"Грани Нижнего Мира" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег)

Глава 9 Инна. Сны и явь

Совершив короткий переход всего лишь через десяток «лоскутов», мы покинули Трактовую Равнину и оказались на перевале у входа в широкую долину, окружённую с трёх сторон горными цепями. В её центре находилось небольшое озеро, куда впадали две сбегавшие с гор речушки, а невдалеке на возвышенности стоял замок. Верхушка одной из трёх его башен была словно срезана ножом, две другие были целы, но покрыты каким-то чёрным налётом, вроде копоти, а в крепостной стене местами зияли проломы. Обширное пространство в радиусе добрых двухсот метров вокруг замка было почти полностью лишено растительности, лишь кое-где виднелись маленькие островки зелени — и это в марте месяце, который в южном полушарии Истры, где находилось княжество Верховинское, соответствовал середине лета. Даже за двадцать шесть лет, прошедших со времени Прорыва, природа не смогла залечить все раны, причинённые ей чуждыми, враждебными земной жизни силами. Правда, остальная часть долины, которая пострадала меньше, уже вернулась в своё естественное состояние, но на её роскошных лугах не паслось ни единого стада овец — верховинцы по-прежнему считали это место прóклятым и обходили его десятой дорогой.

Владислав сложил ладонь козырьком, прикрывая глаза от лучей утреннего солнца, и пристально всмотрелся в громаду замка.

— Гм-м, — немного озадаченно протянул он. — А я думал, что здесь остались только развалины.

— Да, умели в старину строить, — отозвался ехавший рядом с нами молодой князь Светозар. — Отец давно собирался снести этот замок, но никак не мог решиться. У меня тоже рука не поднимается — всё-таки здесь жило семнадцать поколений наших предков.

— А зачем его сносить? — спросила я. — Ведь, насколько я могу судить, замок пострадал не очень сильно, его ещё можно отстроить и привести в жилой вид. Ну а следы Прорыва со временем исчезнут с лица земли.

Светозар внимательно вслушивался в мою речь, состоявшую из мешанины польских, украинских и русских слов, произносимых на здешний манер. В отличие от Владислава, я не стала изучать истрийский под гипнозом, полностью положившись на его близость к другим известным мне славянским языкам. С пониманием собеседников никаких проблем у меня не возникало — за восемь месяцев жизни в Вечном Городе, где в ходу было несколько десятков разных языков и наречий, я научилась не обращать внимания на произношение и узнавать знакомые слова в любой «упаковке», а смысл незнакомых угадывать, что называется, на лету, по контексту. А вот истрийцы, жившие обособленно, в моноязычной среде, подобной практики не имели, и нередко в разговоре с ними мне приходилось по несколько раз повторять свою мысль, формулируя её так и этак. Благо родные Владислава быстро привыкли к моей манере изъясняться и уже без труда понимали меня с первого раза.

— С земли-то следы сотрутся, — спустя пару секунд ответил Светозар. — Но не с памяти людской. Эта долина ещё не один десяток лет будет считаться проклятой и никакой богобоязненный человек не согласится здесь жить.

— И правильно, — заявил Леопольд, который в данный момент исполнял обязанности коня Владислава. — Это плохое место. Я бы не хотел здесь долго оставаться.

— Я тоже, — вставил словечко его сын, молодой пегий жеребец по имени Баз, на котором ехал Шако. — Замок нехороший. В нём нельзя жить.

(Вообще-то при рождении он был наречён Владом, в честь моего мужа, но поскольку из-за сходства имён часто возникали недоразумения, Леопольд в конце концов принял решение поменять имя сынишки на Базилио — или, сокращённо, Баз.)

Светозар усмехнулся:

— Устами котов глаголет истина. Жаль, конечно, сносить родовую твердыню, но ничего другого не остаётся. Ведь её вполне могут облюбовать разбойники или, ещё хуже, сатанисты. Слухи об этом уже ходят: поговаривают, что как-то ночью в конце ноября в долине видели огни. Не знаю, правда это, или крестьянам только померещилось — у страха, как известно, глаза велики, — но в любом случае приятного здесь мало. Уж лучше уничтожить замок, чем допустить, чтобы он превратился в чей-то притон.

— Да, действительно, — согласилась я.

А Владислав, судя по всему, собирался предложить брату помощь в сносе замка — для нас не составило бы большого труда за каких-нибудь четверть часа стереть эту каменную громаду в порошок. Но в последний момент он передумал, сообразив, что тем самым невольно окажет на Светозара нажим, вынудив его к принятию того или иного решения. Деликатность ситуации заключалась в том, что мой муж, как старший сын Огнеслава и Марьяны, имел больше прав на княжеский престол, чем его младшие братья, и хотя все понимали, что Владислав нуждается в отцовском наследстве, как рыба в зонтике, тем не менее в его присутствии Светозар чувствовал себя немного неуверенно. Но, поспешу заметить, не питал к нему никакой враждебности или хотя бы ревности.

Наш отряд начал спуск в долину, к заброшенному замку, где двадцать шесть с лишним лет назад родился Владислав и откуда два месяца спустя он был похищен Ривалом де Каэрденом. Мы ехали в середине колонны, а в голове и хвосте следовало по три десятка инквизиторов, закалённых в схватках с нечистью бойцов. Они сопровождали нас от самого Вечного Города и за это время успели изрядно надоесть нам своим постоянным присутствием, своей чрезмерной опекой. Ференц Карой приходил в ужас от одной только мысли о том, что мы можем попасть в какую-нибудь переделку, поэтому приставил к нам в качестве телохранителей сотню отборнейших воинов, которым было поручено беречь нас как зеницу ока. Лично я считала это напрасной тратой сил: если на родине мужа нам суждено влипнуть в очередную историю, как это случилось на Агрисе, то мы непременно влипнем в неё, хоть бы нас охраняли и десять тысяч инквизиторов.

На Истру мы прибыли девять дней назад, потратив на дорогу без малого два месяца. Владислав, который рассчитывал уложиться в шесть, максимум в семь недель, был этим очень недоволен и винил в медлительности женскую часть нашего отряда. Хорошо хоть, что свои претензии он держал при себе и публично их не высказывал, а ограничился лишь тем, что нашёл виноватых и втихомолку вешал на нас всех собак — в смысле, относил на наш счёт любые задержки.

Отчасти он, конечно, был прав — но только отчасти. Я не снимаю с себя и своих спутниц ответственности за несколько потерянных дней на последнем отрезке пути, когда близ Основы мы покинули Главную Магистраль и поехали по дикой Равнине. Однако Владислав, помимо тех нескольких дней, вменял нам в вину ещё и добрую неделю задержек на Магистрали, а это была полная чепуха. По Магистрали мы путешествовали паровым поездом — самым быстрым видом транспорта на Гранях, и хотя по современным земным меркам его скорость можно смело назвать «черепашьей», здесь это был настоящий экспресс. К тому же нам была предоставлена «зелёная улица», все остальные поезда уступали нашему дорогу и порой по несколько часов простаивали на станциях, ожидая, когда мы промчимся мимо, — так что утверждения Владислава, что мы могли бы ехать быстрее, лишены всяких оснований… Имеется в виду, всяких разумных оснований, так как предложение мужа делать остановки лишь для пополнения запасов продуктов и топлива разумным назвать нельзя. Ладно ещё, если бы речь шла о нескольких днях или, в крайнем случае, о неделе, но провести больше месяца в тесном замкнутом пространстве, ограниченном тремя вагонами нашего поезда, — это уже чересчур. Так недолго и с ума сойти.

Впрочем, я прекрасно понимала Владислава. Ему так не терпелось поскорее попасть на Истру, что даже тот часик в день, который я тратила на принятие ванны в нормальных условиях, казался ему целой вечностью. А ещё его раздражала толпа моих приближённых — толпой он называл троих девушек, Сару, Грету и Сесиль, которых я взяла с собой в путешествие. Можно подумать, что сам он ехал один-одинёшенек! Личная свита моего муженька состояла аж из четырёх человек — Штепана Симича, его брата Йожефа, Шако Ориарса и кадета инквизиции Джозефа Арно, с которым он ближе всего сошёлся за время нашего пребывания в Вечном Городе.

Однако у Владислава была своя арифметика — он считал по количеству производимых децибел и не без оснований, должна признать, утверждал, что каждая из моих фрейлин треплет языком больше, чем все его приближённые вместе взятые. А если к девчонкам добавить Леопольда, который никогда не отличался особой молчаливостью, и его сынишку, не менее болтливого, чем папаша, то можно представить, какие концерты они порой закатывали от скуки.

Но наконец эта нервотрёпка осталась позади, и последнюю неделю Владислав пребывал в благодушном настроении, общаясь с недавно обретённой роднёй. Особенно он радовался сёстрам, о которых мечтал все двадцать шесть лет своей жизни. Теперь у него появилось сразу три сестры — Мирослава, Любава и Цветанка. А может, и все четыре — в свои сорок лет княгиня Марьяна выглядела на тридцать, вела себя с непосредственностью двадцатилетней девушки, и просто не верилось, что у неё есть взрослые дети. На мой взгляд, это и к лучшему: лишняя сестра никогда не помешает, а вот две матери — уже перебор. Как и два отца, кстати. Возможно, именно этим объясняется моя холодность к герцогу Бокерскому — где-то в глубине души я боюсь, что, признав в нём отца, тем самым предам человека, которого с детства привыкла называть папой…

Метрах в пятидесяти от границы выжженной земли, недалеко от озера, начальник нашей свиты командор Дай Чжэнь приказал отряду остановиться, затем развернул лошадь и подъехал к нам.

— Ваши высочества, прошу вас оставаться здесь, — заговорил он почтительно и вместе с тем твёрдо, как человек, который ожидает возражений, но полон решимости настоять на своём. — Сначала я должен осмотреть замок и убедиться, что там вам ничего не угрожает.

Владислав недовольно нахмурился.

— А что нам может угрожать? Со времени Прорыва прошло двадцать шесть лет. Теперь там не более опасно, чем в любом другом месте. А кроме того, в конце января замок уже осматривали ваши коллеги. Как я понимаю, они перевернули его вверх дном, но ничего подозрительного не нашли.

Однако старый служака был непоколебим:

— С тех пор прошло больше месяца, мой принц. Мало ли что могло случиться за это время.

Между ними завязался очередной спор, из которого, как обычно, вышел победителем Дай Чжэнь. В конце концов Владислав уступил и предоставил командору действовать по своему усмотрению.

«Знаешь, Инна,» — мысленно обратился он ко мне. — «Если бы Дай Чжэнь и его люди были с нами на Агрисе, они бы не допустили нас в башню, когда начинался Прорыв. А тогда кто знает — может, вся Грань оказалась бы во власти нечисти. Ведь для того, чтобы остановить глобальный Прорыв, требуется не менее трёх сотен инквизиторов.»

Я с этим не согласилась и заметила, что командор Дай Чжэнь со своим отрядом вмиг бы разделался с Женесом и не позволил ему открыть путь для исчадий Нижнего Мира.

«Как сказать, как сказать,» — возразил муж. — «Если бы здесь появился кто-то вроде Женеса, Дай Чжэнь сразу увёл бы нас отсюда, оставив на Истре, самое большее, дюжину своих людей. Ведь его задача — охранять нас, а всё остальное ему до лампочки.»

На это я не нашлась, что ответить.

Между тем командор Дай Чжэнь, взяв с собой два десятка инквизиторов, направился к замку. Вместе с ними поехал и Светозар, как хозяин этих мест. А Штепан проводил их угрюмым взглядом, в котором явственно читалось осознание своей бесполезности и беспомощности. Формально он был капитаном нашей гвардии, но на самом деле командовал лишь неким подобием потешного войска — в обычные дни его подчинённые стояли на посту у входа в наши покои, исполняя обязанности скорее швейцаров, чем стражников, во время всяких торжественных мероприятий выстраивались в почётный караул, а когда мы выезжали в город, сопровождали нас парадным строем. Реальным же обеспечением нашей безопасности занималось специальное подразделение дворцовой стражи, состоявшее из инквизиторов, и рядом с ними Штепан чувствовал себя пятым колесом в телеге. Но ему грех было жаловаться на своё положение — ведь должность капитана королевской гвардии была одной из самых высоких в придворной иерархии и соответствовала генеральскому званию. Штепану, конечно, хотелось приносить больше пользы, однако он был реалистом и довольствовался тем, что имел.

Предварительный осмотр замка грозил затянуться надолго, поэтому мы решили не ждать его окончания верхом, а спешились и превратили лошадей в котов. Владислав отпустил Леопольда погулять, велев ему не заходить далеко, затем подозвал к себе Джозефа Арно, они вместе уселись на траву и продолжили свой бесконечный разговор о защищённых режимах, параллельных потоках данных, обработчиках ошибок и прочих подобных вещах.

Двадцатипятилетний Арно был родом с Основы и в своё время учился в Иллинойском университете, где специализировался по кибернетическим системам и информационным технологиям. Три года назад он попал в поле зрения Инквизиции — один из патрульных при случайной встрече обнаружил у него полноценный колдовской дар. С тех пор жизнь Джозефа круто изменилась, и из математика-программиста он переквалифицировался в колдуна, но по-прежнему был помешан на компьютерах. В его лице Владислав нашёл единомышленника, столь же страстно, как и он, мечтавшего о создании «волшебного компьютера», который работал бы на Гранях. Когда они заводили об этом разговор и начинали сыпать специальными терминами, мне становилось скучно — к компьютерам я всегда была равнодушна и, в отличие от мужа, нисколько не страдала от их отсутствия. Меня привлекали те области физики и математики, где большинство расчётов производится не в численном, а в аналитическом виде, и где для работы нужны только две вещи — ручка и лист бумаги. Ну, и голова, конечно.

А вот девятилетняя Цветанка, самая младшая из сестёр Владислава, устроилась рядом с ним и жадно ловила каждое его слово, даром что он разговаривал с Арно по-английски. Для Цветанки не имело значения, что она ничего не понимает, ей просто нравилось слушать своего старшего брата. За это короткое время Владиславу удалось наладить тёплые отношения со всеми тремя своими сёстрами, но Цветанку он буквально приворожил. Девочка ходила за ним по пятам, смотрела на него влюблёнными глазами и попросту таяла от счастья, когда он обнимал её и гладил по головке. Не будь она его родной сестрой, я бы, наверное, приревновала. Можно не сомневаться, что Владислав захочет взять её с собой в Вечный Город, а мать и брат вряд ли посмеют перечить ему. Что же касается самой Цветанки, то она будет в полном восторге…

Оставив мужа и Джозефа Арно грезить о светлом будущем, которое наступит на Гранях после появления компьютеров, а Цветанку — слушать их беседу, я подошла к своим фрейлинам, которые непринуждённо болтали со Штепаном, Йожефом, Шако и Гуннаром… Ах да! Увлечённая собой, я совсем забыла рассказать о ещё одном члене нашей маленькой (если не считать целой толпы увязавшихся за нами инквизиторов) компании.

Его величество Гуннар VII, король Лиона, решил, что его царственная особа слишком устала от тяжких трудов во благо отчизны, и не захотел возвращаться на Агрис вместе с другими родственниками. Он отправил всю свою свиту домой, заявив, что в ней не нуждается, а сам вызвался сопровождать нас на Истру. Обращаясь к нам с этой просьбой, Гуннар без всякого лукавства объяснил, ему до чёртиков надоели королевские обязанности, которые он исполнял уже семнадцать лет — с тех самых пор, как четырнадцатилетним подростком унаследовал корону от своего деда. Причём унаследовал он одну только корону, практически без властных полномочий: незадолго до своей смерти дед, начитавшись либеральных книг о Земле, учредил в Лионе конституционную монархию, передал всю законодательную власть выборному парламенту, Народной Ассамблее, исполнительную — назначаемому парламентом Совету Министров, а судебную — Сенату, оставив за монархом лишь командование войском да ещё роль символа нации. Гуннар, человек сугубо мирный, не получал большого удовольствия от занятий армейскими делами, а будучи довольно скромным и даже застенчивым, он тяготился теми помпезными церемониями, которыми сопровождалось его явление подданным в качестве символа нации.

Заветной мечтой Гуннара было совершить длительное путешествие, побывать в дальних странах, повидать мир, но королевский долг удерживал его на Агрисе, и лишь считанные разы он покидал родную Грань, чтобы посетить с официальным визитом соседей. Так что моё приглашение приехать на Рождество в Вечный Город стало для него настоящим подарком судьбы. Совет Министров не посмел возражать против этой поездки, которая могла бы принести заметные выгоды государству, отпустил короля в «дипломатическое турне», как было сформулировано в специальном постановлении по такому случаю, и на период его отсутствия учредил временное регентство.

А Гуннар, вкусив воздуха свободы, решил продлить свой монарший отпуск и попросил нас о содействии. Нам с Владиславом нравилось его общество, поэтому мы охотно ему помогли. Также мы были не против взять с собой королеву Матильду, но оказалось, что она беременна, и хотя ребёнок должен был родиться лишь в августе, ей всё же не стоило подвергать слишком большим нагрузкам. Гуннар хотел было отменить все свои планы, однако жена, зная, как он жаждет этого путешествия, убедила его ехать с нами — ведь мы собирались прибыть на Агрис не позже начала мая, ещё задолго до родов.

(Кстати, о птичках. У нас с Владиславом до сих пор ничего не получилось. Приняв в ту памятную ночь решение, я упорно воздерживалась от противозачаточных чар, даром что сейчас, когда мы находились в пути, время действительно было неподходящее, — но беременность, как назло, обходила меня стороной. Раньше я панически боялась случайного «залёта», а теперь, желая этого, хоть и немного боясь, я, к своему огорчению, убедилась, что завести ребёнка не так-то легко. С недавних пор меня начал преследовать страх перед бесплодием. В одной из медицинских книг я нашла рецепт чар, которые, будучи применёнными в надлежащее время, дают почти стопроцентную гарантию зачатия. Однако использовать их я не решалась — не потому, что они могли мне повредить, а из страха потерпеть неудачу…)

Присоединившись к компании трёх девушек и четырёх молодых людей, я не стала вмешиваться в их разговор, а лишь молча слушала, как Грета кокетничает с Шако, Сара — со Штепаном, а Сесиль — со всеми подряд, явно стремясь привлечь к себе внимание моего мужа. Но все её усилия пропадали втуне: когда Владислав начинал говорить о компьютерах, весь окружающий мир переставал для него существовать. Даже если бы сейчас Сесиль разделась и принялась танцевать голышом сарабанду, он вряд ли сумел бы по достоинству оценить её усердие.

Через несколько минут я тронула Гуннара за локоть и кивком предложила отойти в сторону. Он согласно кивнул в ответ, галантно взял меня под руку, и мы вместе покинули весёлую компанию. Не отличавшаяся сообразительностью Сесиль собиралась последовать за нами, но я взглядом велела ей оставаться на месте.

Мы присели на раскладные табуреты, которые мигом установили для нас предупредительные княжеские слуги. Гуннар с моего разрешения закурил и вопросительно посмотрел на меня.

— Да, кузина? О чём ты хотела поговорить?

На самом деле я приходилась ему племянницей, поскольку моя мать, Алиабела Маргарет д’Ивейн, была его родной сестрой. Но разница в нашем возрасте составляла всего десять лет, мы принадлежали к одному поколению, поэтому предпочитали называть друг друга кузеном и кузиной — не совсем точно, зато просто и удобно.

— В последние дни ты чем-то обеспокоен, — сказала я. — Очень сильно обеспокоен, хоть и пытаешься это скрыть. Ты, конечно, извини, если я лезу не в своё дело — но, может, ты хочешь поделиться со мной своими проблемами?

Гуннар медленно, словно в нерешительности, покачал головой:

— Я бы не назвал это проблемами. Скорее это… ну, вроде как предчувствие. Предчувствие проблем.

— А именно?

Гуннар ответил не сразу, а сначала подозвал слугу, ведавшего прохладительными напитками, и взял у него чашку кваса. Отпив глоток, он спросил:

— Ты веришь в сны, Инга?

В некотором недоумении я пожала плечами:

— Трудно сказать. И да, и нет. Я не принадлежу к людям, которые каждое утро анализируют всё, что им приснилось, отыскивая пророчества и знамения; но вместе с тем я вполне допускаю существование провидческих снов.

— А как насчёт видения во сне реальности? Могут ли человеку сниться события, которые действительно где-то происходят или происходили в недавнем прошлом?

— Думаю, да. И даже не «думаю», а уверена в этом. — Я хотела добавить, что по поводу вторжения реальности в сон у меня есть небольшой опыт, но вовремя вспомнила, что Гуннар ничего не знает о нашем видéнии в «колодце», и знать ничего не должен. — Другой вопрос, как определить, что твои сны отражают реальные события, а не страхи, угнездившиеся в подсознании.

— В том-то и дело, — со вздохом произнёс Гуннар. Он немного помолчал, задумчиво глядя вдаль. — Но мои сны такие убедительные, такие правдоподобные… Кстати, что ты знаешь о шкуре нашего предка, короля Ивэйна?

— О шкуре? — В моём воображении сразу возникла весьма неприглядная картина. — А что случилось с его шкурой?

Гуннар натянуто улыбнулся и объяснил:

— Речь идёт не о шкуре самого короля, а о принадлежавшей ему львиной шкуре, нашей фамильной реликвии, которая в прошлом году была похищена Женесом — это случилось как раз накануне вашего с Владиславом прибытия на Агрис. Ты ничего об этом не слышала?

— Нет, ничего, — ответила я. — Но о короле Ивэйне я читала в трёхтомной «Истории Агриса», которую нашла в Имперской библиотеке. Я знаю, что он жил в восьмом веке, был первым королём Лиона и основателем нашей династии, а современники называли его Ивэйном-львом… Ага! Так это прозвище возникло не из-за его храбрости, а из-за львиной шкуры?

— В общем, да. Хотя наши семейные хроники гласят, что Ивэйн был храбр, как лев, и столь же свиреп. Но львом его прозвали, безусловно, потому, что он ни днём ни ночью не расставался со своей шкурой. А когда на склоне лет он объединил под своей властью шесть соседних графств, как-то само собой возникло название для нового государства — королевство Лион.[4] До недавнего времени львиная шкура Ивэйна хранилась вместе с другими королевскими регалиями в кафедральном соборе Руана, где по традиции происходит коронация всех королей Лиона. — Гуннар сделал короткую, но выразительную паузу и значительно посмотрел на меня, как бы призывая к дополнительному вниманию. — Однако ценность этой шкуры заключается не только в том, что от неё пошло название королевства. Она является мощным магическим инструментом, который позволяет слабым колдунам, вроде меня, усилить свои способности и даже реализовать те, которые имеют латентный характер и при обычных условиях недоступны.

— Звучит многообещающе, — сказала я, когда Гуннар умолк в ожидании моей реакции. — Но, как я понимаю, в этой бочке мёда не обошлось без ложки дёгтя.

— К сожалению, это так. Вся беда в том, что шкура, давая человеку могущество, одновременно обретает над ним огромную власть. Достаточно лишь единожды испробовать её в действии, чтобы до конца дней своих оказаться в полной от неё зависимости. Король Ивэйн не расставался с ней отнюдь не от хорошей жизни — он просто не мог без неё обойтись. В своём завещании он предупреждал, что хотя шкура не губит душу человека и не вредит его здоровью, использовать её следует лишь в самом крайнем случае, когда над государством нависнет смертельная угроза. Львиная шкура Ивэйна стала символом нашего рода, и за прошедшие тысячу с лишним лет только один король Лиона, Гавэйн Третий, который жил девять веков назад, рискнул надеть её на себя. Добром это не кончилось, и трагическая судьба короля Гавэйна послужила предостережением для всех его потомков.

— Ну, в таком случае, — осторожно произнесла я, — может, оно и к лучшему, что Женес похитил шкуру. Теперь ни у тебя, ни у твоих детей и внуков не возникнет соблазна воспользоваться ею.

Гуннар энергично взъерошил свои коротко остриженные соломенные волосы.

— Наверное, ты права. Ведь я, в сущности, поддался соблазну — меня спасло лишь то, что шкура так и не попала ко мне. Прошлой осенью я приказал перевезти её из Руана в Альбину, обосновывая своё решение тем, что ситуация на Агрисе день ото дня становится всё более напряжённой и руанский собор уже перестал быть надёжным местом для хранения такого ценного артефакта. На самом же деле я хотел заполучить её в свои руки — и отнюдь не для того, чтобы просто любоваться ею. Однако гвардейский отряд, которому было поручено доставить шкуру в столицу, подвергся нападению банды Женеса. Все гвардейцы, за исключением одного человека, были убиты, а тот, что чудом уцелел, повредился в уме, наблюдая из своего укрытия, как разбойники расчленяли тела его товарищей…

— Погоди! — перебила я. — Ты, часом, говоришь не о том нападении, что случилось недалеко от Шато-Бокер в вечер перед нашим прибытием на Агрис?

— Да, о нём, — подтвердил Гуннар. — Кстати, именно поэтому Женес не напал на вас сразу. Пленённые во время штурма замка разбойники на допросе показали, что ночью и в первой половине дня его на было на Агрисе. После нападения на отряд он взял львиную шкуру, которую везли гвардейцы, и куда-то ушёл, а вернулся лишь к следующему вечеру и тотчас организовал атаку на Шато-Бокер. По свидетельству разбойников, в нескольких часах пути от Агриса, на одной из необитаемых Граней, Женес устроил своё логово, нечто вроде главной базы, где хранил самые ценные свои трофеи. Туда он, судя по всему, и отнёс шкуру Ивэйна. Среди пленных нашлось несколько человек, которые пару раз сопровождали Женеса до его логова, но никто из них не был колдуном и не мог указать нам дорогу.

— Это логово так и не нашли?

— Увы, нет. Вот если бы я хоть раз надевал шкуру, тогда другое дело — я смог бы почуять её и при помощи более сильного колдуна найти к ней путь.

— Так ты жалеешь об этом? — пристально посмотрев на него, спросила я.

Гуннар в смущении опустил глаза:

— Даже не знаю, Инга. Ведь как-никак это сила. Могущество. Возможность путешествовать по Граням… Тебе трудно понять меня — всё то, о чём я только мечтаю, ты имеешь с самого рождения.

Что я могла сказать? Разве что посочувствовать ему. Гуннар принадлежал к числу тех слабеньких чародеев, которых инквизиторы относили к так называемой «группе риска». Свыше девяноста процентов всех чёрных магов были выходцами из этой среды — в отличие от обычных ведунов, они обладали достаточно развитыми способностями, чтобы справиться с инфернальными силами. И в награду за верную службу Нижний Мир давал им то, на что поскупилась природа, — в частности, доступ на Трактовую Равнину. А если к этому прибавить долгую жизнь, практически полное отсутствие болезней, быструю заживляемость ран, то становится понятным, почему так много людей соглашаются служить стихии, которая ставит своей целью уничтожение мира земного.

— А как эта история соотносится с твоими снами? — спустя минуту спросила я.

Гуннар закурил вторую сигарету подряд и, сделав затяжку, ответил:

— Самым непосредственным образом. Мне снится шкура.

— Та самая?

— Да, львиная шкура короля Ивэйна. Я узнал её по особым золотым застёжкам на передних лапах. Впервые она мне приснилась ещё в Вечном Городе, за несколько дней до нашего отъезда. Я видел юношу… нет, даже не юношу, а мальчишку лет тринадцати-четырнадцати, стоявшего посреди какой-то комнаты — то ли кабинета, то ли алхимической лаборатории. На нем была шкура Ивэйна, в руках он держал тяжёлый серебряный меч и смотрел на дверь, в которую с другой стороны кто-то ломился. Наконец он вышиб дверь…

— Тот, кто ломился? — на всякий случай уточнила я.

— Нет, парень. Он вышиб её не ногами и не руками, а магией… Впрочем, я не совсем уверен, что это он вышиб дверь, но факт, что она сорвалась с петель и отлетела в противоположную от него сторону, припечатав к стене двух… — Гуннар замялся. — Даже не знаю, как их назвать. Людьми — язык не поворачивается. Скорее, это были нелюди. Они обладали человеческими телами, но явно не были живыми людьми. Скорее, они смахивали на ходячих мертвецов.

— Может, зомби? — предположила я.

— Возможно. Правда, я никогда не встречался с зомби наяву, бог миловал… В общем, за дверью находилось четверо нелюдей. Двух из них сшибло дверью, а двое, что стояли под стеной, сразу ворвались в комнату. Парень без труда расправился с ними: одного поразил огнём, другого — мечом. Потом он погасил начинавший было разгораться пожар, вышел из комнаты и по спиральной каменной лестнице спустился во двор замка, где…

— Так он был в замке?

— Да — в старом полуразрушенном замке.

— Понятно. И что было дальше?

— При выходе из башни парень столкнулся с ещё одним… существом, которое передвигалось так неуклюже, словно все кости у него были сломаны. Он убил и его. Потом обошёл башню и прикончил шестого — как оказалось, последнего противника. Тут нервы мальчишки не выдержали, он упал на землю и, по-моему, заплакал.

— Кстати, ты можешь показать его «картинку»?

— Попробую.

Хотя Гуннар был слабеньким колдуном, мысленное изображение получилось у него на удивление чётким и детальным — он, безусловно, обладал незаурядными художественными способностями, которые с лихвой компенсировали недостаток колдовских. С «картинки» на меня сосредоточенно смотрел поразительно красивый, как девочка, мальчик лет четырнадцати, тёмноволосый, сероглазый, выше среднего роста, довольно крепкого, но не атлетического, телосложения. В правой руке он сжимал рукоять длинного, не меньше метра, меча, с трудом удерживая его на весу. Одет он был в светло-коричневый дорожный костюм, поверх которого была наброшена пятнистая львиная шкура. Передние лапы крест-накрест охватывали его грудь и крепились к поясу при помощи золотых цепочек с застёжками. За плечами паренька виднелась пышная рыжая грива. Он стоял на фоне обвалившейся крепостной стены, за которой протекала небольшая речка, а дальше виднелся лес.

Постаравшись запомнить «картинку» во всех деталях, я попросила Гуннара продолжать.

— Так вот, — вновь заговорил он. — Полежав пару минут на траве, парень поднялся и пошёл обратно к башне. Но во дворе он вдруг остановился, постоял немного, оглядываясь по сторонам, затем развернулся и зашагал к воротам. Возле подъёмного моста он бросил свой меч на землю и быстро побежал вперёд. А шагов через тридцать окружающий мир внезапно изменился — из весеннего леса он попал в заснеженную степь.

— Перешёл на другую Грань?

— Да. Насколько я понимаю, он пересёк Ребро в месте Вуали. Похоже, для него это явилось неожиданностью. Некоторое время парень постоял, кутаясь в шкуру, и у меня создалось впечатление, будто он спорит сам с собой. В конце концов он вернулся обратно, поманил к себе пасшуюся неподалёку лошадь и вместе с ней направился к замку. Вот тут-то на сцене появилось ещё одно действующее лицо — человек в серой монашеской сутане. — Гуннар ненадолго задумался. — Хотя я не уверен, что он появился именно в этот момент. Возможно, он был там и раньше, просто я его не замечал.

— И что же он делал?

— Прятался среди развалин и украдкой наблюдал за парнем. А когда тот вошёл во двор, монах двинулся было ему навстречу, но затем, видимо, передумал и остался в своём укрытии. Как мне кажется, он сообразил, что в таком взвинченном состоянии мальчишка сначала прикончит его для подстраховки, а лишь потом начнёт разбираться, кто он и с чем пожаловал. Хотя не исключено, что позже монах всё-таки открылся — этого я не знаю, потому что вскоре проснулся.

— Покажи мне того монаха? — попросила я, испытывая какое-то странное предчувствие.

И оно не обмануло меня — на переданной Гуннаром «картинке» я увидела того самого лжемонаха, который больше года назад пытался натравить на нас с Владиславом загорян. Очевидно, для создания обоих Эмиссаров была использована одна и та же телесная матрица, а это значило, что и тот и другой, скорее всего, были направлены одним… нет, не человеком — существом.

— Вот чёрт! — в сердцах проговорила я, и сказано это было не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. — Можешь не сомневаться, кузен: то, что тебе приснилось, не было лишь плодом твоего воображения. Этот сон отражал объективную реальность — если не целиком, то частично.

— Так ты знаешь этого монаха?

— Я знаю его хозяина, — уклончиво ответила я, решив повременить с подробностями. — Но продолжай. Что было дальше?

— Этот сон произвёл на меня сильное впечатление, однако всерьёз я к нему не отнёсся, а со временем почти позабыл о нём. Сама понимаешь: мало ли что может присниться человеку, тем более что весь прошедший год я часто думал о шкуре, ломал себе голову, как её отыскать. А накануне прибытия на Истру мне снова приснился тот паренёк — и опять на нём была шкура Ивэйна. Он ехал верхом на лошади через Грани.

— По Трактовой Равнине?

— Нет, просто переходил с Грани на Грань сквозь Рёбра. Мне кажется, хотя ручаться за это не могу, что он за кем-то следовал. Или следил. Позавчера ночью этот сон повторился… Нет, не в том смысле, что я увидел его точное повторение. Сон был другой, но очень похожий на предыдущий: мальчишка продолжал своё путешествие, всё ехал и ехал, болтал сам с собой на незнакомом мне языке, а к концу моего сна решил сделать привал. Я проснулся, когда он сидел у костра, готовил себе ужин и напевал какую-то песню. — Гуннар хмыкнул. — И вот эта песня добила меня окончательно. Я не мог сам сочинить её — ни во сне, ни наяву. Я очень слаб в стихосложении, тем более по-латыни. А что касается музыки, то в детстве мне медведь на ухо наступил. Было бы вопиющей несправедливостью, если бы я, бесталанный, сочинил такую замечательную песню.

— Ты помнишь её?

— К сожалению, нет. Когда я проснулся, слова мигом вылетели из моей головы. Кажется, в ней пелось об учителях и студентах, об академии…

— А ну постой! Случайно, не эта? — И я тихо напела:

Глаза Гуннара сверкнули.

— Да, точно она! — перебил он меня. — Ты её знаешь?

— Ясное дело. Ведь это «Гаудеамус» — популярный на Основе студенческий гимн.

— Значит, паренёк родом с Основы?

— Не обязательно. «Гаудеамус» известен и на Гранях. Его можно услышать в инквизиторских школах и академиях, в других учебных заведениях для колдунов.

Гуннар бросил окурок на землю и раздавил его каблуком.

— Ну, то, что мальчишка колдун, ясно и без песни. Притом довольно сильный колдун, раз сумел снять со шкуры охранные чары, которые не позволяли воспользоваться ею никому, кроме потомков Ивэйна. — Он на секунду умолк и тряхнул головой: — Нет, не получается. Если бы парень был таким умелым колдуном, то шёл бы по Трактовой Равнине, а не сквозь Рёбра. Да и вообще, тогда бы ему не понадобилась шкура. Здесь что-то не то.

— Почему же, — возразила я. — Всё то. Во-первых, чары мог снять Женес. Или кто-то другой, к кому затем попала шкура. А во-вторых, мальчик вполне может быть потомком Ивэйна. Посчитай, сколько поколений сменилось за двенадцать с лишним веков, и прикинь, в жилах скольких людей должна быть хоть капля крови нашего предка. Тем более что род Ивэйнов, насколько я могу судить по своим скудным знаниям из истории Агриса, всегда славился своей плодовитостью.

— Возможно, возможно, — не стал спорить Гуннар. — Сейчас я затрудняюсь назвать хотя бы один из известных мне королевских домов Лемосского архипелага, с которым мы не были бы связаны кровным родством. Да и в соседних архипелагах живёт немало наших родичей. Поэтому всё может быть. Правда, я всегда считал, что шкура признаёт за «своих» только потомков Ивэйна по мужской линии — то есть, по научному, носителей его игрек-хромосомы… А впрочем, какая разница! Меня больше занимает другое: что значат мои сны, почему они мне снятся?

— Я думаю, особого подтекста искать в них не стоит, — сказала я. — Скорее всего, они значат именно то, что ты видел: какой-то мальчик завладел шкурой Ивэйна, перебил кучу зомби и сейчас куда-то направляется. Остаётся выяснить лишь самую малость: кто этот мальчик, где он взял шкуру, как оказался в компании восставших мертвецов и, наконец, куда он держит путь. — Я усмехнулась. — Ну, а почему тебе снятся эти сны, вопрос посложнее. Одно из возможных объяснений кроется в уже упомянутой тобой игрек-хромосоме. Она хранит в себе наследственную память всех твоих предков по мужской линии, в том числе и короля Ивэйна, который многие годы носил львиную шкуру. Так что связь с ней у тебя есть — и, может, поэтому ты видишь свои сны.

Гуннар в задумчивости потёр подбородок.

— Интересная мысль. Но это, скорее, ответ на вопрос «как». А вот «почему» — в смысле «зачем», «для чего», «с какой целью», — остаётся неясным.

— Мне тоже хотелось бы это знать. Одно несомненно: тот мальчик каким-то образом связан с нами. Со всеми нами — с тобой, со мной, с Владиславом… Да, кстати, о Владиславе. Я думаю, нам следует рассказать ему о твоих снах.

— Не возражаю, — кивнул Гуннар.

Я мысленно позвала мужа, объяснив, что речь идёт об очень важном деле. Владислав немедленно извинился перед Джозефом Арно, поднялся с травы и подошёл к нам. Но не успел он спросить, что случилось, как в нашу компанию вклинился Баз, который в своём кошачьем облике здорово напоминал миниатюрного барса.

— Посмотрите! — пискляво произнёс он, указывая передней лапой в сторону озера. — Мой папа совсем рехнулся!

По озеру плыл Леопольд. Нас это не удивило — в отличие от большинства котов, воды он не боялся и плавал, как левиафан. Вместе с тем он полностью разделял нелюбовь своих соплеменников ко всему слишком мокрому, и лишь крайние обстоятельства могли вынудить его добровольно полезть в воду.

— В чём дело? — спросила я у База.

— Не знаю. Папа сидел-сидел на берегу, смотрел-смотрел на озеро, а потом взял — р-раз! — прыгнул и поплыл. Сдурел, короче.

Тем временем Леопольд доплыл почти до середины озера, нырнул, через некоторое время вынырнул и быстро погрёб обратно к берегу. Присмотревшись внимательнее, я увидела, что во рту он держит какой-то небольшой предмет.

Выбравшись на берег, Леопольд энергично отряхнулся от воды и рысцой затрусил к нам. Когда он приблизился, Владислав потрясённо прошептал:

— Боже мой! Неужели…

Я вполне разделяла его чувства — ведь предмет, который Леопольд сжимал в зубах, был хорошо знакомый нам перстень с небольшим жёлтовато-зелёным камнем, похожим на хризолит. Точно такой перстень я более года назад надела на палец Сандры, оградив её от воздействия Нижнего Мира. Вначале предполагалось, что она будет носить его недолго — лишь до тех пор, пока мы не доберёмся до ближайшего очага цивилизации, где опытный экзорцист полностью освободит её от инфернальной зависимости, а заодно и от колдовского дара, который был безнадёжно загублен чарами Женеса. Но когда обнаружилось, что Сандра беременна, было решено не подвергать её экзорцизму до родов, так как эта процедура могла сильно повредить ребёнку. Она носила перстень, ни на секунду не снимая его, и в середине сентября исчезла из дворца вместе с ним. А теперь он нашёлся — если не тот самый перстень Бодуэна, то его брат-близнец, — и не где-нибудь, а на Истре, в озере рядом с родовым замком князей Верховинских, откуда двадцать шесть лет назад Ривал де Каэрден, действуя по прямой указке Мэтра, похитил двухмесячного младенца, который впоследствии стал моим мужем…

Снедаемый нетерпением, Владислав торопливо опустился на корточки, буквально силой вырвал изо рта Леопольда перстень и принялся осматривать его. Я подалась вперёд и прикоснулась пальцем к гладкому камешку.

— Это он. Безусловно, он. Видишь эту царапину?

— Да, вижу… Ну и ну!

— Я так и думал, что вас это заинтересует, — обиженно заметил Леопольд, который, видимо, ожидал, что на радостях мы бросимся обнимать его и качать на руках.

— Где ты… — начал было Владислав, но осёкся. Мы собственными глазами видели, что кот достал перстень из озера. — Как ты его нашёл?

— Очень просто. Подошёл попить воды и увидел на дне Сандрино колечко. Ну и решил взять его.

— Увидел? — недоверчиво переспросила я. — Разве перстень лежал у самого берега?

— Нет, конечно. Почти посередине. А то с какой бы стати я туда плыл.

— Но как же ты мог увидеть его? Ведь это далеко. И глубоко, наверное.

— Да, глубоко, — подтвердил Леопольд. — Пять кошачьих длин с хвостами, не меньше. Но мы, коты, зрячий народ. А я особенно зрячий. — И он самодовольно напыжился.

— Ты такой крутой, папа! — произнёс Баз, то ли восхищённо, то ли иронично, я так и не поняла.

Леопольд грозно зашипел на сына, и тот, поджав хвост, убежал под защиту своего хозяина, Шако.

— Послушай, котик, — осторожно начал Владислав. — Там, на дне, ты больше ничего не видел? Я имею в виду, ничего особенного?

— Если ты спрашиваешь, видел ли я там Сандру, то не переживай — её там нет, — ответил Леопольд. — Там было только её колечко.

Владислав облегчённо вздохнул и вытер со лба крупные капли холодного пота, которые выступили у него при мысли, что на дне озере мог лежать не только перстень, но и сама Сандра — причём с его ребёнком. Он в растерянности посмотрел на меня и мысленно спросил:

«Ты что-нибудь понимаешь, Инна?»

«Не больше твоего,» — ответила я. — «Однако не думаю, что с Сандрой случилось что-то плохое. Скорее всего, после родов над ней провели экзорцизм, и она перестала нуждаться в перстне. А так как с ним у неё были связаны неприятные воспоминания, то она попросту выбросила его в озеро.»

«Здесь? На Истре? Возле замка, где я родился?»

«Выходит, что здесь, на Истре. Это невероятно, но факт — а с фактами не поспоришь. Сандра была здесь, и не исключено, что здесь же родила ребёнка.»

«Но почему? Зачем?» — Владислав выглядел вконец ошарашенным. — «И самое главное: неужели она знала, что здесь моя родина?»

«Похоже, знала. Наверняка знала. Иначе пришлось бы предположить, что она попала сюда по чистой случайности. А это не просто невероятно — это невозможно.»

Муж сел на траву, достал сигарету и жадно закурил.

— С ума сойти! — вслух произнёс он.

— Что случилось, Инга? — тихо спросил у меня Гуннар.

Этот же вопрос интересовал и заместителя командора Дай Чжэня, лейтенанта Свена Ларссона, который только что подошёл к нам, привлечённый странным поведением Владислава.

Я вкратце ввела их в курс дела, объяснив, какие выводы следуют из находки Леопольда. Ларссон был крайне изумлён:

— Сандра сняла перстень? Она прошла экзорцизм?

— По всей видимости, да.

Лейтенант глубоко задумался.

— А может, и нет, — наконец сказал он. — Может, Сандра просто сменила его на другой защитный амулет.

К этому времени Владислав немного собрался с мыслями и решительно заявил:

— Надо осмотреть озеро. И вообще — всё вокруг.

Вскоре по вызову Ларссона из замка вернулся командор Дай Чжэнь и, выслушав наш рассказ о перстне, тотчас развил кипучую деятельность. Он выбрал из числа своих подчинённых две дюжины самых лучших ныряльщиков и поручил им тщательно обследовать дно озера, остальные принялись пядь за пядью прочёсывать окрестности, не пропуская ни единой былинки, ни единой норки в земле. Также командор поднял по тревоге три десятка инквизиторов, которые находились в княжеской резиденции, отсыпаясь после ночного дежурства. Через полчаса они прибыли в долину и присоединились к поискам.

Чуть позже из ближайшего пастушьего селения были доставлены двое крестьян, которые в конце ноября, разыскивая двух отбившихся от стада овец, видели вблизи замка огни. Впрочем, толку от них было мало — ничего конкретного они рассказать не могли, так как в долину не заходили и ничего, кроме огней, не разглядели. Единственная полезная информация, которую нам удалось вытянуть из них, заключалась в том, что произошло это в ночь с 27-го на 28-е ноября. Дату они помнили точно, поскольку именно в эту ночь, по местному народному поверью, происходил ежегодный шабаш чёрных ведьм. Можно представить, как испугались пастухи, увидев, что в долине, которую все считали проклятой, кто-то есть.

Таинственный посетители были очень осторожны и постарались замести за собой все следы. Однако люди командора Дай Чжэня были опытные следопыты. Обшарив дно озера и обследовав каждый дюйм земной поверхности вокруг него, они насобирали достаточно мелких улик, свидетельствовавших о том, что в начале весны здесь провела несколько дней небольшая группа от пяти до десяти человек. Не подлежало никаким сомнениям, что среди них была и Сандра — вдобавок к найденному котом перстню инквизиторы обнаружили недалеко озера изогнутую и втоптанную в землю золотую булавку с янтарной головкой, полностью идентичную тем, что были у меня. Небольшую партию таких булавок сделали по моему заказу в королевской ювелирной мастерской, и ещё в начале лета я поделилась ими с Сандрой. Когда из княжеской резиденции была привезена моя походная шкатулка для драгоценностей, и мы убедились, что все мои булавки на месте, у нас осталось только одно разумное объяснение нашей новой находке: эта булавка была из тех, которые Сандра захватила с собой, тайком покидая дворец.

— Дичь какая-то! — выразил своё мнение Владислав, недоуменно обозревая разложенные на брезенте «трофеи» инквизиторов: несколько лоскутов материи, пару пуговиц, обрывки нитей, клочки бумаги, деревянные стружки, угольки, куски проволоки, леску с блесной и крючком, осколки битого стекла и тому подобный мусор. — Что Сандре понадобилось на Истре? С какой стати она ехала в такую даль, рискуя родить в пути?

— Может, хотела, чтобы ребёнок появился на свет на родине отца? — предположил Гуннар, быстро взглянув на меня.

— Похоже на то, — бесстрастно сказала я. — И похоже, что она еле успела.

— В том-то и дело, — подхватил муж. — Сандра исчезла второго сентября, до родов оставалось недель одиннадцать, максимум двенадцать. Мы потратили на дорогу сюда восемь недель — и это при том, что ехали экспрессом до самого конца Магистрали. А Сандра могла доехать лишь до границы Запретной Зоны, а потом ещё почти месяц добиралась по Равнине до Истры. Если же учесть, что ни один обычный поезд не идёт по такому длинному маршруту, и ей пришлось делать по меньшей мере пять или шесть пересадок, то получается, что её шансы попасть сюда в срок были мизерные.

— Не обязательно, — флегматично заметил Джозеф Арно. — Она вполне могла ехать экспрессом. Принимая во внимания обстоятельства её бегства из дворца — а именно отсутствие следов и свидетелей, скорее всего, так и было. Высокопоставленные покровители Сандры имели достаточно власти и свободы действий, чтобы устроить ей комфортное и быстрое путешествие не только до границы Запретной Зоны, но и до самого конца Магистрали.

Под высокопоставленными покровителями Джозеф явно подразумевал Ференца Кароя и его доверенных помощников. Он разделял мнение большинства, что исчезновение Сандры было спланированной акцией высшего руководства Инквизиции, а мы и не пытались разубедить его в этом.

— Дельная мысль, — сказал Владислав. — Обязательно нужно разузнать обо всех экспрессах, которые проезжали по Магистрали в направлении Основы в сентябре и октябре прошлого года.

— Мне это уже приходило в голову, — кивнул Арно. — Ещё час назад я связался с одним моим знакомым из министерства трактовых путей и попросил его сделать запрос. А вот недавно получил ответ.

— Ну и?

— Разных экспрессов было более двух десятков. Но большинство из них были местными, и только три шли из конца в конец Магистрали. Во-первых, два инквизиторских курьера, которые везли на Основу очередную смену патрульных. Во-вторых, частный поезд, следовавший с Бетики на Мескену — одну незначительную Грань у самой границы Зоны. На нём ехал патриарх Несторианской Церкви Иларий, чтобы на месте причислить к лику святых недавно умершего мескенского подвижника… — Он умолк, озадаченный выражением наших лиц. — Что случилось?

— Да нет, ничего, — сказала я, с трудом справившись с изумлением. — Почти ничего… А когда именно состоялась поездка патриарха?

— Его поезд отправился одиннадцатого сентября и прибыл на Мескену тринадцатого октября. — Джозеф, конечно, догадался, что нам что-то известно, однако сдержал своё любопытство и не стал выуживать из нас информацию. — А из Вечного Города до Бетики можно доехать меньше чем за неделю — на этом отрезке Магистрали поезда ходят быстро и часто. Так что Сандра без проблем успевала на патриарший экспресс. И по прибытии на Мескену у неё оставалось достаточно времени, чтобы добраться до Истры.

Владислав поблагодарил его за информацию, затем взял меня за руку и отвёл в сторону.

— Что ты об этом думаешь, Инна? — тихо спросил он.

— Вряд ли это простое совпадение. Нам следовало сразу догадаться, что здесь не обошлось без святейшего Илария — от кого же ещё Сандра могла узнать о твоей родине.

— В самом деле, — согласился Владислав. — Без сомнения, патриарх по уши замешан в эту историю. Возможно даже, что именно он склонил Сандру к бегству. — Муж покачал головой. — Вот так сюрприз!..

Но сюрпризы на этом не закончились. Ближе к вечеру, когда инквизиторы завершали прочёсывание долины, обнаружилось, что исчез Свен Ларссон. Последний раз его видели пару часов назад, когда он направлялся к перевалу, где находилась ближайшая Вуаль. Дай Чжэнь категорически отрицал, что давал ему какое-либо поручение. Всё это время командор был уверен, что его заместитель вместе с десятком подчинённых обшаривает кустарники на противоположном берегу озера.

Поиски лейтенанта продолжались дотемна, но он как в воду канул. Пропал также и перстень Бодуэна, который мы, по совету Дай Чжэня, отдали на хранение Ларссону…

До предела взвинченные событиями прошедшего дня, мы с Владиславом легли спать только после полуночи. Но, несмотря на усталость, нам никак не удавалось заснуть. Мы лежали рядом на широкой кровати, время от времени переговаривались, а в головах у нас вертелось множество мучительных «как», «зачем» и «почему».

Особенно нас беспокоил вопрос, какую же ценность представлял для наших врагов перстень Бодуэна, что ради него был разоблачён такой ценный, глубоко законспирированный агент, как Свен Ларссон. В том, что он был вражеским агентом, сомнений у нас не оставалось: по словам командора Дай Чжэня, лейтенант сам вызвался взять на хранение перстень, а инквизиторы, которые под его руководством осматривали заросли кустарника, засвидетельствовали, что перед своим исчезновением он был чем-то сильно взволнован, и, когда уходил якобы по вызову командора, попрощался с ними так, словно покидал их навсегда… Собственно, так и случилось.

Но самое скверное, самое паршивое в этой истории было то, что Ларссон находился вне всяких подозрений. Регент лично комплектовал нашу свиту, он отбирал только тех людей, которых хорошо знал и которым безгранично доверял, кому без колебаний вверил бы собственную жизнь. И тем не менее среди них оказался предатель — а это наводило на тревожные размышления. В частности: был ли он единственным предателем в нашем окружении?…

— Знаешь, Инночка, — произнёс в темноте Владислав. — Мне начинает казаться, что мы до сих пор живы только потому, что Нижний Мир ещё не оставил надежд привлечь нас на свою сторону. Ведь у Ларссона была масса возможностей расправиться с нами — и в Вечном Городе, и во время путешествия, и здесь, на Истре. Его саморазоблачение нисколько не утешает меня, скорее наоборот, пугает: раз его хозяева с такой лёгкостью решили пожертвовать им, значит в рядах Инквизиции у них ещё много агентов — если не в нашем отряде, то во дворце наверняка. Я очень боюсь, что в тот момент, когда Велиал или ещё кто-то из заправил Нижнего Мира придёт к выводу, что мы не подлежим дальнейшей вербовке, нас можно смело считать покойниками.

— Я тоже этого боюсь, — сказала я, крепко прижавшись к мужу. — Инквизиция очень могущественная организация, она более или менее успешно защищает весь мир человеческий, но обеспечить безопасность отдельных людей ей не под силу — для этого она слишком многочисленна и неповоротлива.

Владислав вздохнул.

— Думаю, Сандра правильно поступила, решив поискать себе другую, более скромную защиту. Раньше я считал её бегство безумной авантюрой, но теперь я понимаю, почему она отказалась от покровительства Инквизиции. Для неё это было всё равно, что жить под дамокловым мечом. Куда проще и надёжнее исчезнуть, спрятаться, затеряться. Вот она и спряталась, воспользовавшись помощью Несторианской Церкви. В масштабах Граней это весьма незначительная конфессия, но именно в её незначительности, скромности, неприметности заключается её главное преимущество как убежища. — Владислав поднялся и сел в постели. — А ведь мы, по сути, разоблачили это убежище! Даже если предположить (а это весьма сомнительно), что больше никакой утечки информации не произойдёт, наши враги уже знают о пребывании Сандры на Истре, и им не составит труда сосчитать дважды два. Они обязательно обратят внимание на то подозрительное обстоятельство, что один из трёх экспрессов, на которых могла ехать Сандра, был предназначен для святейшего Илария — уроженца Истры. И тогда… Тогда всё может случиться. В том числе и самое худшее. — Он ударил кулаком по колену. — Чёрт возьми! Нам не следовало поднимать гвалт, когда Леопольд принёс перстень. Нужно было повременить, хорошенько всё обдумать, взвесить, и только потом решать, как правильно поступить, стоит ли сообщать о находке.

— Ну-ну, — сказала я. — Вспомни, что мы делали в первый час поисков. Что-то обдумывали? Взвешивали? Решали? Ничего подобного! Мы просто сходили с ума от волнения, боялись, что вот-вот из воды вытащат мёртвую Сандру. И лишь когда инквизиторы обшарили всё озеро и ничего, кроме мусора, там не нашли, мы немного успокоились и начали здраво рассуждать. Так что не убеждай себя в том, что мы сваляли дурака. Мы всё сделали правильно, Владик. Мы не могли поступить иначе.

Владислав снова лёг и привлёк меня к себе.

— Ты права, Инна. Задним умом мы все крепки. Бессмысленно жалеть о прошлом, нужно думать о будущем. — Он в отчаянии застонал. — Что же нам делать? Как предупредить несториан об опасности?

— Может, попросить дядюшку? Связаться с ним прямо сейчас, всё ему объяснить…

— Ага! Так он нас и послушается. Ты же слышала, какие у него планы: заслать на Бетику побольше агентов, установить слежку за всеми приближёнными патриарха и ждать, когда они выведут нас на след Сандры. А где гарантия, что среди тех агентов не будет вражеского шпиона? Где гарантия, что мы первыми найдём Сандру? Нет такой гарантии!.. Но дядюшку не переубедишь. Он искренне верит в чистоту рядов Инквизиции, измену Ларссона считает прискорбной случайностью и даже мысли не допускает, что среди его ближайшего окружения может быть ещё один предатель.

Некоторое время мы молчали. Моё чересчур бурное воображение уже рисовало картины различных вариантов будущего — и все они были в мрачных тонах.

— Жаль, что у нас нет никого знакомого вблизи Бетики, — наконец произнесла я. — Так бы мы связались с ним и попросили предупредить патриарха… Кстати, а святейший Иларий, часом, не колдун?

— К сожалению, нет. — Владислав заметно оживился. — Но ты подала отличную идею. Хотя сам патриарх не обладает колдовскими способностями, его личный секретарь, преподобный Адриан, колдун — причём довольно сильный, на уровне инквизитора. Так что он вполне способен принять мысленное послание с другой Грани. Я неплохо запомнил его ауру… Вот только есть одна проблема: я никогда не был на Бетике, а значит, не смогу точно направить телепатический луч.

— Ты знаешь, где она находится. Ведь мы проезжали мимо по Магистрали. Помнишь, Дай Чжэнь показывал нам ответвление, которое ведёт к Бетике?

— Да, помню. Всё это, конечно, очень приблизительно — но попробовать стоит. Как говорится, попытка не пытка. Поможешь мне?

— Ясное дело. Но… — Я замялась. — А вдруг, вопреки очевидным уликам, Несторианская Церковь не имеет никакого отношения к Сандре?

— На этот случай я сформулирую послание так, чтобы его поняли только посвящённые, — успокоил меня Владислав. — Да и вообще, если патриарх тут ни при чём, наше предупреждение потеряет всякий смысл, и никакой тайны мы не выдадим. — Он улёгся поудобнее, сосредоточился и уже мысленно добавил: — «Ты готова?»

«Да.»

Владислав послал телепатический луч через бесчисленное множество Граней к далёкой Бетике. Вернее — в направлении Бетики, поскольку на ней мы никогда не были и наш колдовской дар не располагал сведениями о её точных пространственных характеристиках. Будь на нашем месте любой обычный колдун, даже самый опытный, его попытка установить связь с человеком, находящимся на незнакомой Грани, была бы заранее обречена на провал. Но мы не были обычными колдунами, наша сила позволяла нам создавать не только точечный луч, но и слегка расфокусированный, охватывающий целую группу Граней, и тем не менее достаточно мощный, чтобы его мог воспринять адресат.

Муж уже минут пять посылал вызов, я подпитывала его своей энергией, но ответа мы не получали. Возможно, было слишком далеко, или преподобный Адриан как раз отсутствовал на Бетике, а может, Владислав плохо запомнил его ауру и не мог войти в резонанс с биоритмами его мозга. Когда мы собирались прекратить попытки, чтобы попробовать с утра, на свежую голову, как вдруг послышался слабый, похожий на тихий-тихий шёпот, отзыв на греческом:

«Да, я слушаю.»

Владислав немедленно сфокусировал луч.

«Отец Адриан?»

«Да.» — Ответная мысль стала громче и отчётливее. — «Кто это?»

«Владис… то есть принц Владислав. Вы должны помнить меня — этим летом мы несколько раз встречались в Палатинуме.»

«Ваше высочество?» — Преподобный отец был крайне изумлён. — «Конечно, я помню вас. Чем могу быть полезен?»

«У меня есть срочное сообщение для его святейшества. Вы сможете передать?»

«Разумеется. Я вас слушаю.»

«Будет лучше, если вы запишете.»

«Сейчас, ваше высочество, секундочку… Всё, я готов.»

«Диктую: „На Истре обнаружены следы С. Т. Вскоре о вашей причастности станет известно врагам. Прошу незамедлительно принять меры“. Записали?»

«О, боже!» — сказал преподобный Адриан. Судя по его восклицанию, он принадлежал к числу посвящённых. — «Это точно?»

«Увы, да. Поэтому желательно, чтобы все, кто знает местонахождение С., скрылись. И как можно быстрее — счёт идёт на дни, а то и на часы.»

«Понимаю, понимаю… Я сейчас же доложу обо всём его святейшеству.»

«Отлично, поспешите. И имейте в виду, что за вами ведётся слежка. Ещё два месяца назад руководство Инквизиции направило на Бетику своих агентов.»

«Нам известно об этом.»

«Вы должны обмануть их. Они не враги, но вполне могут вывести на вас врагов. Будьте осторожны. Часов через восемь я снова свяжусь с вами, чтобы узнать, как продвигаются дела.»

«Хорошо… Хотя нет, не получится. Скорее всего, к тому времени меня уже не будет на Бетике. Я один из тех, кто должен исчезнуть. Лучше я сам с вами свяжусь. Ведь сейчас вы на Истре, я не ошибся?»

«Да.»

«Тогда ждите, ваше высочество. И не беспокойтесь — мы обо всём позаботимся. Благодарю вас за предупреждение.»

Преподобный отец поспешно разорвал связь, видимо, опасаясь, что Владислав приступит к расспросам. Муж облегчённо вздохнул и зарылся лицом в моих волосах.

— Слава богу! Надеюсь, они будут действовать быстро и эффективно.

— Отец Адриан производит впечатление решительного человека, — сказала я. — И очень обеспокоенного за судьбу Сандры. Интересно, почему они о ней заботятся? Вряд ли из простого альтруизма. Может, патриарх считает себя в ответе за то, что случилось двадцать шесть лет назад, и теперь хочет помочь твоему ребёнку.

Владислав не ответил. Дыхание его было ровным и спокойным. Потратив много сил на установление контакта с преподобным Адрианом и получив от него заверения, что всё будет в порядке, он позволил себе расслабиться и моментально заснул.

Следующие полчаса я пыталась последовать примеру мужа, однако тщетно — несмотря ни на что, я продолжала бодрствовать. Обычно у меня не бывает проблем со сном, я легко засыпаю и сплю, как убитая, но изредка, после сильного стресса, со мной случаются приступы бессонницы, и тогда мне удаётся заснуть лишь под утро. А сегодня (то есть уже вчера) я пережила не слабенький стресс.

В конце концов мне надоело бесцельно ворочаться в постели, я встала, накинула на себя халат и тихонько покинула спальню. Четверо инквизиторов, дежуривших в горнице, отдали мне честь. Я кивнула им в ответ и заглянула в смежную комнату, которую занимали мои фрейлины. Все три девушки крепко спали; на пушистом ковре дрыхли без задних ног кошки Греты и Сесили, кот Моше, принадлежавший Саре, а также наши Леопольд и Лаура. Решив никого не будить, я прошла в коридор, где стояли на страже ещё шесть человек, а оттуда — в замковую библиотеку, которую Светозар предоставил в наше полное распоряжение.

Это была просторная комната с множеством шкафов, битком забитыми книгами, многие из которых были древними рукописными раритетами. Прадед Владислава, отец матери его отца, которому раньше принадлежал этот замок, ставший теперь княжеской резиденцией, был страстным библиофилом и потратил половину своего состояния на приобретение редких и очень ценных книг.

Бесспорной жемчужиной его коллекции являлся авторский оригинал двенадцатитомной «Истории Септимундиума: с древнейших времён до дней нынешних» (под нынешними днями подразумевалось начало XIII века, когда был написан этот труд). Имперская библиотека располагала лишь более поздней копией «Истории», и Главный хранитель однажды в шутку (а может, и не в шутку) признался мне, что ради оригинала готов пойти на преступление — вот только не знает, кого нужно убить или ограбить. Когда я сообщила деверю, каким сокровищем он владеет, то он — что бы вы думали! — без малейших колебаний отдал мне все двенадцать томов бесценного раритета, заявив, что коллекция прадеда, равно как и само Верховинское княжество, по праву принадлежит его старшему брату — моему мужу.

Я зажгла в библиотеке свет, достала с полки третий том «Истории», посвящённый образованию Империи, и, устроившись в мягком кресле возле невысокого журнального столика, приступила к чтению. Зубодробительная средневековая латынь подействовала на меня успокаивающе, и минут через двадцать текст перед моими глазами начал понемногу расплываться.

Я уже собиралась поставить книгу на место и вернуться в спальню, как вдруг из прилегающего к библиотеке кабинета послышался тихий скрип, словно там передвигали мебель. Я быстро вскочила на ноги, но звать из коридора охрану не стала, чтобы зря не поднимать тревогу. Моё колдовское чутьё не подавало никаких сигналов об опасности, оно лишь подсказывало мне, что в соседней комнате кто-то есть. Этот «кто-то» вполне мог оказаться слугой или домочадцем, случайно заснувшим в княжеском кабинете.

Я на цыпочках подошла к двери кабинета, приоткрыла её и осторожно заглянула внутрь. Там горел настольный эльм-светильник, в слабом свете которого я увидела возле встроенного в стену шкафа худощавого мужчину лет шестидесяти, облачённого в серую монашескую сутану с откинутым за спину капюшоном. Я хорошо помнила этого «монаха»: совсем недавно я видела его на мысленной «картинке» Гуннара, а ещё раньше, в конце позапрошлого года, мы с Владиславом добрых полчаса беседовали с ним в небольшой придорожной таверне на Агрисе. Тогда Штепан залихватским ударом меча снёс ему голову, но он, как видно, не сильно от этого пострадал.

— Проходи, Инга, — сказал Чёрный Эмиссар, посмотрев в мою сторону. — Нам лучше поговорить здесь. Если верить Ларссону, отсюда в коридор ничего слышно не будет.

Я вошла в кабинет и закрыла за собой дверь — но не потому, что собиралась вступать с Эмиссаром в длительные переговоры. Просто я могла сама с ним разобраться и не хотела из-за такой мелочи будить весь замок.

— Беседы у нас не получится, — твёрдо произнесла я. — Скажи, как ты сюда попал, и я постараюсь, чтобы ты не слишком сильно страдал перед смертью.

— Этой оболочке умирать не больно, — невозмутимо ответил он. — Но в том, как я сюда попал, большого секрета нет. Вот, смотри.

Он нажал какую-то потайную кнопку в стене, и шкаф с уже знакомым мне тихим скрипом отошёл в сторону, открыв в стене отверстие высотой в человеческий рост.

— Потайной ход?

— Да. Он соединяет кабинет с княжескими покоями и подземельем. Раньше был ещё туннель, который вёл за пределы замка, но лет семьдесят назад случился обвал, и теперь он засыпан тоннами земли. Светозар показал этот ход Ларссону, а мой слуга не стал сообщать о нём командору Дай Чжэню, предполагая, что он может ещё понадобиться. — Эмиссар пристально посмотрел на меня. Его взгляд, хоть и не был пустым, безжизненным, бездонным, показался мне очень знакомым.

— Велиал?… — прошептала я, холодея от этой догадки. — Ты?…

— Это я, можешь не сомневаться. — Он вернул шкаф на место и уселся в кресло за письменным столом. — Когда Ларссон доложил о сегодняшних событиях, я решил заглянуть к тебе в гости — а вдруг, думаю, тебе не спится. Материализовался в туннеле возле самого завала, где меня ваши церберы не почуяли, поднялся наверх — и вот мы снова встретились.

Я сделала вид, что верю ему, хотя прекрасно понимала, что он пришёл вовсе не наугад, а твёрдо зная о том, что в данный момент я нахожусь в библиотеке. Это значило, что один из десяти инквизиторов, дежуривших в горнице и на коридоре, был предателем… О, ужас! Что ж тогда получается — что Инквизиция кишмя кишит агентами Нижнего Мира?

— Ну, ладно, ты встретился со мной, — сказала я, прикидывая в уме, как лучше прикончить Эмиссара, чтобы не создавать лишнего шума и не испортить обстановки в кабинете. — А теперь убирайся поскорее, пока я добрая.

Велиал покачал головой:

— Никуда я не пойду. Конечно, в любой момент ты можешь уничтожить мою жалкую земную оболочку, но это не принесёт тебе большого удовольствия. К тому же ты не узнаешь, о чём я хотел с тобой поговорить.

— Меня это не интересует! — жёстко отрезала я, готовясь привести в действие мощное заклинание, способное превратить Эмиссара в горсть пепла, не причинив ни малейшего вреда креслу, в котором он сидел. — Я знать ничего не хочу.

— Правда? — вкрадчиво осведомился Велиал. — Даже то, почему вы с Владиславом до сих пор живы, хотя у моих людей была масса возможностей убить вас? Даже то, почему ты никак не можешь забеременеть?

Я остановилась за мгновение до удара.

— Что… О чём ты?

Он удовлетворённо кивнул:

— Ну, наконец-то я завладел твоим вниманием. Присаживайся, Инга, потолкуем.

Я опустилась на ближайший стул — но не потому, что послушалась совета Велиала, а из-за того, что почувствовала внезапную слабость в ногах.

— О чём ты говоришь? — требовательно спросила я.

— Ты знаешь, о чём. Ведь вы пытались завести ребёнка, не так ли? Я уверен, что пытались. Но у вас ничего не вышло — да и выйти не могло. У тебя никогда не будет детей от Владислава.

Внутри у меня всё сжалось. Слова Велиала были так созвучны моим собственным страхам, что в первый момент я поверила ему безоговорочно.

— Я… я бесплодна?

— Насчёт этого не переживай. Я же не сказал, что у тебя вообще не будет детей; я лишь сказал, что их не будет от Владислава.

— Ты лжёшь, нечистый! — заявила я со слабой надеждой. — Ты просто хочешь деморализовать меня своими лживыми речами. С Владиславом всё в порядке, это факт. От него уже родился один ребёнок — у Сандры.

— А я не утверждаю, что он бесплоден. Однако твой брак с ним был изначально обречён на бесплодие, и даже Мэтр ничего не мог с этим поделать. Хочешь ты того или нет, но ты — дитя Преисподней, ты ещё до рождения была предназначена мне, и Владислав чужд тебе по своей природе. Настолько чужд, что вы с ним биологически несовместимы.

— Но ведь Сандра тоже… — начала я.

— Не равняй себя с Сандрой. В отличие от тебя, она родилась обычной земной девочкой, и лишь впоследствии Женес сделала её моей рабыней. Её связь с Нижним Миром, при всей своей осязаемости, была слишком поверхностной и продлилась чересчур мало, чтобы она стала одной из нас. А ты — совсем другое дело. Ты связана с Нижним Миром от самого своего рождения, и хотя эта связь неощутима, она тем не менее есть — и в этом причина того, что ты не можешь забеременеть от Владислава.

Он умолк и уставился на меня немигающим взором. Я не выдержала и отвела взгляд. Мне отчаянно хотелось заплакать, но я не могла позволить себе такой роскоши в присутствии Велиала — это было бы равнозначно капитуляции. А я не хотела сдаваться на его милость, я усиленно убеждала себя, что он лжёт, что никакой связи между ним и мной не существует, что я такая же обычная земная девочка, как и Сандра…

— Чушь собачья! — упрямо произнесла я, ухватившись, как за спасительную соломинку, за один известный мне факт. — Вот, например, Ларссон — он связан с Нижним Миром, с этим ты спорить не будешь. А однако у него есть сын! Может, ты станешь утверждать, что и его жена служит тебе? Или что ребёнок не от него? Ни в то, ни в другое я не поверю. Я пару раз видела мальчика — он очень похож на отца.

— Да, ребёнок от него, — подтвердил Велиал. — И жена Ларссона не служит мне. Я не говорю, что все, кто связан с Нижним Миром, могут иметь детей только от себе подобных. Это было бы ложью — а я не хочу тебе лгать. Ты можешь народить кучу детишек от любого обычного земного мужчины. Но, к твоему несчастью, Владислав к таковым не относится.

— А кто же он?

— Об этом спроси у княгини Марьяны. Мне ты не поверишь, а ей — да. Пусть она расскажет тебе, кто отец твоего мужа. И тогда ты поймёшь всё. Тебе станет ясно, что я обманывал Владислава, предлагая ему пойти ко мне на службу. Это так же невозможно, как тебе родить от него ребёнка. Мне нужна только ты — а он должен быть уничтожен.

Я хотела спросить, почему в таком случае он не приказал своим вездесущим слугам убить Владислава, но вовремя прикусила язык. Тем не менее, мой мимолётный порыв не ускользнул от внимания Велиала. Он гадко ухмыльнулся и сказал:

— Ты, наверное, хочешь знать, почему же тогда Владислав до сих пор жив. Охотно отвечу тебе. Суть его природы такова, что его мало убить, его нужно погубить. И в этом я возлагаю большие надежды на тебя. В определённом смысле, ты уже служишь мне, помимо своей воли помогая уничтожить Владислава. Одним только своим присутствием, тем, что живёшь с ним, ты ослабляешь его, неотвратимо приближаешь к гибели. И когда ты погубишь его, у тебя останется один-единственный путь — служить мне, служить осознанно и добровольно, исполнить давнее предназначение и занять подобающее тебе место в мире земном и в Преисподней. Вот почему я не приказываю убить тебя. Ты не враг мне — ты мой враждебно настроенный союзник. Очень ценный союзник: даже противостоя мне, ты служишь моим интересам. — Велиал медленно поднялся. — Жаль, что ты такая упрямая, Инга. Если бы мы действовали сообща, нашему тандему не было бы равных. Мы подмяли бы под себя всех прочих Хозяев и положили бы конец порочному многовластию в Нижнем Мире. А со временем ты превзошла бы даже меня, своего создателя. Ты — мой величайший успех и моя досаднейшая неудача. Ведь это я сотворил тебя такой, какая ты есть; я в большей мере твой отец, чем Гарен де Бреси, и в большей мере твоя мать, чем Алиабела д’Ивэйн. Но ваш Мэтр, будь он проклят, вмешался в мои планы и едва не погубил их… — С этими словами Велиал подошёл к шкафу и открыл потайной ход. Я не стала препятствовать ему: у меня не было на это никаких сил. А он после паузы продолжал: — Едва — но не до конца. Так что у нас ещё есть шанс поладить. Неплохой шанс. Поэтому я не прощаюсь с тобой, а говорю лишь «до свидания».

Велиал сделал небрежный взмах рукой и шагнул в тёмное отверстие в стене. Шкаф за ним тут же задвинулся.

Я продолжала сидеть на стуле, тупо глядя в пустоту перед собой. Больше всего мне хотелось сейчас умереть — кануть во мрак небытия и безмыслия, так и не узнав, кто отец Владислава, почему мы с ним не совместимы, как я могу одним лишь своим присутствием погубить его. Я всеми силами пыталась заставить себя поверить, что Велиал солгал, что своей ложью он просто хотел внушить мне чувство безнадёжности, обречённости, безысходность, заставить меня смириться с моим предназначением, подчиниться ему… И вместе с тем я очень боялась, что он сказал правду. А ещё я боялась, что смерть не принесёт мне облегчения, что после жизни не будет небытия, а будет другая жизнь, вечная и кошмарная, лишённая надежды на избавление. Не исключено, что именно к самоубийству, как самому верному способу завладеть мной, толкал меня Велиал своими речами…

За моей спиной послышался какой-то шорох. Я резко повернулась и в ту же секунду услышала испуганный шёпот:

— Всё в порядке, Инга, это я…

В дверях кабинета стоял Гуннар, бледный как покойник. Его остекленевшие глаза затравленно блуждали по комнате.

— Не бойся, кузен, — сказала я утомлённо. — Здесь больше никого нет.

— Он ушёл?

— Да. Ты много слышал?

— Почти с самого начала, — ответил он, с опаской проходя внутрь. — Когда я вошёл в библиотеку, ты как раз спрашивала у него, как он сюда попал.

Я угрюмо кивнула:

— Значит, ничего важного ты не пропустил.

— Это… это действительно был Велиал? Тот самый?

— Да, тот самый. Тебе не страшно находиться со мной в одной комнате?

Гуннар нервно дёрнулся, словно хотел отпрянуть, но затем совладал с собой и храбро подступил ко мне.

— Страшно, — признался он. — До дрожи в коленках. Когда я понял, с кем ты разговариваешь, то чуть не бросился наутёк.

— И всё же остался.

— Да, остался. — Гуннар опустился передо мной на корточки. Его голубые глаза лучились страхом и жалостью. — Ведь ты дочь моей сестры, Инга, и в твоих жилах течёт половина моей крови. Я не мог просто уйти и забыть обо всём. После этого я перестал бы уважать себя… Я могу тебе чем-то помочь?

Я горько вздохнула:

— Боюсь, что нет, Гуннар. Мэтр пытался, но у него, похоже, ничего не получилось.

— Ты так думаешь? Ты веришь тому, что сказал тебе Велиал?

— Не знаю. Я не хочу в это верить, но не всё зависит от моего желания.

Я встала со стула, обошла Гуннара и остановилась возле шкафа, за которым скрывался потайной ход. Кажется, Велиал говорил, что он ведёт в княжеские покои — а их по-прежнему занимала мать Владислава. Значит, есть шанс, что я могу встретиться с ней без свидетелей…

— Я должна кое-что сделать, — сказала я, повернувшись к кузену. — Ты подождёшь меня здесь полчасика? Не убежишь?

Гуннар решительно кивнул:

— Нет, не убегу. — Он секунду помолчал, задумчиво глядя на меня, затем совершенно серьёзно произнёс: — Знаешь, Инга, мне кажется, что сейчас я слышу голос Алиабелы. Она просит, чтобы я не оставлял тебя в беде. Разве я могу не послушаться сестру…