"Злые сумерки невозможного мира" - читать интересную книгу автора (Колосов Александр)

5

На часах было без четверти восемь вечера, когда безбожно молодящаяся «Волга» доставила Артёма в район старого ВИЗа, к дому, выстроенному в эпоху повального увлечения квази-классицизмом. Впрочем, следовало признать, выглядел он довольно приятно — этакий российский барин, увалень-аристократ в окружении ветхих аскетов, серых и угрюмо-бежевых.

По просторной каменной лестнице, освещаемой посредством мнимо готических окон, Артём поднялся на второй этаж и решительно брякнул бронзовым кольцом по львиной бронзовой морде, намертво привинченной к тяжелой натурально дубовой двери. Звука шагов он не услышал; масляно-скользко щелкнул засов, дверь распахнулась.

— Чем обязан? — раздался покровительственно-раскатистый голос.

Человек, стоящий напротив Артёма, явно принадлежал к миру, знакомому ему по фильмам о гражданской войне. Среднего роста, жутко фигуристый, несмотря на легкую возрастную расплывчатость, с глазами цвета морской волны, человек этот излучал прямо-таки физически ощутимое добродушие. Впрочем, нотка некоего превосходства, сквозившая в его по-кошачьи бархатистом баритоне, в корне пресекала малейшее поползновение на панибратский тон. Одет он был в бархатную малиновую куртку-«венгерку» и белые полотняные брюки. На ногах — к полнейшему изумлению Артёма — индейские мокасины. Похоже, что настоящие. А лет ему было слегка за пятьдесят.

— Я к вам от Ивана Петровича, — сказал Артём.

— Тогда заходите, — согласился господин Сицкий. Иначе, чем «господин», называть его было затруднительно. — Как вас по имени-отчеству?

— Артём Геннадьевич Баца, — представился Артём, вступая на скользкий паркет прихожей. — Можно просто — Артём. Я все-таки помоложе.

Господин Сицкий неспешно затворил дверь, задвинул бронзовый засов и жестом пригласил в гостиную — просторную квадратную комнату с алебастровой лепниной по высокому потолку, с большим двустворчатым окном, затененным малиновыми шторами натурального бархата и атласной белой портьерой. Комната была обставлена пристенным гарнитуром итальянского производства и набором, состоящим из дивана, четырех кресел и бронзовоногого стола с сандаловой столешницей. В этой квартире определенно водились хорошие деньги.

Артём с удовольствием погрузился в плюшевые объятия кресла, жестом попросил разрешения закурить; хозяин молча подтолкнул к нему хрустальную пепельницу.

— А как прикажете называть вас? — спросил Артём.

Хозяин неопределенно пожал плечами.

— Вообще-то, по идее, надо бы — «ваше высочество», — сказал он, улыбнувшись, — но не обижусь и на Владимира Александровича.

— Не знал, что судьба сведет меня с титулованной особой, — улыбнулся Артём. — Но этот вечер приносит мне любопытнейшие встречи. Одно знакомство с Иваном Петровичем чего стоит!

— А вы его раньше не знали?

— Нет, — сказал Артём. И рассказал все по порядку.

Сицкий слушал, не перебивая. Видно было, что дело не нравилось и ему.

— Так, — промолвил он, когда гость умолк. — Грустная история. Что вы хотите от меня, Артём?

— Экспертизы. Нужно установить, жива ли потерпевшая. А если жива…

— Послушайте меня, молодой человек, — хмуро сказал господин Сицкий. — К чему лукавить? Кровь на полу, свидетель, кочующий из кухни в гостиную, запертая дверь… Чтобы осуществить вынос тела без его участия, потребовался бы не какой-нибудь заурядный ниндзя, а целое подразделение спецназа.

— Без участия кого? — уточнил Артём.

— Трупа, естественно. Вы детектив? Тогда должны понимать: ваш клиент своими показаниями однозначно копает себе могилу.

— Следовательно, вы априори уверены в смерти его жены?

— Я не люблю повторяться, — покачал головой Сицкий, — но, видимо, придется: это грустная история, печальная история, а если быть абсолютно точным — настоящая трагедия. Мне даже на место ехать не нужно, чтобы…

«Ясно, — подумал Артём. — Сейчас ихнее высочество начнет пудрить мозги лоху-сыщику, чтобы вытрясти из клиента побольше».

— А в чем заключается сущность трагедии? — спросил сухо.

— Да как же, молодой человек… — вздохнул Сицкий. — Впрочем…

— Нельзя ли более определенно, Владимир Александрович? — подстегнул его Артём.

— Видите ли, Артём, самая точная определенность вам вряд ли поможет. Я могу подсказать, где искать потерпевшую, но как вы осуществите поиск — вот вопрос.

— Так где же она? Жива или мертва?

— К сожаленью, жива, мой милый, — вздохнул Сицкий. — В Аду мертвых нет.

«Так, — подумал Артём. — Он еще и сумасшедший впридачу!»

— Да, — усмехнувшись, добавил старый оккультист. — Уж лучше б я и впрямь был слегка не в себе. Оно бы спокойнее, но — увы!

— Это не смешно, Владимир Александрович, — сухо заметил Артём. — Я знаете ли, следователь и тоже умею просчитывать варианты. Не надо мне на психику нажимать.

— «Сейчас ихнее высочество начнет пудрить мозги лоху-сыщику…» — сказал Сицкий. — А так умеете?

Легкий дымок «данхилла» встал Артёму поперек горла. Сицкий смотрел участливо, без иронии. Выждав, пока гость справится с нежданным недомоганием, он продолжил:

— Даже великий Шекспир понимал, что на свете существует масса непонятных явлений. Мы с вами подразумеваем разные понятия. Вы мыслите в традиционалистском стиле, а я говорю об оккультном мире.

— Мне бы попроще, — попросил Артём.

— Попроще? Ну что же, попытаюсь. Вы знакомы с теорией Вернадского?

— Что-то о мысленной сфере? Более или менее.

— А можете представить себе мир, основанный на стойком ощущении страха? Если существует мысленная сфера, почему нельзя допустить существования отражения этой сферы в материальном мире? Понимаете? Принцип перископа зиждется на двух или нескольких зеркалах. Ваше отражение появляется на втором зеркале, хотя смотритесь-то вы в одно-единственное. Вот оно — первое — и есть ноосфера Вернадского. Но, в оккультном смысле, вторичное отражение в материальном мире носит условное деление на Ад и Рай. И тот, и другой, при совпадении определенных моментов, имеют способность соприкасаться с нашей собственной физической сферой. Вам приходилось слышать о встречах с чертями, странными животными и прочими нонсенсами реальности?

— Но ведь это, простите, бред сивой кобылы!

— Конечно. Конечно, дорогой мой! — охотно подхватил господин Сицкий. — Карпатские оборотни при помощи этого бреда перекидываются во все, что им заблагорассудится. И делается это предельно просто — сквозь ноосферу проскакивают в Ад, а потом возвращаются в физический мир.

Артём автоматически полез за носовым платком — уж очень душно стало ему в прохладных покоях Владимира Сицкого.

— Вы хотите сказать, что в мире идей возможно пребывание физических тел?

— В ноосфере? Нет. Там — никогда. Но Ад и Рай, отчасти как и наш мир, представляют собой отражения ноосферы. И там возможно все, что угодно!

— Так вы полагаете…

— Да, — сказал Владимир Александрович Сицкий. — Я боюсь, что жена вашего клиента угодила в самый настоящий Ад.

— Утешили, называется, — выдохнул Артём после минутного замешательства. — И что же теперь прикажете делать?

Сицкий огорченно развел руками.

— А что тут поделаешь? Знать и уметь — вещи несоотносимые. Конечно, если вы подвергнетесь нападению в моем присутствии, я смог бы вас защитить. Но это в н а ш е м мире. Теоретически — я мог бы даже проникнуть в Ад. Только обратный путь мне неизвестен…

Недаром, ох недаром это дело вызвало у Артёма столько опасений. Чуял, что здесь не все, как всегда. И не он один. Впрочем…

— Вы говорили про оборотней… — напомнил он Сицкому.

Тот посмотрел на Артёма с ласковым вниманием психиатра, наблюдающего интересный случай «сдвига по фазе».

— Держитесь от них подальше, мой милый, — посоветовал он очень доверительным тоном. — Это не те люди, которым стоило бы доверять.

— Мой клиент мог бы хорошо заплатить…

Усталая усмешка тронула узкие губы знатока тайных сил.

— Деньги-то они возьмут, — сказал он, согласно кивая. — Еще как возьмут! Не знаю только, кто после этого вас с вашим клиентом разыскать сумеет. Лично я — не рискну. Видите ли, мой дорогой, я, так сказать, специалист по жреческой методике. Да и то не местного производства. А оборотни используют массу технологий славянской и русской магии. Рядом с ними я такой же профан, как и вы.

— Но ведь должен же быть какой-нибудь выход!

— Сто «зеленых», — ответил Сицкий.

«Ну, наконец-то!» — вздохнул Артём и тут же поежился, вспомнив про удивительные способности визави.

— Не дорого? — поинтересовался тот. — Могу скинуть.

Артём только рукой махнул.

— Тогда слушайте. Несколько лет назад группа молодых безумцев начала комплексное исследование мест соприкосновения различных сфер. В древности на этих местах, как правило, строились культовые сооружения — скиты, церкви, монастыри. Еще раньше — капища. Информацию о результатах одной из экспедиций ищите в «Комсомолке». Начните с восемьдесят седьмого и по девяносто первый.

— Понял, — сказал Артём. — Извольте расписку.

Домой он вернулся к десяти-тридцати. Соседи, следуя какой-то забугорной диете, чинно вкушали вечерний кефир с подсушенным хлебом. Их восьмилетний потомок, активно не приемлющий молочные продукты, задумчиво пыхтел над горячей чашкой турецкого чая. Духота стояла невыносимая, невзирая на настежь распахнутые окна.

— Привет, — сказал Артём. — Как я вчера? Не бузил?

Сосед Игорёша, молодой лысоватый блондин в золоченых очках, полосатой майке и брезентовых шортах, отрицательно помотал головой.

— Только ругался, да и то шепотом. Как у тебя? Все по-прежнему?

Артём улыбнулся, хотя выглядело это не очень-то оптимистично, с кислинкой.

— Да есть одно дельце…

— Такое дохлое? — посочувствовала соседка Любаша.

— Более чем…

— Лишь бы заплатили, — утешила соседка.

— Это вряд ли, — вздохнул Артём.

В комнате творился полный бедлам. Кое-как прибравшись, Артём поменял постель и принял обжигающий душ. С утра предстояла напряженная бумажная работенка, столь же нелюбимая, сколь необходимая. Следовало выспаться. Он долго лежал, старательно вслушиваясь в автомобильный уличный гул, действующий на него примерно так же, как на иного добрая пригоршня люминала. Но сон не шел. Конечно, даже в самые дремучие застойные годы Артём смутно подозревал, что мир гораздо сложнее, чем представляли его преподаватели диалектического материализма, но чтоб настолько! С другой стороны, какими бы способностями не обладал господин Сицкий, вся эта его теория пока что ничем не подтверждалась и вполне могла оказаться всего-навсего одним из способов сравнительно законного изъятия гонорара из небрежно застегнутого кошелька. Артём никогда не интересовался вопросами религии, он с трудом улавливал разницу между католиками и православными, а о концепции переселения душ знал только то, что известный бард сообщил в своей популярной балладе. Противопоставить Сицкому он ничего не мог, и не исключено, что тот этим воспользовался. На этой успокоительной ноте Артём и заснул.

С утра он первым делом востребовал назад свой автомобиль, съездил на заправку, позавтракал, позвонил клиенту.

— Вы хоть что-нибудь прояснили? Ну хоть что-нибудь? — донеслось из трубки.

— Качаю шанс, как и обещал, — сказал Артём в ответ. — Дело оказалось еще сложнее, чем представлялось. Нет, мое слово — закон, сделаю, что смогу.

В «Белинке» ему выдали могучую кипу подшивок и том исторической энциклопедии на букву «С». С него Артём и начал. Оказалось, что Владимир Александрович Сицкий, если, конечно, был тем человеком, за которого себя выдавал, действительно мог претендовать на княжеский титул. Его род входил в клан Романовых-Кобылиных и принимал активнейшее участие в интригах Смутного Времени. Как криминалист Артём давно подозревал Романовых в развязывании всероссийской бучи XVII века. А в свете вчерашней беседы действия бояр-заговорщиков приобретали в глазах Артёма довольно странный оттенок.

Он хмыкнул и переключился на подшивки «Комсомольской правды». Шелест газетных страниц вдруг напомнил ему шорох сыплющегося песка. Казалось, само время заговорило своим тихим невнятным шепотком, исполненным смутного предостережения: «Не лезь… не лезь…». Артём не верил в предчувствие, а интуицию считал выводами подсознательного компьютера, мгновенно обрабатывающего комплекс малозаметных фактов. Тряхнув головой, он отбросил сомнения и удвоил темп работы.

Его старания увенчались успехом. Ухватить фортуну за хвост — это уже кое-что; оставалось, правда, самое сложное — осторожно и цепко тянуть его до появления реального результата. Оседлав телефон переговорного центра, загрузив карман полной пригоршней жетонов, он плотно приступил к осаде редакции. Бесстыжий аппарат с веселым звонким смешком глотал металлические кругляши один за другим, записная книжка заполнялась строчками промежуточных координат… Есть!

— Простите, пожалуйста, — ласково пропел Артём, — это не вы писали об экспедиции в карпатский монастырь? Да! Да! Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы дали мне координаты руководителя группы.

— Погиб, — ответили из Москвы.

— Его помощника…

— Скончался.

— Ну хоть кто-нибудь остался в живых? — сумрачно уточнил Артём. И услышал в ответ:

— Живые, конечно, есть…

— Как бы мне их найти? — обрадовался Артём.

— Это предельно просто, — буркнул недовольный голос. — Звоните на Канатчикову Дачу; номера в справочной!

…Нужно было что-то делать, искать другой след, выцарапывать из черного клубка новую нить, но взгляд застилало туманом разочарования, и ухватиться было категорически не за что. В самую пору набрать номер Евдокимова и посоветовать ему плюнуть на залог и срочно уносить ноги. Судьба снова жестоко подшутила над отставным следователем: поманила, подразнила, а когда он клюнул на ее обольстительный призыв — метко и беспощадно, будто старая бывалая шлюха, лягнула прямо под ложечку. Спокойно! Спокойно!

В киоске на углу он купил две двухлитровые пластиковые «торпеды» английского пива «Монарх», баночку маринованных огурцов, жесткой копченой колбасы и две коробки лососевой икры. Для непутевого отпрыска зверски интеллигентных соседей, в подобные минуты составлявшего ему иронично-сочувствующую компанию, в том же киоске были приобретены полуторалитровая бутылища «Фанты» и несколько пачек разноименной жвачки. Подобно ему самому, Никитка задарма не сочувствовал, за что Артём его тихонечко, незаметно презирал, в той мере, в какой настоящий «профи» презирает малоопытного «любителя».

Когда он, нагруженный продовольствием и напитками, пыхтя от сдвоенного — душевного и физического — дискомфорта, наконец взобрался на свой родной третий этаж, его уже поджидали. Одного взгляда на человека, скромно присевшего на приятно прохладный бетон подъездной лестницы, было достаточно, чтобы признать в нем представителя множащейся и расцветающей низовой придонной прослойки. Одет он был в относительно чистые брюки и почти новую трикотажную футболку, тщательно побрит и старательно причесан, однако неуловимый, но реально ощутимый привкус босяковщины пронизывал, казалось, не только его самого, но и вполне респектабельную лестничную площадку.

— Артёму Геннадьевичу наш пламенный комсомольский привет! — бодро продекламировал бомж, отрывая от гостеприимной ступени тощую бродяжью задницу.

— Гусь? — удивился Артём. — Вот уж — кого не ждал, то и явился! Тебе чего?

— Дело есть, — сказал Гусь. — На два миллиёна.

— Он тут часа два трется, — подтвердил Никитка, высовывая из прихожей розовый веснушчатый нос. — Вас спрашивал, все пытался в квартиру пролезть.

Первобытная донская злоба лишь на мгновение проскользнула в глазах Артёма, но Гусь ее заметил.

— Никуда я не лез, — сказал с обидой. — Ты-то меня хорошо знаешь, лейтенант, за мной криминала нет, и не было никогда. Конечно, я понимаю, моя рожа на детей действует однозначно, но я-то думал, что ты дома, просто никого видеть не хочешь.

— А с чего это ты так решил? — хмуро полюбопытствовал Артём.

— Да уж есть с чего, — уклонился Гусь. — Говорю ведь — дело у меня. Впустишь?

— А если нет?

— Решать, конечно, тебе, — предупредил Гусь. — Но учти — плакать будем вдвоем.

Он нагнулся над потертой хозяйственной сумкой и гордо продемонстрировал бутылку молдавского коньяка:

— Видал? Два дня — ни капли, чтобы не с пустыми руками! Врубаешься?

Да, для Гуся это был подвиг неслыханной самоотверженности. В дни их последней встречи он пил все, что горит. Что не горит — тоже.

История его падения была вполне заурядной, удручающе банальной. Жил-был рядовой советский инженер, ну, не совсем рядовой, а подающий большие надежды. Была у него любимая живая работа, красавица жена и двое чудных ребятишек. И все это ухнуло в тартарары, когда выяснилось, что все его достоинства заключены исключительно в длинных, хорошо сформированных ножках его драгоценной супруги, каковые она неоднократно и весьма охотно предоставляла в распоряжение вышестоящих и руководящих… На свою беду нынешний Гусь — а по тем временам Пал Палыч Гуселетов — в один прекрасный момент очутился в кабинете одного из этих руководящих, причем в то самое время, когда его любезная находилась, так сказать, при исполнении своего интимного долга…

Рассказывать о том, что устроил этот крупный мужчина в кабинете «друга семьи», вряд ли особенно необходимо. Хорошо, что располагался кабинет, как и положено, в бельэтаже, так что дело закончилось набором сильных ушибов и психологическим шоком. Для потерпевшего. Гуселетов же сломал себе жизнь. Будучи по натуре человеком порядочным, жилье он оставил семье. С работы выперли тихой сапой. А где еще найти утешение убитому горем рассейскому мужику, прочно засевшему под тонким слоем культурного грима в каждом из нас, как не на дне граненого стакана? А переход со дна стаканного на дно социальное — дело верное, хотя и не на все «сто».

Его дважды привлекали за бродяжничество, и оба раза судьба сводила его с Артёмом. Криминала за ним действительно не наблюдалось, а кроме того, его взгляды на жизнь были весьма занимательны, так что вместе они провели времени больше, чем многие из закадычных друзей.

— Ладно, — сказал, подумав, Артём. — Даю тебе сорок минут, — и ногой отодвинул дверь вместе с Никиткой.

— Ты мне только сорок секунд предоставь, — пробурчал Гусь, входя, — потом умолять будешь, чтоб остался.

Никитка разочарованно смотрел им вслед, он крепко подозревал, что задушевной беседы с «шерлоком холмсом» сегодня ему не видать. Но его бурная грусть тут же испарилась, стоило Артёму подбросить в воздух пачку «LM».

— Неважно живешь, лейтенант, — говорил между тем господин Гусь, водружая коньяк на журнальный столик. — Не многого ты добился в мое отсутствие.

Артём выставил два толстодонных чешских стакана и коньячную рюмку. Повздыхав, распечатал икру и огурцы, нарезал колбасу и хлеб…

— Мне тоже рюмку давай, — сказал Гусь. — Хочу быть в форме.

— Ты что? Всерьез думаешь, будто я твое пойло глотать стану? — огрызнулся Артём и налил себе пива.

Бомж медленно потянул рюмку ко рту, с вожделением вдыхая ароматы дубовой древесины, истово, словно причащаясь, выцедил коньяк до капли.

— Потому и живешь ты паршиво, лейтенант, что зажрался, — промурлыкал он, блаженно откидываясь на спинку кресла. Артём невольно отметил про себя, что накидушку придется выбросить: кто его знает, какие бациллы свили гнездо в одежде бродяги? — Ты ведь не ловчишь, не воруешь. Тебе, как честному работяге, надо жидким чайком глотку споласкивать. А ты дармовым коньяком брезгуешь.

Артём, следуя примеру собутыльника, медленно, маленькими глотками выдул стакан пива и принялся намазывать икрой полупрозрачный лепесток «бородинского».

— Закусывай, — сказал он Гусю. — И выкладывай, зачем тебя сюда занесло.

— Сначала дело, — ответил Гусь, — со жратвой успеется. Я промышляю «пушниной». Вчера рыскал в торговом центре и услыхал прелюбопытнейший разговор. На твое счастье, лейтенант, с добычей намедни было негусто, так что был я свеж и трезвёхонек на загляденье.

— Собеседников знаешь? — спросил Артём, запивая бутерброд изрядной дозой темного бархатистого пива. Пиво было относительно холодным, потому что киоск располагал вместительным холодильником.

— Одного знаю, — сказал Гусь, бережно извлекая из красной бумажной пачки длинный, хорошо сохранившийся окурок. — Угости огоньком ценного информатора.

Артём чиркнул зажигалкой.

— Ты помнишь Штокмана? — сказал Гусь после долгой, глубочайшей затяжки. — Второго не знаю, но понимаю так, что это кто-нибудь из приятелей твоего нынешнего клиента: здоровый такой лосина с «пушкой» под пиджаком.

— О чем речь вели? — насторожился Артём. При ведении дел Штокман разборчивостью не отличался. Нынче они играли в одни ворота, но кто его знает, что у него на уме?!

— О чем? — ухмыльнулся Гусь. — Да ни о чем. Обычные иудины штучки. Сломок любопытствовал насчет того, сможешь ли ты вытащить клиента. Между прочим, отзывался о тебе весьма уважительно. Штокман тоже, но утверждал, что даже тебе ничего не светит, потому что дело с явным инфернальным оттенком.

— С каким?

— Ну, с дьявольским, чтоб тебе понятнее было. При этом ссылался на мнение Эдуарда.

— Ясно, — сказал Артём, а про себя тихонько удивился интуиции хронического капитана. — И что?

Гуселетов довольно прижмурился, наслаждаясь ядовитой крепостью «Примы».

— А ты меня впускать не хотел, — попенял он в ответ. — С лестницы спустить собирался.

— Замнем, — предложил Артём.

— Сперва извинись.

— Пока не за что. Изыскания Штокмана меня занимают в очень незначительной степени.

— Ладно, — сказал Гуселетов. — Возможно, тебе будет интересно узнать, что он затевает у тебя за спиной, но это не главное.

Артём смотрел тяжело, исподлобья, хруст маринованного огурчика показался посетителю хрустом зубов. Не исключено, что и его собственных, в перспективе. Гусь быстро наполнил коньяком рюмку и опрокинул ее в горящие глубины алкогольного естества. Галлюцинация исчезла, теперь собеседник выглядел хмуро, но не столь угрожающе.

— Ну, — поторопил он Гуселетова, взявшегося за колбасу.

— Насколько я понял, Штокман подбивает свидетелей на сговор.

— Ссылаясь на «отключку» клиента?

— Да. Была драка, и потерпевшая убежала.

— Ловко, — одобрил Артём.

Гуселетов посмотрел ему прямо в глаза и усмехнулся.

— Он забыл, с кем играет в команде, я полагаю? — спросил с откровенной подначкой.

— Правильно полагаешь, — подтвердил Артём. — Клиент клиентом, но девушку надо найти. Вопрос престижа.

Гуселетов налил полстакана и сделал хороший глоток.

— На это я и рассчитывал, — сказал он. — К делу. Ты мне двести баксов, я тебе — спеца по инфернальным вопросам.

— Спец у меня уже есть, — Артём стряхнул пепел в пасть бронзового льва, стоящего на задних лапах между собеседниками. Не хотелось думать о том, что двухсот рублей, выброшенных на эту безделушку, сегодня хватило бы дней на пять. — Ты мне докажи, что твой моего круче.

Бомж зачем-то оглянулся на дверь, придвинулся ближе.

— Субъект, о котором я тебе говорю, ходит в Ад. А твой?

Артём прикрыл глаза, сдерживая радостный вопль плотно стиснутыми зубами. Слух напряженно ловил тяжелое дыханье Гуся.

— Для тебя и полдня без опохмелки — Чистилище, — хмыкнул Артём, беря стакан.

— Быстро ты навострился цены сбивать. — В зрачках Гуся затаилась неизъяснимая бездна иронии. — Вот только захлебываться нужно поменьше, да волосы подлиннее отпустить.

— А это еще зачем? — удивился Артём.

— Чтобы уши прятать, если торчком встают! — Гуселетов не спеша вынул сигарету из артёмовской пачки, закурил и, откинувшись на спинку кресла, с безнаказанностью единственного свидетеля бросил на стол зажигалку. Артём смолчал, ожидая продолжения, но Гусь молчал тоже — он прочно владел создавшимся положением и явно подчеркивал это.

— Что ты со мной в игрушки играешь? — сдался сыщик. — Колись!

— Денег не вижу, — ответил Гусь.

— Да зачем тебе столько? Отберут ведь. А не отберут — горячку схлопочешь.

Гуселетов, не торопясь, отхлебнул из стакана и, зажав сигарету в зубах, принялся за изготовление чудовищного сэндвича: намазал два куска хлеба толстым слоем икры, накрыл пластиками колбасы, а сверху пришлепнул кружки огурцов, затем соединил куски вместе.

— Я собираюсь завязать, — сообщил он Артёму, наполняя стакан. — Пью последнюю и, заметь, в приличной компании. Вздрогнули!

Загипнотизированный сыщик чокнулся со своим бывшим подследственным.

— Встретил я недавно хорошую женщину, — с чувством сказал Гусь. — Красивая, молодая… по крайней мере для меня. У нее в Истоке нечто вроде частного детского сада. Ну, то да се… пообщались, поговорили… Детсад — дело хлопотное, без мужика — почти невыгодное. А какой из меня работник, когда с утра до вечера руки — будто отбойный молоток?! Хватит! Надоело! Завязываю!

— А как же свобода? — подначил Артём. — Помнишь, как ты мне насчет нее соловьем заливался?

— Дурак был, вот и заливался, — помрачнев, ответил Гуселетов. — Не отрекусь — грешен. Но человек — не ангел. Не божественным разумом жив, сердцем трепещущим. Что на сердце, то и в голове. А в сердце у меня тогда пусто было. Поверь старому бродяге, лейтенант: для человека свободы нет. Я не шучу, на своей шкуре испробовал, своими мозгами дошурупил: человек без обязанностей хуже змея. Единственно возможный вариант свободы — это выбор души, кем ей быть: Сатаной или Человеком. В высшем понимании принцип воли означает только одно — способность осознанного причинения Зла.

— Ого, куда тебя занесло! — ухмыльнулся Артём. — Уж не адопроходец ли тебя на эту мысль натолкнул?

— Он тоже, — угрюмо ответил Гусь. — Весной я обитал в дачных поселках: сегодня там, завтра здесь. И в конце апреля набрел на один особняк. Дворец, понимаешь ли, а оградка плевая, можно сказать — никакой. Откуда мне было знать, что у него собаки ученые и по пустякам не визжат?! Перемахнул изгородь, тут они меня и взяли в клещи, сбили с ног, прижали рожей к земле… Все, думаю, пришел мой смертный час — загрызут. — Он хватанул добрую дозу успокоительного и продолжал, заметно повеселев. — На мое счастье, хозяин дворца был дома, и охрана не дремала — откуда ни возьмись нарисовались два добрых молодца и освободили меня из собачьих клыков. Ну, скажу тебе, лейтенант, и хоромы же у него! А пойло! А закусь! Был он изрядно во хмелю. и по этому случаю обрадовался захожему человеку, даже такому, как я. Говорил он мало и путано, больше пил, но и того, что я услышал, оказалось довольно, чтобы волосы дыбом поднялись. Согласись, лейтенант, что не каждый день встречаются люди, посещающие Ад так же просто, как мы сортир!

— Это в Аду, что ли, капитал себе сколотил? — перебил Артём.

— Посредством своих путешествий, — кивнул Гусь. — Я плохо понял, поскольку был уже изрядно «под шафе», но за экспедиции платят ему сумасшедшие бабки.

— Кто?

— Да все, у кого они есть! — огрызнулся Гусь при виде скептической физиономии собеседника. — Просидели мы с ним, сколько, даже не знаю, залили изрядно и слопали груду всевозможных деликатесов, а потом отправили меня восвояси с бутылкой виски, батоном колбасы и предостережением насчет вторичного появления. В другой раз нарисуешься, говорят, собакам скормим. И помалкивай.

Он аккуратно, почти нехотя, допил стакан и запустил зубы в свое кулинарное сооружение.

— Виски я обменял на ведро браги, — продолжил, насытившись, — и помалкивал, пока не услышал про твои затруднения. Вот тогда все и сошлось. Есть под Кунгуром старушенция, которая, по слухам, освобождает организм от алкогольной зависимости. Соображаешь, лейтенант? Хочешь — пьешь, не хочешь — плюешь. Красотища! Но и берет два «лимона» по-старому. Да еще дорога в оба конца, да прожитье… Короче, как ни крути, двести «зеленых» надо иметь. И дашь их мне ты, лейтенант! За консультацию. Или за информацию — это, как хочешь, так и решай.

Артём вылил в стакан остатки пива. За разговором и не заметил, как опорожнил первую «торпеду». История, рассказанная Гуселетовым, очень походила на правду, да и не осмелился бы Гусь, зная характер Артёма, врать для обычной корысти. Уж очень плохо могло это для него кончиться. А с другой стороны, чужих денег не жалко — пускай берет. Лишь бы впрок пошли.

— Короче, сделаем так, — сказал строго. — Под мое честное слово даешь координаты. Завтра на вокзале перед отбытием получаешь билет и деньги, вручаешь расписку. Но учти, Гусеныш, если от тебя хотя бы отдаленно попахивать будет… ты у меня вместо «бабок» получишь!..

Ответ был вполне в гуселетовском духе: полупустая бутылка «Белого аиста» со свистом выпорхнула в раскрытое окно. Проделав сию незамысловатую операцию, Гусь открутил голову пластиковой «торпеде» и налил в стакан «Фанты».

— Договорились, — сказал он, вынимая из кармана грязноватый листок бумаги, аккуратно сложенный вчетверо. — А зовут его, на предварительной стадии, просто — Большой.