"лесли пирс" - читать интересную книгу автора (помни меня)ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ1 Когда однажды, в думу погружен, Увидел Ньютон яблока паденье, Он вывел притяжения закон Из этого простого наблюденья. Впервые от Адамовых времен О яблоке разумное сужденье С паденьем и с законом тайных сил Ум смертного логично согласил. 2 Так человека яблоко сгубило, Но яблоко его же и спасло, Ведь Ньютона открытие разбило Неведенья мучительное зло. Дорогу к новым звездам проложило И новый выход страждущим дало. Уж скоро мы, природы властелины, И на луну пошлем свои машины! 3 К чему тирада эта? Просто так! Я ваял перо, бумагу и чернила, Задумался, и — вот какой чудак! Фантазия во мне заговорила! Я знаю, что поэзия — пустяк, Что лишь наука — действенная сила, Но все же я пытаюсь, ей вослед, Чертить движенье вихрей и комет. 4 Навстречу вихрям я всегда бросался, Хотя мой телескоп и слаб и мал, Чтоб видеть звезды. Я не оставался На берегу, как все. Я воевал С пучиной вечности. Ревя, вздымался Навстречу мне неукротимый вал, Губивший корабли; но шторма сила Меня и крепкий челн мой не страшила. 5 Итак, Жуана, как героя дня, Заря фаворитизма ослепляла, Прекрасными надеждами маня; О прочем музы знают очень мало, Хоть на посылках музы у меня. Условность этикета допускала Их лишь в гостиные, и было им Не уследить за юношей моим. 6 Но ясно нам, что, крылышки имея, Он полетит, как голубь молодой Ив книги псалмопевца — иудея. Какой старик" усталый я седой, Далеко от земли парить не смея Унылой подагрической мечтой, Не предпочел бы все же с сыновьями Вздыхать, а не кряхтеть со стариками? 7 Но все пройдет. Страстей спадает зной, И даже реки вдовьих слез мелеют, Как Арно жарким летом, а весной Клокочет он, бурлит и свирепеет, Огромно поле горести земной, Но и веселья нива не скудеет, Лишь был бы пахарь, чтобы стать за плуг И наново вспахать весенний луг. 8 Но часто прерывает воздыханья Зловещий кашель; о, печальный вид, Когда рубцами раннего страданья Лилейный лоб до времени изрыт, Когда румянца жаркое пыланье, Как небо летним вечером, горит! Сгорают все — мечтой, надеждой, страстью И умирают, это тоже счастье! 9 Но умирать не думал мой герой, Он был, наоборот, в зените славы И вознесен причудливой игрой Луны и женской прихоти лукавой. Но кто вздыхает летнею порой О будущей зиме? Обычай здравый Побольше греться в солнечные дни, Чтоб на зиму запомнились они. 10 Жуана свойства дамы средних лет Скорее, чем девицы, замечали; У молодых к любви привычки нет, Они ее по книжкам изучали Их помыслы мутит любой поэт Причудами лирической печали. Ах! Возраст милых женщин, мнится мне, Высчитывать бы надо по луне! 11 Как и луна, они непостоянны, Невинны и лукавы, как луна; Но на меня клевещут непрестанно, Что фраза каждая моя грешна И — это пишет Джеффри, как ни странно, "Несдержанна и вкуса лишена". Но все нападки Джеффри я прощаю: Он сам себе простит, я полагаю. 12 Уж если другом стал заклятый враг, Он должен честно другом оставаться: В подобных случаях нельзя никак Нам к ненависти прежней возвращаться, Мне эта ненависть противна, как Чесночный запах, но остерегаться Прошу вас: нет у нас врагов страшней, Чем жены и подруги прошлых дней. 13 Но нет пути обратно ренегатам; Сам Саути, лжец, пройдоха и лакей, Из хлева, где слывет лауреатом, Не возвратится к юности своей, Когда был реформатором завзятым. По мненью всех порядочных людей, Честить того, кто не в чести, — бесчестие, Да будет это подлецам известно! 14 И критик и юрист обречены Рассматривать безжалостно и хмуро С невыгодной обратной стороны И человека и литературу. Им все людские немощи видны, Они отлично знают процедуры И, как хирурги, вскрыв любой вопрос, Суют нам суть явлений прямо в нос. 15 А кто юрист? Моральный трубочист, Но должность у него похуже даже! Он часто сам становится нечист От нравственной неистребимой сажи; Из тридцати едва один юрист Нам душу незапятнанной покажет. Но ты, мой честный критик и судья, Ты так же чист, как Цезарь, — знаю я! 16 Оставим наши прежние разлады, Мой милый Джеффри; это пустяки! Марионеткой делаться не надо, Внимая праздных критиков свистки. Вражда прошла, и пали все преграды. Я пью за "Auld Lang Syne"* и за стихи, За то, что я, в лицо тебя не зная, Тебя судьею честным почитаю. * "Доброе старое время", "давние времена" (шотл.). 17 И если мне за родину мою С тобою пить, быть может, не случится, Я с Вальтер Скоттом чашу разопью В его почтенной северной столице. Я снова годы детства узнаю. Я снова рад беспечно веселиться; В Шотландии родился я и рос, И потому растроган я до слез. 18 Я вижу снова цепи синих гор, Луга, долины, светлые потоки, Береты, пледы, непокорный взор Младенческой романтики уроки! И Дий, и Дон я помню до сих пор, И мост Балгунский, черный и высокий, И "Auld Lang Syne", как отблеск юных дней, Сияет снова в памяти моей. 19 Не поминайте ж мне, что я когда — то, В приливе бурных юношеских сил, С досады оскорбил насмешкой брата, Когда меня он слишком раздразнил. Признаться, мы ведь оба виноваты, И я не мог сдержать драчливый пыл: Во мне шотландца сердце закипело, Когда шотландца брань меня задела. 20 Я не сужу, реален или нет Мои Дон-Жуан, да и не в этом дело —; Когда умрет ученый иль поэт, Что в нем реальней — мысли или тело? Причудливо устроен белый свет! Еще пытливость наша не сумела Решить проблему вечности, и нам Невнятна суть вещей ни здесь, ни там. 21 Жуан мой стал российским дворянином, Не спрашивайте, как и почему, Балы, пиры, изысканные вина Согрели даже русскую зиму! В такой момент способны ли мужчины Противиться соблазну своему? Подушке даже лестно я приятно Лежать на царском троне, вероятно. 22 Жуану льстила царская любовь; Хотя ему порой бывало трудно, Не, будучи и молод и здоров, Справлялся он с обязанностью чудно; Он цвел, как деревце, и был готов Любить, блистать, сражаться безрассудно. Лишь в старости унылой и скупой Всего дороже деньги и покой. 23 Но, видя (что отнюдь не удивительно!) Заманчиво-опасные примеры, Он начал наслаждаться расточительно И пользоваться жизнью свыше меры. Оно и для здоровья ощутительно; Слаб человек, а во хмелю карьеры Себялюбив становишься порой, И сердце покрывается корой. 24 Я рад заняться нашей странной парой; Но офицера юного союз С императрицей, в сущности нестарой, Подробно описать я не решусь. Не восстановит молодости чары Ни власть монарха, ни усердье муз. Морщины — эти злые демократы Не станут льстить ни за какую плату! 25 А Смерть — владыка всех земных владык, Вселенский Гракх — умело управляет. Любого как бы ни был он велик, Она своим законам подчиняет Аграрным. И вельможа и мужик Надел один и тот же получают, Безропотно реформе подчинясь, И никакой не спорит с нею князь. 26 Жуан мой жил, не тяготясь нимало, В чаду безумств, балов и баловства, В стране, где все же иногда мелькала Сквозь тонкие шелка и кружева Медвежья шкура. Роскошь обожала Российская, — подобные слова, Быть может, неприличны для царицы, Российская венчанная блудница. 27 О чем же мне писать? Кого судить? Как сложен мой роман замысловатый! Притом я сам готов уже вступить В сей Дантов лес, дремучий и проклятый, Где лошадей приходится сменить И, умеряя жизненные траты, В последний раз на молодость взглянут"" Смахнуть слезу и… грань перешагнуть! 28 Я вспоминать об этом не хочу, Но одержим сей мыслью бесполезной; Так скалы покоряются плющу, А любящим устам — уста любезной. Я знаю, скоро и мою свечу Погасит ветер, веющий из бездны. Но полно! Не хочу морочить свет! Я все же не философ, а поэт. 29 Заискивать Жуану не случалось; Другие все заискивали в нем. Его порода всем в глаза бросалась, Как в жеребце хорошем племенном. В нем красота отлично сочеталась С мундиром; он сиял в мундире том, Как солнце. Расцветал он, как в теплице, От милостей стареющей царицы. 30 Он написал в Испанию к родным, И все они, как только услыхали, Что он судьбою взыскан и любим, Ему ответы сразу написали. Иные в предвкушенье русских зим Мороженым здоровье укрепляли, Твердя, что меж Мадридом и Москвой Различья мало — в шубе меховой! 31 Премудрая Инеса с одобреньем О процветанье первенца прочла. Он бросил якорь с подлинным уменьем, Исправив сразу все свои дела; Его благоразумным поведеньем Инеса нахвалиться не могла И впредь ему советовала нежно Держаться так же мудро и прилежно. 32 Вручала, по обычаю отцов, Его судьбу мадонне и просила Не забывать в стране еретиков Того, чему религия учила; Об отчиме, не тратя лишних слов, И о рожденье братца сообщила И в заключенье — похвалила вновь Царицы материнскую любовь. 33 Она бы этих чувств не одобряла И не хвалила, но царицын сан, Ее лета, подарки — все смиряло Злословие, как верный талисман. Притом себя Инеса уверяла, Что в климате таких холодных стран Все чувства замирают в человеке, Как тяжким льдом окопанные реки. 34 О, дайте сорок мне поповских сил Прославить Лицемерие прекрасное, Я б гимны Добродетели трубил, Как сонмы херувимов сладкогласные! И в бабушкин рожок я б не забыл Трубить хвалы: глуха была, несчастная, А все внучат любила заставлять Божественные книги ей читать. 35 В ней было лицемерия не много; Всю жизнь она попасть мечтала в рай И ревностно выплачивала богу Свой маленький, но неизменный пай. Расчет разумный, рассуждая строго" Кто заслужил, тому и подавай! Вильгельм Завоеватель без стесненья Использовал сей принцип поощренья. 36 Он отобрал, не объяснив причин, Обширные саксонские владенья И роздал, как хороший господин, Норманнам за усердное служенье. Сия потеря сотен десятин Несчастных саксов ввергла в разоренье, Норманны, впрочем, на земле своей, По счастью, понастроили церквей. 37 Жуан, как виды нежные растений, Суровый климат плохо выносил (Так не выносят короли творений. Которые не Саути настрочил). Быть может, в вихре зимних развлечений На льду Невы о юге он грустил? Быть может, забывая долг для страсти, Вздыхал о Красоте в объятьях Власти? 38 Быть может… Но к чему искать причину? Уж если заведется червячок, Он не щадит ни возраста, ни чина И точит жизни радостный росток. Так повар заставляет господина Оплачивать счета в законный срок, И возражать на это неуместно: Ты кушал каждый день? Плати же честно! 39 Однажды он почувствовал с утра Озноб и сильный жар. Царица, в горе, Врача, который пользовал Петра, К нему послала. С важностью во взоре, К великому смятению двора, Жуана осмотрев, сказал он вскоре, Что частый пульс, и жар, и ломота Внушают спасенья неспроста! 40 Пошли догадки, сплетни, обсужденья. Иные на Потемкина кивали, Его подозревая в отравленье; Иные величаво толковали О напряженье, переутомленье И разные примеры называли; Другие полагали, будто он Кампанией последней утомлен. 41 Его лечили тщательно, по плану, Микстурами заполнив пузырьки: Пилюли, капли Ipecacuanhae, Tincturae Sennae Haustus*, порошки… Рецепты у постели Дон-Жуана Звучали, как латинские стихи: Bolus Potassae Sulphuret sumendus, Et haustus ter in die capiendus*. * Смесь из ипекакуаны и настойки сенны (лат.). * Принимать пилюли сернокислого калия и трижды в день пить микстуру (лат.). 42 Так доктора нас лечат и калечат Secundum artem* — все вольны шутить, Пока здоровы, а больной лепечет, Что доктора бы надо пригласить! Когда судьба о жизни жребии мечет И бездна нас готова поглотить, Мы закоцитных стран не воспеваем, А робко Эскулапа призываем. * По правилам искусства (лат.). 43 Мой Дон-Жуан едва не умер, но Упорная натура одолела Болезнь, хоть это было мудрено. Однако на щеках его алело Здоровье слабым отблеском — оно Пока еще лишь теплилось несмело; Врачи усердно стали посему Твердить о путешествиях ему. 44 "Южанам климат севера вредит!" Решили все. Царица поначалу Имела хмурый, недовольный вид (Она терять любимца не желала!); Но, видя, как теряет аппетит И тает он, — она затрепетала И сразу средство мудрое нашла: Развлечь Жуана должностью посла! 45 В то время шли как раз переговоры Меж русским и английским кабинетом. Все дипломаты — нации опора Им помогали делом и советом; О Балтике велись большие споры И о правах торговли в море этом (Известно, что Фетиду бритт любой Считает юридически рабой). 46 Екатерина даром обладала Друзей и фаворитов ублажать. Она Жуана в Англию послала Чтоб собственную славу поддержать И отличить его; она желала Его в достойном блеске показать И посему казны не пожалела Для пользы государственного дела. 47 Ей все давалось; дива в этом нет Ей было все покорно и подвластно, Но прихоти свои на склоне лет Она переживала очень страстно И, как легко заметил высший свет, Жуана проводив, была несчастна. Она, не перестав его любить, Его была не в силах заменить. 48 Но время все залечивает раны, А кандидатам не было числа; Когда настала ночь, и без Жуана Она прекрасно время провела. Носителя желаемого сана Она еще наметить не могла: Она их примеряла, и меняла, И состязаться им предоставляла! 49 Пока на пост героя моего Вакансии, как видите, открыты, Мы проводить попробуем его. Из Петербурга ехал он со свитой; Он получил в подарок, сверх всего, Возок Екатерины знаменитый, Украшенный царицыным гербом. Она Тавриду посещала в нем. 50 Он вез с собой бульдога, горностая И снегиря; веселый мой герой, К зверям пристрастье нежное питая, Охотно с ними тешился игрой. (Пусть мудрецы определят, какая Тому причина, сложная порой.) Котят и птиц он обожал до страсти Был вроде старых дев по этой части! 51 Его сопровождали пять возков, В которые царица поместила Секретарей и бравых гайдуков; А с ним была турчаночка Леила, Которую от сабель казаков Он спас во время штурма Измаила. (Ты улыбнулась, муза, вижу я; Тебе по сердцу девочка моя!) 52 Она была скромней и тише всех: Нежна, бледна, серьезна и уныла. Так выглядел, наверно, человек Средь мамонтов и древних крокодилов Великого Кювье. Земных утех И радостей не ведала Леила. Особенного дива в этом нет Бедняжке было только десять лет. 53 Жуан ее любил. Да и она Его любила. Но, скрывать не стану, Любви такой природа мне темна: Для нежности отцовской — будто рано, А братская любовь — не столь нежна! Но, впрочем, будь сестра у Дон-Жуана, Я, в общем, даже склонен допустить, Он мог бы горячо ее любить. 54 Но чувственности в нем, вполне понятно, Леила не могла бы вызывать; Лишь старым греховодникам приятно Плоды совсем незрелые срывать: Кислоты им полезны, вероятно, Чтоб стынущую кровь разогревать. Жуан был платоничен, я ручаюсь, Хоть забывал об этом, увлекаясь. 55 В душе Жуана нежность расцвела, И был он чужд греховным искушеньям. Ему сиротка — девочка была Обязана свободой и спасеньем. Она была покорна и мила, И лишь одно он встретил с огорченьем: Турчаночка, упрямая как бес, Креститься отказалась наотрез. 56 Пережитые ужасы едва ли Любовь к аллаху в ней искоренили: Три пастыря ее увещевали, Но отвращенья в ней не победили К святой воде. Леилу не прельщали Попы; что б ей они ни говорили, Она твердила сумрачно в ответ, Что выше всех пророков Магомет. 57 Жуана одного она избрала Из христиан и одному ему Бесхитростное сердце доверяла, Сама не понимая почему. Конечно, эта парочка являла Забавный вид: герою моему. По молодости лет, приятно было, Что им оберегаема Леила. 58 Итак, в Европу поспешает он; Вот миновал плененную Варшаву, Курляндию, где с именем «Бирон» Всплывает фарс постыдный и кровавый… Здесь в наше время Марс — Наполеон Шел на Россию за сиреной Славой Отдать за месяц стужи лучший цвет Всей гвардии и двадцать лет побед. 59 Тогда разбитый бог воскликнул: "О! Ма vieille Garde!"* — только не примите Анжамбеман в насмешку и во зло: Пал громовержец, что ни говорите, Убийце Каслрею повезло. Замерзла наша слава. Но внемлите Костюшко! Это слово, как вулкан, Пылает и во льдах полярных стран. * "Моя старая гвардия!" (франц.) 60 Жуан увидел Пруссию впервые И Кенигсберг проездом посетил, Где в те поры цвела металлургия И жил профессор Кант Иммануил; Но, презирая диспуты сухие, В Германию герой мой покатил, Где мелкие князья неугомонно Пришпоривают подданных мильоны. 61 Потом, минуя Дрезден и Берлин, Они достигли гордых замков Рейна… Готический пейзаж! Не без причин Поэты чтут тебя благоговейно! Прекрасен вид торжественных руин Ворота, башни, стен изгиб затейный! Тут унестись мечтой могу и я Куда-нибудь на грани бытия. 62 Но милый мой Жуан стремился мимо. Проехал Маннгейм он, увидел Бонн И Драхенфельс, глядящий нелюдимо, Как привиденье рыцарских времен; Был в Кельне; каждый там неотвратимо Почтить святые кости принужден Одиннадцати тысяч дев — блаженных И потому, наверное, нетленных! 63 Голландия — страна больших плотин Открылась путешественника взгляду. Там много водки пьет простолюдин И видит в этом высшую награду; Сенаты без особенных причин Стремятся запретить сию отраду, Которая способна заменить Дрова, обед — и шубу, может быть! 64 И вот — пролива пенистые воды И пляшущего шторма озорство Под парусами к острову свободы Уже несут героя моего. Он не боится ветреной погоды, Морской недуг не трогает его; Он только хочет первым, как влюбленный, Увидеть белый берег Альбиона! 65 И берег вырос длинною стеной У края моря. Сердце Дон-Жуана Забилось. Меловою белизной Залюбовался он. Сквозь дым тумана Все путники любуются страной, Где смелые купцы и капитаны, Сноровки предприимчивой полны. Берут налоги чуть ли не с волны. 66 Я, правда, не имею основанья Сей остров с должной нежностью любить, Хотя и признаю, что англичане Прекрасной нацией могли бы быть: Но за семь лет — обычный срок изгнанья И высылки — пора бы позабыть Минувшие обиды, ясно зная: Летит ко всем чертям страна родная. 67 О, знает ли она, что каждый ждет Несчастия, которое б сломило Ее величье? Что любой народ Ее считает злой, враждебной силой За то, что всем, кто видел в ней оплот, Она, как друг коварный, изменила И, перестав к свободе призывать, Теперь и мысль готова заковать. 68 Она тюремщик наций. Я ничуть Ее свободе призрачной не верю; Не велика свобода — повернуть Железный ключ в замке тяжелой двери. Тюремщику ведь тоже давит грудь Унылый гнет тоски и недоверья, Он тоже обречен на вечный плен Замков, решеток и унылых стен. 69 Жуан увидел гордость Альбиона Твои утесы, Дувр мой дорогой, Твои таможни, пристани, притоны, Где грабят простаков наперебой, Твоих лакеев бойких батальоны, Довольных и добычей и судьбой. Твои непостижимые отели, Где можно разориться за неделю! 70 Жуан — беспечен, молод и богат Брильянтами, кредитом и рублями Стеснялся мало суммами затрат; Но и его огромными счетами Порядком озадачил, говорят, Хозяин — грек с веселыми глазами. Бесплатен воздух, но права дышать Никто не может даром получать. 71 Скорее! Лошадей в Кентербери! Цок — цок по гравию, топ — топ по лужам! Отлично скачут! Что ни говори, У немцев кучера гораздо хуже: Они за Schnaps'ом *, черт их побери, Судачат, как мы, путники, ни тужим На станциях, и наш унылый крик "Verfluchter Hund!"* не действует на них. * Водкой (нем.). * "Проклятая собака!" (нем.). 72 Ничто на свете так не тешит глаз Веселостью живого опьяненья, Как быстрая езда; чарует нас Неудержимо — буйное движенье. Мы забываем с легкостью подчас И цель свою, и место назначенья, И радостно волнуют нас мечты В стремительном полете быстроты. 73 В Кентербери спокойно и уныло Им служка показал большой собор, Шлем Эдуарда, Бекета могилу, Приезжих услаждающие взор. (Любая человеческая сила В конце концов — химический раствор, И все герои, все без исключенья, Подвержены процессу разложенья!) 74 Жуан, однако, был ошеломлен И шлемом благородного героя, Свидетелем боев былых времен, И Бекета плачевною судьбою: Поспорить с королем задумал он И заплатил за это головою. Теперь монархи стали привыкать Законностью убийство прикрывать. 75 Собор весьма понравился Леиле, Но беспокоилась она о том, Зачем гяуров низких допустили, Злых назареян, в этот божий дом? Они ведь столько турок истребили В жестоком озлоблении своем! Как допустила воля Магомета Свиней в мечеть прекраснейшую эту? 76 Но дальше, дальше! Светлые поля, Везде цветущий хмель, залог дохода; Мила родная скромная земля Тому, кто в жарких странах больше года Пространствовал, где, ум испепеля, Нагромоздила знойная природа Леса олив, вулканы, ледники, Лимоны, апельсины и пески. 77 Ах, боже мой! Мне захотелось пива! Гони скорей, мой милый почтальон! Жуан несется вскачь весьма ретиво, Любуясь на свободный Альбион, Что многими воспет красноречиво Своими и чужими, — но и он Неукротимых пасынков имеет, С которыми ужиться не умеет. 78 Как ровная дорога хороша, Укатанная, гладкая, прямая! Какие крылья чувствует душа, Полет полей беспечно наблюдая, Порывисто и весело дыша! Сам Фаэтон — я смело утверждаю, До Йорка проскакав на почтовых, Смирил бы страсти выдумок своих. 79 Макиавелли поучал когда — то, Что лишь потеря денег нам горька; Убей сестру, отца, жену и брата, Но никогда не трогай кошелька! Лишь эту незабвенную утрату Нам не прощают люди на века. Великий флорентинец понял это И, как я говорил, поведал свету, 80 А также в назиданье королям. Вернемся же к Жуану. Постепенно Стемнело, и предстал его глазам Холм, Шутерс-Хилл, хранящий неизменно Великий город. Обращаюсь к вам, Все англосаксы, «кокни», джентльмены, Вздыхай и улыбайся, каждый бритт, Перед тобою город твой открыт! 81 Выбрасывал он в небо тучи дыма, Как полупотухающий вулкан. Казалось, это ад неукротимый Из серных недр выбрасывал фонтан. Но, как в объятья матери любимой, Спешил ему навстречу Дон-Жуан. Он уважал высокие свободы Страны, поработившей все народы. 82 Туман и грязь на много миль вокруг, Обилье труб, кирпичные строенья, Скопленье мачт, как лес поднятых рук. Мелькнувший белый парус в отдаленье, На небе — дым и копоть, как недуг, И купол, что повис огромной тенью Дурацкой шапкой на челе шута, Вот Лондон! Вот родимые места! 83 Но мой герой в дымящем этом море Увидел лишь алхимии пары, Магическую власть лабораторий, Творящую богатства и миры; И даже климат — Альбиона горе Его почти не трогал до поры, И то, что солнце в плесени тумана Померкло, не смущало Дон-Жуана! 84 Но здесь немного я остановлюсь, Мой дорогой земляк; однако знай, Что к нашей дружбе я еще вернусь, И потому меня не забывай: Я правду показать тебе берусь И лучше, чем любая миссис Фрай, С моральною воюя паутиной, Пообмету углы в твоей гостиной. 85 Напрасно вы стремитесь, миссис Фрай, Убить порок по тюрьмам и притонам! Напрасно там лепечете про рай Своим филантропическим жаргоном! Гораздо хуже светский негодяй И все пороки, свойственные тронам, О них — то вы забыли, ай-ай-ай! А в них-то все и дело, миссис Фрай! 86 Скажите им, что жить должны пристойней Правители весьма преклонных лет, Что купленных восторгов шум нестройный Больной страны не умаляет бед, Что Уильям Кертис — низкий, недостойный Дурак и шут, каких не видел свет, Что он — Фальстаф при престарелом Гале, Что шут бездарней сыщется едва ли. 87 Скажите им, — хоть поздно говорить, Что чванство не способствует величью, Что лишь гуманность может озарить Достоинством правителя обличье. (Но знаю — вы смолчите. Вашу прыть Умерят воспитанье и приличья; И я один тревожить буду их, Трубя в Роландов рог октав моих!) |
||
|