"КУБАНСКИЕ СКАЗЫ" - читать интересную книгу автора (Попов Василий Алексеевич)

Сказ о пластунах

У самого въезда в нашу станицу, на крутом берегу Кубани, как часовой на помету, стоит Пластунский курган. По весне буйно цветут на нем степные травы и становится курган то алым от маков, то розовым от чабреца и иван-чая, то белым от степного ковыля. Вечерами любят приходить сюда наши хлопцы и девчата. С высокого кургана вся степь, как на ладони. И станицу, и сады колхозные, и Кубань широкую – все отсюда видно. Хорошо здесь сидеть вечерами, жадно пить бодрящий степной воздух, смотреть в степную даль да петь раздольные кубанские песни!

Похоронен в этом кургане простой казак-пластун Николай Недилько, о котором до сей поры поют по станице задумчивые песни-бывальщины.

Было это в те годы, когда командовал русскими войсками на Кубани Александр Васильевич Суворов. Станица наша тогда совсем маленькой была. Жили казаки тревожно – рядом, за Кубанью бродили по предгорьям отряды врагов – турок, то и дело собирались они в хищные волчьи стаи и нападали на казачьи станицы и кордоны. Турецкие да английские шпионы по адыгейским аулам шныряли, золото князьям адыгейским подсовывали, чтобы те тоже вставали на войну с русскими. Известно, у английских буржуев всегда глаза завидущими, а руки загребущими были. Мечтали они своими деньгами и чужой кровью завоевать кубанский край.

На том месте, где Пластунский курган насыпан, стояла в то время казачья залога. Однажды ночью дежурил на деревянной вышке казак Николай Недилько с младшим сыном. Никто в станице не ждал врага. Лазутчики сообщили, что турки задумали напасть на Усть-Лабинскую крепость и стягивают туда все свои отряды.

Ночь выпала тихая, лунная. Серебристая дорога поперек широкой Кубани пролегла. Ветер теплый травами в степи шелестел. Бесшумно носились над степью ночные птицы.

Сидел казак Николай Недилько на вышке, думал свои думы, слушал, как травы шумят да плещутся кубанские воды. На сына иногда с лаской поглядывал. А сына к полночи сморила дремота. Лежал он на сене широкоплечий, с крутым подбородком, со сросшимися бровями и сладко посапывал во сне. Глядел на него казак и думал, что удался в отца казачонок – и по груди широкой, и по рукам могучим, и по лицу твердому и упрямому… Время к рассвету близилось, когда услышал вдруг казак Недилько – плеснулась в реке вода как-то по-особенному, не то сом хвостом ударил, не то сула выпрыгнула. Насторожился казак, вгляделся вдаль и вдруг заметил на перекате несколько черных точек.

– Вставай, сынок! – шепнул пластун Недилько.

А перекат уже весь черным стал, словно тучи темные заклубились на светлой кубанской воде. И плеск стал громким. Знал казак, что возле станицы есть через Кубань только одна переправа – против залоги. И сразу понял он, что крадутся на русский берег враги.

– А ну, сынок! На кремень да кресало! Поджигай сигнал. А сам беги в станицу, народ поднимай! – приказал Николай Недилько. – Я врагов задержу, по тропке на кручу трудно им будет подниматься!

Бесшумной ночной птицей соскользнул пластун со сторожевой вышки, залег в кустах, как раз в том месте, где узкая тропка от Кубани взбегала на высокую кручу.

Ярким пламенем вспыхнули сухие снопы. И при их свете совсем близко на тропинке заметил казак высокие фески. Прямо в них и разрядил Недилько свой самопал. И сразу дрогнула предутренняя степь от яростного, многоголосого крика врагов.

«Да их здесь тысяча будет! – подумал пластун и сурово сдвинул густые брови. – Задержать их требуется, пока други-казаки подоспеют!».

Стал он торопливо заряжать свой самопал. И вдруг чувствует, тянет кто-то оружие из его рук и шепчет:

– Давайте, батя, я заряжать буду! А вы стреляйте! Вот берите мой самопал!

То сын пришел отцу на подмогу. Схватил казак второе ружье и снова выстрелил в турок. А в темной степи уже яркими точками пылали сигнальные вехи: другие казачьи залоги передавали тревожную весть о нападении врага.

На узкой тропинке каждый выстрел попадал в цель. С хриплыми криками падали турки, сбивая с ног своих товарищей. Враги в других местах пытались взобраться на кручу, камни и песок сыпались из-под их ног.

И вдруг кончились у казаков заряды.

– Все, батя! – проговорил младший Недилько и потянул из ножен шашку.

Взглянул на сына Николай Недилько, и жалко ему стало хлопца. Видел он, что приближается неминучая гибель…

– Беги, сынку, в станицу! Торопи подмогу! – приказал старый казак.

– А вы как же, батя? – сдвинул густые брови сын.

– Беги, тебе говорят! – блеснул глазами старый пластун. – Я здесь старший, я приказываю!

Вздохнул сын, взглянул на батьку и побежал к станице. А Старый пластун разрядил в турок пистолет и за шашку взялся.

– Алла! Алла! – орали турки, все выше карабкаясь по круче.

Передовой янычар взмахнул кривым ятаганом и свалился, разрубленный надвое лихой казачьей шашкой.

Но уже целый десяток турок накинулся на Николая Недилько, защищающего узкую тропку. Молнией сверкала казачья шашка, каждый ее удар попадал в цель.

И тут один из янычаров, как кошка, подкрался к казаку сзади и ударил его ятаганом по шее…

Ликующий крик турок прокатился по степи. Вереница врагов быстро поднималась по узкой тропинке. Звенело оружие, храпели кони.

– Скорей, скорей! – торопил своих воинов мрачный и надменный паша…

И вдруг в степи послышался топот. Это мчались из станицы казаки. Грозной лавой налетели они на турок, и закипела сеча.

До полудня бились казаки с турками, не пуская их в кубанские степи. Но все новые и новые вражеские отряды переправлялись через Кубань и поднимались на крутой берег…

В полдень подоспел со своими войсками Александр Васильевич Суворов. Казаки со степи ударили, а суворовские чудо-богатыри на другом берегу оказались, с тыла на турок навалились. Все турецкое войско было побито, а сам надменный паша в плен сдался. И рассказал он Александру Васильевичу о герое пластуне, который один задержал переправу турецкого войска.

– Клянусь честью, это был настоящий русский богатырь! – воскликнул Суворов и приказал насыпать над телом Николая Недилько высокий курган.

Тело мертвого пластуна положили у самой кручи. И каждый из казаков и солдат принес в шапке мягкой кубанской земли. А первую шапку земли высыпал на мертвого казака сам Александр Васильевич Суворов.

Вот и вырос высокий могильный курган среди широкой и гладкой степи…

Но говорит народ, что всякий раз, когда ненавистный враг вторгался на святую русскую землю, вставал из могилы пластун Николай Недилько и шел защищать свою Родину.

…Было это в тот год, когда высадились несметные вражьи орды у Севастополя. Поставили они против Малахова кургана батарею огромных пушек. Ядра от этих пушек весили до десяти пудов. Как ударит такое ядро, так сразу целый погреб выроет. Очень досаждала нашим английская батарея! И однажды Павел Степанович Нахимов приказал кликнуть добровольцев, которые возьмутся эту батарею изничтожить.

Первым вызвался пробраться на вражескую батарею широкоплечий казак-пластун с густыми сросшимися бровями. Ему и поручил Нахимов командовать отрядом охотников-пластунов.

Темной ночью бесшумно спустился маленький отряд с кургана и словно растаял в степной тишине – ни травинка не шелохнулась, ни камешек не скатился.

Ползком подобрались пластуны к самой вражеской батарее. Глядят – возле пушек двое часовых похаживают, в темную степь всматриваются.

Оставил тут казак-пластун своих товарищей в маленьком овражке, а сам дальше пополз.

Идет английский часовой, поглядывает в степь, песенку какую-то про себя напевает. Только дошел до крайней пушки и исчез, словно его не бывало. Другой часовой пошел посмотреть, куда его товарищ девался, сделал несколько шагов, и вдруг на него кто-то сзади навалился, горло сжал так, что тот и охнуть не успел.

А Павел Степанович Нахимов стоит на бастионе, вглядывается в ночную темноту и волнуется – рассвет скоро, а в лагере у англичан все тихо и спокойно.

«Заблудились, наверное, пластуны! – подумал Нахимов. – Сбились с пути в ночной темноте… А ведь скоро светать начнет… Погибнут понапрасну!»

И только успел он это подумать, как вдруг прямо перед ним, точно из-под земли, человек вырос. На что был адмирал Нахимов не робкого десятка, и то вздрогнул. Пригляделся – стоит перед ним широкоплечий казак-пластун и докладывает:

– Все в порядке, ваше высокоблагородие! Пушки заклепаны! Двух пленных часовых ребята волокут! А сейчас фейерверк предвидится!

И тут взвился над вражеской батареей столб пламени.

Казалось, до самых облаков дотянулся. Задрожала земля от громового удара. И сразу во вражеском стане началась паника – стрельба, крики…

– Что это? – спросил адмирал Нахимов.

– Так что пороховой погреб на воздух взлетел, ваше высокоблагородие! – спокойно объяснил пластун. – Мы фитилек с огоньком там оставили!

Крепко обнял пластуна Павел Степанович Нахимов, расцеловал в обе щеки. А потом снял со своего мундира Георгиевский крест и повесил на грудь казака.

– Как зовут тебя, молодец? – спросил адмирал.

– Пластун Николай Недилько! – ответил казак…

…Было это под Царицыном в ту пору, когда обороняла его наша Красная Армия от белых полчищ. Говорят, что потребовалось тогда добыть «языка» у белых, чтобы узнать, откуда враг на город наступление думает начать. Ну, конечно, поручили это дело пластунам-кубанцам.

Штаб белых на хуторе одном располагался. Под вечер началось в этом штабе совещание командиров бело-казачьих полков. Со всех окружающих хуторов съехались в штаб белые полковники со своими конвоями. Только совещание началось, заспорили о чем-то под окнами штаба беляки, крик подняли, ругань. Выскочил из дома бравый седоусый урядник, раскричался и всем конвойным велел ждать своих командиров у околицы. Уехали казаки, а урядник по каким-то своим делам на конюшню пошел. Входит туда, и видит: незнакомый густобровый казачина чистит серого коня одного приезжего полковника. И так ловко круп у коня щеткой на клетки разделывает, что залюбовался урядник. В одной клетке шерсть направо зачешет, в другой – налево, вроде шашечной доски получается. А казачина заметил урядника, улыбнулся и еще быстрее щетками замахал.

– Откуда, служба? Из Первого Кубанского? – спросил урядник.

– Так точно, ваше благородие, из Первого Кубанского, – бойко ответил казачина. Отложил в сторону щетки и зовет: – Можно вас, ваше благородие господин урядник, на одну минуту.

У урядника даже глаза заблестели: решил он, что зовет его незнакомый казак самогоном заправиться. Только отошел урядник в угол, а густобровый казак как ахнет его кулаком в висок. Беляк и пикнуть не успел, как был раздет, связан и с потником во рту уложен в сенник, где уже лежал, тоже связанный, дневальный по конюшне.

Когда кончилось совещание, вышли офицеры из штаба и давай свои конвои искать. А уже ночь над хутором cпустилась темная-темная.

Сгушай, бгатец! – прогнусавил часовому высокий сухощавый полковник в белой черкеске. – Куда мои дугаки из Пегвого Кубанского подевались?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие! – ответил часовой.

И вдруг молодцеватый густобровый урядник подводит полковнику серого коня, лихо честь отдает и докладывает:

– Ваше высокоблагородие, конвой вас у околицы ожидает! Отослан, чтобы криком совещанию не мешал! Разрешите проводить вас!

Полковник даже крякнул от удовольствия: так ему урядник понравился.

А урядник стремя поддержал, сам на другого коня вскочил и дорогу показывает:

– Прямо по улице надо ехать, ваше высокоблагородие!

Проехали они посты и караулы, в степь выехали, а конвоя все нет.

– Где же мои казаки, бгатец? – удивился полковник.

– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие! Здесь, рядом, в балочке ожидают! – ответил урядник.

Свернули в балку. Темно в ней, глухо. Заволновался полковник.

– Сгушай, бгатец! Да ведь мы с догоги сбились! А урядник успокоил:

– Никак нет, ваше высокоблагородие! Правильно едем! Скоро в Царицыне будем!

– Как, в Цагицине?! Куда ты меня везешь, дугак?! – закричал полковник.

– Правильно везу, ваше высокоблагородие! Желают с вами наши красные командиры побеседовать.

Хотел полковник коня повернуть, за наган схватился. Да не тут-то было! В один момент разоружил его урядник, связал, к седлу приторочил…

Перед утром доложили товарищу Ворошилову, что казак-пластун выкрал у белых полковника, командира казачьего полка, и со всеми документами доставил его в штаб.

– Молодец пластун! Герой! Как зовут его? – спросил товарищ Ворошилов.

– Николай Недилько! – ответил дежурный по штабу…

…А в Великую Отечественную войну был в Кубанской пластунской дивизии снайпер один, которого вся дивизия называла «Смерть фашистам». Каждый день, на рассвете, выползал этот снайпер за нашу передовую. Собой он был парень видный, широкоплечий, а ползал – травинка не шелохнется. Упадет в траву – и нет его, точно сквозь землю провалится.

Но только на фашистской стороне кто-нибудь голову из окопа поднимет, сразу щелкнет одиночный выстрел – и нет врага. Выглянет фашистский офицер в амбразуру дзота, бах – и нет офицера! Даже в тылу немецком, за полтора километра, без промаха доставал пулей врага этот стрелок.

И до того досадил он фашистам, что вытребовали они самого лучшего своего снайпера и дали ему приказ обязательно изничтожить меткого пластуна.

Целую неделю караулил фашист, но так и не мог обнаружить пластуна. На какие только хитрости не пускался: и каску из окопчика подымал, и чучело по густой траве волочил – ничего не вышло. Один только раз, когда подстрелил советский снайпер немецкого полковника, заметил фашист, как дрогнул кустик полыни. Ну, конечно, враг по тому кустику целую обойму патронов выпустил, но ни в кого не попал. Целый месяц караулил фашист пластуна, а тот нет-нет да и выстрелит. А как грохнет его винтовка – так новый крест на немецком военном кладбище прибавляется.

И вдруг вроде пофартило фашисту. Было это ранним летним утром. Розовое молодое солнце над степью поднималось. Тишина была такая, словно ушла война куда-то далеко-далеко.

Фашист за бугорком замаскировался. Сидит в глубоком окопчике и через бинокль следит за нашей стороной, А самого его невозможно обнаружить было: рядом гусеница танка подбитого, на каске зеленые веточки прицеплены, точь-в-точь тот же бугорок, что и накануне был…

Смотрел, смотрел фашист и вдруг вздрогнул. Под густым кустом орешника блеснуло что-то. А накануне там ничего не было видно. Всмотрелся фашист – точно, блестит что-то, как стекло в солнечных лучах переливается… А рядом в кустах что-то круглое шевельнулось вроде как каска. Отложил фашист бинокль, схватил винтовку, прицелился, чуть-чуть голову приподнял и выстрелил…

Почти сразу же другой выстрел грянул. И угодила меткая пластунская пуля прямо в висок фашисту…

А казак-снайпер бросил веревку, которой издали шевелил в кустах каску и пустую бутылку, и переменил позицию.

Здорово озлобились тогда фашисты! Часа два били по нейтральной полосе из минометов и артиллерии, всю степь перепахали…

Доложили фашистские командиры, что русский снайпер уничтожен метким минометным огнем,

К вечеру по глухой балочке из немецкого тыла подъехала к передовой легковая машина. Вышел из нее фашистский генерал. Спокойно, не торопясь направился он к офицерскому блиндажу. Опасаться ему вроде было нечего: до русских окопов почти три километра, тропинка в густых кустах проложена – маскировка отличная.

Только на две секунды показалась высокая генеральская фуражка в просвете между кустов. И вдруг свалился генерал, как подкошенный. А уже потом донесся до фашистов гул одиночного выстрела…

В эту же ночь представил командир Пластунской дивизии снайпера Николая Недилько ко второму боевому ордену…

…Как памятник былой славы, как часовой, стоит у въезда в нашу станицу древний Пластунский курган. Летними вечерами приходят сюда наши станичные хлопцы и девчата полюбоваться степью, цветущей, бескрайней, попеть задушевные кубанские песни. Приходят сюда трактористы и доярки, комбайнеры и звеньевые, садоводы и свинарки. Иногда до сотни хлопцев и девчат собирается на кургане. И среди них добрая половина – Недилько. А среди Недилько – десятка два Николаев наберется. В нашем колхозе чуть ли не половина семей – Недилько.