"Северная граница" - читать интересную книгу автора (Крес Феликс)

2

Возвращавшихся на заставу приветствовали с нескрываемым облегчением и радостью. Уже издалека можно было заметить, что отряд не слишком пострадал. Когда тройки одна за другой въехали через ворота на плац, оказалось, что не погиб никто. Кони были страшно измучены, несколько солдат были ранены, но легко. Так или иначе, их раны свидетельствовали о состоявшемся сражении…

Комендант Эрвы появился на плацу, когда отряд, выстроившись в три ровные шеренги, был уже готов к смотру. Командир в звании подсотника соскочил с седла и снял шлем, из-под которого показалось усталое лицо двадцатитрехлетней девушки, не красавицы, но и не дурнушки. Повернувшись к подчиненным, она хрипло крикнула:

— Смирно!

Разговоры стихли. Всадники застыли; лишь изредка кое-кто слегка дергал удила, пытаясь заставить слушаться усталого коня, чующего воду и знакомое стойло.

Приблизившись к сотнику, командир отряда доложилась столь же коротко, сколь и не по-уставному:

— Мы вернулись, комендант. Семеро раненых. Я уничтожила золотую стаю, восемнадцать голов. Перебили всех, не ушел никто.

Как раз в этот момент один из раненых потерял сознание и свалился бы с коня, если бы сбоку не подскочил какой-то лучник.

— Отпусти людей, — приказал Амбеген. — И сразу ко мне.

Девушка повернулась к отряду и отдала несколько команд. Усталые солдаты с трудом спешились. Обернувшись и убедившись, что комендант отошел достаточно далеко, подсотница нацелилась пальцем на одного из десятников:

— Когда я докладываю командованию, мои люди не падают в обморок. Запомни это хорошенько, иначе мгновенно перестанешь быть десятником…

Офицер, который уже вел коня в стойло, вдруг остановился. Внезапно на угрюмом, сером от бессонницы лице появилась какая-то гримаса. Легионер выпустил поводья из руки и быстро подошел к девушке.

— Это люди сотника Равата, а не твои! — бросил он ей шепотом прямо в лицо. — И никто красоваться тебе на потеху не собирается. Помни об этом, ты, сука…

Она в ярости замахнулась. Офицер схватил ее за руку.

— Сейчас отпущу, и можешь ударить… — прошипел он. — Ну, давай. Все смотрят, госпожа, давай бей. Комендант тоже с удовольствием полюбуется.

Она бросила взгляд на Амбегена. Тот действительно глядел в их сторону. Девушка опустила руку.

— Мы еще свидимся в походе… — пообещала она.

После чего повернулась и отошла, прикусив губу. В гневе ее лицо, как ни странно, явно похорошело, из его черт исчезла некая первобытная, но вместе с тем сладострастная хищность. Пожалуй, за этой женщиной лучше всего было наблюдать в бою. Или… когда она с мужчиной?

— Так, и что же за сцену я только что видел? — холодно спросил сотник.

— Это не сцена, а лишь пролог, — тем же тоном ответила она. — Звал, господин?

— Звал, подсотница, поскольку я — комендант этой заставы. И если нужно, буду вызывать тебя по двадцать раз на дню — только затем, чтобы тут же молча отправить обратно.

Она отнеслась к нотации довольно спокойно, даже слегка улыбнулась. И тут же лицо ее неожиданно подурнело.

— Так точно, господин, — сказала она. — Прошу прощения. Я три дня глаз не смыкала.

Он кивнул и жестом пригласил зайти в его кабинет.

— Где Рават? — неожиданно спросила она, едва закрылась дверь. — Еще в Алькаве? Почему здесь так мало солдат?

Видимо, она и в самом деле сильно устала — подсотница славилась тем, что схватывала все происходящее в мгновение ока. Амбеген сел за стол.

— Ушли, — сообщил он.

— Но что случилось? — нервно допытывалась она. — Как это ушли? Рават… с пехотой?

— Конница была с тобой, Тереза! — раздраженно напомнил сотник. — Рават взял тех, кто остался. Успокойся, наконец! Сядь и дождись, пока я все скажу, а потом отправляйся и хорошенько выспись! Не то ты просто невыносима!

Она испытующе смотрела на него. Помолчав, он развел руками.

— Да… я тоже устал, — уже спокойнее признался он. — Садись.

Она повиновалась.

— Что это была за стая? — спросил он. — Только коротко, без прикрас. А тем более без хвастовства.

— Восемнадцать золотых, день пути отсюда на запад. Я преследовала их без остановки, а они все убегали и кружили, и тогда я устроила небольшую облаву. Охоту с загонщиками. Нашла хорошее место…

Она была прекрасным солдатом. Комендант слушал не слишком внимательно, больше думая о ней самой, чем о том, что она говорит. Да, она и в самом деле отлично командовала конницей… Он считал (и имел на то все основания), что в Эрве встретились двое лучших командиров конницы из всех, кто служит у Северной Границы. Для него это огромный козырь… но порой также и проклятие. Эти двое соперничали друг с другом, сами о том не подозревая. Во всяком случае, ни один из них не признался бы.

Однако связывало их только умение командовать конницей. В остальном между ними не было ничего общего. Рават требовал от солдат невозможного, но делал это как-то… изнутри. Он не столько стоял над ними, сколько между ними. Он был одним из них, таким же легионером; солдаты это чувствовали, поэтому они просто не могли и не хотели подорвать его авторитет или лишить должного уважения. Именно уважения, ибо все без исключения воины уважали Равата.

Тереза, напротив, действовала силой. Солдаты ее боялись — и опять-таки уважали, хотелось им того или нет. Амбеген только что был свидетелем происшествия на плацу; он не слышал слов, но видел, что десятник явно оскорбил подсотницу. Просто потому, что слишком устал. Комендант мог дать руку на отсечение, что солдат, как только отоспится, будет жалеть о том, что сказал в порыве гнева. «Бешеная сука» или «злобная шлюха» — так называли ее между собой легионеры. Тереза, в отличие от Равата, не соотносила себя со своими солдатами. Напротив. Она терпеть не могла возражений; на марше, в походе она все делала по-своему, не слушала ничьих советов, выжимала из людей и животных по семь потов, не считалась ни с кем и ни с чем, и ее за это почти ненавидели… Вот только в конце концов оказывалось, что на заставу все вернулись живыми. Падающими с ног от усталости, голодными и измученными, иногда ранеными или просто… избитыми Терезой. Но — живыми.

Война под командованием Равата была опасным, но ярким приключением. Война под командованием Терезы — монотонным, тяжким трудом. Рават искушал судьбу — и выигрывал, добивался блестящих результатов. Тереза судьбу не искушала. Она отдавала ей приказы, словно какому-нибудь десятнику или тройнику в своем отряде. Она держала судьбу за горло, как и каждого из своих подчиненных, держала за горло и била мечом плашмя по спине, пока приказ не исполнялся. В благодарность Тереза награждала пинком и требовала дальнейших усилий. Без лишних дискуссий.

Солдаты это видели — и могли оценить. Хотя порой они чересчур уставали. Как тот десятник на плацу.

— Достаточно, — сказал Амбеген. — Все, что нужно, я знаю. Рават ушел вчера… — Он коротко описал, как обстояли дела. — Ночью вокруг заставы было спокойно, но ближе к утру что-то начало твориться. Ты вернулась как раз вовремя, Тереза.

— Нужно идти за Раватом! — тут же заявила она, словно не слышала коменданта. — С пехотой он не мог далеко отойти… Я догоню его, мы уничтожим стаю и вернемся.

Убеждать было бесполезно. Амбегену пришлось бы повторять каждое слово трижды.

— Нет, — отрезал он. — Твои солдаты свалятся с коней, если им будет с чего сваливаться… Лошадей на замену нет, а те, которых ты привела, почти заезжены.

— Лошадей найдем! А потом можно…

— Нет! — громче повторил он. — Во имя Шерни, ну почему мои подчиненные постоянно пытаются быть умнее меня! Дружеским отношениям здесь не место. Иди спать, Тереза, скоро ночь, ночью ты можешь понадобиться. Все, я сказал!

Он встал.

Тереза не обладала таким чутьем, как Рават, и, как это обычно бывает, не в силах была принять от вышестоящего начальника то, что сама навязывала своим подчиненным. А потому продолжала спорить:

— Я возьму хотя бы человек десять, отберу лучших лошадей. Ведь осталось же еще хоть сколько-то на заставе? Хотя бы несколько?

— Спать.

— Если я отправлюсь сейчас… — повысила голос она.

Он вышел из-за стола и схватил ее за офицерский мундир.

— Еще слово, и я его с тебя сдеру, — предупредил он с яростью, какой она никак не ожидала. — Будешь чистить конюшни или помогать на кухне… Прежде чем в Алькаве рассмотрят твою жалобу, причем сомневаюсь, что исход будет для тебя положительным, пройдет два месяца. Все это время ты будешь убирать конское дерьмо… или готовить, насколько я тебя знаю, нечто примерно такого же вида и запаха… Подумай. И никто не даст тебе резвиться в степи.

Тереза снова похорошела. Вырвавшись, она повернулась и вышла. Дверь хлопнула так, что затряслись стены.

Амбеген чуть было не бросился следом, но сдержался, только скрипнул зубами и сжал кулаки. В разговорах с подчиненными он никогда не прибегал к угрозам, и мысль о том, что его к этому вынудили, злила Амбегена еще больше. Он медленно вернулся к столу, сел, опершись локтями на крышку, и сильно растер лицо.

Он был громбелардцем. Каждый, кто серьезно думал о военной карьере, рано или поздно должен был попасть сюда, на Северную Границу. Империя охватывала весь Шерер и, кроме алерцев, не имела никаких внешних врагов. Служба в провинциях большей частью состояла в патрулировании городских улиц… В Громбеларде гонялись за горными разбойниками, на Просторах морская стража преследовала пиратские корабли, в центральном Армекте порой окружали банду Всадников Равнин… Но настоящая война шла только здесь, и каждый, кто мечтал добиться чего-то большего, нежели звание сотника легиона, должен был провести несколько лет на пограничье. Для армектанца это, возможно, не столь тяжко. Но громбелардцу сначала приходилось выучить невероятно сложный армектанский язык, поскольку Кону — его упрощенной версии, распространенной по всей Вечной Империи, — здесь было недостаточно. Потом еще нужно было вникнуть в удивительные, странные, непонятные, порой противоречащие здравому смыслу обычаи и традиции этого края. К счастью, в войске почти все они касались Непостижимой Госпожи Арилоры — остальные традиции солдат отбрасывал прочь за ненадобностью, переходя из одного мира в другой (ведь война, в понимании армектанца, была «иным миром»!).

Однако сложнее всего было общаться с людьми. С армектанками и армектанцами. Дикий нрав дочерей и сынов Равнин нелегко обуздать. Частые и внезапные вспышки ярости превращали дисциплинированных офицеров и солдат в несносных скандалистов — так что либо кричи на человека, либо бей. Амбеген выбирал первое и верил, что как-то справится, хотя все больше тосковал по добросовестным надежным горцам, которых имел под началом в Громбеларде. С этими же… лучницами он вообще не знал, что делать.

Впрочем, были у этих солдат и достоинства. Как и у трудных для понимания армектанских обычаев имелись свои положительные стороны. К примеру, никто никогда не напоминал Амбегену о его происхождении, хотя всюду в Армекте Громбелард презирали… В глазах армектанцев солдат есть солдат, и никто больше. Прежде он мог быть крестьянином или князем… Но как только человек становился легионером, прежние его регалии уходили в прошлое. Воинское звание, занимаемая должность, проявленные в бою трусость или мужество — только это имело значение.

Вернувшись к себе, Тереза назло Амбегену решила, что спать ей вовсе не хочется. Она бродила по небольшим, захламленным комнатам, словно разъяренный зверь. Подсотник пеших лучников, хороший товарищ, который ей нравился и с которым она иногда спала, не дождался ответа ни на приветствие, ни на попытку завязать разговор. Наконец, подобающим образом оценив ее настроение, он встал с койки, на которой лежал, надел сапоги и вышел, за что она была ему крайне благодарна.

В деревянной кружке Тереза обнаружила вонючие мужские портянки и, окончательно взбесившись, растоптала кружку в щепки. Иногда подобным обществом она бывала сыта по горло. На заставе не предусматривалось особых удобств ни для солдат, ни для офицеров; все подсотники занимали две небольшие комнаты, из которых одна служила спальней. Никому не мешало, что женщина живет и спит вместе с мужчинами. Нагота и все связанное с телом считалось в Армекте чем-то вполне нормальным. Впрочем, даже если бы дела обстояли иначе, поступающая в легион девушка должна была знать, что к ней будут относиться как к любому другому солдату, что она не получит меньше еды, чем мужчина, но и лишней воды для мытья ей не выделят — одним словом, не будет ни особых привилегий, ни дополнительных обязанностей. То, что при наборе недоброжелательно поглядывали на замужних и девственниц, — дело другое… Тереза спокойно жила с другими подсотниками, кое с кем делила постель — все это ее нисколько не злило. Просто иногда ей хотелось побыть одной. И иметь что-то свое собственное (ту же деревянную кружку), которым не будут пользоваться эти свиньи. Особо общительной ее нельзя было назвать. Ей досаждали любой шум, гам и даже, случалось, обычные разговоры.

Тереза еще немного походила по комнате, потом отстегнула пояс с мечом, сняла мундир, за ним кольчугу, наконец, подстежку и рубашку. Так же она поступила с юбкой, полотняными чулками и сапогами, разбросав все вокруг. У нее были крепкие икры, сильные ноги и округлые, но небольшие бедра. Тереза немного постояла, почти бездумно почесывая влажные черные волосы между ногами, потом поскребла под мышкой. Она была грязная и потная, у нее все свербело, и она мечтала о приличной бане. Однако усталость взяла свое, и она отложила мытье на вечер. Нашла свежую рубашку и, надев ее, устроилась на неудобной койке, скрестив ноги, положив руки на колени и опершись спиной и головой о стену. Нахмурившись и прикусив губу, она погрузилась в размышления.

На такой заставе, как Эрва, хватало места всего лишь для пяти офицеров. Кроме коменданта — заместитель с жалованьем подсотника (даже если он сотник, как Рават) плюс трое подсотников, приписанных к подразделениям конницы, щитоносцев и пеших лучников. Кто-то из этих троих всегда являлся номинальным командиром — в зависимости от того, к какому роду войск принадлежит заместитель коменданта. Если к коннице, то он, как правило, брал в поход конных лучников. Подсотник, формально командующий конницей, даже если его и сопровождал, мало что мог поделать. Но обычно этот несчастный оставался на заставе, командуя какой-нибудь дюжиной всадников, необходимых для постоянной патрульной службы… Неблагодарная, собачья работа.

Заместителем Амбегена являлся Рават. А она была как раз таким бесполезным командиром легкой конницы.

Тереза терпеть не могла Равата. Она мечтала о сокрушительном поражении, понесенном этим высокомерным, самоуверенным дурнем, который не замечал в ней ни превосходного солдата, ни товарища по службе, ни женщины, ни… Он вообще ее не замечал! Казалось, для него она всего лишь воздух, притом воздух дурнопахнущий, ибо Рават избегал ее как только мог! Вот бы он, наконец, проиграл какое-нибудь из своих сражений, понес бессмысленные потери, а потом вернулся, чтобы рассказать, как его взгрели! Тереза погрузилась в мечты, представляя себе это мгновение. Она мысленно подбирала слова, к которым ему пришлось бы прибегнуть при составлении рапорта, и где-то внизу живота возникло горячее, сильное чувство блаженства, граничащего со сладострастием. Вот бы он проиграл… оказался побежденным! Побитым, униженным…

Но ведь… Нет, только не сейчас! Не сейчас, ради Шерни! Не сейчас!

Она забрала с заставы больше людей, чем нужно. Обрадованная редкой возможностью самостоятельно покомандовать в поле, Тереза взяла не только своих тридцать человек, но и часть резерва. Амбеген, правда, не возражал. После трепки, полученной при осаде Алькавы, Серебряные Племена сидели тихо. Ничто не предвещало, что границу перейдет столь сильная серебряная стая. И тем не менее — перешла! И Рават выехал в поле, забрав с собой пехоту. Пехоту! Конницы не было, поскольку ее увела Тереза… Если Рават проиграет, ей придется взять вину на себя. Славы ему не убудет, он спокойно доложит о проигранном сражении, время от времени поглядывая на нее. Ни словом не обмолвится о том, что она забрала с собой в два раза больше конников, чем обычно. Расскажет об ошибках, которые совершил, пытаясь организовать взаимодействие трех родов войск, совершенно не подходящих друг к другу в условиях партизанской войны… Потом снова посмотрит на нее… и, может, одобрительно кивнет, узнав, что во главе всего пятидесяти всадников, ловко и умело, без потерь со своей стороны она разгромила отряд из целых восемнадцати золотых алерцев…

— А-а-а!.. — негромко выдавила она охрипшим от команд голосом, прикрывая глаза. — А-а-а!..

Ударилась затылком о стену.

— А-а-а-а-а!