"Фантастика-1967" - читать интересную книгу автора (Альтов Генрих, Фирсов Владимир, Жемайтис...)

Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов Плеск звездных морей

I

Я, Андра и Робин с детства тренировались по менто-системе, и я сразу почувствовал, что он вызывает меня направленной мыслью.

«Что случилось?» Нам было далеко до совершенства в менто-обмене, но я почувствовал в его вопросе страх. Самому Робину бояться было нечего. Значит, страх относился к другим. Я понял.

«Не знаю, — ответил я. И добавил: — Видимой опасности нет».

По глазам Робина я увидел, что последние слова до него не дошли.

— Видимой опасности, — повторил я вслух, — на Венере не было.

— В жизни не видел такой паники, — сказал командир, не оборачиваясь к нам. — Полгруза не принято, отсеки забиты людьми, толком ничего не поймешь… Столько времени потеряли… — Он покачал головой и умолк.

— Хватит ли воды? — сказал Робин. — Девятьсот семьдесят два человека… — Он потрогал клавиши вычислителя. — Сто три грамма в сутки на человека. Маловато.

— Придется что-то придумать, — сказал командир. — Там есть дети.

В этом рейсе я был просто пассажиром. Отпускником, возвращающимся с Венеры. Мне было не обязательно находиться в ходовой рубке. Я сказал командиру, что пройдусь по отсекам.

— Хорошо, — кивнул командир. — Постарайся что-нибудь толком узнать. Покажи им, где у нас запасные изоляционные маты, пусть используют как матрацы.

Кольцевой коридор был забит людьми. В грузовом ионолете только один пассажирский отсек — двенадцать двухместных кают. Там «разместились женщины с трудными детьми. Остальным предстояло провести полет в небывалой тесноте коридоров и грузовых отсеков. Я увидел, что многие плохо переносили ускорение, хотя командир растянул разгон как только мог. Оно и не удивительно: без амортизационных кресел…

В гуле взволнованных голосов я улавливал лишь обрывки фраз.

Большинство, конечно, говорило на интерлинге, но некоторые — главным образом люди пожилые переговаривались на старых национальных языках.

— …Медленное накопление, они сами не замечают перестройки психики, — доносилось до меня.

— …Играли в шахматы — и вдруг он делает совершенно несусветный ход. Я ему говорю: «Нельзя так», — а он…

— …Подложу под голову надувную подушку, и тебе станет легче.

— …Да, да! Смотрит холодными глазами и даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь…

— …Разгон кончился, знаю, но торможения я не перенесу…

— …Никуда! Никуда больше не улечу с Земли! Никуда!..

Я посмотрел на женщину, которая это сказала. Она была красива. Резко очерченное меднокожее лицо. Волосы — черным острым крылом. Рядом с женщиной сидел, привалясь к переборке, светловолосый мужчина средних лет, глаза его были полуприкрыты. С другой стороны к нему прижималась тоненькая девочка лет пятнадцати. Большая отцовская рука надежно прикрывала ее плечо. Я знал эту семью — на Венере они жили по соседству с моими родителями. Их фамилия была Холидэй. Девочку звали Андра.

Они поселились на Венере незадолго до моего отлета на Землю — я тогда поступил в Институт космонавигации. Помню — эта самая Андра редко играла с детьми, все больше с отцом. Том Холидэй учил ее фигурным прыжкам в воду, часто носил ее на плече, а она смеялась. Наверно, это было неплохо — сидеть на прочном отцовском плече.

— Никуда с Земли! — исступленно повторяла мать Андры.

Я подошел к ним и поздоровался. Женщина — теперь я вспомнил, что ее зовут Ронга, — скользнула по мне взглядом и не ответила.

— Здравствуй, — сказал Холидэй, приоткрыв глаза. — Ты что, из экипажа корабля? — добавил он, заметив мой значок.

— Нет, старший, — ответил я. — Возвращаюсь из отпуска. Просто очень трудный рейс, и я помогаю экипажу.

Я почувствовал, что Андра спрашивает меня по менто, но вопрос был расплывчат.

— Не понял, — сказал я ей.

— Ты уже пилот? — спросила она вслух.

— Нет, еще полгода учиться, а потом практика. — Я перевел взгляд на ее отца. — Старший, почему вы все кинулись на этот грузовик? Ведь по вызову колонистов на Венеру уже идут пассажирские корабли.

— Так получилось, — сухо ответил он и снова закрыл глаза.

Я хотел было двинуться дальше, но тут Ронга остановила меня повелительным менто:

— Твои родители остались?

Вопрос был задан так четко, будто она произнесла его вслух.

— Да, — ответил я. — По-моему, они и не собираются на Землю.

Я подождал, не скажет ли она что-нибудь еще. В ее взгляде я прочел странное недоброжелательство. Она молчала.

Я двинулся дальше. Вокруг было такое — будто страница из учебника истории, будто беженцы времен какой-нибудь большой войны. Люди на голом полу, тут же пакеты с едой, одеяла всех цветов и оттенков. Дети. Одни напуганы, жмутся к старшим, другие уже освоились, бегают по тесным проходам. Я поймал одного, наиболее любознательного, который игрушечным трингером пытался снять крышку с контрольного люка детрибутора. Я шлепнул его и снова, подумал, что рейс будет трудным.

Почему Ронга спросила о моих родителях? И почему отец с матерью за весь мой отпуск ни словом не обмолвились, что на планете неладно? Они были совершенно спокойны. Как обычно. На Земле у меня почти не оставалось времени для вольного чтения — мешали занятия в институте и тренировки. Я мечтал об отпуске, чтобы начитаться всласть.

На Венере я проглотил уйму книг.

Отец вечно пропадал на плантациях, мать — на станции наблюдения за атмосферой — и мы, собственно, встречались только за едой. Жизнь текла размеренно.

Ни разу я не слышал от них, что на Венере неладно…

Меня окликнул какой-то чудак, забывший снять скафандр. Он так и сидел, скрестив ноги, в громоздком венерианском скафандре, только шлем снял. Рядом стоял большой старомодный чемодан, давно таких не видывал.

— Ты из экипажа? — спросил он на плохом интерлинге. — Вы там думаете насчет воды?

— Да, старший, не беспокойся, вода будет, — ответил я. — Помочь тебе снять скафандр?

— Нет. Меня интересует только вода. — И он добавил по-немецки: — Торопимся, торопимся, вечно торопимся.

Подросток лет тринадцати оторвался от шахмат, посмотрел на человека в скафандре, потом на меня и снисходительно сказал:

— Как будто у них нет установки для оборотной воды.

Я мысленно усмехнулся: «Видно, паренек, тебе еще не доводилось отведать оборотной воды».

У него были желто-зеленые глаза, неспокойный ехидный рот и манера во все вмешиваться. Я сразу это понял — насчет манеры, — видывал уже таких юнцов.

— Хочешь мне помочь? — спросил я.

— Мне надо решить этюд, — ответил подросток. — А что будем делать?

— Пойдем со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.

— Бен-бо! — выпалил он словцо, которым мальчишки обозначают нечто вроде «как же» или «только тебя тут не хватало». — Как-нибудь и сам решу.

Он пошел за мной.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Всеволод. Это родительское. Тебе нравится?

— Нравится.

— А я все думаю — оставить или выбрать другое. Мне, знаешь, какое нравится? Модест. Как ты думаешь?

— Лучше оставь родительское.

— Бен-бо! — воскликнул он на всякий случай. — А тебя как зовут?

— Улисс.

— Родительское?

— Нет, собственное.

— Улисс — это Одиссей, да? Подумаешь! С каким ускорением мы идем?

— Ускорение кончилось.

Я подошел к двери шкиперского отсека и отпер ее. Всеволод тотчас юркнул вслед за мной и принялся по-хозяйски озираться.

— Видишь эти маты? — сказал я. — Не очень-то мягкие, но все-таки лучше, чем на голом полу. Ты поможешь мне раздать их пассажирам.

— На всех не хватит. Ладно, ладно, знаю без тебя, что вначале женщинам…

Он взвалил несколько матов на спину и исчез. Вскоре снова появился в отсеке. С ним пришли еще несколько парней примерно его же возраста.

— Они тоже будут таскать, — сказал Всеволод. — А еще какая работа будет?

Я отвел его в сторонку.

— Ты, наверно, все знаешь. Ну-ка скажи, что произошло на Венере?

— А ты спроси у Баумгартена. Это который в скафандре сидит.

— Спрошу. Но сперва расскажи ты.

— Я бы ни за что не улетел, если б не родители. Я-то за свою психику спокоен.

«Опять психика, — подумал я. — Прямо какое-то массовое помешательство. У кого-то меняется психика — только и слышишь вокруг».

— Может, он его просто не услышал, — продолжал Всеволод, в упор разглядывая мой значок, — а они из этого такое раздули…

— Кто кого не услышал? Говори по порядку.

— Так я и говорю. Он ехал с дальних плантаций, из Долины Сгоревшего спутника. Вдруг у него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора…

— Не надо про компрессор. Что было дальше?

— Дальше начался черный теплон. — Парень оживился. — Ух и теплон был! На нашем куполе все антенны расплавились. А потом — аммиачный ливень…

— Стоп! Ты сказал — у него испортился вездеход. Дальше?

— Вот я и говорю, испортился. А тут теплой начинается. Чернота пошла. Прямо беда. И тут он проезжает мимо.

— Кто мимо кого? Говори же толком?

— Тудор мимо Холидэя. Холидэй ему по УКВ: «Возьми меня, терплю бедствие». А тот будто и не слышит. Проехал — и все.

— Ну, а Холидэй что?

— А там один вертолет удирал от теплона. Так он услышал вызов Холидэя. Повезло ему, а то сгорел бы.

Я немного знал Тудора. Он, как и мой отец, был примаром — из первого поколения родившихся на Венере. Они с моим отцом занимались селекцией венерианских мхов. Тудор… Поразительно…

И еще странно, что отец мне об этом не рассказал. Не мог же он не знать. Теплой прошел третьего дня, как раз накануне прилета этого грузовика.

— Из-за этого случая и началась паника? — спросил я.

— Пойди к Баумгартену, он тебе расскажет.

Баумгартен спал. Но когда я подошел, он открыл глаза.

— Так хватит воды или нет? — спросил он.

— При жесткой норме хватит. — Я сел рядом с ним. — Старший, мне рассказали о случае с Холидэем. Может, Тудор просто не услышал его? Неужели из-за одного этого случая…

— Одного случая? — перебил он, грозно выкатывая на меня светло-голубые глаза. — Если хочешь знать, я заметил это у примаров еще год назад. Я вел наблюдения, дружок. Этот чемодан набит записями.

— Что именно ты заметил у них, старший? — спросил я, чувствуя, как похолодели кончики пальцев.

— Мелких признаков много. Но самый крупный и самый тревожный… м-м… как это на интерлинге… Равнодушие! — выкрикнул Баумгартен. — Странное равнодушие к окружающим, полное безразличие ко всему, что выходит за рамки повседневных локальных интересов. Я утверждаю это со всей ответственностью врача! Мы — все — не — хотим — стать — равнодушными!

Я потихоньку растирал кончики пальцев. Набитый чемодан. Наблюдения за примарами…

— Случай с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасения, — продолжал Баумгартен хлестать меня словами и интонацией. — Они становятся другими! Сдвиги в психике все более очевидны!

— Нет, нет, с моими родителями все в порядке. Ничего такого я не замечал. Нет!

— А все потому, что торопимся, вечно торопимся, — говорил Баумгартен.

— Не понимаю, старший. Ты сам торопился с отлетом. Ты взбудоражил всех людей, а теперь говоришь…

— Я говорю о другой торопливости. — Худое лицо Баумгартена вдруг замкнулось. — Об этом будет разговор на Совете планирования.

Он умолк, и я понял, что больше он ничего мне не скажет.

— Насчет воды не беспокойся, — сказал я и пошел по кольцевому коридору к лифту.

Опять прошел мимо Холидэев.

Том по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Андра читала книгу. Она мельком взглянула на меня, тонкой рукой отбросила со лба волосы. Волосы у нее были черные, как у матери, а глаза — отцовские, серые, в черных ободках ресниц.

Она и раньше вечно жалась к отцу.

Ронга сидела ссутулясь, скрестив руки и стиснув длинными пальцами собственные локти. Резкие черты ее лица как бы заострились еще больше. Я услышал, как она прошептала непримиримо:

— Никуда, никуда с Земли…