"Маленькие испанцы" - читать интересную книгу автора (Кононенко Е.)

РАФАЭЛЬ

Но страшнее всего было в Мадриде, в столице Испании. Мадрид со всех сторон осаждали фашисты. И днём и ночью от бомбардировки горели целые кварталы в этом прекрасном городе, где такие красивые площади, бульвары, здания, памятники… Пожарные не в силах были заливать пылающие дома. А люди метались по улицам, спасались от огня и снарядов.

Мать ищет своего сынишку, она бежит по улице и кричит голосом, полным ужаса и мольбы:

— Альфред! Альфред!

Но Альфред уже мёртв. Маленький Альфред уже сгорел, от него остался только пепел.

Девочка ищет свою маму. Бежит по дороге и плачет:

— Мама, мамита! Где ты?

И не знает она, что мама её уже лежит мёртвая под обломками горящего дома.

Фашистские самолёты не щадили ни стариков, ни больных, ни детей. Они нарочно старались сбросить бомбы на больницы, на школы, на санитарные автомобили.

Недалеко от Толедского моста стоит школа. Там шли уроки. Вдруг появился фашистский самолёт и бросил зажигательную бомбу. Школа загорелась, рухнула крыша. Много мальчиков и девочек погибло под дымящимися обломками.

По ночам тревожно завывали сирены. Мадрид погружался в темноту. Только кое-где слабо светили синие лампочки. Самолёты неслись низко над улицами. Люди бежали в подвалы, под своды метро. Улицы дрожали от грохота взрывов. Слышно было, как гудят моторы аэропланов. Дети сидели в тёмных, холодных подвалах. Все они знали, что их отцы, и дяди, и старшие братья сейчас сражаются за родной Мадрид. И если какая-нибудь девочка или мальчик начинали плакать, их стыдили:

— Не смей плакать, не надо плакать!

Улицы были изрыты окопами, перерезаны баррикадами. Коммунисты Мадрида бросили клич, и вышли на улицы мужчины, женщины, юноши, девушки. Не хватало оружия, но люди готовы были идти в бой с голыми руками. Особенно храбро дрался 5-й полк народной милиции, в котором было много коммунистов. Этот полк за своё мужество получил кличку «Стальной».

Руководители коммунистов — Хозе Диас, отважная Долорес — шли в первых рядах.

Долорес Ибаррури прозвали Пассионарией, что значит «пламенная». Она дочь горняка и старая коммунистка. Эта, уже пожилая, женщина под дождём снарядов взбиралась на баррикады и, сверкая своими чёрными глазами, говорила:

— Мадрид должен быть защищён. Если не хватит винтовок, мы возьмём палки и камни. Если не хватит камней, мы пустим в ход кулаки. Если не останется больше мужчин, то женщины вступят в бой.

И она ещё говорила:

— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

Свист снарядов заглушал голос бесстрашной женщины, но она продолжала воодушевлять республиканцев:

— Фашисты не пройдут! Мадрид будет могилой фашизма!

… Вместе с другими рабочими дрался на баррикадах отец Антонио и Рафаэля.

Однажды вечером он взял своё охотничье ружьё, поцеловал жену, Антонио, Рафаэля, маленькую Люли и ушёл. Никто не плакал, провожая отца. Он поступил так, как поступал каждый честный рабочий. Рафаэлю уже было тринадцать лет, а Антонио — десять, и они прекрасно понимали, зачем ушёл отец. Мама побледнела, но не проронила ни одной слезинки.

Мама, чтобы подбодрить себя и детей, часто вспоминала слова Пассионарии:

— Дело идёт о жизни и о будущем наших детей. Мы, женщины, должны требовать от мужей наших мужества. Мы должны внушить им мысль, что надо уметь умирать с достоинством. Мы предпочитаем быть вдовами героев, чем жёнами трусов.

Только маленькая кудрявая Люли ничего не понимала, — ведь ей было несколько месяцев. Она тянула к отцу смуглые ручки и улыбалась беззубым ртом.

— Рафаэль, — сказал отец, — ты самый старший мужчина в нашей семье. Береги маму и детей.

И он пожал мальчику руку, как большому.

Страшные дни и ночи пришлось пережить матери и детям. От гула стрельбы в их квартире дрожали стёкла и раскрывались окна.

Всё меньше и меньше в доме оставалось муки и картофеля. У мамы от волнений и голода пропало молоко. Маленькая Люли стала худеть и бледнеть, — казалось на её личике остались только одни большие чёрные глаза.

В доме было очень холодно. Рафаэль вместе с другими мальчиками бегал искать топливо. Он собирал на бульварах хворост, щепки.

Мама всякий раз тревожилась, когда Рафаэль уходил за топливом или за продуктами.

Мальчик успокаивал мать:

— Не беспокойся, мама, со мной ничего не будет. Я ловкий, как кошка. Ты же слыхала, что сказал отец: я самый старший мужчина в семье и должен вам помогать!

Каждый раз Рафаэль приносил с улицы новости. Эти новости были печальны. Бомба упала в дом, где живут инвалиды. Рафаэль видел убитых стариков. Они лежали в лужах крови, рядом со своими костылями.

— Кровь текла прямо по асфальту… — задыхающимся от волнения голосом рассказывал Рафаэль.

Однажды мальчик пришёл позже обычного. Мать бросилась навстречу, без конца целовала его голову, глаза.

— Ах, сынок, — укоризненно говорила она, — я так боялась, что с тобой что-нибудь случится.

— Мама! Я носил рабочим на баррикады воду… Нас там было несколько ребят. И потом мы помогали вырывать камни из мостовой.

У Рафаэля гордо сверкали глаза. Потное лицо было покрыто сажей и пылью.

— Не видел ли ты… отца? — тихо спросила мать.

— Нет, — вздохнул мальчик.

— Мама, — умоляюще глядя на мать, попросил Антонио, — можно мне в следующий раз пойти вместе с Рафаэлем?

Но мать не позволила.

— Нет, нет, сынок, — испуганно сказала она. — У меня и так сердце разрывается на части, когда долго нет Рафаэля.

Но Рафаэль приносил и радостные вести. Фашисты десять часов подряд вели атаку на Университетский городок, но республиканцы отбили атаку. В воздухе появились три неприятельских аэроплана. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетели истребители республиканцев. Один из фашистских самолётов сгорел, а другие улетели.

Несколько ночей шёл в воздухе бой между республиканцами и фашистами. Все эти ночи мать с детьми провела в подвале дома, прислушиваясь к грохоту стрельбы.

Потом наступило затишье, и мать отпустила Рафаэля на улицу, — может быть, он найдёт немного молока для Люли, которая уже два дня была больна от истощения. Мама сама еле ходила.

Рафаэль в этот день не принёс молока. Вести его были опять недобрые: много прекрасных улиц города разрушено, изуродована площадь Пуэрта дель Соль, самая красивая из мадридских площадей.

— Там всюду развалины… А домa, как скелеты, — рассказывал Рафаэль.

Мать не выдержала и заплакала. Ей было жалко, что разрушается чудесный родной Мадрид.

— Ну, мама, это ещё не так страшно, — утешал мать Рафаэль, — лишь бы только нам победить. А тогда мы построим опять красивые дома. Даже ещё лучше!

Рафаэль словно вырос за эти недели. Он выглядел, как настоящий юноша. Его глаза под смуглым выпуклым лбом постоянно сверкали, и он, совсем как отец, рукой отбрасывал назад упрямую прядь волос.

Мама теперь стала меньше волноваться, когда он уходил на улицу. Мальчик был ловок и осторожен. Как-то он пошёл за молоком для Люли, попал под дождь пуль, но на четвереньках вполз под ворота дома…

Постепенно и мама, и Антонио, и даже Люли стали привыкать к гулу стрельбы. Люли теперь даже засыпала, когда стреляли. Мама тихо-тихо пела колыбельную песню, склонившись над самым ушком девочки, и девочка слушала только нежную мамину песенку, не обращая внимания на грохот снарядов.

пела мама, согревая своим дыханием измученную крошку.

Как-то вечером, когда мать убаюкивала Люли, а Рафаэль и Антонио сидели рядом молча, в комнату вошёл товарищ отца по заводу. У него было тревожное, невеселое лицо. Он подошёл к матери и тихо положил её руку на плечо.

тихо пела мать — и вдруг замолчала, заметалась по комнате с Люли на руках, закричала голосом, полным тоски и отчаяния:

— Нет! Нет! Не говорите мне этого! Это не может быть!

Но это была правда. Рабочий пришёл сообщить, что отец погиб в бою.

Была ужасная ночь. Мать, которая не проронила ни одной слезы, когда отец ушёл на фронт, лежала ничком на постели и кричала, пока совсем не охрипла. Плакала забытая мамой Люли. Заливался слезами Антонио. Рафаэлю было тоже тяжело. Он готов был разрыдаться, но сдерживался. Он стал успокаивать маму.

— Мама, мама, — говорил он дрожащим голосом, склонившись над постелью, — мама, не надо! Пожалей Люли, мама!

Наконец мать подняла опухшее, залитое слезами лицо.

— Да, сынок, — прошептала она. — Я не буду плакать. Дай мне только сейчас немного поплакать… Отец был такой хороший, он так всех нас любил…

Она встала с постели, взяла на руки Люли и замерла с ней, вздрагивая. Тогда Рафаэль стал успокаивать брата:

— Ты нехорошо поступаешь, Антонио. Ты расстраиваешь своим плачем маму. Отец был настоящий республиканец. Думаешь, ему приятно было бы знать, что в такую минуту ты плачешь… Перестань! Возьми насовсем мой перочинный ножик, который тебе так нравится, и все мои карандаши… Только не надо плакать. Да ну же, Антонио!

— Не надо мне ножика, — затихая, отвечал Антонио.

Только когда мама, Люли и Антонио, немного успокоившись, задремали, Рафаэль вдруг почувствовал, что к его горлу подступают рыдания. Он уронил голову на стол и заплакал. Он так любил отца!

Но мальчик прогнал свои слёзы.

— Не плачь, не плачь, — сердито шептал он сам себе, — не смеешь плакать… Я им покажу, я им покажу!..

Пронзительный вой сирены прервал его. Снова летят самолёты! Мальчик вскочил с табуретки.

Мать, прижавшая к себе Люли, и Антонио так обессилели от слёз и горя, что им даже не хотелось прятаться в подвал. Но Рафаэль схватил маму и брата за руки и повёл вниз…

Через два дня Рафаэль ушёл за топливом и не вернулся. Ещё никогда не было случая, чтобы мальчика так долго не было дома. Мать ходила из угла в угол, ломая руки.

— Антонио, — сказала она, — я пойду искать Рафаэля… Посиди с аленькой.

— Мамита! — испуганным голосом крикнул Антонио, загораживая ей путь.

— Нет, нет, мальчик… Я вернусь. Мы вернёмся с Рафаэлем. Смотри, чтобы не упала Люли.

Мать пришла через три часа одна, измученная, с растрёпанными волосами. Она села, бессильно опустив руки на колени.

— Не нашла Рафаэля, — сказала она. — Видно, он попал в перестрелку, спрятался где-нибудь и заночует до утра… Он придёт утром…

Всю ночь мама просидела, не смыкая глаз, вздрагивая от каждого шороха. Она не плакала, только тоскливо смотрела в одну точку.

Утром Рафаэль не пришёл, и мать снова отправилась искать мальчика.

Прошло уже несколько часов, а она всё не возвращалась… Антонио играл с малюткой. Сквозь щель окна, забитого подушками, ворвался весёлый солнечный луч и трепетал на полу.

— Я тебе сейчас поймаю солнышко, — говорил Антонио девочке и ловил руками золотой луч.

Люли это забавляло. Она улыбалась. Потом она захотела спать, и Антонио стал её баюкать. Но он не знал колыбельных песен и поэтому мурлыкал всё, что приходило ему в голову:

Антонио не знал, что в эту самую минуту мама нашла Рафаэля… Но Рафаэль был мёртв. Он был убит осколком бомбы, когда собирал щепки.

Мать нашла своего мальчика в подвале, куда были привезены жертвы последней бомбардировки. Мать пришла в этот подвал. Плачущие люди отыскивали своих родных. На полу стояли гробы.

Здесь мать нашла мёртвого Рафаэля. И она, рыдая, бросилась к нему, прижалась губами к его холодному лбу, на который свисала чёрная упрямая прядь курчавых волос.

За что, за что убили Рафаэля?!

Теперь в их маленькой комнате стало совсем пусто.

— Антонио, — говорила мать, обнимая мальчика, — ты один у меня остался… Ты и Люли… Фашисты убили отца и Рафаэля. Помни это всю жизнь. Я хочу, чтобы ты вырос и стал коммунистом. Говорят, в СССР поедут испанские дети… Я знаю, что с первым пароходом не могут все поехать, но, может быть, и тебя возьмут… Ты приедешь туда и расскажешь, какие негодяи фашисты. Вместе с тобой русские дети проклянут их, и вы будете вместе учиться, чтобы потом построить такую жизнь, когда не будет ни богатых, ни бедных и никогда, никогда не будет войны…