"Зелёная пиала" - читать интересную книгу автора (Александрова Анна Николаевна, Туберовский...)

ПРАВДИВЫЕ ЗЕРКАЛА

Жил когда-то в Хиве золотых дел мастер. На всю страну славился он своим искусством, а на деле не умел смастерить простой булавки. Однако на своём ремесле он нажил большие деньги, потому что был из тех людей, что, дай ему блоху, — он и из блохи масло выжмет. Вот какой это был человек! Не сам работал, работали за него ученики-подмастерья, а среди них был один юноша, одарённый великим талантом. Из чеканного золота он делал серьги, украшенные бирюзою и жемчугом: волшебницы пери и те таких не носили! Из алмазов и золота изготовлял он подвески на тончайших, как паутина, нитях. Из серебра ковал узорные гребни, украшенные розовыми кораллами, и знатнейшие мужчины расчёсывали ими свои благоуханные бороды. Он изготовлял цепочки из золотого ячменя, звеневшие, как колокольчики; и первые женщины ханства носили на этих цепочках ключи от шкатулок с драгоценностями.

Но вершиной его искусства были драгоценные диадемы. Он укладывал в сложнейший узор такие мельчайшие крупинки золота, что невозможно было простым глазом рассмотреть его работу. Он мог сделать всё — от кольца с резной печатью до украшения для конской сбруи; и работа его не имела цены, но за свой труд получал он от хозяина так мало, что не знал вкуса плова, а халат юноши был подобен тени от виноградных листьев, потому что так же свободно пропускал и лучи солнца, и капли дождя, и холодный ветер. Короче говоря, купец собирал шипы чужими руками и от этого с каждым днём богател всё больше и больше, а юноша жил в нужде и печали.

Купца звали Абдула-бай, а юношу — Алимджаном.

Но раз или два в месяц к Алимджану приходила радость. Эта радость была служанкой во дворце хана, а её имя было — Халифа. В эти редкие дни они смеялись и пели, и беззаботная Халифа рассказывала своему другу обо всём, что видела и слышала во дворце: о весёлых праздниках, о прекрасных садах и о своей хозяйке — старой и злой ханше Зюлейме, которую все боялись во дворце как огня; боялся её даже сам грозный хан. Острый глаз был у Халифы, а язык ещё острее: всё она видела, всё замечала, обо всём рассказать умела, умела и дать совет Алимджану, чем лучше украсить пряжки для волос, каким узором отделать запястья и какую форму придать золотым флаконам для сурьмы и благовоний.

Горячо любил Алимджан свою подругу; он очень был благодарен ей за советы и решил сделать Халифе подарок. По пылинке, по зёрнышку собрал он горсточку меди, отлил из неё маленькое блестящее зеркало, украсил его сзади тончайшим узором и подарил подруге. Девушка взглянула в зеркальце и ахнула: она увидела в зеркале такую красавицу, какой ещё никогда не встречала! А произошло это не только потому, что Халифа была хороша собой; нет, молодой мастер вложил в свою работу столько радости, прилежания и любви, что посмотри в зеркальце даже столетняя старуха, и та увидала бы в нём себя молодой и прекрасной. Одним словом, это было чудесное зеркальце. Халифа от всего сердца обняла своего молодого друга и, смеясь от счастья, убежала во дворец, потому что было уже поздно и её могли хватиться. Но не прошло и дня, как Халифа опять прибежала к Алимджану. Горько плача, она рассказала ему, что злая и безобразная ханша посмотрелась в чудесное зеркальце и, увидев себя в нём молодой и прекрасной, отняла у Халифы подарок.

— Ой, джаным, дорогая! — засмеялся мастер. — Было из-за чего плакать! Ханша отняла у тебя зеркальце, но она не отняла у меня моего искусства; я сделаю тебе в подарок такое колечко, что твоя хозяйка лопнет от зависти!

Услышав эти слова, Халифа перестала плакать, потому что была молода и сердце у неё было весёлое; и на этом кончились все её несчастья, но для юноши несчастья только ещё начинались.

Не прошлой трёх дней, как хозяин позвал к себе Алимджана. Юноша прибежал в дом купца и онемел от удивления: на почётном месте, развалясь на шёлковых подушках, сидел чужой толстый безбородый человек, а хозяин, первый богач во всей Хиве, валялся у него в ногах и ревел, как ишак, укушенный ядовитой змеёй.

— О сын скорпиона, внук змеи и правнук шакала! — воскликнул купец, увидев ученика, и бросился к нему с кулаками. — Это ты сделал проклятое зеркало и погубил меня!

Но толстяк не дал купцу договорить: он так толкнул его ногой, что купец снова свалился на пол. Толстяк пропищал:

— Замолчи и запомни! Если за одну только неделю ты не сделаешь для моей госпожи-ханши зеркало из чистого серебра, такое большое, чтобы она могла увидеть в нём всю свою красоту, ты будешь казнён на базарной площади!

— Слышишь! — закричал ученику купец: — Если зеркало не будет готово через неделю, тебе отрубят голову!

Юноша возразил:

— Мне кажется, хозяин, что речь идёт не о моей голове, а о твоей.

— Спорить не о чем! — взвизгнул толстяк: — Вы оба поплатитесь головами, если к сроку не закончите работу! Я сказал!

Он вскочил с подушек и торопливыми шажками выбежал из дома, провожаемый почтительными поклонами хозяина, потому что это был знатный царедворец и приближённый самой ханши.

Не успел гость скрыться за дверью, как хозяин погнал юношу в мастерскую. Алимджан взмолился: он хорошо знал свою работу и понимал, что отлить и отполировать такое зеркало за неделю почти невозможно. Но хозяин был неумолим:

— Если зеркало не будет готово, я отрублю тебе голову ещё раньше, чем это сделает ханский палач!

С этими словами он запер юношу в мастерской и опустил ключ в свой широкий карман.

Делать нечего, пришлось Алимджану приниматься за дело. Но на этот раз не было в его сердце ни любви, ни радости, — в его сердце кипели гнев и ярость. На этот раз-серебро под искусной рукой мастера не отливало мягким светом луны; нет, полировка его была совершенна, — но серебро горело мрачным светом, как облако перед грозой.

В урочный день купец дрожащей рукой отпер дверь и заглянул в мастерскую. Увидев готовое зеркало, он закричал от радости, как спасённый от смерти, и, даже не взглянув на работу, тотчас же приказал укутать зеркало драгоценными индийскими шалями и нести во дворец.

Как только зеркало внесли в опочивальню Зюлеймы, ханша бросилась к нему и сама сорвала покрывало, — так хотелось ей поскорей увидеть себя молодой и прекрасной. Она уставилась своими круглыми совиными глазами в полированное серебро и обмерла: из зеркала на неё смотрела огромная жирная жаба, разукрашенная золотом и алмазами, как две капли воды похожая на самоё ханшу. Зюлейма всплеснула руками, и тотчас же жаба всплеснула своими короткими лапками. Ханша открыла рот, чтобы закричать, и жаба разинула свою огромную пасть и гневно завертела заплывшими глазками.

— Уберите зеркало! Уберите его сейчас же! — завизжала ханша на весь дворец. Она сорвала с ноги бархатную туфлю и с размаху швырнула в зеркало, и тотчас же жаба нагнулась и бросила туфлей в ханшу.

— Позвать сюда хана! — задыхаясь от гнева, кричала разъярённая Зюлейма, но хан, окружённый визирями, уже входил в опочивальню. Он пришёл не случайно: ему тоже хотелось полюбоваться на чудесное зеркало.

Он подошёл к ханше, заглянул в зеркало, и тут раздался такой смех, какого не слышал дворец тысячу₍ лет. Седобородый хан смеялся, держась за бока; знатные визири утирали слёзы от смеха; телохранители громко хохотали, а рабыни ханши визжали и хихикали в рукава, потому что все они вслед за ханом заглянули в чудесное зеркало и увидали в нём свою ханшу в образе безобразной жабы. Тогда разъярённая Зюлейма сорвала с ноги вторую туфлю и бросилась с ней, но уже не на зеркало, а на хана. Грозный хан сразу же перестал смеяться и строго спросил Абдула-бая:

— Негодный, как ты смел сделать такое зеркало?!

Купец упал перед ханом на колени и завыл:

— О краса земли, о солнце вселенной! Не я сделал это скверное зеркало; его выковал мой ученик и подмастерье — злодей Алимджан. Схвати его и казни сегодня же.

— Привести Алимджана! — приказал грозный хан; и стражники бросились выполнять его приказанье.

Гремя мечами, с копьями наперевес, прибежали воины к мастерской, но юноши не нашли, потому что он не стал дожидаться, пока его схватят, а, проводив хозяина во дворец, тотчас же выбежал из дома и, прячась в тени дувалов, пробрался к городским воротам. Там он залёг на дне сухого арыка и, никем не замеченный, стал дожидаться ночи.

Настала ночь, и по небу рассыпались яркие звёзды. Юноша осторожно вынул ржавую решётку, преграждавшую русло арыка, и ползком, под стеной, выбрался за городские ворота. Он знал, что за ним будет погоня, и спешил до восхода луны уйти подальше от города. Но не успел он проползти и сотни шагов, как окованные железом ворота загромыхали, и вслед за этим мастер услышал топот коней. Это была погоня! Юноша побежал. Он бежал всё быстрее и быстрее, то прячась за кустами, то припадая к земле, но топот всадников раздавался всё ближе и ближе. Теперь он был слышен не только сзади: храп коней, стук копыт, гортанные крики нукеров — стражников — доносились теперь и справа и слева. Юноша понял, что его окружают. Он оглянулся назад и сквозь мрак увидел, что конные разделились на отряды и мчались теперь по всей равнине. Они мчались прямо на него.

«Эй, Алимджан, держись! — сказал себе юноша. — Кого не выручит конь, выручит голова!» — Он сделал прыжок в сторону и смело бросился в какую-то яму. Тотчас же над ним проскакали кони, и вскоре всё стихло. Юноша осмотрелся: он лежал на дне сухого колодца, а с неба на него смотрела луна. На равнине стало светло как днём. Теперь надо было быть особенно осторожным. Он снял с себя туфли и привязал их к ногам задом наперёд. Так бежать было куда труднее, зато никто уже не мог разыскать его по следу. Долго бежал Алимджан, наконец ноги его подкосились и он упал. Стражники были где-то совсем близко. Мастер прислушался — их голоса удалялись: обман удался, — следы уводили охотников от добычи.

— Хош! Хорошо! — сказал себе Алимджан и двинулся вперёд.

Неподалёку он заметил небольшую рощу над старинной могилой — мазаром. Там в тени деревьев он мог укрыться и подкрепить свои силы ячменной лепёшкой. Он полз и мечтал об отдыхе, но вдруг услыхал голоса: в роще тоже засели нукеры. Трое сидели у костра и варили шурпу — мясной суп с бараньим жиром, четвёртый стоял на страже, а в тени тополей звенели уздечками кони.

«Эх, достать бы коня, — подумал юноша. — С конем, как с крылом, — везде пролетишь!»

Он сунул руку в карман халата, нашёл там маленькую формочку для отливки золотых флаконов и приложил её к губам. Раздался тихий свист. Это обрадовало его, и он быстро пополз вперёд.

Нукеры уже расселись вокруг котла. Они разложили лепёшки и уже собирались обмакнуть их в жирную шурпу, как вдруг по равнине разнёсся пронзительный свист. Стражники выронили из рук лепёшки и застыли с открытыми ртами.

— Сова! — произнёс один.

— Дёв! — прохрипел другой.

— Джинн! — взвизгнул третий, бледнея от страха.

И вдруг совсем близко раздался нечеловеческий голос:.

— Презренные! Уходите сейчас же с моей могилы!

— Мертвец! — завопили нукеры и бросились врассыпную.

— Трусы! Куда? За мной! — заорал часовой. Он выхватил меч и побежал к коням. Но тут кто-то невидимый бросил ему в глаза полную горсть песку. Стражник завыл от боли и стал звать на помощь товарищей. Но, когда нукеры протёрли ему глаза, топот коня уже замирал вдали.

Не разбирая дороги, скакал Алимджан по равнине. Далеко впереди белела полоска рассвета и виднелись заросли саксаула. Там он мог спрятаться. Он принялся яростно нахлёстывать коня, он был уже близко от цели. Ещё скачок — и он спасён! Но вдруг в воздухе что-то свистнуло, и тугая петля аркана на всём скаку захлестнула коня. Конь захрипел, а юноша свалился на землю.

Чуть свет привели нукеры мастера во дворец и бросили к ногам грозного хана.

— Ты Алимджан, золотых дел мастер? — строго спросил владыка Хивы.

Мастер молчал.

— Это ты отлил серебряное зеркало для нашей ханши? — спросил хан ещё громче.

Но юноша и на этот раз не сказал ни слова. Он знал, что теперь никакие слова не спасут его.

Тогда хан подозвал знаком своего первого визиря Садр-Эддина и приказал:

— Выдать этому юноше тысячу золотых и почётную одежду!

Визирь хотел возразить, но хан крикнул:

— Этот мастер достоин большего, потому что в его зеркале я впервые увидел правду.

Этого никак не ждал Алимджан. Он поднял голову и увидел, что глаза хана смеются. Мастер понял, что злая ханша насолила не только своим безответным рабыням. Но недолго пришлось ему разглядывать хана. Нукеры снова схватили его, сорвали с него ветхую одежду и набросили на плечи вышитый золотом драгоценный халат. Визирь сунул ему за пазуху кошелёк с деньгами, а начальник стражи дал такого пинка, что юноша покатился с лестницы и, наверное, разбил бы себе голову, но внизу его подхватил второй визирь хана, воинственный Юсуп-бек.

— Юноша, я дам тебе триста золотых! — зашептал он мастеру. — Сделай такое зеркало, чтобы каждый увидел в нём глупость Садр-Эддина. — И, прежде чем Алимджан успел ответить, Юсуп-бек опустил ему в карман кошелёк и исчез.

Юноша выбежал во двор, но не ступил и пяти шагов, как кто-то схватил его за плечо. Он обернулся: перед ним стоял сам Садр-Эддин:

— Тысяча золотых — и ты сделаешь зеркало, в котором весь мир увидит болтливого хвастуна Юсупа! — Так сказал первый визирь и тоже исчез, оставив в кармане юноши ещё один кошелёк.

Алимджан поспешил к воротам, но к нему уже бежал ханский звездочёт, а за ним ханский лекарь. Звездочёт хотел свести счёты с лекарем, а лекарь тянул Алимджана к себе и требовал, чтобы мастер выставил на позор перед всем ханским дворцом обманщика-звездочёта. И оба совали юноше кошельки с деньгами.

Теперь Алимджан был так нагружён золотом, что еле передвигал ноги. Но вот он добрался до выхода, стражники распахнули перед ним ворота, и мастер облегчённо вздохнул: наконец-то он был на свободе! Но не тут-то было: из-за угла выскочили два чёрных раба-великана и, как волк ягнёнка, потащили его во дворцовый сад. Они бросили его перед нарядной беседкой: юноша поднял глаза и увидел разъярённую ханшу.

Он понял, что погиб, и на этот раз ему не будет пощады.

— Негодный! — как змея прошипела Зюлейма: — За твою дерзость ты будешь казнён. Сперва мы отрубим тебе голову, потом повесим и, наконец, четвертуем! Но прежде ты изготовишь нам чудесное зеркало, в котором наш грозный хан увидит себя безобразным, как старый ишак, и глупым, как индюк! Пусть знает, как смеяться над благородной женщиной. — И ханша злобно рассмеялась.

Юноша встал с земли, стряхнул пыль с колен и, низко склонив голову, смиренно ответил:

— Твоя воля для нас закон, жаба-ханум — госпожа жаба!

— Негодный! — взвизгнула оскорблённая ханша, задыхаясь от гнева. Она хотела уже приказать схватить мастера и казнить его немедля, но тотчас же спохватилась, — так сильно было в ней желание отомстить хану за насмешку. Она велела выдать мастеру две тысячи золотых теньга и выбросить его за ворота.

В тот же вечер быстроногий верблюд уносил на своём горбе Алимджана, а за спиной у него, держась за кушак юноши, сидела черноглазая Халифа.

— Не бойся, джаным, — утешал мастер свою подругу: — ханское золото открыло нам ворота Хивы; оно доведёт нас и до Мерва, и до Мешхеда.

Халифа вздохнула:

— У хана длинные руки, и он найдёт тебя повсюду. Он объявит тебя вором, и ты поплатишься за проклятое золото.

Алимджан нахмурился.

— О джаным! Неужели ты думаешь, что я присвою себе золото, не выполнив обещания? Нет, я честный мастер; и заказчики получат своё сполна, но едва ли их порадуют мои зеркала. Они увидят в них себя жадными и жестокими, со всей своей глупостью и тщеславием; они увидят в них правду! — так ответил подруге юноша и рассмеялся, а быстроногий верблюд уносил их всё дальше и дальше от ханской Хивы.

Вот и вся сказка. Понравилась — хорошо, не понравилась — не я виноват: не сам я её сложил, от людей слышал.

— Ой, мои милые, тише! Стучат! — засуетилась Сона-Эдже.

Чайханщик остановил её:

— Это ветер стучит, жена! Кто может приехать в такую бурю? Верблюд не пройдёт, ишак и тот не пройдёт, как может пройти человек? — Он равнодушно пожал плечами и принялся хлопотать у самовара.

И вдруг сквозь бурю, сквозь завывания ветра раздались отчаянные удары. Кто-то громко и тяжело стучал в деревянные ворота.

Гости вскочили:

— Стучат!

— Ай, вах! И правда, стучат! — закричал чайханщик: — Говорил я тебе, жена, что кто-то приехал!

Он накинул на голову старую баранью шубу и выскочил во двор.

Гости столпились у раскрытой двери.

Снежная буря ещё бушевала. Во дворе намело столько снега, что толстый чайханщик провалился по щиколотку, а там, где, сгрудившись в кучу, стояли ишаки, возвышался высокий сугроб, из которого струйками поднимался белый пар.

— Эй, Сона! — раздался со двора голос чайханщика: — Беги скорей, помоги! Тут столько снега, что и ворот не откроешь!

Надев на ноги резиновые калоши, закутавшись в тёплый платок, чайханщица поспешила на помощь мужу.

Вскоре заскрипели ворота, зазвенели, задребезжали чайники на стойке: с глухим ворчанием, треща и гудя, в тесный дворик въезжала грузовая машина.

— Правее! Левее! — перекрикивая вой бурана, командовал толстый чайханщик, как мячик прыгая вокруг машины.

Чайханщица кричала шофёру:

— Ай-ай, ишаков задавите! Конуру не сбейте, ведь тут собака!

Неугомонный кокандец высунулся во двор и всплеснул руками:

— Смотрите! Глядите! Учёные к нам приехали! Кто кто, а уж я-то знаю эту машину под серым брезентом!

— Это геологи, — высказал предположение узбек.

— Нет, землемеры, — поправил узбека Бавам-ата.

Оружейник Сафар пристально посмотрел на машину. Он улыбнулся и тихо, внушительно произнёс:

— Разве вы не видите, аксакалы, что это не геологи и не землекопы: археологов занесла к нам в гости снежная буря.

А в чайхану вместе с хозяином и хозяйкой уже входили приезжие. Их было трое. Задержавшись в дверях, они стряхивали снег со своих синих промасленных комбинезонов и громко топали, сбивая снег с высоких сапог. Старший, человек с седыми висками, вошёл в чайхану первым. По русскому обычаю он снял шапку, приветствовал стариков поклоном и громко сказал:

— Салям алейкум! Здравствуйте!

Его спутники молча поклонились.

— Проходите! Садитесь к огню поближе! — суетился чайханщик. — Сейчас я подам вам горячий чай! Чурек принесу! Сыр достану! Хотите, плов приготовлю?!

— Спасибо, хозяин, мы сыты, озябли только, — отказался русский, подходя к очагу. Но тут глаза его встретились с оружейником:

— Сафар-ага, вы ли это, яшули? — воскликнул он. — Сколько лет, сколько зим!

Оружейник двумя руками пожал руку вновь прибывшему.

— Пять зим минуло со дня нашей последней встречи, товарищ профессор.

— Да, да, мой друг, время уходит, но память многое сохраняет: пять лет прошло с тех пор, как вы помогали нам обрабатывать коллекции в ашхабадском музее…

— Да пейте же, кушайте! — гостеприимно настаивала Сона-Эдже. Она усадила гостей на целую груду подушек и одеял и прибавила шёпотом: — А потом поспите с дороги. Я приготовила вам постели в соседней комнате.

Приезжие с жадностью, обжигаясь и торопясь, глотали горячий чай.

— Ну и погода! Не столько ехали, сколько на себе машину тащили! — раскрасневшись от чая и отдуваясь при каждом глотке, пробасил один из путников, должно быть шофёр.

— Хорошо, что до чайханы добрались! — поддакнул другой.

— До чая с сахаром! — засмеялся профессор и добавил, обращаясь к спутникам: — Вы бы, ребята, отдохнули, пока буря утихнет: вам труднее было, чем мне.

Спутники поднялись, а любопытный кокандец подсел к учёному и, положив ему на плечо руку, спросил:

— В Адам-Кала работаете, товарищ?

— Нет, поближе, — улыбаясь, отвечал русский.

— А я слыхал, Николай Николаевич, что вы в прошлом году большое открытие сделали — замок Пери нашли! — вмешался в разговор оружейник.

— Да, посчастливилось, — отвечал профессор.

— Ай, ловко! — прищёлкнул языком кокандец: — Был бы я помоложе, пришёл бы к вам землю копать!

— А вы в гости к нам приезжайте, товарищ, — радушно улыбнулся профессор: — К нам многие приезжают.

Оружейник задумался:

— У нас о Пери-Кала только старики сказки рассказывают, а вы его разыскали.

— Да, — ответил профессор, — вот там-то мы и работаем, откапываем Пери-Кала.

— Ай, замок Пери! Ай-ай-ай! — Кокандец от возбуждения даже замахал руками: — Такое и во сне никому не снилось!

— Простите, товарищ профессор, — обратился к приезжему путешественник из Хивы. — Вы очень устали?

— Как вам сказать? Чай выпил, согрелся — и словно бы ничего. Вот мой бедный шофёр заснул — это понятно: через все Кара-Кумы, можно сказать, пронёс на спине нашу машину.

Хивинец хитро улыбнулся и, наполнив — по-русски, до самых краев — зелёную пиалу, протянул её учёному:

— Раз так, товарищ, то просим вас — выпейте всё до дна.

— С удовольствием, — отвечал археолог и с аппетитом выпил чай.

Все засмеялись.

— А не хотите ли вы ещё? — любезно предложил хивинец.

— Не прочь! — ничего не подозревая, ответил русский и залпом выпил вторую чашку.

— Выпил, выпил. Два раза выпил! — пронеслось по чайхане.

Кокандец весело засмеялся:

— Кто выпил дважды из зелёной пиалы, тот должен дважды нам рассказать!

— Ай да хивинец! — захлопали старики в ладоши. — Верно народ говорит: «За молчаливым остаётся последнее слово!»

— Позвольте! Товарищи аксакалы! — развёл руками учёный: — Я не понимаю, в чём дело, но мне кажется, надо мной подшутили.

— Что вы, что вы! — замахал руками чайханщик: — Кто бы из нас посмел шутить над уважаемым человеком!

Но казах-чабан поспешил перебить чайханщика:

— Простите нас, дорогой товарищ, но у нас сегодня такой уговор: кто выпьет из этой зелёной пиалы, тот должен что-нибудь рассказать.

— Вот как! — рассмеялся профессор. — Уговор хороший, и я его не нарушу.

— Хорошо! Хош! Ладно! — закричали старики.

Сона-Эдже поставила перед рассказчиком большую чашку-касу со сметаною — каймаком, подала на расписном глиняном блюдце целую горку румяных сдобных чуреков и сказала:

— Кого и послушать нам, как не вас. Не часто приходится беседовать нам с учёными людьми.

— Не захваливайте меня, хозяйка, — ответил профессор: — или я от гордости лишусь языка! А вы, друзья, подвиньтесь поближе и слушайте. Я охотно вам расскажу о раскопках в замке Пери и о том, что пришлось мне услышать от одного уважаемого старого зодчего, такого же знаменитого человека, как сидящий здесь, среди нас, оружейник.

— А второй рассказ? — подскочил неугомонный кокандец.

— За первым последует и второй. Не могу же я рассказать второй рассказ раньше первого. Тогда уж он не будет вторым, — отшутился профессор, и все засмеялись.