"Зерно жизни" - читать интересную книгу автора (Хван Дмитрий Иванович)

Глава 14

Енисейский острог, весна-лето 7138 (1630).

Ждан Кондырев, присланный из Тобольска на енисейское воеводство, взамен боярина Шаховского, убитого заговорщиками во главе с бывшим енисейский атаманом, немедля взялся за укрепление положения Енисейска. Высокий да широкий в плечах мужик, с чертами лица, будто вытесанными из камня, он являл собой настоящую каменную глыбу. Сам из мелких дворян, выходцев из Литвы, башковитый, прямой и честный, да с неуловимой для чужака хитринкой, Ждан был настоящим воеводой, который, если что, не будет искать вспоможение товарищей, а сам сможет указать ослушникам их место.

Вместе с новым воеводой в Енисейск прибыло сто тридцать казаков и служилых стрельцов, а также шесть крестьянских семейств, для занятия огородничеством. Новый воевода сибирского форпоста Московского царства незамедлительно взялся за дальнейшее распространения влияния енисейского воеводства, чувствуя острую конкуренцию со стороны Красного Яра. Начал Ждан с укрепления в Братской землице, где его атаман, Максим Перфильев, в устье Оки-реки основал острог и стал укрепляться в той земле, собирая ясак с бурятов, да приводя их под руку русского царя. Так, собиравшие ясак с бурят и тунгусов, казаки Перфильева в середине лета достигли Удинского зимовья, в коем оставалось к тому времени лишь несколько казаков.

Форт-Удинск, июль 7138 (1630).

— Паруса на реке! — заорал дозорный с башни островной крепостицы, начав что есть сил лупить по чугунной пластине, отлитой в кузнице Репы, предупреждая крепость и форт о появлении на Ангаре чужаков. Однако казацкие струги, постояв недолго вблизи острова и укреплений, стали забирать правее, уходя к Удинскому зимовью.

— Ну всё, вот и кончились наши спокойные деньки. Жди гостей теперь вскорости, — озадаченно пробормотал Карпинский, отводя бинокль от глаз.

— В Удинское зимовье пошли, а там для них облом будет, — с долей злорадства сказал Сазонов.

— Баракайские ясака так и не давали? — спросил Карпинский.

— Ну да, недавно приходил их человек, предлагал нам все шкурки поменять на оружие.

— Ясно. Но казаки могут выбить из них этот ясак силой.

— Петя, ты не переживай за них. У Баракая советник уже есть — Акира наш там, если казаки в тайгу сунутся, они будут уходить в чащобу. Акира научил их дозоры учинять.

— Учинять? — расхохотался Пётр, — товарищ майор, вы уже словами казаков разговоры ведёте.

Сазонов ухмыльнулся, кивнул:

— С кем поведёшься, как говорится. Ладно, я в форт, надо за ними понаблюдать, а то ещё удумают что-нибудь. Остаёшься за старшего.

— Есть, — козырнул Карпинский.

Оба казацких струга были наполовину вытащены из воды, видимо, для починки. Струги вблизи оказались несколько меньше в размерах, по всему выходило, что привезли они менее двадцати человек. Но в условиях Сибири и двадцать человек — сила, с которой надо считаться всем окрестным племенам и улусам. И приходилось считаться, а не то навалятся страшные бородатые казаки с огненным боем, заберут аманатов до следующего сбора ясака, попробуй — не отдать.

Хотя для многих народов Сибири начало сдачи ясака пришлым людям означало возможность выжить в условиях набегов и грабежей со стороны соседних, более сильных народов или племён. Те же ангарские тунгусы легко приняли сторону российских пришельцев из-за того, что незадолго до их появления на Ангаре доминировавшие тут буряты убили наиболее влиятельного тунгусского князца Приангарья — Тасея. Поэтому тунгусы приняли сторону более сильных пришельцев, которые не проявляли агрессии к ним, а лишь предложили сдавать ясак шкурками в обмен на покровительство. Тут же на Ангаре прекратились набеги бурят на тунгусские поселения и их грабёж, а так же кровавые разборки между тунгусскими кочевьями. Постепенно вести о тунгусском замирении на Ангаре расходились по округе, подобно оставленными брошенным камешком кругами на поверхности воды. Особого почёта пришельцам добавила байка о служащих им злых демонах-шутхэров, гуляющая среди туземцев и обрастающая с каждым рассказчиком очередными леденящими кровь подробностями.

На Ключ-острове, прибывшими на границу Ангарского края казаками Усольцева была выстроена небольшая часовня. Впервые в истории этого мира над Ангарой вознёсся православный крест, известный ныне российским пришельцам, как старообрядческий, лишённый ещё малой верхней планки. А со стороны форта казаками и мастерами было заложено две ладьи да несколько малых лодок.

Прибывшие в Удинское казаки до середины следующего дня не проявляли активности, но ближе к вечеру один малый струг прибывших недавно казаков приблизился к Форт-Удинску. Сошедшие на берег двое казаков не приближались к крепости, явно ожидая того, что к ним выйдут, а пока внимательно осматривали обложенные кирпичом толстые стены укрепления.

— Парни прикрывайте, да смотрите за вторым стругом. Как бы не задумали чего, — Сазонов готовился к встрече с казаками.

— Максим, смотри-ко, — десятник кивнул на стены, указывая Перфильеву на появившихся там людей.

— Идёт вон, — мрачно проговорил атаман, завидев вышедшего из крепости Сазонова и двух морпехов, облачённых в бронежилеты и с касками на головах.

— Начальник крепости Форт-Удинска и пограничной стражи Ангарского края, майор Алексей Сазонов, — протянул руку Сазонов.

Казак слегка опешил, переваривая сказанное чужаком:

— Перфильев Максим, атаман казачьего войска Енисейского острога, — пожал он руку майора.

— С чем прибыл, атаман?

— Наперво узнать, кто вы такие, давно ли тут, да откель взялись?

— Что же, это не сложно. Мы люди русские, тут уже давно, взялись мы из-за моря.

— За Студёным морем?

— Да, за ледовым океаном лежит землица наша, а проходу туда нет, токмо нам он известен, — повторил заученную фразу майор.

— Веры на то у меня мало, Алексий. Но то ваше дело, а наше дело состоит в приведении этого дикого края под высокую руку самодержца Московского, государя нашего, Михаила Фёдоровича.

— Понятно, но на Ангару вам хода нет. В гости — пожалуйста, а ясак собирать — мы и сами горазды.

— То-то людишки князца Баракая в зимовье ясаку не несли, небось, вы и подговорили его о том? Но ничего, ужо мы его проучим!

— Максим, это всё, что вы хотели узнать?

— Люди с острога говорят, что видели, как убивец и крамольник Петрушка Бекетов ушёл вверх по Тунгуске-реке. Сказывают, что он бывал уже у вас. Так ли?

— Бывал, это верно.

— Он у вас?

— Нет, у нас его нету.

— Смотри, Алексий, коли лжу мне сказываешь, да покров даёшь государеву изменнику да крамольнику — спрос с тебя будет! А изменнику — голову с плеч долой!

Перфильев, резко развернувшись, взобрался по приставной доске в струг, который начал отчаливать от берега. Сазонов прошёл в форт, поднялся в свой кабинет, на втором этаже пристройки к северной стене, на столе разложил лист бумаги, и, с минуту подумав, начал составлять отчёт Соколову.

Белореченский посёлок, утро следующего дня.

…а Бекетову, говорит, голову с плеч, потому как изменник, убийца и крамольник. Потом ещё с час они по реке ходили, укрепления наши рассматривали. Как там у вас с пушками? А то сейчас пригодились бы, для устрашения…

— Вот так вот, Пётр Иванович. Что далее намерены делать? Вы, как и хотели, дождались енисейцев.

— Семья у меня в Енисейске, да родня вся в Твери и Арзамасе, — глухо проговорил Бекетов.

— С этим, я думаю, мы можем помочь, — произнёс Вячеслав.

И продолжил:

— Пётр Иванович, я уверен, что сейчас вам не нужно возвращаться в Енисейск. Ничего вы сейчас не сможете добиться, да вас и слушать не будут!

— Нешто, я не знаю, что ты, воевода хочешь, чтобы я тут остался, а не вертался на Русь, — усмехнулся Бекетов.

— Здесь тоже Русь будет! Зависит это только от нас. Ты, Пётр Иванович, можешь нам помочь в этом. Задуманы дела у нас великие!

— Какие такие дела? — заинтересовался Бекетов.

— Этим летом, к августу, ждём возвращения на Ангару новгородских людей. Хотим до Китая дойти, торговлю с ним начать. Золото добывать и ясак собирать. К океану выйти.

— А знаешь ли ты те места златородящие, о коих ты разговоры ведёшь, воевода?

— Конечно знаю, иначе и не говорил бы.

— И как добраться туда знаешь? И путь в Китай тебе известен? А землица Сибирская вам тоже ведома? — заинтересованным голосом продолжил задавать вопросы бывший енисеец.

— Да, Пётр Иванович, нам это ведомо.

— Добро, воевода. Коли словам своим ты хозяин, то сделаешь.

Форт-Удинск, утро следующего дня.

Наутро оба струга казаков вышли из зимовья на Ангару. Казалось, в крепостице енисейцев никого не осталось. Не вился привычный дымок костра, никто не выходил за невысокий частокол за водой или по нужде. Неужели зимовье оставлено? Сазонов решил проверить это, послав на удинский остров надувную лодку с тремя морпехами — якобы для задабривания атамана, дабы он не держал в сердце злобу. Приготовленные подарки не пригодились — зимовье и правда оказалось покинутым. Постояв некоторое время перед частоколом и, для приличия, покричав хозяевам, чтобы те вышли к ним, морпехи вошли в зимовье. Как позже рассказывали они, сразу бросилось в глаза, что в двух домишках, соединённых частоколом, никого нет. Холодное кострище, отсутствие запасов пищи и хозяйственной утвари красноречиво подтверждало предположение Сазонова. А вечером следующего дня зимовье сгорело.

Как оказалось позднее, казаки, горя желанием наказать князца Баракая за несданный им ясак, пробрались к его становищу, чтобы взять аманатов и отвезти их в Енисейск, дабы на следующий сезон получить двойной ясак. Но вовремя заметившие казаков дозорные князя известили улус о приближающимся к ним грозном противнике и сидящее на тюках со скарбом кочевье ушло к Уде. Двигавшийся на оленях авангард кочевья, выйдя к устью Уды, запалил трут на стрелах и, обстреливаемое горящими стрелами зимовье через некоторое время заполыхало, огромной свечой освещая лес по берегам реки.

Это зарево было видно издалека, его-то и заметили люди, поднимающиеся вверх по Ангаре на семи кочах.

— Проснись Тимошка! — встревожено воскликнул Никита, тормоша сонного Кузьмина.

— Никак пожар? Лес горит, али жилище какое? — раздавались встревоженные голоса на коче.

Вечерний воздух наполнился прохладой и звоном бесчисленной кровососущей братии, закатное солнце расцвечивало последними на сегодня лучами синие воды Ангары. Тут же сначала робко, одиночными голосами, а затем и десятками глоток начали свой вечерний концерт лягушки, скрываясь в прибрежных зарослях осоки.

— Пора бы запаливать костёр, — подумал я.

И тут же, словно читая мои мысли, пара работяг стала наваливать кучу хвороста на жёлтый песок мыса Ключ-острова. Краем глаза я заметил небольшое зарево на Уде, чуть выше крон деревьев виднелось подрагивающее свечение. Опять вспомнился крымский пионерлагерь, балкон третьего этажа спального корпуса и отблески пионерского костра, поднимающиеся над деревьями после заката солнца.

— Зимовье их горит, Пётр. По-любому, больше ничего такой столб огня не даст, — хмуро заметил один из рабочих с окладистой бородой.

— Туземцы сожгли, больше некому. Баракайцы, — констатировал я.

— Ну, дык. По их душу казачки утром вышли, за ясаком, — согласился бородач.

И тут же, изменившись в лице, воскликнул:

— Накаркал! Етить-колотить, возвращаются!

В сумерках на воде смутно вырисовывалось светлое пятно далёкого паруса, а за ним и второе. Ну точно, казачки! Стоп. Третий парус?! Но откуда? Четвёртый. В низу живота неприятно похолодело и я с неким оцепенением начинаю лупить, что есть мочи, по чугунной пластине. У крепостицы собирается народ, деловито проверяя готовность оружия. Пулемётчик белкой взбирается на башню, за ним не торопясь, поднимается снайпер. Пятый парус добивает, было, меня, но сознание цепко выхватывает из памяти обещание Никиты возвратиться с людьми. Ну конечно же! Пусть и несколько рановато, но это он.

Тимофей Кузьмин, вместе с Никитой Митричем напряжённо вглядывались в далёкое зарево над прибрежным лесом, стоя на носу головного коча. Вигарь, ведущий караван судов по Ангаре уже лаялся с этими двумя молокососами, ни черта не смыслящими в проводке судов по незнакомым рекам. А ежели порог какой, али шивера, отмель — ночью не увидишь ничего. А потом поздно будет, да он, Вигарь в дураках останется.

— Всё, Никитко, правлю к берегу, не мочно болие на страх свой идти.

— Да говорю тебе, стропотник онежский, совсем рядом мы. Нешто я не видал приметы свои? А вона и холм громадный высится, а под ним и остров будет за излучиной.

— Вот и прибыли, с Божьей помощью, — Тимофей истово перекрестился.

За речным поворотом на коче, наконец, разглядели костёр, пылающий на острове посреди реки.

— Вигарь! Правь к костру, это наш остров!

Вигарь в ответ забурчал, что ежели он править будет к костру, то кое-кто себе портки подпалит. Тем временем, полыхающее зарево пожара на удинском острове понемногу уменьшалось в размерах и к середине ночи оно более не поднималось над деревьями, а накрапывающий дождик и вовсе к утру погасил остатки огня. Лишь выбивающийся из-под обрушенных обгоревших брёвен дым говорил о том, что ещё недавно тут было буйство огня.

— Никита! — Сазонов с радостью обнял Кузьмина. — Как я рад, что ты добрался! Ну давай, рассказывай!

Никита, смущённый и усталый, знакомил майора со своими друзьями и взахлёб рассказывал о долгой и трудной дороге.

— Это Кузьмин Тимофей, сын купца Савелия Кузьмина из боярского рода Великого Новгорода род свой ведёт. Вона Вигарь, помор онежский, зело достойный муж, довёл нас сюда всех живыми, с Божьей помощью через море Студёное, через реки великие, места дикие.

Вигарь, услыхавший похвалу, покачал головой:

— А на коче лаялся, мальчонка.

— Как люди, Никита? — мигом посерьёзневшим голосом спросил Никиту Сазонов.

— Детишки да бабы слабы совсем, — грустно ответил Никита. — Я уж думал, что не довезём кого, но Божьей милостию…

— Парни, по кораблям пройтись, детей и женщин в крепость. Кто слаб — на руках нести. Топчаны освободите от хлама, одеяла со склада ещё возьмите! — Сазонов привычно командовал столпившимся рабочим и морпехам, наблюдающим за высадкой прибывших людей.

— И сколько там куриц осталось? Всех в котелки!

Получившие указания мужики разбежались их выполнять. А Сазонов, помогавший, вместе с несколькими морпехами, бородатым мужикам в холщовых рубахах выгружать тюки с кочей, с удивлением отметил в некотором отдалении молящихся на коленях людей, взгляды которых были обращены на освещённый лунным светом крест часовни.

Наутро Сазонов подозвал Карпинского:

— Пётр, я к Соколову, остаёшься тут за меня, а в форте сейчас Саляев. Смотрите за рекой и лесом — казаки могут вернуться.

Морпехи уже приготовили к походу ботик, куда уже загрузились помимо Усольцева, голова онежских поселенцев Всемил, староста белозёрских крестьян Тихомир, а так же Вигарь с племянником, захотевший посмотреть на диковинное озеро Байкал, о котором он прознал ночью, ведя разговоры у костра.

— А ежели там и вправду зверь водится? Бают, как в Студёном море он.

В Белореченском, после недолгого отдыха, на ботик забрали Соколова и Кабаржицкого и теперь предстояло добраться до полковника.

При подходе к истоку Ангары, впервые побывавшие тут, отметили торчащий из воды шаманий камень, да силу великой реки, изливающейся из озера. На отдых остановились в мелком заливчике у ясачной заставы. Встречавший гостей Васильев загорелся идеей увеличения численности своего поселения за счёт постоянных жителей. Так как уже вечерело, было решено держать путь на Новоземельск утром следующего дня.

Байкал, посёлок Новоземельский, август 7138 (1630).

— Успокоились! Давайте по одному, не мешайте друг другу, — умиротворяющим голосом проговорил Смирнов.

Радек откинулся на стуле, выпятив нижнюю губу.

— Николай Валентинович, незачем селить людей всех вместе, смысла в этом нет. Нам необходимо обживать Ангару, — сказал полковник.

— Но новые поселения необходимо ставить рядом, в пределах нескольких часов перехода. Иначе мы не успеем помочь отбить нападение, если вдруг такое случится, — ответил за Радека Соколов.

— Хорошо, давайте определятся. Главное — наличие земель под распашку и огородничество. Близость наших посёлков, так? — полковник встал из-за стола и подошёл к висящей на стене карте Иркутской области.

— Десять семей онежцев Всемила — Усолье? — ответом были согласные голоса.

— Шесть семей онежцев — зимовье Васильева, — так же без возражений, кроме уточнения от самого Васильева:

— Товарищ полковник, тогда надо название менять — уже не зимовье будет, а посёлок.

— Есть варианты, Николай?

— Никак нет. Предлагаю отдать этот вопрос на откуп поселенцам.

— Хорошо. И белозёрские, Ангарск или Балаганск?

— Ангарск предпочтительнее, недалеко от Усолья, а там и Белореченск, — сказал Кабаржицкий.

— Балаганск тоже недалеко от Удинска, — пожал плечами Соколов и обратился к мигом встрепенувшемуся Тихомиру, до этого скромно сидевшему на лавке и показно не встревающем в разговоры, в отличие от поучаствовавшего в них Всемила.

— Тихомир, а ты часом землицу на реке себе не приметил?

— Всё одно, землица тут везде богатая и пустая.

Соколов понимающе кивнул и сказал, обращаясь к Смирнову:

— Андрей, тогда предлагаю ставить Ангарск.

— Ну что же, вот и разобрались. Профессор Радек, с вами мы потом обсудим обучение наших поселенцев грамоте…

— Мы грамоту ведаем, — вставил Всемил. — Грамота от отцов наших нам передана, а мы храним её и отцов наших чтим.

— Очень интересно, Николай Валентинович, наверное, есть резон изучить и письмо, существующее на Руси?

— Письмо Руси древнее, кстати, чем это преподаётся в учебных заведениях, ещё до всяких там солунских братьев, — согласился Радек.

— Глаголица, Николай Валентинович? — заинтересовался Кабаржицкий.

— Помимо глаголицы существовало и русское руническое письмо, так называемые черты и резы. Официальная историческая наука, как обычно, в таких случаях стоит насмерть — не было и всё. Мол, Кирилл и Мефодий научили русских грамоте, византийцы научили жить, а крещение помогло диким русам слезть с деревьев.

— Ладно, с этим потом решите, сначала, коль мы тут все собрались надо решить дела неотложные. А именно — как мы будет себя позиционировать в общении с Москвой?

— Есть несколько вариантов, — подхватил Соколов, — мы можем так сказать уйти под руку Москвы, как предлагал нам Хрипунов. Мы можем дистанцироваться, как зависимое от Московии территориальное образование, платить некую дань и, наконец, стать отдельным государством. Конечно, на данный момент, термин государство применительно к нам, вызывает усмешку. Это понятно, но с того же начинали и нынеш… — Вячеслав ухмыльнулся:

— Уже те самые США или ЮАР, Латинская Америка, в конце концов. У каждого варианта свои плюсы и минусы. Короче их можно выразить так, — продолжал Соколов в полной тишине, — в первом варианте у нас будет так называемая крыша над головой, но есть опасность попасть в местный трибунал, как еретики и непонятные люди, да и вообще потерять друг друга. Второй вариант не даст нам ничего кроме казачьих и стрелецких гарнизонов, с теми же опасностями для нас всех, никто за нас впрягаться не будет.

— А третий вариант? Ты Вячеслав, для себя уже решил? — встрепенулся Радек.

— Да, я за третий вариант. Путь будет нелёгок, но всё зависит от нас.

— А как ты будешь решать проблему царских казаков? — сощурив глаза, спросил Радек.

— Это самая сложная задача. Нам нужна крепкая оборона, только имея пушки, мы сможем договариваться с царём. Но и кровопролитие нам крайне нежелательно, мы же не можем убивать своих предков.

Помещение казармы, в котором проходило собрание, наполнилось людским гулом. Кто-то спорил, кто-то меланхолично постукивал по столу, кто-то отрешённо глядел в окно.

— Внимание, — прервал разговоры Смирнов. — Мы, то есть, начальствующий состав экспедиции в целом сошлись во мнениях. У нас к вам есть два вопроса. И, хотя тут нет кворума, но мы хотим спросить вас, доверяете ли вы нам: мне, Вячеславу, Николаю Валентиновичу, а так же Петренко и Сазонову?

В ответ люди отвечали хоть и нестройно, но утвердительно.

— Хорошо, я рад, что наша работа вам по душе. И второй вопрос — согласны ли вы с третьим вариантом, предложенным Вячеславом?

— За счёт чего вы собираетесь страну создавать? — выкрикнули из группы научных сотрудников.

— Торговля, в первую очередь. Если мы сможем стать посредниками меж Китаем и Русью, Китаем и Европой, то сможем обеспечивать себя. Я думаю, что нам необходимо будет создать нечто вроде ярмарки, желательно на ангарских порогах, ниже современного Братска.

— И где этот ваш Братск? Да и земля там не наша! — раздался женский голос.

— Погодите, — улыбаясь, протянул Смирнов, — согласно нашему уговору с Бекетовым, граница будет проходить по их последнему поселенью. А так как Удинское зимовье сгорело, то мы имеем право поставить свой острог. Нам необходимо занять пороги — это удобно для организации обороны, пороги легче контролировать. Наши суда будут подходить с Ангары, выгружать товар. А продавать на суда, приходящие с Тунгуски.

Люди сидели в полной тишине, поражённые столь грандиозными планами полковника. Не все верили в возможность того, что сбудется желаемое. Но всё-таки большинство страшилось того, что будь они подконтрольны Московскому царству, то разлуки многим не избежать. А это самое страшное для людей, которые одиноки в этом мире и только чувство того, что все свои тут, рядом давало надежду на будущее. К тому же люди никогда не забывали об аномалии, из-за которой они застряли в этом месте — каждое утро профессор Радек собственной персоной проверял — а не заработала ли она, эта родная и в тоже время проклятая, аномалия. С собрания люди расходились задумчивые, напряжённые. Многие переговаривались друг с другом, обсуждая тот или иной вопрос.

— Ну давай, Ростик, что мы папе скажем? — Мышкина, горя румянцем щёк, уговаривала маленького Ростислава произнести тот самый детский лепет, который так дорог каждому родителю. Белокурый малыш, блестя голубыми глазками, улыбался и тянул ручки к Ярославу. И лишь у него на руках выдал сакраментальное:

— Папа! — и тут же маханул счастливому отцу кулачком по лбу.

— Ну что, Ярослав? Тебя значит, на пороги пошлют, — грустно сказала Лена.

— Так не меня же одного, со мной будет достаточно парней, что бы ты не волновалась, — ответил, параллельно строя рожицы Ростику, Ярослав.

— Да и это не завтра будет-то, я тебе ещё надоесть успею, — добавил он.

— Опять болтаешь глупости, Ярик! — укоризненно воскликнула Лена.

Байкал, посёлок Новоземельский, утро следующего дня.

За столом на открытой веранде полковничьей избы собралось примерно с двадцать человек, чтобы обсудить дела дальнейшие в более узком кругу. После того, как все налили горячий ягодный компот, слово взял Соколов.

— Товарищи! — в ответ на это уже старорежимное приветствие сразу несколько человек довольно громко хмыкнули, что заставило остальных невольно улыбнуться.

— По поручению коммунистической партии и советского правительства, — начал вещать голосом дорогого Леонида Ильича профессор Радек.

— Николай Валентинович! Уж вы-то! Ладно там Ринат будет паясничать, ему простительно.

— Всё-всё, молчу! Просто погодка отличная и компания ей под стать.

Соколов явно сбился с мысли, поэтому не смог сразу продолжить мысль:

— Поскольку аномалия никаким образом себя не проявляет, существует серьёзная опасность того, что домой мы не вернёмся никогда. Хотя и утверждать этого на сто процентов нельзя. Так вот, наступил момент определяться со стратегией нашего дальнейшего выживания.

Вячеслав кожей почувствовал как почти два десятка пар внимательно смотрящих глаз устремились на него.

— Вот дыра откроется, привезут нам водки с бананами, да форму с иголочки. Наши робинзоны сразу на дембель, разбалтывать своим закадыкам государственные тайны, — продекламировал Саляев. — Ринат! Давайте уже серьёзней. Это хорошо, что нам весело, но веселья для нашей дальнейшей жизни в тайге мало. Нам нужно выживать в условиях семнадцатого века, а это не так просто, как видимо думают некоторые.

— Да ясно, что это не пикник с корешами, — уже с совершенно серьёзным выражением лица сказал Саляев.

— Да, ясно. Но если вам это и ясно, то люди, что прибыли с Руси, задают вопросы. Считаю, что нам надо сделать так, чтобы мы не находились в культурном диссонансе с жителями этого века.

— Вячеслав, погоди. То что ты предлагаешь, это некоторый откат от наших устоев, — заметил Радек.

— Да, какая-то однобокая толерантность получается, — согласился Смирнов.

— Я это предлагаю только для общения с ними, а не между нами! Все уже наверное заметили различный культурный уровень жителей семнадцатого века? Не всё гладко в общении, шуточки ваши казачки мало понимают. Да и к религии у них отношение фанатичное по сравнению с нами, это надо учитывать, кстати. Наверное стоит показать им, что мы так далеки от них, как это есть на самом деле.

— В этом Вячеслав прав, — кивнул полковник.

— О чём я говорю, — продолжил Соколов, — о том, что необходимо принять те чины, что сейчас есть на Руси — князь, боярин и прочие. И хотя бы немного чаще употреблять упоминание религиозных терминов.

Раздались смешки со стороны Радека и его представителей, улыбался и полковник.

— А сколько у нас будет князей? — спросил Петренко, ухмыляясь.

— Один, — с серьёзным выражением лица ответил Смирнов, — в нашем варианте подходит только единоначалие, играть в демократию некогда и незачем. Конечно, можно ввести горластое вече по типу Великого Новгорода, а что из этого получится сказал ещё товарищ Платон в своей античности — демократия опьяняется свободой в неразбавленном виде, и из нее вырастает ее продолжение и противоположность — тирания. То есть или нас сожрут или мы сами себя сожрём. Да и конечно, все эти средневековые должности предназначены не для нас — провалившихся в это время, а для тех людей, что тут живут. Нам не стоит выделятся, может быть пока. А теперь я хотел бы обсудить структуру власти и принцип её работы.

Смешки мгновенно смолкли и все посмотрели на Смирнова. Тот кашлянул и, немного смутившись, продолжил:

— Значится так. Во-первых, Вячеслав, я давно ждал подходящей ситуации, чтобы заговорить об этом. Это не сиюминутное желание, а давно продуманное мною решение. Сегодня самый подходящий момент для этого объявления.

Полковник сделал паузу, чтобы все прониклись моментом и продолжил:

— Вот что я хочу сказать, я считаю, что Вячеслав Соколов должен стать нашим князем. Да, Слава, мы уже с тобой это обсуждали, это лучший вариант для нас всех.

Тут же со всех сторон раздались недоуменные возгласы. Соколов сокрушённо качал головой.

— Нельзя сейчас менять власть, мы даже не сформировали общество! — выкрикнул сержант Васин.

Поддержавший его Зайцев добавил:

— Коней на переправе не меняют. Полковник был назначен начальником экспедиции.

Подняв руку, дабы успокоить присутствующих, Смирнов сказал далее:

— Парни всё это так. Но у нас ситуация проще — нас немного и все друг друга знают. Вы же все прекрасно знаете, насколько умело Вячеслав справляется с управлением посёлками, как общается с людьми, какой он отличный организатор, к тому же он великолепный технический мастер. Я же чистый военный и моё дело — организация военного дела. Ну и чтобы моя речь не казалась тем, что я просто сдаю власть, я готов быть министром внутренних дел, обороны, — Смирнов рассмеялся, — или как предлагает Слава — боярином внутренних дел.

Гнетущая обстановка несколько спала, но оба сержанта продолжали выражать своё неудовольствие.

— Все ли за это предложение товарища полковника, — Сазонов поставил вопрос на голосование.

Голосов против не было. Хотя число воздержавшихся от ответа приближалось к четверти присутствующих. Однако открыто, как сержанты, выражать своё несогласие они не стали.

— Продолжай, князь Вячеслав, — тут же раздался звонкий голос Марины, биолога из группы Радека.

Пришла очередь смущаться столь резким поворотом и Соколову.

— Раз вопрос с князем мы решили, то теперь надо определить круг ближних бояр и их функции.

Тут же начался гвалт голосов, посыпались предложения, шутки.

— Я буду стенографировать! — выкрикнула биолог.

— Спокойно, товарищи, — сказал Соколов и, подождав пока уляжется шум, продолжил:

— С боярином, отвечающим за оборону, внутренний порядок и репрессивные органы мы определились. Да… хочу сразу заметить, что звания эти не наследственные, а назначаемые.

— Какие ещё репрессивные органы, Вячеслав? — послышался недоуменный голос.

— Если мы в будущем не будем использовать тюрьму или суд, то это замечательно. Однако, практика человеческой цивилизации показывает, что эти институты будут необходимы, — пожал плечами Соколов и продолжил:

— Далее — образование, профессор Радек, на вас школы и общая грамотность нашего населения.

— Тунгусы не желают учиться, — воскликнул Радек.

— И не надо, пусть обучаются только желающие. Надо показать, кстати, что те из автохтонов, кто овладевает грамотой, получает какие-либо преференции перед остальными. Это надо учесть.

— Так, далее, здравоохранение — Поповских Дарья.

— Она на Белой Речке, да и разве женщина может быть боярином? — тут же раздалось со стороны.

— Была же боярыня Морозова! — вставила Марина.

— Я повторяю, это не столько выдача боярства, сколько распределение ответственных на то или иное направление. Идём далее, культура, пропаганда, информация, отношения с иными державами — Кабаржицкий Владимир.

— Сельское хозяйство — Тамара Волкова.

— А она уже Сотникова, — раздался смешок.

— Конечно, у неё получается — наши семена-то более урожайны, генетика да селекция постарались!

— Вячеслав, а Петренко, Сазонов? Ярослава мы будем посылать на пороги, форт ставить — ему боярское звание в самый раз будет. Сазонов руководит Удинской крепостью — то же самое, достоин мужик, — решил спросить за своих людей полковник.

— Согласен с тобой, Андрей Валентинович. Марина, вписывай Ярослава и Алексея. Кузьму Фролыча Усольцева тоже пиши — как-никак, первый атаман ангарского казачьего войска.

— Боярские дети будут? — задал вопрос Кабаржицкий.

— Кто? У Петренко вон есть уже парень! Дело за остальными, — раздались шутки вокруг сидящих за столом начальников.

— Я понял тебя, Володя, — Соколов посмотрел на капитана морской пехоты и, после некоторого раздумья сказал:

— Новиков, Саляев, Карпинский — заслужили без вопросов. Из казаков — Матвей, Игнат и Бажен.

— Слава, озвучь людям новость про Бекетова. Марина, это тоже надо будет упомянуть. Кстати! Марина, нам нужен летописец.

Бельская в ответ лишь фыркнула.

— Марина, полковник дело говорит. Летопись нашей экспедиции — дело архиважное, возьмёшь себе помощника и начинай, — поддержал идею Соколов.

— Что с Бекетовым? — нетерпеливо спросил Кабаржицкий.

— Пётр Иванович остаётся у нас. Мы с полковником и атаманом уломали-таки его. Для Бекетова у нас множество будущих заданий.

— Это каких таких заданий?

— Все замыслы раскрывать я сейчас не буду, но о первостатейных задачах я вкратце расскажу. Все вы должны знать городок Бодайбо, — Соколов сделал паузу, после секундного замешательства многие выдохнули:

— Золото!

— Верно, золото. Далее у нас серные источники на востоке и севере Байкала и, наконец, самое важное — торговая дорога в Китай.

— А Бекетов тоже будет боярином? — спросила свежеиспечённый летописец хронопутешественников.

— Конечно, разве я не сказал? — улыбнулся Соколов. — И запомните, друзья, для вас всех я тот же кто и был, вся эта шумиха насчёт моей идеи о князе и боярах — лишь для тех, кто жил в этом веке, до того, как мы сюда попали. Между нами ничего не изменилось. Единственное, что я прошу — по возможности поддерживайте эту легенду, особенно перед казаками, тунгусами, новгородцами. Собственно, у меня на сегодня всё! Вопросы, если есть, то задавайте.

Разговор продолжился ещё примерно на час, некоторые требовали боярства для всех членов экспедиции, в целом эту идею так или иначе поддержали все присутствующие. Так что Соколову пришлось уверить людей в том, что из граждан Российской Федерации будет сформирована своеобразная каста, члены которой будут обладать многими правами, которые не будут доступны остальным нынешним и возможным будущим членам ангарско-байкальского социума.

— Андрей Валентинович? — устало вопросил Соколов.

— Да, Вячеслав, пора закругляться, у людей теперь есть темы для разговоров. Марина, а тебе ещё работать — новости надо вывесить на щит у избы боярина Смирнова.

— А что мне за это будет? — игриво засмеялась Бельская.

Соколов пожал плечами.

— Тогда я запишу себя в боярские дети, ладушки?

Енисейский острог, сентябрь 7138 (1630).

— Сгорело до угольёв, говоришь? — хмуро пробасил Кондырев, воевода енисейский.

— Да, Ждан. Людишки князца Баракая знали, что мы идём. Потому и ушли вскорости, а кострища в стойбище у них ещё тёплые были. Не догнали. А как к зимовью вышли…

Перфильев смолк, когда Кондырев бахнул тяжёлым кулачищем по шершавому столу. Стол этот был привезён в Енисейск из Тобольска ещё Шаховским, а Кондырев его переставил к себе в комнатушку, жить же в светлице убитого боярина он не стал.

— Писать на Москву о сём надобно, токмо о сгоревшем зимовье упоминать я не стану. И ты языком не трепи, да казачкам накажи помолчать. А зимовье выстроим новое, в следующем годе, пока заместо меня нового воеводу не прислали.

Посёлок Белореченский, октябрь, 7138 (1630).

— Да говори, что случилось! — Новиков тряс за плечи тщедушного тунгуса, остальные трое туземцев хмуро стояли чуть поодаль, опустив головы.

Одна из охотничьих партий посёлка, уйдя в поисках добычи вдоль реки далее её слияния с Малой Белой, напоролась на огромных людей с медвежьими головами, которые, не мешкая, напали на охотников. Двое охотников погибли сразу, третьего охотники потеряли в глухой чащобе, где они пытались скрыться от страшных сыновей Хангая — хозяина тайги.

— Бабагай, бабагай, — повторял охотник, запинаясь.

«Ничего не понимаю!» — Новиков отпустил охотника, тот облегчённо отпрянул к своим друзьям, мнущимся рядом.

— Василий, чего думаешь? — задумчиво проговорил Соколов.

— А что тут думать, товарищ князь, — хмыкнул Новиков, махнув рукой на четвёрку незадачливых промысловиков, — суеверия туземные.

— Но тут дело ещё и в том, что убили именно наших охотников, на нашей реке.

— Значит, надо отомстить и не мешкать с этим, — простодушно сделал вывод Василий.

— Вот тут и пригодятся наши негры, — добавил он, немного подумав.

— Да, возьмёшь их с собой. И Брайана тоже. Надо будет сделать так, что бы со стороны гор к нам по этой реке больше никто не приходил, — и, посмотрев, как вытянулось лицо у Новикова, Вячеслав добавил:

— С дурными намерениями, я имел в виду. Так что нужно ответить жёстко, можешь там суд устроить, но ты должен от них взять вассальную зависимость или прогнать к чертям в горы. И забери у них все шкурки, если будут, конечно.

— Тогда я сегодня в Прилог, там заберу людей и, получается, через пару дней пойдём вверх по реке, — сказал Новиков, прикидывая в уме состав и снаряжение, необходимое для рейда.

— То, что нужно соблюдать осторожность мне тебе говорить не нужно, надеюсь, — ответил Соколов, улыбаясь.

Новиков в ответ хищно ощерился и, подмигнув, выдал, копируя голос Усольцева:

— А ежели кто буде там учнёт противится войску княжескому, так того батожьём бить не жалеючи!

Бывшая застава Васильева, расположенная среди таёжных сопок у истока Ангары, с приходом туда шести семейств онежцев получила название Прилог. Устроится людям помогали рабочие из Новоземельского посёлка. В отсутствие Всемила, старшим над этими хмурыми, крепко сбитыми мужиками, улыбчивыми девушками и по-детски открытыми и светлыми ребятишками был им поставлен Булыга, похожий на медведя мастер по обуви. Почти все люди из переселившийся с берегов Онеги родноверческой общины были обуты в его кожаные чувяки, бродни и чоботы. Лишь единицы щеголяли в лаптях. Первой в новом поселении была заложена школа, далее цепочкой закладывались дома и хозяйственные постройки, постепенно выходившие к лугам, селение сразу же обносилось частоколом. Рядом со школой была пристроена охранная изба, ставшая поселковой казармой.

Всемил поначалу резко противился тому, что все дети переселенцев в обязательном порядке должны были посещать школу, чтобы получать знания, однако после трудных разговоров с Соколовым и его уверений в том, что никто не посягает на их верования и уклад жизни. Всемил согласился и на это. Кроме того, поселенцам пригнали часть тунгусских овец и всех коз, с тем, чтобы более близкие к реальной жизни крестьяне, заботились о них и постарались максимально увеличить мясо-молочную популяцию. Казаки Усольцева так же разделились, пятеро бородачей во главе с Матвеем были поселены в Прилоге. А остальные, с трудом приспособившись к норовистим бурятским лошадкам, должны были охранять посёлки Усолье и Ангарский, расположенный в устье Китоя.

Новоиспечённый Ангарский князь Вячеслав Соколов тихим осенним вечером сидел за столом и в скудном пламени смоляной свечи, будь она неладна — все глаза попортишь, подбивал бюджет своего княжества. В целом выходило неплохо: снятые урожаи радовали, железные изделия для хозяйственных нужд и на будущий обмен с туземцами регулярно пополнялись. Ну а главное — запасы на зиму уже были на треть больше прошлогодних, хорошо идём! Ещё две женщины на сносях, неплохо, да у новоприбывших тоже есть несколько беременных на разных сроках. Девок там много, кстати, да и красотки-то какие. Правильно, казачков мы к ним подселили, может ещё несколько семей образуется, надо бы и охламонов Радека пристроить. А то солдатики себе туземных жён понабрали, а то и не по одной. Ну и что, что многожёнство — главное, чтобы детей рожали! И побольше…

Размышления Соколова прервал короткий стук в дверь, подняв глаза на дверь, в тусклом свете подвешенного у дверного проёма стеклянного фонарика он увидел морпеха, который деловито доложил:

— Вячеслав Андреевич! К вам Вигарь просится, тот, что корабли привёл…

— Да, да, я помню, — Вячеслав поднялся из-за стола, чтобы встретить поморянина у дверей. Морпех, посторонившись, пропустил к князю немного робеющего Вигаря.

— Ты поклоны мне не бей, проходи, садись! — Соколов отодвинул стул от Т-образного стола и сел так, чтобы Вигарь был напротив.

Тихонько потрескивали дрова в греющейся на ночь печи, с улицы доносились звуки готовящегося к отбою посёлка, да собачий перебрёх.

— Как здоровье, как люди твои, хорошо ли всё? — начал разговор Соколов.

— Бог миловал, я да все товарищи мои живы-здоровы, благодарствую, — осторожно, выговаривая каждое слово, ответил Вигарь.

— Зови меня Вячеславом, Вигарь. С чем пожаловал?

— Приплыли мы сотоварищи в эти неведущие земли по указу людишек твоих. Так вот, обещались они за удачное, по воле Божьей, доставленье уплатить нам, помимо прочего и рухлядью мягкой. Се учинилось ведомо тебе токмо сейчас?

— Да, не знал я этого. Но ничего, уплатим тебе и шкурками, за отличную работу не жаль, — сказал Соколов, отметив, как явно Вигарь повеселел.

— А что, Вячеслав, и то великое озеро и берега его тоже вашего княжества пределы?

«Эка хватанул, но почему бы и нет?» — подумал князь ангарский.

— Да, Вигарь. Озеро это Байкалом зовётся.

— Хотевши узнать я о том, ежели надобно тебе буде людишек ещё до княжества твоего вести, то я завсегда готовый к сему. Путь я добро ведаю и пороги знаю — все отмечены. Токмо вестишку дай через людишек своих.

— Конечно, Вигарь! — Вячеслав встал из-за стула и заходил взад-вперёд между столом и лавкой.

«Ухты, жарковато стало» — Соколов снял свитер и закатал рукава рубахи, — «А перспективки-то неплохие вырисовываются!».

Вячеслав наконец обратил внимание, что поморянин выпучив глаза, пялится на его правую руку.

— Знак Сокола! — прохрипел Вигарь.

— Как… — не понял Соколов.

На руке ангарского князя пониже локтя красовалась татуировка, сделанная ему ещё в Советской армии земляком из Луцка — украинский трезубец.

— Род Сокола, знамо дело. Се теперича ведомо стало мне.

Вигарь встал, скомкано попрощавшись, у двери отвесив поклоны, скоро вышел из комнаты, оставив Вячеслава в полном недоумении. Соколов присел на стул, с шумом выпуская воздух из надутых щёк.

«Вот задачки-то предки задают!» — почесал он голову и решительно закатал рукава, последнее время он всё хотел было свести эту татуировку, больно уж нелепо она выглядела в свете ведомой Украиной политики. Да всё как-то не доходили руки, а точнее ноги, до салона — то времени не хватало, то откладывал, то забывал. А вот, поди же ты.

Дверь снова приоткрылась, на сей раз без доклада. Это значило только одно. Он рывком встал, сердце князя забилось.

— Ну что, ты свободен, Слав? — проворковал женский голос.

— Конечно, Дарьюшка!

— Да осторожней ты! У меня чайник горячий, — она хотела ещё что-то сказать, но её губы оказались в плену страстного поцелуя.