"Фантастика-1971" - читать интересную книгу автора (Смирнов Сергей, Павлов Сергей, Подольный...)

СЕРГЕЙ ПАВЛОВ Чердак вселенной

1

Приятный голос:

— Нет, я не спал. Томит меня предчувствие беды… Оседланы ли кони?

Настороженное фырканье коней, звон сбруи. Менее приятный голос:

— Все сделано, как приказать изволили вы, сударь.

— Тогда в дорогу. Пусть звезды нам осветят ранний путь.

Крик совы и легкий ветерок с ночными запахами трав. Приближающийся конский топот. И вдруг как выстрел:

— Не торопитесь, шевалье!

Голос нехороший, резкий. Перестук копыт и храп осаженного на скаку коня.

— Граф де Ботрю?!

— Он самый! К вашим я услугам. Продолжим давешний приятный разговор.

— Мы будем продолжать на звонком языке клинков!

— Луна взошла — вот славно!..

— Я готов!

— Я тоже полон нетерпенья.

— Граф, защищайтесь!

Зазвенела сталь

Глеб с трудом приоткрыл тяжелые веки, перевернулся на живот и выглянул поверх подушки. Светила красноватая луна. Граф, сбросивший камзол и шляпу, теснил шевалье. Глеб посмотрел на часы — была половина третьего ночи по условному времени околосолнечных станций. Шпага, выбитая из рук шевалье, натурально звеня, откатилась к журнальному столику. Глеб запустил подушкой в дуэлянтов, промахнулся — подушка пролетела сквозь конский круп и повисла на рожках виофонора. Звук и запах исчезли. Глеб уронил голову на упругое изголовье и отвернулся к стене.

— Вставайте, сэр, — пробормотал он, закрывая глаза, — вас ждут великие дела на чердаке вселенной…

Это была чепуха. Которая, впрочем, когда-то имела большое значение.

Он снова заснул. Теперь он брел по гулкому лабиринту туннелей. И будто бы это не обычные переходы станции «Зенит», прямые и светлые, а пыльные извилистые туннели из черного альфа-стекла. И все-таки это был «Зенит».

Он брел в поисках выхода, сворачивал в боковые проходы направо, налево — пусто и неуютно вокруг, прохладно и сумрачно…

Выхода не было — туннельные переходы уводили в глубь астероида дальше и дальше, кончилась гладкая черная облицовка, потянулись грубо обработанные стены в толще ожелезненных недр. Он понимал: надо как можно быстрее наверх, в диспетчерскую, а получалось почему-то наоборот — все глубже и глубже, в самые глухие закоулки станции, о существовании которых он раньше не подозревал.

Наконец он входит в зарешеченный зал, очень знакомый зал, но безлюдный и темный… и узнает виварий. Не слышно обычных шороха, визга, возни, а в дальнем конце прохода между решетками ограждений смутно виднеются две мешковатые, фигуры с большими круглыми головами. Кто это здесь?… И почему в вакуумных скафандрах?

Прозрачные забрала откинуты вверх, из гермошлемов блестят настороженные глаза. Это Клаус и Поль — два подопытных шимпанзе, те самые Клаус и Поль, которых вчера должны были транспозитировать на «Дипстар», к орбите Сатурна… В поднятой лапе Клаус держит странный квадратный предмет, и под этим предметом что-то раскачивается, щелкает, а на тонкой цепочке — фигурная гиря… и вдруг открывается маленький люк, и забавная птичка шипит и жалобно стонет: ку-ку, ку-ку… Великий космос, это часы!

Стрелки анахронического механизма показывают время начала эксперимента. Пора… «Ну-ка, ребята, марш в лифтовый тамбур, да поживее!» Клаус и Поль ковыляют, пыхтя от усердия. Часы Клаус тащит под мышкой, гиря на длинной цепочке волочится следом: «Зачем тебе это, старик? Брось их!..» Клаусу жаль расставаться с часами, но ничего не поделаешь, надо оставить — приказано.

Втроем заходят в кабину лифта и долго падают вниз. Поль беспокойно ухает, вертится, строит гримасы. Клаус угрюм, но спокоен; он стар, и у него необычные для шимпанзе глаза — редко можно увидеть у обезьяны светлые глазные белки. Смотрит вопрошающе в упор, почесывая затянутой в перчатку лапой затылок шлема. «Ну что здесь непонятного, старик? Вы отстали от графика ровно на двадцать четыре часа. На «Дипстаре», должно быть, сходят с ума от беспокойства, потеряны целые сутки, а ты и Поль даже еще не на старте!» Лифт тормозит. Свертывается гибкая дверь, обнажая стену из черного альфа-стекла. Участок стены уходит вниз, и открывается ход в святая святых «Зенита» — камеру гиперпространственной транспозитации.

Ворчливый Поль неохотно взбирается на стартовый когертон — небольшое слабо вогнутое альфазеркало. Клаус медлит. «Смелее, старик! Тебя нервирует Поль, понимаю: ты привык стартовать в одиночку. Но ничего не поделаешь; надо вдвоем, таковы условия эксперимента. Ты у нас ветеран, и кому же, как не тебе… Ну вот и отлично. Будь умницей и будь здоров. Передавай привет ребятам с «Дипстара»!» Предупредительный гудок, броневая плита идет на подъем. Последний взгляд через плечо на перепуганных ТР-перелетчиков: каждый из них на своем когертоне — порядок.

Ход перекрыт. За спиной метровая толща альфа-брони, а впереди, на расстоянии полушага… опустевший ствол лифтовой шахты. Трудно поверить, но факт: кабина лифта исчезла.

Очень мило, но что же делать в такой ситуации?

Ну-ну, не надо паники! Главное, устоять на ногах в момент ТР-запуска, иначе все закончится очень эффектно: вверх тормашками в шахтный колодец.

Мягкий толчок и мгновенная дурнота. Это цветочки — первый цикл транспозитации, малая тяга.

Ягодки впереди…

Толчок — искры из глаз!

Окружающий мир, уродливо вытянутый по вертикалям, медленно поворачивается на тонкой оси…

Со скрипом и гулом. Ужасно медленно и тяжело…

Мышцы тела свинцово наполнены нервной усталостью, но это уже не страшно — главное, устоял. Черная плита сдвигается с места и с мягким шорохом ускользает вниз, открывая квадратный зев прохода. И сразу — очень нехорошее предчувствие.

В камере, на полу, обрызганном заледеневшей кровью, лежит большой продолговатый сверток…

Поль? Или Клаус?… Клаус.

Поль прошел в гиперпространство — когертон номер два благополучно исчез. Это старик не прошел. Его когертон возвышается одиноким зонтиком, припорошенным инеем. А Клаус… лежит на полу. Вернее, то, что несколько минут назад было Клаусом. Сейчас это просто вывернутый наизнанку скафандр, облепленный тоже вывернутой наизнанку плотью.

Монополярный выверт… Результат незавершенной транспозитации.

А тишина… Будто после оглушительного взрыва. И тишину неожиданно нарушают знакомые звуки: что-то шипит и щелкает.

Птичка деревянная щелкает… Скачет, носится туда-сюда по краю когертона, жалобно стонет: ку-ку, ку-ку…

Высоко над головой смутно поблескивают в полутьме глянцево-черные арки эр-умножителей — конечная ступень огромного технического комплекса. От самого верха до самого низа — одиннадцать этажей хитроумно организованной материи. От купола диспетчерской до когертонов. До свертка, лежащего на полу…

«Ничего-то у нас не выходит», подумал Глеб. И вдруг отчаянно выругался.

От крика проснулся.

Приходя в себя после пережитого кошмара, Глеб лежал с открытыми глазами неподвижно.

Настроение катастрофически падало. Состояние духа, более созвучное ночному кошмару, чем это, просто трудно было себе представить. И виноват в этом не Клаус, который жив и здоров, и не вчерашний эксперимент, который прошел без сучка и задоринки, если, конечно, взглянуть сквозь пальцы на маленький, но позорный гравифлаттер, устроенный Кветой в самый последний момент транспозитации. И вообще, в последние два месяца все идет удивительно гладко и скучно, если не брать во внимание знаменитый, но никому не нужный эффект перерасхода энергии на малой тяге…

Покончив с утренними процедурами в душевой и каюте, Глеб оделся и вышел в туннель. Постоял у дверей спортивного зала.

«А ведь отпрыгались… — подумал он. — И все великолепно понимают, что отпрыгались, но делают вид, будто бы еще не все потеряно. Смотрят в рот Калантарову, ожидая новых пророчеств. А Калантаров смотрит в пространство и понимает, что оно оказалось позабористей наших сверхгениальных идей. Или не понимает?…» Где-то рядом зашелестел вентилятор. Глеб зябко поежился и побрел вдоль туннеля. Начало каждого дня вот так, вдоль туннеля.

Условное начало условного дня, который, строго говоря, не день, а сплошной круглосуточный полдень… Надо решаться. Кончать с этой жизнью астероидального троглодита, по примеру Захарова и Халифмана возвращаться на Землю, менять профессию, пока не поздно. Как бы это поделикатнее объяснить Калантарову?

Незаметно для себя Глеб ускорил шаги — почти бежал, прыгая через овальные люки. Голова полна вариантов воображаемого спора с Калантаровым. Десятки аргументов «за» и «против». Полновесные — за, худосочные — против. Калантаров повержен, разбит, припечатан к стене. Но оппонент великодушен: протягивает руки и говорит на прощание что-то такое трогательно-благородное, от чего глаза Калантарова тоже становятся влажными.

— Они безутешно и долго рыдают друг у друга в объятиях, — вслух подытожил Глеб. Для полноты ощущений добавил: — И шумно сморкаются.

Он с ходу перепрыгнул открытый люк гравитронного зала, но вернулся, вспомнив, что сегодня нужно раздобыть у гравитроников клайпер.