ВОДОПРОВОДЧИК И Д’АРТАНЬЯН

Однажды двое друзей вели доверительную беседу. Один сокрушался: «Кажется, у меня есть все основания подозревать, что жена изменяет мне с пекарем: я постоянно нахожу в нашей кровати хлебные крошки». Второй смеялся над его страхами: «Тебе надо срочно лечить нервы. Надо же — хлебные крошки его напугали! Мне, что же, по-твоему, теперь следует подозревать свою жену в том, что она встречается с водопроводчиком?!» «А при чем здесь водопроводчик?» — обиделся первый. «Да так, на ум пришло, — пожал плечами второй. — Как ни приду домой, он вечно в нашей постели валяется».

С водопроводчиком все ясно, но при чем здесь Д’Артаньян? А при том, что как один из друзей считает с непонятной уверенностью, что ему его жена никогда не изменяет (несмотря на очевидные факты), так и мы, похоже, с той же непонятной уверенностью живем в этаком «д’артаньянизированном» мире, который составлен из незыблемых шаблонов наших представлений о нем, не имеющих ничего общего с фактами этого же самого мира. Мы постоянно видим водопроводчика в своей постели и одновременно не видим его напрочь, ибо доподлинно знаем, что это семейное ложе и третьих лиц в нем быть не должно. Наше ЗНАНИЕ об этом настолько вколочено в наши головы, что такие мелочи, как события реальной жизни, его опровергающие, нами просто не замечаются. Водопроводчик, слезающий с нашей жены, — это всего лишь водопроводчик, слезающий с нашей жены, и какие у нас могут быть особые основания, чтобы обвинять супругу в неверности? Мы ведь убеждены, что этого быть не может, так что пусть водопроводчик на себя много не берет, и само собой естественно предполагается, что он слезает с нашего места абсолютно несолоно хлебавши. Разумеется, мы говорим иносказательно, и слишком доверчивому читателю не стоит срываться с места, чтобы дружески, но напористо трясти свою жену за шею: «Где водопроводчик? Почему я его никогда не вижу?»

И все-таки… при чем здесь бравый гасконец? Сам-то он, в общем, ни при чем, просто пример довольно показателен. Истории о нем и о трех мушкетерах — пожалуй, лучшее, что нам оставила французская литература. При этом произошло одно из тех обычных явлений, когда красивая выдумка вытеснила неказистую жизнь. Дело не в деталях сюжета и не в историческом соответствии событий, а в том, что очевиднейшая нелепость в очередной раз стала непоколебимой истиной прямо на наших глазах, потому что если кто и не читал Дюма, то обязательно видел многочисленные невпечатляющие экранизации. Поясним.

Кто такой мушкетер? Это пехотинец, вооруженный мушкетом. Что такое мушкет? Это огнестрельное оружие, напоминающее по внешнему облику ружье, но значительно превосходящее его по размеру — огромное и неподъемное. В ствол мушкета можно без применения особых хитростей вставить два пальца руки. Но на самом деле мушкет не для подобных игр, а для того, чтобы из него стрелять. Однако, несмотря на любую страсть к пальбе, никому не удастся выстрелить из мушкета с плеча — слишком он тяжел, чтобы держать его на весу, и слишком мощная у него отдача, чтобы сохранить после нее любовь к стрельбе для повторного акта. Для установления равноправных отношений между стрелком и мушкетом мушкетеру придается сошка, которая по внешнему виду и размеру точь-в-точь напоминает ухват для чугунков. Разница небольшая: у сошки один конец острый, чтобы втыкать его в землю, а второй не для горшков, а для того, чтобы положить на него ствол мушкета и выстрелить. Мушкет — это станковое ружье большого калибра, или небольшая пушка малого калибра, истина где-то посередине. Прежде чем из мушкета выстрелить, в его ствол надо засыпать порох и забить его пыжом, чтобы порох не высыпался. Затем надо вкатить круглую свинцовую пулю диаметром 23 мм и забить ее еще одним пыжом, чтобы, не дай Бог, не выкатилась. После этого надо взгромоздить чудовищный ствол на сошку, выбрать «счастливчика», прицелиться в него и… не забыть предварительно поджечь фитиль. Если все будет хорошо, то мушкет в свое время выстрелит, и пуля полетит туда, куда ей одной ведомо. Тот, кто встанет на ее пути, получит отверстие размером с чайное блюдце. Если, конечно, будет огинаться слишком близко от усердных мушкетеров: мушкет стреляет недалеко.

Теперь представим себе этого пехотинца: на одном плече — маленькая пушка, а на другом — большая рогатина (сошка). На правом боку висит огромный подсумок с круглыми свинцовыми шарами — пулями. На левом — увесистый мешок с порохом для зарядов. На поясе — рог для набирания пороха широким концом и для засыпания в ствол узким концом. Сзади справа находится сумка с пыжами (по два на каждый выстрел). Также к поясу подвешивается баклажка с водой, а за спиной — запас провианта, ружейное масло, ветошь, ерш для чистки ствола, набор перевязочных лент и накладок на случай получения раны. Почти ничего мы не забыли, и осталось совсем немного: найти место кресалу для разжигания поражающего противника огня. Задача не столь трудная, как может показаться на первый взгляд, поскольку свободных мест на теле воина почти нет, и глаза не разбегаются от избытка вариантов. Где найдем незанятое место, там и разместим. Запросто решив эту проблему, перейдем к сущей мелочи: позапихиваем в свободные участки мушкетера запас фитиля, нож для нарезки запалов и шомпол для забивания пыжей. А теперь — внимание! — вопрос: а куда шпагу будем вешать? И если все-таки набросим ее куда-нибудь, то будет ли похож этот мушкетер на изящного дуэлянта и галантного кавалера? Куда он денет мушкет, если надумает подать даме руку? А сошку, если вздумает кинуть в кого-либо перчатку в качестве изящного символа вызова на дуэль? Как он будет мгновенно вынимать шпагу, если он даже почесаться и то не может? И не привалит ли его сошкой и мушкетом, когда пули в сумке потянут его, согнувшегося для изысканного поклона, вниз? И наконец, что он будет делать, например, если к нему подбегут мальчишки и уволокут из ножен его шпагу? Где взять свободные руки, чтобы помешать этому безобразию и на кого оставить свое основное оружие, чтобы догнать пацанов налегке? Не лучше ли от греха подальше оставить ненужную игрушку (шпагу) дома?

Зададим главный вопрос — можно ли во всех родах войск того времени найти более неподходящие кандидатуры, чем тяжелые пехотинцы-мушкетеры, для того, чтобы изобразить красиво и со вкусом одетых, моментально меняющих планы и легких на подъем искателей приключений? Дюма было неважно, кто такой мушкетер на самом деле — и слава Богу. Для нас это тоже непринципиально. Нам важно увидеть, как довлеет фантазия над жизнью. В данном случае безобидно. Поразительно другое: где наша голова и ее громко продекларированные способности к критическим умозаключениям, когда такое несоответствие не бросается нам в глаза? А что, если это происходит и в других случаях? Совсем не безобидных? С теми же мушкетерами, к примеру, с которыми тоже не все ладно?

Мы знаем, что основным оружием этих храбрецов были не мушкет (что еще за глупости такие?!) и даже не шпага (это на крайний случай), а честь! Они говорили врагу: «Защищайтесь, сударь!», прежде чем напасть на него. Иногда они говорили так: «Мы будем иметь честь атаковать вас, господа!», чтобы противник ни в коем случае никогда не сказал никому, что подвергся нападению внезапно. Уж что-что, а это про французских дворян того времени мы знаем точно. Они были рыцарями! Мы читали у Дюма. Правда, за тридцать лет до этого старшие товарищи Д’Артаньяна (такие же французские дворяне) врывались ночью в спальни к своим безоружным врагам и резали безо всякого предупреждения не только их, но также женщин, стариков и младенцев в придачу прямо в их постелях, не давая им даже как следует проснуться. Мероприятие называлось Варфоломеевская ночь. Трупы убитых врагов сбрасывались прямо в реку, которая к утру стала красной от крови. Наверное, сбрасывая труп ребенка с моста, они обязательно говорили: «Сударь, мы имели честь этой ночью напасть на вас! Жаль, что вы крепко спали и не смогли оценить всего благородства последовательности наших действий!» Они ведь были рыцарями — все до одного в то буйное время!

Мы с поразительной готовностью съедаем все, что нам подбрасывается! Иногда это происходит самым идиотским, с нашей стороны, образом. Например, когда узнаем, что граф де ла Фер, спасая свою жену на охоте, разрезал ей платье и обнаружил на ее левом плече лилию (так вычурно клеймили проституток в то время), ни у кого из нас не возникает желания спросить у графа: «Милейший, а для чего вам вообще нужна была жена, если у вас до сих пор не возникало ни одного случая, позволяющего выяснить, что у нее на плече есть лилия?» Жена — не соратник по отстрелу дичи. Неужели нас кто-то хочет убедить в том, что француз (!) за все время супружеских отношений с дамой ни разу чудным образом не оказался сзади нее? Даже если это был и очень целомудренный француз (!!!), то каким-то образом у него с миледи все равно образовался сын (прелестный сорванец, которого Атос потом прирезал в водах Ла-Манша). Неужели это у них было всего один раз, и он ее при этом обнимал только левой рукой, а правую держал неизвестно где?

Если уж говорить о французах и о женщинах, то кто не знает, что именно здесь рыцарство французов проявляется во всей своей красе и силе? Что может быть известнее особого отношения французов к женщине? Никому не дано так относиться к женщине, как французам. Например, однажды эти рыцари за мешок денег (буквально!) продали англичанам одну девятнадцатилетнюю француженку, которая ранее с мечом в руке спасла всех французских мужчин от оккупации тех же самых англичан. Девушку звали Жанна Д’Арк. Англичане сожгли ее. А что с них взять? Англичане ведь не рыцари. Они жгут женщин, победивших их в бою, после того как истинные рыцари продают им этих женщин за приемлемую цену, надеясь на рыцарство покупателей. Позор англичанам. Брали бы пример лучше с французов, которые им так доверяли...

А если кто-либо читал хронику кораблекрушений, тот не мог не заметить интересного и неоднократно упоминавшегося факта: команды холодных англичан и сухих немцев спасают женщин и детей, погибая вместе со своими кораблями, а пылкие моряки-французы оставляют женщин и детей на тонущих кораблях, спасая прежде всего самих себя. Разумеется, они при этом как минимум расшаркивались и посылали воздушные поцелуи с удаляющихся шлюпок, ибо рыцарь — он всегда рыцарь! Тем более француз.

Так же хорошо мы знаем, что кардинал Ришелье — это упырь в красной мантии, который день и ночь был озабочен только тем, чтобы извести Анну Австрийскую и напакостить благородным людям с сошками на плечах. То, что этот человек не дал Франции распасться на отдельные феодальные уделы, провел административные, финансовые и военные реформы, которые сделали королевство сильной европейской державой, — как это все несерьезно по сравнению с не украшающей его историей о подвесках, которых… никогда не было! И не надо нам морочить голову, сравнивая Ришелье с Петром I! Мы сами не дураки и знаем, что Ришелье — это тот, который дружил с Рошфором, нехорошим человеком из Менга, врагом Д’Артаньяна.

Может быть, под влиянием этого самопсихоза в серьезной литературе утверждается, что Ришелье втянул Францию в 30-летнюю войну, которая началась за пять лет до того, как он стал кардиналом и за семь лет до того, как он получил светскую власть, став главой Королевского совета. И в самом деле: могла ли Франция иным образом оказаться в этой войне, если в то время в ней жил кардинал, по приказу которого однажды на балу были подло срезаны две подвески у герцога Бэкингема?

Оставим французов в покое и перекинемся к американцам. Их предки приплыли из Европы в Америку и высадились на территории, находившейся в климатической зоне гарантированного плодородия, с уютными лесами, без хищников и болот, но со множеством отменной древесины и ручьев, рыбу в которых можно было ловить штанами. В степях водились непуганые индейки, которых можно было убивать, спокойно подходя, палкой по голове. При этом остальные не разбегались! По равнинам паслись неисчислимые горы дармового мяса под названием «бизоньи стада» (50 миллионов голов на момент знакомства колонизаторов с ними!!!). Эти стада были настолько крупны, что за день иногда не удавалось объехать их по периметру на лошади! Одна пуля — и мяса на целый полк. Кроме того, американцам не приходилось завоевывать ни одного акра территории. Индейцы, не знающие, что такое лошадь, с каменными топорами под мышкой, просто уходили в глубь материка — земли ведь много, всем хватит! Так они мирно оказались в скалах и пустынях, где их прикончило виски. Вестерны про их боевую резвость — кинематографические фантазии. Их отстреливали с усилием, чуть бóльшим, чем требовалось для бизонов.

Американцы никогда не воевали на своей территории. Все земли, которые у них есть, они выкупили! Они не знали опустошительных набегов, сожженных городов, разоренных сел, растерзанных мирных жителей, разрушенных заводов, несобранных урожаев, угнанного скота, недоедающих военных поколений и их ослабленных детей, восстанавливающих прежнюю жизнь из пепла. Они спокойно жили, строились, работали и богатели. На них за плошку еды в день работали рабы, создавая эту страну на пустом месте, непосредственно своей искалеченной жизнью. Американцы поселились в райских климатических условиях и затем в идеальных политических обстоятельствах создали государство на одном из самых богатых полезными ископаемыми мест Земли. Им все помогало: и природа, и условия жизни соседних народов, и большой противотанковый ров в виде Атлантического океана, и возможность создавать и выпускать продукцию, не реформируя старое производство, а сразу по новым технологиям. За все это американцев называют предприимчивой, умной, деятельной, деловой, мужественной, подвижной, великой нацией. Наверное, по праву.

Теперь понятно, почему русских, которые в жесточайших войнах завоевали себе земли больше, чем любой другой народ, называют безалаберным народом? Конечно же, за то, что каждый метр нашей земли полит кровью в борьбе с захватчиками, нас называют пассивными и неорганизованными. За то, что русская земля не плодит бизонов и индюков, а вымерзает на полгода и родит только после тяжелой вспашки за короткое лето, — за все это русских называют ленивыми. А как их еще называть, если они через болота и непроходимые чащи, через разочаровывающие летние засухи и убивающие зимние стужи, через голые степи и неприветливые горы, через кордоны воинственных местных племен и народов все шли и шли, возводя на своем пути города, опять шли дальше и создавали великую страну, единственную в истории стран, которая никогда не знала рабского труда на своей территории!!! Конечно же, они лентяи, если все сделали своими руками, а не руками рабов!

Поэтому и заслужили русские звание непредприимчивых, потому что вот таким образом дошли до Урала, перелезли через него и освоили Сибирь, потеснили китайцев и японцев на Дальнем Востоке, перепрыгнули в Америку, заселили Аляску и часть Калифорнии. Куда им до предприимчивых американцев! Поэтому и продали калифорнийские форты, да и всю Аляску в придачу предприимчивым людям, которые с другой стороны, курортом, но не через Сибирь, как раз подошли и попросили. А почему не продать, если хорошие люди просят? Душа ведь широкая.

И еще справедливо Россию называют тюрьмой народов, потому что если бы не Россия, то персы и турки вырезали бы грузин, те же турки и азербайджанцы, — армян, а на территории Азербайджана турки и иранцы передрались бы за то, кому этот регион все-таки принадлежит. Поляки поставили бы украинцев на колени, с одной стороны, а крымские татары и турки лакомились бы малороссийскими красавицами, с другой. Конечно же, это тюрьма, если грузины, армяне и украинцы в нее сами попросились. Держиморда Россия не дала кавказским народам перестрелять друг друга, ибо на Кавказе действует один-единственный закон — количество родственников и боезапас. Россия по-имперски не допустила орумынивания молдаван, таджики спрятались за русским штыком от афганцев, а киргизы едва ноги унесли из Китая, где их полностью ограбили, и только мудрость вождей помогла спасти остатки нации под защитой России.

Ужасная тюрьма народов самым страшным и беспощадным образом сохранила им всего лишь только их язык, только их культуру, только их религию, только их архитектуру, только их народные обычаи, только их музыку, только их великих людей, только их искусство и всего лишь их жизни, преступно встав на границе и бандитски охраняя эти народы от их исконных врагов. Россия достойна ненависти еще и потому, что взяла на себя все их долги и тогда и сейчас — при распаде Союза. Россия, этот ужасный тиран, самым варварским способом сделала так, что ни один народ, населявший его земли, не исчез! Россия в своей нечеловеческой жестокости даже не поступилась тем, что дала народам, населявшим ее, письменность, из кочевых сделала оседлыми, диких горцев превратила в лощеных европейцев, а особо отличившимся даже оставила свои стартовые космические объекты и порты на Черном море.

И таких дутых истин мы наплодили море-океаны. Везде реальный водопроводчик, которого мы не видим, и мифологический Д’Артаньян, которого нет, но он постоянно у нас перед глазами, заслоняя собой мир. Так и в большом, и в малом. Немного пройдемся по этим «постулатам».

Не даешь чаевых официанту — жмот. А сам официант часто дает на чай водителю троллейбуса, дворнику, продавцу в булочной, почтальону? Почему тогда официант не жмот?

Некурящая девушка несовременна. Какая связь между современностью и табачной зависимостью? В таком случае алкоголичка — гостья из будущего? А непьющая — дикарка?

Жениться надо по любви. А зачем закладывать в основу этой долгосрочной сделки чувство, которое на время, а не совместимость вкусов и характеров, которая навсегда? Любовь — дело двоих, иногда троих (кто как устроится); а жизнь — дело всех и, главным образом, детей. Что им до вашей любви когда-то, если сейчас мама называет папу «козлом», а козел человеческим голосом называет маму «кошелкой»? Вряд ли в папе и маме при этом говорит память о том великом чувстве, предательски толкнувшем их в свое время под венец.

Женщина первой подает руку мужчине, но мужчина знакомится первым. Это кто так придумал? И почему мы должны ему верить?

Вилку надо держать в левой руке, а нож — в правой. Это с какой такой стати? Кто пробовал, пусть подтвердит — страшно неудобно!

Чем старше человек, тем он умнее. Оглянемся вокруг и увидим, что те, кого мы знаем не менее сорока лет, только поглупели. А если их об этом же спросить относительно нас? Тогда — кто стал умнее с возрастом? Ну, конечно же, не мы, мы еще маловато прожили. Именно поэтому все молодые должны обязательно слушаться стариков. Мы и нашим детям это говорим, и наши дети будут это говорить своим, потому что любой знает: чем старше старик, тем он мудрее. Главное, чтобы он тебя узнавал и попадал своими репликами в ту тему, которую ты с ним обсуждаешь.

Сплошная кутерьма мифов и сказок, ставших былью в нашем воображении.

Есть случаи просто невозможные. Так, в одном анекдоте художник принес на конкурс картин о Мадонне свое произведение, где изображался канонический сюжет: мальчик сосет женскую грудь. Она так и называлась, эта картина: «Материнство». Но бездарное жюри шедевр зарезало: «Мальчик слишком взрослый». Номер не прошел. Зато прошел номер у Микеланджело Буонарроти, который из 5-метрового куска мрамора высек обнаженного юношу и почему-то назвал его Давидом. И ему все поверили, несмотря на то что к этому нет никаких оснований!

Начнем с того, что в Библии, где подробно описывается бой Давида с Голиафом, нигде не сказано, что отважный юноша был голеньким. Так не ходили уже за тысячу лет до описываемых событий и даже тогда, когда жили в пещерах. Более того, в Библии сказано, что у Давида через плечо висела сумка с камнями для пращи, а в руке у него был посох. Голиаф даже иронизировал: «Ты что это на меня с палкой, как на собаку, идешь?» Видим ли мы все это на вооружении у микеланджеловского взрослого мальчика? Отнюдь. Без всякой одежды, без палки и без сумки молодой мужчина спокойно и отрешенно стоит и явно позирует. В его анатомически совершенном теле нет ничего, что напоминало бы о том, что через несколько секунд начнется смертельная схватка. Он как бы вышел из дома, позабыв одеться, и застыл в недоумении, понимая, что он что-то упустил, но не может сообразить, что именно, потому что ему не дают сосредоточиться непривычно мерзнущие ноги. Посмотрите на его нахмуренный лоб, пустой взгляд и сосредоточенное непонятной тревогой лицо: они говорят только об этом. В Книге Царств же пишется, что перед битвой Давид и Голиаф бурно обменивались оскорблениями и азартными обещаниями, смысл которых с обеих сторон вкратце сводился к одному: «Ты — покойник!». Разве располагает весь облик мраморного юноши к тому, чтобы допустить, что он в данный момент предполагает убить кого-то раньше, чем это сделают с ним? Разве есть что-то в этом облике, что неопровержимо говорит: это Давид? И разве есть в этом облике что-то, что не говорило бы: это кто угодно, но только не Давид?

Кроме того, напомним, что Давид — еврейский юноша и будущий еврейский царь. А евреи, как сказано в Библии, за сотни лет до этого ввели в обязательный обычай обрезание крайней плоти у мальчиков на девятый день после их рождения. Давид не мог быть необрезанным. Он и сам, когда просился у Саула на бой с Голиафом, обещал уничтожить этого «необрезанного» (1 Книга Царств, 17:36). Несмотря на то, что скульптурная версия библейского персонажа анатомически совершенна, на одной ее маленькой детальке все же можно разглядеть еще одну маленькую деталь — нетронутую ножом обрезывальщика крайнюю плоть. И мы до сих пор, глядя с разных сторон на просто раздетого юношу, со знанием дела говорим: «Давид!» Да и в самом деле, не мог же Микеланджело сказать, что он три года высекал из белого мрамора просто симпатичного во всех местах юношу! Кто бы его понял? Давид — это другое дело! Он научится одеваться и станет царем!

Лев Толстой — великий писатель. Кто читал «Войну и мир», — поднимите руку. Тогда поднимите руку хотя бы те, кто хотя бы что-то читал из Л. Н. Толстого. Тот, кто поднял руку, пусть сядет вот на этот стул возле окна, а остальные пусть расскажут, что они думают о Толстом как о великом писателе. Мы уверены, что они не будут говорить длинно, но у них обязательно есть что сказать о том, что знают все, пусть даже это будет и меньше по объему сказанного относительно того, что мог бы рассказать этот задавака, который читал «Муму» и радуется на своем стуле у окна.

Если художник пишет под картиной: «Сие есть волк, а не корова», для того чтобы пояснить зрителю, что, собственно, он пытался на самом деле изобразить, то кто из нас будет давать голову на отсечение, что этот художник гениален? Тогда почему называется великим тот писатель, который в конце каждого своего произведения пытается «своими словами» сказать, что он, собственно, имел в виду? Если мертвы его герои, которые не передают вложенных в них идей, то должна быть мертва и земная слава такого писателя. Может быть, не издавать «Крейцерову сонату» вообще, а сразу издать ограничившись сборником наставительных раздумий ее автора о семье и браке, который с суровой назидательностью помещен им в конце своей книги?

Кстати, о художниках. Казимир Малевич был великим художником потому, что нарисовал «Черный квадрат». Скажите, а можно становится в очередь за этим званием тем, кто нарисовал черный круг, черный овал, черный треугольник, прямоугольник, звезду? И если можно, то не резонно было бы в коллегию учредителей этого звания назначить преподавателей геометрии из районных школ? А если нельзя занимать очередь, то тогда объясните нам, почему Малевич — великий художник, а другой соискатель земной славы, который очень тщательно нарисовал и закрасил черным пятиугольник, — шарлатан? Что принципиально разного в их гениальности?

Пусть читатели, которые по роду деятельности постоянно сталкиваются с профессиональными художниками и рисовальщиками, честно скажут — много ли они среди этих людей видели таких, которые не умеют рисовать? Вот в этом-то их основная беда и есть, этих профессионалов! Они умеют рисовать («писать», как это у них почему-то называется)! А если бы они, скажем, рисовали (писали) плохо, как Пабло Пикассо, или едва-едва, как Марк Шагал, то и они бы прозывались «великими»! А самое интересное то, что по картинам Шагала и Пикассо видно, что у людей руки не из того места для творчества растут, уличные художники и те более прилично владеют мастерством, а кто-то настойчиво говорит нам: «Они великие!», и мы не спорим! Вот вопрос вопросов — отыскать бы этого «кого-то» и просто посмотреть на него — в чем одет, как говорит, как ходит…

Впрочем, есть область, где это сделать не так уж сложно. Это Нобелевские премии. Мы ведь все знаем, что нобелевский лауреат — это великий ученый, умнее другого ученого, не такого великого или совсем не великого, раз он не «нобелевский». Здесь и спорить никто не будет. Это для всех уже объективно, то есть независимо от личного мнения. Как преимущество в росте, весе, как цвет глаз, густота волос и т. д. А что такое «нобелевский лауреат» на самом деле? Всего лишь человек, который, по мнению некоторого количества членов Нобелевского комитета, то есть по мнению нескольких взрослых мужчин (а может быть, даже и женщин!), по итогам зачетного периода выглядит умнее других таких же человеков! Ну, вот они вот так считают! Что ты с ними поделаешь? С ними, действительно, ничего не поделаешь, они там собираются и втихаря решают, кому, сколько и за что дать, и эта дележка затем становится ЗВАНИЕМ!

С помпезным «Оскаром» ежегодно происходит то же самое. Вообще-то правильнее было бы, когда вскрываются все эти конвертики, зачитывать следующий текст: «Мы, нижеподписавшиеся, сошлись на том, что лучшим режиссером в этом году был такой-то такой-то, снявший фильм… и т. д.» А остальные, которые в зале, вольны при этом аплодировать или не аплодировать. Но об этом как-то не вспоминается, и опять частное мнение некоторой группы людей становится (обратите внимание!) историческим фактом, ведь теперь и через пятьдесят лет скажут, что в 1999 году лучшим фильмом был именно этот!

Раз уж подобрались к истории, то здесь вообще тома можно писать обо всех несуразицах, которые изучаются в школах и вузах как постулаты этой науки. Коснемся лишь некоторых.

Например, арабы в Испании стояли (повторим — стояли!) аж ВОСЕМЬСОТ ЛЕТ! В результате испанцы почти сплошь смуглые брюнеты и брюнетки, а в испанской архитектуре, музыке, топографии — везде выпирает арабское. Но никто никогда не говорит об «арабском восьмивековом иге»! А вот на Россию сто пятьдесят лет с небольшим (!) наскакивали какие-то восточные разбойники, сжигали города и села, забирали дань и уходили опять куда-то в свои степи, при этом Россия увеличила свою территорию, понастроила городов и крепостей, била немецких рыцарей, а татарским ханам за верную службу русскому царю (во времена так называемого ига!) раздавала населенные пункты (например, город Касимов, пожалованный в свое время татарскому хану Касиму за какие-то заслуги перед русским двором). При этом в российской культуре нет ничего татарского или монгольского, а по внешнему облику русские — чистые европейцы! А теперь спросим сто русских — а знаете ли вы, что монголы и татары влили в вашу кровь чуть ли не треть своей крови, балуясь с вашими прапрапрапрабабками? И все сто ответят — конечно же, знаем! А если спросить их затем — а где же эти монголоидные и тюркские признаки, которые по закону Менделя не исчезают в поколениях? А нигде! Но при чем здесь Мендель, наследственность и европейский вид русских, когда было «иго»! Попробуйте задать хотя бы только вышеперечисленные вопросы про «иго» историкам, как они сразу сочтут вас просто недоучкой и не станут даже всерьез оппонировать. Иго — это историческая аксиома.

В истории, впрочем, все спорно и недоказуемо, но при этом не становится менее курьезным. Чтобы не давать повода для споров, историю оставим, упомянем лишь один забавный эпизод настоящего: жили-были когда-то киевские князья, киевскими они назывались, потому что работали князьями в этом городе, а сами сплошь были выходцами из северных русских земель. Государство, которым они правили, именовалось Киевской Русью, землю свою они называли «русская земля», народ свой — русичами или росами. Когда они избрали веру Христову, то это называлось Крещение Руси, при этом основной закон (конституция), по которому они правили на этой земле, назывался «Русская Правда», а сами себя они называли русскими князьями. А сегодня на Украине этим князьям сделали выговор за неправильное применение некоторых слов — они должны были говорить: «Киевская Украина», «О, украинская земля, уже за шеломянем еси!», «Крещение Украины», «Украинская Правда» и пр. Впрочем, строго пожурив князей, украинцы их тут же простили и даже учредили государственные ордена с их именами. Украинские ордена!

Но, повторимся, историю оставим. Там одни набычившиеся идеологи — настоящих ученых в ней давно уже нет. Лучше вернемся к нашей повседневке, тут еще прозрачнее видно, как мы выворачиваем наизнанку то, что лежит прямо перед нами.

Давайте посмотрим, что мы говорим. Ой, мы такое говорим! Например, мы говорим «голова кружится», и нам верят! Хотя всем видно, что голова у нас на месте и нисколечко не кружится. Единственные дни на неделе, когда можно вообще никуда из дома не выходить (что мы обычно и делаем), мы вполне последовательно называем «выходными». Самый бурный из океанов у нас — Тихий. Место, где вообще никогда шторм не прекращается, называется мысом Доброй Надежды, а какой-то отрог в устье Нила, где так крутит, что все летит вверх тормашками, со времен древних греков называется проливом Наслаждения.

Кстати, о наслаждении…

Все, что происходит между мужчиной и женщиной в физическом плане, — это хорошо или плохо? Если это хорошо, то почему мы делаем это, тщательно укрывшись от чужих глаз, как нечто очень постыдное? А если это плохо, то почему мы называем это супружеской обязанностью? Мы, что, тем самым вменяем в обязанность грех? А если это обязанность, то есть непременная работа, то почему мы так не любим, когда ее за нас пытается выполнить кто-нибудь другой? Мы считаем, что он все сделает неправильно и только дело испортит? Или почему? Если это не обязанность, а наслаждение, то почему мы устроены так, что мужчина получает его всегда и в самые короткие сроки, а женщина может получить далеко не всегда даже при самых рекордно длительных сроках? Если это не наслаждение, а игра, то почему проигравший не выбывает и не сменяется очередником, а победитель не получает права первым начать второй тур? И вообще, что это за игра, когда тот, кто способен играть часами, может получить приз только в том случае, если для этого хоть что-то сделает тот, кто может выиграть уже через минуту? Если это не игра, а необходимый для здоровья физиологический акт, то зачем в таком случае придумана эрекция, которая делает необходимое возможным или невозможным, в зависимости от своего присутствия? Если это средство продолжения рода, то зачем тогда овуляция и те многочисленные дни после нее, во время которых ребенок не может быть зачат? И главное: если это средство продолжения рода, то куда мужчина в конце так оголтело торопится, если ребенок будет только через девять месяцев? Вопросы, вопросы, вопросы, каждый из которых превращает в ничто те ответы, которые мы знали до того, пока не задали вопросы к ним. Кто и когда убедил нас в том, что это — ответы?

А убедить нас можно в чем угодно с первого предъявления.

Например, всем известно, что когда Деникин шел на Москву, то «социалистическое отечество» было в опасности. И дело даже не в том, что раньше авторами этого лозунга утверждалось, что «у пролетариата нет отечества», а теперь какое-то отечество все-таки, смотри ты — и появилось! Дело в том, что у Антона Ивановича под ружьем было 150 тысяч бойцов, из которых только 40 тысяч представляли кадровых военных Добровольной армии. Все дело в том, что рабоче-крестьянская Красная армия с неимоверным усилием отбросила его от столицы, имея в своем распоряжении всего лишь три с половиной миллиона отменно вооруженных солдат и арсеналы царской России! Любой доцент любой кафедры истории, и мы вслед за ним, готовы повторять, что это очень опасно, когда на 24 твоих солдата приходится целый один солдат противника. Любое, даже не социалистическое отечество всегда будет в опасности, если им руководят люди с такой военной арифметикой.

На эту же тему: Россия в очередной раз побила немцев в 1941–1945 годах. Подвиг народа неоспорим. Война еще раз доказала, что наш многонациональный народ непобедим не только потому, что является единым народом и умеет спокойно, но сердито драться, но и потому, что может побеждать вопреки бездарности своего военного руководства.

Не надо быть военным историком, достаточно посмотреть на карту боевых действий, и мы увидим, что мы всю войну воевали с немцами на каждом участке четырьмя своими армиями против их одной! Кутузов, Суворов, Ушаков, Нахимов, Петр I, Раевский, Багратион, Дохтуров, князь Потемкин, Дмитрий Донской, Александр Невский, князь Святослав, генерал Бибиков, Владимир Мономах, Апраксин, Ермолов, Скобелев, Брусилов, Платов и все остальные русские полководцы одерживали все свои большие и малые победы умелым маневром и тактикой, имея в своем распоряжении всегда войска меньше, чем у противника. И соотношение потерь всегда было в нашу пользу! Земли было много, войска не хватало, воевали малым числом, но дерзко и победоносно.

И последний вопрос в этой связи: стали бы мы учреждать орден Суворова и называть его именем улицы, если бы Суворов для обеспечения успеха своей атаки хоть один раз поставил позади своих солдат специальный отряд, который стрелял бы в затылок замешкавшимся или остановившимся? Он стал великим без этого «великого» достижения военной мысли, и не проиграл в своей жизни ни одного боя и ни одного сражения!

Говорят: цель оправдывает средства. Заманчивый лозунг. Но цель, обычно, далеко, а средства — это то, с чем ты имеешь дело каждый день. В любом случае так своим народом не воюют, так воюют иностранным легионом или со своим народом.

После этой святой темы как-то не хочется больше примеров и доказательств несуразности разных источников наших убеждений. И так, наверное, уже видно, что чем тверже наша убежденность в чем-то, тем меньше у нее фактической базы. Каким-то образом сложившаяся когда-то система непроизвольного или намеренного вранья не ставит нас постоянно в смешное положение только потому, что людей, замечающих крошки на своей постели, очень мало. Почти нет. А если и есть, то мы им не дадим крикнуть: «А король-то — голый!» Мы их заклюем. Мы не любим, когда нас тыкают носом. Нас много, и мы чувствуем себя спокойно, когда никто не тревожит наших иллюзий. Кроме нас самих. Если мы захотим. А мы должны этого хотеть, ибо что-то неладно вокруг нас, если, куда ни ткни пальцем, все не так, как мы привыкли думать. Мы должны, мы просто обязаны усомниться во всем, ибо жизнь мелькнет красивой искрой и даже простого интереса ради неплохо было бы знать — там ли мы жили, где себе представляли? Но как это сделать?

Мы уже заметили, что все наши вопросы открывают нам глаза на то, что раньше было скрыто от нас нашими же собственными нагромождениями. Но наши вопросы обращены именно к этим нагромождениям. Мы сначала смотрели на то, что заслоняет от нас мир, а потом сравнивали это с самим миром, и мир открывался перед нами в своем истинном виде. А этот метод нельзя назвать передовым. Нельзя исследовать запах по одному его ощущению, ибо наши ощущения могут обмануть нас или подвести. Следует изучить сам источник запаха, и тогда мы будем знать о запахе достаточно и, даже не ощущая его, не ошибемся — есть он или нет и каков он должен быть? Сколько ни внюхивайся с высокопрофессиональным потягиванием воздуха — это всего лишь встреча со вторичным продуктом. Вопросы надо задавать не запаху, а веществу, его испускающему. Иными словами: гораздо правильнее было бы задать какой-нибудь вопрос не к своим представлениям о мире, а к самому миру. Встать с миром один на один без посредников в лице официально утвержденных мифов.

Если когда-либо это начать делать, то почему не сейчас? Если кто-то должен это сделать, то почему не мы? Если с чего-то начать, то почему не с самого начала? Главное — найти правильный вопрос.