Ханну Райяниеми Deus ex homine[1]

Я не был, как это принято у богов, образцом святости и еще одним искупителем человеческих грехов. Я был полнофункциональным, сверхчеловеческим божеством с жидкометаллическим телом, запредельным мозгом, облаками самовоспроизводящегося тумана, выполняющего мои приказы, и рекурсивно обновляемым искусственным интеллектом, подчиненным моей воле. Я мог сделать все, что захочу. Я не Иисус. Я Супермен: вредный Эксцентричный Супермен. Я был чертовски счастлив. Я выжил.

Тишина в Питтенвиме была глубже, чем можно ожидать даже от такой маленькой приморской деревушки графства Файф. На севере, вдали от брандмауэра Эдриена, чума буйствовала вовсю и дома скрывались в тумане дополнительных защитных экранов.

— Ну как, не похоже на Преззагард? — спросил Крейг, когда мы проезжали по главной улице.

Опасения, — прошептал в моей голове симбионт. — Беспокойство.

Я не мог винить Крейга. Я приятель его падчерицы и в первые же ее выходные приехал к ней в дом. Здесь есть о чем тревожиться.

— Не совсем, — ответил я, ощущая в животе неприятное волнение.

— Нищим выбирать не пристало, как говорит моя старуха, — сказал Крейг. — Ну вот, мы и прибыли.

Сью открыла дверь и приветливо обняла меня. Как всегда, я вижу в ней Эйлин, даже в ее коротко остриженных светлых волосах и морщинистом лице.

— Привет, Юкка, — здоровается она. — Рада тебя видеть.

— И я рад, — отвечаю я, удивляясь сам и поражая моего симбионта подлинной искренностью.

— Эйлин звонила, — продолжает Сью. — Она будет здесь с минуты на минуту.

За ее плечом я замечаю глазеющего на меня Малькольма. Я подмигиваю, и он начинает хихикать. Сью вздыхает.

— Малькольм сводит меня с ума, — жалуется она. — Теперь он вообразил, что может управлять летающим ангелом. Удивительно, каким самонадеянным можно быть в шестилетнем возрасте.

— Эйлин до сих пор осталась такой, — говорю я.

— Знаю.

— Она уже здесь! — неожиданно кричит Малькольм. Мы выбегаем на задний двор и наблюдаем за ее спуском.

Ее ангел оказывается очень большим, даже больше, чем я себе представлял по ее живым изорядам. У него прозрачная, словно стеклянная, кожа и угольно-черные крылья. Лицо и корпус вылеплены грубо, словно в незаконченной скульптуре.

А внутри его груди, как насекомое в янтаре, заперта Эйлин, но она улыбается.

Спускаются они медленно. Воздушные струи от мельчайших лопастей в его крыльях срывают лепестки с хризантем Сью. Ангел легко касается травы. Стеклянистая поверхность стекает в сторону, и "Эйлин выходит наружу.

Я впервые вижу Эйлин после того, как она уехала. От ее мягкого скафандра расходится сияние, и она в нем похожа на рыцаря. Черты ее лица стали резче, и еще у нее появился загар. В обзорных изорядах Кыо-сети пишут, что солдаты Божьего Корпуса не только получают неактивное оборудование, но и подвергаются изменению ДНК. Но все равно это моя Эйлин: запачканные светлые волосы, резко очерченные скулы и зеленые глаза, в которых всегда горит вызов; моя Эйлин, мой солнечный свет.

Я способен только стоять и смотреть. Она подмигивает мне, подходит обнять мать, брата и Крейга. А потом шагает ко мне, и я слышу гудение ее комбинезона. Она прикасается губами к моей щеке.

— Юкка, — говорит Эйлин, — скажи на милость, что ты тут делаешь?

— Брейк. Перестаньте целоваться, — вмешивается Малькольм.

Эйлин шутливо пихает его.

— Мы не целуемся, — говорит она. — Мы говорим друг другу «привет». — Она улыбается. — Я слышала^ что ты хотел познакомиться с моим ангелом.

Лицо Малькольма вспыхивает. Но Сью решительно берет Эйлин за руку.

— Сначала надо поесть, — говорит она. — Потом будете играть.

Эйлин смеется.

— Ну вот, теперь я дома! — восклицает она.

Эйлин с удовольствием ест. Она сменила свой скафандр на джинсы и футболку и теперь еще больше похожа на девчонку, которую я помню. Она перехватывает мой взгляд и пожимает под столом руку.

— Не переживай, — говорит она. — Я настоящая. Я ничего не говорю, только отдергиваю руку.

Крейг и Сью обмениваются взглядами, и симбионт советует мне что-нибудь сказать.

— Как я догадываюсь, вы все настроены остаться по эту сторону брандмауэра? — выдавливаю я из себя.

Сью кивает:

— Я не собираюсь никуда уходить. Этот дом построил мой отец, и мы останемся здесь, даже если боги предпочтут уйти. Кроме того, эта компьютерная штука неплохо нас защищает.

— Рыба, — говорю я. Она смеется:

— Я никогда к этому не привыкну. Я знаю, что это имя ей дали те молодые парни, которые ее выстроили, но почему они назвали ее Fish?

Я пожимаю плечами:

— Это глупая шутка, рекурсивный акроним. Fish Is Super Human. Все с большой буквы. На самом деле это нисколько не смешно.

— Пусть так. Ну, по милости Рыбы, мы останемся здесь сколько будет возможно.

— Это хорошо.

«И глупо», — добавляю я про себя.

— Можно сказать, что это шотландская черта, — говорит Крейг. — Упрямство.

— И финская тоже, — замечаю я. — Не думаю, чтобы в ближайшем времени мои родители собрались куда-то переезжать.

— Видишь, я всегда знал, что у нас есть что-то общее, — кивает он, хотя симбионт предупреждает меня о неискренности его улыбки.

— Эй, — возмущается Эйлин, — насколько я помню, ваша дочь не Юкка. А я только что вернулась с войны.

— Ну и как там война? — спрашивает Крейг. Вызов, — предупреждает меня симбионт.

Я чувствую себя не в своей тарелке. Эйлин печально улыбается.

— Грязная, — отвечает она.

— У меня приятель был в Ираке давным-давно, — говорит Крейг. — Вот там было грязно. Сплошная кровь и кишки. Сейчас все делают машины и нерды. И эти машины даже не могут тебя убить. Что это за война?

— Мне не положено об этом говорить, — предупреждает Эйлин.

— Крейг, — вмешивается Сью, — не сейчас.

— Я просто спросил, — возражает Крейг. — У меня были друзья в Инвернессе, и кто-то, пораженный заразой, превратился в гигантский «тетрис». Эйлин была на войне, она знает, что это такое. Мы беспокоились. Я просто хочу знать.

— Если она не хочет об этом говорить, значит, она не хочет, — говорит Сью. — Она только что вернулась домой. Оставь ее в покое.

Я смотрю на Крейга. Симбионт утверждает, что это ошибка, но я приказываю ему заткнуться.

— Она кое в чем права, — говорю я. — Это мерзкая война. Самая отвратительная из всех, которые мы знаем. И ты прав, агенты богочумы не могут никого убить. Но боги могут. Рекурсивно оптимизируемый искусственный интеллект не убивает людей. Это делают киборги-киллеры.

Крейг мрачнеет.

— Итак, — цедит он, — почему же ты не там, раз считаешь, что все так плохо?

Взгляд Малькольма мечется между сестрой и отчимом. Смущение. Слезы.

Я кладу вилку на стол. Еда неожиданно становится безвкусной.

— У меня была чума, — медленно произношу я. — Я дисквалифицирован. Я был одним из нердов.

Эйлин поднимается из-за стола, и ее глаза мечут молнии.

— Как ты смеешь! — кричит она на Крейга. — Ты не представляешь, о чем говоришь. Ни капли! Ты ничего не поймешь из изорядов. Рыба не желает, чтобы вы знали. Все плохо, очень плохо! И ты еще хочешь мне что-то рассказать? Это я могу тебе рассказывать!

— Эйлин, — начинаю я, но она жестом заставляет меня замолчать.

— Да, Инвернесс превратился в гигантский «тетрис». Это сделали нерды и машины. И мы их убили. А ты знаешь, что еще мы видели? Детей. Детей, зараженных чумой. Дети очень жестоки. Они знают, чего хотят: есть, спать и не испытывать никакой боли. И все это предоставляет им богочума. Я видела женщину, которая лишилась рассудка. Она твердила, что потеряла ребенка и не может его найти, хотя все видели, что она беременна. Мой ангел, посмотрев на нее, сказал, что у нее в утробе червоточина, а ребенок в своей маленькой Вселенной. А у нее был такой взгляд… такой взгляд…

У Эйлин прерывается голос. Она выскакивает из комнаты, и в этот момент Малькольм начинает плакать. Я, не думая, иду за нею.

— Я просто спрашивал, — доносится до меня голос Крейга, но я уже захлопываю за собой дверь.

Я нахожу ее на заднем дворе. Эйлин сидит рядом с ангелом, обхватив одной рукой его ногу. Я чувствую укол ревности.

— Эй, — говорю я, — не возражаешь, если я сяду рядом?

— Пройди вперед, там есть свободный клочок травы, — слабо улыбается она. — Я плохо себя вела и всех там перепугала, правда?

— Думаю, да. Малькольм все еще плачет.

— Это… Я не знаю. Просто вырвалось. А потом я решила, что не важно, если и он все услышит. Он играет в свои игры, а там постоянно это происходит, так что мои слова не имеют значения. Я здорово сглупила.

— Я думаю, важно то, что это сказала именно ты, — медленно говорю я. — Вот что имеет значение.

Она вздыхает:

— Ты прав. Я такая скотина. Нельзя было позволять Крейгу доводить меня до такого состояния, но на севере нам пришлось несладко, и слушать его легкомысленные замечания…

— Все в порядке.

— Эй, — усмехается она, — я по тебе скучала. Ты придаешь жизни смысл.

— Я рад, что хоть кто-то так думает.

— Знаешь, — продолжает Эйлин, вытирая лицо, — пойдем погуляем или лучше сходим в паб. Я все еще голодна. И не отказалась бы выпить. Мое первое увольнение, а я все еще трезвая. Сержант Кацуки откажется от меня, если узнает.

— Посмотрим, что мы можем предпринять, — говорю я, и мы отправляемся в гавань.

Не знаю, проявила бы такая девушка, как Эйлин, интерес к парню вроде меня, если бы не тот факт, что я стал богом.

Это случилось два года назад. В университетском кафетерии. Я пытаюсь снова привыкнуть к тусклым краскам реального мира. В одиночестве. А потом три девчонки садятся за соседний столик. Хорошенькие. Веселые.

— Серьезно, — говорит одна, в жакете пастельного цвета и с интерфейсом Рыбы в стиле «хелло, Кити». — Я хочу сделать это с изорядом. Вот, посмотрите. — Девчонки сгрудились вокруг ее напыленного экрана. — Здесь есть сайт под названием «Изоряд совокуплений». Секс с богами. Эта девчонка что-то вроде их фанатки. Везде за ними ездит. Я имею в виду устойчивых, тех, кто не становится нестабильным.

На мгновение воцарилась благоговейная тишина.

— Вот это да! — восклицает вторая девушка. — Я всегда думала, что это просто городская легенда или что-то вроде постановочного порно.

— Как видишь, нет, — говорит третья.

В те дни восхищение нердами было чем-то вроде гриппа — им можно было легко заразиться. Богочума — это подавляющая волю, постоянно самосовершенствующаяся и самовоспроизводящаяся программа. Это джинн, который приходит к тебе и гнездится в окружающих тебя машинах, а потом непререкаемым тоном указывает, что делать, а твоя воля постепенно слабеет. Все это тебя разрушает, но вместе с тем непередаваемо сексуально.

— Нет, серьезно, — снова говорит первая девушка, — нет ничего удивительного, что те, кто составил Рыбу, были именно парнями. Она вся как воплощение пениса. В ней нет никакого упоминания о женской сексуальности. Я хочу сказать, что в ней совсем нет феминистского оттенка. Серьезно…

— Боже мой! — восклицает вторая. — Посмотрите вон на того. Я хочу его… э-э-э… ее… это. Хочу их всех. Нет, правда.

— Не правда, — говорю я.

— Простите? — Она смотрит на меня так, словно наступила на что-то неприятное и хочет поскорее вытереть обувь. — У нас приватный разговор.

— Конечно. Я только хотел сказать, что изоряд — это фальшивка. Я бы на вашем месте не стал морочить себе голову изорядами.

— Ты говоришь, исходя из собственного опыта? Сломал своего дружка о девчонку из изоряда?

Я впервые рад избавиться от помощи своего симбионта: если игнорировать его шепот, ее лицо остается для меня пустой маской. Остальные девчонки нервно смеются.

— Да, — говорю я. — Я один из них.

Они одновременно встают, несколько мгновений смотрят на меня, а потом уходят.

«Маски, — думаю я, глядя им вслед. — Маски».

В следующую секунду мои мысли опять прерываются.

— Извини, — говорит третья девушка. — Мне правда очень, очень жаль. На самом деле мы не подруги, просто учимся на одном курсе. Меня зовут Эйлин.

— Все в порядке, — говорю я. — Я не придал этому значения. Эйлин присаживается на угол стола, и я опять не придаю этому значения.

— На что это похоже? — спрашивает она. У нее очень зеленые глаза. Пытливые, — подсказывает симбионт.

И я просто жажду, чтобы она сказала что-нибудь еще.

— Ты действительно хочешь узнать? — уточняю я.

— Да, — настаивает она.

Я опускаю взгляд на свои руки.

— Я был квакером, — медленно начинаю я. — Квантовым хакером. И когда появился источник Рыбы, я, как и почти всякий чокнутый на нашей планете, попытался с ним поработать. И умудрился составить задание: мой собственный дружелюбно настроенный искусственный интеллект порабощен, а беспредельно надежная и безошибочно целенаправленная система превратит меня из мешка плоти в Нового Бога Джека Кирби и никому не навредит. По крайней мере так было сказано.

— Но ты сделал это, — широко распахнув глаза, вздохнула Эйлин.

— Ну, в те времена Рыба была еще достаточно свободна, чтобы действовать осторожно. Морские звезды появлялись до того, как кто-то бесповоротно погибал. Она выжгла мой интеллект, как информационную раковую опухоль, и запихнула в… — Я изобразил, что оглядываю самого себя. — Вот в это.

— Здорово! — воскликнула Эйлин, сжимая в тонких пальчиках чашку с кофе.

— Да, — кивнул я. — Все так и было.

— И как ты чувствуешь себя сейчас? Тебе было больно? Ты скучаешь по прошлому?

Я засмеялся:

— Я почти совсем ничего не помню. Рыба ампутирует большую часть воспоминаний. И кое-что было разрушено. — Я сглотнул. — Я… Это легкая форма какого-то заболевания. Я не слишком хорошо считываю информацию о людях. — Я снял свою шапочку. — Это довольно уродливо. — Я показал ей симбионта, вживленного в затылок. Как и все устройства Рыбы, он имел форму морской звезды. — Это симбионт. Он изучает для меня людей.

Она легонько прикасается к нему, и я это чувствую. Симбионт способен считывать осязательную информацию с гораздо большим разрешением, чем человеческая кожа, и я ощущаю сложную форму кончиков пальцев Эйлин, скользнувших по его поверхности.

— А мне кажется, это очень красиво, — говорит она. — Как драгоценный камень. Ой, а он теплый! А что еще он делает? Это вроде интерфейса Рыбы в твоей голове?

— Нет. Он все время причесывает мои мозги. Чтобы удостовериться, что тот, кем я был раньше, где-нибудь не притаился. — Я рассмеялся. — Быть отвергнутым Богом никому не хочется.

Эйлин улыбается.

У нее очень приятная улыбка, — сообщает симбионт. И я не уверен, что это не лесть в ответ на ласку.

— Должна признать, все это звучит довольно грустно, — говорит она. — Или ты только девушкам так рассказываешь?

Тем вечером она пригласила меня к себе домой.

В «Контрабандисте Дэне» мы заказываем рыбу с жареной картошкой. Мы с Эйлин здесь единственные посетители, и старик трактирщик приветствует ее по имени. Еда потрясающе вкусная, хотя я нахожу ее слишком жирной, но Эйлин поглощает свою порцию с явным наслаждением и заливает рыбу пинтой пива.

— Хорошо, что ты хоть не потеряла свой аппетит, — говорю я.

— Подготовка в пустыне Гоби учит ценить пищу, — отвечает она и отбрасывает со лба волосы, а у меня от этого жеста замирает сердце. — Мои кожные элементы способны производить фотосинтез. Этого не увидишь ни в каких изорядах. Это ужасно. Ты все время чувствуешь голод, но они не позволяют есть. Хотя при этом постоянно остаешься настороже. Из-за последствий таких упражнений моя моча весь уик-энд будет странного цвета.

— Спасибо, что проинформировала.

— Извини. Солдатские разговоры.

— Ты в самом деле кажешься немного другой.

— А ты нет, — говорит она.

— Я такой и есть. — Я прихлебываю пиво, надеясь, что симбионт позволит мне напиться. — Я и есть другой.

Она вздыхает:

— Спасибо, что пришел. Я рада тебя видеть.

— Все в порядке.

— Нет, в самом деле, это много для меня значит, я…

— Эйлин, прошу тебя. — Я отключаю свой симбионт. И убеждаю себя, что не хочу знать, о чем она думает. Честно. — Ты не должна ничего говорить. — Я опустошаю бокал. — На самом деле я кое о чем задумался. Я долго над этим размышлял. У меня было много времени. Я хотел сказать…

Слова застревают у меня в глотке.

— Продолжай, — говорит Эйлин.

— Тебе незачем этим заниматься — уезжать из дому и сражаться с монстрами, если только… — Я даже сейчас вздрагиваю от этой мысли. — Если только ты не разозлилась на меня до такой степени, что тебе надо убивать этих существ… Вроде меня.

Эйлин вскакивает.

— Нет, дело не в этом, — говорит она. — Совсем не в этом.

— Я хорошо тебя слышу, не стоит так кричать. Она прищуривается.

— Включай свой симбионт и пойдем со мной.

— Куда мы пойдем?

— На пляж, бросать камни.

— Зачем?

— Мне этого хочется.

Мы спускаемся на пляж. Погода солнечная, какой не было уже несколько месяцев. Огромная Рыба парит над горизонтом. Наверное, эта ромбовидная морская звезда, раскинувшаяся почти на милю, влияет и на погоду тоже.

Мы идем к полосе прибоя. Эйлин бежит вперед и прыгает в волнах.

Вокруг нас отличная площадка между двумя пирсами и множество округлых плоских камней. Эйлин поднимает несколько голышей, размахивается и делает пробный бросок. Камень скользит и подпрыгивает на воде.

— Ну, теперь твоя очередь.

Я пробую. Камень летит по высокой дуге, ныряет вниз и исчезает в волне. Не было даже всплеска.

Я смеюсь и оглядываюсь на Эйлин. Ее лицо освещено лучами далекой морской звезды, смешавшимися с солнечным светом. В это мгновение она выглядит совсем как та девчонка, которая пригласила меня провести Рождество со своими родителями.

А потом Эйлин заплакала.

— Прости, — всхлипывает она. — Я собиралась рассказать тебе все до своего приезда. Но не смогла.

Она прильнула ко мне, и волны ластятся к ее ногам.

— Эйлин, прошу тебя, скажи, что случилось. Ты знаешь, я ведь не всегда могу это увидеть.

Она опускается на мокрый песок.

— Помнишь, что я говорила Крейгу про детей?

— Да, конечно.

Эйлин с трудом сглатывает.

— До того как я тебя оставила, — говорит она, — у меня был ребенок.

Сначала я думал, что это просто приятный секс. Я не придавал нашим отношениям особого значения: у меня было немало связей и до, и после того, как я стал богом. Но Эйлин остается. Она готовит завтрак. Она идет вместе со мной утром в кампус, держит меня за руку и смеется над уничтожителями спама, которые гоняются по улице за рекламными пиктограммами, а те кружатся в воздухе, словно разноцветные листья на ветру. К ее дню рождения я выращиваю из своего симбионта интерфейс Рыбы. Он похож на божью коровку, и Эйлин называет его «мистер Жук».

Я становлюсь безрассудным и потому не замечаю, как влюбляюсь.

Зима в Преззагарде проходит быстро. Мы вместе подыскиваем квартирку в вертикальной деревушке Стека, и я плачу за нее доходами от нескольких компьютерных работ.

А потом, однажды утром, ее постель оказывается пустой, и только мистер Жук сидит на подушке. Из ванной комнаты исчезают ее туалетные принадлежности. Я звоню ее друзьям, запускаю программных агентов в местную поисковую сеть. Ее никто не видел. Две ночи я провожу, воображая себе различные кошмары. Может, у нее есть любовник? Я что-то сделал не так? Симбионт нельзя считать непогрешимым, и временами меня охватывает страх, что я нечаянно сказал что-то ужасное.

Она приходит утром третьего дня. Я открываю дверь, и она стоит на пороге, бледная и расстроенная.

— Где ты была? — спрашиваю я.

Она выглядит такой несчастной, что мне хочется ее обнять, но Эйлин отталкивает меня.

Ненависть, — подсказывает симбионт. — Ненависть.

— Прости, — говорит она, а по щекам бегут слезы. — Я пришла, только чтобы забрать свои вещи. Я должна уйти.

Я пытаюсь что-то сказать: что я ничего не понимаю, что мы сможем справиться с этим вместе, и если это моя ошибка, то я ее исправлю. Я готов просить. Я готов умолять. Но ненависть окружает ее обжигающей аурой и заставляет меня замолчать. Я только стою и смотрю, как посланцы Рыбы уносят с собой ее жизнь.

— He проси меня ничего объяснять, — говорит она от двери. — Присмотри за мистером Жуком.

Она уходит, и я пытаюсь вырвать симбионт из своего черепа. Я хочу, чтобы черный червь, сидящий в моем разуме, вышел наружу и снова овладел мной, чтобы сделал меня богом, недоступным боли, любви и ненависти, умеющим летать. На некоторое время все вокруг затягивает плотный туман. Кажется, я пытался открыть окно и совершить прыжок на три сотни метров вниз, но Рыба в стенах и стекле мне этого не позволяет: мы создали жестокий мир, заботливо-жестокий, который не позволит нанести себе вред.

В какой-то момент симбионт погружает меня в сон. Когда я просыпаюсь и начинаю крушить мебель, он делает это снова. А потом опять и опять, пока не просыпается что-то вроде рефлекса Павлова.

Позже я провожу целые ночи, изучая образы в памяти мистера Жука: я пытаюсь при помощи симбионта выяснить эмоциональные особенности нашей совместной жизни. Но там нет ничего, что подсказало бы решение, ничего, на чем можно было бы остановиться. Или я все делаю неправильно.

— Все это уже было, — твержу я себе. — Я прикоснулся к небесам и упал. Ничего нового.

И я становлюсь лунатиком. Получаю степень. Работаю. Пишу сценарии для Рыбы. Забываю. Убеждаю себя, что я выше этого.

А потом раздается звонок Эйлин, и я запрыгиваю в первый же поезд, направляющийся на север.

Я слушаю стук ее сердца и пытаюсь осознать ее слова. Они кувыркаются в моих мыслях, и я никак не могу их поймать.

— Эйлин. Господи, Эйлин.

Бог, скрывающийся в моем мозгу, в заблокированных участках, в моих батареях, в ДНК…

Внезапно появляется желание его вырвать.

— Сначала я не поняла, что происходит, — каким-то тусклым голосом говорит Эйлин. — Я чувствовала себя странно. Я просто хотела побыть одна, где-нибудь высоко и далеко. Тогда я забралась в одну из пустых квартир на вершине Стека — в одну из тех, что вырастили совсем недавно. Я собиралась остаться там на ночь и подумать. А потом вдруг захотела есть. То есть я стала очень и очень голодной. Я поглощала неимоверные количества всяких вкусностей. Тогда у меня начал расти живот.

Во владениях Рыбы контрацепция подразумевается как само собой разумеющееся до тех пор, пока кто-то действительно не захочет завести ребенка. Но сразу после Рождества у нас была одна ночь в Питтенвиме, вдали от брандмауэра, где, в отличие от Преззагарда, споры Рыбы не так густо наполняют воздух. И я почти вижу, как это случилось, как божье семя из моего мозга взламывает защиту, создает крошечное молекулярное устройство, содержащее ДНК, но гораздо меньшее, чем сперматозоид, и внедряется в Эйлин.

— Я почти ничего особенного не ощутила. Не было никакой боли. Я легла, воды отошли, и оно просто выскочило наружу. Это было самое красивое на свете существо, — с улыбкой сказала она. — У него твои глаза и такие крохотные пальчики. И на каждом идеальный ноготок. Оно посмотрело на меня и улыбнулось. А потом помахало мне ручкой. Словно… словно решило, что больше во мне не нуждается. Внезапно стены расступились, и оно вылетело. Мое дитя. Улетело.

Чтобы оградить божье семя, я использовал в качестве идентификационного механизма свою ДНК. Я даже не подумал, что в барьере может появиться брешь. Но оно завладело моей волей. Перестроилось. А после этого могло модифицировать себя как угодно. Даже вырастить крылья, если бы возникло желание.

Я крепко обнял Эйлин. Мы оба промокли и дрожали, но я не обращал внимания.

— Прости. Той ночью я хотела тебе сказать, — говорит она. — А потом снова увидела, как оно смотрит на меня. В твоих глазах. Я должна была уйти.

— И ты вступила в Корпус. Она вздыхает:

— Да. Это помогло. Надо было сделать что-то полезное.

— Ты была мне нужна, — говорю я.

— Я знаю. Прости. Ярость сжимает мне горло.

— Ну и как, сработало? Вы там убивали супермладенцев и их темных повелителей? Это принесло тебе счастье?

Она отшатывается от меня:

— Теперь ты говоришь, как Крейг.

— А что мне остается делать? Мне очень жаль, что так вышло с ребенком. Но это не твоя вина. И не моя.

— Но ведь это ты… — Она быстро прикрывает рот ладонью. — Извини, я не хотела этого говорить. Я не хотела.

— Возвращайся в свое уединение и оставь меня одного. Я бегу вдоль кромки воды, хотя и не знаю куда.

На берегу меня поджидает ангел.

— Привет, Юкка, — говорит он. — Я рад, что мы снова встретились.

Его голос, как и всегда, звучит приятно и бисексуально. В моих мозгах что-то щелкает. Это голос Рыбы.

— Привет.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Вряд ли. Вот разве что ты откажешься от нее. Заставишь ее подумать.

— Я не могу влиять на ее решения, — говорит ангел. — Этим я не занимаюсь. Я только даю ей или тебе все, что вы захотите или могли бы захотеть, если бы были посообразительнее. Такова моя высшая цель. И это тебе известно.

— Самоуверенный болван! Неужели она должна подчиняться коллективной воле человечества и сражаться с монстрами? И, возможно, погибнуть на этой войне? Так, по-твоему, должен формироваться ее характер?

Ангел ничего не отвечает, но меня уже понесло.

— Я даже не уверен, что таково решение самой Эйлин. Это… Эта вещь у меня в голове — твоих рук дело. Ты мог позволить ускользнуть божьему семени, только чтобы ударить Эйлин побольнее, чтобы заставить ее записаться в этот эскадрон камикадзе. И ты наверняка знал, что я приеду сюда и начну на тебя кричать, но не смогу ее остановить. Как по-твоему?

Ангел на миг задумывается.

— Если бы у меня была возможность, этот мир уже был бы идеальным. — Он склоняет набок свою стеклянную голову. — Но, возможно, есть кто-то еще, кто захотел видеть тебя здесь.

— Не пытайся играть со мной в головоломки!

Гнев извергается из меня бурным потоком. Я начинаю колотить ангела по груди кулаками. Его кожа поддается и прогибается, как поверхность мыльного пузыря.

— Юкка!

Голос доносится откуда-то издалека.

— Юкка, остановись! — кричит Эйлин. — Перестань, идиот! Она с неожиданной силой оттаскивает меня э сторону.

— Посмотри на меня! Это была не Рыба. Это не ты. И это не младенец. Это я. Я хотела этого. Почему ты мне не позволил?

Я смотрю на нее затуманенным взором:

— Потому что я не мог пойти с тобой.

— Ты глупый мальчишка, — говорит она, и теперь она меня поддерживает, а я плачу. Плачу впервые с тех пор, как перестал быть богом. — Глупый, глупый мальчишка.

Через некоторое время слезы иссякают. Мы сидим на камне и смотрим на закат. Я чувствую себя легким и опустошенным.

— Может, было бы легче, если бы ты не позвонила, — говорю я со вздохом.

У Эйлин расширяются глаза.

— Что ты имеешь в виду? Я никогда этого не делала. Я считала, что это Крейг. Это на него похоже. Чтобы не дать мне вернуться обратно.

А потом мы видим младенца.

Он безволосый, голенький и розовый, и тонкая ниточка пуповины свисает с его животика. У него зеленые глаза Эйлин, но мой взгляд. Он плывет по воздуху, и чудесные крошечные ножки почти касаются воды.

Младенец смотрит на нас и смеется. Его голос звучит переливами серебряных колокольчиков. А во рту полно жемчужно-белых зубов.

— Сиди очень тихо, — говорит Эйлин.

Ангел направляется к младенцу. Его руки ощетиниваются пучками лезвий. Из груди появляется дуло стеклянной пушки. Крошечные шарики света, полные энергии квантовые заряды устремляются навстречу младенцу.

Ребенок снова смеется. Он вытягивает перед собой крошечные ручки и сжимает кулачки. Воздух — возможно, и пространство, и время тоже — начинает колебаться и скручиваться. А затем ангел исчезает, и наш ребенок держит в руках стеклянный шарик, словно снежок.

Эйлин хватает меня за руку.

— Не беспокойся, — шепчет она. — Большая небесная Рыба должна была это видеть. Она что-нибудь сделает. Сиди спокойно.

— Плохой мальчик, — медленно произношу я. — Ты сломал маминого ангела.

Младенец хмурится. И за сморщенным розовым лобиком я вижу вспышки космического гнева.

— Юкка… — шепчет Эйлин, но я ее перебиваю:

— Ты знаешь только, как убивать богов. А я знаю, как с ними разговаривать.

Я смотрю на своего сына — об этом мне говорит крошечная морщинка между его ног — и делаю шаг вперед. Я помню, что чувствуешь, когда в твоих руках вся мощь мира. Вместе с ней возникает стремление сделать мир совершенным.

— Я знаю, почему ты нас сюда позвал, — говорю я. — Ты хочешь, чтобы мы были вместе, не так ли? Твои мамочка и папочка.

Я опускаюсь на одно колено и смотрю своему сыну в глаза. Я стою в воде, и так близко к нему, что ощущаю тепло его кожи.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Я это пережил. Ты мог взять нас по отдельности. Мог перестроить наши мозги. Ты мог заставить нас захотеть быть вместе и быть с тобой. — Я делаю паузу и указательным пальцем прикасаюсь к его носу. — Но это не сработало. Это не было бы совершенством. — Я вздыхаю. — Поверь, я это знаю. Я пытался сделать это с собой. Но ты — совершенно новое создание, ты можешь сделать лучше.

Я достаю из кармана мистера Жука и протягиваю сыну. Он хватает его и тянет в рот. Я делаю глубокий вдох, но ребенок не кусает его.

— Поговори с этим жуком, — советую я. — Он расскажет тебе, кто мы такие. А потом возвращайся.

Младенец закрывает глаза. Потом он хихикает, не выпуская изо рта мистера Жука. И он трогает мой нос крошечным пальчиком.

Я слышу крик Эйлин. В мозгу брыкается огненная лошадь, потом гремит гром.

Меня будит что-то мокрое на лице. Я открываю глаза и вижу лицо Эйлин на фоне потемневшего неба. Идет дождь.

— Ты в порядке? — со слезами в голосе спрашивает она и поддерживает мне голову. — Маленький негодяй!

Неожиданно ее глаза открываются во всю ширь, а в моей голове наступает тишина и согласие. Я вижу в ее взгляде изумление.

Эйлин вытаскивает из-под моей головы руки. На ее ладони лежит мой симбионт. Я беру его, верчу в пальцах. Потом широко размахиваюсь и швыряю его в море. Он трижды подскакивает на поверхности и исчезает.

— Интересно, откуда он его берет.