"Страстная седмица" - читать интересную книгу автора (Якубовский Аскольд Павлович)3Старуха прошла мимо спавшего сына, прямо в дверям. Распахнула их. Но тут ее выгнали сестры, дружно крича, что нахальна (это было явным преувеличением) и упряма, как осел (что было верно). Орали, что она мешает работать (в чем уже не было никаких сомнений). Опытные сестры раскусили ее в один миг. Мария Семеновна Герасимова, бывший директор завода, кандидат экономических наук, была женщиной властной, с практическим складом ума. Такой родилась, но такой и могла стать. Да и как ей быть иной женщиной, когда и характер, и все, что она любила, а особенно время требовало стать деловитой, работящей, знавшей высшую математику и даже любившей ее. И напор, да, она имела, но и наращивала свой напор. Как же иначе? Правда, не всегда он срабатывал, вот и сейчас ее выгнали. Но было можно рассчитать, хоть бы и математически, когда снова ей начинать атаку на сестер. Во-первых, магическое число. Да, да, через семь-восемь больных, что привезут сюда, она войдет. И еще, когда ее выталкивали сестры, она увидела чайник с пляшущей крышкой. Сейчас они поедят, начнется пищеварение… Подобреют. Старуха подсела к похрапывающему сыну и взяла его за руку. Ух, груба, тяжела, пахнет металлом. Она заговорила (Семен тотчас проснулся) не о внуке, она никогда не говорит о том, что ее волнует. Мария Семеновна стала расспрашивать о цехе, Чернове, Нифонте, всем заводе. Более говорила с собой — Семен («Тугодум, в отца, такой же толстый, рыхлый и сонный», — недовольно подумала она) отвечал медленно, словно не проснулся. Старуха же говорила быстро, не договаривала слов. Вопросы рождались в ней изобильно, затем каждый делился. «Это как цепная реакция», — неожиданно подумал Семен. Глядя на мать, он ощутил обычное в ее присутствии замедление времени. Виктор на это указывал, и верно. Оно и так ощущалось, даже если следить по числам. Любой разговор, сложный, психованный, она сводила к нескольким фразам, иной раз даже и словам. И раньше, когда Семен еще пацаном, потрясая пальцем, обвинял ее, что она плохо его воспитывает, мать отвечала: — Пойди, нос прочисти. Или спрашивала: — Тебе сколько лет? — Ну, одиннадцать, — насупясь, отвечал Семен. И все, скандальный разговор кончался, хотя Семену минуту назад казалось, что он лишь начался, а уж часа за два-три он ей все выложит. — Что парторг? — спросила старуха. — Он, понимаешь, болеет гриппом и… — Врет. В городе нет гриппа. — Понимаешь, Руфин хвор, а его жена… — Тоже партийцы! Что в столовой? — Да рыбный день мы, наконец, отменили, и думаю… — Что там за дело о 700 %? — Это уже сложнее, и если все… — Виляй! И старуха поглядела на сына не только глазами, но плоским лицом своим. «Не повезло мне, — думал Семен, — мать сильная. А еще вопрос, должна ли женщина быть такой?» Семен хотел подробно растолковать 700-процентное дело. Но вовремя прикусил язык, ушел в остатки сонной мути, и сердце стало неприятно пощипывать: что там Виктор? Он почти со злостью глядел на старуху. Мать дернулась щекой, губы ее большого рта вдруг искривила судорога — она тоже подумала о Викторе. Но она справилась с собой. — Забыла фамилию, — сказала она. — Сиволдаев он… — Изобретатель тот? — Три авторских свидетельства, и думаю, что… — Много? — Чего? Ах, двадцать тысяч экономии в год, и директор его… — Хороший рабочий? — Может выточить на станке все на свете! — Почему его зовут «Семьсот процентов»? — Видишь ли, он… — Его выработка? — Ага, ему Нифонт самоуправством личную норму сделал, в два раза выше, а он… — Опять 700 %? — А ты откуда знаешь? — изумился Семен и тут же вспомнил, что у матери множество знакомых, и уж знает она о заводе побольше даже и его. — А Нифонт на него и взъелся, он, понимаешь… — Увольняет. Вот дурак-то! — А я что говорю? — Осел! Ваш «Семьсот процентов». — Почему? — опешил Семен («Ах, Витька, Витька, зачем мы говорим не о том…») — К чему Нифонта дразнит? — Директора поддержала и профорганизация, ничего, на следующих выборах мы… — Пустое, — отвечала старуха и поглядела на часы. «Десять минут, ввели пятерых. Полагаю, и для депутата, и для моего воинского звания… Черт побери! Мой внук, а Семен здесь торчит, как…» — Ты просто пень! — вскрикнула она, грозно посмотрев на сына. Тот испугался. В детстве ему немало перепадало, т. к. он был вторым сыном и выращивался с учетом ошибок с Иваном, первенцем, что был убит на войне. — Ты здесь… — Уже час! И понимаешь, я… — Я имею право, — перебила его старуха. Поднялась. Оперлась на тросточку и огляделась. — А ты что прячешься? — обернулась она к мужу, сидевшему поодаль старику в шапочке пирожком. Он тотчас встал, подошел и сел рядом с Семеном. — Ждите, — сказала старуха и прошла в кабинет. Как она и рассчитывала, сестры, усталые вдвойне — от работы и еды, — встретили ее мирно. — Ждите здесь, — сказала сестра добродушно. — Врач здесь циркулирует. — Жданье мое уже кончилось, милые, — заявила старуха. — В моем возрасте и минута на счету. (Удар тростью об пол). Сестра зевнула и почесала голову. Обернулась к другим: — Птица какая-то. — А права-то у тебя есть? — спросила другая. — Сколько угодно, — сказала старуха. — Я — депутат горсовета. (Еще удар тростью). И старуха пошла искать врача. Сама. И надо бы спросить дорогу, но она была уверена, что найдет. И не ошиблась. Пройдя мимо ширм, за каждой из которых была поставлена обтянутая дерматином кушетка (на них лежали или сидели люди), она таки встретила врача. |
|
|