"Секретная миссия Рудольфа Гесса" - читать интересную книгу автора (Пэдфилд Питер)

Глава 14.Поворот на восток

Планирование наступления на Россию началось в Генеральном штабе армии и в собственной епархии Гитлера Высшем командовании сухопутных сил (ОКВ) уже в августе 1940 года. Гиммлер проинструктировал Гейдриха начать разработку операций зондеркоманд, которым надлежало двигаться за фронтом и осуществлять расовые и политические задачи, ликвидируя большевистские элементы, евреев и интеллигенцию и подготавливая почву для поселения на завоеванных территориях чистокровных немцев. В конце месяца начальник Генерального штаба Гальдер имел беседу с адмиралом Канарисом, возглавлявшим абвер, после которой записал в дневнике: "На востоке возобновляются меры по ликвидации евреев и интеллигенции".

Канарис когда-то был убежденным сторонником национал-социализма и лично Гитлера. Но жуткие расправы, творимые зондер-командами СС в польской кампании, потрясли его до глубины души и вызвали раскаяние; своим полевым агентам он приказал собрать подробные данные о деятельности СС и использовал их для предупреждения армейских командиров об ужасах, чинимых во имя Германии. В кругу людей, которым мог доверять, он посетовал: "Дети наших детей понесут бремя вины за это".

Сейчас остается только гадать, что заставило его пойти на предательство своей страны. Но поселившийся с тех пор в его душе пессимизм иссушил тело, запорошил сединой волосы, оставив лишь жалкую оболочку офицера контрразведки. Бесспорно, что для связи с Великобританией он пользовался многочисленными каналами; один из тех, что известны, вел в. Ватикан и служил для переговоров с лордом Галифаксом, другой был установлен через британского посла в Мадриде, сэра Сэмюэля Хора; еще один через мадам Синанску, жену бывшего польского военного атташе в Берлине. Муж мадам Синански попал в плен; в конце лета или осенью 1940 года Канарис послал агента устроить для нее проезд в Швейцарию через Германию. Потом он время от времени навещал ее; часто говорят, что она была его любовницей, но она отрицает это. После ухода Канариса к ней приходил начальник местного отдела СИ С, и она передавала содержание разговора с Канарисом. Информация кодировалась и телеграфом передавалась в Лондон помощнику «Си».

По-видимому, именно таким образом Черчилль получил первое надежное подтверждение своему опасению, что Гитлер повернет на восток. По этому случаю Канарис сообщил, что в России предполагается расстреливать каждого члена коммунистической партии и упомянул о собрании, на котором высказывались на этот счет протесты, поскольку повальные расстрелы неминуемо вызовут среди русских яростное сопротивление, но возражения во внимание приняты не были. Дата откровений не ясна, как и не ясен мотив. Канарис ненавидел большевизм и знал, что это чувство разделяют в высших кругах в Берлине. Много позже, 9 июня 1941 года, подобное сообщение в Англию через Биргера Далеруса передал Геринг, в нем стояла точная дата (через две недели) нападения на Россию.

Оба сообщения можно рассматривать как просьбу к Британии уладить разногласия и присоединиться к крестовому походу против большевизма или как составляющую часть вероломного обмана. Кеннет де Курси, однако, убежден в том, что войну с Британией Канарис воспринимал как трагедию и считал, что до тех пор, пока есть надежда заключить мир, Британия ни под каким видом не должна потерпеть поражение. Канарис считал это настолько важным, что был готов на предательство собственной страны, что в конечном итоге и совершил. По словам де Курси, информацию он адресовал непосредственно «Си» и через более верные каналы, чем мадам Синански. Де Курси убежден также в том, что секретные данные, исходившие от Канариса, «Си» лично передавал Черчиллю вместе с материалами «Ультра», добытыми в результате дешифровок германских шифров, в коробках темно-желтого цвета, ключи от которых имелись только у него и Черчилля.

* * *

Цель эсэсовской программы в Польше, снова начатой в августе 1940 года, состояла в полной ликвидации польской интеллигенции по советскому образцу и разделении населения на этнические составляющие, чтобы люди утратили «польское» национальное самосознание. Лица немецкого происхождения подлежали переучиванию в соответствии с германскими ценностями. Их следовало поселить в четырех германских гау, в то время как "население низшей крови", если выражаться терминологией Гиммлера, следовало сосредоточить в "Польском генерал-губернаторстве" "как неорганизованную рабочую силу, используемую для ежегодных сезонных работ… а также в деле германского культурного развития и на строительных работах". Чтобы избежать в будущем организованного восстания, обучение детей этих людей не одобрялось; их образование ограничивалось начальной четырехлетней школой, где они могли научиться считать до 500, писать свое имя и выучить, что "подчиняться немцам, быть честными, трудолюбивыми и достойными доверия есть их Божественная заповедь". Чтение Гиммлер не считал для них обязательным. Они должны были стать для Германского Рейха илотами рабами.

Эту программу Гиммлер изложил Гитлеру на семи страницах меморандума и представил на рассмотрение в конце мая; "фюрер (как он потом заметил) нашел ее очень хорошей и правильной". Среди тех, кому разослали копии, был и начальник по кадрам Гесса, Мартин Борман. Кроме того, что Гиммлер формально все еще был подчиненным Гесса, ему как связующему звену между партией и государством важно было знать план. Это было важно для него, потому что в его обязанности входил контроль над тем, чтобы требования национал-социалистического мировоззрения находили воплощение в законодательной области. Важным для него это было потому, что он являлся чиновником, к которому каждый германский гражданин мог обратиться с жалобой на правительственных служащих, это было важно и для тех отделов его организации, которые занимались вопросами расы, обучения и, особенно, общественного права. Многие адресованные Гессу вопросы и жалобы, связанные с оккупацией Польши, переадресовывались Гиммлеру, которого Гитлер назначил ответственным за «германизацию» района; эта должность называлась комиссар по делам консолидации германской нации. Но, как видно из других писем, у Гесса пробудился личный интерес к восточному плану. В переписке с министром юстиции о постановлениях, лишавших евреев и поляков гражданских прав и делавших их субъектами особых карательных санкций, включая каторжные работы, он выразил мнение, что "поляки менее восприимчивы [чем немцы] к ординарному заключению под стражу".

Удивительно мало внимания в своем меморандуме посвятил Гиммлер судьбе евреев, явно полагая, что "понятие «еврей» перестанет существовать, ввиду массового исхода народа в Африку или в какую-либо колонию". Это был обман. После падения Франции в ведомстве министерства иностранных дел был разработан план отправки всех евреев на остров Мадагаскар, вблизи от восточного побережья Африки. План «Мадагаскар» Гейдрих использовал как прикрытие для "окончательного решения" еврейской проблемы. Этот камуфляж главным образом предназначался для глаз американцев. Риббентроп во что бы то ни стало хотел помешать еврейскому лобби убедить Соединенные Штаты вступить в войну на стороне Великобритании, как этого добивался Черчилль, у которого работал отдел, отслеживавший на территории бывшей Польши инциденты, способные опорочить Германию перед лицом Америки, в то время как Гиммлер через еврейский комитет, находящийся в Америке, и в обмен на твердую валюту поощрял эмиграцию евреев. Камуфляж был нужен еще и для внутренних целей: для влиятельных церковников, которые в противном случае могли выступить против плановой депортации из Рейха и всех оккупированных стран, а также для самих евреев, которых, пообещав «переселение», следовало убедить уехать на восток мирным путем. Еще план «Мадагаскар», вероятно, был задуман для того, чтобы продемонстрировать добрые намерения Германии в отношении евреев, что могло способствовать мирному урегулированию дел с Великобританией.

О реальных планах гитлеровцев в отношении евреев можно судить по тому разделу программы «эвтаназии», где от врачей требовалось проводить дискриминацию по расовому признаку, и по экспериментам с газовыми камерами, примерно в то же время заказанными Гейдрихом по приказу Канцелярии Гитлера. Первый показ удушения газами душевнобольных пациентов Филиппу Буллеру, Браку и другим работникам Канцелярии состоялся в январе 1940 года в заброшенной тюрьме в Бранденбурге. Вслед за этим было создано шесть центров "легкой смерти" с газовыми камерами, замаскированными под душевые, очевидно, предложение по облагораживанию внешнего вида камер исходило от самого Буллера. В июне в одном из них, в замке Графенек в Бранденбурге, имели место первые умерщвления психически неполноценных евреев. Инспектор центров легкой смерти, комиссар по уголовным делам Кристиан Вирт, применявший газовые камеры, замаскированные под души, для плановых ликвидации евреев, стал впоследствии инспектором специально построенных на востоке лагерей смерти. Другие коменданты лагерей смерти, такие же офицеры полиции, как и он, прошли предварительно школу центров легкого умерщвления. Не меньшее значение для лагерей смерти имели врачи, учившиеся убивать по программе "легкой смерти". Роберт Джей Лифтон указывал, что это "разрушение границ между лечением и умерщвлением" было решающим для людей, участвовавших в систематизированном геноциде и убивавшим во имя чистоты расы.

Гесс хорошо знал о существовании программы «эвтаназии». Исполняя роль совести партии, он получал письма от людей, подозревавших, что пациентов не лечат, а убивают. Одним из них был заместитель руководителя института в Штеттене Якоб Фридрих Рупп, написавший ему в конце мая. Единственный ответ, который Рупп получил, гласил, что его письмо переправлено в соответствующий отдел организации Гиммлера. "Получив это, — вспоминал после войны Рупп, я понял, что для наших пациентов все пропало, потому что уже до войны я видел злой дух Гитлера и Гиммлера".

Знал Гесс и о жестокостях, творившихся в Польше по отношению к евреям, так как, являясь арбитром между партией и государством, уже с 1939–1940 года получал жалобы от армейского главнокомандующего на востоке, сетовавшего на моральный урон, причиняемый деятельностью СС. Как и в случае с петициями, касавшимися эвтаназии, он переадресовывал их Гиммлеру. Поток жалоб возобновился, когда в августе снова начались убийства, и, судя по дневниковым записям Гальдера, достиг апогея в феврале следующего, 1941 года, когда Гесс потребовал смещения генерала Мита, высказывавшегося против деятельности СС перед своими офицерами.

Все посвященные в Берлине были в курсе жестокостей, творившихся в Польше. В декабре предыдущего года Альбрехт Хаусхофер написал матери письмо, где пытался объяснить смешение чувств и собственное бессилие перед лицом ужасных событий, которые предвидел: "Пример: я сижу за столом с человеком, в задачу которого будет входить транспортировка евреев в еврейское гетто в Люблине, где, согласно программе, они умрут от голода и холода…"

Непостижимо, чтобы Гесс не знал о действиях СС, как невероятно и то, чтобы он не знал о том, что план «Мадагаскар» является грандиозным обманом, как и невозможно утверждать, что он со своей верой в расово-биологическую цель национал-социализма, своим глубоким пониманием потаенных мыслей Гитлера, не подозревал о связи между "окончательным решением" еврейской проблемы с программой «эвтаназии», осуществляемой, главным образом, СС, хотя и под контролем гитлеровской Канцелярии. Кое-кто доказывает, что Гитлер не приказывал и ничего не знал о плане ликвидации евреев, на том основании, что не имеется никаких документальных свидетельств, указывающих на его причастность к программе. Подобное они могли бы сказать — и о Гессе. Однако Гиммлер во многих высоких инстанциях объяснял, что действовал по поручению Гитлера и нес ответственность от лица Гитлера. Можно предположить, что и вокруг Гесса, так называемой "совести партии", тоже старались создать ореол непричастности.

Нельзя угадать, что думал Гесс по поводу «необходимых» злодеяний на пути к осуществлению целей, в которые верил. По словам фон Кросихка, он осознавал, что борьба между добром и злом в развитии национал-социализма воплощалась в фигуре Гитлера. Такого же взгляда придерживался его адъютант Лейтген, считавший, что неизбежная внутренняя борьба и являлась причиной частых приступов болезни Гесса.