"Осужден пожизненно" - читать интересную книгу автора (Кларк Маркус)

Глава 67 ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖЕЙМСА НОРТА

7 декабря.

Я решил покинуть это место, снова укрыться в глуши и там ждать смерти. Я стараюсь внушить себе, что причиной этого решения являются чудовищные условия жизни каторжан. Я решил уехать, потому что каждый день испытываю ужас и отвращение при виде позорных пыток и мучений. Чувствуя себя бессильным спасти других, хочу пощадить себя. Но в этом дневнике я дал себе слово писать только правду, поэтому и вынужден признаться, что истинная причина другая. Скажу честно: «Я возжелал жену ближнего своего». На бумаге это выглядит весьма неприглядно. Это выглядит отвратительно. В глубине души я стараюсь найти тысячу оправданий для своей страсти. Я уверил себя: «Мой ближний не любит свою жену, и жизнь без любви для нее мука. Ее вынуждают жить взаперти на этом проклятом острове, и она чахнет от одиночества. Она знает, что я понимаю и ценю ее, что я мог бы любить ее так, как она этого достойна, и сделать ее счастливой. Я понимаю, что встретил единственную женщину, способную тронуть мое сердце и удержать меня от грозящей мне погибели, способную сделать из меня, запойного пьяницы, настоящего человека, приносящего пользу другим». Когда я нашептывал себе эти мысли, мне хотелось бросить вызов общественному мнению во имя нашего счастья. И я говорю себе, вернее, это мои желания подсказывают мне: «Разве это грех? Разве это прелюбодеяние? Нет, ибо супружество без любви – худшее из прелюбодеяний. Какие узы связывают мужчину и женщину? Неужели традиционные слова, освященные церковным обрядом, делают этот брак «законным»? Нет, не только это! Ибо брак есть договор о взаимной верности, но во всех договорах нарушение обязательств одной стороной освобождает другую. Стало быть, поведение мужа делает миссис Фрер свободной. Иначе я себе этого не мыслю. Но захочет ли она подвергнуть себя позору бракоразводного процесса? Как знать, способна ли она с ее характером нести бремя бесчестие, которое неизбежно падет на нее? Не преисполнится ли она вдруг отвращения к человеку, который навлек на нее этот позор? А может быть, тот комфорт, которым она окружена, возмещает отсутствие любви? И я продолжаю себя мучить вопросами и ответами, пока не начинаю сходить с ума от сомнений, любви и отчаяния. Конечно, я не прав, конечно, я нарушаю свой пасторский долг, конечно, я иду против веры, вовлекая себя и ее в пучину. Увы, священники такие же люди, как и все, их сердца также открыты страстям. Слава богу, что я до сих пор не поверял свое безумие бумаге. Печальная моя судьба! Ее присутствие – какая это для меня мука! Когда я не вижу ее, она становится для меня воплощением добродетелей, свойственных не только ей, а всем женщинам моей мечты: Елене, Джульетте, Розалинде… Как мы глупеем от наших чувств! Стоит мне только подумать о ней, как мое лицо заливается краской, стоит мне только услышать ее имя, мое сердце замирает, и я бледнею. Любовь! Что такое любовь двух чистых сердец, смутно сознающих, какое райское блаженство сулит им этот безумный бред? Я понимаю, какой яд отравлял чашу Цирцеи: то были сладкие муки запретной любви, подобной моей. Прочь грубый материализм, которому я так долго заставлял себя следовать. Я, который смеялся над страстью, считая ее проявлением прихоти, капризом и распущенностью, я, который воображал, что мой острый ум проник в глубины и мелководье человеческих чувств, я, который подверг анализу собственную душу, глумился над своим стремлением к бессмертию, должен обоготворять бессмысленное могущество веры и признать существование бога, чтобы молиться ему. Теперь я понимаю, почему люди отвергают то холодное и безликое нечто, которое, как учит разум, правит миром, – отвергают потому, что они полюбили. Умереть, исчезнуть, умереть и превратиться в прах, который ветер развеет по земле, умереть и оставить свою любовь покинутой и беззащитной, пока светлая душа, улыбавшаяся нам в ответ, не рассыплется в прах и не уйдет в землю, ее создавшую! Нет! Любить – значит познать вечную жизнь. Господи! Я верую в тебя! Помоги мне! Сжалься надо мной! Я – жалкий грешник, отрекшийся от тебя! Ты видишь, я преклонил колени перед тобой! Сжалься надо мной или пошли мне смерть!

9 декабря.

Я посетил двух осужденных арестантов – Доуза и Бленда – и молился вместе с ними. О боже, дай мне спасти хоть одну душу, которая заступится за меня перед тобой! Дай мне вызволить из ада хотя бы одну живую душу! Я докучаю тебе молитвами. О господи! Снизойди ко мне! Подай мне знак. Ведь ты когда-то давал его людям, которые молились не более неистово, чем я. Так учит Писание, Писание, в которое я верую, да, верую. Подай мне знак, хотя бы самый ничтожный. О господи! И я больше никогда ее не увижу. Я дал себе клятву. Ты видишь мое горе, мои муки и мое отчаяние. Ты знаешь, почему я люблю ее, ты знаешь, как я стремлюсь внушить ей ненависть ко мне. Неужели это не жертва? Я так одинок – одинокий человек, любящий одно-единственное существо на свете. Но что для тебя любовь смертного? Жестокий и неумолимый, ты обитаешь на небесах, созданных для тебя людьми, и ты презираешь людей. Неужто тебе мало всех сожжений святых и невинно убиенных? Неужто ты, бог мести, гнева и отчаяния, не насытился слезами и кровью? Господи, пожалей меня! Ты сжалишься надо мной – потому что ты являлся в образе человека! Ты – святой спаситель, к ногам которого припадала Магдалина! И ты, чистый и святой, ибо страдания твои омыли тебя святостью, обратился к своему жестокому богу, чтобы он спас тебя. В память о том мгновении, когда ты увидел, что господь покинул тебя, – не покидай меня! Господи, сжалься над грешным рабом твоим!

Больше не могу писать. Уста мои будут возносить тебе молитвы. Я буду громко взывать к тебе. Я буду неистово к тебе взывать, чтобы весь мир услышал мои стенания и содрогнулся бы от твоего молчания. О, несправедливый и безжалостный бог!

14 декабря.

Откуда эти кощунственные речи, вырвавшиеся у меня в моем отчаянии? Какое безумие поразило меня, ввергнув мою душу в состояние лихорадочного бреда? Мною овладел дьявол, я стал похож на того безумца из древних времен, который блуждал среди могил, стенал и разрывал на себе одежды. Целую неделю я ничего не сознавал, кроме этой страшной душевной пытки. Хотя я каждодневно выполнял свои пасторские обязанности, но выполнял их словно во сне, как человек, бессознательно повторяющий привычные действия. Люди с удивлением смотрели на меня. Сумасшедший ли я или только на грани безумия? О боже, тебе исповедуюсь в страданиях своих, – сохрани мне разум, не дай мне стать посмешищем для зевак, которые будут либо жалеть меня, либо указывать на меня пальцем! Пощади меня хоть немного в своем милосердии! Сделай так, чтобы кара твоя не настигла меня здесь. Сделай так, чтобы ее память обо мне не была бы омрачена воспоминаниями о моей грубости и жестокости. Пусть лучше она вспоминает обо мне как о неблагодарном негодяе, каким я стараюсь казаться ей, но только не дай ей увидеть меня таким.