"Месть самураев" - читать интересную книгу автора (Белозеров Михаил)
Глава 3. Стычка на границе
На рассвете следующего дня их вынесло на скалы.
– Ты знаешь, где мы?! – прокричал Акинобу прямо в ухо боцману Дзидзо.
Ветер ревел так, что не было слышно собственного голоса.
– Похоже на Хёкура!
– Что?! Не может быть!
Это означало только одно – за ночь ураган пронес их между Чосон и островом Каминосима далеко на север.
– Остров! Вот! – боцман показал в сторону темного берега. – Я здесь плавал семь раз. Там они и обитают.
– Кто? – не понял Акинобу.
– Отшельники юй!
Когда джонку 'Кибунэ-мару' поднимало на гребень волны, то за полосами несущегося тумана были видны острые пики, вершины елей и квадратные стены скёк Годайго, где жили знаменитые предсказатели юй, добраться к которым в такую непогоду не было никакой возможности. Когда джонка проваливалась между волнами, чернел лишь неприветливый берег без каких-либо примет. Единственное, что оставалось неизменным в этом пейзаже – заснеженные вершины хребта Оу, сливающиеся с низкими тучами, из которых срывался редкий снег.
Они еще вчера убрали один парус, а на самом большом взяли рифы. Это позволило снизить скорость, не потеряв маневренности. Но все равно – джонка летела, как китайская пороховая ракета. Ветер свистел так, что временами казалось, сорвет и унесет всю оснастку. Мачты гнулись, словно древко лука. Ночью никто не спал, ожидая крушения. И вот теперь на краю света, где солнце-то и не показывается, им грозило быть выброшенными на камни. Логическое завершение неудачного путешествия.
Акинобу хотел расспросить боцмана Дзидзо, что там дальше на севере и правда ли, что там кончается Мир и начинаются вечные льды, но не успел – джонка 'Кибунэ-мару' провалилась между волнами, и их белые гребни, с которых ветер срывал водяную пыль, оказались выше самой высокой мачты.
– Если обойдем остров, то у нас есть шанс! – прокричал боцман.
Уже белые буруны кипели под кормой. Уже пена от волн попадала на мостик и джонка не слушалась руля. И все же Бог Фудзин оказался на их стороне, ибо остров Хёкура промелькнул мимо, словно прочерк боевого веера, остался позади, а берег надвинулся столь стремительно, что никто и ахнуть не успел, как джонка, оказавшись за песчаным баром в широком устье реки, мягко ткнулась в отмель. Этого оказалось достаточным, чтобы в центре корпуса раздался страшный треск и главная мачта, проломив борт, рухнула на нос. Джонка 'Кибунэ-мару' пришла в полную негодность. Волны разбивались совсем рядом, но уже были не опасны.
– Могами! – крикнул боцман Дзидзо.
– Да, – согласился Акинобу, – похоже, берег Могами.
Это была ничейная территория. Пустая Земля – Край Мира, за которым лежали вечные снега. Граница между дикими племенами эбису и властью императора Мангобэй. В летнюю компанию его войска захватывали ее. Зимой дикари отвоевывали. Как таковой войны не было. Вся она заключалась в локальных стычках.
Будто в подтверждение этих слов, за деревьями мелькнула тень. Натабура легко соскочил на песок. Следом прыгнул Афра. Они в два счета преодолели желтую полоску берега с хлопьями пены, колышущимися на ветру, и проникли в лес. Деревья на краю росли кривыми и низкими, посеченными морскими ветрами. Их искалеченные стволы, как кости, белели то там, то здесь. Прихваченные морозом трава и мох ломались под ногами, как стеклянные.
В том месте, где сосны и ели были выше и гуще и лежал снег, Натабура увидел следы. Они были свежими, не присыпанные песком. Не пуская Афра вперед, он прошел около одного сато. В лесу царил полумрак. Следы вывели на светлую прогалину, которая, загибаясь, уводила в глубь темной чащи. Поляна показалась Натабуре до странности знакомой. Только он не мог вспомнить, где и когда ее видел.
Тень стояла там, в конце прогалины, почти сливаясь с деревьями. Эбису махал ему, словно приглашая подойти ближе. Кими мо, ками дзо!
Заманивает, подумал Натабура. Заманивает. Раньше как хорошо было: духи, демоны. Хонки, одним словом. Среди них можно было найти союзников. А теперь что? Один голый расчет, без интереса, без тайны. Разве можно так жить? А? И Мус молчит. Что-то он меня последнее время подводит, подумал Натабура и посмотрел на Афра, одновременно не теряя из поля зрения эбису. Казалось, тот ждет чего-то. Афра застыл, натянутый, словно тетива, и нюхал воздух, пытаясь распознать опасность. Впрочем, одно то, что они торчали посередь снежного поля, уже было опасно. Для хорошего стрелка сто шагов не расстояние. Поэтому Натабура дальше не пошел. Если это эбису, подумал он, то гнаться бесполезно. Запутает в паучьих тропках, заморочит голову, заведет в чащу и бросит. Проклятый это лес. Проклятый. Мацумао, вспомнил он. Что означает 'изводящий отряды самураев'. Люди здесь не живут, одни дикари. Они обкуриваются белым дымом дерева канкадэрэ и становятся невидимыми. А своих покойников оставляют на деревьях, пока тела не превращаются в скелеты.
Внезапно ветер изменился, и Афра посмотрел куда-то вбок, задрав голову. Тогда и Натабура увидел самурая, привязанного к дереву на опушке, обращенной не к морю, а к лощине. Кими мо, ками дзо! А дальше еще и еще. И вдруг, приглядевшись, понял, что их здесь много, почти на каждом дереве. Сотни, тысячи. Эбису из презрения даже не сорвали с них доспехи. Некоторые самураи рассыпались в прах, а древние доспехи времен Хэйдзё превратились в сплошную ржавчину. Исчезло только оружие. У большинства вместо глаз зияли дырки, а на руках отсутствовали пальцы. Так объедают мертвецов лесные птицы и зверьки. Должно быть, здесь бродят их духи, подумал Натабура, обязательно кто-то из них задержался. Они большие хитрецы. эти духи и демоны.
Вид мертвецов не испугал его. За два долгих года путешествия по пустынным районам Ая и Тибета они навидались всякого. Испугал странный звук, слишком короткий, чтобы определить его источник и направление, только Афра заворчал и встрепенулся, словно и его пытались сбить с пахвы. Завертелся. Вот оно, подумал Натабура и, погасив в себе желание бежать куда глаза глядят, выхватил кусанаги. Это был не звук, а послезвучие. То, что он принял за него, перешло в глухой клекот. Раздался скрип снега под тяжелыми шагами, и из-за ближайшей сосны вышел не эбису, а гакидо – великан из страны Пустая Земля. Натабура хотел улыбнуться, но лицо у него окаменело.
Гакидо был настолько тяжел, что провалился в снег по колено. Но и так он возвышался над Натабурой, как скала. Его волосы свисали до колен, скрывая лицо. А доспехи походили на старые татэ-наси-до, только такого огромного размера, что каждый их элемент был величиной с небольшой парус. Железо на груди и животе покрылось пятнами ржавчины, а хаидатэ по краям пообтрепался, из него торчал китовый ус и нитки. Лак на черных кожаных наколенниках давно стерся до белой основы. На плече у гакидо сидела волшебная птица о-гонтё, больше смахивающая на обыкновенную ворону, только очень большого размера.
– Не туда идешь, – произнес гакидо так, что над прогалиной пронесся ветер, и верхушки деревьев закачались.
Натабура оглянулся. Действительно, то, что он принял за эбису, оказалось сосной. А поднятая во взмахе рука – веткой. Кими мо, ками дзо!
– А куда? – набрался смелости Натабура.
О-гонтё разглядывала его то одним глазом, то другим. Была она величиной с морского орла. Переливчатый гребень красовался на голове.
– Иди до той опушки, – пояснил гекидо, – не сворачивая.
– А зачем? – снова спросил Натабура, понимая, что его кусанаги по сравнению с огромным мечом великана похож на соломинку и что он зря злит гекидо.
И то правда, подумал Натабура, чего я с ними здесь? И все-таки заметил:
– Если бы я еще что-то понял…
– Чего понимать? – вполне миролюбиво прогудел гекидо. – Боги-то теперь на Землю спуститься не могут, поэтому и попросили им помочь.
– А… – только и сказал удивленный Натабура. Целых два года им никто не помогал в опасном путешествии. А теперь на тебе! – Тогда я пошел, – хотя по-прежнему ничего не понял. – Помощь в чем заключается?
– Не знаю, – пожал огромными плечами гакидо. – Надо, чтобы ты пошел по этим следам, и все.
– Ладно, – согласился Натабура. – Чего уж там, схожу я до того дерева. Чего нам трудно, что ли? Правда? – и потрогал лобастую голову Афра.
– Помню, – ответил Натабура. – Давно это было и в другой стране, в Чу.
А Афра встрепенулся, будто понимал смысл разговора. Слово 'Чу', должно быть, он разобрал и тут же взлетел. Он приблизился к о-гонтё, издал звук, словно был щенком, и принялся, повизгивая, летать вокруг головы гекидо.
– Помнит, шельма, помнит! – обрадовалась о-гонтё. – Признал! А я ведь тогда птенчиком был.
– Я бы не сказал, – заметил Натабура, вспомнив, конечно, и Горную Старуху, которая их с Язаки спасла, и эту о-гонтё, которая была когда-то величиной с обыкновенную тощую ворону. А теперь вот вымахала до таких размеров, что клюв у нее был не меньше танто. Натабура хотел расспросить, что случилось со страной Чу, и куда делось племя ёми, да и вообще, что стало с бессмертными дикарями, которые играли в удивительную игру сугоруку. Второй раз попасть к ним и еще раз сыграть ему совсем не хотелось. Если они меня к этому призывают, то я, пожалуй, откажусь. Второй раз не повезет.
– Была. Была птенцом, – прокаркала о-гонтё. – А как же? Только ты не понял. А это старший сын Горной Старухи – Барбор.
Барбор сделал движение, которым отгоняют мух. Афра плюхнулся к ногам Натабуры, тут же вскочил и показал большие белые зубы, но даже крылатый медвежий тэнгу ничего не смог бы сделать с полубогом.
– Стой! – приказал Натабура и невольно отступил на шаг. Кими мо, ками дзо!
Таких огромных полубогов ему еще видеть не приходилось. Вот почему молчал Мус, понял Натабура. Боги не всегда хотят, чтобы смертные видели будущее. Если бы я знал Мус, я бы точно побоялся сунуться сюда. Интересно, применимо ли в бою с ним ёмоо нодзомимитэ? С Богом Ван Чжи этот фокус прошел. На мгновение Натабура ощутил такой кураж, что готов был сразиться и с полубогом. А потом понял, что сама мысль о ёмоо нодзомимитэ будит прежние силы, тем более что он хорошо запомнил, как входить в 'то, которое это'.
Полубог застыл, разглядывая что-то вдали и не вникая в суть разговора. Он выполнил просьбу Богов – напугать человека, и теперь из вежливости ждал, когда о-гонтё прекратит каркать. Если бы он знал о судьбе Бога Ван Чжи, он бы поостерегся, но Барбор, как и все Боги, был беспечен и равнодушен к судьбе конкретного человека.
Ждет, когда я уйду, понял Натабура, свистнул Афра и пошел, оглядываясь. Афра нехотя поплелся в трех шагах позади, тоже оглядываясь на старую приятельницу, но больше – на Барбора и показывая ему огромные клыки. Давно это было, думал Натабура, года три назад? Нет, больше. Два года земных и два года волшебных. Значит, всего четыре, а кажется, будто вчера. Хорошее было время. Беззаботное: иди, куда хочу, и делай, что нравится. А теперь?… Эх-х-х!… Только он забыл, что едва унес ноги из этой сугоруки.
В этот момент лес поклонился до самых корней. Вместе с мертвыми самураями, горами, хребтом Оу и морем. Все смешалось, перевернулось. Небо упало. Стало темно, как ночью. Натабура сел в сугроб, подгребая под себя Афра и стараясь уберечь его от непонятно чего. Меч, подумал он. Меч. Барбор срубил. Вот в чем заключалась его задача – извести нас. Надо было все-таки драться.
Но он ошибся. Стало светло, как и прежде. Деревья с привязанными к ним самураями стояли на месте. Снежные вершины Оу возвышались, словно не вертелись до этого, как юла. А на душе у Натабуры стало так хорошо, так приятно, словно он попал в родные места и бежит цветастым лугом вдоль ручья. А ведь летом здесь действительно течет ручей и море цветов. Он огляделся, замечая то, что раньше не замечал: красно-черный уголек на белом-белом снегу. Ничего подобного здесь, на этом поле не должно быть, подумал Натабура. Откуда? И, боясь обжечься, поднял его. Вот он – вещий сон, похоже на Мус, понял Натабура, только с зимним пейзажем. И посмотрел туда, где стоял Барбор. Ни полубога, ни о-гонтё не было и в помине. Неужели мне приснилось, подумал Натабура и разжал ладонь. Огонек тлел, но руку не жег. Вот зачем меня сюда привели, понял Натабура. А я и не знал, что так бывает. Только зачем этот огонек? Зачем? Еще одна загадка. Надо спросить у учителя Акинобу.
Натабура еще не понимал, что Боги своим покровительством оказывают им медвежью услугу, подталкивая ум к лености, бездействию и местничеству. Правда, люди, сильные духом и наделенные стремлением к познанию, не замыкаются в собственной жизненной оболочке. Но это не оправдывало Богов, потому что они были сутью всего, а над ними ничего не было. Должно быть, поэтому они и действовали избирательно, а хонки все портили, пытаясь ввести людей в заблуждение.
***
Когда Натабура и Афра вернулись, вещи уже лежали на берегу. Единственная уцелевшая курица потеряно бродила поблизости и что-то вяло клевала. Юка взволнованно бросилась на шею.
– Слава Будде! Я бы давно уже пошла на подмогу, да учитель Акинобу не дал.
Натабура тоже обрадовался встрече и хотел сказать, что только о ней и думал, а еще о доме в окружении хризантем на берегу Хиёйн. Но почему-то не сказал. Застеснялся окружающих, которые с любопытством смотрели на них. Язаки даже сунул нос между ними и полез целоваться:
– А меня тоже не пустили, тоже!…
– И правильно, – назидательно сказал учитель Акинобу, – иначе бы все расстроил.
– Что все? – удивился Язаки. – Что все? – и показал рукой на холодный, мрачный лес. – Там же никого нет?!
Акинобу хотел сказать, что только слепой ничего не видит и что лес опасен, даже не из-за эбису, а из-за хонки.
– Так вы знали, сэйса? – удивился Натабура, не выпуская Юку из объятий и одновременно загораживаясь плечом от слишком ретивого Язаки, чей холодный нос неприятно впечатывался в щеку.
– Догадывался. Правда, не знал, что конкретно, но ничего смертельного, иначе бы сам к тебе пошел. Только вот леса этого и гор в течение коку не было. Ничего не было. Не пускали нас к тебе. Стало быть, это воля Богов, – и укоризненно посмотрел на Язаки, который ничего в подобных делах не понимал. Он, вообще говоря, родился, чтобы есть, есть, есть, набивать брюхо ну и, конечно, тихо, как и все, радоваться жизни. Акинобу его воспринимал таким, каков он есть, и поэтому обращал на его слова мало внимания.
– Стало быть, воля, – согласился Натабура и с опаской разжал кулак, в котором тлел уголек.
Учитель Акинобу посмотрел и отвернулся, чтобы скрыть огорчение. Вот зачем нас сюда выкинуло, понял он. Вот почему нам дали доплыть, да еще так быстро. Отныне Боги вершат свои дела втихую, без лишних слов. Теперь главное понять, на чьей они стороне.
Выхода было два: принять или не принять знак. Но я не знаю, думал Акинобу, что нас ожидает впереди. Наверняка ничего хорошего. Мы ввязываемся в очередную историю, хотя с нас и так достаточно. К чему она приведет, трудно сказать. Ни к чему хорошему. Значит, все предопределено. Поэтому знак нужно принять. А если не принять? Остаться независимым? Попытаться обойти все опасности? О, Райдзин, подскажи! О, Райдзин, подскажи! Бог грома и молнии упорно молчал. Акинобу взглянул на Юку. Если бы не она, можно было бы попробовать. Обойтись собственными силами. Поступить так, как мы поступали всегда. Но что потребуют Боги? Что они захотят взамен? Если бы я только знал. Вот задача из задач. Поэтому с этого момента надо действовать осторожно и обдуманно.
– Что, плохой знак? – еще не понял Натабура и огорченно посмотрел на Юку, чтобы хоть как-то успокоить ее.
Каждая черточка ее лица источала нежность, которую он так любил в ней, и рядом с Юкой он чувствовал себя защищенным от всех житейских невзгод.
– Плохой, – кивнул учитель Акинобу. – Аматэрасу наделяет тебя силой, которой никого из смертных не наделяли. Это значит, что нам предстоит столкнуться с такой опасностью, которая не по плечу обыкновенному смертному.
– Что же делать?! – в волнении спросил Натабура.
Он не ожидал такой чести и не понимал, хорошо это или плохо. Надо было бы спросить об этом у юй, подумал он.
– А вот что! – учитель Акинобу сложил его ладонь, сжал что есть силы, улыбаясь и ободрительно глядя в глаза Натабуры. – Не сопротивляйся! – приказал он. – Не сопротивляйся и не думай!
И в тот момент, когда Натабура расслабил мышцы, все завертелось у него в голове, и он потерял сознание.
– Что ты чувствуешь? – спросил учитель Акинобу, когда Натабура открыл глаза.
– Ничего… – потерянно ответил Натабура.
Он лежал на песке и мало что соображал. Но, оказывается, прошло полдня, и солнце за ватными облаками стояло в зените. Затем он совершенно случайно перевел взгляд на Хёкура и очень и очень хорошо увидел скёк Годайго и лохматых отшельников юй, бродящих с подветренный стороны острова в поисках плавника и моллюсков. Ветер рвал их одежду и раздувал волосы, соленые брызги попадали им в лицо, руки и ноги посинели, но они ни на что не обращали внимания. Кими мо, ками дзо! Что за ерунда, подумал Натабура, вытаращив от удивления глаза. До Хёкура не меньше пяти ри, к тому же этот туман и облака. Нет, ничего подобного не может быть, подумал он, это противоречит всякой логике, и отвернулся. Чем бы меня ни наградили, смотреть не буду!
Заметив, что он пошевелился, к нему устремились одновременно Юка и Язаки. Афра, который преданно спал, привалившись теплым боком, тут же вскочил и принялся радостно вылизывать лицо.
– Все… все… все… – пытался увернуться Натабура, но не было сил даже шевельнуться.
– Ты меня слышишь? – спросила Юка, присев рядом. Глаза ее засияли так, что ему стало спокойно и хорошо на душе, но он как всегда в присутствии посторонних боялся проявить свои чувства, а лишь взял ее за руку. Кожа была мягкой, как бархат.
– Мы тебе чай приготовили, – беспардонно влез в разговор Язаки.
– Давай чай, – согласился Натабура и сел, но между делом бросил взгляд на остров Хёкура.
То, что он увидел, снова произвело на него неприятное впечатление. Не оттого, что он разглядел, как отшельник юй чистил рыбу – нож и прилипшую к пальцам чешую, а оттого, что этого не могло быть изначально. Что-то со мной происходит, нехорошее, неестественное. Неужели так видят Боги? Больше не буду смотреть, никуда не буду. И он стал пить соленый и жирный чай – часуйму, к которому они настолько пристрастились в Тибете, что настоящий японский чай уже не воспринимали в качестве полноценного напитка. С каждым глотком силы возвращались к нему, и дело было даже не в том, что Язаки отлично умел готовить часуйму, а в том, что проснулось в Натабуре – тайное, непонятное, еще не осознанное им самим и оттого тревожное и волнующее чувство всепонимания, словно ты, думал он, можешь охватить не только глазами, но и внутренним взглядом. Неужели все из-за уголька? – удивился он и не поверил самому себе. Кими мо, ками дзо!
Чем дольше он пил часуйму, тем больше успокаивался: чем же меня наградили и что нам предстоит, если даже ёмоо нодзомимитэ недостаточно, чтобы попасть домой? Что-то грозное и пугающее пряталось в будущем, и его готовили к этому.
– А где остальные?
– Ушли, – ответил учитель Акинобу. – Не стали дожидаться.
Ну да, понял Натабура, теперь с нами опасно, везде опасно. Стража на дорогах. Патрули. Тем более что я, кажется, еще что-то вижу. Отныне он не сомневался в своих способностях. В устье реки берег представлял собой огромную вытянутую полудугу. Один край ее заканчивался за песчаным баром тупым мысом, о который с грохотом разбивались волны, а другой выбегал далеко-далеко в море в виде каменистой косы с одинокой сосной. Так вот, под этой сосной валялся перевернутый ялик.
– Я сбегаю! – вызвался Язаки. – Я сбегаю! Дайте ему еще часуйма и накормите, а я сбегаю… – он суетился, как жених перед свадьбой.
Если бы кто-то предложил отправиться вместе с ним, он мог бы убить на месте – так был возбужден, а главное – не хотел отдавать богатство. Сердце заходилось от волнения, а кровь кипела так, словно Язаки выпил три пиалы крепчайшего сакэ на перце.
Натабура хотел сказать, что ходить бессмысленно, что кантё Гампэй там нет, что он давно ушел и находится в устье реки Синано, но промолчал, с удивлением глядя на Язаки, которого не узнавал второй день – друг стал нервным, суетливым и отдалился. Пройдет, великодушно решил Натабура. Рано или поздно пройдет. Должно быть, он не пришел в себя после боя с ханива и после крушения джонки. Лично я до сих пор боюсь.
– Иди посмотри, – согласился Акинобу. – Но будь осторожен.
Кого бы ты еще учил? – зло подумал Язаки. Кого? Меня? Хватит! Отныне я человек богатый, а значит, сам могу учить любого. Вот! Все это пронеслось у него в голове быстрее молнии.
– Я сейчас… я быстро… – он подхватил меч, – не трофейный генеральский, а свой, полегче, – и побежал по прямой, не желая сворачивать и поэтому увязая в тяжелом, мокром песке.
Он сразу сообразил: это его шанс. Если кантё потерпел крушение, то все деньги и драгоценности мои, думал он с замиранием сердца. Даже пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Я богат! Богат! – пела его душа. Если бы у него были крылья, как у Афра, он бы летел быстрее стрелы.
Однако чем ближе Язаки подбегал, тем большее испытывал разочарование. Ялик был перевернут и основательно разбит. Не было заметно ни паруса, ни весел. Впрочем, вот одно, надломленное, качается в волнах. А между камнями – бочонок с пресной водой. Видать, кантё не понадобился, решил Язаки, лихорадочно оглядывая место кораблекрушения в поисках золотых овальных монет. Он даже залез по колено в холодную воду, не обращая внимания на царапины от ракушек, и заглянул под корму. Сидения сломаны. В днище огромная дыра. Боясь, что Акинобу или Натабура придут ему на помощь, воровато оглядываясь, торопливо обыскал все расщелины между камнями в радиусе трех кэн. Безрезультатно. Только вымок по уши. Или унес с собой, или утопил в море, злясь, рассудил Язаки. Потом посмотрел на берег и увидел следы. Вот оно, решил он. Вот! Закопал на берегу! От возбуждения он даже забыл о холоде.
Натабуру не удивили действия Язаки, хотя тот залез по пояс в воду. Должно быть, все же что-то нашел, рассудил Натабура, ну и хорошо, – и поднялся на ноги. Его слегка качнуло, но он уже чувствовал, что силы быстро возвращаются и тело начинает слушаться, как и прежде.
Они принялись разбирать вещи. Три тюка – непосильная ноша, поэтому пришлось выбрать всего лишь пару самых толстых рукописей, а остальное упаковать в шкуры. Жаль было бросать такое добро, но иного выхода не было. Тюки решили подвесить к верхушкам сосен, а при случае вернуться за ними. Из еды у них остался только мешочек риса, три белых редьки, немного чеснока и соли. Бугэй устроил настоящий скандал и забрал все остальные припасы, в том числе сакэ, солонину и тэрияка. Акинобу оказался в трудном положении. Четверо против двоих. Язаки боец аховый, ненадежный. Хотя с ним и возился два года. Для настоящего дела не годится. А Юка не в счет, правда, она умела драться наравне с мужчиной, однако ей не хватает силы и выносливости. Будь Натабура на ногах, разговор был бы коротким. Но рисковать Акинобу не хотел и уступил, понимая, что идти по незнакомой местности с грузом, который взвалили на себя эти негодяи, будет тяжело и неудобно. К тому же надо думать о эбису, которые зимой властвуют в Мацумао. И опять же хонки. Есть они в лесу или нет, никто не знает. Бугэй вознамерился унести и курицу, но она что-то заподозрив, убежала и вернулась только, когда Бугэй вместе с боцманом и матросами скрылись вдали.
– Ну, что он там? – спросил Акинобу и из-под ладони посмотрел в сторону мыса, где скрылся Язаки.
Единственное, что он мог разглядеть в полосках морского тумана – тонкую, прерывистую нитку камней.
– Да вроде что-то копает, – оторвался от работы Натабура и тоже посмотрел в сторону мыса.
Еще им достался топор, и Натабура с Юкой мастерили заплечные носилки. Юка снимала кору с ивы, а Натабура рубил и подгонял прутья. Дело было знакомое. И они выполняли ее с удовольствием, ожидая, когда учитель Акинобу оставит их вдвоем. Натабура четко и ясно увидел, что Язаки сидит на берегу с разбитой головой, но отчего-то тут же забыл об этом, словно наваждение не имело большого смысла.
– Я могу сходить, сэйса учитель? Хоп?
– Не надо, я сам, – отозвался Акинобу, засовывая за оби меч. – Возьму с собой Афра.
Как только он отошел на приличное расстояние, они бросились в объятья друг друга.
***
Это был его последний шанс. Если что, перепрячу, шептал Язаки. Закопаю. Схороню. А потом вернусь и заберу. Боже! Сделай так, чтобы моя мечта сбылась! Чтобы все было просто и ясно. Чтобы я был счастлив! Пару золотых рё, втоптанных в землю, убедили его, что он на правильном пути. Язаки сунул их в тайный карман и полез по обрыву к сосне, чьи корни торчали в разные стороны, как человеческие руки. Язаки сунулся стороной, шепча охранительные молитвы, и кое-как взобрался – живот здорово мешал, а в правом боку появилась тупая боль. Однако наверху, вопреки ожиданию, он не обнаружил злополучного мешка. Зато подобрал еще один рё. Крякнув от радости, Язаки все же сообразил, что здесь он слишком заметен, и присел. Не обращая внимания ни на холод, ни на разодранные колени, он стал рыскать на карачках кругами. На пятом или шестом, когда уже потерял всякую надежду, в низине между скал нашел мягкий пятачок, аккуратно засыпанный еловыми иголками. Под ними-то оно все и лежало.
Этот произошло в тот момент, когда Натабура сказал учителю Акинобу, что Язаки что-то копает. Он уже два дня похож на духа неудачи, подумали все, какой-то потерянный. Пару кокой Акинобу понадобилось, чтобы собраться, еще около тридцати кокой, чтобы дойти до мыса.
За это время Язаки достал мешок и запустил в него обе руки, чтобы насладиться в полной мере. Кокой пять, как завороженный, он играл золотыми монетами и бусами. Потом словно очнулся и, пригнувшись, словно зверь, огляделся. В ветках сосны свистел ветер, шумел прибой, и по ватному небу неслись тучи.
Язаки положил в тайные карманы кимоно по пять рё. Два рё засунул в шапку и еще два рё спрятал в оби. Хотел взять больше, да почувствовал, что и так тяжело и может быть заметно со стороны. А делиться Язаки ни с кем не хотел. Вернее, в душе шевельнулось какое-то странное чувство к Натабуре, похожее на дружескую симпатию. Но Язаки успокоил себя тем, что обязательно вернется сюда именно с ним, понимая, что только с Натабурой безопасно совершить такое путешествие. А как он будет удивлен, когда я подарю ему два или даже один рё. Глаза вылупит. Все-таки он мой друг. Рассуждая таким образом, Язаки заглянул в мешок еще раз и заметил среди монет бриллиант величиной с маленькую черепаху. О! Удивился он и не мог устоять, чтобы не взять его. После этого стал искать место, где бы закопать добычу. Если недалеко, то кантё Гампэй сразу найдет, значит, надо унести в лес.
Акинобу с Афра находились на половине пути к мысу. Афра, обрадовавшись возможности побегать, то носился по песку, то обследовал береговой обрыв в поисках мышей. Но где бы он ни был, он не упускал Акинобу из поля зрения и поглядывал на него темными карими глазами.
Акинобу был уверен, что сейчас захватит беспутного Язаки и они впятером двинутся на юг. Время упущено. Чего он там копает? Если кантё действительно распустит слухи на заставах, то придется идти горами. А это долго и трудно. Горы в Нихон крутые и высокие. Можно еще нанять лодку. Акинобу с сомнением посмотрел на бушующее море. А кто вообще сказал, что путь домой будет простым? То, что он будет тяжелым, я не сомневался ни на мгновение. Но мы преодолеем все, ведь за плечами у нас два года странствий.
Однако когда он поднялся к сосне с сиротливо торчащими мертвыми ветками и огляделся, Язаки нигде не было видно. Лишь на камнях валялись ободранные ножны в пятнах крови. Акинобу, с тревогой косясь на мрачный лес, принялся искать Язаки. Афра тоже все понял. Носился по округе, то утыкаясь носом в землю, то поднимая морду и нюхая воздух. Через кокой они стояли перед каменной стеной и воронкой под ней, на дне которой скопилась тронутая льдом вода.
– Ну и где же он? – спросил Акинобу, невольно обращаясь к Афра точно так же, как и Натабура. – Где?
Афра посмотрел на Акинобу умными глазами и поскреб лапой камень. Запах, который невозможно было перепутать, шел именно оттуда: Язаки всегда пах старым козлом, а сегодня прибавился еще и запах тэрияка, который Язаки втайне ото всех сожрал на стоянке. Не поделился, простодушно думал Афра, внюхиваясь и фыркая. Не поделился! Правда, пахло еще и хонки, но хонки теперь не опасны. Кто такие хонки? Нет, Язаки точно здесь. И поглядывал на Акинобу: 'Чего ты ждешь?' Но Акинобу ничего не понял. Натабура давно уже откопал бы Язаки. А Акинобу не понимает. Ну ладно. Афра сел, аккуратно поджав пушистый хвост и терпеливо посмотрел на Акинобу.
– Пойдем, – сказал Акинобу. – Пойдем!
***
Язаки торопился и пыхтел, как все обжоры. Времени было в обрез. Он понимал, что рано или поздно его кинутся искать. Если уже не кинулись. Поэтому и спешил, но даже в спешке боялся заходить в лес, где прятались хитрые эбису, предпочитая искать укромное место на опушке. С другой стороны, если закопать на берегу, один приличный зимний шторм способен разрушить все планы и надежды на обеспеченную жизнь. Поэтому-то он и стал выбирать место на границе между лесом и берегом.
Когда разбогатею, не надо будет никуда тащиться, рассуждал, запыхавшись, Язаки. Заживу спокойно и счастливо. Мешок был тяжелым, как трехмесячный поросенок, и тащить его было крайней неудобно. К тому же мешал живот. Больше никогда не буду путешествовать, рассуждал Язаки. Хватит. Надоело. Пусть эти занимается сумасшедшие Акинобу и Натабура. Куплю дом в столице, пару магазинов и открою торговлю шелком, хотя благородные самураи воротят нос от торгового дела. Зато никто никогда не заставит меня сделать сэппуку. Императорскому двору тоже нужен шелк. Если еще получу от императорского дворца заказы, то можно и вышивальные мастерские открыть. А это уже обеспеченная жизнь до глубокой старости. Когда появятся большие деньги, никто не вспомнит, как я их заработал. Потом он подумал, что надо жениться. Да, подумал он, женюсь! Возьму девушку из рода Нонака. И еще трех наложниц постройнее. Почему именно из Нoнака, Язаки не знал, просто где-то слышал эту знатную фамилию и понял, что род очень древний. Он перекинул мешок на спину и согнулся под его тяжестью. Золото гнуло к земле. Может, даже на старости лет стану придворным. Построю собственный дворец. От этих рассуждений сердце его сладко замирало. Так, здесь не подойдет – каменисто. Здесь? Он тупо смотрел на самурая, привязанного к сосне. Когда я успел свернуть в лес? – удивился Язаки. Нет, здесь неприметное место, ничего не найдешь потом. И только, сделав шаг в сторону, понял, что видел мертвого человека. Вернулся и с ужасом уставился на самурая. В трех шагах увидел еще одного, а потом еще, еще и побежал, как мог, вихляясь и едва не пропахав носом каменистую почву.
Куда Язаки бежал от испуга и как долго, трудно было понять. Эбису прятались за каждым деревом и протягивали к его золоту свои мохнатые руки.
Наконец Язаки смертельно устал и решил закопать там, где остановился. Содрал слой мха, под которым пошла каменистая почва, принялся расковыривать мечом, но только порезался. В лесу что-то ухнуло и покатилось эхом. Язаки ударил катана раз-другой, разбрасывая во все стороны камни. Вдруг земля под ним разошлась. Мешок с деньгами кувыркнулся в образовавшуюся щель, а Язаки кто-то схватил за ноги и потянул вниз. Перед глазами промелькнул берег, море, и наступила тьма.
– Ну вот ты и докопался, – произнес кто-то злорадно, и Язаки открыл глаза.
Наму Амида буцу! Он находился в подземелье, а разговаривал с ним какой-то доходяга- хонки.
– Кто ты? – спросил Язаки и, скривившись, потрогал на лбу здоровенную шишку – в пол-яйца, не меньше, она дергала болью от головы до ног.
Несмотря на темноту, он увидел, что его рука в крови. Да и голова гудела, как котел. Однако Язаки храбрился. Подумаешь, упал. Ерунда. Голова крепка, все выдержит. Хонки он не боялся. Мало он перевидал их, что ли, на своем веку? Это же не даэки и даже не додзи и бусо.
– Я сикигами – Демон Кадзан, – важно произнес хонки и с удивлением заметил, что Язаки не то что не боится, а просто не уважает его.
Раньше было как? Раньше я только открывал рот, и все понимали, с кем имеют дело. А теперь?… Ах… Но расслабляться нельзя. Ни в коем случае. Это еще тот фрукт. Выпучив глаза, демон в ожидании уставился на Язаки.
– Кадзан? – Язаки с сомнением посмотрел на собеседника и привычно шмыгнул носом. – А зубы где?
– Нет зубов. Нет… – не удержался и горестно вздохнул Кадзан. – Хозяин выбил, чтобы не кусался.
– Ну и правильно, – насмешливо согласился Язаки. – Я что, в хабукадзё?
– Нет еще, – буркнул Кадзан и расстроено отвернулся.
– А… – многозначительно произнес Язаки и попробовал подняться, но у него ничего не вышло. Боль пронзила от затылка до пяток. – Чего тебе надо-то?
– Нехорошо воровать, – назидательно произнес Кадзан и легко, словно играючи, выдернул из ослабевших рук Язаки мешок с богатством. – Нехорошо…
– Отдай! – твердо сказал Язаки и привстал, но боль снова заставила его сесть на место. Шишка на лбу пульсировала и саднила.
– Я бы отдал, да ведь это тебе не принадлежит. И это тоже, – Кадзан протянул руку, и ему в ладонь изо всех тайных карманов Язаки стали вылетать рё.
От обиды Язаки зашмыгал носом, в глазах у него появились слезы не только от боли. А когда последний рё очутился в руках демона, вынести этого он уже не мог и молча, как бычок, бросился на обидчика. Ему еще никогда не приходилось драться с демоном, тем более с Кадзаном – демоном смерти. Он поддел его головой, и они покатились дальше в темноту. О мече Язаки забыл напрочь, а по давней деревенской привычке все больше действовал кулаками.
Они стали мутузить друг друза почем зря и быстро выдохлись.
– Где?… ух… где?… – тяжело дышал Язаки. – Где мои деньги?
Противник действительно оказался не по плечу и здорово помял его своим животом.
– Лучше… лучше отдай, – с трудом произнес Язаки, – а то убью.
– Меня?… – через силы засмеялся Кадзан. – Меня убить невозможно.
Ног у него не было, он уступал человеку в единоборстве, зато умел ускользать из рук, как дым. Но в данном случае это его умение не годилось, потому что с Язаки надо было договориться любым путем, а не убегать.
– А я убью. Ты меня еще не знаешь!
– Да знаю, кто ты такой! Знаю!
– Откуда? – удивился Язаки и отпустил демона.
– Болтали здесь некоторые.
– Кто? – снова схватил его за кимоно Язаки.
– Спокойно. Спокойно, – еле отодрал его руки Кадзан. – Вначале какой-то кантё Гампэй. Я его заманивал, заманивал, а он не заманился. Потом еще один, узкоглазый, который шел по его следам.
– Ну?! – от нетерпения Язаки пнул Кадзана ногой.
– Больше ничего не расскажу. Так с демонами не поступают, – обиделся Кадзан.
– Рассказывай дальше и побыстрее! – потребовал Язаки.
Он уже вполне освоился и успел заметить, что слева подземелье переходило в наклонные ступени, которые вели в основание берега, а сзади сквозь неплотно прикрытую дверь падали дневные лучи солнца. Так вот эти лучи больше всего и беспокоили демона Кадзана. Он поглядывал в сторону двери с тревогой. Ага, торжествующе подумал Язаки, они все боятся солнечного света. Все хонки. Всех мастей. Свет для них – что острый катана для человека.
– Ну вот что, – по-деловому произнес Язаки. – Ты мне расскажи, что случилось и зачем ты охотишься на людей. А тебе помогу, чем смогу.
Демон Кадзан засмеялся:
– В былые времена я бы знаешь что с тобой сделал за такие слова?
– Знаю, – бесстрашно ответил Язаки. – Знаю! Но во-первых, я живой, а не мертвый, а во-вторых, ваша власть кончилась согласно новому устройству Мира.
– Это еще надо доказать! – в запале возразил Кадзан.
Он не любил вспоминать, что отныне их власть на Земле ограничена южным полюсом и что здесь, в Нихон, он нарушает закон. Хорошо, что есть подземелья и другие темные места, где можно спрятаться от глаз Богини Аматэрасу и ее слуг – сайфуку-дзин.
– Чего доказывать?! – напористо произнес Язаки. – Чего доказывать?! Я там лично был. И все видел вот этими глазами.
Конечно, он ни за что не рассказал бы в качестве кого, и вообще, – почему оказался во дворце Аматэрасу на сто первом этаже. В душе он всегда клял себя за трусость и предательство, всякий раз объясняя самому себе, что это была временная слабость, что он вынужден был оставить Натабуру и пойти вместе с Юкой, чтобы охранять ее от всяческий напастей. Ведь в конце концов все обошлось? Обошлось. Кончилось хорошо? Хорошо. Стало быть, он может упоминать имя Богини Аматэрасу так, словно знаком с ней лично, хотя о самой встрече с Богиней Солнца мало что помнил из-за полуобморочного состояния, в котором находился.
– У меня есть личная молитва к ней. Стоит мне шепнуть ей, что я встретил какого-то демона в неположенном месте, и все. Нет тебя! Нету-у-у…Понимаешь?
Почему-то это окончательно убедило Кадзана, что перед ним важная личность и что надо быть осторожным. Можно было не поверить словам Язаки, но личная охранительная молитва, да еще такой грозной Богине, как Аматэрасу – это очень и очень серьезно. Кадзан тоже, как и Язаки, хлюпнул носом. Он понял, что влип и надо выпутываться, а то недолго и голову потерять на этой тяжелой службе, хотя, впрочем, дальше Антарктиды все равно не сошлют. Правда, еще могут перевести в разряд духов. Но, на худой конец, и это нестрашно. Самое страшное, что Богиня Аматэрасу своим светом может превратить в дым и развеять по миру. Но даже тогда я стану частью вселенной, подумал он. Ему стало себя жалко – грязная, тяжелая работа, хозяин самодур.
– Понимаешь, в чем дело, я ведь тоже подневольный. Тоже гнусь.
– А кто твой хозяин? – спросил Язаки, хотя заранее знал ответ.
– А… этот, – Язаки решил играть до конца. Мол, ему все знакомы. Все его друзья-братья. Хотя сам он и смертный.
От таких мыслей Язаки надулся от важности. У него даже перестала болеть голова. В это время где-то совсем близко залаял Афра и раздался голос Акинобу.
– За мной пришли, – обрадовался Язаки. – Давай деньги, я пошел.
– Не могу, – признался Кадзан.
– Почему это? – удивился Язаки.
– Нет денег.
– Ах нет! – Язаки схватил Кадзана за грудки и потащил по лестнице к двери.
И хотя демон смерти Кадзан тоже был не обделен силой, но против лучей света, которые испускала Богиня Солнца Аматэрасу, он был бессилен. К тому же существо без ног не может тягаться с человеком. Язаки тащил его, не обращая внимания на плевки и зуботычины и злорадно приговаривал:
– Сейчас… сейчас… ты мне все отдашь.
Демон смерти уже хрипел. Он превратился в последний дымок от свечи и стал легким, как перышко. Кадык на его шее торчал, как сучок на дереве, а сама шея стала не толще запястья Язаки.
– Не убивай… не убивай…
– Говори! – потребовал Язаки и встряхнул демона так, что у того голова мотнулась словно тряпичная, а те немногие зубы, которые не успел выбить Бог Яма, клацали, как у старого, больного волка.
– Отдам я тебе твои деньги, не нужны демонам они, не нужны. Отдам, но не сейчас.
– Как это так?! – возмутился Язаки и хотел подтащить демона под луч света, который падал в дверную щель, но боялся, что демон окончательно растает, как дым.
– Спрятал я их в тайник, спрятал.
– Тогда тебе конец, – очень спокойно произнес Язаки и подумал, что прикончит дурака демона и найдет мешок.
– Не найдешь, – словно прочитал его мысли Кадзан. – А потом мне все равно, кто убьет, ты или хозяин. Так что можешь убивать.
– Ладно, – Язаки отпустил демона. – Говори, чего ты хочешь.
– Хозяину нужен Натабура.
– Зачем это еще? Зачем Богу смерти живой человек?
– Не знаю. Но догадываюсь, что у них, там, на Небе, Боги тоже друг другу козни строят. Хозяин хочет знать причину интереса Аматэрасу к Натабуре и почему она наделила его хаюмадзукаи.
– Чем-чем?…
– Божественной силой. Боится он. Хаюмадзукаи делает любого смертного способным уничтожать Богов. Понимаешь?! Вдруг все это для того, чтобы убить моего хозяина, а на его место поставить кого-нибудь другого. Натабура может убить Бога?
– Ха! – возгордился Язаки. – Конечно, может, он весь ваш гадючник живо выметет. Он Ван Джи прикончил одной левой.
– Видишь, как плохо. Слышал я эту историю. Значит, твои деньги пока у меня полежат.
И демон смерти зашелся в предсмертном крике, потому что Язаки сгоряча сунул-таки его под лучи света. Пока Язаки очищал карманы Кадзана, тот пришел в себя, но был так слаб, что только сипел:
– А… а… давай договоримся… давай договоримся… у тебя тоже есть интерес.
На челе у Кадзана выступил кровавый пот.
– Ну давай, – Язаки сел на ступени подземелья. – В чем, говоришь, мой интерес?
Он освободил все карманы демона. Того, что он забрал, с лихвой хватило бы на двухэтажный дом и харчевню у дороги, правда, не в городе и не на самом лучшем месте. И это еще не считая бриллианта, который Кадзан не почувствовал и не выудил из самого тайного кармана Язаки.
Кадзан отполз в темноту:
– Я к тебе по ночам приходить буду, а ты мне будешь рассказывать, что делает Натабура и что он задумал.
– А деньги? – с возмущением выпучил глаза Язаки. – Деньги?!
Он немного успокоился, потому что ожидал, что от него потребуют нечто большего. А это полная ерунда за такие огромные деньги!
– Деньги буду выдавать из твоего же мешка. А когда узнаем, почему твоему другу доверили хаюмадзукаи, то верну все. Слово духа смерти!
– Так я тебе и поверил! – выпалил Язаки и вознамерился схватить Кадзана, чтобы снова сунуть его под лучи света и окончательно убить.
– Стой! Стой! – панически закричал демон Кадзан и быстро добавит: – В знак заключения договора хозяин велел вручить тебе Черный Знак Ада – каба-хабукадзё!
– Не надо! – испугался Язаки, оттолкнув Кадзана. – Не надо! – И даже готов был бежать туда, где ждали его Афра и учитель Акинобу, потому что каба-хабукадзё был сделан из крови и душ умерших. Так думали все люди.
Этот каба-хабукадзё никто никогда не видел, но еще в детстве бабушка рассказывала Язаки сказки, в которых грозный Бог Яма приходил к людям с этим Знаком и забирал их в Ад.
– Что ты шумишь?! – сразу понял его слабину Кадзан. – Хозяин не дарит, а дает временно, в знак особого расположения. Ты тоже будешь кое-что уметь, почти как Натабура. Каба-хабукадзё усиливает те качества, которые в тебе развиты, и еще кое-что. Но что именно, я не знаю.
– Оро?! – быстро соображал Язаки.
Если с помощью этого Знака можно разбогатеть, подумал он, то дело того стоит. Он еще не знал своей выгоды, но чувствовал ее. К том уже я не могу появиться с мешком деньг перед Акинобу и Натабурой. Как это будет выглядеть? Может, пока он действительно полежит у этого демона?
– Ти! Давай свой Черный Знак или как его там? Но учти, я бесплатно работать не буду!
– Конечно, дорогой! – обрадовался Кадзан, немного приходя в себя. – Конечно. – И откуда-то из воздуха достал каба-хабукадзё.
Черный Знак Ада был сделал в виде перевернутого треугольника в круге со сходящимися к центру лучами. Оба с испугом уставились на него. К черному шнурку прилип длинный седой волос. Кадзан сделал еще более испуганные глаза. Осторожно снял волос и положил на ступеньку. А потом протянул Знак Язаки. Язаки закрыл глаза и позволил демону смерти надеть на свою шею шнурок. Он приготовился к чему угодно. Даже к смерти или к перенесению в иной мир. Но ничего не произошло. Язаки открыл глаза. Кадзан сидел напротив и улыбался.
– Ова!
В этот момент Афра поскреб дверь лапой, и они услышали голос Акинобу.
– Ищи его, ищи!
– Я тебя выведу другим путем, – подтолкнул Кадзан его в глубь подземелья.
Язаки даже не успел произнести охранительную молитву: 'Кими мо, ками дзо!', которую перенял у Натабуры, как скатился вниз, в черную бездну.
***
Они с Афра нашли его тут же, за скалами. Одинокого, пропащего, с раной на голове. У Язаки были глаза человека, который познал всю глубину жизни и понял, что она бессмысленна. Он хотел всем объяснить, что чем больше смотришь, тем меньше знаешь, что жизнь полна несправедливости, но не мог вымолвить и слова. С этого дня в нем исчезла юношеская беззаботность и былое веселье. Куда делись балагурство и аппетит, блеск глаз и неуемная энергия? А прибаутки? Он забыл их напрочь. Он даже перестал играть с Афра. Но самое главное, у него пропал аппетит. Все решили, что Язаки увидел нечто такое, что не положено видеть ни одному смертному. 'Должно быть, он испугался эбису', – наивно предположила Юка. Никто и не возражал. Язаки же не мог думать ни о чем другом, кроме того, как бы побыстрее вернуть свои деньги.
В тот день Язаки только мычал и плакал. Натабура с учителем отнесли его в лагерь, накормили, обогрели и уложили спать у костра. Только утром Язаки пришел в себя, но что с ним случилось, рассказать не мог – язык не поворачивался, а слова вязли в горле. И они тронулись в путь. Шли очень тихо, сторонясь тех участков леса, над которыми поднимался белый дым канкадэрэ. А к вечеру следующего дня вышли к пограничной деревне.
Нельзя сказать, чтобы она процветала, но и не влачила нищенское существование. Правда, поля были убраны, но ограды поломаны, а кое-где даже отсутствовали. Крайние к лесу дома представляли собой пепелища, от них тянуло гарью, а цепочка ябурай по заснеженному берегу реки являлась слишком слабой защитой от эбису и других лесных дикарей.
– Оро! – с изумлением воскликнул Язаки и показал куда-то вниз пальцем.
Они стояли на горе, под развесистыми соснами, и с жадностью разглядывали деревню. Всем давно хотелось попасть под крышу, посидеть у очага и похлебать горячего супа, а потом улечься спать в настоящую белую пахучую постель. Даже Афра и тот хотел погрызть в тепле мозговую косточку да понежиться на мягкой подстилке.
– Я тоже вижу… – с безотчетной надеждой произнесла Юка и тут же поймала себя на этой мысли и подумала, что так нельзя – нельзя расслабляться.
Натабуру больше интересовал центр деревни. Там наблюдалось какое-то движение и ходили вооруженные люди: асигару или зиганы. Потом он перевел взгляд в ту точку, куда смотрели все остальные, и увидел типичную для Нихон сэкисё. В данном случае она находилась за мостом и была хорошо укреплена двумя башнями из бамбука и двумя нагайя, прикрывающими мост с обеих сторон по левому берегу. Все те же ябурай перегораживали мост в нескольких местах. Такая преграда могла бы задержать разве что пьяного крестьянина, но никак не самурая.
– Как ты думаешь, они нас ждут? – спросил учитель Акинобу.
Акинобу спросил в надежде на новые необычные способности Натабуры – видеть дальше остальных. В душе Акинобу надеялся, что Боги наделили Натабуру еще чем-нибудь полезным, и хотел это выяснить.
Он уже давно ломал голову, как поступить: заночевать ли в лесу, попытаться ли перейти мост и напасть на сэкисё или пересечь реку тихо, незаметно и уйти в горы. Реку так просто переплыть не получится, потому что зима, подумал он, а горы слишком крутые.
Гора за рекой, прикрывающая деревню слева, казалась неприступной. В быстро густеющих сумерках невозможно было даже разглядеть ее вершину. Напасть на сэкисё без разведки было бы верхом глупости, разве что только в расчете на везение или от отчаяния. А если ночевать в лесу, то надо, пока окончательно не стемнело, спуститься по левому крутому склону к реке и подыскать хорошее место. Не зажигать же костер на виду у деревни?
Натабура все это тоже понимал. Но его заботила суета в деревне. Обычно в это время суток крестьяне уже сидели по домам: играли в го, в которой нет ни начала, ни конца, читали сутры и пили сакэ. К тому же, кажется, он разглядел боцмана Дзидзо, повара Бугэй и двоих матросов. Они стояли на коленях в центре деревни с корзинами на головах. Стояли давно, потому что периодически кто-то из них заваливался на бок, а корзина отлетала в сторону. Тогда откуда-то из строений выскакивал человек с бамбуковой палкой, ударами заставлял его подняться и снова водружал корзину на голову. Руки у пленников были завязаны по-китайски в локтях, через которые была продета бамбуковая палка.
К рассвету замерзнут или убьют, подумал Натабура и посмотрел дальше, вдоль течения реки. По краям она была скована льдом, а посередине чернела темная полоса чистой воды. Ближе к устью, за кустами, там, где река перед тем, как влиться в море, делала поворот, он разглядел лодку и подумал, что это самый лучший выход. Единственное, его беспокоили собаки. Периодически они выли, скулили и дрались в предвкушении пира. Их была целая стая – худых, остроухих, желтых ину. Собаки прятались в кустах недалеко от пленников, зная, что рано или поздно людей казнят и что тогда можно будет напиться крови. Они бы давно накинулись на пленных, но боялись человека с палкой.
Жаль, что у нас лука нет, подумал Натабура. Но даже из лука перебить всех собак невозможно. Значит, надо придумать что-то другое. А атаковать будем ночью, когда все лягут спать. План нападения созрел у него в голове. Детали на месте, подумал он.
– Нас уже не ждут. Пошли вторые сутки. Они, – он кивнул в сторону деревни, – расслабились. Кантё пьет в обществе старосты и капитана по имени Го-Данго, который командует отрядом пехоты в двадцать восемь человека. Утром они казнят повара Бугэй и его приятелей. У нас есть шанс их спасти.
Откуда он узнал о кантё, старосте, капитане, и главное – об отряде, Натабура сам не мог понять, просто увидел картинку: сидящих напротив друг друга людей и служанку, подающую сакэ, и всех солдат и по краям деревни, и у воды, и в казарме, даже тех, кто сидел в сэкисё. Ему даже показалось, что он ощущает, о чем думает повар Бугэй – о каком-то злополучном мешке с рё и драгоценностями, из-за которого они с боцманом и матросами поспешили в путь и так глупо попались. Впрочем, мысли Бугэй не отличались последовательностью, и Натабура мало что понял.
– Зачем спасать? – взволнованно спросил Язаки и подпрыгнул. – Пусть будет так, как есть…
Его беспокоило одно обстоятельство – Бугэй, который мог проболтаться. Язаки так разволновался, что не мог стоять на месте и стал подпрыгивать. Лицо его хранило синяки – следы борьбы с демоном Кадзаном, а шишка на лбу не давала возможности носить шапку так, как Язаки носил ее раньше, поэтому она держалась у него исключительно на макушке.
– В смысле? – удивился Натабура.
– Они нас предали?! Предали! Отобрали еду! Мы голодные. Чего я должен их спасать?!
Он замолчал, поэтому никто не возражал, но все посмотрели на учителя Акинобу. Решение должен был принять он.
– В горах мы точно заплутаем. Потеряем много времени. Эбису могут напасть. А если пройдем через деревню, то убьем двух зайцев. Захватим кантё и сократим дорогу.
– А собаки? – спросила Юка.
Она хотела спросить: 'А захватим ли?', но не спросила. До этого им везло, словно Боги все эти два года были на их стороне, значит, повезет и сейчас.
– А мы Афра пустим, – сообразил Натабура. – Кими мо, ками дзо!
Афра как будто все понял. Поставил уши торчком, заворчал и завертел лобастой головой. Он уже готов был к бою. Единственный из пятерых, кто ничего не боялся. Юка даже позавидовала его собачьей решительности.
– Ладно, двигаем в реке, – сказал учитель Акинобу, решив, что план неплохой, а сориентируются они на месте.
Уже в густых сумерках, идя практически на ощупь, они спустились с горы, и Натабура молил Бога войны Хатимана, чтобы деревенские не выставили на дороге засады – что было бы вполне логично. Но все, как ни странно, обошлось. Капитан Го-Данго оказался чрезвычайно самонадеянным. Он презирал монахов, моряков и торговцев всех мастей, потому что они не были настоящими самураями. Кодекс самурая давно скрывал от него суть вещей, а самонадеянность не имела границ. Капитан Го-Данго уважал только силу.
Мороз крепчал, и на небе высыпали звезды. Тучи, подсвеченные невидимой луной, плыли, как стадо неведомых животных, вдоль берега.
На равнине, обращенной к морю, пошел редкий дубовый лес, и снег под ногами лежал не ровно, а какими-то кучками. От этого идти было не легче, ноги проваливались, листья возмущенно шелестели, и Натабуре казалось, что их шаги слышны на весь лес. Потом из-за туч показалась луна, и он вывел почти точно к тем кустам, за которыми лежала лодка.
Моста отсюда не было видно, но Акинобу дал знак остановиться, и некоторое время они прислушивались и вглядывались в окрестности. В деревне лаяли собаки, да несло дымом. Где-то невдалеке пекли картошку.
Прижимаясь к Афра, крылья которого пахли мокрым, влажным и приятным запахом псины, Юка тоже вслушивалась в ночь. Она замерла и приустала, ей захотелось одновременно и спать, и есть. К голоду Юка привыкла. В горах они чаще всего питались ячневой мукой на воде, а если ничего не было – корешками да орехами, разоряя гнезда земляных белок. Последний раз они перекусили утром рисовыми колобками с бабами. Юка покосилась на Язаки – к ее удивлению, он терпеливо сносил голод. Точно, сегодня будет камнепад, подумала она, всматриваясь в звездное небо сквозь ветки кустов. Еще она вспомнила о курице, которая долго шла с ними, а потом взлетела на сосну и осталась в лесу. Почему так?
Не почувствовав человека, совсем рядом на поляну вышло стадо лесных свиней и принялось кормиться желудями. Афра не выдержал, стал все громче сопеть, хотя Юка закрывала ему нос. Свиньи насторожились и убежали в сторону устья реки. Заухала сова, и Юке показалось, что прошло очень много времени – так много, что и жизнь миновала.
Вдруг сердце ее учащенно забилось: она заметила очень близко какую-то тень, хотела что-то сказать, но Афра молча, молчали Акинобу и Язаки, и тогда она поняла, что это вернулся Натабура. Когда и почему он ушел, она даже не заметила. У него было такое умение – ходить бесшумно, как тень. Однако она не увидела в темноте, что его кимоно выпачкано кровью, и только поняла, что он вымок и что, должно быть, побывал на другом берегу реки, потому что прошептал, когда они все наклонились к нему:
– Двое… там и там… пошли… Кими мо, ками дзо!
И тогда она поняла, что не зря пахло печеным картофелем: охрана оказалась достаточно опытной, чтобы скрыть огонь, но недостаточно осторожной, чтобы не удержаться и не согреть еду.
Они обошли кусты и занялись лодкой. Юка снова осталась в обществе Афра, прижимаясь к его теплому боку, стараясь сдержать волнение, которое передалось псу. 'Ты знаешь, как я люблю и его, и тебя', – шептала она ему в ухо. Афра чуть слышно повизгивал, постанывал от избытка чувств и, перебирая лапами, рвался помогать мужчинам. Через некоторое время их позвали, и Юка наравне со всеми стала толкать лодку, в которую побросали скарб и борта которой с треском ломали мерзлый камыш, осоку и тонкий лед у берега. Афра бестолково суетился и путался под ногами, пока Натабура не скомандовал:
– Вперед! Вперед! – и махнул рукой, указывая ему направление.
Тогда Афра расправил крылья, пару раз взмахнул, словно пробуя их силу, тяжело взлетел и пропал в темноте за рекой.
Юка даже не волновалась за него, потому что знала, что так просто Натабура не отправил бы друга-пса за реку. Значит, там действительно все нормально. Я знаю, что он его любит, может быть, даже больше, чем меня, подумала она с грустью, хотя знала, что в сердце Натабуры они помещаются вдвоем. И тут ей стало не до пустых рассуждений, потому что она провалилась по колено и, конечно, тут же промокла. Пришлось на ходу подвернуть полы кимоно. Но через два шага она провалилась еще глубже, чувствуя, как речная грязь держит ноги, и, кажется, потеряла один из вакидзаси. Натабура подсадил ее, и она, очутившись в лодке, потрогала ноги, проверяя, не потеряла ли заодно и дзика-таби. Нет, все оказалось в порядке. У дзика-таби толстая подошва, в них можно ходить и без вакидзаси, хотя запасные лежали в носилках.
Мужчины прыгнули в лодку, и прежде чем оттолкнуться шестом от дна, учитель Акинобу ободряюще сжал ее плечо. Она знала, что он смотрит на нее, как на дочь, и была благодарна ему за заботу.
Река, бегущая в море, показалась Юке живым существом с черной спиной. Это существо едва слышно журчало, трясь о лед, и Юка поблагодарила реку за то, что она приняла их и позволила добраться до противоположного берега.
Афра уже махал хвостом под никлыми голыми ветками янаги, листья с которой облетали по первому снегу и устилали все вокруг толстым бурым ковром.
Лодка с ходу проломила тонкий лед, ткнулась в крутой берег и они, подхватив вещи, выскочили и взобрались на склон. Там уже сидел Натабура в обществе Афра и что-то высматривал в темноте. Было тихо – собаки даже не залаяли, и ветренно, пахло дымом от костра и кислым запахом овчарни. Юка тоже стала смотреть во все глаза, но кроме белого поля в кочках пахоты, ничего не видела. За полем начиналась деревня, и все сливалось в черно-серую полосу. Ей даже показалось, что они ошиблись – вышли не туда, но пару огоньков, вспыхнувших и погасших, подсказали, что они на верном пути – стражники шли по другую сторону поля, и их фонари мелькали за деревьями.
– Опасаются, – прошептал учитель Акинобу, и, кажется, засмеялся.
Не боится, поняла она, и я не буду бояться. Она верила в учителя Акинобу и Натабуру. Они о чем-то посовещались. А потом Натабура сказал:
– Ждите нас здесь. Когда я крикну совой, отпустишь Афра, и идите по его следам.
Некоторой время учитель с Натабурой еще были заметны на фоне поля, но потом и они пропали. Снова ей пришлось ждать, с тревогой вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Но услышать она ничего не услышала, кроме яростного собачьего рычания и лая. Язаки примолк, ничуть не страдая оттого, что его не взяли с собой. Он давно уже привык, что все важные и опасные решения принимаются и исполняются учителем Акинобу и Натабурой. Иногда, когда было не очень опасно, им помогала Юка. Язаки нашел для себя удобное решение: 'Я просто не создан для этого, потому что толстый'. В душе он считал, что его дело – торговля, и стремился к своей мечте. Какой из меня вояка, думал он, щупая свой дряблый живот, который висел, как пустой бурдюк. Я потом пригожусь, оправдывался он и трогал заодно и рукоять китайского меча, да порой сквозь одежду прижимал к груди каба-хабукадзё – Черный Знак Ада, и не знал, что с ним делать. Правда, он чувствовал в себе дикую силу, которой владеют только сумасшедшие. Ну и что? Кого этим удивишь? А самое удивительное заключалось в том, что впервые за два года он действительно не хотел есть. Вдруг это все, на что способен каба-хабукадзё? – разочарованно думал Язаки и невольно поеживался в предчувствие чего-то страшного, непонятного, что таилось не только в темноте поля, но представало перед ним как судьба. А деньги? Где деньги? – спрашивал он сам себя. Ему хотелось, чтобы события развивались очень быстро и так же быстро к нему вернулись бы его сокровища.
Юка чувствовала, что Язаки волнуется и что за последние три-четыре дня он стал совсем другим. Правда, за эти время произошло столько событий, что у нее самой голова идет кругом. Но ей казалось, что обойдется.
Вдруг Афра встрепенулся. Заухала сова – совсем не там, где ожидала Юка, а гораздо правее, ближе к реке. Значит, они перехватили стражников там, догадалась она, отпустила Афра и быстро, почти бегом, устремилась следом, придерживая заплечные носилки со скарбом, которые норовили сползти набок. Афра в мгновении ока пересек поле, и когда она уже думала, что потеряла его из вида, кто-то совсем близко сказал:
– Сядь, заметят.
Она узнала учителя Акинобу и уселась почти на Натабуру, который распластался на земле и уговаривал Афра в очередной раз не баловаться. Афра как всегда выражал свой восторг тем, что лизал лицо хозяину, норовя попасть в губы. А еще он повизгивал и постанывал от радости. Наконец Натабура свалил его в снег, и они немного поборолись. И только после всех этих событий, пыхтя, притопал Язаки и, рухнув прямо на мертвого асигару, стал вертеть головой, спрашивая, чего дальше делать-то?
– Тихо… – прервал его Акинобу и велел надеть каса. – Слезь с мертвеца-то…
Язаки отскочил в сторону, шепча: "Наму Амида буцу!" Натабура зажег фонарь, и тогда Юка поняла, что в каса их должны принять за местных крестьян. Юка промокла и к этому моменту уже стала замерзать, но теперь ей вдруг стало жарко. Дело приближалось к схватке.
Как по заказу, луна скрылась за тучами. Пошел густой мокрый снег, все вокруг стало белым и приблизилось на расстояние вытянутой руки: и деревья, и дома, и заборы. Сделалось вроде бы даже теплее и уютнее.
Они поднялись и пошли по тропинке, не очень хоронясь. Юка вела Афра за ошейник. Со стороны крестьянских домов тянуло сытой, теплой жизнью. Пахло дымом очагов. Блеяли овцы. Кудахтали куры, устраиваясь на насесте. Было тихо и мирно, если не считать собак, которые выли и дрались от нетерпения. Снег падал большими хлопьями и повисал на заборах и крышах необъятными шапками. Кто-то открыл дверь, посмотрел вслед. Зевнул и скрылся. Где-то раздавались непонятные голоса, словно духи переговаривались. Прошуршала огромная тенью. Сова, поняла Юка.
Они уже прошли полдеревни и приблизились к площади. Кто-то вдруг спросил из ближайшего дома:
– Все спокойно?
Человека она не видела. Он стоял за деревьями и изгородью. Но по ноткам голоса поняла, что это один из солдат. Должно быть, десятник, подумала она, или даже лейтенант?
– Все спокойно, – ответил учитель Акинобу и помахал ему.
– Это ты, Каэно? – удивился человек.
– Я… я… – спокойно ответил учитель Акинобу и пошел на голос.
– Эка тебя заморозило? Ты что, в болото упал?
Прошло несколько мгновений тревожного ожидания, но она ничего не услышала и не увидела. Натабура сделал знак, и они поспешили дальше, и только тогда их догнал учитель Акинобу и пристроился за Юкой.
– Все хорошо, дочка, все хорошо… – шепнул он ей, забрал Афра и направился к Натабуре.
Открылась площадь. Пленные стояли по другую ее сторону, но из-за снегопада их не было видно, только слышались глухие удары и стоны – человек с бамбуковой палкой в очередной раз ставил кого-то на колени.
Вдруг все пропали. Язаки, за которым шла Юка, сунулся куда-то в бок и растаял в снежной пелене. Юка сбросила заплечные носилки, каса, которая не годилась для боя, и, выхватив волшебный мидзукара, который некогда принадлежал Богу Ван Чжи, отступила за ближайшее дерево и приготовилась ждать. Мидзукара точно так же хорош, как кусанаги у Натабуры, подумала Юка, легкий, острый и надежный. Сердце тревожно забилось, в коленях появилась предательская слабость. Но Юка не боялась. Все было заранее, сотни раз оговорено: вместе с Язаки они прикрывают тыл, а по мере развития событий наравне со всеми участвуют в схватке. На острие атаки – учитель Акинобу, Натабура и изредка – как сейчас – Афра, но обычно он оставался с ней.
Неожиданно раздался душераздирающий визг. Афра рвал местных собак. Вначале они приняли его за своего, потом, когда уже стало поздно, сообразили, что это медвежий тэнгу, и кинулись в разные стороны, стараясь побыстрее, а главное, подальше унести ноги, ибо, как известно, крылатые медвежьи тэнгу является проводником для всех ину в мир хонки. Местные собаки не хотели умирать. Они предпочти молча разбежаться. На поле битвы остались лишь три собачьих трупа. Одна из собак долго выла где-то на окраине деревни.
Все смолкло, и снова наступила тишина. Жители деревни даже не проснулись. Правда, кто-то из них, открыв окно, крикнул:
– Я вам!!!
Этим и ограничилось.
Снег как ни в чем не бывало продолжал тихо падать, и в его тихой, сонной размеренности крылось что-то от коварства природы, от ее равнодушия к человеку. По крайней мере, так показалось Юке. Нечто неизменное. Сущее. Неделимое. Единое и целостное, подумала она. Все равно здорово! Она вздохнула с облегчением – все прошло на редкость удачно. Теперь Натабура с учителем Акинобу перебью солдат, и все решится само собой, как решалось до этого и будет решаться впредь.
Однако позади вдруг раздались торопливые шаги. По тропинке кто-то бежал, всем весом налегая на пятки. Так передвигались только тяжело вооруженные солдаты. Юка приготовилась. Она взялась за рукоять обеими руками и замерла. Из снежной пелены выскочил человек в дорогой накидке дзимбаори, и Юка сообразила, что это не просто асигару, а лейтенант или даже капитан. Если бы она не сосредоточилась на ударе, а разглядела страшную маску 'тигра' и шлем с тремя гребнями и тремя же эмблемами мон, у нее ничего не получилось бы. К тому же она сообразила, что под дзимбаори хорошие доспехи и определить, куда вернее ударить, трудно, поэтому ударила так, чтобы просто свалить человека. Удар пришелся по коленям, хотя била она из неудобного положения – слева направо, по восходящей дуге. И по тому, как рухнул человек, поняла, что на некоторое время он исключен из схватки. Второй был одет попроще, в руках у него хищно поблескивала нагината, но он совершенно не ожидал увидеть перед собой женщину с мечом. Пауза, которую он подарил Юке, стоила ему жизни. Пронзенный в горло, он упал, захлебываясь кровью. А вот с третьим Юке пришлось повозиться. Асигару оказался маленьким, юрким, усатым и недоверчивым. И хотя она сказала, что кто-то там лежит, пьяный, что ли? – он предпочел броситься назад, и если бы Юка не догнала его, поднял бы тревогу на всю деревню. Он даже закричал, но страх сковал его горло, крик больше походил на хрип, человек умер не от меча, а от собственного страха. Юка в изумлении постояла над ним в течение полукокой, затем спохватилась и побежала назад.
В этот момент воин в дзимбаори пришел в себя. Он даже успел подняться, хотя сделал это с большим трудом. Ноги его не слушались и разъезжались в снегу. Его водило из стороны в сторону. Из-под маски текла кровь, впитываясь в снег длинными полосами. Язаки, который прятался справа от тропинки, доказал самому себе, что недаром завладел в качестве трофея тяжелым китайским мечом. Он опустил его на шею человека в доспехах, и лужа горячей крови растеклась в радиусе трех кэн.
Подбежала Юка, и Язаки очень удивленно сказал:
– Вот… – и оторопело показал на обезглавленный труп.
Отрубить голову самураю в полном вооружении можно было разве только при очень большом везении, потому что шею закрывали шейное кольцо и широкий воротник шлема. Вот он, догадался Язаки, вот он – каба-хабукадзё – Черный Знак Ада! Не ожидал я, не ожидал. Он словно проснулся от своих горестных мыслей, даже приосанился и преисполнился гордости. Не отдам, подумал он, не отдам каба-хабукадзё! Теперь мне никто не указ. Теперь я докажу, что тоже могу быть буси, то есть самураем, хотя мне больше нравится слово дзидай – так в моей стране Чу называли воинов.
Хорошо, что на самурае маска, с облегчением подумала Юка, иначе бы я не смогла ударить. Трудно убить человека, если ты видишь его глаза, подумала она, хотя я мгновение назад убила человека с нагинатой в руках. Но она старалась не вспоминать об этом.
Они не стали больше разглядывать офицера, а бросились на противоположную сторону площади, где мелькали Акинобу и Натабура. При этом Язаки решил совершить подвиг.
***
К этому времени Натабура успел освободить пленников. Но времени возиться с ними у него не было. Получив свободу, они, не узнав своего спасителя, расползлись, как червяки, не в силах шевелить членами. Это волей случая спасло повара Бугэй, потому что вслед за Акинобу явился Язаки с обнаженным мечом и безуспешно искал недавнего приятеля. Он обежал все окрест, заглянул в переулки, даже под крыльцо ближайшей хижины, желая расправится с Бугэй под шумок и таким образом решить хоть часть проблем, связанных с деньгами. Однако в этот момент повар Бугэй уже сидел среди овец в какой-то овчарне и от страха и холода клацал зубами, да так громко, что, казалось, слышно на другом конце деревни. Наконец он зарылся в преющую солому, согрелся и провалился в глубокий, нервный сон.
Акинобу ждал Натабуру, чтобы вдвоем ворваться в большой дом старосты. Прежде, когда Афра расправился с местными собаками, они сразу проникли в дом, который служил казармой, и перерезали с десяток сонных асигару, половина из которых была здорово пьяна. Правда, трое асигару оказали упорное сопротивление: двое отлично владели техникой катана, но не продержались и полкокой, потому что пали духом, увидев, что столкнулись с опытными бойцами, а третий, смуглый, как житель Сиама, оказался настолько ловок, что увернулся и от меча, и от годзуки Натабуры и с воплем, размахивая ножом танто, взлетел до потолка. Это было не хаябуса или гэндо. Это было что-то похожее на аматэ-ваза – то, что им приходилось видеть лишь на китайской границе в тибетских монастырях.
– Берегись! – крикнул учитель Акинобу и применил гэндо.
Натабура же, перемещаясь по дуге и тоже оставляя после себя двойников, успел заметить, что асигару пытается рассеивать их с учителем Акинобу внимание и силы движением кистей, что показалось Натабуре очень необычным. Кими мо, ками дзо!
Асигару же, посчитав, что последняя тень и есть настоящий противник, напал на нее. И тут же угодил на клинок Акинобу, который отступил во вторую тень. Но даже будучи смертельно раненым, асигару грыз, как зверь, железо и умер с яростным оскалом.
Натабура знал, что пятеро асигару сторожат мост, а еще двое охраняют покой старосты, капитана и кантё, которые предавались беседам и пьянству. Как всегда после гэндо, Натабура испытывал сильный упадок сил. Но надо было торопиться, шум в казарме мог разбудить деревню.
Акинобу поднялся на крыльцо и тихо постучал.
– Кто там? – спросил зиган.
– Донесение господину капитану, – сказал Акинобу.
– Какое еще донесение?! – удивился зиган.
Он не хотел тревожить не только своего господина капитана, который уже был изрядно пьян, но и старосту, и кантё Гампэй. Последний нравился ему больше всего. На рассвете они должны были отправиться за сокровищами, которые кантё вез и закопал в лесу. Он обещал каждому зигану два рё за помощь. Весь вечер господа обсуждали предстоящую операцию и незаметно выпили двадцать четыре кувшина крепчайшего сакэ на перце и травах. Коварство этого напитка заключалось в том, что голова оставалась ясной, а ноги не ходили. Коку тому назад господа потребовали к себе юдзё, а поскольку таких в деревне не было, то послали за молодой и симпатичной женой банщика. Банщик оценил свою жену в пять рё, которые ему были обещаны после экспедиции за сокровищами. Теперь все вчетвером предавались любовным утехам, а расчетливый банщик ходил по своему дому и прикидывал, что он приобретет за такие деньги. Он решил купить стало овец и лодку с сетью, чтобы дома не переводилась рыба, а еще решил взять вторую жену и воспитать ее в строгости нрава.
– Приходи утром, – сказал зиган. – Не до тебя.
Но человек за дверью постучал снова.
– Срочное дело, мой господин.
– Ладно, давай сюда, – зиган приоткрыл дверь.
В этот момент подбежали Юка и Язаки. Но если Юка сообразила, что может испортить все дело, и остановилась у ворот, то Язаки действовал сгоряча, не думая. Он слышал обрывки фраз и догадался, о чем идет речь. К тому же он совершенно забыл, что его обязанность – прикрывать тыл и охранять Юку.
Язаки взбежал на крыльцо и одним ударом распахнул дверь. Ему здорово повезло: Акинобу как раз в этот момент нанизывал зигана на свой клинок. Язаки замахнулся, не рассчитав силу и траекторию удара. Тяжелый китайский меч прошел сквозь бревно, к которому крепился фонарь над входом, стреху, балку над дверью и застрял в потолке. В прихожей произошло маленькое вселенское столпотворение. Акинобу не мог вытащить клинок, потому что на нем висел Язаки. А Язаки не мог вытащить меч, потому что ему не давал Акинобу, который боролся с раненым зиганом, которого не мог бросить, потому что зиган был еще опасен и пытался достать Акинобу боевым серпом.
Второй зиган отскочил в глубь коридора, выхватил меч и с криком:
– Тревога! – бросился на Акинобу, держа меч перед собой и действуя им как копьем.
Мгновения отделяли Акинобу и Язаки от смерти. Это оказался один из редких случаев, которые Акинобу не смог предугадать. Зажатый между врагом и Язаки, он ничего не сумел бы сделать, если бы не Натабура, который сбил Язаки с ног, чтобы освободить дорогу, и блокировал первый удар зигана. Сталь со звоном коснулась стали, и Натабура, оказавшись в коридоре, отшвырнул зигана в дальний конец. Дверь, за которой сидели кантё, староста деревни и капитан отряда, была закрыта. Но Натабура ни капельки не сомневался, что они уже схватились за оружие, поэтому действовал очень быстро. Рубиться длинным кусанаги в узком коридоре было не с руки, и Натабура, отступив в сторону, едва заметным движением кончика кусанаги отклонил меч противника в сторону, освобождая путь своему клинку для колющего удара, и уже зная, что убил зигана, быстро развернулся: учитель Акинобу сражался с капитаном Го-Данго. Оказалось, что самого главного Натабура и не разглядел, не потому что не смог, а потому что сидящий человек часто кажется не таким высоким, какой есть на самом деле. Капитан Го-Данго предстал перед ними настоящим гигантом. Если Натабура считал себя высоким, то капитан отряда асигару была на две головы выше. Голова у капитана была большущая, как бочонок для меда, а челюсти огромные, как у демона смерти. Было ясно, что капитан не японец и не китаец, скорее всего, кореец с западного побережья полуострова Ното, где они селились колониями. Волосы у него были рыжие, а через правую щеку и лоб проходил глубокий шрам от меча. Поврежденное веко придавало и без того уродливому лицу зверское выражение. Все это Натабура увидел в то короткое мгновение, когда Го-Данго глянул на него, прежде чем наброситься на учителя Акинобу.
Натабуру страшно удивило это обстоятельство. Оставить за спиной у себя самурая мог только очень уверенный в себе человек. В следующее мгновение Натабура понял, что гигант сильно пьян, настолько пьян, что ничего не соображает, но даже в таком состоянии тот представлял явную угрозу. Действуя одними кулаками, он сумел отбросить Акинобу, сокрушить два опорных столба, за которыми прятался учитель, потом остановился, не зная, что ему делать, и в упор не видя Акинобу, который всего-навсего отступил в тень. Разумеется, учитель мог заколоть его одним ударом клинка, но не сделал этого.
Натабура ударил капитана Го-Данго по затылку, но не лезвием кусанаги, а плоской его частью, и все было кончено. Капитан покачнулся, словно в задумчивости, и рухнул навзничь. При этом раздался такой грохот, словно на дом обрушилась гора, проломив крышу и пол.
После этого Натабура и учитель Акинобу ворвались в комнату. Сражаться было не с кем: староста деревни и кантё спали мертвецким сном. Жаждущий крови Язаки расшвырял ширмы и в дальнем углу обнаружил насмерть перепуганную жену банщика и служанку. Разум его помутился. В таком состоянии он был готов убить кого угодно и за что угодно, тем более что подвига у него не получилось. Он даже зарычал, как десять тигров, но его внимание отвлекла еда. Афра уже вовсю орудовал, гремя чашками и пиалами, с жадностью пожирая то, что не съела веселая компания. Этого Язаки вынести не мог. Он тут же забыл о женщинах, несмотря на то, что одна их них была практически голой, и бросился к Афра, правда, по привычке не посмел его тронуть. Впрочем, еды было много. Так много, что Афра после длительной голодовки обожрался, Язаки обожрался, и еще осталось на десять толстяков и толстух.
Когда Натабура с учителем Акинобу с превеликим трудом заволокли в комнату капитана, чтобы допросить его, оба сидели по углам, осоловело глядели друг на друга, икали и не могли шевельнуть ни одним членом.
Первым очнулся капитан Го-Данго и потребовал пива. Староста храпел до глубокого вечера, а кантё Гампэй – вообще до утра следующего дня.
Несколько раз являлся банщик требовать свои кровно заработанные деньги, и всякий раз Акинобу терпеливо ему объяснял, что это невозможно по причине пьяного состояния старосты. На что банщик грозился убить старосту при первом же удобном случае. Долго он еще ходил вокруг дома и буйствовал. Пользуясь тем обстоятельством, что слуги старосты разбежались кто куда, разгромил кладовую с рисом и забрал весь урожай, две кадки с квашеной капустой и связку сушеной рыбы.
Капитан Го-Данго выпил жбан ячменного чанго и, усевшись в позу лотоса, спросил вполне счастливым тоном, хотя его мучила головная боль: