"Визит сдвинутой фазианки (Сборник)" - читать интересную книгу автора (Савченко Владимир)

ГЛАВА VI. ВСЕ ВАРИАНТЫ ТЮРИНА

Когда я возвращаюсь, то замечаю в комнате приглушенную сосредоточенность. Все заняты делом. За моим столом сидит в вольной позе коренастый мужчина в темно-синем костюме. Волнистые волосы тщатся замаскировать розовую плешь. Белый воротник обтягивает шею с тремя крепкими складками. Широкие пальцы в светлых волосиках барабанят по оргстеклу на столе. Павел Федорович Уралов, прошу любить и жаловать.

Во мне все как-то подбирается. Заслышав мои шаги, Уралов поворачивается всем корпусом, доброжелательно смотрит из-под белесых бровей блестящими голубыми глазами

Так как ваши успехи, Алексей… э-э… Евгеньевич? Что меня всегда умиляет в Паше, так это его «э-э» перед отчествами сотрудников. Отвечаю уклончиво»

Ничего, благодарю.

Первые матрицы сегодня выдадим?

М-м… нет. На той неделе.

Хм Уралов встает, оказывается одного роста со мной. Энергично поводит широкими плечами. А в отделе электронных систем ждут. Стенд собрали под них.

Слышать это неприятно. Черт догадал меня наобещать матрицы этому отделу. А все Стасик-Славик, он подбил…

Я уж упросил их не прижимать со сроками. Не успевает. мол, исполнитель. Но самое крайнее к концу месяца надо дать.

Я не могу сдержать изумленный взгляд: неужели мы с Ураловым будем в тех же отношениях и к концу месяца, после ученого совета? Рассчитывать все-таки уцелеть?!.

…Не имеет значения, какой я сейчас разговариваю с Пал Федорычем: надвариантный или обычный, которому надо матрицы к концу месяца выдать. Есть варианты, где он берет верх надо мной, есть и такие, где не берет, даже напротив, но нет таких, где бы мы с ним были заодно, в мире и согласии. Наше противостояние имеет тот же первичный иррационально-глубинный смысл, как и моя дружба со Стрижем. Конкретные обстоятельства будто и ни при чем, на поверхности. Он тоже чувствует это, насторожен.

А вот с каким Ураловым я сейчас общаюсь? Он ведь тоже был в Нуле, перебросился оттуда довольно странным образом и больше мы там его не видели.

Пал Федорыч, наш благородный кшатрий, вернулся из отпуска в благополучный, с живым Стрижом, вариант Нуля свежий, загорелый, осанистый. На готовенькое. Начал знакомиться с тем, что мы здесь без него… это… соорудили. Ознакомили. Преобразованная и расширенная комната, из которой было удалено все ненужное для эмоциотрона, произвела впечатление на Уралова своей функциональной цельностью. Два дня вникал в схемы, магнитозаписи, снимки.

Так вы ж это… продемонстрируйте в натуре что и как7 В натуре «что и как» демонстрировал Сашка, первый из нас, кто освоил быстрое скольжение по ПСВ туда и обратно. Это требует высокой собранности быть в пятимерном мире, как в обычном, перемещаться усилием воли, будто шагать.

Итак, Стриж в стартовом кресле, в окружении электродов. Я за пультом, Алла на медицинском контроле. Тюрин вводит Павла Федоровича во все технические детали ив голосе его, не могу не отметить, дрожь искательности, чуть ли не подобострастие… (перед кем, Кадмич!).

Приближается ПСВ довольно широкая, по приборам вижу:

секунд на сто. Музыкальный сигнал резонанса. Алла поднимает пальчик вверх: состояние перебрасываемого в норме. Откатываю тележки с электродами. Сашка делает движение, будто устраиваясь в кресле поудобнее… и исчезает.

Ого, произносит Пал Федорыч. А теперь там что? Двадцать, тридцать, сорок секунд… На помосте возникает расплывчатое мелькание Шестьдесят секунд, семьдесят мелькание оформляется в Стрижевиче. Он стоит, опершись о кресло, в зубах дымящаяся сигарета любитель эффектов!

Между прочим, Павел Федорович, говорит Сашка, сходя с помоста, я сейчас был в варианте, в котором вы уже кандидат наук. И не «и. о.», а полноправный завлаб.

Я беру его сигарету, смотрю: «Кэмел»!

Уралов смотрит на Стрижа осторожно, но доброжелательно.

Очень может быть, произносит солидно. Почему бы и нет!

Пал Федорыч, вступаю я, так, может быть, и вы, а?.. Он смотрит на меня: в голубых глазках доброжелательности меньше, настороженности больше. Сомневается, шельмец, в моих добрых чувствах к нему, во всех вариантах сомневается.

А вы тоже это… перебрасывались?

Я чувствую, как ему хочется закончить вопрос:…в варианты, в которых я кандидат? но стесняется человек. Конечно, Паше приятно было бы попасть туда от всех провалов «мигалки», от шаткой ситуации, в которой оказался сейчас (доказали, что могут обойтись без него в решении такой проблемы, утерли нос) в добротный солидный вариант. Отдохнуть душой.

Конечно, говорю, и не раз. Ничего опасного. При вашем здоровье, особенно после отпуска, запросто.

Главное, не дрогнуть душой, замечает Сашка, и вы сможете перейти волево, возвышенным способом.

Ну, разумеется! мелодично добавляет из своего угла Алка. Не на «собачий» же переброс Павла Федоровича ориентировать.

Она поняла игру, включилась. Смотрит на Уралова с поволокой. Решился Пал Федорыч. Все-таки в храбрости ему не откажешь. Из стартового кресла он, когда накатила его ПСВ, исчез молча и без лишних движений. Волево. И… считанные секунды спустя из камеры донеслись звуки Бах! Ба-бах! и неразборчивые возгласы: потянуло сладковатым дымом. Через четверть минуты шум стих, позади рывком раскрылась дверь. Мы обернулись: это Уралов влетел в комнату, тяжело дыша и блуждая глазами.

Вид его был ужасен: правая щека вся в бурой копоти, под глазом зрел обширный синяк, нос великолепный волнистый нос, мечта боксера-любителя свернут вбок и багрово распух. На синем пиджаке недоставало верхней пуговицы. Светлые волосы всклочены.

Там что война? спросил Стрижевич. Казалось, Уралов только теперь заметил нас. Оглядел. Чувствовалось, что мысли его далеко.

Какая война! Вы почему здесь? Мы переглянулись.

Так надо, сказал я.

А Кепкин где? не успокаивался Уралов.

Переброшен, еще не вернулся.

Переброшен… н-ну, погоди мне! Пал Федорыч будто в прострации шагнул снова на помост, сел в кресло, осторожно потрогал свернутый нос и исчез. На этот раз окончательно.

Все произошло в пределах одной ПСВ.

Потом мы ломали головы: то ли Уралов хотел повторить эффектное возвращение Стрижа, но вариантам не прикажешь получилось со входом через дверь, то ли так произошло помимо его воли, когда, удалившись по Пятому измерению, налетел на что-то, сильно, судя по его виду, отличавшееся от кандидатского статуса. И его отбросило назад. Как бы там ни было, более Павла Федоровича в Нуле мы не видели.

…Так все-таки: какой? Мы толкуем сейчас о диодных микроматрицах, я делаю вид усердия и озабоченности может, и Паша так?

Надвариантный Уралов, причастный к Пятому измерению, воспаривший над миром простых целей и погони за счастьем, в этом есть что-то противоестественное. Он не надвариантен, не может быть им. Он вневариантен. Существует, и все как дерево, дом, бык. И не матрицами он озабочен, не разработкой вычислительных автоматов или чего-то еще своим благополучием и успехом. Всегда и всюду.

Я опускаю глаза, говорю смиренно:

Хорошо, постараюсь к концу месяца. Но Уралов заметил промелькнувшие на моем лице изумление, сомнение, иронию начинает нервничать.

Да вам и стараться особенно не надо, да! В голосе появляются резкие нотки. Все вам ясно, работа обеспечена… Надо только больше находиться на рабочем месте, меньше отсутствовать!

Я уходил списывать мигал… то есть «Эву».

«Эву»?! У Паши перехватывает дыхание. Несколько секунд он не находит слов. Кто вам позволил?!

Надо же ее когда-то списать, там один каркас остался.

Значит, вот вы как… Пал Федорыч лиловеет. Вот вы как, значит! Интригами занимаетесь в рабочее время, подкопами, самоуправством! Других результатов так от вас нет. Не выйдет!

(Спокойно, Кузя. Спокойно, Боб… или как там меня? Алеша. Я существую в пятимерном мире. Заводиться не из-за чего, все до лампочки. Просто попал в штормовую ситуацию. Спокойно. Я существую в пятимерн… а, к какой-то матери!)

Равновесие рухнуло. Меня охватывает такая злость, что, будь у меня на загривке шерсть, она встала бы сейчас дыбом.

Между прочим, вы сами обязаны ее давно списать! ору в полный голос. А не тянуть, не ждать чуда!

А вы за меня не думайте, что я обязан, вы за себя думайте! За самоуправство со списанием «Эвы» вы ответите. Я отменяю акт!

Тогда уж заодно представьте действующую «Эву»!

Да! сгоряча отвечает Паша. Не считайте себя таким умным, а то много на себя берете. Как бы нам с вами не пришлось расстаться! Он поворачивается и шумно уходит.

Вот это вы правильно сказали! кричу я вслед.

Минуту в комнате стоит оглушительная тишина. У меня пылают щеки и уши. Фу… как я орал. Потерял лицо, надвариантник. Да, но в этой злобе как раз и сказалось знание иных вариантов всех тех, в которых мы из-за Пашиной самодовольной тупости попали в беду.

Ник-Ник, чего он взвился из-за «мигалки»? Мало ли мы списывали!

Не понимаешь? Толстобров подкручивает маховичок микроманипулятора. Ведь акт пойдет на утверждение в главк.

Ну и что?

Все равно не понимаешь? А то, что не каждый день в главк присылают акты на списание сорока с лишним тысяч рублей. Все там будут вникать, вспоминать о провале «мигалки». Сделают внеочередное вливание директору. А это еще более отвратит его от Уралова.

Так это же хорошо. Ай да я!..

Это было бы хорошо… Ник-Ник косится в мою сторону. Если бы ты не ляпнул Пал Федорычу про списание. И кто тебя за язык тянул? Пошел бы акт потихоньку куда надо. А теперь все, Уралов еще придержит. Выразит несогласие с формулой списания или что-то еще… имеет полное право. И приготовься к тому, что припишет тебе черные интриганские намерения.

Так я ж не знал!

Думать надо.

Настроение у меня портится окончательно. Вот: высшее образование имею, многие науки постиг, даже пятимерность бытия… а не сообразил. Элементарно сглупил. Там, где у нормального делового человека, у Уралова, того же Ник-Ника, мгновенно срабатывает вся цепочка связей (сорок тысяч главк втык директору втык Паше), у меня ничего не сработало. Не заискрило даже. Это была возможность пошатнуть Уралова, помочь ему рухнуть. Она упущена начисто, поскольку я совершенно неколебимо ляпнул про списание.

А сколько вообще я благоприятных возможностей упустил из-за того, что не сообразил вовремя, тюфяк нерасторопный! И всего-то требовалось промолчать, не распускать язык… досада.

Снова тихо в лаборатории. Все работают, я переживаю.

Медленно, как-то нерешительно открывается дверь. Входит высокий сутулый мужчина с мягким лицом ребенка, редкими светлыми волосами, обрамляющими лысину. Радий Петрович Тюрин, старший инженер и аспирант-заочник, он же Кадмий Кадмич, Скандий Скандиевич, Калий Кальциевич и так далее; кличек у него больше, чем у матерого рецидивиста, вся таблица Менделеева.

Радий Тюрин основоположник № 1, чья мысль властвует над нами в Нуле и переносит в другие варианты. Сам он, правда, по слабости здоровья и в силу некоторых черт характера Нуль ни разу не покинул; единственная попытка переброситься закончилась вызовом реанимационной установки. Теперь там он чувствует себя перед нами виноватым.

Он везде себя чувствует таким. Мощное имя Радий ему действительно не подходит.

Привет, тенорком негромко говорит Кадмич здешний: так негромко, что, если не ответят, можно истолковать себе, будто не расслышали.

И действительно никто не отзывается. Лишь я киваю ему издали. Взглядываю на его грустное лицо и подобно тому, как, оказавшись в знакомом месте, вспоминаешь все связанное с ним, вспоминаю уточняю относящееся к этой «линии н. в, и н.д.» Тюрина (термин его, но здесь он об этом не знает). Худо ему, вижу. И не поможешь.

…Та последняя шутка Стрижа: «Иди пиши новые этикетки, у тебя почерк красивый». Первоисточник ее Пашин деспотизм. «Радий… э-э… Скандиевич, перепишите. У вас почерк красивый». И он останавливает опыт, прерывает расчеты садится перебеливать докладную шефа. При этом Кадмич внутренне негодует, потом делится с нами возмущением. Единственным человеком, который никогда не узнавал о его недовольстве, оставался Уралов.

И здесь-сейчас, накануне ученого совета, Кадмич терзается. угрызается, весь в нерешительности. С одной стороны, надо противостоять Паше, объяснить всю его несостоятельность как научного руководителя кому же, как не ему, Тюрину. А с другой Пал Федорыч разговаривает с ним сейчас ласково и без «э-э», Пал Федорыч обещает продвинуть его статьи в институтский сборник, Пал Федорыч собирается замолвить перед директором слово, чтобы Тюрина передвинули вперед в очереди на квартиру. А число публикаций ему, соискателю, надо набирать. А без квартиры ему, семейному, с мамашей, женой, ребенком и вторым на подходе совсем зарез. Вот те и наука…

А когда один на один с приборами или перед листком бумаги сильней и смелей Кадмича нет.

Извлечения из теории Радия Тюрина.

Движение и преобразование тел и их систем, течения всех процессов в мире осуществляются по п. н. д. (принципу наименьшего действия). В согласии с ним текут реки, падает и разбивается выпущенный из рук стакан, пробивается сквозь асфальт растущая трава, планеты приобретают, формируясь, именно шарообразную, а не иную форму, летят в пространстве по эллипсоидным спиралям, а не мотаются по произвольным траекториям. Принцип сей отвечает на все умозрительные вопросы «почему так, а не…?» потому что именно такое преобразование требует от материи наименьших действий, минимального расхода энергии.

Это по физике. По теории вероятностей преобразования по п. н. д. всегда наиболее вероятны. А по теории информации, третьей общей науке, принцип наименьшего действия суть признак наибольшего сходства между соседними в пространстве-времени (то есть мгновенными) образами материального волнения. Цепочку таких наиболее похожих мы и различаем как трехмерный движущийся и меняющийся образ реальное тело.

Но… но! нет оснований ограничивать мир (особенно если в нем присутствует разум сила, превращающая возможное в реальность) только четырьмя измерениями: три пространственных-}-время. Принцип наименьшего действия наибольшего сходства равноприменим и к пяти-, шести, к n-мерным континуумам, ему все равно. А это значит, что совершенно подобно тому, как движущееся тело может свернуть (или его можно повернуть) в пространстве оно может свернуть и по пятому, шестому… по n-му направлению континуума. Мы не наблюдаем такого потому, что движения и процессы в нашем вещественно-полевом мире заданы страшным напором потока времени; они «текут» в нем, относительные скорости их ничтожны по сравнению с его скоростью, скоростью света. Но это не означает, что такие «повороты» невозможны в принципе.

Какие тела наиболее способны к вневременным поворотам? Конечно, живые, активные. Для них ведь и п. н. д. не неумолимо-железный закон, а лишь наиболее вероятный путь движения и развития (та самая н. в. линия); отклонения от него хоть и менее вероятны, но вполне возможны. Мертвые тела падают, катятся под гору живые же могут и подняться в гору, прыгнуть вверх… и вспрыгнуть на что-то.

Проще всего это объяснить на примере феномена четырех собак. Для них для всех, собственно, подопытных собак в камере южноамериканского эмоциотрона дальнейшее существование в нашем направлении времени (в плену ощетиненных электродов и ужасных комплексных воздействий) было не по п. н. д., не под горку. Оно им, попросту сказать, было не в жилу. А свернуть в пространстве (удрать из камеры) невозможно. Четырем псам из четырех тысяч повезло: приблизились цепочки их сходств в иных измерениях, ПСВ они и дернули по ним. Важную роль в этом сыграла электронная машина; она почувствовала каким-то комплексным, множественным резонансом приближение полосы и, видимо, уменьшила энергетический барьер между соседними линиями н. в. и н. д.; без нее и эти четыре собаки сбесились бы и все.

Для людей, обосновывал Кадмич, переход по Пятому (так мы стали обобщенно именовать все измерения сверх четырех физических, ибо им несть числа) облегчает наличие у них вариантного мышления. Что есть все наши планы, прикидки, как поступить или сказать, оценка возможных последствий… да и воображение, мечтания как не попытки осмотреться и ориентироваться в n-мерном пространстве? «Я мыслю следовательно, я существую… не только в пространстве времени», развил Тюрин известный тезис.

Роль же электронной машины в этом деле именно та, что в ней с большим быстродействием просчитываются, моделируются, сравниваются множество вариантов, возникших в ее «мозгу» от исходных данных, полученных от окружающей среды «впечатлений»:

С большим быстродействием, вот что главное — для нас как бы все сразу, сейчас. Если эти варианты не умозрительны, моделируют, скажем, меня в участке окрестного мира и если при этом извне, из n-континуума, подвалит цепочка моих сходств, то машина, предсказал Тюрин, должна отозваться на это особым поведением.

…Первое подтверждение теории было вот какое: Тюрин подошел к Кепкину с журналом, где был русский перевод статьи из «Ла вок де текнико»:

Гер, раз уж ты у нас знаток испанского, проверь, будь добр, по первоисточнику. По-моему, в этом месте, он отчеркнул карандашом, кое-что пропущено. Там должно быть не только, что персептрон-эмоциотрон еще десятки секунд «чувствует» присутствие исчезнувших собак, но и что потребление энергии им в это время резко падает.

Хорлошо, тот пожал плечами, взял журнал. Завтрла. На следующее утро он подступил к Кадмию Кадмичу с большими глазами:

Ты что рлазыгрлывал меня или знал?!

Действительно, переводчики (или редакторы журнала) выбросили фразы о том, то в моменты исчезновения собак машина работала, практически не потребляя ток от сети. Слишком уж то место показалось им забористым, покушающимся на закон сохранения энергии: откуда же энергия притекала, от собак?!

А по Тюрину так и должно было быть: поворот подопытного существа по ПСВ с последующим движением в новом русле наименьших действий и наибольших вероятии, в русле причин и следствий был для машины как бы спуском с перевала; энергетически она уподоблялась катящемуся под гору троллейбусу.

Вот такой он в полный рост. Радий Петрович Тюрин, который здесь-сейчас, осторожно пробираясь между столами, приближается ко мне и тоже с журналом в руке. Я присматриваюсь: красно-черная обложка, английское название нет, это не «Ла вок де текнико», а «Джорнел оф апплайд физик» журнал прикладной физики.

Алеша, ты занят?

Ох, не с добром он явился, чувствую. Я еще после беседы с Ураловым не пришел в себя, сейчас он подбавит…

Колеблюсь и разветвляюсь в ортогональных ответах:

Занят!

Нет, а что?

Вариант числителя: Тюрин смешивается, отступает с виноватой улыбкой:

Ага… ну, хорошо. (Чего хорошего?!) Тогда я потом… поворачивается к выходу. Минуту стоит около техника Убыйбатько, смотрит, как тот орудует паяльником. Но Андруша не обращает на него внимания, и Кадмич пробирается к двери, перекладывает журнал из правой руки в левую, открывает дверь и мягко закрывает ее за собой.

Мне неловко и досадно на деликатность Радия. Чего он так: «Ты занят?..» Вот Кепкин не интересуется, занят или не занят, сразу бьет по плечу. Чего он приходил-то, статью какую-то хотел обсудить, что ли?..

Вариант знаменателя: Тюрин протягивает мне раскрытый журнал, указывает на короткую заметку:

Вот прочитай.

Склоняюсь, читаю. Английский язык я, помимо института, изучал на платных курсах и деньги не пропали зря. Некий Л. Тиндаль из технологической лаборатории фирмы «Белл» излагал со ссылкой на свой свежеоформленный патент «способы многоступенчатой диффузии примесей в пластины кремния». Так… образуются многослойные структуры-«сандвичи» с чередующимися типами проводимости и барьерами между ними, а из них окислениями с наложением масок и травлениями можно образовать микросхемы различных типов и сложностей. Все ясно, это способ Тюрина, отзвук технологических дерзаний, проникший и в сей вариант.

…Здесь не было попытки спасти «мигалку», творческая стихия выплескивалась у кого как. Кадмич сам, без Стрижа, родил, рассчитал и опробовал этот способ дифференциальной диффузии на оставшихся пластинках кремния.

Что ж, недурственно, сказал Уралов, поняв после объяснений Тюрина суть и перспективы. Очень неплохо. Надо нам с вами послать авторскую заявку. Радий… э-э… Петрович.

И, когда Кадмич перестал работать над способом, Паша делал круги, напоминал, а он отмалчивался или отговаривался, что перестало получаться. Заявку так и не послали. Это все, на что его хватило. А теперь вот «сандвичи Тиндаля»…

Дочитываю. Поднимаю глаза. Вид у меня, наверное, лютый Кадмич слегка меняется в лице.

Уйди с глаз!.. Мне хочется его стукнуть.

Ага… ну, хорошо, говорит он, беря журнал. (Чего хорошего?!.) Отступает кривая виноватая улыбка на детском лице с голубыми глазами. Пробираясь к выходу, задерживается на минуту возле Убыйбатько тот не обращает на него внимания у двери перекладывает журнал из правой руки в левую.

И выходит в коридор догонять ту свою половину. Согласно своей теории.

А мне неловко, досадно (ну чего я с ним так, ему ведь хуже, чем мне) и тоскливо, тошно сил нет! Я легко могу представить, как в ортогональные от здешнего пространства-времени измерения оттопырились Алкины запасные прически и клипсы, ампутированная кисть-клешня Ник-Ника и его щетина… Но вот Радий Тюрин, существующий в мире куда более основательно, чем, большими идеями, а куда, в какие измерения запропастились черты его характера, я не знаю.

А ведь без них и теория бессмысленна, и любой метод.