"Policiya" - читать интересную книгу автора (Jo Nesbo)

Глава 4

Начальник отдела по расследованию убийств Гуннар Хаген провел ладонью по лбу и дальше, по пустынной лагуне посреди волос. Пот, собравшийся на руке, осел на плотном атолле волос на затылке. Перед ним сидела следственная группа. Если бы это было типичное убийство, в нее входило бы человек двенадцать. Но убийство коллеги не являлось типичным, и в зале К-2 не было ни одного свободного стула. Здесь собралось чуть меньше пятидесяти человек. Если считать заболевших, то в группе было пятьдесят три полицейских. Скоро заболевших станет больше — сказывается давление со стороны СМИ. Единственным позитивным моментом в этом деле до сих пор было то, что два крупнейших норвежских подразделения по расследованию особо тяжких преступлений — отдел по расследованию убийств Полицейского управления и Крипос — значительно сблизились. Любое соперничество было забыто, и в первый раз они работали единой группой, ставя перед собой всего одну цель — найти того, кто убил их коллегу. Первые недели группа работала активно и с огоньком, и Хаген был убежден, что дело будет раскрыто очень быстро, несмотря на практически полное отсутствие технических улик, свидетелей, возможных мотивов, возможных подозреваемых и возможных или невозможных зацепок. Просто потому, что желание раскрыть это убийство было колоссальным, сеть состояла из очень мелких ячеек, а ресурсы, предоставленные в распоряжение полиции, были практически безграничными. И все же…

Серые, усталые лица перед ним выражали апатию, которая на протяжении последних недель становилась все очевиднее. А вчерашняя пресс-конференция, ужасно похожая на капитуляцию и мольбу о любой помощи, не способствовала поднятию боевого духа. Сегодня еще двое ушли на больничный, а ведь эти люди не из тех, кто утирает сопливый нос полотенцем. Кроме того, дело Густо Ханссена перешло из разряда раскрытых в разряд нераскрытых, после того как Олега Фёуке выпустили на свободу, а Крис Редди по прозвищу Адидас отказался от своего признания. Да, был один позитивный момент в деле Веннеслы: убийство полицейского настолько затмило убийство наркомана Густо, что пресса ни слова не написала о том, что последнее опять считается нераскрытым.

Хаген посмотрел на бумагу, лежащую перед ним на кафедре. На ней было написано две строчки. И все. Утренняя летучка в две строчки.

Гуннар Хаген прочистил горло:

—#160;Доброе утро, ребята. Большинству из вас уже известно, что после вчерашней пресс-конференции мы получили несколько сообщений. В общей сложности восемьдесят девять, и многие из них уже проверяются.

Ему не было нужды говорить то, что все уже знали: что после трех месяцев работы они полностью исчерпали идеи и что девяносто пять процентов сообщений были бредом собачьим. По любому делу в полицию звонят обычные психи: алкаши, люди, желающие очернить человека, у которого увели девушку, или соседа, который пропустил свою очередь уборки лестницы, шутники или просто люди, которые хотят получить немного внимания, поговорить с кем-нибудь. Под «многими» он имел в виду четыре. Четыре сообщения. И когда он сказал «проверяются», он врал: они уже были проверены. И привели именно туда, где они сейчас находятся,#160;— в никуда.

—#160;У нас сегодня важный гость,#160;— сказал Хаген и тут же понял, что в его словах присутствующие могли услышать несуществующий сарказм.#160;— Начальник Полицейского управления пришел, чтобы сказать нам несколько слов. Микаэль…

Хаген закрыл бумажную папку, поднял ее и переложил на стол, как будто в ней находилась пачка новых интересных документов по делу, а не один листок формата А4. Он понадеялся, что сгладил впечатление от неудачно произнесенного слова «важный», назвав Бельмана по имени, и кивнул мужчине у двери в конце зала.

Молодой начальник Полицейского управления стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Он дождался, когда все повернутся и увидят его, а потом сильным плавным движением оторвался от стены и быстрыми уверенными шагами направился к кафедре. На лице у него играла легкая улыбка, как будто он думал о чем-то веселом, и после того, как Микаэль легко развернулся на каблуках у кафедры, опустил на нее локти, наклонился к сидящим в зале и посмотрел прямо на них, как бы подчеркивая, что собирается говорить без бумажки, Хаген подумал, что после такого выхода ему придется очень постараться, чтобы не разочаровать собравшихся.

—#160;Кое-кто из вас, возможно, знает, что я занимаюсь альпинизмом,#160;— сказал Микаэль.#160;— И когда я просыпаюсь в такой день, как сегодня, смотрю в окно, отмечая нулевую видимость, и слышу по радио сообщения о метели и усилении ветра, я думаю о горе, которую когда-то собирался покорить.

Бельман сделал паузу, и Хаген понял, что неожиданное вступление подействовало: начальник полиции завладел вниманием собравшихся. Надолго ли? Хаген знал, что у уставших членов рабочей группы нулевая восприимчивость к бреду и они не будут предпринимать никаких усилий, чтобы это скрыть. Бельман был слишком молод, слишком недолго просидел на начальственном стуле и слишком быстро очутился в нем, поэтому на дополнительное терпение со стороны собравшихся он мог не рассчитывать.

—#160;Совершенно случайно эта гора носит то же название, что и этот зал. И такое же название, которое кто-то из вас присвоил делу Веннеслы. К-два. [7]Это хорошее название. Вторая по высоте гора мира. The Savage Mountain. [8]Самая сложная для восхождения. На четверых альпинистов, покоривших ее, приходится один погибший. Мы хотели взойти по южному склону, который еще называют The Magic Line. [9]До нас по этому склону прошло всего две группы, и многие приравнивают это восхождение к ритуальному самоубийству. Небольшая перемена погоды и ветра — и вот вы с горой уже окутаны снегом, а температуры доходят до значений, не предназначенных для человеческих тел, во всяком случае кислорода на кубический метр там будет меньше, чем под водой. А поскольку гора эта находится в Гималаях, то все знают, что перемена погоды обязательно случится.

Короткая пауза.

—#160;Так почему же я собрался покорить именно эту вершину?

Еще одна пауза. Длинная, как будто Бельман ждал, что ему кто-то ответит. Та же едва заметная улыбка на губах. Пауза затянулась. Слишком затянулась, подумал Хаген. Полицейские не любят театральных эффектов.

—#160;Потому…#160;— Бельман постучал указательным пальцем по кафедре,#160;— потому, что это самая сложная для восхождения вершина в мире. Как в физическом плане, так и в моральном. Это восхождение ни на секунду не может доставить радости, только тревогу, смертельную усталость, страх, высотную болезнь, кислородное голодание, опасные для жизни приступы паники и еще более опасную апатию. А когда ты добрался до вершины, то тебе уже не до того, чтобы насладиться мигом триумфа, тебе надо только добыть доказательства, что ты действительно побывал здесь: фотографию или две. И ты не должен обманывать себя, думая, что все самое страшное уже позади, не должен впадать в приятную истому,#160;— напротив, тебе следует поддерживать высочайший уровень концентрации, исполнять все свои обязанности четко, как запрограммированный робот, при этом не переставая оценивать ситуацию. Постоянно оценивать ситуацию. Что с погодой? Какие сигналы подает твое тело? Где мы находимся? Как долго мы здесь находимся? Как дела у других членов команды?

Он отошел на шаг от кафедры.

—#160;Потому что К-два — это сплошные подъем и препятствия. Даже во время спуска. Подъем и препятствия. И именно поэтому мы хотели попробовать взойти.

В зале было тихо. Совершенно тихо. Не было демонстративных зевков или шума переставляемых ног. «О боже,#160;— подумал Хаген,#160;— он завоевал их».

—#160;Два слова,#160;— сказал Бельман.#160;— Не три, всего два. Выносливость и сплоченность. Я хотел включить сюда еще амбициозность, но это слово не так важно, во всяком случае, не настолько важно в сравнении с двумя другими. Вы, конечно, можете спросить, какова польза выносливости и сплоченности, если нет цели, амбиции. Борьба ради борьбы? Честь без награды? Да, отвечу я, борьба ради борьбы. Честь без награды. Когда через несколько лет все еще будут обсуждать дело Веннеслы, то это будут делать из-за препятствий. Из-за того, что оно казалось неразрешимым. Что гора была слишком высокой, погода слишком плохой, воздух слишком разреженным. Что все шло не так. Именно препятствия превратят это дело в легенду, которую еще долго будут рассказывать, собравшись у костра. И как и большинство альпинистов мира не доберутся дальше подножия К-два, так и в полиции можно проработать следователем всю жизнь и ни разу не столкнуться с подобным делом. Вы не думали о том, что, если бы это дело было раскрыто в течение первых недель, через пару лет оно было бы забыто? Ведь что объединяет все легендарные преступления в истории?

Бельман подождал. Кивнул, как будто они дали ему ответ, который он повторил:

—#160;Их расследовали долго. И преодолевали массу препятствий.

Кто-то рядом с Хагеном прошептал:

—#160;Churchill, eat your heart out. [10]

Он обернулся и увидел Беату Лённ, которая стояла рядом с ним, криво усмехаясь.

Он быстро кивнул ей и посмотрел на сидящих в зале. Старый трюк, возможно, но он все еще работает. На том месте, где всего несколько минут назад находилось черное мертвое кострище, Бельману удалось разжечь пламя. Но Хаген знал, что, если результатов по-прежнему не будет, гореть ему недолго.

Три минуты спустя зажигательная речь Бельмана закончилась, и он покинул подиум с широкой улыбкой под аплодисменты собравшихся. Хаген тоже был обязан похлопать. Он боялся возвращаться на трибуну. Потому что шоу сейчас завершится, ведь он должен сообщить, что группу необходимо сократить до тридцати пяти человек. Это приказ Бельмана, но они договорились, что сам он не будет об этом говорить. Хаген вышел вперед, положил перед собой папку, кашлянул, сделал вид, что роется в ней. Поднял глаза. Снова кашлянул и криво улыбнулся:

—#160;Ladies and gentlemen, Elvis has left the building. [11]

Тишина, никто не смеется.

—#160;Ну ладно, мы должны поговорить о делах. Кое-кого из вас переводят на другие задания.

Мертвая тишина. Занавес.

Когда Микаэль Бельман выходил из лифта в атриуме здания Полицейского управления, краем глаза он заметил человека, заскочившего в соседний лифт. Это что, Трульс? Вряд ли, он еще на карантине после дела Асаева. Бельман вышел из главных дверей и стал пробиваться через снег к ожидавшему его автомобилю. Когда он занял кабинет начальника полиции, ему объяснили, что теоретически ему полагается машина с водителем, но трое его предшественников от нее отказались, поскольку считали, что подадут неверный сигнал, ведь на всех других участках им предстояло проводить сокращения. Бельман пересмотрел эту практику и ясно сказал, что он не позволит таким социал-демократическим мелочам уменьшать эффективность его работы и что гораздо важнее подать стоящим в иерархии намного ниже его сигнал о том, что тяжелый труд и продвижение по службе несут с собой определенную выгоду. Потом начальник отдела по связям с общественностью отвел его в сторону и предложил на возможные вопросы прессы ограничиться ответом об эффективности своей работы и умолчать о выгодах.

—#160;В ратушу,#160;— сказал Бельман, усаживаясь на заднее сиденье автомобиля.

Машина отъехала от обочины, объехала церковь Грёнланна и направилась к зданиям «Плазы» и Почтового управления, которые, несмотря на бурное строительство вокруг здания Оперы, продолжали оставаться доминантами скромной линии горизонта Осло. Но сегодня не было никакой линии горизонта, был только снег, и Бельману пришли в голову три независимые друг от друга мысли. Чертов декабрь. Чертов Веннесла. И чертов Трульс Бернтсен.

Микаэль не разговаривал с Трульсом и не видел его с тех пор, как в начале октября был вынужден отстранить своего друга детства и подчиненного от работы. То есть Микаэлю показалось, что на прошлой неделе он видел Трульса в припаркованной около «Гранд-отеля» машине. К карантину привели регулярные поступления больших сумм наличных на банковский счет Трульса. Когда он не смог или не захотел рассказать об их происхождении, у Микаэля как его начальника не осталось выбора. Сам же Микаэль, конечно, знал, откуда эти деньги: плата за работу сжигателем или за сознательный саботаж, который Трульс проводил для наркокартеля Рудольфа Асаева. Деньги этот идиот клал на свой счет. Единственным утешением было то, что ни деньги, ни Трульс не могли вывести на Микаэля. Только два человека в мире могли поведать о сотрудничестве Микаэля с Асаевым. Одной была член городского совета, его сообщница, а вторым — человек, который лежал в коме в закрытом крыле Национальной больницы и умирал.

Они ехали по Квадратуре. Бельман с восхищением отметил контраст между черной кожей проституток и белыми снежинками, покрывавшими их головы и плечи. Еще он увидел, что на улицах появились новые торговцы наркотиками, заполнившие вакуум, возникший после Асаева.

Трульс Бернтсен. Как рыбка-прилипала с акулой, он провел рядом с Микаэлем все детство, прошедшее в районе Манглеруд. Микаэль обладал мозгами, лидерскими способностями, ораторским искусством, внешностью. Трульс Бернтсен по прозвищу Бивис — бесстрашием, кулаками и почти детской преданностью. Микаэль находил друзей, где бы ни появился. К Трульсу настолько трудно было хорошо относиться, что почти все обходили его стороной. И все же они подружились, Бернтсен и Бельман. В списках их фамилии находились рядом. В школе, а затем в Полицейской академии их вызывали друг за другом, сначала Бельмана, а сразу за ним Бернтсена. У Микаэля завязался роман с Уллой, но Трульс по-прежнему был рядом, на два шага позади. Шли годы, и Трульс начал отставать, он не обладал врожденной способностью Микаэля к росту как в карьере, так и в личной жизни. Обычно Трульсом было легко управлять, и его запросто можно было просчитать. Как правило, он прыгал, как только Микаэль командовал: «Ап!» Но иногда в его взгляде появлялся мрак, и тогда Трульс превращался в человека, которого Микаэль совершенно не знал. Как в тот раз с задержанным мальчишкой, которого Трульс дубинкой избил до слепоты. Или с тем парнем из Крипоса, который оказался голубым и пытался приставать к Микаэлю. Это произошло на глазах у коллег, поэтому Микаэль должен был что-то предпринять, чтобы показать, что такого он не допустит. Поэтому они с Трульсом поехали домой к этому парню, заманили его в гараж, и Трульс избил его дубинкой. Сначала он контролировал себя, но потом на него накатила ярость, мрак наполнил его взгляд, и широко раскрытые черные глаза стали походить на глаза человека, пребывающего в шоке. Микаэлю пришлось остановить его, чтобы Трульс не забил парня до смерти. Конечно, Трульс был ему предан. Но в то же время он был совершенно непредсказуемым, и именно это беспокоило Микаэля Бельмана. Когда Микаэль рассказал ему, что комиссия по кадрам решила отстранить его до выяснения источника поступления денежных средств на его счет, Трульс только повторил, что это его личное дело, пожал плечами, как будто ему было все равно, и ушел. Словно Трульсу Бернтсену было куда идти, словно у него была жизнь, кроме работы. И Микаэль увидел мрак в его глазах. Это как когда поджигаешь фитиль, видишь, как огонек убегает в темную шахту, а потом ничего не происходит. Но ты не знаешь почему: то ли фитиль длинный, то ли огонек погас, а ты напряженно ждешь, и внутренний голос говорит, что чем дольше ты ждешь, тем сильнее рванет.

Машина подъехала к тыльной стороне ратуши. Микаэль вылез из нее и стал подниматься по ступенькам ко входу. Некоторые утверждают, что, по мысли архитекторов Арнеберга и Поульсона, создавших проект ратуши в 1920-х годах, именно здесь должен был располагаться главный вход, но чертеж по нелепой случайности перевернули вверх ногами. И когда в 40-е годы ошибка обнаружилась, здание было уже почти построено, поэтому все сделали вид, что ничего не случилось, и понадеялись, что пассажиры кораблей, подходящих к норвежской столице со стороны Осло-фьорда, не догадаются, что их встречает вход на кухню ратуши.

Итальянские кожаные подошвы мягко стучали по каменному полу, когда Микаэль Бельман шел к стойке администратора, из-за которой ему ослепительно улыбалась дежурная:

—#160;Здравствуйте, господин начальник Полицейского управления. Вас ожидают. Десятый этаж, налево по коридору.

Поднимаясь наверх, Бельман внимательно рассмотрел себя в зеркале лифта. Он подумал, что это относится к нему в полной мере: он поднимается наверх. Несмотря на это убийство. Он поправил шелковый галстук, который Улла купила ему в Барселоне. Двойной виндзорский узел. В старших классах школы он научил Трульса завязывать галстук. Но простым, тонким узлом. Дверь в конце коридора была приоткрыта. Микаэль открыл ее.

Кабинет был пуст. Письменный стол убран, полки очищены, а на обоях на месте когда-то висевших картин виднелись светлые пятна. Она сидела на подоконнике. Лицо ее было красиво той традиционной красотой, о которой женщины обычно говорят «миленькая». Несмотря на кукольные блондинистые волосы, убранные в смешные локоны, ее облику недоставало прелести и очарования. Она была высокой женщиной атлетического телосложения, с широкими плечами и широкими бедрами, по случаю встречи с ним втиснутая в узкую кожаную юбку. Она сидела, скрестив ноги. Мужские черты ее лица, выдающийся орлиный нос и пара голубых холодных волчьих глаз в сочетании с самоуверенным, вызывающим, похотливым взглядом при первой встрече заставили Бельмана сделать ряд скорых выводов. Что Исабелла Скёйен — инициативная, готовая рискнуть пантера.

—#160;Запри дверь,#160;— сказала она.

Он не ошибся тогда.

Микаэль закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Подошел к другому окну. Ратуша возвышалась над скромными четырех— и пятиэтажными домами. На другой стороне Ратушной площади на высоком земляном валу величественно расположилась семисотлетняя крепость Акерсхус. Ее старинные, поврежденные в боях пушки были направлены в сторону Осло-фьорда, воды которого под порывами ледяного ветра, казалось, покрыла гусиная кожа. Снег прекратился, и город под свинцово-серым небом купался в синем свете, похожем, по мнению Бельмана, на цвет кожи трупа. Слова Исабеллы эхом отскакивали от стен пустого кабинета:

—#160;Ну, дорогой, что скажешь по поводу вида?

—#160;Неплохо. Если я не ошибаюсь, кабинет прошлого члена городского совета, отвечавшего за социальную политику, был меньше по размеру и располагался ниже.

—#160;Я говорю не о том виде,#160;— сказала она,#160;— а об этом.

Он повернулся и посмотрел на нее. Новоиспеченный член городского совета Осло по вопросам социального обеспечения и профилактики различных зависимостей развела ноги. Трусики валялись на подоконнике рядом с ней. Исабелла неоднократно повторяла, что никогда не понимала, в чем привлекательность чисто выбритого лобка, но, глядя на раскинувшиеся перед ним заросли, Микаэль подумал, что должен существовать какой-то третий вариант, и повторил оценку увиденного. Очень даже неплохо.

Она с силой опустила ноги на пол и подошла к нему. Стряхнула невидимую пылинку с его рукава. Даже без шпилек она была бы на сантиметр выше его, а сейчас возвышалась на целую голову, что, на его взгляд, совсем не способствовало созданию интимной обстановки. Наоборот, ее физические размеры и сила личности бросали ему любопытный вызов. С ней ему приходилось быть более мужественным, чем с мягкой и покорной малышкой Уллой.

—#160;Я полагаю, будет совершенно справедливо, если ты обновишь мой кабинет. Без твоего… желания сотрудничать я бы не получила эту должность.

—#160;И наоборот,#160;— подхватил Микаэль Бельман.

Он втянул в себя запах ее духов. Знакомый аромат. Такие духи у… Уллы? Те духи от Тома Форда, как же они называются? «Черная орхидея». Ему приходилось возить их из Парижа и Лондона, потому что в Норвегии они не продавались. Совпадение казалось почти невероятным.

Ее глаза засмеялись, когда она заметила удивление на его лице. Исабелла сплела руки в замок у него на затылке и, хохоча, откинулась назад.

—#160;Извини, я просто не могла не поддаться соблазну.

Черт, конечно же, после празднования новоселья в их новом доме Улла жаловалась на пропажу флакона духов. Сказала, что его умыкнула одна из знаменитостей, приглашенных на праздник. Он же был уверен, что это сделал один из местных манглерудцев, а именно Трульс Бернтсен. Конечно же, Микаэлю было известно, что Трульс с юности был безумно влюблен в Уллу. Однако он ни разу не дал понять, что знает об этом, ни ей, ни Трульсу. И ничего не сказал по поводу флакона духов. Пусть уж лучше Трульс ворует духи Уллы, а не ее трусы.

—#160;Ты никогда не думала, что это твоя главная проблема — невозможность устоять перед соблазном?

Исабелла тихо рассмеялась и закрыла глаза. Длинные полные пальцы расцепились, скользнули вниз по его позвоночнику и залезли под ремень. Она бросила на него взгляд, полный легкого разочарования:

—#160;Что с тобой, мой бычок?

—#160;Врачи говорят, что он не хочет умирать,#160;— сказал Микаэль.#160;— Последние новости: он подает признаки выхода из комы.

—#160;Какие именно? Он шевелится?

—#160;Нет, но они увидели изменения на электроэнцефалограмме и начали нейрофизиологические тесты.

—#160;И что?#160;— прошептали ее губы, приблизившиеся вплотную к его лицу.#160;— Ты его боишься?

—#160;Я боюсь не его, а того, что он может рассказать. О нас.

—#160;Зачем ему совершать такую глупость? Он один, он ничего от этого не выиграет.

—#160;Скажу так, дорогая,#160;— произнес Микаэль, отводя в сторону ее руку.#160;— Мысль о том, что где-то там находится человек, который может засвидетельствовать, что мы с тобой сотрудничали с наркобароном ради продвижения по службе…

—#160;Послушай,#160;— сказала Исабелла.#160;— Мы просто осторожно вмешались, чтобы не позволить рынку править этим городом в одиночку. Это хорошая испытанная политика Рабочей партии, дорогой. Мы позволили Асаеву получить монополию на торговлю наркотиками и арестовали всех остальных наркодельцов, поскольку от наркотика Асаева умирает меньше людей. Все остальное было бы плохой политикой борьбы с наркотиками.

Микаэль не мог не улыбнуться:

—#160;Слышу, ты отшлифовала риторику на курсах по участию в дебатах.

—#160;Сменил тему, дорогой?#160;— Она схватила его рукой за галстук.

—#160;Ты понимаешь, как это будет представлено в суде? Я получил должность начальника полиции, а ты — кресло члена городского совета потому, что у общественности сложилось впечатление, что мы лично очистили улицы Осло и снизили смертность среди наркоманов. Хотя в действительности мы позволили Асаеву уничтожить доказательства, убить конкурентов и торговать наркотиком сильнее героина, который вызывает привыкание в четыре раза быстрее.

—#160;Мм. Я возбуждаюсь, когда ты так говоришь…

Она притянула его к себе. Язык Исабеллы оказался у него во рту, и, когда она терлась своим бедром о его тело, он отчетливо слышал звук скольжения ее колготок. Она пятилась к письменному столу и тащила его за собой.

—#160;Если он там, в больнице, очнется и начнет болтать…

—#160;Заткнись. Я вызвала тебя сюда не для разговоров.#160;— Ее пальцы принялись за пряжку его ремня.

—#160;У нас есть проблема, требующая решения, Исабелла.

—#160;Я понимаю, но теперь, когда ты стал начальником полиции, ты попал в мир, где надо уметь расставлять приоритеты. А в настоящий момент для твоего городского совета приоритетно это.

Микаэль остановил ее руку.

Она вздохнула:

—#160;Ладно. Давай рассказывай, что ты задумал.

—#160;Надо создать угрозу его жизни. Очень достоверно.

—#160;А зачем угрожать? Почему сразу не лишить его жизни?

Микаэль рассмеялся и не мог остановиться до тех пор, пока не понял, что она говорит серьезно. И что ей даже не потребовалось времени на раздумья.

—#160;Потому что…#160;— начал Микаэль твердо, не отводя от нее глаз, пытаясь быть тем же величественным Микаэлем Бельманом, каким предстал перед следственной группой полчаса назад.

Он старался придумать ответ, но она его опередила:

—#160;Потому что тебе слабу. Давай посмотрим, что там написано в «Желтых страницах» в разделе «Активная помощь в расставании с жизнью». Ты прикажешь отменить полицейскую охрану, сославшись, ну, на неверное использование ресурсов или что-нибудь в том же духе, а потом к пациенту неожиданно наведаются «Желтые страницы». Я имею в виду, неожиданно для него. Или нет, ты можешь отправить свою тень. Бивиса. Трульса Бернтсена. За деньги он сделает все, разве не так?

Микаэль в изумлении покачал головой:

—#160;Во-первых, охрану выставил начальник убойного отдела Гуннар Хаген. Если бы пациент умер сразу после того, как я отменил приказ Хагена, я выглядел бы, мягко говоря, плохо. А во-вторых, мы не будем никого убивать.

—#160;Послушай-ка, дорогой. Никто из политиков не лучше своих советников. Поэтому для того, чтобы достичь вершины, им необходимо окружать себя людьми умнее их. Я начинаю сомневаться в том, что ты умнее меня. Прежде всего, ты не можешь поймать этого убийцу полицейского. А теперь еще не знаешь, как решить вопрос с человеком, лежащим в коме. И когда в придачу ты отказываешься меня трахнуть, я должна спросить себя: «А для чего он мне нужен?» Можешь ответить на этот вопрос?

—#160;Исабелла…

—#160;Считаю, ты ответил отрицательно. Так что слушай меня, мы поступим так…

Он мог только восторгаться ею. Было в ней что-то контролируемое, холодно-профессиональное и одновременно рисковое и непредсказуемое, из-за чего коллеги в ее присутствии предпочитали сидеть на краешке стула. Они не понимали, что создание ощущения неуверенности — часть игры Исабеллы Скёйен. Она была из тех, кому за короткое время удавалось прыгнуть дальше и выше остальных, из тех, кто в случае падения падал ниже и хуже других. Микаэль Бельман не просто узнавал в Исабелле Скёйен себя — она была утрированной копией его самого. А самым интересным было то, что вместо того, чтобы увлечь его за собой, она заставляла его становиться более осторожным.

—#160;Пока пациент не очнулся, мы ничего не будем предпринимать,#160;— сказала Исабелла.#160;— Я знаю одного анестезиолога из Энебакка. Очень подозрительный тип. Он снабжает меня таблетками, которые я, будучи политиком, не могу купить на улице. Он, как и Бивис, за деньги сделает почти все. И что угодно за секс. Кстати…

Она уселась на край письменного стола, подняла и развела в стороны ноги и расстегнула пуговицы на его брюках одним легким движением. Микаэль крепко схватил ее за запястья:

—#160;Исабелла, давай дождемся среды в «Гранд-отеле».

—#160;Давай не будем дожидаться среды в «Гранде».

—#160;Нет, я голосую за то, чтобы подождать.

—#160;Вот как?#160;— произнесла она, вырвала руки из захвата, снова расстегнула его брюки и заглянула в них. Голос ее прозвучал низко: — Подсчет голосов показывает: двое против одного, дорогой.