"Вирикониум" - читать интересную книгу автора (Харрисон Майкл Джон)6 Внезапное появление Бенедикта ПосеманлиОчевидно, Целлар не мог — или не собирался — высказать свои опасения яснее. Да, что правда, то правда: он расспрашивал Фей Гласе, но так ничего и не выяснил. Все, чем она смогла поделиться — это бессвязный набор древних словечек и обрывков древних песен. Жалкие осколки воспоминаний ее рода, которые она собрала, совершая свой одинокий путь в прошлое… вернее — в этом Эльстат Фальтор согласился с Повелителем Птиц — нащипала отовсюду понемногу. — Она понимает нас, но едва начинает говорить — и между нами пропасть. Она не может решить, на каком языке с нами общаться — понимайте как хотите. Однако, возражал Целлар, ей известна тайна головы насекомого — иначе почему она впадает в отчаяние, когда видит, что мы ее не понимаем? Она хочет рассказать, что там случилось. Поэтому для нас жизненно необходимо последовать с ней на Север. — Она сама по себе послание… Она сама — призыв о помощи. Фальтор не соглашался. Верный сенешаль, он не мог покинуть королеву, когда Знак Саранчи набирает силу, каждый день тревожа Рожденных заново, живущих в Городе, проникая всюду и поражая его плоть и дух, как зараза. Но Целлар отвечал лишь одно: — Вы мне нужны. Ваши люди из Великой Бурой пустоши не станут со мной говорить. Они слишком далеко ушли по этой «дороге в Прошлое», о которой вы рассказывали. Мы разгадали, что означает голова насекомого, и поняли, что время пришло. Когда мы сможем разгадать послание с Луны и обнаружим на Севере поселения тех, кто прилетел оттуда, мы будем знать, что делать со Знаком Саранчи. И Фальтору оставалось лишь смотреть на Вирикониум, играть в гляделки с Вечным Городом, где по ночам, в лунной светотени — синей, смурной, вязкой, как млечный сок тропических растений, — тихо ползут с улицы на улицу длинные процессии, сопровождаемые праздношатающимся ветерком. Пока он смотрел, погода испортилась. Сырой воздух скапливался вокруг громады Высокого Города, потом затопил Низкий, Под серым небом, похожим на толстое одеяло, потускнели мокрые плазы, их словно окутал ореол тайны. Старухи в богадельнях на рю Сепиль день-деньской кряхтели, занимаясь своими делами, и воздух становился клейким от запаха капусты. Стены сочились влагой. В такие времена — на этом сходились все — не стоит жить в Артистическом квартале. Возможно, именно в подтверждение этой мысли родились слухи о внезапном исчезновении Галена Хорнрака. Может, он и вправду поссорился с Анзелем Патинсом, некогда своим близким другом?.. Поговаривали, что они поссорились из-за денег. Правда, кое-кто считал, что дело в женщине с Севера или даже в копченой рыбе, некстати помянутой в какой-то балладе… По всему холму, выше и ниже Минне-Сабы, враги и соперники Хорнрака садились поближе к жаровням и тусклым светильникам, скребли в затылках… и, окончательно запутавшись в догадках, начинали драться между собой. Тем временем виновник этих споров томился в продуваемых всеми ветрами коридорах Чертога Метвена, где часами исследовал свои раны и мрачно точил нож. В начале зимы им всегда овладевала меланхолия, какой часто страдают чахоточные больные. Со своими новыми соратниками он общался мало, а Фальтора откровенно избегал, равно как и бесед в тронном зале — разве что в его присутствии возникала крайняя необходимость. Несколько раз наемник слышал, как сумасшедшая поет в какой-то комнате. Гробец испытывал к нему своеобразные дружеские чувства — по крайней мере Фальтор полагал, что это так, — но проявить их не выпадало случая. Метвет Ниан наконец-то дала согласие на поездку, и надо было собирать провизию, лошадей, оружие, принять все необходимые меры безопасности. Карлик весь ушел в эти приготовления — а также свои собственные — и почти не появлялся во дворце. Хорнрак только пожимал плечами. По ночам он слонялся по коридорам, разглядывал старые машины, похожие на дикие абстракции, шепотом разговаривал со скульптурами… и не открывал, когда стучали в дверь. В день отъезда ему все-таки пришлось покинуть свою комнату, прервав созерцание собственного отражения в зеркале. В тот день пошел мокрый снег. Полосатые палатки на уличных рынках впитывали его и тяжелели, сточные канавы заполнялись липкой слякотью. В день отъезда они удостоились видения. Гробец-карлик вспомнил легенду, которая родилась с его подачи много лет назад. У злополучной экспедиции появился самый настоящий дух-покровитель… или скорее предводитель. Впервые этот призрак — если его можно назвать призраком, — которому было суждено сопровождать их в течение всего путешествия вплоть до его весьма странного завершения, появился в Вирикониуме, в тронном зале. Кроме Целлара-птицетворца, при этом присутствовал только Хорнрак. Метвет Ниан решила наблюдать за отъездом с Врат Нигга и заранее отправилась туда. Эльстат Фальтор беспокойно прохаживался по внешнему двору, там же находилась Фей Гласе и лошади. Гробец-карлик всю ночь трудился в своей кибитке — вспышки жаркого белого пламени плясали по ее откидным бортам под унылый перестук молотка — и теперь дремал в каком-то углу. Еще не рассвело, дворец напоминал огромную пустую раковину, где в холодном воздухе само с собой перекликается эхо. Целлар предпринимал очередную попытку связаться со своими машинами в подземелье под эстуарием и теребил желтыми пальцами бороду. — Бурый, зеленый, отсчет, — прошелестел он, и по ложным окнам тронного зала, щебеча, стайкой летучих мышей пронеслись серые тени. Кажется, такого результата Повелитель Птиц не ожидал. — Вы ничего не заметили? — спросил он нетерпеливо. — Мне нужны новые сведения! — Не тяни, старик, — без всякого выражения отозвался Хорнрак, зевнул и потер лицо, чувствуя неясное напряжение в мышцах шеи. «Все потому, что встал ни свет ни заря», — подумал он. Как и у Фальтора, предстоящая поездка вызывала у него сильное беспокойство. Даже если бы разобраться в причинах этого беспокойства было легче, это ничего не меняло. Проведя последние сутки наедине со своей раной, ножом и зеркалом, наемник с удивлением обнаружил, что больше не жалеет о разрыве с Низким Городом. Теперь ему лишь изредка вспоминался мальчик, оставшийся на рю Сепиль, и горький запах мертвых гераней. Вместо этого Хорнрак с каким-то бесстрастным упорством вглядывался в будущее. Он был одержим одной идеей, и ее судьба крайне его занимала. Прежде эту одержимость удавалось держать в определенных рамках… но теперь эти рамки то ли раздвинулись, то ли сместились. Он начал разминать шею. Старик что-то капризно бормотал. Воздух под потолком тронного зала начал светлеть, пошел слоями. Бледный розово-желтый свет сочился сквозь стрельчатые окна в его крыше. Слишком рано для рассвета. — Новые сведения!.. — Не тяни, я сказал! — Отменить все операции, — произнес мягкий вкрадчивый голос. Он доносился откуда-то сверху. Потрясенный, Хорнрак огляделся по сторонам. Послышалось хихиканье. — Что за чудный кусок мяса!.. Розово-апельсиновые пласты света под сводом зала начали сереть и сворачиваться в сгустки и жгуты, похожие на слизней. Они плавали, мягко сталкиваясь друг с другом, точно клецки в теплом бульоне… После пары минут медленных приливов и отливов они слились, образовав плотное дольчатое ядро, которое понемногу принимало грубые очертания человеческой Фигуры. Хорнрак с отвращением наблюдал за этим процессом, отмечая, как одни дольки вытягиваются, превращаясь в Руки и ноги, другие набухают и выпячиваются. Казалось, что-то попало в эластичный мешок и пытается выбраться. Наемник поймал взгляд Птицетворца, который озадаченно смотрел вверх, и саркастически фыркнул. — Ты закончил свою хиромантию, старик? Целлар нетерпеливо отмахнулся. — Тише! Человек, висящий в воздухе у них над головами — если это можно назвать человеком — был одет в черное… Скорее всего, эта грубая потрепанная ткань была черной лет сто назад, когда подобный фасон еще не вышел из моды — по крайней мере в Городе. Бледную, с призеленью кожу покрывали морщинистые серебристые нашлепки — в тех местах, где ее удавалось разглядеть. Лицо закрывала плотно прилегающая черная маска… впрочем, это мог быть и дыхательный аппарат, судя по многочисленным трубкам и хоботкам, торчащим из нее. Четыре черных ремня, вдавливаясь в раздутую плоть его щек, соединялись где-то на затылке, теряясь в копне соломенных волос, разметавшихся вокруг головы. Он был чрезвычайно тучен, словно почти всю жизнь провел в некоем пространстве, где не действуют привычные для человека условия. Его необъятные ягодицы маячили у них над головами, словно пара туманных лун, под звук скупого монолога, заумного и бессмысленного — во всяком случае, уловить смысл этих слов представлялось крайне затруднительным. — Я сижу здесь — старый человек, меня обдувает ветрами И так далее. Временами слова перемежались ревом боли или гнева, когда толстяк, медленно перекатываясь от одного угла зала в другой, делал попытку придать своей необъятной колышущейся туше правильное положение или изменить высоту относительно пола. Время от времени его тело переставало казаться бесплотным. В такие моменты он молотил что-то кулаками и размахивал руками — то ли привлекая чье-то внимание, то ли для того, чтобы удержать равновесие в той странной среде, в которой плавал. Потом зал наполняла отвратительная вонь, и оно снова начинало расплываться, словно покрываясь слизью. Было очевидно, что воздух Земли не может поддерживать такую массу — скорее всего человек находился в некоем таинственном сосуде… или в ином измерении. Когда он исчезал, с ним исчезал и его голос — слабел, отдаляясь и искажаясь, словно кто-то создавал помехи, пытаясь его заглушить. Целлар-птицетворец, казалось, был ранен в самое сердце. — Я здесь ни при чём! Я не виноват! — закричал он, дрожа не столько от старости, сколько от волнения. — Хорнрак, это и есть тот голос с Луны! — Да хоть из сортира, — вполголоса буркнул наемник и добавил: — Цирковой осел заговорил… — Я слушал вас много ночей подряд, — начал Целлар, обращаясь к летающему человеку. — Что вы хотите мне сказать? Говорите! Похоже, старик был ему глубоко безразличен. Зато призрак начал решительно бороться за внимание Хорнрака. Его рыбьи глазки, одновременно бесхитростные и подозрительные, поблескивали из-за темного стекла его маски. Подкатившись к наемнику, он застенчиво подмигнул ему, словно намеревался обратиться с чрезвычайно серьезной, но весьма деликатной просьбой… только для того, чтобы беспомощно завалиться набок, подобно разлагающейся китовой туше, не успев договорить до конца. — Слушай, дружище… язви меня в зад! Как я погляжу, ты авиатор. Слушай, слова возрождаются во мне и копошатся, точно червяки! Нам надо поговорить с глазу на глаз… — он испуганно взмахнул руками, словно отталкивая что-то: — Все, хватит, хватит! И, покачиваясь и подпрыгивая, точно мячик, он поплыл по тронному залу на уровне головы Хорнрака. Из-под его маски потекла жидкость с кислым запахом. Это было уже слишком. В приступе чего-то похожего на суеверный ужас, Хорнрак уставился на него, потом выхватив меч тегиуса-Кромиса и пошел на толстяка, время от времени Делая угрожающие выпады. — Отправляйся в свой отстойник! — кричал он. — Давай назад в свою богадельню! Целлар тщетно пытался остановить наемника, дергая его за плащ своими слабыми руками, а призрак уворачивался от обоих, хихикая и чихая. Ни тот, ни другой ничего не могли добиться. Если они оставляли странное существо в покое, оно снова начинало свои увещевания, безжалостно терзая слух адским смешением языков. Стоило возобновить преследование — Целлар взывал к примирению, Хорнрак размахивал клинком — толстяк икал из-за маски и уплывал прочь. Этот спектакль продолжался около получаса. Но в лучах набирающего силу дневного света «периоды стабильности» призрака становились все короче, а очертания делались тусклыми и нечеткими. Его голос, словно удаляясь в наполненное эхом пространство, исчез в бесчисленных отголосках, в которых можно было весьма отчетливо услышать шум волн, разбивающихся о какой-то невообразимо далекий берег. В конце концов видение исчезло в том же странном световом бульоне, который его породил, и оставил Целлара и Хорнрака посреди пустого тронного зала, разъяренных и беспомощных. Там их и нашел Эльстат Фальтор: затаив дыхание, они пялились в пустой воздух и умоляли Рожденного заново прислушаться. Последуй он их просьбе — и ему, возможно, удалось бы услышать тихий гнусавый голос, призывающий «бояться смерти из воздуха». Шум прибоя — или что-то наподобие… И тишина. Но что говорили голоса, которые Фальтор теперь постоянно слышал у себя в голове? — Давно рассвело, — раздраженно бросил он. — Королева ждет. Как бы то ни было, они даже толком не разглядели ее, поскольку день выдался до омерзения промозглый — только белое лицо в окне под самой крышей башни. Белая рука поднялась, мелькнула… и все. Эльстат Фальтор — на крупной вороной лошади, в кроваво-красной броне, сияющей даже в пасмурный день, он был похож на всадника на старинном гербе — насмешливо приветствовал кучку обывателей Низкого Города, которые стояли по щиколотку в слякоти и наблюдали, как экспедиция проезжает через Врата Нигг. Вирикониум остался позади, перегородив поток времени и медленно погружаясь на его дно, точно огромная королевская баржа, заброшенная с приходом зимы. Этот остров чудовищной самовлюбленности и безмерной подавленностиу него за спиной… Хорнрак чувствовал, что в жизни города началась новая эпоха, и ее приход возвестил призрак из тронного зала. «Теперь мы все с ума посходили», — подумал наемник… и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, выхватил из ножен старый стальной меч и взмахнул им над головой. Но когда он обернулся, Метвет Ниан уже покинула башню. На приземистых бурых холмах у подножья Монарских гор, уже лежал первый снег. Ветер заметал каменные стенки, отделяющие делянки от овечьих загонов. Вьючные лошади артачились, ветер пронизывал до костей. Путешественники ехали медленно, однако карлик, который ночевал где-то на сеновале и проспал, догнал их нескоро. — Этот «раздутый призрак», про которого вы болтаете, — сообщил он, — был лучшим пилотом из всех, что когда-либо летали на воздушных лодках. И в ту же ночь, свернувшись возле умирающего костра, среди холмов, возвышающихся вокруг Города, он продолжал: — При Мингулэе он в одиночку уделал восемь машин. Был полдень, мы с моим другом, который давным-давно умер, сидели на солнцепеке, жарили крыс и смотрели на осажденный город. Его лодка была старой, команда измучена. Его трясло и шатало от всякой дряни, которую он глотал, чтобы не уснуть. Но как его лодка уворачивалась от энергопушек, то взмывала, то падала — точно ястреб среди фиолетовых молний! Как медное солнце Юга играло на ее кристаллическом корпусе! Бенедикт Посеманли… Фамилию ему дали точно в насмешку — недостатком мужества он никогда не страдалр.[14] Семь лодок усеяли обломками выжженную равнину, прежде чем осада была снята. Восьмую он разнес позже, по оплошности. Но война… Ему этого всегда было мало. Когда мир был еще юн — и метвены еще хранили его, — он облетел его вокруг. Я знаю, поскольку летал с ним — мальчишка-карлик, вообразивший себя искателем приключений. Мы пересекли все океаны, Хорнрак, все разоренные, расколотые континенты! Под днищем нашей лодки проплывали пустыни, погруженные в тысячелетнюю старческую дремоту. На полюсах на нас обрушивались водопады полярного сияния, оно бесновалось вокруг нас, точно радужная горная река. Мы пытались заходить в тропики; на экваторе воздух горел вокруг нас. Это был первый полет Посеманли на «Тяжелой Звезде». Но если война была не в состоянии дать ему то, чего ему хотелось, то мир тоже не смог. Ему все надоело. Он худел и мрачнел. И каждую ночь смотрел на надменную бледнолицую Луну. О да, он тосковал по этой грустной планете. Он задумал отправиться туда. «Таинственные навигаторы Послеполуденной эпохи торговали с ней, — рассуждал он, — и лодки у них ничем не отличались от моей — для них это было обычным делом. Они запросто пересекали пространство за пределами Земли. Возможно, — убеждал он себя, — лодки помнят дорогу». Мы видели, как он улетает черной ночью на своей прославленной лодке. Она взмыла во тьму и начала поворачиваться — чуть вправо, чуть влево, точно стрелка компаса. Старые чувства просыпались в ней. Она дрожала от нетерпения, и ее хвост вспыхивал странными огнями, которые прежде никогда не загорались. Больше мы никогда ее не видели — никто из нас не видел. Ох, «Тяжелая Звезда», «Тяжелая Звезда». Это было сто лет назад… Глаза старого карлика были красными и неживыми. Они горели во мраке, отражая свет костра, точно у зверя. — Хорнрак, — прошептал он, — она знала дорогу. Разве ты не видишь? Этот «раздутый призрак», про которого вы говорили — Бенедикт Посеманли. Он вернулся, проведя сто лет на Луне! Хорнрак помешал тлеющие угольки носком сапога. — Ну и славно, — безжалостно отрезал он. На самом деле, он мучительно завидовал карлику: его собственные воспоминания не шли с этим ни в какое сравнение. — Но с чем он вернулся, скажем так, к вратам Земли? И что, он и в самом деле идиот, который двух слов связать не может? Карлик задумчиво посмотрел на него. Позже Целлар, Повелитель Птиц, описывал их путешествие на север примерно так. На следующее утро обнаружилось, что призрак Посеманли покинул их, но об этом Целлар не упомянул. Не рассказал он и о том, как они взгромоздились на своих промокших, понурых лошадей, которые тупо таращились на пустошь, простиравшуюся далеко вглубь материка — полуплодородную полоску торфа, изборожденного трещинами, поросшего жестким вереском, где из дыр и пустот вытекает смертоносная жидкость. Это была наиболее заболоченная окраина Великой Бурой пустоши. На бесконечных склонах, поросших мокрым луговиком, неожиданно возникали «окошки», полные бурой воды. Скалы причудливой формы торчали вдоль изломанной линии горизонта; ветер обтачивал их, придавая им смутное сходство с живыми существами. Таково их последнее предназначение… В том или ином смысле, таково последнее предназначение всего сущего, когда наступают долгие Сумерки Земли. Возможно, у путешественников разыгралось воображение, но перед лицом приближающейся старости мира их охватил трепет. Вместо того чтобы повернуть на восток, Эльстат Фальтор повел своих спутников сначала по утесам, а затем вниз, в Железное ущелье. Они следовали за ним, как горстка беженцев, спасающихся от бедствия, которому суждено остаться в летописях, их головы клонились под жестокими ударами Времени. Циклопические стены Железного ущелья старше Послеполуденных культур. Кто строил их, с какой целью и осознавал ли эту цель до конца — неизвестно. Массивные необработанные блоки, из которых они сложены, родом не с этого побережья — они вырублены из гранита далеко на севере. Кто и когда доставил их оттуда, чтобы скрепить железом и сложить на берегу холодного моря, — тоже никто не знает. Черные, влажные от тумана, они похожи на отвесные стены фьорда, в который вмурованы — на бесплодные допотопные сланцы, застывшим водопадом уходящие в эбеновое море. Огромные здания на пристани тоже черны; их назначение давно забыто, и большинство из них обветшало. Ныне жители порта питаются рыбой, яйцами чаек и бараниной. Запуганные своим местоположением, временем и морем, беленые известкой домишки в тревоге жмутся к древним исполинским стенам. Дорога, опасно петляя среди крошащегося сланца, убегает вверх по склону, к высокогорным пастбищам. Теперь вниз по этой дороге ехал Гален Хорнрак — слушая хриплое ворчание карлика у себя за спиной и озадаченный видом тумана, затянувшим дно фьорда. Туман был пепельно-серым и крупнозернистым. Какие-то внутренние потоки вяло помешивали его. Порыв ветра пронесся по кромке утесов, поднял под ногами пыль и на миг разогнал пелену, но показал только черную воду, изрисованную дождем. И все же Хорнрак чувствовал, что там что-то есть — хотя скорее всего не смог бы толком объяснить, что именно. Он остановил лошадь, привстал в стременах, вытянул шею и с тревогой вглядывался вдаль, пока прореха не закрылась снова. — …Тогда что это было? — спросил он сам себя и помотал головой. — Фальтор! — крикнул он, обернувшись. — Думаю, это неразумно. Когда они спустились ниже, ветер стих, но наемник уловил запах дыма, от которого невыносимо свербело в носу, точно от пудры. Карлик тоже заволновался, тер нос запястьем, косился и фыркал, точно беспокойный пес. Кроме дыма, пахло чем-то еще: запах был более острым и не таким узнаваемым. Пройдя еще немного, они остановились у кромки тумана, как пловцы на берегу незнакомого озера. Хорнрак уже не сомневался: там, в воде — люди, они заблудились и охвачены ужасом. Издалека, чуть приглушенные туманом, доносились крики, и становилось ясно, что люди просят о помощи. — Это может быть небезопасно, Фальтор. Но Фальтор только махнул рукой. Это означало: «Идем дальше». С этого момента Хорнрак словно наблюдал все происходящее со стороны, не вполне являясь его частью — знакомое чувство, напоминающее о бистро «Калифорниум», смертоносных тенях Низкого Города, похожих на млечный сок, и… В тумане отчетливо пахло лимонами и гнилыми грушами — влажный фальшивый запах, который лез во все поры и ощущался даже кожей. Свет сочился непонятно откуда — такое освещение имеет свойство делать контуры предметов резче, одновременно размывая заключенные в них детали. Карлик, который ехал справа от Хорнрака, казался фигуркой, вырезанной из серой бумаги: странная шляпа с высокой тульей, профиль злого духа, боевой топор больше него самого. За пределами этого бумажного силуэта была лишь белесая пустота, где исчезала тропинка. Время от времени Хорнрак различал в ней тусклое пурпурное пятно, пульсирующее, точно раскаленное. Пока наемник пытался вспомнить, что это ему напоминает, Эльстат Фальтор подъехал к нему слева. В горле першило, глаза слезились, из носа текло. Всадники осторожно продвигались вперед, пока дорожка не стала ровнее, и они совершенно неожиданно очутились на широкой каменной площадке, окаймляющей эстуарий. Здесь пелену тумана пронизывал сернисто-желтый свет. Но если бы не волны, награждающие мерными шлепками спускающийся к самой воде каменный пандус, если бы не тишина и запах тумана, можно было поклясться, что они оказались в Низком Городе холодной октябрьской ночью. Хорнрак подвел своих спутников к самой кромке воды. Копыта лошадей звучно цокали и скрежетали по широким выщербленным каменным плитам, блестящим от мелких лужиц; от этого звука по спине пробегала неприятная дрожь. Внезапно всех одолело любопытство. Несмотря на дурное предчувствие, они подались вперед, чтобы услышать отдаленный глухой стук дерева о дерево, слабые крики людей, которые будили эхо среди обрывов на склонах эстуария. Даже Фей Гласе совсем притихла. Хорнрак прищурился. — Фальтор, в такие места рыбаки давно не заходят. Расстояние было слишком велико, чтобы подтвердить или опровергнуть его слова. Наемник протер глаза и откашлялся. — …И там что-то горит. Запах дыма заметно усилился. Возможно, его принес порыв прибрежного ветра, а вместе с ним другой запах — запах открытого моря — и скрип веревок. Стоны и крики вдруг раздались до странности близко. В белесой полумгле возник сгусток пунцового сияния. Оно быстро разрасталось, поток холодного воздуха расшевелил завесу тумана, и она вздулась, как парус. Хорнрак отчаянно замотал головой. Наемник в панике оглядывался по сторонам: внезапно он почувствовал, что рядом движется нечто огромное. Туман не давал оценить расстояние. — Назад! — завопил он. — Фальтор, оттащите их от воды! Прежде чем он договорил, туман свернулся жгутами и разлетелся в клочья. А потом какая-то сила вытолкнула из него украшенный резной фигурой нос огромного горящего судна. Казалось, его палубы, некогда белоснежные, пропитались кровью. Судно неслось прямо на пандус, навстречу гибели, рассыпая пепел и горящие угли, словно последним отчаянным рывком вырвалось из пекла. Странные паруса — ребристые, металлические, украшенные незнакомыми символами, — падали и таяли на лету. Ростральная фигура изображала женщину с головой насекомого, вспарывающую себе живот мечом. Ее рот — если это можно было назвать ртом — широко раскрылся то ли в крике боли, то ли в экстазе. — Назад! — заорал Гален Хорнрак, натягивая удила. — Назад! Но Фей Гласе только смотрела, чихала, как зверек, и не сводила взгляда с чудовищной фигуры, которая, разинув пасть, надвигалась на нее. Матросы гибнущего судна, теряя равновесие, с воплями и стонами падали за борт. — Назад! Обугленный остов, точно гигантское слепое животное, наползал на берег, ломаясь о пандус… — Назад!!! Нос раскололся и начал медленно раскрываться, точно бутон. Корпус оседал, гремя и содрогаясь. Ледяная вода, бурля, устремилась сквозь раскрошенную обшивку бортов. Выбленки и фалы огненными фестонами качались на сломанном бушприте. Хорнрак стащил сумасшедшую с лошади и отволок в сторону. Девушка шмыгала носом. Над головой летели искры. Пылающая громада корабля качнулась и ушла под воду чуть глубже. Еще один парус упал. Хорнрак успел мельком разглядеть нарисованный на нем любопытный герб: шестиугольник — кажется, все его стороны были разной длины, — по которому ползали ящерицы с ярко-оранжевыми шеями. В следующее мгновенье полотнище, шипя, стекло в море. И тут на баке гибнущего судна появилась одинокая фигура, залитая кровью. — Нас убили! — прорыдал человек, глядя на Хорнрака безумными глазами, взмахнул своим коротким мечом и разрубил пылающий рангоут. — Будь проклят этот туман!.. И вдруг, словно подброшенный катапультой, с пронзительным воплем упал в воду. — Хорнрак! А Хорнраку вспоминались костры, горящие в ночь солнцестояния на темных сырых пашнях — забытый обряд из детства… Он почти с неохотой отвернулся от этого зрелища, чувствуя, что кожа на лице задубела от жара. Фальтор, Гробец-карлик и старик стояли чуть в стороне. На залитую мерцающим светом площадь сбегались люди. — Это вас тоже касается, Фальтор! — крикнул Хорнрак — как крикнул бы, возможно, у подножья Минне-Сабы, где по ночам враждующие клики Низкого Города выясняют отношения, не заботясь о правилах чести. Сумасшедшая по-прежнему висела на нем, и он выронил непривычный меч. — Дело дрянь, девочка. Слазь. Клинок зазвенел на щербатых каменных плитах. Лошадь наступила на него. Легкие разорвал мучительный приступ кашля. Наемник напряженно размышлял над происходящим, однако заметил, что туман вокруг рассеивается, как сон, открывая взгляду огромные причалы и навесы для лодок. Городок… сизые сланцевые утесы… Вопили морские птицы, скользя над водой. Даже облака уплыли куда-то прочь. Если не считать мертвых моряков, на рейде не было ни души. И если не считать обломков судна, которые с бульканьем погружались в воду, сползая с пандуса, в гавани было пусто. Угрожающе пусто. Озадаченный, Хорнрак вытащил нож и двинулся вперед, ведя за собой лошадь. |
||
|