"Сердце Фатимы" - читать интересную книгу автора (Вульф Франциска)

IX

Стоя на площадке башни, Али аль-Хусейн в подзорную трубу смотрел на звезды. Город мирно спал. Торжественные празднества по случаю рамадана, когда шумная толпа под аккомпанемент барабанного боя следовала по улицам, освещенным тысячами факелов, наконец подошли к концу. Три ночи подряд Али не мог наблюдать за звездами. Но теперь перед ним снова открывался непостижимый вид звездного неба. Однако загадочного созвездия в форме глаза он не увидел. Огромное сияющее око смотрело на него с высоты в тот вечер, когда Саддин привел в его дом Мишель. С тех пор он каждую ночь поднимался на башню, чтобы найти его на небосклоне, пристально глядя в подзорную трубу, пока от усталости не начинали болеть глаза. Но все было напрасно.

Он потерял покой и сон и даже стал сомневаться, существует ли это созвездие и не приснилось ли оно ему. Рассудок подсказывал, что это мог быть мираж, похожий на те, что иногда видят странники в знойной пустыне. Нечто подобное, по-видимому, произошло и с ним: события того дня так всколыхнули его мысли и чувства, что вызвали галлюцинацию. Огромное сияющее око он воспринял как утешение, словно оно обещало ему обрести столь долгожданный покой.

Тем временем на небосклоне стали гаснуть первые звезды. Скоро взойдет солнце. Продолжать искать созвездие не имело смысла. Оно исчезло, испарилось. Словно кто-то начертил мелом его изображение на ночном небе, а потом стер. Если оно вообще там было!

Али стал разбирать свою трубу и, вынимая линзы из латунной трубки, вдруг понял, что и завтра не сможет устоять перед искушением подняться на башню. Протерев драгоценные линзы, он завернул их в бархат и уложил в деревянный ящик вместе с латунной трубой. Если бы на свете нашелся такой человек, которого можно было бы спросить о созвездии! Увы, в Казвине астрономов не было и в помине. Эмир из религиозных убеждений отвергал эту науку, изгнав их из города, а те немногие карты звездного неба, что были у Али, не могли прояснить картины. Правда, он поручил торговцам книжных лавок поискать для него и другие карты. Пока безрезультатно. К тому же это и небезопасно. Если по городу расползутся слухи о его причастности к колдовству и черной магии, ему не миновать изгнания из Казвина.

Разумеется, Али помнил совет Саддина обратиться к еврею – торговцу маслом. Но когда он наконец решился и послал гонца в его лавку, то получил ответ: Моше Бен Леви не может его принять. Остальные послания, которые Али отправил торговцу, либо остались без ответа, либо были возвращены с пометкой, что если Али желает купить масло, то пусть приходит в положенное время.

Али потерял всякую надежду. У него сложилось впечатление, что евреи вообще неохотно общаются с людьми другой веры. Для него было непостижимо, как Саддину удалось сблизиться с Моше Бен Леви.

Надо отдать должное: там, в Бухаре, в руках кочевника сходились многие нити – начиная от воровских банд и заканчивая придворными эмира.

Али бросил взгляд на дверь. Там, у входа на башню, лежал умирающий Саддин. Тела убитых на следующее же утро забрали их соплеменники, чтобы похоронить по всем правилам. В тот же день слуги уничтожили все следы, оставшиеся после бойни. Но каждый раз у этой двери Али мерещился кто-то, олицетворяющий собой кровавую месть. Иногда он поднимался сюда и днем, чтобы взглянуть, не осталось ли следов крови кочевника на каменном полу башни.

– Господин, – сказал Махмуд, заглядывая в дверь. – Девочка только что проснулась. Она зовет вас.

– Сейчас иду, – ответил Али, удивляясь поведению слуги. Махмуд ни разу не произнес ее имени. Он даже не посмотрел ей в лицо, словно боялся малышку.

– Давайте я отнесу ваш тяжелый ящик, господин, – предложил Махмуд, протягивая руки.

– Да, пожалуй. – Али снова вспомнил своего старого слугу Селима. У него защемило сердце. Селим ни за что на свете не прикоснулся бы и кончиком пальца к этому ящику. Всю жизнь бедный старик считал подзорную трубу дьявольским творением. По ночам Али, наблюдая за звездами, слышал, как тот молится за спасение души своего хозяина. – Отнеси ящик в мой кабинет и запри в сундуке.

– Слушаюсь, господин. – Махмуд отвесил поклон и удалился.

«Махмуд отличный слуга, – думал Али. – Я никогда не слышал от него ни слова жалобы или возражений. И все-таки мне не хватает Селима».

Тяжелой походкой Али спустился по узким ступенькам лестницы. Неужели он обречен на вечную разлуку с дорогими его сердцу людьми? Сначала его покинула Беатриче, потом Селим, теперь еще и Саддин. А ведь еще несколько недель тому назад Саддин не принадлежал к числу его лучших друзей.

«Некоторые события способны вразумить человека, – с грустью размышлял Али. – Но иногда бывает слишком поздно. Жизнь невозможно повернуть назад. Судьба не позволяет исправить ошибки прошлого».

– Али!

Милый детский голосок отвлек его от невеселых мыслей. Он услышал, как по мраморному полу шлепают маленькие босые ножки.

– Али, ты здесь?

– Да, моя крошка, – отозвался Али, входя в комнату. Вид очаровательной малышки, ее голосок мгновенно согнали с него всю боль и печаль. Мишель стояла перед ним босая, с распущенными белокурыми волосами. В руках у нее были салфетки, которые она связала в какой-то узел, называя его «олененком». Ночная рубашка, явно не по размеру, доходила до пола. Этот ребенок был для него подарком судьбы. Более того – спасением, хотя он этого пока не осознавал. Али опустился на колени, распахнув свои объятия.

– Тебе не спится?

Малышка подбежала к нему и бросилась на шею.

– Нет.

– Ты проголодалась? Может, позавтракаем?

– Да, – Мишель кивнула головой. – А мед есть?

– Конечно, моя дорогая. И мед есть, и лепешки, и сироп, если ты хочешь. – Он поднялся и протянул ей руку. – Давай вместе спустимся.

Али с умилением смотрел на нее. Мишель оставила привычный для нее мир. Одно время ее спутником был Саддин. Теперь на Али возлагалась задача беречь и охранять ее. Малышку преследовали страшные люди, ее мать была где-то далеко. Их разделяла вечность, но девочка так быстро освоилась, что повергла Али в полное изумление. Даже взрослые мужчины и женщины в подобной ситуации давно бы потеряли рассудок – она же не проронила ни слезинки. Иногда Али думал, что она знает больше – намного больше того, что может знать четырехлетний ребенок.

После завтрака Али, как обычно, приступил к работе. У ворот его дома уже собралась толпа пациентов. Некоторые добирались сюда несколько дней, чтобы попасть на прием к знаменитому доктору. Махмуд провожал одного больного за другим в его приемную. Али обследовал слезящиеся глаза, вскрывал гноящиеся раны, накладывал повязки, прописывал мази и эликсиры из трав. Пациенты безоговорочно верили ему. Они в точности выполняли его предписания, а некоторые даже умудрялись поцеловать полы его халата, когда он проходил мимо. Были, конечно, и другие, менее приятные посетители, которые без конца спрашивали об одном и том же, будто сомневаясь в его компетентности. Глядя на таких пациентов, Али задавался вопросом, зачем они все-таки к нему пришли, и не находил ответа.

Примерно таким был шестидесятилетний муэдзин, которого к нему привел Махмуд незадолго до обеда. Пациент жаловался на боли в горле и хрипоту. По его словам, он не мог призывать правоверных мусульман к молитве – теперь это за него делал один из его учеников. Голос муэдзина действительно был больше похож на карканье вороны. Поэтому он, несмотря на то что Али аль-Хусейн слыл среди верующих Казвина довольно сомнительной личностью, все-таки вынужден был к нему обратиться.

Али понимал, что с таким пациентом он не имеет права даже на малейшую ошибку, если не собирается покидать Казвин раньше намеченного срока. Он тщательно обследовал его шею и нащупал под подбородком небольшие узелки, которые Беатриче называла лимфатическими узлами. Она утверждала, что увеличение их размеров указывает на воспаление в какой-то части тела. Честно говоря, Али до сих пор так и не понял, в чем состоит эта взаимосвязь, но, когда учитывал этот симптом, всегда оказывался прав.

– Откройте рот, – сказал Али, вынимая из выдвижного ящичка крошечную масляную лампу и латунный шпатель, на конце которого было прикреплено маленькое круглое зеркальце. Этот инструмент он заказал по настоянию Беатриче.

У него начинало щемить сердце каждый раз, когда он вспоминал о ней. Ночи напролет они обсуждали вопросы медицинской философии, чего до этого ему никогда не приходилось делать даже с мужчинами.

Лоб муэдзина сморщился.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он. В его хриплом голосе слышался упрек, будто Али достал из ящичка какой-нибудь символ христианства.

– Если вы позволите, я осмотрю ваше горло, – терпеливо разъяснил Али, стараясь быть вежливым. – Если причина болезни там, я смогу это увидеть. Опытный врач определяет это по знакам, которые оставляет всемилостивейший Аллах, – добавил он, чтобы убедить своего глубоко верующего пациента в своих добрых намерениях.

Муэдзина это не тронуло. Он мрачно посмотрел на зеркальце.

– А это что такое? – прохрипел он.

– Мой инструмент. Пожалуйста, откройте рот. Чем раньше я определю причину вашего страдания, тем скорее избавлю вас от болезни и тем быстрее вы вернетесь к служению Аллаху и всем правоверным.

Последний аргумент, кажется, подействовал, но муэдзин с явной неохотой выполнял указания Али.

«Остаток дня он, скорее всего, проведет в молитвах, чтобы смыть с себя следы визита ко мне», – думал Али, заглядывая в рот муэдзину. Али увидел признаки, указывающие на воспаление, – миндалины покраснели и набухли. Али вынул зеркальце изо рта муэдзина и бросил его в лоток для использованных инструментов.

– Как я и предполагал, у вас воспаление горла. К счастью, у меня есть хорошее средство.

Али направился к шкафу, в котором находились лекарства – множество мешочков с травами, привезенными со всего света, емкости с мазями, флаконы со всевозможными настойками и маслами. Под пристальным взглядом муэдзина он достал большую бутыль и налил из нее немного темно-коричневой жидкости во флакон. Потом тщательно закупорил.

– Принимайте эту настойку три раза в день – одну каплю на стакан воды – и полощите этим раствором горло. Через несколько дней вам станет легче.

Взяв в руки флакон, муэдзин мрачно посмотрел его на свет, словно сомневаясь, не налили ли ему яду.

– Что это?

– Эликсир, приготовленный из шалфея, мирры и тимьяна. Три превосходные травки, дарованные правоверным самим Аллахом в его бесконечной доброте и мудрости, чтобы облегчить их страдания, – ответил Али. Алкоголь, который он использовал в своих настойках, Али не упомянул. Правоверным мусульманам запрещалось употребление горячительных напитков, и истинно верующие, к которым, несомненно, принадлежал его пациент, строго соблюдают это правило. Ни капли спиртного, даже если оно входит в состав лекарства, которое может спасти жизнь. – Эта микстура помогает при воспалении гортани.

– Допустим, – муэдзин продолжал рассматривать флакончик. – Так что, вы сказали, сюда входит? Мирра, шалфей и тимьян?

Али выжал из себя улыбку, но внутри у него все клокотало. Его так и подмывало бросить в лицо этому старому зануде: «Пей или подыхай, но оставь меня в покое». Пока он сдерживался, но насколько ему хватит выдержки, Али не знал.

– Да, Аллах воистину велик и всемогущ, заботясь о своих чадах, – прохрипел муэдзин. – Нам не хватало вас, Али аль-Хусейн, на праздновании рамадана. Уж не заболели ли вы сами?

Али стиснул зубы. Он чувствовал, что накопившаяся ярость вот-вот выльется наружу. В этом городе ему никогда не будет покоя. Какая необходимость следить за каждым его шагом? Разве он не свободный человек? Неужели он должен отчитываться перед кем-то в своих поступках?

– Я не мог отлучиться из дома, – сдержанно ответил Али, – потому что ребенок приболел. Окончание рамадана мы скромно отпраздновали дома.

Муэдзин кивнул:

– Ах, да. Я слышал, у вас живет ребенок. Кажется, девочка?

– Да, – жестко отрезал Али.

– Мне неловко говорить об этом, – продолжал муэдзин, – но некоторые правоверные граждане нашего города проявляют недовольство, что вы, известный и образованный человек, скрываете в своем доме ребенка, к тому же девочку. Вы подаете дурной пример. – Он заговорил тише. – Хочу быть с вами откровенным, Али аль-Хусейн. Я понимаю опасения этих людей, хотя и не разделяю их. Я знаю вас как добропорядочного и богобоязненного человека. Но вы не женаты. – Он сокрушенно пожал плечами. – Простому народу не дано мыслить – они судят по тому, что видят. Вы окружили себя диковинными вещами, занимаетесь науками, от которых они далеки, почти не посещаете мечеть. Как я могу вас защитить? Всемилостивейший Аллах вручил мне судьбы людей. Мой долг – уберечь прихожан от пороков, заботиться о чистоте их душ, чтобы потом они могли попасть в рай. Но если их душевное спокойствие нарушается, я обязан обратиться к эмиру с просьбой разобраться в возникшей проблеме. И мне бы очень не хотелось, чтобы город потерял такого замечательного врача, как вы.

Али сжал за спиной кулаки. Он слишком часто сталкивался с косностью людей, чтобы удивляться ей. Однако каждый раз приходил в бешенство. Как ему сейчас хотелось сдернуть с лица муэдзина его фальшивую улыбку!

– Можете успокоить своих прихожан. Дело в том, что эта девочка – моя дочь. Супруга умерла вскоре после рождения ребенка, и ее родственники взяли девочку к себе, поскольку мне было трудно управляться с младенцем. Теперь пришла пора возвратить ребенка отцу, и я с радостью взял на себя этот священный долг, возложенный на меня всемогущим Аллахом.

Муэдзин скривил губы. Возразить было нечего.

– Хорошо, – изрек он наконец. – Я доведу эту историю до сведения прихожан, если они снова обратятся ко мне. – Он слегка поклонился. – Да благословит вас Аллах.

– Вас тоже, – ответил Али. – И не забудьте регулярно принимать лекарство.

Когда за муэдзином закрылась дверь, Али с облегчением вздохнул.

У него было ощущение, что он несколько дней и ночей подряд работал без отдыха. Воистину Богу незачем карать грешников, обрекая их на вечное проклятие.

Ад уже есть на земле, его создали сами люди. Али устало потер лоб.

– Али! – Дверь приоткрылась. Мишель, стоя на цыпочках, пыталась ухватиться за дверную ручку. – Можно войти?

Али улыбнулся.

– Конечно, малышка. Входи. Я только что проводил последнего пациента.

Девочка подбежала и вспрыгнула к нему на колени.

– А этот дядя с длинной бородой – он что, Санта-Клаус?

Али не знал, что ответить. Он не имел ни малейшего понятия, кто такой Санта-Клаус. Вероятно, это кто-то из того мира, в котором жила Мишель. Мира неизвестного и непонятного.

– Расскажи мне про Санта-Клауса, – попросил Али. – Он добрый или злой?

– Он добрый, – ответила девочка. Ее милое личико осветилось улыбкой, в глазах блеснул огонек. – У него длинная борода и санки. И олени. Он приносит подарки.

– Тогда этот человек не Санта-Клаус, – твердо сказал Али. Он поцеловал ее в благоухающие розовым маслом волосы. Мишель, в платье из красного шелка, нижний край которого был расшит желтой вышивкой, была необыкновенно хороша. Наверное, так выглядят ангелы, подумал он. Ах, если бы то, что он сказал муэдзину, было правдой! Если бы это очаровательное существо с горящими голубыми глазами и лучезарнейшей улыбкой было его ребенком! Его маленькой родной дочкой. Как это было бы чудесно.

– Почему ты улыбаешься? – Мишель серьезно посмотрела на него. Меж ее бровей образовалась складочка, которая сразу напомнила ему о Беатриче. Она часто смотрела на него с таким выражением.

Али погладил ее по голове:

– Просто вспомнил что-то очень хорошее.

Его ответ, кажется, полностью удовлетворил Мишель. Она снова прильнула к нему. Затем, словно вспомнив о чем-то важном, выпрямилась и стала что-то искать. Наконец с гордым видом протянула ему свернутый кусок пергамента.

– Это я для тебя нарисовала.

Али с умилением стал рассматривать какие-то непонятные круги, штрихи и пятна. Мишель, очевидно, раздобыла где-то чернила и перо и поэкспериментировала на пергаменте.

– А что здесь на твоем рисунке?

– Это ты. А это я. – Мишель тыкала своим крохотным указательным пальчиком в какие-то кружки, которые только при очень большой фантазии можно было назвать человеческими головами. От них во все стороны тянулись какие-то странные длинные линии. Али решил, что это волосы. – А это Саддин. Он следит за нами.

Али как током ударило: Мишель изобразила кочевника в виде ангела. А ведь они никогда не говорили о его смерти. Может быть, она догадалась? Али когда-то слышал, что дети обладают более тонким чутьем, чем взрослые, и знают больше того, что им рассказывают.

А может быть, она просто услышала о смерти кочевника из разговора слуг?

– А что здесь? – спросил Али, указывая на четвертый круг в левом верхнем углу рисунка. – Это солнце?

Мишель передернула плечиками.

– Не знаю, – сказала она. – Это просто каракули.

У Али захватило дух: каракули имели форму глаза!

Чем дольше он всматривался в рисунок, тем четче казалось изображение.

Мишель снова ластилась к нему.

– Когда придет мама?

Али вздохнул. Из всех вопросов, которые задавала малышка, этот был самым страшным. Что он мог ей ответить?

Разве что назвать какой-нибудь срок, надеясь на то, что она в силу своего возраста не уличит его во лжи? Нет, он этого не сделает. Он не может лгать ребенку. Ни за что на свете.

– Не знаю, – тихо произнес Али. – Поверь, я и сам хотел бы это знать.

Он нежно погладил Мишель по голове, рассеянно глядя на ее рисунок.

И вдруг его осенило. Это было как удар молнии. Он должен разыскать того человека. Сегодня же вечером он займется этим. Лично. Он будет стоять у двери еврея до тех пор, пока тот его не примет. Даже если придется стоять там целую вечность.