Стюарт Хоум Встан(в)ь перед Христом и убей любовь

ПРОЛОГ

Я закрыл глаза и расслабился, а когда снова открыл их, Сара Остерли исчезла. Вместо нее напротив меня сидел человек, в котором я узнал доктора Джона Ходжеса. Именно он держал меня под контролем, именно от него я, судя по всему, скрывался всю жизнь. Я проследовал за Ходжесом, мы сели в автомобиль и поехали в кабинет доктора в Белгравии.

— Плоховато выглядите, — дружелюбно сказал Ходжес. — Витаминчиков бы вам вколоть.

— Я не хочу убивать ребенка, — рыдал я, пока меня пристегивали ремнями к операционному столу. — Почему я должен его зарезать?!

— У вас нет выбора, — сказал доктор, выкручивая мне руку. — Вы думаете, что вырвались из-под контроля, но каждый эпизод в вашей печальной истории запрограммирован нами.

— Не понимаю!

— Это следующая стадия наших экспериментов по контролю над сознанием, — принялся объяснять хирург. — Мы хотим научить наших пациентов сознательно активировать различные личности, которые мы создали в их мозгу. Овладев этим умением, они с легкостью справятся с любой ситуацией, возникшей в ходе ведения ими шпионской деятельности.

— Но у меня нет склонности к совершению убийств, — простонал я.

— Какая чушь! — рявкнул Ходжес. — Неужели вы не знакомы с так называемой миметической теорией возникновения желания?

— Нет.

— Мы ценим вещи, — принялся разъяснять доктор, — потому что их желают другие люди. Мы усваиваем систему ценностей, подражая другим, — короче говоря, мы не столько желаем вещи сами по себе, сколько желаем походить на ближних. Но если мы желаем того же, что и другие, то конфликт неизбежен. Для того чтобы положить конец этому конфликту, необходим суррогат, очистительная жертва, убийство, после которого в социуме воцаряется покой. В вас мы запрограммировали личность, идентичную той, которая имплантирована в сознание двойника Сары Остерли. Это неизбежно приведет к конфликту между вами и малолетней матерью-одиночкой, и конфликт этот вы сможете разрешить только через ритуальное человеческое жертвоприношение!

— Но это ужасно! — простонал я. — Это же так ужасно!

— Ничего ужасного, — настаивал Ходжес. — Этот акт разом окупит все вложения, сделанные в мои исследования! Как бы вы не упирались, в конце вы сделаете то, что хочу от вас я!

— Ни за что! — вскричал я, но тут игла вошла в мою вену, и началось беспамятство, которое продолжалось то ли несколько недель, то ли несколько месяцев.

Я очнулся в незнакомой постели. Рядом никого не было. Я встал и открыл шторы. Лоджии, лоджии, ряды лоджий — спальный район. В комнате почти ничего не было: гардероб с весьма странным подбором одежды да несколько эстампов на алхимические сюжеты на стенах. В гостиной — ряд предметов явно чернокнижного толка и книги, книги, книги. Бегло пробежав взглядом по корешкам, я успел различить труды Элифаса Леви, Папюса и Юлиуса Эволы. Из названий книг явствовало, что их авторы писали на эзотерические темы, о чем свидетельствовал и тот факт, что немногие известные мне имена принадлежали прославленным оккультистам. Среди прочих были там и произведения Алистера Кроули, мадам Блаватской и Дион Форчьюн. Я закрыл глаза и наугад взял книгу с полки. Мне попалась "Тайна Запада" Дмитрия Мережковского, которая в те времена еще была китайской грамотой для моего неискушенного глаза.

Я быстро просмотрел содержимое досье, находившихся в выдвижных ящиках. В первых трех содержались документы, относившиеся к истории и ритуалам группы, зарегистрированной под официальным названием "Общество Любителей Древности Южного Лондона", хотя оно действовало и под множеством других имен, например "Ложа Черной Завесы и Белого Света". В документах часто встречалось имя одного человека, которого я отлично знал, но, тем не менее, я оказался абсолютно не подготовлен к шоку, ждавшему меня, когда я заглянул в последний, нижний ящик. Дело в том, что человек этот не просто носил то же имя, что и я — он был тождественной со мной личностью. Я уставился на мое собственное свидетельство о рождении — документ, который мог получить только я сам при достижении совершеннолетия. На свидетельстве старомодным почерком было начертано имя, которое я никогда не предавал огласке: Джеффри Реджинальд Томпсон.

Я швырнул обратно в ящик пачку бумаг, направился к телефону, взял трубку и набрал мой собственный номер. Пока лондонские АТС пощелкивали, осуществляя соединение, я поднял связку ключей, которая лежала возле записной книжки. Я перебирал их, слушая мой собственный голос на автоответчике. Когда звуковой сигнал сообщил мне, что на пленке имеется достаточно места, чтобы оставить сообщение, я почувствовал поднимающуюся во мне волну гнева,

— Ты скоро сдохнешь, ты, мешок с говном, вообразивший себя режиссером экспериментального кино. Я родился, как и ты, в Лондоне, но, в отличие от тебя, я по-прежнему почитаю предания наших ирландских предков-друидов. Я убью тебя одним враждебным и смертоносным порывом моей магической Силы!

Я бросил трубку на рычажок и хрипло расхохотался над абсурдностью угрозы. Затем принялся перелистывать лежавшую рядом записную книжку. Она была заполнена именами — в основном, женскими. Я набрал номер, и голос автоответчика сообщил мне, что в настоящий момент Ив нет дома, но я могу оставить сообщение после сигнала.

— Сними трубку, сука!

— Кевин, куда ты запропастился!

Я не потрудился ответить. Я просто сказал Ив, чтобы она отправилась в квартиру на Тернем Грин и прибралась там. Она всегда повиновалась мне, хотя ее трудно было назвать послушницей в полном смысле этого слова, поскольку интерес к сексуальной магии у нее был чисто чувственного происхождения. Тем не менее, Ив выполняла любой мой приказ, хотя наши отношения, в сущности, сводились к немногим случайным походам в дешевый садо-мазохистский клуб.

Мне следовало быстро взять себя в руки. А для этого нет ничего лучше, чем без промедления заняться практической деятельностью. Я открыл парадную дверь квартиры, вышел наружу и вложил один из ключей в замочную скважину. Ключ повернулся в скважине, когда я надавил на него; тогда я мысленно повторил про себя номер на двери и вернулся обратно, чтобы собрать вещи. Дойдя до конца улицы, я точно также запомнил и ее название. Я находился в Брикстоне, практически напротив одноименной станции метро. Доехав на метро до вокзала Виктория, я приобрел в торговом центре над железнодорожными путями гамбургер и пакетик жареного картофеля.

Примерно в девять вечера я сел на брайтонский поезд. То там, то сям в вагоне виднелись пустые места, но я хотел найти себе пустой ряд, дабы не войти ненароком в соприкосновение с кем-нибудь из попутчиков. Дойдя до конца вагона, я уже совсем упал духом, но тут увидел знакомую девушку и свободное место рядом с ней. Когда я подошел к Саре Петерсон и поздоровался, она демонстративно попыталась прикрыть газетой лежавшую перед ней пачку бумаг с грифом "Совершенно секретно".

— Привет, Филипп!

Судя по всему, Сара уже крепко вмазала. Возможно, не самая удачная ситуация для случайной встречи, но не такая уж и неудачная, если принять во внимание тот факт, что те несколько раз, когда я спал с ней, мы были как раз пьяными в треск. Я опускаюсь в кресло рядом с Сарой, и она проводит ладонью по моему бедру. Похоже, у Сары дома можно провести время гораздо занимательнее, чем на конспиративной квартире. И хотя мне хочется как можно быстрее добраться до моей берлоги, у меня впереди еще все воскресенье, так что несколько часов удовольствия работе не повредят.

— Все еще в издательстве работаешь?

— Только в качестве прикрытия, — бросает Сара, демонстративно перекладывая бумаги с грифом "Совершенно секретно" в свой дипломат.

Поезд отъехал от перрона, и Сара начала втолковывать мне, что в настоящий момент она работает на британские спецслужбы, и поэтому ей известно, что я стал на всю жизнь жертвой техники промывания мозгов, разработанной выдающимся психиатром Юэном Камероном, и она мне ото всей души сочувствует. По словам Сары в меня заложили несколько различных личностей, а затем заслали сразу в целый ряд подпольных организаций в качестве провокатора. Она также поведала мне, что одну из наиболее успешных операций я провел внутри экстремистского крыла движения «зеленых», где разоблачил многих видных деятелей как стукачей, чем сорвал деятельность ряда групп с подрывным потенциалом.

Сойдя с поезда, мы направились прямиком в паб "Трафальгарская битва". Я пил пиво, Сара пила джин, двойные порции. Мы поздоровались с несколькими старыми знакомыми. Уехал я отсюда в восемнадцать лет, но, поскольку отсюда до Лондона рукой подать, в городе у меня по-прежнему оставалось много добрых друзей. Мы сели в уголке, где нас никто не беспокоил. Я положил руку на Сарино колено, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в том, что мы соблазняем друг друга. При всем при том с точки зрения содержания наша беседа носила прелюбопытнейший характер, поскольку вертелась более или менее исключительно вокруг стукачества и промывания мозгов.

Когда паб закрылся, мы отправились на хату к Саре, причем идти надо было все время в гору, отчего мои ходули изрядно заныли. Как только я устроился поудобнее на Сарином топчане, она включила компакт-диск "Диско-хиты 70-ых" — видно было, что моей подружке хочется поплясать, но мне-то больше всего хотелось в койку. Каждый раз, когда я запускал ей руку под юбку, она говорила мне, что я — развратник, и что спешка в этом деле совсем ни к чему. Мы танцевали, тиская друг друга, пока Сара не перевернула свой бокал с вином. Тогда она налила другой, а когда выпила и его, то открыла новую бутылку бухла.

В промежутке между одним и другим сеансом трения телесами Сара промяукала мне на ухо "Мой милый дурачок с промытыми мозгами…"

В постели мы очутились часа в четыре утра. Как только мы разделись, я заполз на Сару и по-простому взял и засунул ей. Я счел, что за любовные игры сойдут и те несколько часов, что мы провели в гостиной. Сара вела себя в постели примерно как кит, выброшенный на берег: она была слишком пьяна, для того чтобы вдохновить меня на подвиги. Я решил не сдерживать себя и спустил через три-четыре минуты с того момента, как мы начали. Как только я скатился с партнерши, она моментально заснула. Я лежал рядом с Сарой с открытыми глазами, а когда она принялась храпеть, я решил встать.

Одевшись, я сделал себе чашку чая и пошел пить ее в гостиную. Приглядевшись к полкам, я обнаружил, что библиотека Сары состоит в основном из произведений современной классики, написанных писательницами, — такими как Симона де Бовуар и Вирджиния Вульф. Среди них одиноко, словно перст, выделялась полка с книгами на тему стукачества. Рядом с работами, посвященными кембриджской сети и меняющейся роли секретных служб в современном обществе, размещалась подборка книг о промывании мозгов с такими названиями как "Битва за сознание", "Контроль над Кэнди Джонсом", "В поисках "Маньчжурского кандидата"", "Операция "Контроль над сознанием"", "Врачи и пытки", "Война в мозгах" и «Мозгоправы». Вся та чушь, которую Сара молола весь вечер, вполне могла быть позаимствована из этих книжонок. С другой стороны, мало какая женщина станет интересоваться всем этим, разве что только по работе…

Я схватил лежавший на кресле дипломат Сары и уселся с ним на софу. Я хотел изучить его содержимое, но тут же обнаружил, что замочки заперты. Я пошел на кухню и взял там нож, чтобы взломать их. Потом присел и стал обдумывать дальнейшие действия. Если я взломаю дипломат, Сара заподозрит неладное. Стоит ли идти на такой риск? Если мне не понравиться то, что я найду внутри, я, конечно, всегда могу убить ее, но тогда спецслужбы поймут, что мне все известно про эксперименты с моим сознанием.

Я решил действовать осторожно. Попробую выведать утром все, что мне нужно. Когда я повстречал Сару в поезде, она уже довольно крепко надралась, так что, скорее всего, утром с бодуна она ничего и не вспомнит из того, что мне тут наоткровенничала. Я вернулся в постель, но понял, что заснуть не смогу. Будильник заверещал в восемь — рановато для воскресенья. Сара зашевелилась. Она выглядела ужасно, но все же выползла из постели. Вчера она не смыла косметику перед тем, как упасть, так что все лицо у нее было в разводах. Я тоже встал и поцеловал Сару.

— Какое говенное похмелье! Сюда с минуты на минуту завалит моя мамочка, так что бывай! Я вызову тебе такси.

— Мы увидимся снова? — спросил я.

— У тебя есть мой номер, захочешь — звякнешь.

Надо было припереть Сару к стене по всем вопросам прямо тогда, потому что не прошло и часа, как подруга моя была уже мертва.

Я провел утро за разбором бумаг. В основном попадалась всякая чушь, которую я рвал на клочки, удостоив одним беглым взглядом. Корешки квартирных книжек, к которым я не имел никакого отношения, не говоря уже о счетах за газ и электричество, которые никто и никогда не платил. Я стал рыться в огромной коробке с фотографиями, но большинство снимков ни о чем мне не говорили. Портреты людей, про которых я знал только, что это мои родственники, и больше ровным счетом ничего, кроме того, что мне рассказал следователь в Минобороны.

Кто-то негромко постучался в дверь. В глазок я увидел молодого человека лет так двадцати пяти. На копа он был непохож — больно уж потасканный. Или торговец или сосед, а если сосед, то жаловаться ему, вроде, не на что, поскольку я не включал громко музыку и не занимался ремонтом. "Почему бы и не пообщаться?" — решил я.

— Привет! Я — Эрик, твой новый сосед. Только что въехал, и вот хочу спросить, не найдется ли у тебя молотка.

Я оставил его в дверях и отправился на кухню искать молоток. Оттуда я услышал, как Эрик прошел через прихожую и бухнулся с размаху на софу. Я нашел молоток под раковиной и поспешил в гостиную.

— Выпить не откажешься? — спросил Эрик.

— Ага, — сказал я без особого вдохновения.

— Отлично, тогда валяй ко мне. У меня открытая бутылка водки, а хочешь — и вина могу открыть.

— Я думал, вы ремонтом занимаетесь.

— Если хочешь, можешь помочь. Кисть в руках держал?

— Я сейчас очень занят.

— А ты слышал о телке, которую убили прошлой ночью тут у нас, в Брайтоне?

— Нет.

— Я в новостях по радио слышал, что ее пытали, наволочку на голову натянули. Говорят, вся квартира в кровище. Тело мать обнаружила, а копы ищут какого-то кренделя по имени Филипп Слоан. Убийцу и его жертву видели вчера вечером в "Трафальгарской битве". Они там сидели и пили вдвоем!

Какой же я идиот! Как ловко они меня подставили! Я только наполовину верил в то, что Сара — обыкновенная фантазерка. Наверняка она работала на британские спецслужбы, и они проверяли ее надежность. Они, несомненно, прослушивали ее квартиру, и когда услышали все, что она мне рассказала, решили, что лучшего кандидата в убийцы, чем я, днем с огнем не найдешь. Сара или сошла с ума, или обладала изощренным чувством юмора. Она утверждала, что, если произнести в моем присутствии слово «Завулон», то я тут же превращусь в убийцу-психопата. Конечно, нельзя исключать, что ее саму подставили: ей внушили всю эту беседу со мной, вместе с ключевым словом, на которое я был запрограммирован словно какой-нибудь "маньчжурский кандидат".

— В будни дома торчишь? — спросил Эрик.

— На службу не хожу, если вы это имеете в виду.

— Я тоже завязал, — информировал Эрик. — Предпочитаю работать с наличными, однако, сам понимаешь, волка ноги кормят. А ты вот дома торчишь, так, может, мне поможешь. Ко мне тут мастера приходят телефон подключать, так я тебе ключи оставлю, чтобы пустил их. Ты не волнуйся, я тебе за пару дней скажу, чтобы тебе не в напряг было.

— Сомнительно, что я тут буду в ближайшие дни. Я в отпуск собрался.

— Курнуть не хочешь?

— Наркотики — это для подростков и тех, кто никак не хочет повзрослеть. Я не хотел бы очутиться в положении Питера Пена.

— Но заработать бабок-то на дури ты бы не отказался, а? Я тут приторговываю немного, ничего серьезного — трава, гашиш. Я тебе косарь денег дам, если ты у себя товар положишь. Дармовой косарь, соглашайся!

— Не соглашусь.

— Музыку любишь?

— Ага.

— Отлично, а то я музыку громко слушать люблю. Я мою систему от мамаши завтра заберу и — вперед!

— Я не люблю слушать то, что другие. У меня очень специальные вкусы.

— Ты передо мной тут не выделывайся! — взвизгнул Эрик. — Если ты мне будешь проблемы устраивать, я тебе двери с полпинка вышибу.

— Вам известна разница между силой и ловкостью? — спросил я.

— Да я три года за убийство отмотал, — бахвалился Эрик. — Чувак на меня с топором набросился, он меня стукачом назвал, а я себе стукачом называть никому не позволю! В общем, когда он мне это сказал, я на него кинулся, а он — за топор, а я у него топор выхватил и распорол ему грудную клетку. Самозащита. Судья сказал — самозащита. И присяжные сказали — самозащита. Он за мной по улице гонится, сердце в разрез видно, кровища хлещет. Триста ярдов пробежал, прежде чем свалился. Будешь на меня наезжать, так я за тяжкие телесные шесть месяцев оттрублю и глазом не моргну.

— В этом основное различие между мной и вами, — торжественно подвел я итог. Великий английский философ Томас Гоббс однажды сказал, что сильнейший человек может пасть от руки слабака, если тот подкрадется к нему сзади с ножом. Я, правда, вовсе не слабак. Я, возможно, даже сильнее, чем вы, и уж наверняка ловчее.

— Три моих брата от крэка сдохли! — хрюкнул Эрик.

К тому времени беседа окончательно утомила меня, поэтому я взял со стола молоток и стукнул им Эрика по голове. Эрик упал на софу. Он был мертв. Я решил, что пусть Минобороны само приводит в порядок квартиру, а мне там уже ничего не нужно. Пора было сматываться из Брайтона. В конце концов, я — всего лишь невинная жертва экспериментов по контролю над сознанием. Однако теперь, когда правда о множественных личностях, находящихся во мне, раскрылась, я не собирался складывать лапки и сдаваться на милость врага. Нет, я собирался биться до последнего, доказывая свою невиновность. Я прибегну к помощи судебной системы и отсужу у британского правительства каждое пенни причиненного мне ущерба.

Поскольку меня разыскивала полиция, я счел за лучшее обойти стороной брайтонский вокзал. Я вызвал такси и попросил водителя высадить меня возле кладбища Хоу. Вскоре я отыскал место упокоения сэра «Джека» Гоббса, который умер в том же самом году, когда родился я, и которого многие считают самым лучшим бэтсменом из всех, когда-либо игравших за сборную Англии по крикету. Я испражнился на его могилу, бросив тем самым обществу мелкий, но значимый вызов. Если общество позволяет себе гадить на меня, тогда и я позволю себе излить мое презрение на тех, кого это общество почитает. Затем я дошел пешком до станции Портслейд и вернулся в Лондон через Литтлемптон.