"Власть пса" - читать интересную книгу автора (Уинслоу Дон)

1 Люди из Синалоа

Горят маки.

Пылающие красные цветы, пылающее красное пламя.

Только в аду, думает Арт Келлер, цветы расцветают пламенем.

Арт сидит на гребне горы над горящей долиной. Смотреть вниз — все равно что заглядывать в кипящую кастрюлю с супом — толком сквозь дым ничего не разглядеть, но то, что видно, напоминает картину ада.

Если бы Иероним Босх написал такое полотно — «Война против Наркотиков».

Campesinos — мексиканские крестьяне-фермеры — бегут, опережая языки пламени, прижимая к груди те немногие пожитки, какие успели схватить, прежде чем солдаты подожгли деревню. Подталкивая перед собой детей, campesinos тащат пакеты с едой, семейные фотографии, одеяла, купленные по неимоверной для них цене, какую-то одежонку. В белых рубахах и соломенных шляпах с проступившими желтыми пятнами пота, они похожи в мареве дыма на призраков.

Если б не одежда, думает Арт, то все как тогда, во Вьетнаме.

И он даже удивляется, мельком взглянув на рукава своей рубашки и обнаружив, что это синий хлопок, а не армейское хаки. И напоминает себе: это не операция «Феникс». Это операция «Кондор», и перед ним не заросшие бамбуком горы «Корпуса I», a маковые поля в долине Синалоа.

И выращивают тут не рис, а опийный мак.

Арт слышит глухой рокот — хуп-хуп-хуп — винтов вертолетов и переводит взгляд на небо. Как и у других парней, воевавших во Вьетнаме, рокот этот вызывает множество воспоминаний. О чем? — спрашивает он себя и решает, что, пожалуй, иные воспоминания лучше не вытаскивать на свет со дна памяти.

Стервятниками кружат над головой «вертушки» и самолеты. Самолеты производят опыление; вертолеты защищают самолеты от одиночных автоматных выстрелов тех уцелевших gomeros — «маководов», которым все еще неймется воевать за свои поля. Арту слишком хорошо известно, что точный выстрел из «АК-47» запросто сбивает вертолет. Если угодит в хвостовой винт, то вертолет рухнет на землю, будто капризный ребенок отбросил сломанную игрушку. А если в пилота... Пока что им везет: ни одну «вертушку» еще не сбили. То ли gomeros — стрелки никудышные, то ли просто не пристрелялись.

Формально все самолеты — мексиканские. И «Кондор» — шоу мексиканское, совместная операция Девятого армейского корпуса и полиции штата Синалоа, но куплены самолеты на деньги Управления по борьбе с наркотиками, и летчики на них — контрактники оттуда же. Почти все они — бывшие служащие ЦРУ, из старой команды Юго-Восточной Азии. Такая вот злая ирония, думает Келлер, парни из «Аэр Америки», которые когда-то перевозили на самолетах героин для тайских военачальников, теперь распыляют дефолианты на мексиканские маковые поля.

Наркоуправление хотело использовать «Эйджент Орандж» [3], но мексиканцы не согласились. Тогда стали распылять новую смесь «24-Д», против которой они не возражали оттого, — внутренне посмеивается Келлер, — что gomeros уже пользовались ею для уничтожения сорняков вокруг своих полей.

Так что и запас был наготове.

Да, думает Арт, операция эта мексиканская. Мы, американцы, здесь просто в качестве консультантов.

Как во Вьетнаме.

Только в других кепи.

Война Америки против Наркотиков открыла фронт. Теперь десятитысячная мексиканская армия ворвалась в эту долину близ города Бадирагуато, помогая копам муниципальной федеральной полиции, известным как federales, и десятку консультантов из Управления по борьбе с наркотиками вроде Арта.

Основная масса солдат пешие, другие верхом, будто vaqueros [4], гонящие перед собой скот. Приказы им даны простые: отравите маковые поля и спалите все, что уцелеет. Разгоните gomeros, чтоб разлетелись, будто сухие листья в ураган... Уничтожьте раз и навсегда источник героина в синалоанских горах Западной Мексики.

В Западной Сьерре самое благоприятное в этом полушарии сочетание высоты, дождей и кислотности почвы для выращивания papaver somniferum, то есть мака опийного, а опиум в конечном счете превращают в «мексиканскую грязь» — дешевый коричневый забористый героин, который наводняет улицы американских городов.

Н-да, операция «Кондор», думает Арт.

Настоящих кондоров в небе над Мексикой не видели уже лет шестьдесят. Еще раньше они исчезли в Америке. Но у каждой операции должно быть название, иначе мы не поверим в ее реальность. И вот эта — «Кондор».

Арт немного почитал про эту птицу. Самая крупная из хищных, хотя термин несколько неточный, потому что питаться она предпочитает падалью. Большой кондор, узнал Арт, может поднять мелкого оленя, но больше всего кондору нравится, когда настоящий хищник настигнет выбранную жертву, отобедает, а тут он — не утруждаясь, планирует на остатки туши.

Мы тоже охотимся на мертвых.

Операция «Кондор».

И снова вспышкой — воспоминание о Вьетнаме.

Смерть с Небес.

И я опять сижу, как там, скорчившись в кустах, дрожа на влажной прохладе горного утра, устраиваю засады.

Все повторяется...

Только теперь моя цель — не солдат-вьетконговец, возвращающийся в деревню, а старый Дон Педро Авилес, наркобарон Синалоа, Эль Патрон [5]. Дон Педро уже полвека переправляет отсюда опиум, еще до того орудовал, как в горы явился Багси Сигел в обнимку с красоткой Вирджинией Хилл, чтобы прибрать к рукам для мафии с Западного побережья неиссякаемый источник героина.

Сигел заключил сделку с Доном Педро Авилесом, а тот использовал его как рычаг, чтобы стать patron самому, стать боссом, и статус этот он удерживает и по нынешний день. Но власть мало-помалу утекает от старика: в последнее время молодые нахрапистые парни начали оспаривать его авторитет. Таков уж закон природы, раздумывает Арт, подросшие львята потихоньку одерживают верх над старым вожаком. Не одну ночь Арт пролежал без сна в своем номере в кульяканском отеле под треск пулеметных очередей на улице; перестрелки стали таким обычным делом, что город даже получил прозвище Маленький Чикаго.

Но после сегодняшнего дня, возможно, им больше станет нечего делить.

Арестуй старого Дона Педро, и ты положишь конец этому.

А заодно станешь героем, думает он, испытывая легкое чувство вины.

Арт — истый фанатик Войны против Наркотиков.

Вырос он в Сан-Диего, в баррио [6] Логан, и собственными глазами видел, что творит героин с людьми, особенно с бедняками. Так что все-таки операция проводится для того, чтобы очистить улицы от наркотиков, напоминает он себе, а не способствовать продвижению твоей карьеры.

Но, по правде, его карьере совсем не помешает, если именно он захватит Дона Педро Авилеса.

Управление по борьбе с наркотиками — организация новая, ей и двух лет еще нет. Когда Ричард Никсон объявил войну наркотикам, ему потребовались солдаты. Большинство новых бойцов пришло из старого Бюро по борьбе с наркотиками и опасными лекарствами; немало влилось из различных полицейских департаментов, но некоторые — из раннего призыва — были и из Компании [7].

Арт тоже был одним из «ковбоев Компании».

Так полицейские называют парней, пришедших из ЦРУ. В этом прозвище сквозит оскорбительный оттенок недоверия и обиды.

И зря, считает Арт. В основе своей задача у них одна — сбор информации. Ты находишь источники, зеультивируешь их, управляешь ими и действуешь исходя из сведений, которые они тебе поставляют. Кардинальная разница между его старой работой и новой состоит в том, что на прежней он арестовывал свои «мишени», а на новой их убивают.

Операция «Феникс» — спланированное уничтожение вьетконговской инфраструктуры. «Мокрой работой» Арт не слишком часто занимался. Его задачей во Вьетнаме был сбор разрозненной информации и анализ ее. А уж потом другие ребята, в основном спецназовцы, одолженные у Компании, шли в атаку, действуя согласно информации Арта.

Уходили они по ночам, вспоминается Арту. Иногда их не было три-четыре дня, потом они появлялись в лагере поздней ночью, ошалевшие от декседрина. Исчезали в своих палатках, где отсыпались по нескольку суток кряду. После чего снова отправлялись на боевую операцию.

Арт всего пару раз участвовал в таких операциях, если его источники приносили информацию о том, что крупная группировка солдат сосредоточена в каком-то районе. Тогда он сопровождал спецподразделение и устраивал ночную засаду.

Не особо ему такое нравилось. Он почти всегда отчаянно трусил, но работу свою выполнял: спускал курок, приводил своих товарищей обратно и сам выбирался из боя, слава богу, руки-ноги целы, голова — на плечах. Столько дерьма навидался, что только и мечтал забыть обо всем этом навечно.

Но приходится мириться с фактом, думает Арт, "Что когда я пишу на бумаге имена людей, то этим подписываю им смертный приговор. И тогда возникает вопрос — как остаться порядочным в бесчестном мире.

Но та долбаная война.

Та проклятая долбаная война.

Как и большинство американцев, он смотрел по телевизору, как снимаются с сайгонских крыш последние вертолеты. И как большинство ветеранов, пошел и напился в хлам в тот вечер. А когда пришло предложение перейти в новое Управление по борьбе с наркотиками, то схватился за него.

Но сначала, конечно, обсудил это с Элси.

— Может, эта война стоит того, чтоб на ней воевать, — сказал он жене. — Может, хоть эту войну мы сумеем выиграть.

И теперь, пожалуй, думает Арт, сидя в засаде и карауля Дона Педро, мы близки к победе.

Ноги у Арта онемели от долгой неподвижности и неудобной позы, но он сидит все так же, не шелохнувшись. Служба во Вьетнаме научила его этому. Мексиканцы, затаившиеся в окрестных зарослях, также ведут себя дисциплинированно — двадцать специальных агентов из ДФС [8], вооруженные «узи», одетые в камуфляж.

Кроме Тио Барреры.

Даже тут, в высоком кустарнике, специальный помощник губернатора одет в свой фирменный черный костюм, на нем белая рубашка на пуговицах и узкий черный галстук. Вид у него спокойный и безмятежный — настоящий латиноамериканец, полный чувства собственного достоинства.

Тио напоминает киношного идола из фильмов сороковых, думает Арт. Лакированно зализаны назад черные волосы, ниточка усов, красивое тонкое лицо со скулами, будто высеченными из гранита.

Глаза черные, как безлунная ночь.

Официально Мигель Анхель Баррера — коп, полисмен штата Синалоа, охранник губернатора штата Мануэля Санчеса Сэрро. А неофициально — посредник между властями и гангстерами, спецагент губернатора. И так как «Кондор» — формально операция штата Синалоа, то именно Баррера — настоящий режиссер всего шоу.

Если уж быть честным до конца, думает Арт, то Тио Баррера командует и мной.

Три месяца тренировок в лагере наркоуправления «казались не такими уж тяжкими. Физическая подготовка — так, пустячок: Арт легко пробегал трехмильный маршрут, умел играть в баскетбол, и занятия по самообороне были ерундовиной в сравнении с Лэнгли. Инструкторы заставляли их только боксировать и заниматься рестлингом, а Арт еще подростком занял третье место в соревновании «Золотые перчатки» в Сан-Диего.

Он был середнячком в своей весовой категории: техника хорошая, но реакция замедленная. Он узнал суровую для себя правду: научиться быстрой реакции невозможно. Правда, боксировал он так хорошо, что попал даже в высший разряд, и ему крепко доставалось. Однако он доказал, что умеет держать удары, а для паренька-метиса из баррио — это уже победа. Мексиканские поклонники бокса больше уважают боксера, способного Держать удары, чем того, кто умеет наносить их.

Арт умел держать удар.

После того как он начал боксировать, мексиканские парни больше не задирали его. Даже отъявленные хулиганы держались от него подальше.

На тренировках Арт не особо старался избивать противников на ринге. Не было смысла одерживать победы, наживая врагов только ради того, чтобы покрасоваться.

На занятиях по правоохранительным процедурам дела шли похуже, но он одолел и это вполне нормально, а курс по наркотикам был совсем легким. На вопросы типа «Вы можете опознать марихуану?», «Вы сумеете опознать героин?» Арт подавлял порыв ответить: ему ли этого не знать!

Еще одно искушение, против которого устоял Арт, — закончить курс первым в группе. Он мог бы, прекрасно понимал, что вполне мог бы, но решил спустить на тормозах. Полицейские и так выказывали неудовольствие, считали, что типы из Компании вторглись на их территорию, а потому разумнее было особой прыти не проявлять.

Так что на занятиях спортом он не напрягался; не высовывался и на других, а в тестах специально несколько раз ткнул в неправильные ответы. Он и занимался успешно, и экзамены сдал легко, но не блистал. Труднее было сдерживать себя на практических занятиях. Слежка? Привычна, как старая шляпа. Скрытые камеры, микрофоны, жучки? Поставить их он сумел бы хоть во сне. Тайные встречи, засвеченные тайники, действующие тайники, установление дружеских связей со стукачами, допрос подозреваемого, сбор информации, анализ данных? Этот курс он мог бы преподавать сам.

Но Арт держал рот на замке, закончил обучение ему вручили удостоверение специального агента Управления по борьбе с наркотиками. Предоставили двухнедельный отпуск, а затем отправили прямиком в Мексику.

Сразу в Кульякан.

Столицу наркоторговли Западного полушария.

В город-рынок опиума.

Чрево зверя.

Новый босс принял его дружелюбно. Тим Тейлор, кульяканский шеф-резидент Управления, нредварительно изучил его данные и легко все прочитал между строк. Арт сел напротив него за стол, и Тим, не поднимая глаз от папки, бросил:

— Вьетнам?

— Да.

— Ускоренная программа установления мира...

— Да. Иначе операция «Феникс». Старая расхожая шутка: многие ребята на всей скорости упокоились там в мире.

— ЦРУ, — проговорил Тейлор, и это был не вопрос, а утверждение.

Вопрос или утверждение, но Арт промолчал. Досье на Тейлора он знал: тот работал еще в старом Бюро, когда эта организация переживала скудные времена; теперь, когда борьба с наркотиками стала первоочередной задачей и бюджет отпускался жирный, Тим совсем не собирался уступать свои трудно завоеванные позиции компашке новичков, вторгшихся на его территорию.

— Знаешь, что мне не по душе в вашей Компании ковбоев? — буркнул Тейлор.

— Нет.

— Вы не копы. Вы убийцы.

Да хрен тебя дери, а ты-то! — подумал Арт. Но рта не раскрыл, держал накрепко запечатанным, пока Тейлор читал длинную лекцию про то, что он не желает от Арта никакого дерьмового ковбойства. Про то, что они здесь — «команда» и Арту лучше «влиться в команду», «играть по правилам».

Арт охотно «влился» бы и «играл», если б его в эту команду приняли. Хотя ему в общем-то было на это наплевать. Когда растешь в баррио, а отец у тебя американец английского происхождения и мать — мексиканка, ты всегда не в команде.

Отец Арта был бизнесмен из Сан-Диего, соблазнивший во время отпуска в Масатлане девушку-мексиканку. (Арт часто думал: как забавно, что зачат он был в Синалоа.) Арт-старший решил поступить по совести и женился на девушке. Это решение далось ему не слишком тяжело, потому что она была потрясающей красавицей. (Арт унаследовал ее красоту.) Отец привез ее в Штаты и быстро охладел к ней: она — как сувенир, который вы приобрели в Мексике во время отпуска, — на лунном берегу в Масатлане смотрелась куда лучше, чем в холодном трезвом свете будней Америки.

Арт-старший бросил ее, когда Арту и года не исполнилось. Она не захотела поступиться единственным преимуществом, какое было у ее сына, — гражданством США, и потому переехала к какой-то дальней родне в баррио Логан. Арт знал, кто его отец. Иногда мальчик, сидя в маленьком парке на Кросби-стрит и глядя на высоченные стеклянные здания в центре, воображал, как входит в одно из них повидаться с отцом.

Но никогда не входил.

Арт-старший посылал чеки, сначала регулярно, потом изредка. Иногда у него случались приступы отцовской нежности — а может, вины, — и он являлся к ним и вел Арта на обед или на игру - «Падрес». Но отношения между ними так и не сложились, оставались натянутыми, им было неловко друг с другом. А когда Арт стал учиться в младшей ,средней школе, отец и вовсе перестал его навещать.

И деньги присылать тоже.

Так что семнадцатилетнему Арту было нелегко приехать наконец в центр города, решительно войти в высокое здание и найти офис отца. Он ознакомил его со своими высокими результатами Эс-зй-ти [9], письмом о зачислении в Калифорнийский университет и заявил:

— Не волнуйся. Единственное, что мне нужно от тебя, — чек.

И получил его.

За время обучения Арт получил еще четыре чека.

А заодно и урок «Три С» — «Спасай Себя Сам».

Урок полезный, потому что его попросту вышвырнули в Кульякан. «Ты только застолби территорию», — заявил ему Тейлор среди набора клише типа «сдвинь дело с мертвой точки», «полегоньку там» и выдал даже что-то вроде: «Провал подготовки — это подготовка к провалу».

Он вполне мог бы еще добавить: «Катись на хрен», потому что такова и была суть. Тейлор и копы держали Арта в полнейшей изоляции: не подпускали к информации, не знакомили с теми, с кем контактировали, не звали на встречи с мексиканскими копами, не приглашали на утренние посиделки за кофе с пышками или выпить пивка на закате, где и передавалась настоящая информация.

Его оттеснили на обочину.

Местные жители не желали говорить с ним, потому что янки в Кульякане мог быть только или наркодилером, или антинарком [10]. В наркодилеры он не годился, потому что не покупал «товар» (денег Тейлор не дал, он не желал, чтобы Арт испоганил то, чего они уже достигли), а стало быть, он был антинарком.

Кульяканская полиция не желала с ним сотрудничать, потому что он был антинарком-янки, которому следовало сидеть дома и не соваться в чужие дела. Да к тому же большинство копов уже числились в платежной ведомости Дона Педро Авилеса. По тем же причинам не стремились иметь с Артом дел и копы штата Синалоа: если уж его Управление не желает с ним работать, так с какой стати им-то стараться?

Но не сказать, чтоб и в команде дела шли так уж блестяще.

Управление по борьбе с наркотиками уже два года обивало пороги мексиканского правительства, пытаясь вынудить начать борьбу против gomeros. Агенты добывали улики: фотографии, пленки, свидетелей, — и federales, заверив, что немедленно начнут действовать, не предпринимали даже попыток. В Управлении только и слышали: «Это же Мексика, сеньоры. Тут такое враз не делается».

Улики устаревали, свидетелей запугивали, federales продвигались по службе, и американцам приходилось начинать все сначала с другим копом, который просил их добыть крепкие улики и привести свидетелей. А когда все это преподносилось ему на блюдечке, он, покровительственно посматривая на них, заявлял: «Сеньоры, это ведь Мексика. Не все сразу».

А героин меж тем тек с холмов в Кульякан, точно, грязь весеннего паводка. Каждую ночь молодые gomeros переправляли его с людьми Дона Педро, и город стал казаться Арту Данангом или Сайгоном, только стреляли тут чаще.

Ночь за ночью лежал Арт без сна на кровати в отеле, глотал дешевенький скотч, иногда смотрел футбол или бокс по телевизору, хандрил и жалел себя. И скучал по Элси.

Господи, как же ему не хватало Элси!

Элсию Паттерсон он встретил на Брун-Уок, когда учился на последнем курсе, подошел к ней под хилым предлогом: «Мы с вами не в одной группе по точным наукам?»

Высокая, худенькая, светловолосая Элсия казалась еще по-детски угловатой, нос у нее был длинный, и рот великоват, и зеленые глаза посажены чуть глубже, чем положено. Но Элсия все равно была красива.

И умна. Они действительно были в одной группе по точным наукам, и Арт как-то слышал ее сообщение на занятии. Она пылко отстаивала свои взгляды (чуть более радикальные, чем у Эммы Голдман), и это тоже ему понравилось.

Они отправились вместе съесть пиццу, а потом заглянули к ней в Вествуд. Элси сварила эспрессо, и они долго болтали. Арт узнал, что она из Санта-Барбары, ее родители — из старых калифорнийских семей, богаты, отец — крупная фигура в Демократической партии штата.

Арт показался ей безумно красивым, он выглядел бы смазливым, если бы не нос, сломанный на ринге. Привлекали девушку также его рассудительность и ум, позволившие пареньку из баррио попасть в университет. А одиночество, обидчивость, прорывающийся иногда темперамент делали его вовсе неотразимым.

Знакомство закончилось постелью, и в темноте, после любви, Арт спросил:

— Ну что? Теперь поставишь галочку: «переспала со спиком», с мексикашкой то есть?

Подумав немного, Элси ответила:

— А я всегда считала, «спик» означает пуэрториканца. Галочку я поставлю в графе «переспать с бинером», вот «бинер» — это мексикашка.

— В общем-то я всего лишь наполовину мексикашка.

— Да? Тогда ты и галочки недостоин.

Элсия была исключением из теории Арта «Три С». Она незаметно проникла в его жизнь, подорвав самодостаточность, уже укоренившуюся в нем, когда он познакомился с ней. Скрытность давно стала привычкой, защитной стеной, которую он старательно возводил вокруг себя с самого детства. А к тому времени, когда он влюбился в Элси, Арт приобрел еще и профессиональные навыки в этом искусстве.

«Разведчики талантов» из Компании зацепили его на втором курсе университета и сорвали, словно удобно висящий спелый плод.

Профессор Осуна, кубинский эмигрант, его преподаватель по международным отношениям, пригласил Арта на кофе, стал давать советы, какие науки, языки лучше изучать. Позже, во время обедов у него дома, учил, какой вилкой пользоваться, какое вино с чем пить и даже с какими женщинами встречаться. (Элсия профессору Осуне очень понравилась. «Она идеальная для тебя женщина, — заметил он. — Она тебя отшлифует».)

Все это напоминало не вербовку, а обольщение.

И не сказать, чтоб Арта было так уж трудно соблазнить. Потерянный, одинокий, дитя двух культур, он находился между двумя мирами, и места для него не было ни в одном.

У них есть нюх на парней вроде тебя, думал Арт позже. Ты был находкой для них — умный, закаленный улицей, амбициозный. Белый, но дерущийся по-черному. Все, что требовалось, — чуть отполировать тебя, придать лоск, и они это сделали. Потом посыпались мелкие поручения. «Артуро, приезжает боливийский профессор. Пожалуйста, покажи ему город». Еще несколько подобных поручений, и «Артуро, чем доктору Эчеверриа нравится заниматься в свободное время? Он пьет? Ему нравятся девочки? Нет? Может, мальчики?». А потом: «Артуро, если профессору Мендесу захочется марихуаны, ты сумеешь ему достать?», «Артуро, ты можешь сказать, с кем наш друг, известный поэт, беседует по Телефону?», «Артуро, это подслушивающее устройства Установи в его комнате. Сумеешь?»

Арт выполнял все глазом не моргнув, и выполнял хорошо. Диплом и билет в Лэнгли ему вручили практически в один день. Он попытался объяснить это Элси, но получилось не очень понятно:

— Я вообще-то могу тебе все объяснить, но на самом деле не могу, — вот и все, что он сумел изобрести.

Элси была девушкой неглупой и поняла все правильно:

— Бокс — вот метафора, идеально подходящая для тебя.

— То есть?

— Искусство не подпускать никого близко. Ты добился в нем больших успехов: тебя никто и ничто не трогает.

Это неправда, подумал Арт. Ты трогаешь меня.

Они поженились за несколько недель до его отъезда во Вьетнам. Оттуда он писал ей длинные страстные письма, где никогда ни слова не было о том, чем он на самом деле занимался. Он очень переменился, подумала Элси, когда Арт приехал домой. Наверно, это неизбежно. Он еще больше замкнулся. Вокруг стены, охраняющей его внутренний мир, он вырыл даже не ров, а океан эмоциональной отстраненности. Правда, временами он вновь превращался в того нежного, ласкового парня, в которого когда-то влюбилась Элси.

Элсия обрадовалась, услышав, что он подумывает о перемене работы. Арт загорелся энтузиазмом, услышав о новом наркоуправлении: он считал, что сумеет принести там большую пользу. Элси поощряла мужа взяться за эту работу, хотя это означало, что он опять исчезнет еще на три месяца. Дома он побыл совсем недолго.

В письмах из Мексики тоже ничего не было о его работе. Да я бездельничаю! — писал он ей. Ни черта не делаю, только жалею себя.

Ну так оторви задницу от стула и займись хоть чем-нибудь, писала в ответ она. Или бросай все и возвращайся домой, ко мне. Я уверена, папа без труда найдет тебе работу в штате сенатора, скажи только слово.

Но Арт этого слова не сказал.

Однако задницу оторвал и отправился поклониться святому.

Все в Синалоа знали легенду о Санто Хесусе Малверде. Это был бандит, отважный разбойник, который все раздавал бедным, такой синалоанский Робин Гуд. Удача отвернулась от него в 1909-м, и federales вздернули его на виселице неподалеку от улицы, где теперь стоит храм.

Храм возник стихийно. Сначала приносили цветы, потом поставили фотографию. Как-то ночью бедняки соорудили что-то вроде часовни из грубо отесанных досок. Полиция побоялась снести ее, потому что в народе уже гуляла легенда, будто в ней обитает душа Малверде и что если прийти сюда, помолиться, зажечь свечу и дать религиозный обет — manda, то Хесус Малверде обязательно поможет.

Даст хороший урожай, защитит от врагов, избавит от болезней.

На стенах храма были прикреплены записочки с благодарностями, где перечислялись блага, ниспосланные Малверде: выздоровел больной ребенок; появилась волшебным образом нужная сумма денег; кто-то спасся от ареста, кто-то от убийц; сняли обвинение; благополучно вернулся mojado [11] из Эль-Норте; отомстили за убийство.

Арт отправился к храму, рассудив, что если с чего-то начинать, то лучшего места не придумать. Дошел пешком от отеля, терпеливо переждал очередь паломников и наконец попал внутрь.

К святым он привык. Мать истово таскала его в церковь Девы Марии Гваделупской в баррио Логан, где он посещал уроки катехизиса, получил первое причастие, был конфирмован. Он молился святым, зажигал свечи у статуй. Ребенком он обожал рассматривать изображения святых.

Да и в колледже Арт оставался ревностным католиком. Даже во Вьетнаме поначалу прилежно посещал церковь, но постепенно его религиозность поугасла, и он перестал ходить на исповеди.

Как это произошло? «Прости меня, отец, я согрешил. Прости меня, отец, я согрешил, простои — согрешил, прости — согрешил...» Какой в этом смысл, черт побери? Каждый день я намечаю людей, которых нужно убить, а на другой день, бывает, убиваю их сам. Какой же смысл приходить сюда, просить прощения и обещать, что это больше никогда не повторится, если это моя работа и убийства совершаются по графику, регулярно, как мессы?

Сол Скэки, один из сотрудников спецотряда, ходил к мессе каждое воскресенье, если не был занят в операциях по убийству людей. Арт только диву давался: неужели Сол не осознает лицемерия происходящего? Они даже порассуждали на эту тему как-то за выпивкой вечером. Арт и этот, такой итальянский итальянец из Нью-Йорка.

— Меня это не колышет, — заявил Скэки. — И тебя не должно. Вьетконговцы всё одно в Бога не верят, так что ну их на хрен!

Между ними завязался ожесточенный спор. Арта потрясло, что Скэки и в самом деле считает, будто они, убивая вьетконговцев, творят Божье дело. Коммунисты, они же все атеисты, твердил Скэки, и хотят уничтожить Церковь. Так что мы защищаем Церковь, а потому это не грех, а наш долг.

Сунув руку под рубашку, он показал Арту образок святого Антония, который носил на цепочке на шее.

— Меня хранит святой, — поделился он. — И тебе тоже нужно носить такой.

Но Арт не стал.

И теперь, в Кульякане, он стоял и смотрел в обсидиановые глаза Санто Хесуса Малверде. Гипсовая кожа светилась белизной, усы были угольно-черными, а кроваво-красная полоска вокруг шеи напоминала паломникам, что этот святой, как и все настоящие святые, был предан мученической смерти.

Санто Хесус умер за наши грехи.

— Послушай, — обратился Арт к статуе, — что ты там делаешь, не знаю, но это срабатывает, а что бы ни делал я — нет, так что...

Арт сотворил manda. Преклонив колени, зажег свечу и оставил двадцатидолларовую купюру. Какого черта!

— Помоги мне, Санто Хесус, — прошептал он по-испански, — и будут еще деньги. Я отдам их бедным.

А на обратном пути от храма к отелю Арт впервые встретился с Аданом Баррерой.

Мимо этого спортклуба Арт проходил десятки раз. Ему всегда хотелось заглянуть туда, но он так ни разу и не зашел. Однако в этот вечер внутри клубилась особенно большая толпа, и Арт не устоял.

Адану тогда едва исполнилось двадцать. Низкорослый, почти карлик, но стройный, изящный. Длинные черные прямые волосы зачесаны назад. Стильные джинсы, кроссовки «Найк», фиолетовая рубашка поло — дорогая одежда для этого баррио. Смышленый парень — это Арт разглядел сразу. Вид у Адана Барреры такой, словно он постоянно прикидывает, что к чему.

Росту в нем всего около пяти футов пяти дюймов, подумал Арт, ну, может, шесть дюймов. Парень, стоявший рядом с Аданом, был никак не меньше шести футов трех дюймов. А сложен! Мощная грудь, покатые плечи, стройный. Их невозможно принять за братьев, если б не лица. Одно и то же лицо у совершенно разных людей: темно-карие глаза, светло-кофейная кожа — похожи скорее на испанцев, чем на индейцев.

Братья стояли у края ринга, глядя на лежавшего без сознания боксера. Его соперник пританцовывал у веревок. Совсем мальчишка, явно нет еще и двадцати, но фигура литая, мускулы словно высечены из камня. А взгляд — такое выражение Арт видел на ринге и прежде — прирожденного убийцы. Только сейчас в нем можно было уловить тень смущения и вины.

Арт просек все сразу. Боксер только что вырубил спарринг-партнера, и теперь драться ему не с кем. А двое братьев — Матт и Джефф [12] — его менеджеры. Вполне обычный расклад в мексиканском баррио. Для местных ребят-бедняков есть только два пути выбраться отсюда: наркотики или бокс. Паренек-то — боксер перспективный, сообразил Арт, потому и такая толпа.

Коротышка оглядывал толпу, выискивая, кто бы мог выйти на ринг и продержаться хотя бы несколько раундов. Большинство парней в толпе тут же обнаружили нечто очень интересное на носках своих ботинок.

Но не Арт.

Он встретился взглядом с коротышкой.

— Ты кто? — осведомился тот.

Его братец, бросив лишь взгляд на Арта, изрек: «Янки — антинарк». Потом окинул взглядом толпу, опять посмотрел прямо Арту в глаза и бросил:

— Vete al demonio, picaflor!

В приблизительном переводе: «Убирайся к дьяволу, пидор!»

Арт мигом среагировал:

— Pela las nalgas, perra! (Сам убирайся в задницу, козел!)

Сюрприз — услышать такое от парня, на вид очень даже белого. Долговязый начал протискиваться сквозь толпу, пробиваясь к Арту, но коротышка, уцепив его за локоть, что-то прошептал. Высокий ухмыльнулся, а его брат, подойдя к Арту, сказал по-английски:

— Ты вроде подходящего роста. Выйдешь на пару раундов?

— Он совсем еще мальчишка, — откликнулся Арт.

— Ничего, он умеет за себя постоять, — возразил недомерок. — Если на то пошло, так и тебе сумеет накидать.

Арт расхохотался.

— Ты боксируешь? — нажимал коротышка.

— Когда-то занимался. Немного.

— Так давай, ступай на ринг, янки. Перчатки для тебя мы найдем.

Вызов Арт принял. Но не для того, чтобы показать, какой он мачо. Он легко мог бы, посмеявшись, отказаться. Но в Мексике бокс — святое, и если люди, с которыми ты уже несколько месяцев стараешься сблизиться, приглашают тебя в свою церковь, ты идешь.

— И с кем же я буду драться? — обратился Арт к кому-то из толпы, пока ему бинтовали руки и надевали перчатки.

— Эль Леонсито из Кульякана, — гордо ответил спрошенный. — Маленький Лев из Кульякана. Когда-нибудь он станет чемпионом мира.

Арт прошел в центр ринга.

— Ты со мной полегче, — попросил он. — Я уже старый.

Они приветствовали друг друга коротким прикосновением перчаток.

Не старайся выиграть, остерег себя Арт. Полегче с малышом. Ты здесь ради того, чтобы завести друзей.

Через десять секунд Арт уже смеялся над своими претензиями. Между сыпавшимися на него ударами, конечно. Ты такой беспомощный, словно тебя обмотали телефонными проводами. По-моему, насчет победы можно не тревожиться.

Беспокоиться следует насчет того, чтоб выжить, вот это вернее, сказал он себе десятью секундами позже. Кулаки мальчишки летали с быстротой прямо-таки фантастической. Арт не успевал предугадать, куда обрушится удар, не говоря уж о том, чтобы отразить его. А нанести ответный он и не мечтал.

Но ты должен попытаться.

Это вопрос самоуважения.

Арт выбрал время и нанес прямой справа сразу после короткого удара по корпусу и получил в ответ свирепую комбинацию из трех ударов. Бум-бум-бум. Точно находишься внутри чертова барабана с литаврами, подумал Арт, отступая.

Маневр неудачный.

Паренек рванулся следом, нанес два стремительных удара, а потом прямой в лицо, и нос Арта если не был сломан, то уж точно изувечен. Арт вытер кровь, прикрылся и принял последовавший град ударов на перчатки, пока паренек не переменил тактику: теперь он справа и слева осыпал ударами ребра Арта.

Казалось, прошел целый час, пока наконец не прозвенел гонг и Арт смог отправиться в свой угол.

Большой брат был уже там.

— Ну как, хватит с тебя, picaflor?

Правда, на этот раз picaflor прозвучало не так враждебно.

— Я только-только вхожу во вкус, козел, — по-дружески откликнулся Арт.

Но весь вкус из него вышибли через пять секунд после начала второго раунда: после опасного левого хука в печень Арт рухнул на колено. Голова его свесилась, кровь и пот капали с носа. Хватая ртом воздух, он уголком слезящегося глаза видел, как люди в толпе передают друг другу деньги. Арт еле слышал, как коротышка считает до десяти тоном «ну, все понятно».

А пошли-ка вы все на хрен, подумал Арт.

Он поднялся.

До него долетели ругательства из толпы, но раздавались и подбадривающие крики.

Давай же, понукал себя Арт. Если позволишь измордовать себя, ты не достигнешь цели, с которой полез на ринг. Нейтрализуй скорость кулаков парня, не подставляйся, не позволяй ему так легко наносить удары.

И Арт ринулся вперед.

Получил за свои старания три крепких удара, но все равно наступал, тесня противника к веревкам. Удержал позицию лицом к лицу и начал наносить короткие резкие удары, не настолько сильные, чтобы причинить серьезный вред, но они вынуждали соперника прикрываться. Потом Арт нырнул вниз, ударил парня дважды по ребрам, подался вперед и взял его в клинч.

Выкроить несколько секунд, думал Арт, нанести удар, затянуть бой. Атаковать. Может, удастся его немножко измотать. Но не успел коротышка подойти и разбить клинч, как соперник поднырнул под руки Арта, крутанулся и нанес ему два удара в висок.

Но Арт все-таки наступал.

Да, он получал удары, но он был нападающим, и в этом было все дело. Паренек, пританцовывая, молотил по нему, но тем не менее все-таки отступал. На миг соперник опустил руки, и Арт тут же нанес жесткий левый хук в грудь, отбросив его. Парень был явно ошарашен, замер на секунду. И Арт повторил удар.

Между раундами оба брата были слишком заняты, ругая своего боксера, и не выкроили минутки, чтобы наговорить пакостей Арту. Тот радовался передышке. Еще один раунд, думал он. Дай мне Бог силы продержаться еще чуть-чуть.

Грянул гонг.

Множество dinero [13] перешло из рук в руки, пока Арт поднимался со своего стула.

Они с пареньком поприветствовали друг друга перед последним раундом. Арт заглянул ему в глаза и понял: гордость парня задета. Вот черт, подумал Арт, я вовсе этого не хотел. Обуздай свои амбиции, засранец, смотри не польстись случаем выиграть бой.

Однако волноваться оказалось не о чем.

Что уж там нашептали братья парню между раундами, неизвестно, но тот переменил тактику. Теперь он нырял влево, подготавливая себе удобную позицию, руки держал высоко, часто наносил удары Арту, а из-под его уходил, стремительно отскакивая в сторону.

Арт наступал, молотя впустую по воздуху.

Он остановился.

Встал посреди ринга, помотал головой, засмеялся и махнул парню, чтоб подошел ближе.

Толпе это понравилось.

И сопернику тоже.

Он продвинулся в центр и принялся осыпать ударами Арта, который только прикрывался, насколько ему удавалось. Арт старался дотянуться до парнишки ответным ударом, но того это только подстегивало, и он действовал руками как двумя молотами. А Арт был наковальней.

Однако паренек больше не стремился отправить его в нокаут. В нем не осталось злости. Теперь он по-настоящему вел спарринг, удары наносил легкие, показывая, что может вырубить Арта в любой момент; красовался перед публикой, продлевая шоу, ради которого и пришли зрители. Под конец Арт упал на одно колено, крепко прижав руки к голове, так что большинство ударов приходилось на перчатки и локти.

Прозвучал финальный гонг.

Соперник поднял Арта, и они обнялись.

— Ты обязательно станешь чемпионом, — сказал парню Арт.

— А ты хорошо дрался, — ответил парень. — Спасибо тебе за матч.

— Вы заполучили себе отличного боксера, — констатировал Арт, когда коротышка снимал с него перчатки.

— Я тоже так думаю, — откликнулся тот. И протянул руку. — Меня зовут Адан. А это мой брат — Рауль.

Рауль взглянул на Арта и кивнул:

— А ты не сдаешься, янки. Думал, ты сдрейфишь.

На этот раз обошлось без «пидора», отметил про себя Арт.

— Будь у меня мозги, обязательно бы сдался.

— Дерешься как мексиканец, — бросил Рауль.

Наивысшая похвала.

Вообще-то я дерусь как наполовину мексиканец, подумал Арт, но оставил комментарий при себе. Он понял, что хотел сказать Рауль, ведь он вырос в баррио Логан. Главное — не сколько ты можешь нанести ударов, а сколько ударов ты сумеешь выдержать.

Сегодня я выдержал больше чем достаточно, решил Арт. Сейчас единственное, что мне хочется, — вернуться в отель, принять горячий душ и остаток вечера провести с пакетом льда на голове.

С несколькими пакетами, подумал он, представив свою физиономию.

— Мы идем пропустить по паре кружек пива, — сказал Адан. — Хочешь с нами?

Да, да, мелькнуло у Арта. Еще как.

И он провел вечер, наливаясь пивом в cafetin [14] в компании с Аданом.

Несколько лет спустя Арт всеми силами души жалел, что не убил тогда Адана Барреру на месте.

На следующее утро его вызвал Тим Тейлор.

Арт выглядел препогано, и внешний вид точно отражал внутреннее состояние. Голова раскалывалась от пива и yerba [15], которой он под конец накурился в ночном клубе, куда завел его Адан. Под глазами черно, под носом еще темнели остатки запекшейся крови. Он принял душ, но бриться не стал: во-первых, у него не было времени, а во-вторых, была невыносима сама мысль о том, что придется водить лезвием по распухшей щеке. И хотя в кресло он опустился очень медленно, избитые ребра обиженно завопили от боли.

Тейлор взглянул на него с нескрываемым отвращением.

— Здорово, видно, гульнул ночью.

Арт неловко улыбнулся. Даже улыбаться ему было больно.

— Сам знаешь, как бывает.

— Я знаю, как было. Сегодня утром у меня была встреча с Мигелем Баррерой. Знаешь, кто это, Келлер? Коп штата Синалоа, специальный помощник губернатора, очень влиятельный человек. Мы уже два года пытаемся склонить его к сотрудничеству. И мне пришлось выслушать от него, что один из моих агентов дерется с местными...

— Это был спарринг-матч.

— Это не важно, — перебил Тейлор. — Запомни, эти люди нам не приятели и не дружки, чтоб выпивать с ними. Они — мишени. И...

— Может, в этом-то и проблема, — услышал Арт, будто со стороны, свой голос, который ему не подчинялся. Сам-то он собирался молчать как рыба, но так все болело, что он ослабил контроль:

— Так в чем проблема?

Черт подери, подумал Арт. Но раз уж начал... И он объяснил:

— В том, что мы воспринимаем этих людей как мишени в тире.

Это давно его бесило. Люди-мишени. К тому же вчера вечером он узнал, как все тут заверчено, больше, чем за последние три месяца.

— Послушай, ты здесь не тайный агент, — возразил Тейлор. — Сотрудничай с местными полицейскими...

— Не получается, Тим. Вы здорово потрудились, чтобы у меня не получилось.

— Я хочу убрать тебя отсюда, — заявил Тим. — Выбросить из своей команды.

— Начинай писать бумаги, — посоветовал Арт. Его уже тошнило от всего этого дерьма.

— Не беспокойся, начну. А пока что, Келлер, постарайся вести себя как профессионал. Договорились?

Кивнув, Арт поднялся со стула.

Очень медленно.

Ну что ж, контора пишет, подумал Арт, можно продолжать работать.

Как уж там говорится в пословице? Они могут тебя убить, но не могут съесть? Вот уж неправда: эти и убить могут, и съесть. Но пусть не надеются, что я покорно приму свою судьбу. Мысль наниматься на работу в штат сенатора приводила его в уныние. Отвращала не столько сама работа, сколько то, что ее устроит отец Элси. У Арта было неоднозначное отношение к нему.

На его взгляд, это был бы провал.

Нельзя позволить им вышибить тебя, ты должен вынудить их сделать это. Да еще постараться, чтоб, вышибая, они переломали себе руки, дать им понять, что они сломили тебя в бою. Досадить им так, чтоб они вспоминали тебя всякий раз, когда смотрятся в зеркало.

Арт отправился прямиком в спортклуб.

— Que noche bruta! — сказал он Адану. — Me mata la cabeza. (Ну и ночка выдалась удалая... Голова у меня трещит.)

— Pero gozamos. (Зато здорово развлеклись.)

Да уж, оторвались на всю катушку, подумал Арт. Голова раскалывается.

— А как там Маленький Лев?

— Цезарь? Лучше, чем ты, — откликнулся Адан. — И чем я.

— А где Рауль?

— Может, гульнуть пошел. Es el sono ese. (Ну его в задницу.) Пивка хочешь?

— Черт! Конечно!..

Как приятно оно льется в желудок! Арт чуть не захлебнулся долгим чудесным глотком. Потом приложил ледяную бутылку к распухшей щеке.

— Видок у тебя дерьмовый, — заметил Адан.

— Что, краше в гроб кладут?

— Ну, что-то вроде.

Подозвав официанта, Адан заказал порцию холодного мяса. Двое мужчин сидели за столиком на улице и наблюдали, как течет мимо мир.

— Значит, ты — антинарк, — заметил Адан и добавил: — У меня дядя — коп.

— Ага. А ты в семейный бизнес не пошел?

— Я контрабандист.

Арт поднял бровь. Тут же стало больно.

— Джинсы, — засмеялся Адан. — Мы с братом катаемся в Сан-Диего, закупаем там джинсы и тайком провозим через границу. Продаем их с грузовика беспошлинно. Ты удивишься, сколько это приносит дохода.

— А мне показалось, ты учишься в колледже. Бухгалтерскому делу вроде?

— Без товара и считать будет нечего.

— А твой дядя знает, как ты зарабатываешь на пиво?

— Тио знает все. Он считает это занятие нестоящим, хочет, чтобы я стал «серьезным». Но джинсовый бизнес приносит доход, и немалый. Пока мы раскручиваем Цезаря. Вот станет он чемпионом, мы заработаем миллионы.

— А сам не пробовал боксировать? — поинтересовался Арт.

Адан покачал головой:

— Я мелкий, но у меня реакция замедленная. Рауль — вот кто у нас в семье боксер.

— Ну а я свой последний матч отыграл.

— Что ж, правильно, наверное.

Они расхохотались.

Забавно, как завязывается дружба.

Задумается об этом Арт несколько лет спустя. Спарринг-матч, ночная выпивка, день в уличном кафе. Разговор, честолюбивые стремления, которыми поделились за бутылкой пива. Время, проведенное вместе. Пустая болтовня. Шуточки.

И тогда Арт поймет, что до Адана Барреры у него никогда по-настоящему и не было друга.

Была Элси, но это другое.

Ты можешь называть жену, и вполне искренне, своим лучшим другом, но это все-таки не то. Это не мужская дружба, будто рядом с тобой брат, которого у тебя никогда не было.

Трудно понять, как завязывается такая дружба.

Cuates, amigos. Да почти hermonos [16].

Может, Адан разглядел в Арте то, чего не находил в родном брате, — ум, серьезность, зрелость. Может, Арт увидел в Адане... Господи, позже он долгие годы будет стараться объяснить это хотя бы самому себе. Так случилось, и все. Тогда Адан Баррера был хорошим парнем. На самом деле хорошим, или, во всяком случае, так казалось. А если и затаился в глубине его души безжалостный зверь, Арт не почувствовал...

Да у каждого есть что скрывать, позже размышлял Арт.

Мне уж точно.

Власть пса.

И само собой, Адан познакомил его с Тио.

Месяца через полтора Арт лежал на кровати у себя в отеле и смотрел по телику футбольный матч, чувствуя себя препаршиво, потому что Тим Тейлор только что получил согласие на его перевод. Может, пошлют в Айову проверять, выполняют ли аптеки предписания отпускать только по рецептам лекарства от кашля, или еще куда подальше.

Конец карьере.

Раздался стук в дверь.

Открыв, Арт увидел человека в черном костюме, белой рубашке с узкой лентой черного галстука. Гладко зачесанные назад волосы, щеточка усов, глаза черные, будто глухая полночь.

Лет, может, сорока, со степенными манерами джентльмена Старого Света.

— Сеньор Келлер, простите за вторжение, — начал он. — Меня зовут Мигель Анхель Баррера. Полиция штата Синалоа. Вы не уделите мне несколько минут?

Попробуй откажись! — подумал Арт и пригласил гостя войти. К счастью, у Арта осталось немного скотча после одиноких ночных выпивок, и он смог хотя бы предложить выпить. Баррера согласился и в ответ угостил Арта тонкой черной кубинской сигарой.

— Я бросил, — отказался Арт.

— Не возражаете, если я закурю?

— Хоть подышу дымком. — Арт огляделся в поисках пепельницы, нашел, и двое мужчин устроились за небольшим столом у окна. Баррера несколько секунд смотрел на Арта, словно прикидывая что-то, потом начал:

— Мой племянник просил меня зайти познакомиться с вами.

— Ваш племянник?

— Адан Баррера.

— А-а, верно.

Мой дядя — коп, вспомнилось Арту. Значит, вот он – Tio [17].

— Адан подначил меня, — сказал Арт, — выйти на ринг против одного из лучших боксеров, с какими я дрался.

— Адан воображает, будто он менеджер, — отозвался Тио. — А Рауль мнит себя тренером.

— Но у них неплохо получается. С Цезарем они высоко взлетят.

— Цезарь принадлежит мне. Я дядюшка снисходительный и позволяю своим племянникам позабавиться. Но скоро мне придется нанять для Цезаря настоящих менеджера и тренера. Он заслуживает лучшего. Он станет чемпионом.

— Да? Адан расстроится.

— Учиться справляться с разочарованиями тоже входит в науку, как стать мужчиной, — возразил Баррера.

Да, это уж точно.

— Адан рассказывал мне, у вас затруднения на работе?

И что мне отвечать? — растерялся Арт. Тейлор, несомненно, отпустил бы какую-нибудь банальность типа «Нечего стирать грязное белье на людях» и был бы прав. Между прочим, он взбесится только от того, что Баррера заходил ко мне поговорить. Через голову офицера, старшего по званию.

— Мы с боссом не всегда сходимся во мнениях.

Баррера кивнул:

— Сеньор Тейлор не всегда бывает прав. Он зациклился на Педро Авилесе. Проблема с вашим наркоуправлением одна: вы, извините меня, такие насквозь американцы. Ваши коллеги не понимают нашей культуры. Не хотят понимать, как тут делаются дела, как они должны делаться.

А ведь он отчасти прав, подумал Арт. Мы действуем топором там, где нужен скальпель. Чертова позиция американцев: «Мы лучше всех знаем, как поступить», «Отдайте нам руль или вообще убирайтесь с дороги». Хотя... Ведь сработало во Вьетнаме.

Арт ответил по-испански:

— Ту тонкость, которой нам недостает, мы восполняем недостатком тонкости.

— Вы мексиканец, сеньор Келлер?

— Наполовину, — ответил Арт, — по матери. Она вообще-то родом из Синалоа. Из Масатлана.

Да, мелькнуло у Арта, вот он я: достоинством своим поступлюсь, но не упущу возможности козырнуть.

— Но выросли вы в баррио. В Сан-Диего?

Прямо не разговор, подумал Арт, а собеседование перед приемом на работу.

— Вы бывали в Сан-Диего? — поинтересовался он. — Я жил на Тридцатой улице.

— И не примыкали ни к одной шайке?

— Нет, я занимался боксом.

Баррера кивнул и перешел на испанский:

— Вы желаете расправиться с gomeros. Мы тоже.

Sin falta, подумал Арт. Это уж точно.

— Вы занимались боксом, — продолжил Баррера, — и прекрасно знаете, что в нокаут с ходу не послать, это невозможно. Сначала нужно изучить соперника, вымотать его ударами, отрезать от канатов ринга. У вас ничего не получится, пока не подоспеет нужный момент.

Ну, не так уж много нокаутов у меня получалось, подумал Арт, но теория верна. Мы, янки, желаем ринуться напролом и послать в нокаут тут же, а этот человек объясняет мне, что момент еще не созрел.

Все по-честному.

— Да, в ваших словах глубокий смысл, — согласился Арт. — Я понимаю. Мудро. Но терпение не числится в списке добродетелей американцев. Думаю, если б мои начальники увидели хоть какой-то прогресс, какую-то подвижку...

— С вашими начальниками, — перебил Баррера, — очень сложно работать. Они...

Он поискал слово.

— Falta gracia, — подсказал Арт.

— Да, дурно воспитаны, — согласился Баррера. — Вот именно. Но если бы мы могли работать с кем-то simpatico, un companero [18], с человеком вроде вас...

Итак, подытожил Арт, Адан попросил дядю спасти мою задницу, и теперь он решил, что оно того стоит. Он дядюшка снисходительный, развлекаться не мешает, но человек серьезный, с четкой целью в голове, и он сосчитал, что я могу стать ему полезным в достижении этой цели.

И опять-таки все по-честному. Но дорожка-то скользкая. Неофициальные отношения за пределами Управления? Строго запрещено. Тайное сотрудничество с одним из самых влиятельных людей в Синалоа? Это же бомба замедленного действия. За такое могут и вовсе вышвырнуть со службы.

А что мне особо терять?

Арт налил еще по стаканчику. И сказал:

— Я с удовольствием сотрудничал бы с вами, но есть проблема.

— Какая? — пожал плечами Баррера.

— Меня здесь скоро не будет: переводят в другое место.

Баррера отпил глоток, вежливо притворяясь, будто смакует отличное виски, хотя оба прекрасно знали: это всего лишь дешевое пойло.

— Знаете, в чем подлинная разница между Америкой и Мексикой?

Арт покачал головой.

— В Америке все подчиняется системе, а в Мексике основа — личные отношения.

И ты мне их предлагаешь, подумал Арт. Личные отношения на взаимовыгодных условиях. Симбиоз.

— Сеньор Баррера...

— Мое имя — Мигель Анхель, — перебил Баррера, — но мои друзья зовут меня Тио.

Тио, подумал Арт.

То есть Дядя.

Это буквальный перевод, но «дядя» в мексиканском испанском имеет гораздо более широкий смысл. Тио — это брат одного из родителей, но может означать любого родственника, который принимает участие в жизни малыша. Более того, Тио — это любой, кто берет тебя под свое крыло, что-то вроде старшего брата, даже отца.

Крестного отца.

— Тио... — начал Арт.

Улыбнувшись, Баррера принял титул легким наклоном головы. И отозвался:

— Arturo, mi sobrino... (Артур, племянник мой...)

Если тебя и переведут...

...то повыше.

На следующий же день перевод Арта на новое место был отменен. Его снова вызвали в кабинет Тейлора.

— Кто такой, хрен подери, твой знакомый? — спросил Тейлор.

Арт пожал плечами.

— Меня дернули за поводок из самого Вашингтона! — кипятился Тейлор. — Это что, дерьмовые делишки ЦРУ? Ты еще числишься у них в платежной ведомости? На кого ты работаешь, Келлер, на них или на нас?

На себя, подумал Артур. Я работаю на себя. Но вслух этого не сказал. Проглотил свою порцию ругательств и ответил:

— Я работаю, Тим, на вас. Скажи слово, и я вытатуирую «DEA» [19] у себя на заднице. А хочешь — сердечко выколю с твоим именем.

Тейлор, явно неуверенный, хамит ему Арт или нет, сверлил его глазами, раздумывая, как ответить. И выбрал тон бюрократически нейтральный:

— У меня инструкция: разрешить тебе проводить свои операции в одиночку. Знаешь, Келлер, как я себе это представляю?

— Отпустить веревку на достаточную длину, чтоб я на ней повесился?

— Вот, в самую точку.

И как это я догадался?

— Я буду помогать тебе, Тим. — Арт поднялся уходить. — И буду помогать команде.

Но по пути к выходу он, не удержавшись, стал напевать, совсем тихонько: «Я старый пастух из Рио-Гранде. Но не могу пригнать корову, потому что не знаю как...»

Партнерство, заключенное в аду.

Вот как потом называл его Арт.

Арт Келлер и Тио Баррера.

Встречи их проходили редко и в глубокой тайне. Мишени Тио выбирал очень тщательно. Арт наблюдал, как разрушается, кирпичик за кирпичиком, здание, построенное Доном Педро, как Баррера, используя Арта и наркоуправление, уничтожает организацию. Сначала бесценное маковое поле, потом маковарня, следом лаборатория, за ней два мелких gomeros, три взяточника-полисмена штата, federale, который тоже брал mordida — подачки от Дона Педро.

Сам Баррера держался в стороне, никогда не участвовал в операциях напрямую, не стремился завоевать почести. Он использовал Арта как нож, чтобы кромсать изнутри организацию Авилеса. Хотя Арт вовсе не был марионеткой. Он использовал информаторов, которых подкидывал ему Баррера, для привлечения других осведомителей, для создания рычагов воздействия. Он был администратором сложной, расползающейся метастазами сети сбора информации.

Один стукач приводит к вам двух новых, потом их становится пять, а пять дают вам уже...

Все бы хорошо, но дерьма хватало — не оставляли своими заботами начальнички. Тим Тейлор вызывал Арта на ковер раз десять. «Где ты добываешь информацию, Арт?», «Назови своих осведомителей», «Мы ведь команда, Арт. А в команде нет «я».

Да, зато в победе есть, думал Арт, именно ее мы и добиваемся. Интригуем, сталкиваем лбами соперничающих gomeros, показываем синалоанским campesinos, что дни gomero-супербаронов подходят к концу. И Арт ничего не рассказал Тейлору.

А Тио Баррера тем временем маневрировал, словно боксер-виртуоз. Неизменно продвигаясь вперед, всегда держась настороже. Подготавливал удары, но бил, только когда для него самого риск был минимальный. Не давал перевести дыхание Дону Педро, выматывал его, отрезал от канатов ринга, а затем...

Нокаут.

Операция «Кондор».

Массированный рейд полиции, поддержка самолетами, бомбежка и опыление дефолиантами. И все-таки именно Арт Келлер направлял их, указывал, куда наносить удары, будто бы у него имелась личная карта с каждым маковым полем, маковарней и лабораторией в этой провинции. Собственно, фактически так и было.

И вот теперь Арт затаился в кустах, подстерегая главную добычу — самый крупный трофей в операции «Кондор».

При всех успехах операции у наркоуправления оставалась прежняя цель — арестовать Дона Педро. Только об этом Арт и слышал: «Где же Дон Педро? Раздобудь нам Дона Педро. Мы должны арестовать Эль Патрона».

Как будто если не водрузить голову главаря на кол, то, считай, вся операция провалена. Уничтожены сотни тысяч акров мака, разрушена вся инфраструктура синалоанских gomeros, но все равно требуется этот один-единственный старик как символ нашего успеха.

И все вышли на охоту. Бегают как оголтелые, хватаясь за малейший слух или намек разведки, но всегда отстают на шажок, или, как выразился бы Тейлор, «вечно у них не хватает одного дня и недостает одного доллара». Арт не мог разобрать, чего Тейлору хочется больше: арестовать Дона Педро или того, чтобы Эль Патрона поймал кто угодно, только не Арт.

Арт ехал в джипе, осматривая дымящиеся руины главной героиновой лаборатории, когда из гари возник Тио Баррера в сопровождении небольшого конвоя солдат ДФС.

Ничего себе! — изумился Арт. ДФС — мексиканская разведывательная служба — организация вроде ФБР и ЦРУ в одном флаконе, только еще более могущественная. У парней из ДФС фактически карт-бланш на любую операцию в Мексике. Но Тио — коп штата Халиско, так почему он вдруг оказался во главе отряда элитной ДФС? Высунувшись из джипа «Чероки», Тио вздохнул и обыденно, как «здравствуйте» по утрам, сказал:

— Пожалуй, нам пора ехать забирать старика Дона Педро.

Вручая Арту, словно пакет с продуктами, первый приз в Войне против Наркотиков.

— Вы знаете, где он? — удивился Арт.

— Бери выше. Я знаю, где он будет.

И Арт сидит в засаде, карауля, когда старик попадет в ловушку. Он чувствует на себе взгляд Тио. Подняв глаза, видит, как Тио многозначительно смотрит на часы.

Арт прекрасно понимает значение этого взгляда.

Дон Педро вот-вот явится.

Дон Педро Авилес сидит на переднем сиденье кабриолета «мерседес», машина медленно катит, подпрыгивая на ухабах, по грунтовой дороге. Они въезжают на гору, двигаясь прочь от горящей долины. Если ему удастся перебраться по другую сторону, то он окажется в безопасности.

— Осторожнее, — говорит Дон Педро молодому Гуэро, сидящему за рулем. — Смотри, где ухабы. Машина дорогая.

— Нам нужно скорее уматывать отсюда, патрон, — откликается Гуэро.

— Сам знаю, — огрызается Дон Педро. — Но зачем понадобилось непременно ехать по этой дороге? Машину ты тут точно угробишь.

— Зато на этой дороге не встретишь солдат. Ни federales, ни полиции штата.

— Точно знаешь? — спросил Авилес.

Ну опять.

— Мне сам Баррера сказал. Он расчистил этот маршрут.

— Еще бы, — буркнул Авилес. — Сколько я ему отваливаю.

Деньги губернатору Сэрро, деньги генералу Эрнандесу. И Баррера тоже является регулярно — точно месячные у женщин — за деньгами. Деньги политикам, военным. Так было всегда, даже когда Дон Педро был мальчишкой и учился бизнесу у отца.

И всегда будут ритуальные чистки, периодические рейды — реверанс Мехико янки. Этот — в обмен на повышение цен на нефть. Губернатор Сэрро послал Барреру шепнуть Дону Педро: вкладывай в нефть, Дон Педро. Распродавай опиум и вкладывай деньги в нефть. Цены скоро подскочат. А опиум...

И я позволил молодым олухам перекупить свои маковые поля, а полученные деньги вложил в нефть. А Сэрро позволил янки сжечь урожай. Они сделали работу, которую вполне можно было бы поручить солнцу.

В этом-то вся соль: операция «Кондор» приурочена как раз к наступлению засушливых лет. Дон Педро видел признаки наступления засухи уже два года. Угадывал по деревьям, траве, птицам. Пять лет плохих сборов, прежде чем снова пойдут дожди.

— Если б янки не сожгли поля, — говорит он Гуэро, — я бы приказал это сделать. Чтоб дать отдохнуть почве.

Так что операция «Кондор» — пустой фарс, игра, шутка.

Но из Синалоа ему все-таки приходится убираться.

Авилесу не протянуть бы до своих семидесяти трех лет, не проявляй он осторожности, и вот сейчас Гуэро ведет «мерседес», а пятеро самых надежных sicarios — охранников — едут в машине позади.

Семьи их живут в поселке Дона Педро в Кульякане, и их всех убьют, если с ним что-то случится.

А Гуэро — его подручный, первый помощник. Сирота, которого он когда-то подобрал на улице в исполнение manda, данного Санто Хесусу Малверде, покровителю-святому всех синалоанских gomeros. Дон Педро помогал Гуэро в бизнесе, научил его всему. Теперь Гуэро — его правая рука, умнющий, собака, в момент тебе сложит в уме огромные цифры. Но вот надо же, гонит «мерседес» по дрянной дороге безо всякой оглядки.

— Сбавь скорость, — приказывает Авилес.

Гуэро — это прозвище, Блондин, потому что у него светлые волосы. Он хихикает: у старика миллионов не счесть, а он квохчет, как старая курица, из-за счета за ремонт. Старик вообще может выбросить «мерседес» и забыть, но нет, ноет и ноет из-за десятка pesos, которые придется потратить на мойку и чистку машины.

Ворчание Авилеса ничуть не колышет Гуэро: он давно привык.

Однако скорость все-таки чуть сбрасывает.

— Надо будет дать manda Малверде, когда приедем в Кульякан, — замечает Дон Педро.

— Патрон, мы не можем задерживаться в Кульякане, — откликается Гуэро. — Туда вот-вот нагрянут американцы.

— К черту американцев.

— Баррера советовал поехать в Гвадалахару.

— Мне не нравится Гвадалахара.

— Да ведь совсем ненадолго.

Они подъехали к развилке, и Гуэро стал поворачивать налево.

— Направо, — останавливает Дон Педро.

— Нет, налево, патрон.

Дон Педро хохочет:

— Я занимался здесь контрабандой опиума, еще когда отец твоего отца цеплялся за подол твоей прабабки. Поворачивай направо.

Пожав плечами, Гуэро берет направо.

Дорога сужается, и пыль становится густой и мягкой.

— Езжай медленно, — велит Дон Педро. — Медленно, но не останавливайся.

Они подъезжают к наезженной колее, уходящей вправо, в густой кустарник, и Гуэро снимает ногу с педали газа.

— Que cono te pasa? (Какого черта?) — недоуменно спрашивает Дон Педро.

Из кустов высовываются дула винтовок.

Восемь, девять, десять...

И еще десять позади.

Тут Дон Педро видит Барреру в привычном черном костюме и понимает: все в порядке. Арест — это так, шоу для америкашек. Если его даже посадят в тюрьму, то через день выпустят.

Дон Педро медленно встает и поднимает руки.

И приказывает своим людям сделать то же самое.

Гуэро Мендес медленно ложится на пол машины.

Арт в кустах встает.

Он смотрит на Дона Педро, стоящего в машине с поднятыми руками, дрожащего на холоде.

Старик на вид такой хилый, думает Арт, кажется, дунь ветер посильнее, и он переломится. Седая щетина на небритом лице, глаза запали от переутомления. Слабый старикан, доковылявший до конца своей дороги.

Как-то даже жестоко арестовывать такого, но...

Тио кивает.

Его люди открывают огонь.

— Что вы делаете? — вопит Арт. — Он же хочет...

Голос его теряется в грохоте выстрелов.

Гуэро скрючивается на полу машины, зажимая ладонями уши. Кровь старика теплым дождиком орошает ему руки, щеку, спину. Даже сквозь оглушительный грохот пальбы он слышит вопли Дона Педро.

Словно визжит старуха, прогоняя пса от курятника.

Крики из раннего детства.

Наконец все стихает.

Гуэро выжидает еще долгих десять минут, прежде чем решает приподняться.

Встает, видит, как из-за густого кустарника появляются вооруженные люди. Позади него в машине сопровождения — пятеро мертвых sicarios Дона Педро, кровь выливается через пулевые отверстия, словно вода из сточной трубы.

Рядом с ним — Дон Педро.

Рот патрона открыт, один глаз таращится в небо.

Другой глаз исчез.

Его тело похоже на игру, где вы пытаетесь загнать маленькие шарики в дырки, но только дырок в трупе гораздо больше. Старик усыпан осколками ветрового стекла, точно жених на дорогом свадебном торте сахарной пудрой.

На ум Гуэро приходит нелепая мысль: вот бы рассердился Дон Педро, что «мерседес» так попортили.

Машина загублена вконец.

Арт рвет дверцу машины, и на землю вываливается тело Дона Педро.

Тут Арт с изумлением замечает, что грудь старика чуть вздымается — он еще дышит. Если мы сумеем переправить его сейчас по воздуху, то есть шанс, что...

Подходит Тио, смотрит на тело, на Арта и говорит:

— Прекрати...

Он выдергивает из кобуры пистолет сорок пятого калибра, приставляет к затылку старого патрона и спускает курок.

Голова Дона Педро подскакивает и с глухим стуком ударяется о землю.

Тио смотрит на Арта.

— Он потянулся за своим пистолетом.

Арт молчит.

— Он потянулся за своим пистолетом, — повторяет Тио. — Все они пытались достать оружие.

Арт оглядывается на трупы, разложенные на обочине. Агенты ДФС подбирают оружие мертвецов и расстреливают патроны в воздух. Красные вспышки вырываются из дул пистолетов.

Это был не арест, думает Арт, это была казнь.

Из машины выползает тощий светловолосый водитель, падает на колени в лужу крови и поднимает руки. Его трясет, Арт не может разобрать: то ли от страха, то ли от холода. А может, и от того, и от другого. Ты бы тоже трясся, говорит он себе, если б боялся, что тебя вот-вот убьют.

Но хватит уже, черт дери, хватит!

Арт становится между Тио и пареньком на коленях.

— Тио...

— Levantate, Güero! (Вставай, Гуэро!) — велит Тио.

Парень несмело поднимается на ноги.

— Dios le bendiga, patron. (Благослови вас Бог, патрон.)

Patron.

Хозяин.

И тут до Арта доходит: это не арест и не казнь.

Это было подготовленное убийство.

Он переводит взгляд на Тио: тот спрятал оружие в кобуру и теперь раскуривает тонкую черную сигару. Тио, подняв глаза, натыкается на пристальный взгляд Арта. Показывает подбородком на труп Дона Педро и говорит:

— Ты получил, что хотел.

— И ты тоже.

— Pues [20], — пожимает плечами Тио. — Забирай свой трофей.

Арт, подойдя к своему джипу, вытаскивает плащ и, возвратившись, тщательно заворачивает в него тело Дона Педро. Поднимает мертвеца на руки. Старик почти ничего не весит.

Арт несет его к машине, укладывает на заднем сиденье.

И уезжает, увозя трофей в базовый лагерь.

«Кондор», «Феникс» — какая разница?

Ад есть ад, как его ни назови.

Адан Баррера просыпается от ночного кошмара.

Бухающие, ритмичные удары.

Адан выскакивает из лачуги и видит огромных стрекоз, парящих в небе. Он смаргивает, и стрекозы превращаются в вертолеты.

Пикирующие вниз, будто стервятники.

Потом он слышит крики, рев грузовиков и ржание лошадей. Бегут солдаты, стреляют ружья. Он хватает campesino и приказывает: «Спрячь меня!» Человек отводит его к себе, Адан прячется под кроватью, пока крытая соломой крыша не занимается пламенем, тогда он выбегает и оказывается перед штыками солдат.

Катастрофа... какого хрена тут творится?

Дядя разъярится. Он же приказал им держаться эту неделю подальше — пожить в Тихуане или даже в Сан-Диего, только не здесь. Но Раулю приспичило повидаться с девчонкой из Бадирагуато. Намечалась вечеринка, и Адан должен был пойти с ним. А теперь Рауль бог знает где, думает Адан, а солдаты наставили мне штыки в грудь.

Именно Тио растил двух мальчишек после смерти их отца. Адану тогда едва исполнилось четыре года. Тио Анхель по возрасту вряд ли годился им в отцы, но взвалил на себя ответственность мужчины: приносил деньги в дом, заботился о мальчиках, воспитывал, чтобы они вели себя правильно.

Тио набирал силу, и благосостояние семьи росло. Когда Адан стал подростком, они уже влились в зажиточный солидный средний класс.

В отличие от провинциальных gomeros, братья Баррера были городскими детьми: они жили в Кульякане, учились там в школе, бегали на вечеринки у бассейна в городе, на пляжные вечеринки в Масатлан. Почти все жаркое лето они проводили в гасиенде Тио на прохладном горном воздухе Бадирагуато, играя с детьми campesinos.

Дни мальчишек в Бадирагуато проходили безмятежно: они гоняли на велосипедах к горным озерам, ныряли с отвесных скал в темно-изумрудную воду, лениво валялись на широкой террасе дома, пока десятки tias [21] суетились вокруг них, готовили им тортильяс [22], albodigas [23] и любимую еду Адана — свежий домашний флан [24], покрытый толстым слоем карамели.

Адан полюбил los campesinos.

Они стали для него большой любящей семьей. Мать отдалилась от детей после смерти мужа, дядя был целиком поглощен бизнесом и слишком серьезен. A campesinos излучали тепло и ласку, как летнее солнышко.

Маленький Адан видел, как тяжела их работа — в поле, на кухне, в прачечной, и у них было много детей. И все-таки, когда взрослые возвращались с работы, они всегда находили минутку обнять малышей, покачать их на коленях, поиграть с ними, посмеяться вместе.

Больше всего Адану нравились летние вечера, когда семьи собирались вместе, женщины готовили, ребятишки носились веселыми стайками, а мужчины пили холодное пиво, шутили и рассуждали об урожае, погоде, домашней живности. Потом все усаживались за длинные столы под древними дубами и ели вместе. Наступала тишина: люди принимались за серьезное дело — еду. А когда голод был утолен, снова вспыхивал шумок: все шутили, болтали, поддразнивали друг друга, смеялись.

Когда длинный летний день потихоньку перетекал в вечер и становилось прохладно, Адан устраивался поближе к пустым стульям, которые скоро займут мужчины, вернувшись с гитарами. Он сидел у самых ног мужчин, восторженно слушая, когда те пели tambora [25] о gomeros, bandidos и revolutionaries [26] — героях Синалоа, о которых слагались легенды и песни в его детстве.

Через некоторое время мужчины откладывали гитары: им завтра вставать с солнцем, и tias загоняли Адана и Рауля в гасиенду, где они спали на раскладушках на балконе, забранном сеткой, простыни tias обрызгивали холодной водой.

И почти каждый вечер на ночь abuelas — старые женщины, бабушки, — рассказывали им истории про brujas — ведьм, духов и привидения, которые принимают обличье сов, ястребов и орлов, змей, ящериц, лисиц и волков. И про наивных мужчин, очарованных amor brujo — любовным колдовством, — обезумевших, одержимых любовью; про то, как они сражались с пумами и волками, с великанами и привидениями, и все ради любви к красивым молодым женщинам. А потом, слишком поздно, узнавали, что возлюбленная их на самом деле отвратительная старая карга или сова, а не то — лисица.

Под эти истории Адан засыпал. И спал как убитый до той самой минуты, когда солнце ударяло ему в глаза и начинался длинный чудесный летний день, наполненный запахами тортильяс, чоризо [27] и сочных сладких апельсинов.

Но сегодня утро пахло пеплом и отравой.

Солдаты бурей пронеслись через деревню, запаливая крытые соломой крыши и разбивая саманные стены прикладами винтовок.

Лейтенант federale Наваррес находился в самом скверном настроении. Американские агенты Управления по борьбе с наркотиками крайне недовольны: им надоело расправляться с «мелкой сошкой», они желают выбрать со дна всю сеть и просто достали его, намекая, что ему известно, где скрываются «болыпие парни», а он намеренно водит их за нос.

Мелкой рыбешки они наловили вдосталь, но крупной рыбины — ни одной. Теперь им требовались Гарсиа Абрего, Чалино Гусман, иначе Эль Верде, Хайме Гэррера и Рафаэль Каро — все они пока что ловко выскальзывали из расставленных сетей.

А больше всего они желают арестовать Дона Педро.

Эль Патрона.

— Мы что здесь, в прятки играем, что ли? — зло бросил ему один из сотрудников наркоуправления в синей бейсболке. Отчего Наваррес аж полыхнул ненавистью: эта вечная клевета янки, будто каждый мексиканский коп берет la mordida — взятку, или, как американцы выражаются, «на лапу».

Итак, Наваррес злился, его унизили, а унижение превращает гордого человека в опасного.

Тут он видит Адана.

Оценив стильные джинсы и кроссовки «Найк», говорит напарнику, что этот коротышка с городской стрижкой и модным прикидом не campesino. Это наверняка дотего из среднего класса Кульякана. Подойдя поближе, лейтенант воззрился на Адана сверху вниз.

— Я лейтенант Наваррес, — представляется он. — Из муниципальной федеральной полиции. Где Дон Педро Авилес?

— Я про это ничего не знаю, — отвечает Адан, стараясь, чтобы голос у него не дрожал. — Я студент колледжа.

— Да? И что же ты изучаешь? — усмехается Наваррес.

— Бизнес. Бухгалтерию.

— Бухгалтер ты у нас, значит. А что подсчитываешь? Килограммы наркоты?

— Нет.

— А здесь оказался случайно.

— Мы с братом приехали на вечеринку, — говорит Адан. — Послушайте, это ошибка. Если вы поговорите с моим дядей, он...

Выхватив пистолет, Наваррес ударяет Адана рукояткой по лицу. Потерявшего сознание Адана federales забрасывают вместе с campesino, прятавшим его, в кузов грузовика и увозят.

Адан очнулся в темноте.

Он понимает, что сейчас не ночь, это на голову ему накинули черный капюшон. Ему трудно дышать, накатывает паника. Руки у него крепко связаны за спиной, он слышит треск моторов, гудение вертолета.

Видимо, мы на какой-то базе, думает Адан. Тут ухо улавливает звуки пострашнее: стоны человека, глухие удары резиной и скрежет металла о кость. В нос ему ударяет острый запах мочи, дерьма, крови, тошнотворная вонь собственного страха.

Он слышит, как ровный, хорошо поставленный голос Наварреса произносит: «Говори, где Дон Педро».

Наваррес сверху смотрит на крестьянина — потеющее, сочащееся кровью, дрожащее, потерявшее человеческий облик существо, скрючившееся на полу палатки, под ногами здоровяков-солдат, один из которых держит кусок резинового шланга, а другой сжимает короткий металлический прут. Люди из наркоуправления сидят снаружи в ожидании сведений. Им требуется только информация, процесс их не интересует.

Американцы, думает Наваррес, не желают видеть, как приготовляются сосиски.

Он кивает одному из federales.

Адан слышит свист резинового шланга и взвизг.

— Прекратите избивать его! — вопит Адан.

— А, ты уже с нами, — говорит Наваррес. Он наклоняется, и Адан слышит запах его дыхания. Пахнет мятой.

— Так значит, ты скажешь мне, где Дон Педро?

Campesino вопит:

— Не говори!

— Сломай ему ногу! — приказывает Наваррес.

Раздается жуткий хруст — federale опускает со всего размаху железный прут на голень campesino.

Словно топор на полено.

И снова визг.

Адан слышит, как человек стонет, задыхается, его рвет, он молится, но не отвечает на вопрос.

— Вот теперь я верю, — заявляет Наваррес. — Он не знает.

Адан чувствует, что comandante [28] подходит совсем близко. На него веет запахом кофе и табака, когда federale говорит:

— А вот ты, я уверен, знаешь.

С головы Адана сдергивают капюшон, но не успевает он хоть что-нибудь разглядеть, как его заменяют тугой повязкой. Его стул запрокидывают назад, да так, что он оказывается чуть ли не вниз головой, а ноги отрываются от пола.

— Где Дон Педро?

— Я не знаю.

Он и правда не знает. В том-то и беда. Адан понятия не имеет, где сейчас Дон Педро, хотя от всей души желает знать. Ему открывается неприглядная правда: если б он знал, то выдал бы. Я не такой несгибаемый, как campesino, думает он, не такой храбрый, не такой преданный. Я сказал бы им что угодно, только б не позволить им сломать мне ногу, не услышать жуткий хруст, не почувствовать невообразимую боль.

Но он не знает и говорит:

— Честно, я понятия не имею... я ведь не дотего...

Наваррес недоверчиво хмыкает.

И тут Адан улавливает новый запах.

Бензин.

В рот Адана запихивают тряпку.

Адан отбивается, но здоровенные лапищи удерживают его, пока ему в ноздри вливают бензин. Ему кажется, будто он тонет. Что в общем-то недалеко от истины. Он давится кашлем, тряпка во рту не дает ему вздохнуть. Он чувствует, как к горлу подкатывает тошнота — сейчас он задохнется от смеси блевотины и бензина, но тут лапищи отпускают его, голова резко дергается, мотается из стороны в сторону, тряпку выдергивают, а стул бросают на место.

Когда Адана кончает рвать, Наваррес повторяет вопрос:

— Где Дон Педро?

— Я не знаю! — Адан задыхается. Он чувствует, как на него накатывают волны ужаса. И он совершает глупость — говорит: — У меня в карманах есть наличные.

Стул снова запрокидывают, заталкивают в рот тряпку. Ручей бензина льется в ноздри, заполняет пазухи, заливает мозг. Адан надеется, что ему не кажется и бензин убьет его, потому что пытка невыносимо мучительна. И когда он почти отключился, стул брякают на место и выдергивают тряпку. Его рвет.

— За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, кто я? — визжит Наваррес. — Я тебе что, дорожный коп, остановивший тебя за превышение скорости? Ты мне подачку хочешь сунуть?

— Простите, — давится словами Адан. — Отпустите меня. Я заплачу, сколько пожелаете. Назовите сумму.

И снова. Тряпка, бензин. Жуткое, кошмарное чувство, будто пламя жжет ему мозг, легкие. Разрывая голову, стучит кровь. Тело извивается, ноги молотят по воздуху. Когда наконец пытка прекращается, Наваррес берет Адана за подбородок двумя пальцами.

— Ты мелкий traficante [29], мусор, — произносит Наваррес. — Ты думаешь, что все продаются? Ну так позволь мне сказать тебе кое-что, ты, засранец! Меня тебе не купить. Я не продаюсь. И нечего торговаться: сделки не будет. Ты просто отдашь мне то, что я хочу.

И тут Адан слышит себя, будто со стороны, — он ляпает очередную глупость:

— Comemierda.

Наваррес выходит из себя. Брызжет слюной:

— Это я буду жрать дерьмо? Я? Тащите его!

Адана рывком ставят на ноги и выволакивают из палатки к отхожему месту, грязной дыре, заполненной почти доверху дерьмом, клочками туалетной бумаги, мочой, мухами.

Federales поднимают за ноги отбивающегося Адана и держат головой вниз над смрадной дырой.

— Так это я буду жрать дерьмо? — визжит Наваррес. — Нет, это ты будешь жрать дерьмо!

Адана опускают ниже, ниже, пока голова не окунается целиком в тошнотворную жижу.

Он старается задержать дыхание. Извивается, крутится, отбивается, но в конце концов вдыхает, забивая нос и рот дерьмом. Его выдергивают из дыры.

Адан пытается прокашляться, хватает ртом воздух.

Его еще раз погружают по плечи.

Закрывает плотно глаза и, крепко сжав губы, он клянется лучше умереть, чем еще раз глотнуть дерьмо, но скоро в голове у него начинает бухать, легкие требуют воздуха, мозг вот-вот взорвется, он приоткрывает рот и глотает жижу, и его снова выдергивают и швыряют на землю.

— Ну так кто жрет дерьмо?

— Я.

— Окатите его из шланга.

Струя под напором причиняет боль. Он стоит на четвереньках, давится, его выворачивает, но вода приносит облегчение.

Гордость Наварреса удовлетворена, теперь он чуть ли не по-отечески наклоняется над Аданом и спрашивает:

— Ну а сейчас скажешь, где Дон Педро?

— Но я... не знаю! — кричит Адан.

Наваррес покивал головой:

— Вытаскивайте второго!

Через несколько минут federales выволакивают из палатки campesino. Когда-то белые штаны у него заляпаны кровью, разодраны. Левая нога сломана, сквозь рану торчит кость.

Адан видит это, и его тут же снова рвет.

И совсем уж выворачивает наизнанку, когда его тащат к вертолету.

Арт крепко зажимает платком нос.

Но дым и пепел все равно проникают в легкие, оседают во рту, щиплют глаза. И только Богу известно, думает Арт, какой ядовитой дрянью я дышу.

Он подъезжает к небольшой деревушке, притулившейся на повороте дороги. Campesinos стоят по обе стороны дороги, глядя, как солдаты готовятся поджечь крытые соломой крыши их casitas [30]. Молодые солдаты нерешительно оттесняют их, когда те пытаются спасти хоть какие-то пожитки.

Тут Арт замечает сумасшедшего.

Высокий плотный мужчина с шапкой белых волос, лицо, заросшее седой щетиной, рубаха выпущена на синие джинсы, в кроссовках. Он держит перед собой деревянный крест — ну просто бездарный актер из второразрядной киношки про вампиров. Человек проталкивается через толпу campesinos, подходит к оцеплению.

Солдаты, видно, тоже сочли его за сумасшедшего, они расступаются, позволяя пройти. Арт наблюдает, как, широко шагая, человек переходит дорогу и встает перед домом, загораживая его от двух солдат с факелами.

— Во имя Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, — вопит седовласый, — я запрещаю вам делать это!

Похож на спятившего дядюшку, думает Арт, которого обычно держат в доме под замком, но который, воспользовавшись неразберихой, вырвался на улицу, дав волю своему комплексу мессии. Двое солдат мнутся, в недоумении глядя на человека и не зная, как поступить.

Сержант объясняет как: он подскакивает к ним и вопит, приказывая прекратить пялиться, точно пара fregados [31], и поджечь наконец chingada [32] дом. Солдаты пытаются обойти сумасшедшего, но тот, шагнув, снова заступает им дорогу.

Ишь какой проворный для толстяка, думает Арт.

Сержант хватает винтовку и замахивается прикладом на сумасшедшего, будто хочет раскроить ему череп, если тот не уберется.

Но псих не двигается. Стоит, взывая к имени Господа.

Арт вздыхает и, остановив джип, вылезает...

Он знает: это не его дело, нечего вмешиваться, но просто не может допустить, чтобы этому психу разворотили его дурацкую башку, надо хотя бы попытаться помешать. Он подходит к сержанту, говорит ему, что уладит все сам, потом, взяв безумца за локоть, пытается увести.

— Пойдем, viejo [33], — зовет Арт. — Иисус сказал мне, он хочет, чтобы ты перешел на другую сторону дороги.

— Неужели? — откликается человек. — А вот меня Иисус просил передать тебе, чтоб ты убирался на хрен.

И смотрит на него пронзительными серыми глазами. Арт заглянул в них и сразу сообразил: никакой он не сумасшедший. Вот так иногда взглянешь в глаза человека и понимаешь, и все — всякой ерундовине конец.

Эти глаза много чего навидались. Но не сморгнули и не вильнули в сторону.

Человек уставился на надпись «DEA» на кепи Арта.

— Гордишься собой? — обронил он.

— Я всего лишь выполняю свою работу.

— А я — свою. — Он опять повернулся к солдатам и приказал им остановиться, не поджигать дом.

— Послушай, — окликает его Арт, — я не хочу, чтобы тебя изувечили.

— Тогда закрой глаза. — Тут до седовласого дошло, что Арт подошел не из праздного любопытства, и добавил: — Да не волнуйся ты. Они меня не тронут. Я священник. Епископ даже.

Священник?! — думает Арт. А как же «Убирайся на хрен»? Что ж это за священник — извините, даже епископ, — который употребляет такие...

Мысли его перебивают выстрелы.

Арт слышит глухой стрекот «АК-47» и кидается на землю, вжимаясь в пыль. Вскинув глаза, он видит: священник по-прежнему стоит, точно одинокое дерево в прерии — все остальные рухнули на землю, — он все еще сжимает крест и кричит в сторону холмов, приказывая прекратить стрельбу.

Такой неправдоподобной храбрости Арт еще не наблюдал.

Или глупости? А может, все-таки безумия?

Черт возьми, думает Арт.

Привстав, он делает рывок к священнику, сшибает с ног и прижимает к земле.

— Пули не знают, что вы священник, — говорит ему Арт.

— Бог призовет меня, когда призовет, — отзывается епископ.

Что ж, пожалуй, Бог уже потянулся к телефонной трубке, думает Арт. Он лежит в пыли рядом со священником, пока не прекращаются выстрелы, потом рискует приподнять голову и видит: солдаты отходят от деревни к месту перестрелки.

— У тебя, случайно, не найдется сигареты? — спрашивает священник.

— Я не курю.

— Пуританин.

— Табак убивает человека.

— Все, что мне нравится, меня убивает. Я курю, пью, слишком много ем. Сублимация секса, наверное. Я епископ Парада. Можешь называть меня отец Хуан.

— Вы безумец, отец Хуан.

— Христу требуются безумцы. — Парада поднимается, отряхивается от пыли. Оглянувшись, улыбается. — А деревня-то — вот она, на прежнем месте.

Верно, думает Арт, но это потому, что gomeros затеяли пальбу.

— Как тебя зовут? — спрашивает священник.

— Арт Келлер.

И протягивает руку. Парада пожимает ее, спрашивая:

— Зачем ты явился сюда, Арт Келлер, и сжигаешь мою страну?

— Да я же сказал, это...

— Твоя работа, — подхватывает Парада. — Дерьмовая, прямо скажем, работенка, Артуро.

Он видит, что Арт реагирует на «Артуро».

— Ты наполовину мексиканец? — догадывается Парада.

— По материнской линии.

— А я наполовину американец, — говорит Парада. — В Техасе родился. Мои родители были mojados. Они привезли меня обратно в Мексику, когда я был еще совсем маленьким. Официально, однако, я гражданин США. Техасец. Ни больше ни меньше.

— Ничего себе! Йо-хо, как говорят в Техасе.

— Ну а то.

Подбегает женщина и что-то быстро говорит Параде. Она плачет и тараторит на такой скорости, что Арт почти ничего не понимает. Улавливает только несколько слов: «Padre Juan», federales и tortura — пытка.

Парада поворачивается к Арту:

— Они пытают людей в лагере неподалеку. Можешь остановить их?

Может, и нет, думает Арт. Это «Кондор». Federales доводят противников до нужного состояния, задают тон, а те потом поют для нас.

— Отец, мне не разрешено вмешиваться во внутренние дела...

— Не говори со мной как с идиотом, — перебивает священник. Голос у него такой властный, что даже Арт Келлер повинуется. — Едем.

Парада подходит и забирается в джип Арта.

— Давай, шевели задницей!

Арт залезает, пускает мотор и срывается с места.

Когда они подъезжают к лагерю, Арт видит Адана, сидящего в открытой «вертушке» со связанными за спиной руками. Campesino с жутким переломом ноги лежит рядом с ним.

«Вертушка» готова взлететь. Вращаются винты, швыряя пыль и гальку в лицо Арту. Он выпрыгивает из джипа и, пригнувшись, подбегает к пилоту — Филу Хэнсену.

— Фил, какого черта? — кричит Арт.

Фил ухмыляется:

— Двух птичек поймали!

Арту вспоминается: «Ты запускаешь двух птичек в небо. Одна поет, разливается, другая с неба на землю срывается».

— Этот парень мой! — кричит Арт. Он тычет большим пальцем в Адана.

— Пошел ты на хрен, Келлер!

Да, на хрен меня, думает Арт. Он смотрит внутрь вертолета, там Парада пытается облегчить муки campesino со сломанной ногой. Священник оборачивается к Арту с выражением вопросительным и требовательным одновременно.

Арт встряхивает головой, выдергивает пистолет сорок пятого калибра и направляет в лицо Хансену:

— Ты не взлетишь, Фил!

Арт слышит, как щелкают затворами винтовки federales. Выскакивают из палатки парни из наркоуправления.

— Келлер! — вопит подоспевший Тейлор. — Какого черта ты вытворяешь?

— Так вот как мы теперь действуем, Тим? — орет в ответ Арт. — Вышвыриваем людей из «вертушек»?

Ты сам, Келлер, не целка. Сам не раз откалывал грязные номера. И не поспоришь, мелькает у Арта. Потому что это правда.

— Ты, Келлер, спекся, — кричит Тейлор. — На этот раз тебе крышка. Я выброшу тебя с работы. Засажу за решетку!

И голос у него довольный, дальше некуда.

Арт по-прежнему целит пистолетом в Хэнсена.

— Это дело мексиканцев, — встревает Наваррес. — И не суйся, тут не твоя страна.

— Зато моя! — вопит Парада. — И я отлучу тебя, задница, быстро, как...

— Что за выражения, отец, — перебивает Наваррес.

— Еще похлеще сейчас услышишь.

— Мы стараемся разыскать Педро Авилеса, — объясняет Наваррес Арту. — И этот маленький засранец, — он тычет в Адана, — знает, где он. И скажет нам, обязательно.

— Вам нужен Дон Педро? — спрашивает Арт. Он подскакивает к своему джипу и разворачивает плащ. Труп Дона Педро скатывается на землю, вздымая облачко пыли. — Вот, получите.

Тейлор смотрит на изрешеченный пулями труп:

— Что произошло?

— Мы пытались арестовать Дона Педро и пятерых его людей, — объясняет Арт. — Они сопротивлялись. Все мертвы.

— Все? — Тейлор уставился на Арта.

— Да.

— Раненых нет?

— Нет.

Тейлор усмехается. Но он потерпел поражение — Арт понимает это. Главный трофей достался Арту, и теперь Тейлор ничего не может с ним сделать. Ничего, хрен его раздери. Но самое время предложить ему мир. Арт указывает подбородком на Адана и изувеченного campesino и произносит тихо:

— По-моему, Тим, нам обоим есть о чем промолчать.

— Угу.

Забравшись в вертолет, Арт развязывает Адана:

— Мне жаль, что все так случилось.

— А мне-то как. — Адан поворачивается к Параде. — Как его нога, отец Хуан?

— Вы знаете друг друга? — удивляется Арт.

— Я крестил Адана, — отвечает Парада. — А с этим человеком все будет в порядке.

Но глаза его говорят совсем другое: campesino не жилец.

— Теперь можешь взлетать, Фил! — кричит Арт. — Госпиталь Кульякана, и приземлись прямо на него!

Вертолет взлетает.

— Артуро, — окликает Парада.

— А?

Священник улыбается ему:

— Мои поздравления. Ты тоже безумец.

Арт смотрит вниз на погубленные поля, сожженные деревни, беженцев, уже тянущихся вереницей по грунтовой дороге.

Пейзаж после битвы: всюду, насколько видит глаз, дымятся обугленные развалины.

Поля черных цветов.

И то верно, думает Арт, безумец.

Через полтора часа Адан лежит на чистых белых простынях лучшего кульяканского госпиталя. Рана на лице от рукоятки пистолета Наварреса промыта и обработана, ему вкололи антибиотики, но от предложенных болеутоляющих он отказался.

Адан желает чувствовать боль.

Выбравшись из постели, он бродит по коридорам, пока не находит палату, куда по его настоянию поместили Мануэля Санчеса.

Campesino открывает глаза и видит Адана:

— Моя нога...

— Ты еще побегаешь...

— Не позволяй им...

— Не позволю, — заверяет Адан. — Поспи.

Адан разыскивает доктора.

— Вы можете спасти ему ногу?

— Думаю, да, — отвечает тот. — Но это будет дорого стоить.

— Вы знаете, кто я?

— Знаю.

Адан ясно читает в его взгляде: я знаю, кто твой дядя.

— Спаси ему ногу, — говорит Адан, — и ты станешь начальником нового отделения этого госпиталя. Если ампутируешь, то остаток своей жизни проведешь, делая аборты в тихуанском борделе. А потеряешь пациента — нырнешь в могилу раньше него. И это не мой дядя уложит тебя туда, а я сам. Понятно?

Доктору все понятно.

И Адану понятно, что жизнь его переменилась.

Детство закончилось.

Началась серьезная жизнь.

Тио лениво затягивается кубинской сигарой, наблюдая, как плывут по комнате кольца дыма.

Успешнее операция «Кондор» пройти не могла. Сожжены поля Синалоа, земля отравлена, gomeros разбрелись по свету. Авилес убит, и американцы считают, что уничтожили источник зла, и теперь, оставив Мексику в покое, отправятся спокойно почивать.

Их самодовольство даст мне время сколотить организацию, до которой — пока американцы прочухаются — дотянуться они будут не в силах.

Federacion.

Раздался тихий стук в дверь.

Вошел агент ДФС, весь в черном, с «узи» на плече.

— Пришел человек, желает вас видеть, дон Мигель. Говорит, он ваш племянник.

— Впусти.

В дверях появляется Адан.

Мигелю Анхелю Баррере уже известно обо всем, что случилось с его племянником: об избиении, пытках, его угрозе доктору, о встрече с Парадой. За один день мальчишка превратился в настоящего мужчину.

И этот мужчина приступает прямо к делу.

— Ты знаешь про рейд, — заявляет Адан.

— Я даже помогал составить его план.

И верно, мишени для уничтожения он выбирал с особым тщанием: враги, соперники и старые динозавры, которые уже не в состоянии вписаться в изменившийся мир. Они так и так не выжили бы, только мешались бы под ногами.

Теперь больше не будут.

— Зверство, — замечает Адан.

— Необходимость, — возражает Тио. — Это все равно бы произошло, так почему бы заодно не извлечь выгоду? Это бизнес, Адан.

— Ну-у...

А теперь, думает Тио, посмотрим, каким мужчиной стал мальчик. Он ждет, что скажет Адан.

— ...что ж, — заключает Адан, — я тоже хочу войти в бизнес.

Тио Баррера сидит во главе стола.

Ресторан для посетителей не работает: частная, закрытая вечеринка.

Да уж, думает Адан, закрытее некуда, здание окружено людьми ДФС, вооруженными «узи». Всех гостей обхлопали и освободили от оружия. Список присутствующих — лакомый кусочек для янки: все до единого более-менее значительные gomeros, которых Тио решил оставить в живых в операции «Кондор», — здесь. Адан сидит рядом с Раулем, переводя взгляд с лица на лицо.

Гарсиа Абрего в свои пятьдесят лет, считай, древний старец в таком бизнесе. Серебристые волосы, белые усы — похож на старого мудрого котяру. Котяра и есть. Он сидит, бесстрастно глядя на Барреру, и Адан не может разгадать, что за чувства скрываются за каменным лицом. «Именно так, — говорил Тио Адану, — он и сумел дотянуть в нашем бизнесе до пятидесяти лет. Учись».

Рядом с Абрего сидит человек, известный Адану как Эль Верде — Зеленый. Так его прозвали из-за зеленых, страусиной кожи сапог, в которых он неизменно красуется. Но только обувь на нем вызывающе причудливая, а в остальном Чалино Гусман — самый обыкновенный фермер: простая рубашка, джинсы, соломенная шляпа.

Рядом с Гусманом — Гуэро Мендес.

Даже в ресторан Гуэро явился в одежке синалоанского ковбоя: черная рубашка с перламутровыми пуговицами, черные джинсы в обтяжку с огромной серебряно-бирюзовой пряжкой на ремне, остроносые сапоги и большая белая ковбойская шляпа, ее он не снял даже в зале.

Гуэро никак не может заткнуться: все трещит о своем чудесном спасении из засады federales, в которой погиб его босс Дон Педро. «Меня загородил от пуль Санто Хесус Малверде, — тарахтит Гуэро. — Говорю вам, братья, я прошел сухим сквозь ливень. Я до сих пор не могу поверить, что остался в живых». И все болтал и болтал, хрен его раздери, про то, как он разрядил свой pistola [34] в federale, как выпрыгнул из машины и помчался «между пулями, братья» в кустарник, откуда уже и спасся бегством. И с каким трудом он потом пробирался в город, «думая, что каждая минута — моя последняя, братья».

Адан перевел взгляд дальше: Хайме Гэррера, Рафаэль Каро, Чапо Монтана — все gomeros из Синалоа, все объявлены в розыск, все в бегах. Разбитые корабли, гонимые бурей, которые Тио привел в безопасную гавань.

На встречу всех созвал Тио, уже этим установив свое главенство. Заставил всех сесть вместе над большущими ведерками охлажденных креветок, тарелками тонко нарезанного carne [35] и бутылками ледяного пива — ему настоящие синалоанцы всегда отдают предпочтение перед вином.

В соседней комнате молодые музыканты разогревались для пения bandas — песен, восхваляющих подвиги знаменитых traficantes, многие из которых сидели тут, за столом. В отдельной задней комнатушке уже собрались с десяток дорогих девочек, их вызвонили из эксклюзивного борделя Хэйли Сэксон в Сан-Диего.

— Кровь, которую пролили, уже высохла, — начинает Тио. — И настало время отложить все обиды, сполоснуть рты от venganza [36]. Это все ушло в прошлое, как вчерашняя вода в реке.

Тио сделал глоток, покатал пиво во рту и сплюнул на пол.

Выдержал паузу — не возразит ли кто.

Нет, никто. И он продолжил:

— Ушла в прошлое и жизнь, которую мы вели. Сгорела в пламени. Она осталась лишь в памяти, может напомнить о себе в снах, что приходят к нам в предрассветные часы, исчезающие, словно клубы дыма на ветру. Может, нам и хотелось бы продолжать сладко спать. Но сон — не жизнь, это всего лишь греза.

Американцы желали разбросать нас, синалоанцев, по свету. Выжечь с нашей земли и развеять по ветру. Но пламя, которое пожирает, прокладывает путь новым росткам. Ветер, который вырывает с корнями, несет семена на новую почву. Я говорю: если они желают выжить нас, пусть так и будет. Мы развеемся с ветром, как семена manzanita, которые приживаются на любой почве. Приживаются и разрастаются. Я говорю: если американцы не позволяют нам владеть Синалоа, мы захватим всю страну.

Есть три стратегические территории, с которых нужно проложить la pista secreta [37]: Сонора, граничащая с Техасом и Аризоной, Мексиканский залив, расположенный напротив Техаса, Луизианы и Флориды, и Баха — рядышком с Сан-Диего, Лос-Анджелесом и Западным побережьем. Взять на себя Залив как свою plaza [38] я прошу Абрего. Его рынками будут Хьюстон, Нью-Орлеан, Тампа и Майами. Эль Верде, Дона Чалино я прошу взять plaza в Соноре, пусть обоснуется в Хуаресе, его рынок — Мексика, Аризона и остальной Техас.

Адан безуспешно старается разгадать реакцию собравшихся, их чувства: plaza Залив — потенциально богата, но достаточно проблематична: покончив с Мексикой, американские силы переключатся на восточное побережье Карибского моря. Но Абрего сделает миллионы — нет, миллиарды, — если найдет рынок для сбыта товара.

Адан всматривается в Эль Верде — лицо настоящего campesino непроницаемо. Plaza Сонора — прибыльное местечко. Эль Верде сумеет переправлять тонны наркотиков в Феникс, Эль-Пасо и Даллас, не говоря уж о маршруте на север от этих городов — в Чикаго, Миннеаполис и Детройт.

Но все ждут, пока «упадет второй башмак», и Адан наблюдает за выражением их глаз. Все ожидают, что самый жирный кусок Тио приберег для себя.

Баха.

Тихуана открывает доступ к обширнейшим рынкам Сан-Диего, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско и Сан-Хосе. И к транспортным системам, могущим доставлять товар на еще более богатые рынки северо-восточных Соединенных Штатов: в Филадельфию, Бостон и — бриллиант из бриллиантов — Нью-Йорк.

Да, есть, конечно, территория Залив и территория Сонора, но Баха — это всем территориям территория.

Уникальная.

Так что никто особо не напрягся и не удивился, когда Баррера начал:

— Ну а сам я...

И закончил:

— ...хочу перебраться в Гвадалахару.

Вот теперь удивились все.

Адан — больше всех, он поверить не может, что Тио отказывается от самого лакомого кусочка в Западном мире. Если эта plaza не отходит семье, тогда кому же...

— Я прошу, — продолжает Баррера, — Гуэро Мендеса взять plaza Баха.

Адан смотрит, как лицо Гуэро расплывается в улыбке. И тут ему становится ясным чудо спасения Гуэро из засады, в которой убили Дона Педро. Теперь ему понятно, plaza — не подарок-сюрприз, а выполненное обещание.

Но почему? — недоумевает Адан. Что задумал Тио?

И где мое место?

Но у него достает ума промолчать: Тио все скажет ему наедине, когда время подоспеет.

Гарсиа Абрего наклоняется вперед и улыбается. Рот под седыми усами совсем маленький. Как у кота, замечает Адан.

— Баррера разделил мир на три куска, — говорит Абрего, — а четвертый берет себе. Не захочешь, а удивишься, почему это?

— Абрего, какую культуру выращивают в Гвадалахаре? — задает встречный вопрос Баррера. — Может, Халиско находится на границе? Нет. Это просто место, и все. Безопасное, откуда можно служить нашей Федерасьон.

Первый раз он произносит этот слово, думает Адан. Федерация. А сам он — ее глава. Не по титулу, а по положению.

— Если вы принимаете такой расклад, — продолжает Баррера, — я поделюсь тем, что есть у меня. Мои друзья станут вашими друзьями, моя «крыша» станет вашей «крышей».

— И сколько придется платить за эту «крышу»? — интересуется Абрего.

— Оплата скромная. Если учесть, что «крыша» — это всегда дорого.

— Насколько дорого?

— Пятнадцать процентов.

— Баррера, — говорит Абрего, — ты поделил страну на plazas, и это все хорошо и замечательно. Я принимаю Залив. Но ты забыл кое-что: деля плод, ты делишь пустоту. Ничего ведь не осталось. Наши поля сожжены и отравлены. Наши горы наводнены policia и янки. Ты даешь нам рынки — но что нам продавать? У нас не осталось опиума.

— Забудь про опиум, — говорит Баррера.

— И нет yerba... — встревает Гуэро.

— И про марихуану тоже забудь, — не дает ему договорить Баррера. — Это все мелочовка.

— Значит, Мигель Анхель, Эль Анхель Негро, ты велишь нам забыть la mapola и la yerbal — спрашивает Абрего. — А что же ты хочешь, чтоб мы выращивали?

— Кончай думать как фермер.

— Но я и есть фермер.

— У нас граница с Соединенными Штатами в две тысячи миль по суше. И еще тысяча миль по морю. Вот и все, что нам нужно.

— Про что это ты? — рявкает Абрего.

— Ты присоединяешься к Федерасьон?

— Конечно, да. Я согласен на эту Федерацию Пустое Место. Разве у меня есть выбор?

Нет, думает Адан. Полиция Халиско принадлежит Тио, и он дружит с ДФС. Это он организовал и устроил революцию под названием «операция «Кондор» и взметнулся в боссы. Но — и тут Абрего прав — чего он, собственно, босс?

— Эль Верде? — спрашивает Баррера.

— Si.

— Мендес?

— Si, Дон Мигель.

— Тогда, hermanos, — заявляет Баррера, — позвольте продемонстрировать вам ваше будущее.

Все перебираются в комнату соседнего отеля, который принадлежит Баррере и находится под усиленной охраной.

Там их уже ждет Рамон Мэтти Балластерос.

Адан знает, Мэтти — гондурасец, обычно контачит с колумбийцами в Медельине, а колумбийцы предпочитают дел через Мексику не вести. Адан наблюдает, как Рамон распускает кокаиновый порошок и соду в мензурке с водой.

Смотрит, как Мэтти укрепляет мензурку над огнем и прибавляет пламя.

— Ну кокаин, — замечает Абрего. — И что?

— Смотри, — велит Баррера.

Адан смотрит, как закипает раствор, слышит, как потрескивает кокаин. Потом порошок начинает густеть и твердеет. Мэтти осторожно вытаскивает его и кладет просушить. Тот засыхает, и получается шарик, с виду похожий на маленький камешек.

И Баррера возвещает:

— Джентльмены, встречайте будущее!

Арт встает перед Санто Хесус Малверде.

— Я давал тебе manda, — говорит Арт. — Ты сдержал свое обещание, а я сдержу свое.

Он отходит от храма и берет такси.

На окраине города как грибы растут лачуги.

Беженцы из Бадирагуато сооружают из картонных ящиков, упаковочных клетей и одеял подобия домов. Ранним да удачливым достались листы гофрированной жести. Арт замечает даже афишный щит старого фильма «Настоящий храбрец», приспособленный под крышу: выгоревший на солнце Джон Уэйн смотрит сверху на семьи, сооружающие стены из старых простыней, каких-то обломков, листов фанеры.

Парада, разыскав несколько старых палаток — может, он совершил набег на армию? — думает Арт, — устроил кухню, где раздает бесплатную еду, и передвижной госпиталь. Стол сооружен из нескольких щитов, положенных на козлы. Канистра с пропаном служит горелкой, на которой нагревается тонкий лист жести: на нем священник и несколько монашенок греют суп. Женщины готовят тортильяс на гриле, установленном над открытым огнем в нескольких шагах далее.

Арт заходит в палатку, там медсестры купают ребятишек, протирают им руки, готовя для уколов от столбняка, их делает врач при ранках и порезах. Из другого конца большой палатки до Арта доносится детский визг. Он подходит ближе и видит: Парада ласково воркует над маленькой девочкой, у нее на руках ожоги. Глаза девочки округлились от страха и боли.

— Самая богатая опиумом земля в Западном полушарии, — негодует Парада, — а нам нечем облегчить боль ребенка.

— Если б мог, я бы поменялся с ней местами, — говорит Арт.

Парада долго смотрит на него:

— Я верю тебе. Жаль, что ты не можешь. — И целует девочку в щечку. — Иисус любит тебя.

Маленькой девочке больно, думает Парада, а мне больше нечего сказать ей. Тут есть ранения и пострашнее. Некоторых людей так избили, что врачам придется ампутировать им руки, ноги. А все из-за того, что американцы не в состоянии разобраться со своими наркоманами. Они явились сжечь маковые поля, а жгут детей. Позволь мне сказать тебе, Иисус, сейчас тебе самое время вернуться.

Арт ходит следом за Парадой по палатке.

— Иисус любит тебя, — бормочет Парада. — В такие вот ночки я задумываюсь: может, все это чушь? А что тебя привело сюда? Чувство вины?

— Что-то вроде.

Арт вынимает из кармана деньги и протягивает Параде. Это все его жалованье за последний месяц.

— На них можно купить лекарства, — говорит Арт.

— Благослови тебя Бог.

— Я не верю в Бога.

— Не важно, — отвечает Парада. — Зато он верит в тебя.

Тогда он, думает Арт, тот еще простофиля.