"Зерно жизни" - читать интересную книгу автора (Хван Дмитрий Иванович)

Глава 11

За столом сидело трое: Смирнов, Соколов и Хрипунов. Поначалу троица сохраняла молчание, каждый из них не решался начать сложный разговор. Наконец Смирнов нарушил тишину.

— Яков Игнатьевич, мы разграничили землю с Енисейским острогом.

— Я уже говорил, что мне нет дела до енисейцев!

— Насколько я знаю, здешние места выше Уды — место сбора ясака енисейскими людьми, так?

— Так, — буркнул Хрипунов.

— Вячеслав сказал мне, что вы брали ясак на нашей земле.

— Я послан на Ангару искать серебро из самой Москвы!

— Ну а какое нам дело до Москвы? — перефразировал казака Смирнов.

Тот аж задохнулся от возмущения.

— Государь наш, самодержец Всероссийский, великий…

— Подожди, в чём великость? У кого сейчас Киев?

— Ляхи…

— Смоленск?

— Сызнова ляхи, а пошто…

— Корела?

— Свеи взяли! Пошто ты о об этом?

— Яков, ты же сам говоришь, великий, мол. Вот когда всех оккупантов из Руси выгонит — тогда и будет великим.

— Поганые вещи ты городишь и язык твой поганый! Да вас всех на дыбу…Не может царь за всем уследить, когда ворогов полно со всех сторон!

— Ладно, Яков, не будем о грустном. Короче, дела такие: от Уды-реки вся местность — наша. Вы тут ясак не собираете. Мы не лезем за Удинский острог. Мы поставим форт… острог, то есть, напротив Удинского острога вашего енисейского воеводства. Говорить теперь там будем. В следующий раз мы не будем разговаривать, если вы пойдёте собирать ясак на нашей Ангаре. А что сегодня собрали — нам отдаёте. Всё, такие условия.

— Ну чтож, Бог вам судия. На Москву я отпишу про ваши безотчественные басни. А далее сил моих нет находится тут.

Смирнов развёл руками и глянул на Вячеслава.

— Тогда не будем вас задерживать. Завтра с утра вас отвезут к вашим товарищам.

Вячеслав выглянул за дверь и позвал морпеха, караулившего на входе.

— Отведи казака в башню, он отдыхать будет.

Инженер вернулся за стол, сел. С минуту друзья сидели молча. Смирнов ладонями потёр лицо и, подняв красноватые глаза на Вячеслава, произнёс с хрипотцой.

— Ну что делать будем дальше, Андреич?

Тот, помедлив, не совсем уверенно ответил полковнику.

— Ты не думаешь, Андрей, что мы несколько перегнули палку в общении с представителями Москвы? Нужна ли нам прямая конфронтация? Мы не сможем сдержать тот вал, что будет накатывать на нас, а с каждым годом он будет всё сильнее.

— Думаешь, мы не сможем отбиться?

— Да, Андрей, именно это я и думаю. А если казаки подтянут артиллерию, а если прибудут войска? А что делать, когда у нас кончатся боеприпасы?

— Ну, допустим, с войсками тут у них не получится — ты сам слышал, в Московском царстве сейчас полнейшая задница и Сибирь осваивают полуофициально, силами казачьих ватаг. А пушки нам самим надо лить. Вот только заряды где брать — я об этом думаю.

— Намекаешь на московского литейщика? А будет ли он с тобой сотрудничать?

— Думаешь, не будет?

— Ну, допустим, будет. И что, ты будешь воевать с Россией?

Смирнов опустил голову.

— Не знаю, Андреич. Не знаю. Надо выстроить отношения. Стать чем-то, что больше нуля… А потом и разговаривать. Пока нас не смогут выбить отсюда — это факт. У нас есть время. Посмотрим. И, кстати, это тебе с литейщиком разговаривать, а не мне. Заберёшь его с собой, у тебя база для производства будет.

Вячеслав подумав, кивнул. В конце концов — это логично, к тому же железо рядом.

— Ладно, Андрей, давай на более приятные темы. Я знаю у тебя кроме Мышкиной ещё несколько девушек в интересном положении. Ты детский сад собираешься открывать скоро?

— Отличная идея, Вячеслав. Нет, я серьёзно. А что? Построим детский сад и школу в одном доме — в разных половинах. Будет чем женщин занять, да и ребята Радека не все себя нашли — некоторые руками работать совершенно не могут, но башка у них варит. Вот пусть и со школой возятся. А сейчас пускай за учебники принимаются. Нам же знания надо сохранить и передавать дальше — детям, внукам!

— Эка тебя занесло, — улыбнулся инженер. Налив себе ягодной вытяжки, он подошёл к закрытому полиэтиленом оконному проёму и отодвинув край с удивлением отметил.

— Гроза будет. Андрей, любишь грозу в начале мая?

Словно подтверждая слова инженера, в вечернем небе ярко сверкнула молния и ударил мощными раскатами гром. Тяжёлые капли воды забарабанили по земле. Люди в посёлке забегали, стараясь укрыться в домах от надвигающегося ливня. Вскоре небо окончательно потемнело и начался сильный дождь, перемежающийся с частыми ударами грома вслед ярким бликам молний.

Наутро пахло сыростью, воздух был чист и свеж, собственно, таким, каким он обычно и бывал. Смирнов, перед тем как проводить друзей к причалу, хотел показать инженеру пристроенный ещё вчера к хлеву загон для поросят. Вокруг него уже толпились люди со смехом показывая на резвящихся в тёплой луже четверых поросят — одного будущего хряка и трёх его подруг. Пообещав Вячеславу в будущем поделиться с ним приплодом, товарищи пошли к Байкалу. Хрипунов всю дорогу молчал, не произнеся ни одного слова. Спустившись на лодку, которая доставила его к острову стоянки казаков, он лишь бросил цепкий взгляд на Вячеслава.

— Шкурки, что пограбили у наших данников, все грузите на лодку.

Это Новиков начал вживаться в роль. Со струга берег держали на прицеле, хотя готовности залить его свинцом ни у кого не было. Слава Богу, что казаки не стали артачиться и честно отдали все уворованные у ангарских тунгусов шкурки пушистых зверьков — этого эталона ценности на огромных пространствах Сибири. Так меховой запас поселенцев стал наполняться. Казакам был оставлен наказ — уйти с той части реки, что контролируется посёлками. И впредь не появляться на Ангаре выше Удинского зимовья енисейцев.

В устье реки Белой встретили отряд Саляева с несколькими тунгусами, которые окапывались на берегах реки. Помимо стоящей башенки наблюдателей на холме у излучины, Сазонов поручил Саляеву обеспечить безопасность Белой и обустроить редуты на высоких берегах реки. Вячеслав мысленно порадовался за своевременность этого строительства — проходящие мимо казаки увидят со стругов эту работу, оценят и сделают выводы. А пора бы уже и известняк вытёсывать для крепости редутов, да на плотах сюда доставлять. Инженер обратил внимание на литейщика, Иван сидел хмурый, но бросал искоса уже отнюдь не волчьи взгляды — Кузьма постепенно забалтывал его, разводя на разговор. Это хорошо, а там глядишь, скоро и совсем притерпится к новому окружению. Главное, чтобы не сбежал, охранять его надо цепко.

После обеда, за кружкой травяного кипятка Сазонов поведал Вячеславу о рейде Саляева. Тот с четырьмя морпехами на вёслах настиг струги казаков в момент, когда они встали у берега для того, чтобы забрать ясак у тунгусского кочевья, чьи охотники неосторожно вошли в контакт с казаками, будучи застигнутыми ими на реке. Подарив шаману и вождю кочевья нехитрые подарки, они привели тунгусов в формальное подданство московского царя. Когда казаки стали лагерем на острове, Саляев решил возвращаться в посёлок.

— Значит, мы с ним там и разминулись, — походя сказал Вячеслав.

Морпехи отошли берегом к припрятанной в зарослях у реки лодке и поплыли домой, по прибытию доложившись майору.

— Мда, нехорошо это. Придётся тех тунгусов в другое подданство вводить.

Карпинский проснулся после ночной смены в поселковой охране от непонятного шума, доносящегося из соседнего, казацкого блока казармы. Хотя, блок — это громко сказано, грубо сколоченные ряды топчанов разделяли лишь обитые брусом несущие балки помещения. Слышалась какая-то возня, сопение, а потом и ругательства. Явно различался сильный бас Конана-Елисея и какого-то молодого казака, которого Пётр по голосу не мог определить.

— Елисейка, сукин сын! Нешто ты… — голос казака резко замолк.

Карпинский оторопел, — Ё-моё, да что они там?!

Пётр, резко скинув оленью шкуру, что служила покрывалом, бросился к казакам. То, что он увидел, повергло его с состояние ступора на несколько мгновений. На сброшенном с топчана тряпье лежал самый молодой из казаков. И только увидев его, Карпинский вспомнил, что казаки звали его Черкас. Неестественно загнутая рука, бессмысленный взгляд, вздрагивающее тело. Из оцепенения Карпинского вывел тихий хрип смертельно раненого. Пётр рысью метнулся к окну с напрочь оторванным полиэтиленом, неловко спрыгнув с него, подвернув ногу, — затекла во сне, чёрт! — он истошно заорал на весь посёлок.

— Елисея, суку, ловите! Он парня убил!

— Медика! Медика в казарму, быстро!

И похромал к сбегающимся на его крики людям.

Дарья ковырялась в организуемом поселковом огороде, где агротехники высаживали в грунт и а теплицы овощную рассаду, привезённую казаками от огородников Енисейска. Тут была репа, морковь да капуста — всё это ох как пригодится людям! Агротехники — Олег и Тамара, уже находившаяся в интересном положении, негромко командовали бойцами из хозвзвода, которые сооружали теплицы из деревянных реек и полиэтилена. Тамара организовала посевную в соответствии с приметами, коих у неё былдо великое множество.

Овёс уже засеяли, так как овес сеют, когда березовый лист распускается, пшеницу сеют, кода зацветет черемуха, однако не раньше, чем на дубе появится лист, гречиху сеют, когда захорошеет трава, картофель сажают, когда береза позеленела да черемуха белая зацвела. Вот и получилось, что картофель будет высаживаться во второй декаде мая, пшеница в конце месяца, горох на неделе, а овёс уже засеяли, до гречихи ещё было далеко. Мелкий лук-севок и чеснок высаживали ещё в октябре — под зиму, так как хранить его было бы сложно.

— Парни, золу теперь несите. Там грядки делайте выше, бороздки глубже!

Внезапно к огородникам забежал встревоженный рабочий и высмотрев Дарью, выпалил ей.

— Дарьюшка, давай быстрее родная! Парня ножом в бок пырнули. В казарме лежит…

Дарья, всплеснув руками, стала быстро мыть в ведре запачканные от ковыряния в земле руки.

— Эй, Наташа, на перевязку всё готовь, инструменты, живо!

Вбежав в казарму, Дарья застала столпившихся вокруг умирающего казака людей, они ругались и вздыхали, жалея парня.

— Эх, Мишаня, что же ты так…

— Не жилец, паря…

— А ну, разошлись все отсюда! Нож не трогали? — Дарья пыталась нащупать пульс.

— Ну хоть слабенький, ну давай! Борись! — не теряла слабую надежду Дарья, опытом своим понимая, что парня не спасти.

— Да всё, представился он…

— Помер, Мишаня…

Мужики поснимали шапки и начали креститься.

— Уйдите все отсюда! — истерически выкрикнула Дарья, — пошли вон!

Так и не нащупав пульс, она пыталась сделать ему массаж сердца, пытаясь восстановить кровоток и заставить сердце заработать.

— Да без пользы это, девонька, — грустно произнёс седой казак, последним выходя из казармы.

Дарья не ответила, лишь быстро отерев пот со лба, да поправив непослушную чёлку, продолжая работать.

— Где эта тварь?!

Елисея схватили только у реки, на причале. Он, лисицей прошмыгнув мимо морпеха у ворот, выскочил на берег и пытался стащить на воду лодку. Тут его стражники и повязали за несанкционированные манипуляции с плавсредством. Пока Елисея выспрашивали о цели водной прогулки, налетела толпа казаков и его начали убивать. Не бить, а именно убивать. Обалдевшие от подобного зрелища морпехи, лишь чудом отбили Елисея, выстрелив по разу в воздух из пистолетов. Казаки требовали немедленно убить Елисея и были настроены весьма решительно. На шум выстрелов прибежал Сазонов и группа морпехов, которые еле оттёрли толпу казаков подальше от лежащего навзничь Елисея.

— А ну, тихо! Никакого самосуда я не допущу, — спокойно сказал майор.

— Пошто защищаешь убивца, майор?

— Отдай его нам, всего делов!

— Да подождите вы, сначала узнать надо, зачем он это сделал, — махнул рукой Сазонов.

Тем временем, подошёл Вячеслав и ещё несколько человек, все хмуро уставились на избитого человека.

— Поставьте его на ноги. Да водой плесканите на него сначала, — приказал Вячеслав.

Елисея-Конана облили водой, а когда тот заворочался, поставили на ноги, придерживая, что бы тот не упал. Вячеслав подошёл к Елисею вплотную.

— За что ты его так, Елисей?!

Избитый запрокинул голову и выплюнув кровавую жижу изо рта, ощерился осколками зубов.

— Ништо у вас не сдеется. Не сдюжите! Побьют вас вскорости.

— О чём ты? За что парня убил, сволочь?

Елисей молчал. Сазонову передали котомку Елисея, которую он уже закинул в лодку.

— Обыскать его! — приказал Вячеслав.

— Одежу с его сымите, может он заховал в подкладку чего, — раздалось из толпы казаков.

Сазонов подошёл к стоящему в одном исподнем преступнику.

— Ты расскажешь нам что-нибудь?

Елисей безучастно молчал.

— Повесить, — коротко бросил Вячеслав и, развернувшись, пошёл в посёлок.

Казаки одобрительно загудели.

Начальство посёлка было окончательно запутано дикой выходкой одного из гостей, выдавшего себя за друга и якобы заинтересованного в них человека. Теперь стоило подумать, что ожидать от остальных посланников с Руси. После разговора с Елисеем их тут же изолировали и, если боярские дружинники не сопротивлялись этому заключению, то Никита и люди его отца отчаянно сопротивлялись тому, чтобы их заперли в башенный погреб.

— Это душегуб от Судакова Анисима, не наш человек! Мы не в ответе за его деяния! — Кричал Никита запиравшим его в погребе морпехам.

— Что делать будем, Андреич? — спросил Сазонов начальника посёлка, наблюдая как могучий ефрейтор накладывает запор на люк погреба.

И тут же сам себе ответил.

— Чую, хана настанет с такими гостями, как котята слепые. Разведку бы замутить.

— Откуда её взять-то, — удивился Вячеслав, — да и кто в разведку пойдёт? Мы же как белые вороны! Или ты казачков хочешь использовать?

— Я бы не стал на них полагаться, — ответил Сазонов.

— А Кузьма?

— А что он? Он с Хрипуновым на ножах — ты это имеешь в виду?

— Ну да, а что, думаешь не стоит доверять?

— Думаю, что рано ещё Андреич. Так что пока мечты и только. Со временем всё при дёт, а пока нам только тыркаться. Опытным путём, — невесело усмехнулся майор.

В котомке Елисея ничего особенного не нашли — кое-какие припасы, да всякая мелочь личного характера. А вот распоротая подкладка кафтана явила на белый свет небольшой кожаный свёрток со скрученными листами плотной бумаги внутри. Прочитать что-либо было абсолютно невозможно — писавший это Елисей использовал тайнопись, сущую китайскую грамоту. Сазонов предложил испытать Никиту — он, как представитель этой группы, должен знать, как прочесть эту вязь.

Никита, борясь меж своим уязвлённым самолюбием и возможностью пригодится этим странным людям, сначала дал выход скопившимся эмоциям и, лишь потом, успокоившись и справившись о состоянии отца, сказал, что готов помочь. Однако прочесть он смог далеко не всё, расшифровке поддалась лишь пара листов, остальное и для Никиты стало неодолимым препятствием.

— Ну говори, о чём он пишет?

— То, что я смог прочесть….Пишет о дороге до Ангары, острожках, количестве служилых людишек. О геройстве своём пишет.

— Интересно, хм. А дальше что? — поинтересовался Вячеслав.

— А далее не мочно мне прочесть, однако мыслю, что о вас пишет, — пожал плечами Никита.

— Логично. А что, Никита, отец твой прочёл бы? — озабоченно произнёс инженер.

— То не ведаю, — Никита плюхнулся на лавку и уронил голову на грудь.

— Прошу вас не заключать меня в башню сызнова, да и людишек моих выручить оттуда нужно, мы не вороги вам, — глухо проговорил парень.

— А Елисей?

— Сей пёс изменой действовал, я отпишу на Русь об нём.

— Ладно, выпущу, но прежнее доверие заслужить надо будет, — решил Вячеслав, хлопнув ладонью по столу. Никита уверенно кивнул.

— Ладно, Никита. Ты иди, нам с майором поговорить надо.

— Слушай, Алексей, — проводив глазами Никиту, проговорил Вячеслав, — я со Смирновым это обсудил уже. Короче, ты поставишь острожек у нашей границе, на нашем берегу Уды у впадения её в Ангару и останешься там главным. Таможня и погранзастава, так сказать. Народу вас там будет немного, может с дюжину. Вахтовым методом парни там будут — по три месяца. Ваше задача — не пропустить чужого к нам незамеченным. Это очень важно. Возражения есть?

— Возражений нет, Вячеслав. Дело ясное…А кого мне дашь, Саляева, Новикова?

— Саляев с казаками будет заниматься сбором шкурок у туземцев. Новиков мне тут нужен, я же всё-таки не военный, мало ли что.

— Володя?

— Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть у тебя будет, а там посмотрим.

— Как с продовольствием будем решать?

— С собой возьмёте, столько сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.

— А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? — улыбнулся Сазонов.

— Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.

— Кабаржицкий рассказал? — засмеялся Сазонов.

— Ага, он самый. Вон смешно получиться, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе. — Да уж, это точно. Может и Бекетову потом подкинем картошечки? — предложил майор. — Ну это как дела наши с ним пойдёт. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством. — Ох, надеюсь, что всё ладно будет, — после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.

— Хорошо бы… Ладно, пойду готовится к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?

— На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.

Мишку Черкаса, убитого Елисеем похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке — собачья смерть.

Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное — небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие, да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века Робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе, сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек стал непререкаемым авторитетом.

Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного уголка, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.

— Здравствуй Иван, — начал разговор Вячеслав.

— Здорово воевода, пошто звал? — спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол.

Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы.

— Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? — решил взять быка за рога Иван.

— Да, Иван, но ты не спеши. Но сначала, расскажи о себе, о семье своей.

Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем?

— Ну да Бог с ним, — решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.

— Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.

— Ну а ты как в Москве оказался?

— Я… меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.

— Так сбежал от дядьки-то, получается?

— Ну да… сбежал, точно, — засмущался Иван.

— Обратно поди хочешь?

— Да не особливо.

— Ты в рудах разбираешься? — спросил воевода заинтересованным голосом.

— Ну да, ужель с железом работал бы?

— Отлить железо сможешь?

— Смогу, чтож не смочь.

— А пушку?

— Дык, это пушечный литейный двор нужен, токмо там можливо пушку отлить.

— А ты можешь такой двор сделать? — подался вперёд Вячеслав.

— Один?! — замахал руками Иван, — в уме ли ты, воевода? Сколько всего нужно: составить форму, расположить печь, отлить, сверлить, да высверлить затравку, поправлять, смотреть и пробовать — да под силу ли мне сие?

— Нет конечно, но мы поможем!

— Ну, ежели, опричь меня, будут людишки знающие сие дело крепко, то можливо и сработать дело пушечное. Да только откель ты ведаешь, что возьмусь я за дело сие? — усмехнулся Иван воеводе.

— А что, разговоры вёл бы со мной, кабы не стал?

Иван, почесав вихры, подмигнул Вячеславу, — Не, пожалуй, не стал бы.

— То-то и оно.

— Я что ещё подумал, воевода…

— Говори.

— У вас струг один совсем плох — борта воду пускают, а чинить сие нечем. Надо бы смолокурню ставить, а струг тот на берег вытащить.

— Да, верно говоришь, дело нужное, я мужиков тебе в помощь дам, сделаете. Но ты в первую очередь о железе думай.

— Хорошо, ну пойду я, воевода?

— Что пойду? Вместе пошли.

На Ангаре стояли последние майские деньки, изредка вечерами бывал и дождик. Лето сулило быть таким же солнечным и погожим. Дела у огородников шли очень даже неплохо, рассада прижилась практически вся, погибло лишь несколько ростков, те, что не выдержали пути. По словам почвоведов, урожай обещал быть и, хотя он был предназначен под последующие посадки, люди были готовы терпеть и ждать.

У речного причала на Белой с у тра было столпотворение. На струге новгородцев собиралась ясачная команда — дюжина казаков, собравшая все доспехи, и свои и новгородцев, их же пищали и порох. Внушительным дополнением к казакам была шестёрка морпехов, экипированная бронежилетами и касками. Саляев захватил даже несколько гранат на крайний случай. Помимо сбора ясака и приведения туземцев в подданство, у Саляева была ещё одна задача — провести, насколько это возможно, перепись кочевий и поселений туземцев на Ангаре и наиболее крупных её притоках. Саляев, вместе со старшим экспедиции — Кузьмой Фролычем, заранее отметил на карте, в какие притоки они будут заходить. Также, с собой они брали и четвёрку молодых тунгусов — для полноценного общения с туземцами и возможной охоты в пути следования экспедиции.

Огромное, яркое солнце играло весёлыми бликами на золоте высоких куполов белоснежного красавца-собора. Тёплый, сладкий до одурения ветерок приветливо гладил вихры, обволакивая тело нежными невидимыми объятьями. Хотелось закричать от удовольствия, эдак на весь мир — поделиться с ним своей радостью. Хорошо жить! С изумрудного холма, на котором стоял собор, открывался поистине волшебный вид на окрестности, казалось, что крест собора упирается в небесный свод, а снизу всё кажется таким маленьким и суетным. Вот вьётся синей лентой река, огибая ярко-зелёные луга, на которых пасутся бурёнки, а вон меж лесом и лугом раскинулось родное село. А у самой околицы стояла тонкая фигурка девушки в красном платочке.

— Никак Пелагеюшка вышла?

Захотелось полететь к ней, как на крыльях, обнять, прижать к себе и не отпускать. Никогда.

— Любый мой!

Почудился ему девичий голосок. Не раздумывая, он побежал вниз по склону, ноги сами несли его, земля под ногами не чувствовалась. Посмотрев под ноги, он понял, что парит над землёй. Он летит к ней! Летит!

— Афанасий!

— Да. Пелагеюшка! Счас я, мигом.

— Афанасий!

— Да, милая моя, лечу!

— Афанасий, чёрт! Боров, ты никак не очнёшься чтоль, куды лететь собрался?!

Хмелёв рывком сел на лавке, протирая осоловевшие ото сна глаза.

— А… Пелагея?

— Дурень ты! То Василько, сотоварищ твой, окстись.

— А-а, сподобил отец небесный на сон душевный, а ты, вражина, попортил всё! Вот я тебе задам! Пошто разбудил, морда?

— На том берегу твои давешние знакомцы лес рубят. Строить нечто учинять сбираются. Десятка два, поди будет их.

— Эка, — удивлённо поцокал языком казацкий десятник. Казаки вышли к устью реки Уды из зарослей высокого кустарника, а прибрежная осока, казалось, надёжно скрывает их от взглядов с того берега. Там, где деловито и споро валили лес недавние знакомые Хмелёва.

Сазонов держал в руках план Усть-Удинского форта, который вычертил сам Вячеслав. Форт представлял собой правильный квадрат с четырьмя выдающимися из стен угловыми башнями. Разметив площадку под укрепления, люди принялись расчищать её от свежих пней, кустарника и прочей растительности. Затем предстояло окопать ровики под частокол, выкопать погреб под будущей казармой и башенные подвалы. Но это потом, а сегодня надо было разметить и расчистить место под строительство. Форт должен будет встать на самом кончике полуострова, образованного слиянием Уды и Ангары, на высоком удинском берегу. Неожиданной проблемой стало несоответствие карт местности и реалий этой самой местности на месте. Дело в том, что карты двадцать первого века давали картину Ангарского края после строительства нескольких гидроэлектростанций, которые заставили Ангару в своё время разлиться гораздо шире, чем она была до этого, образовав водохранилища. При этом затопив некогда населённые пункты, плодородные земли Приангарья и речные пороги. А в реальности была совсем другая картина, тут и островки на Ангаре, тянущиеся порой на сотни метров, пороги и луга, ждущие плуга. Расположенное на удинском острове зимовье енисейцев с места будущего форта не было видно, будучи расположенным в паре сотен метров от места строительства.

— Ну, в принципе, место-то совсем неплохое, — сказал Кабаржицкий, оглядывая Ангару и расстилавшееся, на сколько хватало взгляда, зелёное море леса.

— Верно, — ответил Сазонов, морщась от яркого солнечного света.

— Товарищ майор! На том берегу в траве казаки стоят. За нами наблюдают, ховаются, — доложил прибежавший морпех из охранения.

— Ну и помаши им ручкой, Слава, — улыбнулся Сазонов.

— Как это, — недоуменно протянул морпех.

— Приветливо! — рассмеялся Кабаржицкий.

Иван Микулич сидел на лавочке, греясь на майском солнце, сегодня был первый день, как он начал вставать. Иван шёл на поправку, хотя ещё недавно он считал, что все потуги медиков посёлка будут бесполезны и он скоро помрёт. И хотя, он был ещё очень слаб, еле ходил с палкой, да и его надо было поддерживать, чтобы он не завалился на раненый бок, Иван уже знал, что он непременно поправится. Смертная маска спала с его лица, зато уже робко пробивался лёгкий румянец. Вячеслав решил поговорить с ним. Нужно было расставить все точки над I, наконец, объясниться с новгородской партией и обговорить вопросы возможного сотрудничества.

Сотрудничества, которое могло стать взаимовыгодным и неким образом повлиять на историю и граждан Российской Федерации и Московского царства. Вячеслав понимал возможные последствия такого взаимодействия.

— Здравствуйте, Иван Михайлович, как ваше самочувствие?

— Здоровье моё, милостию Бога, в троице славимого, да руками ваших врачевателей всё лучше становится. А ведь и не чаял я свету небесного увидеть сызнова, ужо и с сыном простился, а оказалось, что не помру я. Зашили бок мне, всю скверну оттеда вычистив.

— Что собираетесь дальше делать? Ведь вы знаете, что мы ни какие не новгородцы. У нас есть только один парень с Новгородчины, из Боровичей.

Иван ухмыльнулся, махнул рукой, — Да хватит ужо об этом. Знаю я, Никитка сказывал.

— Тогда будет проще. Я просто объясню ситуацию. Нам нужны люди, много людей. Крестьяне крепкие, ремесленники. Мы можем им предложить плодородные земли, пустующие без хозяина. Леса и реки, богатые зверьём и рыбой. Никаких налогов или податей первые годы. Приходи да живи.

Вячеслав сделал паузу, но Иван не торопился с ответом.

— А если у вас есть оборотистые и хваткие купцы, то мы проведём караваны в Китай. Торговлю можно будет вести напрямую, прибыль возможна большая, чем при перекупке. Что думаешь, Иван Михайлович?

— Есть у нас и людишки, на земле крепкие и купцы хваткие, до прибыли жадные. Но ить может и прибудут до вас люди, а может и нет. То одному Богу вестимо.

— Надо объяснить так, чтобы поехали.

— Я не смогу поехать, дабы объяснить людишкам. Никиту надо слать.

— А что делать с легендой… А, то есть с тем, что, ну… Там, на Руси, нас знают как новгородцев?

— Да и я думаю, что нет нужды допрежь правду давать. Токмо опосля учиним правдивые речи вести, как людишек переманим. Буду с Никитой говорити, как ему на Руси разговоры вести, да к кому ехати для торговлишки. Опричь тверских, есть и в Москве людишки и в Новогороде древнем и в Устюге Великом.

— Рад, что мы поняли друг друга, Никита сейчас с Иваном Репой, я пришлю его к вам. А когда думаете отправить его на Русь?

— До конца лета надо достичь Тобольского городка. Стало быть, через седьмицу-другую надо выходить на реку. Надобно будет сшить лодочку, чтобы четырём мочно управляться с нею было.

— Сшить, как это сшить?

— А вы, поди не знаете, как мы сие учиняем. Сами увидете.

За два дня была сделана лодка — широкая и остойчивая, в качестве материала, связывающего доски были использованы еловые корни, немного проваренные в смоле. В лодке была сделана небольшая каютка, чтобы двое гребцов могли отдыхать, а двое — работать. Смолокурня, устроенная Иваном Репой и Жданом на обрыве берега Белой, дала первый продукт. Эта конструкция была проста и удобна, наколотые смольные чурки складывались в яму лучами — вниз и внутрь, сверху обкладывались щепой, поджигались. Сверху укладывали дёрн, внутри происходило медленное тление, постепенно сползающее вниз, а по устроенному жёлобу постепенно стекала полученная смола. Как пояснил Иван, этот метод самый простой и позже смолокурню устроят по иному, но так как смола нужна сейчас же, то они устроили наиболее лёгкий способ её получения.

После устроения смолокурни Вячеслав отвёл Ивана и Ждана на место, где он в прошлом году нашёл место, подходящее для поиска железных руд. Оказалось, что да, место было неплохое и с добычей можно справиться. Но всё упиралось в недостаток людей, свободных рабочих рук. Тунгусы для этой работы совершенно не годились, а рабочие мужики и так большую часть были заняты на различных работах или на охране посёлка. Поэтому сначала составили план кузницы, набросали на бумаге всё необходимое для того, чтобы устроить литейную. Вячеслав собрал тех рабочих, что знакомы были с железным делом. Таковых оказалось немного, решили пока освободить их от иных работ и сначала, устроив кузницу, попробовать повозиться с рудой.

— Есть тут железная руда, с глиною, мелким песком да известным камнем мешанная. Гибкое и жилованное железо, будем промывать руду водою, — заключил Иван Репа.

Так, сформировав и установив принципы работы команды по железу, Вячеслав теперь хотел разобраться с посылаемым на Русь Никитой. Стоило сесть и обговорить с ним и его отцом всё то, что касалось нужд посёлков. Задачу упростили до двух пунктов: люди и торговля. Людей — переселенцев согласились набирать из одного центра, дабы не заметили оного непосвящённые люди. Заниматься этим будут по новогородским весям люди Петра Авинова из самого Великого Новгорода, а в Москву отправится Никита, в гости к Савелию Кузьмину. Ему предстоит сложная задача — заставить купца раскошелиться на организацию караванов до китайских пределов, да набрать людей — торговых и ратных. Через три дня, ранее оговорённых сроков, Никита с товарищами уже отчаливал с берега реки Белой. Набрав провианта и простившись с отцом и новыми друзьями, Никита сел за вёсла. С ним уходили Сахно, а также устюжане Савелий и Дружина.

— Сахно, береги Никитку крепко — на тебя надёжа моя наипервейшая во всём, — говорил ему Иван.

— А ты, Никита, слухай его и не перечь. Помни! — Кричал уже старший Микулич сыну.

Тот встав, поклонился родителю в ответ. Через несколько минут лодка скрылась с глаз.

Ангара, июнь 7137 года, (1629).

Жалобно блеяли овцы, слышался детский плач и визгливые женские голоса. Едкий дым лез в нос, щипал глаза и Саляев машинально отшатнулся от зева дверного проёма в чуме.

— Да как они тут вообще сидеть могут? Издевательство над организмом какое-то!

В большом чуме, полностью окуренным дымом сидели, поджав ноги, вождь и шаман очередного кочевья тунгусов.

— Они ошибаются, если думают, что мы туда полезем, — выразил общее мнение Саляев.

— Твоя правда, Ринат. Неча там делать, — согласился Кузьма, сунувшийся было в чум и опрометью выскочивший оттуда.

За полторы недели пути ясачной командой было описано двенадцать кочевий туземцев: три тунгусских и девять бурятских. В каждом из них было примерно одинаковое количество людей — от двухсот до трёхсот ртов. Собранный ясак был упакован и рассортирован, да со всей тщательностью уложен на корме струга, поверх этой груды меха был накинут брезент. Шкурки соболя, горностая, белки, лисицы перекочёвывали из рук охотников в загребущие руки казаков. Каждому вождю заявлялось о том, что они отныне находятся под властью воеводы Ангарского края.

Следую установкам, полученным у Смирнова, Саляев и Кузьма Фролыч объявляли озадаченным вождям о полном запрете междоусобных войн и конфликтов. Об отмене кыштымства, о том, что все вопросы будут решать представители власти Ангарского края. Отныне, все шкурки должны сдаваться в крепости Байкальска, что расположен у Шаман-Камня. И что шаманить у священного места дозволялось только тем, кто сдали ясак. Хмурым вождям объявлялось, что нарушителей этих условий ждала печальная участь вождей Хатысмы и Немеса. На что вожди уже угодливо кивали, бесславный коней некогда сильных вождей был хорошо известен всем кочевьям на Ангаре. В качестве ложки мёда, объявлялось о том, что отныне все переписанные кочевья находились под защитой и, при случае нападения, обидчики будут караться быстро и решительно. Также в скором будущем в обмен на мех будут выдаваться железные изделия, ножи и прочая утварь, так необходимая туземцам.

— Вам должно принять это как закон Божий, а ежели будете артачиться, то пеняйте на себя или откочёвывайте отседа далече, — Кузьма наставительно говорил поселковому тунгусу, что переводил его речь вождю и шаману.

Те окончательно скисли. Однако, как и все остальные двенадцать кочевий, открытой враждебности не проявили. Конечно, они будут ещё обсуждать такие резкие перемены в своей размеренной жизни, но главное людьми Саляева уже было сделано. Новая власть показала себя.

А наиболее благожелательно настроенные к пришельцам из малочисленных кочевий, даже отпустили с ними своих сыновей — набираться опыта и учить язык новых хозяев Ангары. Таким образом, к отряду присоединилось двое молодых тунгусов. К концу второй недели этого путешествия нагруженный добычей струг вошёл в бухточку форта Байкальска, ключа от ворот Байкала, по выражению Смирнова. К сожалению, на завершающем этапе ясачная команда не обошлась без эксцессов — два кочевья дали сборщикам отчаянный отпор. По всей видимости, они были предупреждены заранее. От действий казаков и морпехов зависел общий успех предприятия, поэтому они действовали жёстко и быстро. Остатки двух кочевий покорились без слов, но и у казаков было трое пораненных стрелами, да один морпех получил ранение копьём в предплечье.

— Идёт кто-то по реке, — заглянул в горницу бородач-рабочий, — на холме хворост запалили.

— Угу, иду, — Васильев с сожалением отложил нож и только недавно начатую заготовку ладьи.

— Ещё недельку и можно начинать шашки, — бросив на стол рассеянный взгляд, Васильев снял висящий на спинке стула АКС и, захватив пару морпехов, направился к пристани. Речной кораблик уже показался.

— Да свои вроде, — предположил один их морпехов.

С поравнявшегося с причалом струга спрыгнул огромный, бородатый морпех с серьгой в ухе.

Васильев оторопев, судорожно щёлкнул затвором.

— Убили, сняли обмундирование, казаки, — вихрем пронеслось в голове мичмана.

Но за бородачом на причал спрыгнул Саляев и Николай облегчённо вздохнул.

— Здорово, Ринат! А это что за здоровяк?

— Да ты не знаешь ещё, Колян! Это наш казачий атаман Ангарского войска, правда войско ещё небольшое, но у нас всё впереди. Знакомься, Кузьма Фролыч Усольцев. Кузьма Фролыч, а это начальник Байкальского форта, мичман Николай Васильев.