспросил Небе. – Как и Штукарт?

– Примерно. Штукарт был законченным дегенератом. Он не только любовался красотой на холсте. Любил отведать её во плоти. Булер отбирал что ему нужно на Востоке. Назовите-ка цифры, Кребс.

– Польские власти, ведавшие музеями, в 1940 году составили секретную опись. Теперь она у нас. Только из Варшау вывезены следующие сокровища искусства: две тысячи семьсот картин европейской школы, десять тысяч семьсот картин польских художников, тысяча четыреста скульптур.

И снова Глобус:

– В данный момент здесь, в саду, мы выкапываем из-под земли некоторые из этих скульптур. Большинство из этих вещей поступило куда надо: в Музей фюрера, Музей рейхсмаршала Геринга в Каринхалле, в галереи Вены и Берлина. Но между польской описью и списками того, что мы получили, существуют огромные расхождения. Действовали они следующим образом. Будучи государственным секретарем, Булер имел ко всему неограниченный доступ. Он направлял эти вещи под охраной в министерство внутренних дел Штукарту. Все выглядело вполне законно. Штукарт организовывал их хранение или тайный вывоз из рейха. За рубежом их реализовали за валюту: драгоценности, золото – все, что можно легко и незаметно переправить.

Марш видел, что все сказанное невольно произвело впечатление на Небе. Его маленькие глазки не отрывались от сокровищ.

– Кто-нибудь ещё из высокопоставленных лиц втянут в это дело?

– Вы знакомы с бывшим заместителем государственного секретаря в министерстве иностранных дел Мартином Лютером?

– Конечно.

– Мы разыскиваем этого человека.

– Разыскиваете? Он что, исчез?

– Три дня назад он не вернулся из деловой поездки.

– Насколько я понимаю, вы уверены, что Лютер замешан в этом деле.

– Во время войны Лютер возглавлял германский отдел министерства иностранных дел.

– Помню. В министерстве он отвечал за связь с СС и с нами в крипо. – Небе повернулся к Кребсу. – Еще один фанатичный национал-социалист. Вы бы оценили его… гм!.. энтузиазм. Правда, порядочный грубиян. Между прочим, в данный момент я хотел бы официально выразить свое удивление тем, что он замешан в чем-то преступном.

Кребс достал ручку. Глобус продолжал:

– Булер похищал произведения искусства. Штукарт их получал. Положение Лютера в министерстве иностранных дел позволяло ему свободно выезжать за границу. Мы полагаем, что он тайком вывозил из рейха определенные ценности и продавал их.

– Где?

– Главным образом в Швейцарии. И в Испании. Возможно, в Венгрии.

– Когда Булер вернулся из генерал-губернаторства?

Небе поглядел на Марша, и тот ответил:

– В 1951 году.

– В 1951 году это место стало хранилищем их сокровищ.

Небе опустился на стул и стал медленно вращаться на нем, изучая поочередно каждую стену.

– Удивительно. Это, должно быть, одна из лучших частных коллекций в мире.

– Одна из лучших коллекций в руках преступника, – отрезал Глобус.

– Да-а. – Небе прикрыл глаза. – Такое количество шедевров, собранных в одном месте, притупляет чувства. Я хочу на воздух. Дайте мне руку, Марш.

Когда он поднимался, было слышно, как скрипят старые кости. Но в руку Марша он вцепился стальной хваткой.

Небе расхаживал по веранде позади виллы, опираясь на трость, – тук, тук, тук.

– Булер утопился. Штукарт застрелился. Ваше дело, Глобус, решается само собой довольно убедительно, так что не требуется такой затруднительной процедуры, как суд. Если верить статистике, шансы Лютера остаться в живых весьма невелики.

– Кстати, у герра Лютера действительно плохое сердце. Как утверждает его жена, результат нервного напряжения во время войны.

– Вы меня удивляете.

– По словам жены, ему нужен отдых, лекарства, покой – ничего этого в данный момент у него нет, где бы он ни находился.

– Это деловая поездка…

– Он должен был вернуться из Мюнхена в понедельник. Мы проверили в «Люфтганзе». В тот день среди пассажиров не было никого по фамилии Лютер.

– Может быть, бежал за границу?

– Возможно. Но сомневаюсь. Придет время, мы его выследим, где бы он ни прятался.

Тук, тук. Марш восхищался цепким умом Небе. В бытность комиссаром полиции Берлина в тридцатых годах он выпустил пособие по криминалистике. Марш вспомнил, что во вторник вечером видел его на полке у Котха в отделе дактилоскопии. Оно все ещё считалось образцовым учебником.

– А вы, Марш? – Небе остановился и повернул назад. – Что вы думаете о смерти Булера?

Неожиданно вмешался молчавший все время Йегер:

– Если позволите, мы всего лишь собирали информацию… – выпалил он волнуясь.

Небе стукнул палкой по камню.

– Вопрос адресован не вам.

Маршу зверски хотелось курить.

– У меня только предварительные замечания, – начал он и провел рукой по волосам. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Главное – не с чего начать, подумал он, а чем кончить. Глобус, сложив руки на груди, вперил в него взгляд. – Партайгеноссе Булер, – продолжал Марш, – умер между шестью часами в понедельник вечером в шестью часами следующего утра. Мы ждем протокола о вскрытии, но причиной смерти вполне определенно является утопление – легкие наполнены жидкостью. Это свидетельствует о том, что он дышал, когда попал в воду. Нам также известно от часового на дамбе, что в течение этих решающих двенадцати часов Булер не принимал никаких посетителей.

Глобус кивнул:

– Таким образом, самоубийство.

– Необязательно, герр обергруппенфюрер. К Булеру не приезжали посетители по суше. Но на деревянной пристани есть свежие царапины, что дает основания предполагать, что к ней, возможно, причаливало судно.

– Лодка Булера, – возразил Глобус.

– Булер не пользовался своей лодкой много месяцев, а может быть, и лет. – Теперь, когда он овладел вниманием этой небольшой аудитории, Марш почувствовал прилив бодрости и ощущение раскованности. Речь полилась быстрее. Тише, сказал он себе, будь осторожен. – Когда вчера утром я осматривал виллу, пес Булера был заперт в кладовке. На нем был намордник. Голова с одной стороны была ободрана до крови. Я задал себе вопрос: зачем человеку, задумавшему совершить самоубийство, так поступать со своей собакой?

– А где она сейчас? – спросил Небе.

– Моим людям пришлось её пристрелить, – ответил Глобус. – Бедное животное взбесилось.

– Ах да. Разумеется. Продолжайте, Марш.

– Думаю, что напавшие на Булера люди высадились поздно ночью, в темноте. Если помните, в понедельник ночью была гроза. На озере было неспокойно – это объясняет царапины на причале. Думаю, что собака была настороже и они оглушили её, надели намордник и застали Булера врасплох.

– И бросили его в озеро?

– Не сразу. Несмотря на увечье, по словам сестры, Булер был хорошим пловцом. Об этом говорит и его мощный плечевой пояс. Когда тело привели в порядок, я осмотрел его в морге и обнаружил кровоподтеки вот здесь, – Марш дотронулся до щек, – и на внешней стороне десен. На кухонном столе стояла недопитая бутылка водки. Думаю, в протоколе о вскрытии будет отмечено содержание алкоголя в крови Булера. Считаю, что его силой заставили выпить, раздели догола, вывезли на лодке в озеро и выбросили за борт.

– Интеллигентское дерьмо, – возразил Глобус. – Скорее всего, Булер надрался, чтобы хватило духу свести счеты с жизнью.

– Сестра Булера утверждает, что он был трезвенником.

Наступило долгое молчание. Марш слышал, как тяжело дышит Йегер. Небе глядел вдаль, за озеро. Наконец Глобус проворчал:

– Чего не объясняет эта фантастическая теория, так это того, почему таинственные убийцы просто не всадили пулю в башку Булера – и дело с концом.

– Я бы сказал, что здесь все ясно, – ответил Марш. – Они хотели инсценировать самоубийство. Однако грубо сработали.

– Интересно, – пробормотал Небе. – Если самоубийство Булера сфабриковано, тогда логично предположить то же самое в отношении Штукарта.

Небе по-прежнему смотрел на Хафель, и Марш сначала не понял, что реплика адресована ему.

– Я и пришел к такому выводу. Поэтому прошлой ночью побывал в квартире Штукарта. Думаю, в убийстве Штукарта участвовали три человека: двое в квартире, один в подъезде, делая вид, что чинит лифт. Звук электродрели должен был заглушить выстрелы, дав возможность убийцам скрыться до обнаружения трупа.

– А предсмертная записка?

– Возможно, подделана. Или написана под принуждением. Или…

Он остановился. Понял, что размышляет вслух, – это таило смертельную опасность. На него не отрывая глаз смотрел Кребс.

– Это все? – спросил Глобус. – Может быть, на сегодня сказок братьев Гримм хватит? Отлично. Кое-кому из нас надо и поработать. Господа, ключ к этой загадке – Лютер. Все разъяснится, когда он будет в наших руках.

Небе заметил:

– Если у него такое больное сердце, как вы утверждаете, то надо пошевеливаться. Я договорюсь с министерством пропаганды, чтобы его фотографию дали в печать и по телевидению.

– Нет, ни в коем случае, – забеспокоился Глобус. – Рейхсфюрер строго запретил всякую огласку. Меньше всего нам нужен скандал, в который было бы замешано партийное руководство, особенно теперь, перед визитом Кеннеди. Боже милостивый, можно представить, как распишет это дело иностранная пресса! Нет и нет. Уверяю вас, мы его поймаем, не беспокоя средства массовой информации. Нам только требуется раздать снимки всем патрулям орпо и установить наблюдение на вокзалах, в портах, аэропортах, пунктах пересечения границы… Кребс с этим справится.

– Тогда предлагаю, чтобы он этим занялся.

– Немедленно, герр оберстгруппенфюрер. – Кребс слегка поклонился Небе и затрусил по веранде в дом.

– У меня в Берлине дела, – сказал Небе. – Марш останется здесь офицером связи – до тех пор пока не поймают Лютера.

– В этом нет необходимости, – ухмыльнулся Глобус.

– О нет, он понадобится. Воспользуйтесь его услугами, Глобус. У этого парня котелок варит. Держите его в курсе дел. Йегер, а вы возвращайтесь к своим обычным обязанностям.

Йегер облегченно вздохнул. Глобус хотел было что-то сказать, но передумал.

– Проводите меня до машины, Марш. Всего хорошего, Глобус.

Когда они отошли за угол, Небе сказал:

– Вы не говорите правду, не так ли? По крайней мере, не всю правду. Это хорошо. Садитесь в машину. Нужно поговорить.

Шофер, поприветствовав их, открыл заднюю дверцу. Небе с трудом забрался на заднее сиденье. Марш сел рядом с ним.

– В шесть часов утра эту штуку доставили мне домой с курьером. – Небе отпер портфель и вынул папку в пару сантиметров толщиной. – Здесь все о вас, штурмбаннфюрер. Такое внимание льстит, правда?

Стекла «мерседеса» были затенены зеленым цветом. В этом полумраке Небе был похож на ящерицу в террариуме.

– Родился в Гамбурге в 1922 году; отец умер от ран в 1929 году; мать погибла во время воздушного налета англичан в 1942 году; поступил в военно-морской флот в 1939 году; переведен в подводный флот в 1940 году; награжден за мужество и получил повышение по службе в 1943 году; назначен командиром подводной лодки в 1946 году – был одним из самых молодых командиров субмарин в рейхе. Блестящая карьера. А потом все пошло не так. – Небе полистал дело. Марш глядел на зеленый газон, на зеленое небо. – Никакого продвижения по службе в полиции целых десять лет. Разведен а 1957 году. А затем идут докладные. Ответственный за жилой квартал: систематически отказывается жертвовать на зимнюю помощь. Партийные чиновники на Вердершермаркт: упорно отказывается вступать в НСДАП. Слышали, как в столовой пренебрежительно высказывался о Гиммлере. Слышали, как в барах, слышали, как в ресторанах, слышали, как в коридорах… – Небе выдирал страницы. – На рождественские праздники в 1963 году вы стали расспрашивать о евреях, которые раньше жили в вашей квартире. О евреях! Вы что, с ума сошли? Здесь есть заявление от вашей бывшей жены, заявление от сына…

– От сына? Да ему же всего десять лет…

– Достаточно для того, как вы знаете, чтобы иметь собственное мнение, к которому следует прислушиваться.

– Можно узнать, что я ему сделал?

– «Относился без должного энтузиазма к моей партийной деятельности». Дело в том, штурмбаннфюрер, что это дело зрело в архивах гестапо на протяжении десяти лет – немножко отсюда, немножко оттуда, – и так из года в год оно росло, как невидимая опухоль. Теперь же, когда вы нажили могущественного врага, этот враг хочет воспользоваться им.

Небе положил папку в портфель.

– Глобус?

– Да, Глобус. Кто же еще? Ночью он предлагал до военного трибунала СС поместить вас в «Колумбия-хаус».

Так называли внутреннюю тюрьму СС на Генераль-Папештрассе.

– Должен сказать, Марш, вас без труда можно направить в концлагерь. И тогда уж никто вам не поможет – ни я, ни кто-либо другой.

– Что же ему помешало?

– Чтобы передать дело офицера крипо в военный трибунал, нужно получить согласие Гейдриха. А Гейдрих обратился ко мне. Я же сказал нашему дорогому рейхсфюреру следующее: «Этот ваш парень Глобус, – сказал я, – видно, страшно боится, что у Марша кое-что имеется насчет него, и он хочет от него отделаться». «Понятно, – ответил рейхсфюрер, – и что же вы предлагаете?» «Почему бы, – предложил я, – не дать ему время до дня рождения фюрера, чтобы подтвердить свои обвинения против Глобуса? Всего четыре дня». «Хорошо, согласился Гейдрих, – но если он окажется с пустыми руками, то тогда за него возьмется Глобус». – Небе удовлетворенно улыбнулся. – Вот так в рейхе решаются дела между старыми коллегами.

– Значит, я должен благодарить герра оберстгруппенфюрера.

– О, не стоит благодарности, – весело ответил Небе. – Гейдрих действительно думает, что вы располагаете чем-то в отношении Глобуса. И ему хотелось бы знать. Мне тоже. Может быть, по другим соображениям. – Он ухватил руку Марша той же жесткой хваткой и прошипел: – Эти ублюдки что-то задумали, Марш. Что? Докопайтесь. И скажите мне. Никому не доверяйте. Именно поэтому ваш дядюшка Артур держится так долго. Знаете, почему некоторые из ветеранов зовут Глобуса «подводной лодкой»?

– Нет, не знаю.

– Потому что во время войны где-то в Польше он установил в подвале двигатель подводной лодки и выхлопными газами уничтожал людей. Глобусу нравится убивать людей. Он хотел бы уничтожить и вас. Не забывайте об этом. – Небе выпустил руку Марша. – А теперь нам нужно распрощаться.

Он постучал рукояткой трости по стеклянной перегородке. Шофер вышел из машины и открыл Маршу дверцу.

– Я мог бы подбросить вас до центра Берлина, но предпочитаю ездить один. Держите меня в курсе дела. Разыщите Лютера, Марш. Найдите до того, как до него доберется Глобус.

Дверца захлопнулась. Бесшумно заработал мотор. Лимузин захрустел колесами по гравию. Марш с трудом разглядел Небе – зеленый силуэт за пуленепробиваемым стеклом.

Обернувшись, он увидел, что за ним следит Глобус.

Генерал СС направился к нему, держа на вытянутой руке «люгер».

Он же сумасшедший, подумал Марш. Может пристрелить меня на месте, как собаку Булера.

Но Глобус всего лишь передал ему пистолет.

– Ваш пистолет, штурмбаннфюрер. Он вам понадобится. – Затем подошел совсем близко. Так близко, что Марша обдало горячим дыханием с перегаром чеснока. – У тебя нет свидетеля, – прошептал он. – Свидетеля-то нет. Теперь ни одного.

Марш побежал.

Он пулей вылетел из усадьбы, бегом миновал дамбу и помчался напрямик через лес к автобану, образующему восточную границу Грюневальда.

Здесь он остановился, жадно хватая ртом воздух и вцепившись руками в колени. Внизу в сторону Берлина мчались машины.

Несмотря на боль в боку он побежал снова, теперь уже трусцой, через мост, мимо станции электрички «Николасзее» по Спанише-аллее к казармам.

Предъявив удостоверение крипо, он миновал часовых. Весь его вид – воспаленные глаза, тяжелое дыхание, отросшая за сутки щетина – свидетельствовал о чем-то страшном и безотлагательном, не терпящем расспросов. Он нашел спальный корпус. Отыскал койку Йоста. На ней не было ни подушки, ни одеяла. Лишь железная койка и на ней жесткий коричневый матрац. Рундучок был пуст.

Единственный курсант, чистивший ботинки через несколько коек, объяснил, что произошло. За Йостом пришли ночью. Двое. Они сказали, что его посылают на Восток «для специальной подготовки». Он ушел, не сказал ни слова, видно, ожидал этого. Курсант удивленно качал головой; подумать только, Йост. Он явно завидовал товарищу. Все завидовали. Он будет свидетелем настоящей войны.