"Звездный корсар" - читать интересную книгу автора (Бердник Олесь)

Глава 2. Говерла

Они поднимались на Говерлу.

Утренний воздух сладким холодком пронимал легкие. С юга на крыльях рассветного ветерка плыл смерековый дух. Дышалось легко, голова кружилась, словно от веселого праздничного танца.

С камня на камень. Между травами, цветами. Извилистой тропкою-змейкой. А вокруг — горы-волны скалистого моря, а над ними — сизо-прозрачные шарфы туманов.

Вспыхнул алым пожаром восток. Еще не видно светила, а уже ударила огненная стрела в снежную шапку Говерлы. Заискрилась вершина, взвеселила сердце радугой цвета. Казалось, будто некий игривый великан зажег над Карпатами сказочный костер-ватру.

Начал ораторию в небе незримый орган. Подхватили величальную песню легионы птиц.

Завибрировал, отражая стоголосое эхо, купол ясно-лазоревого неба.

— Быстрее, быстрее, Богданку, — подгоняла своего друга Леся. — Хочу встретить солнышко на вершине!

— Тогда надо было захватить левитатор, — усмехнулся Богдан. — Взлетели бы за несколько минут на любую вершину!

— Неинтересно. Теряется чувство преодоления, — ответила жена. — Преодолевая тяготение усилием мускулов, дыхания, напряжением сердца, ты словно приобщаешься к чувственному и эмоциональному миру предков. Помнишь, как в древней песне: «З верха на верх, а з бору в бiр, з легкою в серцi думкою!..»

— Как сильно и точно сказано! — подхватил Богдан. — Как поэтично! У нас теперь занимаются стихоплетством почти все, но ощущают ли они так предвечно просто?

Леся не ответила. Они уже выбрались на вершину. Небольшая площадка освободилась от снега, посреди нее в розовосолнечной дымке высилась прославленная в целом мире скульптурная группа, созданная век тому назад молодым украинским ваятелем Гнатом Байдою, погибшим в расцвете дарования.

Держа жену за руку, Богдан замер от восхищения. Затем они обошли пьедестал.

Остановившись, долго всматривались в лица Матери с Дитем, которые сидели в центре группы. Тревожные и вдохновенные очи, тонкие, чувствительные пальцы поэтессы, художницы, жницы, возлюбленной. То был вековечный образ Матери-Украины — девы-воительницы, которая сквозь пыль веков, сквозь бури исторических, социальных и общественных катаклизмов передала в космическое далеко, в звездное грядущее, свое живое сердце, песню, сказку, волю к бытию, заветы лучших своих сынов-созидателей. Возле ног ее — с левой стороны — Тарас. Он склонил голову на ее колено, закрыв глаза. Но такое мастерство, такая творческая жажда водила рукою Вайды, что все лицо Кобзаря стало всевидением — оком Духа. На его устах замерла блаженная улыбка, в ней слушалось беззвучное слово: «Когда Матерь бодрствует, сыну можно отдохнуть. Но я готов снова прийти, Мама. Ты только позови меня — я вернусь!»

С правой стороны от Матери — Леся. Горный трепетный и гордый подснежник, который не может жить и дышать в знойные буйнолистые летние дни, но любит суровые морозные периоды ранней весны. Рядом — Каменяр. Узловатые руки сложены на коленях, тело неподвижно, а за высоким челом — напряжение огненного вулкана мысли и чувства.

Еще и еще фигуры — концентрическими кольцами — окружают Матерь-Деву, породившую их в муках творческого искания и направившую детей своих к вселенским горизонтам.

Леся и Богдан склонились перед Матерью в низком поклоне. Жена прошептала:

— Благослови нас, любимая, в дальний путь. Хотим сохранить твою искру в безднах вечности. Хотим не забыть твоих мук и любви.

— Не забудем, — молвил Богдан. — Пуповина рвется, но дитя в крови несет ее суть и наказ.

Они отошли от скульптурной группы вдохновенные, успокоенные, счастливые. Сели на камне — лицом к солнцу.

— А тебе не тяжело, Богданку, оставлять Землю? Родной край? Скажи — ты не сомневаешься в своем решении?

— Еще как тяжело… — Ясно-карие глаза Богдана потемнели. — Нас вечно разрывает между двумя полюсами тяготения: один — зов правечности, голос прадедов, уют детства; другой — призывная труба тайны, веление сказки, требование новых горизонтов. И то и другое — воля Матерей, воплощенная в нас. Не всегда матерь тела и матерь духа согласуются между собою, но истина там, где зов тайны…

— Это правда, — кивнула Леся, доверчиво взглянув на друга очами-незабудками. — Дни детства — волшебство, но звезды разве напрасно вспыхивают в ночном небе? Они зовут в вечность…

Богдан обнял ее за худенькие плечи, вдохнул хмельной запах пшеничных волос, волнистым потоком ниспадавших на спину. Она осторожно освободилась из его объятий, стала на камне, протянув руки к солнцу. И замерла.

— Вижу, в тебе грусть по Земле гнездится еще глубже, нежели во мне, — сказал Богдан. — Да и не только по Земле… По Солнцу… Ты ведь Солнцепоклонник…

— Что человеку нужно? — печально отозвалась Леся, окинув взглядом горную панораму. — Почему в ней — такой небольшой — посеяно болезненное зерно вечной творческой муки?

Богдан не ответил. Взяв жену за руку, помог соскочить с камня и повел ее к тропинке.

— Пора. Времени мало, любимая.

Спускались быстрее. Над полонинами плыли туманы, покрывая травы и цветы самоцветами росы. С правой стороны звенел радужный водопад, тихо журчали из-под талого снега струйки воды, даруя жизнь подснежникам — лазоревым очам земли.

Там, внизу, уже бушевало лето, а тут, над альпийскими лугами, только начиналась ранняя весна.

Леся смеялась, радуясь тому, как Богдан уже в сотый раз бросается с тропинки в сторону, склоняясь над каким-нибудь розовым или белым цветочком.

— Если бы теперь тебя увидели твои поклонники, сомнительно, узнали бы они знаменитого космонавта, известного по телевизионным передачам?!

— Ах, Леся! — словно в забытьи отвечал Богдан. — Я теперь не космонавт. Я — младенец! Милая, если бы навсегда сохранить эту неповторимость, эту красоту. И вот такое чувство, как у меня сегодня!..

— Ты сохранишь, — серьезно ответила Леся. — Я это знаю. А сохранят ли они?

— Кто? — удивился Богдан.

— Те… кто под моим сердцем… Они уже живут — двое твоих сынов. Войдет ли в их душу тревога и радость сего дня?..

Ночевали в Криворивне, над Черемошем. Над мемориалом Франка пламенели радужные зарницы, где-то между горами гулко катилось эхо праздничных песен, приветливо мерцали звезды-огни в домах гуцулов на склонах гор. Богдан сладко дремал в палатке, устав от дневного похода к Говерле, а Леся неутомимо прогуливалась над рекою, вздыхала, глядя на звездное диво небосклона, чутко вслушивалась в тревожную речь Черемоша. Родник души гармонично вливался в течение воды и раскачивался, струился поэтическими строками, в коих были и предчувствие вечной разлуки, и печаль по утрачен ному, и надежда на неведомое, небывалое.

«Правда, правда, — встрепенулось сердце Леси. — Надо преодолеть предвечную печаль прошлого. Нет его, не вернется. И разве не мужество древних бокорашей-плотогонов, разве не бесстрашие опрышков и казаков, разве не их мудрость и песенность с нами летит к иному солнцу? Разве не их бессмертие будет жить в моих детях, ходить по тропинкам дальних миров, подниматься к вершинам неведомых гор?»

— Леся! Леся!

Кто это? Кто?

— Леся! — тревожно зовет из сумрака голос Богдана. — Иди-ка скорее сюда!

Она приближается к палатке, еще не расплескав в груди чувство полноты и успокоенности. Но почему так взволнованно дышит Богдан? Он проснулся, и на его груди тлеет багровый уголек индикатора ОС — Особой Связи. Неужели срочный вызов?

Случилось нечто непредвиденное?

Богдан передал Лесе МД — микродинамик. Она поднесла его к уху. Тихий, но торжественный голос сообщал:

«…наконец свершилось. Не фантазия, не гипотезы, не вдохновенные импровизации.

Первый сигнал мыслящих существ инопланетной эволюции. Мощный импульсный радиопередатчик генерирует один и тот же комплекс еще не расшифрованной информации в широком спектре частот. Источник сигналов отождествлен с новооткрытой системой красного карлика, в которой предполагается, в соответствии с теорией Червинского-Мильтона, наличие трех планет типа Земля — Меркурий.

Звезда локализована между Солнцем и Эпсилоном Эридана, на расстоянии восьми световых лет от Земли. Вот почему Всепланетное Товарищество Галактических Связей рассматривает предложение об изменении и дополнении программы первой галактической экспедиции…»

Богдан выключил передачу. Тревожно взглянул на Лесю:

— Ты поняла?

Она кивнула.

— Могут быть изменения…

— Неужели ты считаешь, что изменят состав экипажа?

— Все может быть. Это решит Совет Товарищества. Но я боюсь не за кого-то, а…

— За меня?

— Да. Такая экспедиция — уже не просто переселение… но и опасное исследование.

А ты беременна.

— Ты должен отстоять весь экипаж, как он сложился…

— Знаю, любимая… Уже не уснем. Собираем палатку и улетаем в Солнечный Город…

Солнечный Город охватывал кольцом жилых строений и научно-исследовательских комплексов Эльбрус. Тут же, в древнем кратере, был сооружен один из главных космодромов Земли. Совет Всепланетного Товарищества Галактических Связей созвал чрезвычайное заседание в помещении Космического Конгресса, откуда обсуждения проблем звездоплавания транслировались сетью всепланетной связи для всей Земли.

Кроме выдающихся ученых — теоретиков, конструкторов, философов, экономистов, психологов, — на заседание совета прибыли все члены экипажа космокрейсера «Любовь». Теперь они сидели в первых рядах амфитеатра, тревожно переговаривались.

В центре зала, на кафедре, появилась фигура председателя совета Владислава Ратая, знаменитого фундатора Новой Математики, так называемой Математики Полноты, позволявшей моделировать любое явление, процесс, вещь, существо не только в числовом выражении, но во всей динамичной глубинности причинных связей.

Основанием этого революционного инструмента познания стала подвижническая работа ученых двадцатого столетия Боголо и Гука, открывшая пути к гиперпространственным измерениям. Дальнейшие разработки Ратая ставили на крепкий практический фундамент идею многомерности и обещали поразительные открытия в изучении тайн Мироздания.

Председатель пригладил ладонью седые, коротко стриженные волосы, ласково улыбнулся космонавтам, молчаливым поднятием руки приветствовал всех собравшихся.

Затем сказал:

— Всем известна радостная новость. Совет экстренно ре: шил: установить контакт с мыслящими существами, сигналы которых мы поймали. Это задание важнее в плане очередности, нежели проблема переселения. Тем более что прецедент встречи братьев по мысли уникален и может открыть небывалые векторы гнозиса. Но для галактического полета у нас в наличии пока что лишь экспериментальный космокрейсер «Любовь». Полетит он. Нам необходимо решить: будут изменения в составе экипажа или нет? Соединить эти два задания или разделить? Кто выскажется?

В четвертом кольце амфитеатра вспыхнул индикатор Особой Связи. На стереоэкране возле Владислава Ратая появилась фигура философа Зигмунда Трайна. Серые пронзительные глаза из-под седых бровей глядели остро и серьезно.

— Разделить, — кратко молвил он.

— Обоснование? — спросил Ратай.

— Слишком несовместимые задания. И первое и второе — уникальны, оригинальны. Мы не имеем права рисковать. Это не прогулка. Для контакта с иносолнечной эволюцией нужна специальная подготовка. Значит, экипаж следует обновить…

— Экипаж имеет универсальную подготовку, — возразил Ратай.

— Но он готовился для формирования новой эволюции, а не для рискованных контактов с неведомой цивилизацией. Кроме того, Леся Полумянная беременна.

Предлагаю укомплектовать экипаж исключительно из холостых космонавтов, психологизировать их для выполнения строго определенного задания.

Слово попросила известный психолог Лиана Метье. Ее огромные синие глаза метали с экрана в зал молнии возмущения.

— Мы не можем возвращаться к рассуждениям, давно преодоленным в науке о душе.

Новосозданный экипаж, не имеющий долговременной психоадаптации, неминуемо деградирует в полете. Только уравновешенная группа людей разного пола, объединенных любовью, способна решить сложное задание. Неужели вы не понимаете, друг Трайн, что одиночки в многолетнем полете станут злобными аскетами? История показала, что такие люди становятся безразличными к чисто человеческим проблемам, замыкаются в психокапсуле внутреннего мира, а затем превращаются в фанатиков — религиозных, научных или социальных — это уже безразлично.

— Но дети, — возразил Трайн. — Дети Полумянного? Вы их хотите отправить в опасное путешествие, которое, возможно, затянется на десятилетия…

— Тем лучше, — невозмутимо ответила Лиана. — Возможно, именно детям придется завершить задание Земли.

— Мы не имеем права вводить новорожденных в условия, коих они сами не выбирали, — упрямо гнул свое Трайн.

— Простите, друг Трайн, — отозвался с места Богдан Полумянный. — Извините!

Ответьте лишь одно: ваши родители согласовали с вами условия вашего рождения именно на этой Земле, в условиях именно этой исторической реальности?

Амфитеатр всколыхнулся от хохота. Даже Зигмунд Трайн скупо улыбнулся, развел руками.

— Мы советовались, — продолжал Богдан. — Хочу высказать мнение всего экипажа космокрейсера. Первое и второе задание следует объединить. Установив контакт, мы передадим Земле необходимую информацию, а затем стартуем к системе Эпсилон Эридана. Прошу поддержать наше волеизъявление!