"Страстная седмица" - читать интересную книгу автора (Якубовский Аскольд Павлович)

6

Старуха вышла, опираясь на палку. Та блеснула в глаза Семену тусклым серебром — она была с врезанными вставками белого металла. Семен знал: это подарок ее приятеля ко дню рождения. Но что там с сыном? Все в порядке? Старуха шла тяжело и медленно, и голова ее тряслась. Семен встал и подхватил ее под руку, повел к стулу, усадил. Старичок посмотрел на нее с очень большим вниманием и кивнул какой-то своей мысли. На лбу сбежались гармошкой морщины, но улыбка его не исчезла.

— Бедная ты моя, — прошептал он на ухо. — Бедная.

— Не жалеть! — вдруг крикнула старуха и сильно ударила палкой об пол.

Пьяница в плаще проснулся. Отекшее его лицо было пропитано спиртом и навсегда отравленная кожа полна застоявшейся венозной крови, глаза были красные, налитые. Голова его тряслась.

— Ну чего, чего ты орешь? — говорил он, ерзая ногами и не находя им места.

— Будешь так трястись — голова отвалится, — пригрозила старуха.

— Чего ты, чего? Я на войне-е был, у меня легкое вылезло, — он заскулил. — А меня в больницу не кладут, морфий жалеют, а ты погляди, погляди…

Он распахнул плащ и, хватая рукой, взодрал рубаху и потом майку. Сдвинув бинт, пьяница стал тужиться. Наконец он выдул красный страшноватый пузырь. Тот дергался, опадал, снова вздувался. Проснувшийся милиционер рассматривал пузырь, широкое его лицо было сонным и равнодушным. Часа три назад они привезли раненного в драке бандита Щуку, и теперь он ждал, что ему скажут хирурги. А еще надо было допросить Щуку и все выяснить, чтобы замести всю компанию.

— Гля! — крикнул хвастливо пьяница. — Во-о!

— Дурак! — презрительно сказала старуха. И вдруг, подняв тросточку, прицелилась ее заостренным концом в пузырь. Крикнула. — Проткну!

Пьяница даже охнул от страха. Вобрав пузырь, он завопил:

— Умру! Убила меня, убила! Я инвалид… Сестра-а! Меня уби…

— Помолчи, дурак, — сказал милиционер и зевнул. И подумал: как там жена? Одна ведь…

— Может, все же вызвать «перевозку»? — спросил, высовываясь, рыжий, шерстисто мохнатый врач. На слабом свету глаз его не было видно, только взблескивали очки.

— Нет, — отвечала старуха. — Мы и так добредем. Прогуляться, это мне будет полезно.

На улице к ней уже пришел тот короткий покой, что приходит после отчаянья, вместе с усталостью. Она так измучилась около внука — память не держала в себе ни его белых ног, ни трубок, ни самого паука. Ей даже казалось, что ничего такого нет, не было, а внук на заводе, утром она позвонит ему и позовет к себе обедать, пить чай. И подарит ему пару уже купленных сорочек в крупный горошек. Хорошие такие. Но она убедилась, что ничего не забыла, когда стала рассказывать Семену и мужу — рассказала подробно, потому что чувствовала: сейчас еще сможет это сделать. А вот завтра определенно не сможет, да и завтра надо делать что-то полезное внуку. Но что? Звонить? Жаловаться? Что просить у друзей?

Идти было хорошо, приятно. Город был предутренний — темный, погашенный, на терриконах приятно светились неоновые огни, телебашня рисовалась своим силуэтом, высвеченным прожектором в какой-то наглой, железно-суставчатой обнаженности, почти неприличной. Тянуло едким, но свежим запахом — химзавод дышал. Виделось смутное зарево. Семен вздохнул.

— На комбинате сейчас кокс жгут. Ух, и картина, — сказал он тоскливо. Ему захотелось быть на заводе, в грохоте и пламени, в суете цеха, который он и хвалил, и ругал, и всегда любил. Но с тех пор, как был поставлен комбинат, он чувствовал себя несколько обиженным за свой завод, теперь ставший маленьким, особенно же за цех.

Им было хорошо идти городом, в котором все поблескивало металлом — крыши, крашенные алюминиевой краской столбы и вроде бы и лед. Старухе город вдруг показался, как и внуку, целиком металлическим. Но ей это нравилось — железный город! Это же здорово. Торжество человека.

Но прошли минуты отдыха, и все вернулись к случившемуся. Семен размышлял о том, что было плохо сделано, и как бы все было хорошо, делай он все иначе, умнее. Старуха решала, что надо делать, старик просто задумался о том, что покой его кончился и, быть может, навсегда.

— Вот в чем ошибка, — заговорила старуха. — Виктор связался с этой… актрисой, а ты, Семен, погорел на учительнице. Почему не удержал жену? Когда мальчик выздоровеет, я ему найду деревенскую девушку, чистую, здоровую. Это, знаешь ли, совсем другая порода, там все чище. А для чего мне нужна чистая девушка? Потому что мне нужны правнуки, а без меня, видно, даже этого у вас не получится. Эх, мужики, а говорят, наследственность…

Семен и Петр Иванович промолчали.