"В чужих не стрелять" - читать интересную книгу автора (Ромов Анатолий)

5

Как понял Пластов, дверь в квартиру ему открыл сам хозяин. Еще не зная, зачем пришел гость, этот человек чуть прищурил глаза и приветливо улыбнулся. Он был без пиджака, но с аккуратно повязанным и заправленным под жилет галстуком, на вид чуть старше Пластова. Адвокат поклонился:

— Если вы Василий Васильевич Субботин — я к вам.

— Да, я Субботин. Простите, не имею чести знать?

— Меня зовут Арсений Дмитриевич Пластов, присяжный поверенный. — Пластов протянул было руку к карману, чтобы достать визитную карточку, но Субботин остановил его:

— Прошу вас, проходите. — Пропустил Пластова, подождал, пока тот снимет шляпу, показал на открытую дверь: — Правда, я не один, у меня гость, но это мой близкий друг. Думаю, вряд ли он нам помешает. Вы не против?

Пластов вошел в кабинет; навстречу мягко поднялся молодой человек с темными усами, бородкой клинышком и каштановыми, рано начавшими редеть волосами.

— Знакомьтесь: мой друг и прекрасный инженер Валентин Петрович Вологдин. Валентин Петрович — это Арсений Дмитриевич Пластов, адвокат. Садитесь, Арсений Дмитриевич. Сразу же поясню: вашим визитом я не удивлен. Мне звонил Николай Николаевич, предупредил, что вы можете зайти. Кофе? Коньяк? Вы курите?

— Спасибо, не курю, от кофе не откажусь.

Вологдин все это время сидел в глубоком кресле, рассматривая что-то за окном.

— Отлично, будем пить кофе вместе. — Субботин присел. — Насколько я понимаю, вы пришли в связи с пожаром? Так, вот, если хотите о чем-то спросить, мы с Валентином Петровичем готовы ответить. Чтобы вы имели представление, я — расчетчик и конструктор, Валентин же Петрович… — Так как Вологдин по-прежнему не смотрел в их сторону, Субботин с улыбкой добавил: — Валентин Петрович — один из самых талантливых электротехников-высокочастотников, которых я знаю. Причем не только в России, но и в мире.

Продолжая смотреть в окно, Вологдин дернул плечом:

— Василий Васильевич, зачем так?

Повернулся к Пластову:

— Объясню простую вещь: Василий Васильевич Субботин мой учитель. Всем, что я знаю о высокочастотных машинах, я обязан ему. Да, да, Василий Васильевич, только вам.

— Начались реверансы. — Субботин махнул рукой. — Сейчас принесу кофе, а то… — Не договорив, он ушел, из кухни донесся его голос: — Арсений Дмитриевич, запомните — вы еще услышите фамилию Вологдина. Да, да, мы все еще будем гордиться, что сидели рядом с ним. — Его не было довольно долго, вернулся он с подносом, дружески тронул Вологдина за плечо. — Прошу, кофе, кажется, получился неплохим. Не спорю, когда-то я действительно кое-чему научил сего юношу. Научил. Но потом… — Поставил перед Пластовым чашку. — Ученик обогнал учителя. Впрочем, он уже не ученик.

— Я слышал, Валентин Петрович занимался на заводе конструированием генераторов? — Сказав это, Пластов тут же подметил — Субботин и Вологдин переглянулись. Так как в воздухе повисла некая настороженность, добавил: — Как будто это были генераторы для радиостанций?

— Совершенно верно. — Субботин поставил чашку. — Простите, а кто вам это сказал?

— Федор Илларионович Ступак.

Субботин снова переглянулся с Вологдиным.

— Что же сказал Ступак? Я имею в виду, о каких генераторах у вас шла речь?

— Насколько я помню, о генераторах… для радиостанций учебно-минного отряда. Так ведь?

На лице Вологдина гримаса — как от неожиданной боли. Вздохом Субботин как бы отстранил эту гримасу.

— Да, есть, вернее, были такие. Мы их называем «генераторы для станций УМО». По теперешним понятиям это довольно примитивные конструкции. Для флота они устарели, ну и… Валентин Петрович их несколько модернизировал.

— Как мне объяснил Федор Илларионович, они сгорели?

— Сгорели, увы. Но по сравнению с общими потерями гибель нескольких генераторов УМО — убыток небольшой. — Субботин стал вдруг мрачнее тучи. — Вы не представляете даже, что мы потеряли. Не завод, нет… Хотя, конечно, и завод тоже… Но пропало нечто большее. Мы потеряли мысль… Даже не мысль, а полигон мысли. Нашей мысли.

Первым тишину нарушил Вологдин — встал, сцепил руки, принялся ходить по кабинету.

— Черт. Я в это время был в отъезде. Как назло. Приехал только во вторник.

Субботин покосился на него будто успокаивая, постучал пальцами по столу.

— Арсений Дмитриевич, насколько я понимаю, у Николая Николаевича сложности с получением страховки?

— Это то, что я сам лично услышал от Глебова. Собственно, если я возьмусь за защиту интересов вашей фирмы, моя задача будет узкой — доказать, что возникший на заводе пожар следует считать стихийным бедствием. А не умышленным поджогом.

— Считаю, все разговоры о поджоге завода владельцем — нелепость и чушь, — сказал Субботин. — Глебов никак не был заинтересован в гибели собственного завода. Конечно, Николай Николаевич Глебов, выражаясь грубо, заводчик и капиталист. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но Глебов глубоко порядочный человек. Сама мысль о мошенничестве должна быть ему противна. И не забудьте, в конце концов ведь этот завод — его детище.

— Прекрасные слова. Однако нам могут возразить: в случае выплаты страховки Глебов получит полтора миллиона. Годовая же продукция стоит гораздо меньше, всего триста тысяч.

— Ну и что? Что такое годовая продукция? Пять лет — и вот они, ваши полтора миллиона! Но завода-то нет! Не-ет!

Вологдин теперь прислушивался к их разговору с интересом. Пластов заметил:

— На процессе я обязательно возьму вас помощником, своим красноречием вы убедите кого угодно. Но меня тревожит здесь многое.

— Например?

— Например, почему колеблется постоянный адвокат Глебова Трояновский? Ведь практически он отказался вести дело.

— Я плохо знаю Трояновского. Но очень может быть — уж простите меня — Трояновскому дали куш, чтобы сберечь гораздо большие деньги. Разве таких случаев не было?

— Сомневаюсь, у каждого адвоката есть престиж, и особенно у такого известного, как Трояновский. Но допустим. А нефть? Зачем Глебов купил нефть перед самым пожаром?

— Опять нефть! Разве не может быть совпадений? Да, Глебов купил годовой запас нефти, но ведь он имел на это полное право.

— Увы, для судей нет совпадений. Для них существуют только факты. Наконец, что за загадочная история со сторожами?

— Вы правы, здесь я не совсем понимаю Глебова. Уволить опытного сторожа было более чем легкомысленно.

Простившись и выйдя из квартиры, Пластов поехал на Петроградскую сторону. В пути прикинул, что нужно сделать еще, и решил: встретиться с Тиргиным, а также выяснить обстоятельства гибели собаки.

На Петроградской стороне некоторое время он стоял у подъезда одного из домов на Большом проспекте, между улицами Подковыровой и Бармалеевой; на этом подъезде скромно желтела медная табличка: «Юридическая контора „Трояновский и Андерсен“. Прием посетителей от 10 утра до 7 вечера». Пластов решил, что самое лучшее — встретиться с Тиргиным как бы случайно, на улице. Постояв, зашел в небольшую кофейную напротив, занял столик у окна и, заказав кофе, продолжал наблюдать за выходом из конторы — заодно снова обдумывая положение. Был конец рабочего дня, сотрудники конторы «Трояновский и Андерсен» выходили из подъезда. Многих из них Пластов знал в лицо; к семи вышел и сам Трояновский, но его помощника Пластов так и не дождался. Расплатившись, снова поехал к Московским воротам. Вошел во двор знакомого дома, спустился в подвал к дворнику — и около двадцати минут стучал в дверь. Какое-то время ему казалось, что за дверью слышны звуки, он постучал сильней, после этого кто-то закряхтел и заворочался, но дверь ему так и не открыли. Стукнув последний раз, Пластов вышел во двор, огляделся. Стал к конуре спиной, вглядываясь в пустырь. Сейчас он пытался понять — почувствовала бы собака непривычное ей движение — там, вдали, у заводской стены? Конечно, все зависит от собаки, но опытный пес, безусловно, что-то учуял бы и насторожился. Кроме того, если кто-то решил бы миновать собаку, ему пришлось бы проламываться сквозь труднопроходимый кустарник. Помедлив, вступил на тропинку. Касаясь плечами кустов и раздвигая ветки, двинулся к заводу; изредка ему приходилось прыгать через ямы, канавы и перебираться через мусорные кучи. Спустившись в одну из канав, Пластов посмотрел вверх: сейчас он стоял будто в колодце. Хотел было взмахнуть на бруствер, но перед ним, отделившись от кустов, выросла и застыла серая фигура. Изъеденное оспой лицо, редкие усики, взгляд — непрерывно дергающийся, не останавливающийся на одной точке. Пластов машинально оглянулся — сзади стоит еще один человек, приземистый, с опущенным на глаза чубом. Оба в потертых ситцевых рубахах, оба держат руки в карманах. Незаметно оглядел кусты — отступления нет. Рябой покачал головой:

— Погодь чуток, голубь. Ты кто будешь-то? — Не дождавшись ответа, бросил: — Вань, это он днем тут болтался?

Со стыдом и отвращением к себе Пластов вдруг почувствовал страх. С трудом выдавил из себя:

— Пропустите немедленно! Позвольте! — Сделал шаг вперед. — Позвольте пройти, господа!

— Он… — сказал задний. — Болтался тут, чего-то вынюхивал.

Рябой продолжал улыбаться, но рука в кармане напряглась:

— Ага… Кто ж ты будешь-то, мил человек? Ты, может, из полиции? Чего тебе тут интересного оказалось?

— Вы не имеете права… — Пластов постарался собраться и успокоиться. Одновременно быстро скользнул по земле взглядом, надо найти хоть камень или кирпич. Рябой укоризненно вздохнул:

— Не ищи, голубок ты наш. Нет тебе пути назад, нет. А не ответишь, кто таков, — пришьем, мил человек, и правильно сделаем. Неча тут крутиться, неча вынюхивать. Так кто ж ты таков есть?

Ни в коем случае нельзя говорить им, кто он. Во-первых, это хоть как-то, но оттянет расправу, во-вторых, скорей всего они лишь пугают его. Главное для них — выяснить, кто он. Вряд ли они действуют по собственной инициативе. Нельзя давать им козырь — на случай, если он вырвется.

— Сейчас же пропустите меня. В случае применения силы вы будете наказаны. Я официальное лицо. — Он попытался вспомнить уроки бокса. Бесполезно — против двух ножей бокс бессилен.

— Официальное, говоришь? — Рябой дернул подбородком, как понял Пластов — подавая особый знак заднему.

— Врет, — отозвался задний. Пластов чувствовал за спиной его дыхание. — Чужой он, наши ничего не говорили.

— Молчи, без тебя вижу, — тут же рука рябого вылетела из кармана вперед. Острие ножа шло точно в живот, но Пластов каким-то чудом сумел увернуться, одновременно прыгнув вперед. Еще в воздухе он ощутил резкий ожог сзади и понял, что чубатый успел ударить. Кажется, нож попал чуть ниже пояса — но времени на размышление не было. Падая, он все-таки не позволил себе упасть. Скорее почувствовал, чем увидел — противники на секунду столкнулись, это помогло ему выиграть несколько секунд, и, оказавшись наверху, он бросился по петляющей тропке. Сердце готово было вырваться из горла, сзади, метрах в пяти, слышался резкий хрип и топот догоняющих; сообразив, что далеко не уйдет, он рухнул в мелькнувший на пути просвет в ветках. Быстро отполз в сторону, затих. Он совсем не надеялся, что таким образом скрылся, поэтому, обернувшись, попытался найти среди валяющегося мусора что-то твердое. Увидел ржавый стальной прут, притянул к себе и, крепко сжав, отвел в сторону. Теперь у него есть какое-то оружие. Прислушался — кажется, преследователи проскочили мимо. Развернулся, чтобы встретить опасность лицом, — все тихо. Через минуту услышал, что его ищут где-то совсем близко. Шум, шуршанье кустов и ругань то приближались, то отдалялись. Наконец услышал шаги, разговор вполголоса, все стихло, но почти тут же искавшие вернулись, сквозь просвет в кустах Пластов хорошо видел их рубахи. Рябой сказал:

— Ты зачем о «наших» говорил, гад вшивый? Какие «наши», мы есть мы, кто тебя тянул за язык?

— Да я думал…

— Думал… Пошли, с того конца посмотрим…

Вскоре Пластов снова услышал треск кустов. Оба еще два раза прошли мимо, не останавливаясь. Потом наступила тишина. Кажется, пытавшиеся его убить ушли. Но Пластов, не доверяя затишью, еще около часа сидел в зарослях, сжимая прут. За это время он успел ощупать царапину на ягодице — она была хоть и глубокой, но безопасной, нож распорол брюки и повредил мышцу. Наконец, решив, что ждать здесь ночи бессмысленно, стал пробираться к проспекту. Он двигался ползком, через каждые несколько шагов прислушиваясь; в конце концов, передвигаясь на четвереньках, оказался у самой дороги. Подумал: вряд ли нападавшие ждут его именно в этом месте. С досадой вспомнил о следах крови на брюках, выпрямился и, заложив руки за спину, встал у края тротуара в ожидании извозчика. Прута из рук он все-таки не выпускал — эти несколько минут, бесконечно долгих, в течение которых он ждал желанного цоканья копыт, дались нелегко. Он старался стоять непринужденно, не привлекая внимания прохожих, но, ожидая нападения, непрерывно косился по сторонам. Наконец показалась пролетка. Вскочив на сиденье, Пластов бросил извозчику: «На Моховую, быстро!» — но только после того, как лошадь резво взяла рысью, опустил прут под ноги.

Пролетку попросил остановить у самого дома; расплатившись с извозчиком, на всякий случай взял прут и, войдя в подъезд, прислушался. Как будто все вокруг спокойно, но на третий этаж он поневоле поднялся, перемахивая через две ступени. Остановился у квартиры, сказал сам себе: ну и перетрусил же ты — и тут же услышал скрипнувшую соседнюю дверь. Облегченно вздохнул: Амалия Петровна. Она всегда ждет его прихода и передает новости. Обернулся так, чтобы не был виден прут. Седые букли взбиты, голубые глаза смотрят с укором:

— Арсений Дмитриевич, ай-яй-яй, вас весь день нет и вы так поздно…

Пластов услышал, как внизу хлопнула дверь, напрягся. Амалия Петровна выросла в Курляндии, но в Петербург перебралась давно, обрусела.

— Бедненький, наверное, устали?

Пластов поклонился, скрывая прут:

— Да, пришлось заниматься делами. Кто-нибудь приходил?

— Приходил Хржанович…

— И что же?

— Просил передать, что зайдет завтра днем. И еще два раза приходила барышня…

— Какая барышня?

Соседка закатила глаза:

— Кто она, не знаю, но красивая! Очень красивая барышня и совсем молоденькая! Лет двадцати, а может, и моложе… Сразу видно, из хорошей семьи, одета прямо с картинки и держится превосходно.

Войдя в свою квартиру, Пластов положил прут на подоконник. Постоял, усмехнулся собственным страхам. Прошел в ванную, вымылся, прижег царапину йодом, накинул халат. На кухне заварил кофе, сел, поставил перед собой чашку и вдруг почувствовал, что только сейчас начинает приходить в себя. Отхлебнул кофе, попытавшись понять, что же происходит? Кажется, кому-то очень не понравилось его появление на пустыре. Впрочем, может быть, дело совсем не в пустыре? В чем же? Допустим, в том, что он разговаривал с дворником и с Ермиловой? Нет, скорее всего дворник и Ермилова здесь ни при чем. Кажется, нападавшие не зря подстерегали его именно на пустыре. Они действовали не по собственному почину, кто-то стоял за их спиной, и если бы ему удалось выяснить кто — многое бы стало ясным. «Наши». Кто такие «наши»? Пока об этом можно только гадать. И все-таки надо будет точней узнать, кому принадлежит пустырь. А также, на какие заработки и куда именно отправился бывший сторож Ермилов. И не мешает подробней выяснить, при каких обстоятельствах убили собаку. Ясно, этот незначительный факт должен был затеряться среди других событий, но ведь это случилось как раз в ночь пожара… Дело явно нечисто, и очень похоже, что Глебов здесь ни при чем. Если завод подожгли, то зачем? Судя по поведению Трояновского, в этом были заинтересованы серьезные силы. Сможет ли он противостоять этим силам — один? Сомнительно. К тому же пока он не знает даже, что это за силы. Конечно, если он добьется, чтобы Глебову выплатили страховку, то получит семьдесят пять тысяч рублей. Но во-первых, во время расследования он рискует истратить последние сбережения, ничего не получив взамен. Во-вторых, если он, взявшись за дело, проиграет его, на его адвокатской карьере окончательно будет поставлен крест. Подумав об этом, Пластов отставил чашку, прошел в спальню, потушил свет. Лег, накрылся одеялом — и вдруг понял, какое именно сомнение ему мешало.