"Дойдем до неба" - читать интересную книгу автора (Абакумов Игорь)Глава V Это только кажется, что здесь нет никакой жизни. Если есть солнце, есть воздух и есть вода, то есть и жизнь. Пища. Крыса это знала. И даже была довольна тем, что местность выглядела безжизненной – конкурентов меньше. А радиация… Ну, что радиация? Крыса никогда ее не видела, а, следовательно, и не опасалась. Оплавленная базальтовая крошка, обильно разбавленная пепельно-серой пылью, стекала из-под семенящих ног удивленными ручейками по крутому откосу к центру огромного кратера. Где-то там, внизу крыса чуяла теплую пульсирующую жизнь, рвущуюся наружу, к воздуху. Охотница резко остановилась и замерла в напряженной позе. Через землю ей передалась слабая вибрация, и в нескольких метрах впереди грунт неожиданно просел, образовав небольшую воронку. Спустя мгновение по краям этой воронки зашарили выросшие из земли руки, покрытые пропитанной кровью пылью. Крыса вздрогнула, встретившись взглядом с красным глазом поднявшейся над поверхностью окровавленной головы. Игра "в гляделки" между животным и выползающим на поверхность существом длилась несколько долгих секунд и закончилась поражением крысы. Она взвизгнула, суетливо подскочила и, развернувшись в воздухе, пустилась наутек вверх по откосу. Кусок еды оказался ей не по зубам. Выбравшись из ямы, человек медленно побрел вслед за крысой. Крупный грызун был, по-видимому, единственным существом в этом мертвом мире, способным удивиться странному виду человека. Если, конечно, крыса умела удивляться. У человека не было кожи. С трудом переставляя ноги, он упорно шел к краю кратера, оставляя за собой мокрые красные следы. Стекающая с обнаженных мышц кровь постепенно смывала с тела человека пепельную пыль, прилипшие мелкие камушки и застывала тонкой, медленно тускнеющей и огрубевающей пленкой. Выбравшись на ровную поверхность, он остановился, разлепил второй глаз, бывший до этого закрытым коркой запекшейся крови, и оглянулся. – Так вот, где вы прятались, – пробормотал человек, обозрев остатки авиабазы. – Неплохо. Молодцы… Он улегся прямо в пыль, даже не позаботившись о расчистке ложа от мелких камней, и застыл. Если бы крыса не отступила столь стремительно, она могла бы попытаться удивиться еще раз. Лежащий на мертвой земле человек буквально на глазах начал обрастать поначалу розовой и полупрозрачной, но быстро принимающей естественный цвет и текстуру кожей. За этим необычным процессом наблюдало только висящее в небе солнце. Неожиданно человек резко сел и уставился неподвижным взглядом в какую-то точку на горизонте. – Да, хозяин, – проговорил он в пустоту. – Восемь, тридцать шесть, одиннадцатое мая. Человек сосредоточенно слушал окружающую мертвую тишину. – Нет. Небольшая поломка. Восстанавливаюсь. В его руке появился, казалось, прямо из воздуха белоснежный платок, которым человек протер абсолютно лысый череп. – Думаю, мне не придется долго его искать. Предполагаю, что он уже в Ленинграде. Да, – он посмотрел на солнце, – к моменту вероятной встречи я успею. Человек встал и закрыл глаза. Слабый порыв ветра пошевелил на его голове появившиеся короткие волосы, окружившие высокий лоб, плавно переходящий в лысину. – Хорошо… Хорошо, хозяин. Голый человек скептически осмотрел себя от груди до ступней, ухмыльнулся и размазанной тенью шагнул в возникший из ниоткуда радужный вихрь. Поднятая вихрем пыль осела уже в пустом мире. Вячеслав чуть задержался у двери кабинета и взглянул на часы. До времени, назначенного студенту, оставалось еще полчаса. Долгих полчаса. Он уже решил, что эта встреча с Сергеем будет последней. Не вообще, а последней по такому поводу. Коли уж человек вплотную подобрался к работе над диссертацией, то пора бы уже снять детсадовские штанишки. И подойти к столь важному в жизни мероприятию со всей возможной серьезностью. Все эти потуги с виртуальной реальностью, нейро-программированием и прочей ерундой хороши только как учебные упражнения. Задачка для третьего класса, но никак не для выпускного экзамена. И если студент этого не понимает, то так ему и быть студентом вечным. Тут уж Вячеслав Соломонович помочь ему не в силах. Слава, чуть поморщившись, слегка потер живот. Некстати разболелся желудок, усталость зовет домой, еще полчаса ожидания – все это вместе было далеко не в пользу студента. Кротков резко открыл возмущенно заскрипевшую дверь. Тихонько притворил ее и открыл снова, уже медленно. Скрип не понравился, Слава сокрушенно качнул головой и выглянул в коридор. – Что ж домой-то не идете, Вячеслав Соломоныч? Кротков оглянулся на голос. Пожилая уборщица застыла с тряпкой в руках возле окна и вопросительно смотрела на Славу поверх старых очков с обмотанной пластырем дужкой. – Студента одного жду, Нин-Ванна, – Вячеслав снова потер рукой солнечное сплетение и оглядел чисто вымытый пол коридора. – А вы-то чего домой не идете? Окна, вроде бы, мыли недавно… – Та воробьи, Вячеслав Соломоныч, – уборщица вернулась к прерванному занятию по остервенелому надраиванию подоконника. – Чи сами залетели, чи приволок кто из студиков… Все загадили, паразиты… Слава улыбнулся ворчанию уборщицы и тут же поморщился от очередного болезненного спазма. – Нин-Ванна, у вас от желудка ничего нету? Нина Ивановна с удовольствием бросила тряпку в ведро, развернулась всем корпусом и вытерла руки о халат. – Съели чего не то, Вячеслав Соломоныч? – Слава неопределенно кивнул. – Это да, это сейчас продукты такие. Не то, что раньше. Вот помню… Ах, ну да. Уборщица принялась суетливо рыться в оттопыренных карманах халата. – А но-шпа у меня есть. Самые… Да где ж они?… А! Вот, – Нина Ивановна выудила, наконец, из кармана пластиковый флакончик. – Я их завсегда от мигрени пью. И от желудка тоже. Оченно помогают. Она высыпала Славе на ладонь несколько маленьких желтых таблеток. – Выпейте. Штучки четыре-пять. Как рукой снимет. Вячеслав с сомнением посмотрел на таблетки и пожал плечами. – Спасибо, Нин-Ванна. – Выпей, выпей, – уборщица уже снова схватила тряпку и с яростью набросилась на подоконник. Кротков вернулся в кабинет и сел за стол. Бросил взгляд на часы, несколько секунд задумчиво посмотрел на таблетки и закинул их в рот. Проглотил, не запивая. – Николаич, глянь-ка. Кто бы это мог быть? – капитан, помощник дежурного руководителя полетов, стоя у громадного, наклоненного вниз стекла "вышки", не донес до рта заменяющий ему завтрак бутерброд и указал вниз. Николаич помассировал отяжелевшие веки, потер затекшее под прижатым портупеей подполковничьим погоном плечо и тяжело поднялся, опершись на пульт. – Что там еще?… – Шишка какая-то… – капитан суетливо завернул остатки бутерброда в кусок промасленной бумаги и засунул сверток в полевую сумку. – Ой, чую, не к добру… Прямо под аквариумом вышки, скрипя тормозами, разворачивался кортеж из двух военных вездеходов, втиснувших между собой удлиненный бронированный ЗиМ-56. Следом подтягивался тяжелый бронетранспортер, а от штаба на всех парах неслись джипы с флажками комдива и начштаба дивизии. Разглядев на погонах вышедшего из представительского седана человека полковничьи погоны с фиолетовыми просветами, Николаич подпрыгнул и заозирался в поисках фуражки. – Ах, ты ж… Все по местам! – он нашел, наконец, фуражку и одернул форму. – МГБ пожаловали… Всем тянуться в струнку и молчать! Дежурная смена среагировала молниеносно, убрав все неположенное и заняв штатные места. Николаич облюбовал позицию напротив входной двери. – Блин, знать бы еще, кто и в чем прокололся… Ввалившийся в "аквариум" грузный полковник предупреждающе поднял руку, остановив готовый сорваться с губ Николаича доклад. Следом за полковником просочилась его свита, мгновенно сдвинув цветовую гамму помещения в фиолетовую часть спектра. – Так, подполковник. Первое – боевая тревога по базе. Второе – дежурное звено в готовность один. Третье – комдива и начштаба сюда. Выполнять! – Но… – Николаич, мягко говоря, пребывал в недоумении. – Выполнять!!! – рявкнул полковник. Николаич автоматически бросил к фуражке правую ладонь и уже почти выдохнул "есть!", когда в дверь ввалился комдив. Двухметровый генерал-майор в один шаг оказался за спиной МГБ-шника, наклонился над его ухом и почти нежно вопросил: – И хто такой? Не дрогнув ни единой жилкой, не оборачиваясь, полковник протянул через плечо сложенный вчетверо лист бумаги и продолжил, глядя по-прежнему в лицо Николаичу. – В сторону базы движется вражеский космический аппарат. Задача – перехватить и посадить. В случае невозможности – уничтожить. Начдив уже пробежал глазами полученную бумагу и, чуть дернув плечом, кивнул Николаичу. – Выполняйте… – Меня преподаватель ждет, – Сергей уперся в неподвижную "вертушку" и помахал пропуском. – Кротков. На "автоматике". Охранник поднял на Сергея тяжелый взгляд, тут же отвел глаза и отрицательно помотал головой. – Нет. – Как это – нет? – студент толкнул рукой оставшуюся заблокированной металлическую рамку. – Мы договаривались. На полдевятого. Охранник устало вздохнул и приподнял колокольчик настольной лампы, направив луч света на Сергея. – Вячеслава Соломоновича здесь нет. "Скорая" увезла. – Как? – у Сергея подкосились ноги. – Как, как… На колесах и с красным крестиком. Похоже, с сердцем плохо стало. Уборщица прибежала, – охранник вытянул шею и кивнул в сторону входной двери. – Да вон она, у нее спроси. Нина Ивановна, сокрушенно качая головой и что-то бормоча, выходила на улицу. Сергей догнал ее уже во дворе. – Нин-Ванна, Нин-Ванна! – он придержал ее за локоть. – Что случилось? Что с Вячеславом Соломонычем? Женщина рассеянно скользнула по студенту взглядом. – Вот ведь оно как… Он мне говорит – желудок болит, желудок. А я ему но-шпу даю. А но-шпа-т от головы… Ну, от желудка там всяко… – От головы? – Сергей удивился – … А оно ж, сердечко оказалось… От сердечка не но-шпу надо. Нитроглицеринчику б, да кто ж знал?… А я ему – но-шпу… Уборщица автоматически порылась в сумке и достала матово-белый флакончик. Непонимающе покрутила его в ладони и сунула Сергею в руки. – Вот. Но-шпа. Но это ж не от сердца… Сергей поднял руку с флаконом и чуть повернулся, чтобы этикетка попала в луч от уличного фонаря. – Я ему говорю – штучки четыре выпей, желудок и пройдет. А он и взял… А потом слышу – упало будто что-то. Я забегаю, а он на полу лежит, сердешный. А я… – Нин-Ванна! – Сергей перебил причитающую женщину. – Нин-Ванна, это не но-шпа. Вы точно это ему дали? – Сережка! – Ирина захлопнула входную дверь и сбросила туфли. Сынуля, конечно же, спал. Как всегда, когда она возвращалась с дежурства. И всегда Ира считала необходимым его разбудить. – Сере-о-ожка! – она повесила на вешалку плащ. – У? Ирина обернулась. Сергей стоял в дверях комнаты. Одетый, растрепанный и со слегка воспаленными глазами. – Вот те раз. Ты чего, не ложился сегодня? – Ира подмигнула сыну. – Или гулял всю ночь? Сергей угрюмо вздохнул, молча развернулся и удалился в свою комнату. – Сергей Анатольевич Косенко! – Ирина шутливо притопнула ногой. – Должна отметить, что вы дурно воспитаны. Расслышав еще один вздох и скрип кресла, она пожала плечами и отправилась на кухню. Завтрак готовить. В обычные дни Ирина не завтракала и даже ничего по утрам не готовила. Сын привык к такому положению вещей еще в детстве и безропотно глотал собственноручно изготовленные бутерброды. Исключением были дни после дежурств. То ли организм требовал заглушить запахи клиники чем-то более аппетитным, то ли воспринимал утро после бессонной ночи как вечер – точно Ирина не знала. Но эти дни она начинала у плиты. А вкусные запахи, как известно – наилучший манок для мужских особей. – Ага, невоспитанное чудовище, кушать-то хочется? – Ирина поставила перед усевшимся на табуретку сыном тарелку с парящим омлетом. – Укропчиком посыпь. Разлив по стаканам сок, Ира пристроилась напротив Сергея. – Что-то случилось, Сережка? Сын вяло поковырялся в тарелке, сделал маленький глоток сока и задумчиво покрутил на столе стакан. – Мам, а что такое дигоксин? От чего он? – Дигоксин? Сердечный препарат, применяется при… – Сердечный? – Сергей удивился. – Да. При тахикардии применяется. Это, когда пульс слишком частый. Почему спрашиваешь? – Ирина вопросительно посмотрела на сына, отправив в рот кусочек омлета. – Странно… – вопросы матери сын по старой привычке пропускал мимо ушей. – Таблетки от сердца выпил, а "скорая" увезла с сердечным приступом… – Да о чем ты? Можешь нормально рассказать или нет? Сергей запустил пятерню в свою шевелюру и слегка подергал чуб. – Вячеслав Соломоныч. Помнишь, я говорил тебе, что хочу под его руководством магистерскую писать? Вчера пошел к нему на встречу, а его "скорая" увезла… – Он что, сердечник? – Ирина отложила вилку. – Да нет, вроде… – Зачем же он дигоксин пил? Ничего не поняла – давай сначала. Сергей отодвинул тарелку и отхлебнул сока. – Я ж говорю – прихожу на встречу. Охрана не пускает. Что такое? Говорят – нет Вячеслав Соломоныча, "скорая" увезла. Чего – не знаю, говорит. Вон, уборщица знает. Я – к Нин-Ванне: что такое? Спрашиваю. Она говорит, живот у него заболел… – Ну, это не факт… – Ирина снова взяла вилку. – Живот, значит, говорит. Но-шпу дала ему, говорит. И флакон мне показывает. Я читаю – написано "дигоксин"… – У-у… Стоп, сын. Понятно. Таблетки похожие, – Ирина вернулась к завтраку. Сергей поерзал на табурете и, не дождавшись продолжения, почти взвыл: – Ну-у-у??? – Что "ну"? – Ира фальшиво-непонимающе похлопала ресницами. Сергей тихонько зарычал. – Почему приступ-то сердечный? – А, вот ты о чем, – Ирина отправила в рот очередной кусочек завтрака. – Объясняю. Для человека со здоровым сердцем механизм примерно такой: дигоксин вызывает нарушение ритма сердца… Сколько он таблеток выпил? – Штуки четыре, кажется… – О, да, это – еще та доза. Дальше – нарушение кровообращения головного мозга, и – привет. Сын опять поерзал на табуретке и нетерпеливо порычал. – Ну, не совсем привет. Потеря сознания. Если запустить – может быть кома. Скорая быстро приехала? Сергей задумчиво почесал затылок. – Минут через двадцать, кажется… – Это нормально, – Ирина допила свой сок. – Передоз дигоксина можно определить по ЭКГ и вывести внутривенным введением унитиола. Если это было сделано вовремя, то скоро выпишут… Куда положили, кстати? Сергей пожал плечами. – Ладно, узнаю по своим каналам, – Ира встала и убрала свою посуду в мойку. – Фамилию мне его только скажи. И, давай, доедай скорее. Я спать пойду, и чтоб посудой мне тут греметь не смел. Она чмокнула сидящего сына в затылок и направилась в ванную комнату. Она никогда не пользовалась транспортом. Ей доставляло удовольствие с работы до дома гулять пешком. Благо недалеко. Институт на академика Павлова, дом на Гатчинской. Стучи себе каблучками по Петроградской и ни о чем не думай. Правда, "не думай" – это из области неосуществимых мечтаний. Не думать у Ирины не получалось. С Сережкиным преподавателем все оказалось, к сожалению, хуже, чем она расписала сыну изначально. "Скорая" за ним приехала обычная, не кардиологическая. Пока привезли в больницу, пока сделали электрокардиограмму, разобрались да ввели унитиол, он уже успел провалиться. Сердечная деятельность и кровообращение восстановились, а вот сознание так и не вернулось. Ира вздохнула, сворачивая на набережную реки Карповки. С другой стороны, теперь у нее появилась возможность посмотреть на человека, которого чуть ли не боготворил ее сын. До сих пор она о нем только слышала. Вячеслав Соломоныч то, Вячеслав Соломоныч се… Не сказать, правда, что коматозники, опутанные проводами и трубками, выглядят очень уж привлекательно, но что-то в этом человеке было. Что-то притягательное. Во вторник Ирине удалось перевести Кроткова в клинику своего института. Немалую роль сыграли соответствие состояния больного теме ее диссертации и отсутствие у Вячеслава близких родственников. Теперь он лежал в одной из подконтрольных Ире палат и находился полностью в ее распоряжении. Сегодня – второй день, как Ирина занималась лечением Кроткова, и шестой день комы. Положительной динамики пока не наблюдается, но срок еще не такой уж и большой. До появления пролежней и отеков еще есть достаточно времени. Есть время, есть надежда. Есть способы и методы. Методы, методы… Вчера даже Сережка захотел подключиться к процессу. Как услышал о роли эмоций в мозговой деятельности, тут же загорелся. Предлагает подключить Кроткова к одной из его самодельных программ. "Естествоиспытатель…" – Ира улыбнулась. А почему нет, собственно? Чем не способ? И разрешения у родственников на применение несертифицированного метода добиваться не надо. А если получится, то и собственная диссертация обретет более четкие формы… "Эту мысль стоит подумать", – Ирина шагнула в подъезд. Сергей стянул с головы виртуальный шлем и переключил изображение на монитор. Взяв в руки несколько фотографий, он несколько секунд придирчиво сравнивал их с трехмерной человеческой фигурой на экране. – Ну… Похож, в общем-то… – Сергей отодвинулся от стола вместе с креслом, наклонил голову вправо-влево, не отрывая взгляда от монитора, и удовлетворенно крякнул. – Пойдеть… В прихожей хлопнула входная дверь. – Сере-о-ожка! – двойной стук сброшенных туфель и шарканье надеваемых тапочек. – Ты, часом, ужин не приготовил? – Ага, мамуль, – Сергей встал и, бросив последний взгляд на экран, направился к двери. – Котлеты в духовке, картошка начищена. – Ой! – Ирина столкнулась с сыном в дверях комнаты. – Что значит, начищена? Сварить уже сил не хватает? – Ну, мамуль… Ира с улыбкой потрепала Сергея по голове. – Ладно… Поставь быстренько на плиту, я переоденусь пока, – она прошла в свою комнату. – Да! И молока подогрей, пюре сделаю. Подвязывая пояс халата, Ирина вошла на кухню и обвела ее взглядом полководца, обозревающего поле предстоящей битвы. На плите вовсю кипела кастрюля с картошкой, и томился ковшик с молоком. Сергей уже расставил столовые приборы, порезал хлеб и теперь крошил зелень. – Сейчас все будет, – не отрываясь от своего занятия, доложил он. – Сей же час. – Хозяин… – улыбнулась Ира и, стащив с разделочной доски кусочек огурца, села за стол. Несколько секунд она, подперев подбородок, смотрела на сына со счастливой улыбкой: – И воспитанны-ы-ый… Ирина сладко потянулась, сбросив блаженное оцепенение. – А кого это ты там нарисовал? – она махнула рукой в сторону комнаты с компьютером. – Что-то личность какая-то знакомая… Сергей чуть обернулся от стола. – А… Это… Это Катькин бывший, – он приоткрыл крышку кастрюли и ткнул туда вилкой. – Мент. Ты могла видеть его. Он тут, в нашем райотделе служит. Ира не очень-то понимала увлечение сына этой Катериной, живущей в одном из соседних домов, но старалась не вмешиваться и соблюдать нейтралитет. Девушка была на пару лет старше Сергея и, хотя и казалась вполне воспитанной и приличной, в роли невестки не представлялась совершенно. К тому же, успела побывать замужем и развестись. Впрочем, это могло быть всего лишь банальной материнской ревностью… – Будет у меня одним из виртуальных персонажей в программе… Ирина потянулась было к холодильнику за соком, но при последних словах сына встрепенулась. – О! Кстати, о программах. Я тут подумала над твоими предложениями. Пожалуй, можно и попробовать. Я о преподавателе твоем. Во всяком случае, хуже от этого не будет. А если сотворенные твоими программами эмоции расшевелят, хоть немножко, его мозг, то будет только лучше. Так что, готовь… Сергей подскочил к матери и порывисто поцеловал ее в щеку. – Я тебя тоже люблю, – улыбнулась Ира. – И буду любить еще больше, если ты сольешь, наконец, картошку. Поужинал Сергей очень быстро, и метеором понесся к компьютеру. – Ладно уж, посуду я сама помою, – донеслось ему вслед беззлобное ворчание. Но сын уже был далеко и от матери, и от кухни, и, вообще, от этого мира. В черноте виртуального пространства висел, слегка покачиваясь, полураскрытый свиток текущего меню под заголовком "Юнит Координатор". Сергей протянул руку, одетую в перчатку с датчиками, и прикоснулся к строчке "разговор". Парящая в темноте фигура с раскинутыми в стороны руками дернулась, опустила руки и повела головой из стороны в сторону. Взгляд виртуального персонажа выжидательно остановился на переносице Сергея. – Ну, здравствуй, Координатор. – Здравствуй, Хозяин, – человек осмотрел себя с ног до груди. – Мне, наверно, надо одеться? – Пожалуй, – Сергей усмехнулся. – Форма старшины милиции устроит? Сергей потер воспаленные глаза, хлопнул себя ладонями по щекам и опустил забрало виртуального шлема. Все обозримое нематериальное пространство было заполнено огромным разветвленным меню администратора. Он вслепую обогнул стол и прилег на кушетку. Пальцы привычными молниеносными движениями выбрали нужные пункты. "Связь" – "Координатор" – "Разговор" – "Голос". – Координатор? – Сергей чуть сдвинул шлем, поправив микрофон и наушники. – Текущая точка? Ответ прилетел спустя полсекунды. – Да, хозяин. Восемь, тридцать шесть, одиннадцатое мая. – Удалось максимально блокировать юзера? – Нет, – по ту сторону мира послышались нотки задумчивости. – Небольшая поломка. Восстанавливаюсь. – Ты его потерял? – Сергей был доволен текущими результатами, но пытался выдержать голос строгим. – Знаешь, где он? Есть вероятность его встречи с юнит Ка-И-Вэ. Успеешь проконтролировать? Все эмоциональные нотки у виртуального персонажа исчезли. – Думаю, мне не придется долго его искать. Предполагаю, что он уже в Ленинграде. Да, к моменту вероятной встречи я успею. – Скинь отчет о последнем этапе… – Хорошо. – И краткий план до следующей точки останова. – Хорошо, хозяин. – Конец связи, – Сергей свернул меню, коснулся надписи "выход". Виртуальное пространство заполнилось мерцающими звездами, на фоне которых зависли две приоткрытые двери. Вход и выход. Выход… Налитые бессонной ночью веки медленно опустились. Вы… ход… В палату сначала осторожно вплыла аккуратная бородка, следом за ней – совершенно неаккуратная шевелюра, и большие очки между ними. Дверь рывком распахнулась и пропустила, наконец, все тело в белом халате. – О! Так и знал, Иришка, что ты здесь. Павел Ильич был до неприличия молод и до невозможности талантлив. Сочетание этих двух качеств, помноженное на отсутствие всех и всяческих тормозов, позволяло ему быть на "ты" со всеми коллегами вплоть до главврача клиники и научного руководителя Института. Как ни странно, это никого не коробило. Удачливого нейрохирурга любили, почему-то, даже завистники. Ирина оторвала взгляд от экрана монитора и с удивлением воззрилась на юного коллегу. – Что, Паша? Уже смена? Она слишком увлеклась обработкой последних данных, которые, как ей показалось, наконец-то, сдвинут с мертвой точки работу над докторской, и не заметила, как подошло к концу ее дежурство. – Сейчас я закончу, и пойдем на обход. – Не надо, я уже пробежался, – Павел присел на краешек высокой кровати единственного в этой маленькой палате больного, отточенными движениями приподнял ему веки и заглянул в глаза. – Вот, за что я люблю наш контингент, так это за их спокойствие и молчаливость… Как сегодня твой любимый подопечный? – Сейчас, – Ирина снова обернулась к монитору, запаковала все сегодняшние данные и отправила на домашний компьютер. – Даже не знаю, боюсь загадывать. Вроде бы, все, как и раньше. При запуске программы фиксируется некоторая активность. Если бы я не знала, что у него весь череп в дырках и электродов понатыкано, и если бы не я сама его к сети подключала, могла бы вполне уверенно заявлять – есть сознание. А так… – Сыну-то рассказываешь, как его программка работает? – Павел пробежался глазами по приборам, фиксирующим жизненные показатели больного. Приборы говорили, что пациент жив. Сердце бьется, легкие дышат. Трудятся почки и печень, регулярно наполняется мочевой пузырь. Жив, да только сам об этом не знает. Мозг не работает – кома. – Да он лучше меня это знает, сам же ее и запускает, а я только Вячеслава Соломоновича к сетке подключаю, – Ирина торопливо делала дежурную запись в истории болезни. – Я даже не особо в курсе, что за сны она ему транслирует. Знаю только – это было мое условие, – что сны достаточно реалистичны, и условия они создают для спящего критические. – Ну да, ну да… – Павел заглянул в историю через плечо Ирины. – Два часа назад отключила? Угу… вижу. Никаких реакций, снова – растение. Захлопнув за собой входную дверь, Ирина бросила на тумбочку в прихожей сумочку, скинула туфли и привычно обулась в домашние тапочки. По пути на кухню стянула с себя жакет и бросила его на спинку стула. – Э-эй! Есть кто-нибудь? Голос улетел в глубину квартиры и растворился между стен. Ира пожала плечами и опустила в тостер пару кусков хлеба. Подумав, открыла холодильник и выудила оттуда пакет с соком. – Сережка! – она бросила в рот пару витаминных таблеток. – Спишь? Вставай, со-о-оня! Налив себе стакан сока, Ирина отхлебнула маленький глоточек и пошла в комнату сына. По пути она бросила взгляд в большое зеркало, выпрямила и без того прямую спину, чуть выпятила губки – для сорока очень даже ничего еще. – Сергуньчик, тебе что?… Опаньки… Сын спал, не раздевшись, прямо на низенькой кушетке, пристроенной между стеной и компьютерным столом. Голову гениального отпрыска украшал виртуальный шлем, на руках – перчатки с датчиками. Слава Богу, что хоть кабели от всего этого к компьютеру теперь не тянулись. Высокие технологии – великая вещь. – Хоть бы тапок снял, полуночник, – Ирина стянула с ноги сына одинокую обувку и занялась периферийными устройствами. Сергей безропотно позволил освободить себя ото всех чудес техники, так и не проснувшись. Из кухни донесся призывный стук попытавшихся выпрыгнуть на свободу тостов, и Ира машинально сделала несколько шагов к двери. В проеме она остановилась, оглянулась на погашенный монитор и задумчиво допила сок. – А почему нет, собственно?… Избавившись от стакана, Ирина взяла в руки шлем и, чуть поколебавшись, надела его на голову. На фоне бесконечного, усыпанного мерцающими звездами неба висели две приоткрытые двери. "Вход". "Выход". Ира приподняла забрало шлема и взглянула на спящего сына. – Я так понимаю, это оно самое и есть? – она вопросительно вздернула брови. Сон Сергея был непробиваем. – Молчание – знак согласия, – Ирина опустила забрало и наощупь натянула перчатки. – В конце концов, имею право. Это и моя работа тоже. "Вход". Дверь со скрипом распахнулась и, увеличиваясь в размерах, скрылась из поля зрения. Осталось только безразлично мерцающее звездное небо. – Ну? Я вошла… Справа послышался топот, и Ира машинально повернула голову. Бегущего скрывал большой деревянный щит. Видно только топающие грубые ботинки и пальцы по бокам щита. Перед Ириной щит остановился и чуть опустился, выбив из невидимой опоры облачко пыли. Приглядевшись, Ира обнаружила грубо нацарапанное на щите меню. Админ, юзер, юнит… Чуть поколебавшись, нажала "Админ". Из-за щита выглянула топорно прорисованная физиономия в шлеме английского полисмена, взглянула на подсветившуюся доску с надписью "Админ" и присвистнула. Доска откинулась вниз, открыв взору вполне стандартное поле для ввода пароля. На тыльной стороне доски обнаружилась схематично нацарапанная клавиатура. Полисмен вопросительно смотрел Ирине в лицо. – Что? – раздраженно бросила Ира. – По-твоему, я должна знать пароль? Ничего не изменилось и, лишь бы сделать абы что, она нажала единицу и "Enter". Доска захлопнулась и тут же откинулась снова. Поле ввода снова оказалось девственно чистым. После третьей попытки надпись "Админ" из меню исчезла, зато нижняя строчка проступила жирнее. "Выход". – Ну уж, нетушки! В списке "Юзеров" оказалось только две строчки-жердочки: "Косенко С.А." и "Кротков В.С." "Кротков" на нажатия не реагировал, а "Косенко" заставил снова выглянуть из-за щита полисмена. – Голосовая идентификация. Повторите фразу, – механическим голосом проговорил он. – "Море света, сел в леса. Те – в сером". Ирина, вздохнув, повторила. Полисмен округлил глаза и отрицательно помотал головой. Щит с глухим хлопком разлетелся стайкой мыльных пузырей. Большинство из них тут же полопались, один же, самый большой, оказался в руках "бобби". Приглядевшись, Ирина прочла на радужной поверхности: "Юнит Косенко И.В." Полисмен оторвал от большого пузыря два поменьше и развел руки чуть в стороны. Первый так и остался висеть в воздухе, а на двух маленьких Ира разобрала: "Ok?" и "No". – И это все, что предлагают в этом ресторане? – она снова вздохнула. – О'кей! Пузырик лопнул с ослепительной вспышкой, заставившей Ирину зажмуриться и попытаться схватиться за виски. Руки наткнулись на шлем. Где-то на пороге слышимости до Иры донесся стук печатной машинки. Она с трудом раздвинула потяжелевшие от боли веки и прочла возникающую на фоне космоса надпись. "Юнит Косенко Ирина Владимировна. Точка входа: map #1836, среда,11 мая 1988 г., 08.33." Сжимаясь, надпись удалялась в черноту, постепенно превращаясь в точку, почти неотличимую от мерцающих звезд. Ирина до рези в глазах провожала ее взглядом, считая, почему-то, очень важным не потерять эту точку из виду. Она и не заметила сразу, как космос пришел в движение. Как звезды сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее начали разбегаться во все стороны, оставляя впереди только пустую черноту. Пустую и затягивающую. И что-то в себе таящую. Притягивающую. Ждущую… Пустую. Пустую… Пустую… Какой-то внутренний толчок заставил Сергея открыть глаза. Он полторы секунды смотрел в потолок, пытаясь ухватить за хвост неясное, ускользающее ощущение чего-то неправильного. Где это проскользнуло? В воздухе, под кушеткой, за окном? На потолке?… Сергей резко поднял руки к голове и ощупал лоб. Потолок… Шлем! Засыпая, он повалился на постель в шлеме, наощупь. Еще подумать тогда успел, что спать будет неудобно, а просыпаться – темно. Он резко сел и огляделся. – Мама? – Сергей вскочил и в два шага обогнул стол. – Что за?… Он случайно слегка толкнул кресло, и голова Ирины безвольно качнулась, упав на грудь. – Мама?! – Сергей чуть приподнял забрало шлема, заглянув матери в глаза. – Черт… Его руки осторожно потянулись к шлему, но тут же отдернулись. – Нет, нельзя… Если идет пересчет карты, а она там… Сергей бросился к компьютеру. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – мама вошла в программу в одной из точек останова, запустив тем самым дальнейший пересчет текущей карты. До следующей программной точки. Но, к великому сожалению, достичь этой точки программа могла только при участии Вячеслава Соломоновича. Ситуация сложилась тупиковая. Сергей не знал точно, что может произойти с мамой, если попытаться просто снять с нее шлем. Или выключить компьютер. Где-то в голове, в районе правого уха зудело смутное ощущение, что та может и не выйти из транса. Рисковать не хотелось. А самое противное заключалось в том, что он не мог использовать сейчас свои административные права, не мог вмешаться в работу программы. Пересчет должен дойти до следующей точки. Но дойти он до нее не может… Н-да… Ситуевина… Выход виделся только один. Сергей обулся, накинул ветровку и выбежал из квартиры. Просыпаться не хотелось. Ира чувствовала себя совершенно разбитой и абсолютно не готовой к новому дню, солнечному свету и жизни вообще. А жизнь втекала в сознание звуками за окном, солнечным зайчиком сквозь опущенные веки и больничными запахами. Вероятно, больничными. Только присутствовала в них какая-то лишняя составляющая, что-то сладковатое… Что-то знакомое и, вроде бы, давно забытое. Ирина, не открывая глаз, потянулась, выгнув спину, и чуть не вскрикнула от давящей боли в районе сосков. Задержав дыхание, она поднесла руку к груди и наткнулась на мокрую ткань. Она, наконец, узнала этот запах. Запах грудного молока. Ирина резко открыла глаза и села на возмущенно скрипнувшей кровати. Непривычно тяжелые, распираемые изнутри, груди качнулись, и под больничной распашонкой по ее животу скатились две вязкие теплые капли. Где-то под костями черепа бегал гудящий комок, перекатываясь от переносицы к затылку и от одного уха до другого. Этот сгусток мешал думать, и Ирина просто водила взглядом по палате, даже не пытаясь давать определения увиденному. Впрочем, слово "палата" где-то на задворках мозга прозвучало. От тупого, фотографического созерцания ее отвлек звук шаркающих шагов за закрытой дверью. Ирин взгляд остановился на неровно закрашенном дверном стекле. Хозяин шаркающей походки миновал дверь, не останавливаясь, и звук шагов постепенно затих. "Сижу как дура с открытым ртом и пялюсь в дверь". Мотнув головой, Ирина сбросила оцепенение и принялась за осмотр палаты уже осмысленно. С носика крана умывальника в углу методично и почти беззвучно падают капли. "Юнит Косенко… О'кей… мап…" Окрашенная белой масляной краской металлическая вешалка на изогнутых ножках. Белый халат с полуоторванным карманом на одной из дужек. "…среда, 11 мая… 1988…" Стол для пеленания младенцев, застеленный светло-коричневой клеенкой и брошенной поверх маленькой пеленкой… "Восемьдесят восьмой! Май!" Ире стало даже интересно. Получается, что Сережкина программа отправила ее в виртуальное путешествие почти в день его собственного рождения. Вот только отдельной палаты Ирина что-то не припоминала. "Тогда" она лежала в общей… Отдельную можно было, но очень за деньги и не очень легально. А денег… Рядом со столом пластиковая корзина с грязными пеленками… "А реалистично. Даже очень, даже запахи…" – она осторожно коснулась груди. Это что же получается? Ей хотелось только посмотреть, что происходит в мозгу ее коматозника, а на деле – она сама подопытная? Или экскурсантка? Потрепанный стул и когда-то бывший темной полировки стол. Пустой. Тумбочка. "И где только Сережка набрался этой реалистичности?" Окно. И тут Ирин взгляд остановился, наконец, на предмете, до сих пор находившемся за ее спиной. Не отрывая взгляда от казенной белой люльки на колесиках, Ирина осторожно спустила ноги с кровати. Встала, поморщившись от выстрела боли в промежности, и сделала шаг. – Сергунька?… Она заглянула в люльку, бережно отодвинула край одеяльца и улыбнулась, увидев шелушащееся, чуть перекошенное и такое прекрасное личико. – Сергунька… Ирина нежно провела пальцами по щеке сына. Твердый холод, скользнув по фалангам, пробежался по ее кистям, предплечьям и плечам, сдавил шею и прыгнул в мозг, вытолкнув оттуда все разумные мысли. – Не-е-ет!!! Крик выскочил сквозь закрытую дверь в коридор, ударился в потолок и понесся от палаты к палате. Он бесцеремонно бил по ушам спящих и заставлял хвататься за сердце уже бодрствующих. Мгновение пометавшись в поисках главной цели, крик, наконец, разбился о голову дремавшей на посту медсестры. Дежурная распрямилась, потирая заспанные глаза, и тревожно заозиралась в поисках источника звука, ее разбудившего. Взгляд скользнул по закрытой двери палаты с больным младенцем, побежал было дальше, но повторный, более длинный и пронзительный крик прервал ее беспорядочные поиски. Павел Ильич упорно дослушал одиннадцатый длинный гудок и только после этого положил трубку. Все еще с сомнением посмотрел на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу Сергея. – Бред какой-то. – Ну, Пал-Ильич… – снова заканючил коллегин сын. – Ну, что я вам врать, что ли, буду? – Взглянуть бы самому, – Павел в задумчивости размышлял вслух, уже не обращая внимания на Сергея. – Да сегодня это не получится. Никак… А если – правда? Косенко-сын скорчил скорбно-просительную гримасу и чуть ли не затрясся. – Ну, Пал… – Ладно, – Павел решительно развернулся и широко зашагал по коридору. – Пошли. Под мою, так и быть, ответственность. Сергей подхватил полы великоватого ему больничного халата и засеменил следом. – Я только подключу его к сетке. И все, – он пытался на ходу заглянуть доктору в лицо. – Только подключу. К той же самой программе, с которой и мама работала. – Мать! Мать!! Мать!!! – Димон орал в голос, вцепившись обеими руками в пристяжные ремни. Слава молча сжимал зубы, резонно опасаясь потерять парочку из них в этой дикой болтанке. Челнок врезался в атмосферу с тангажом градусов в сорок, изнутри казалось – чуть ли не кормой вперед. Теперь он стремительно утюжил разреженный на такой высоте воздух, одевшись в слабо светящийся кокон. Маневровые двигатели, натужно ругаясь между собой, кидали аппарат то на одно крыло, то на другое. Один из движков победил, радостно завизжал, и теперь челнок падал правым крылом вниз. Вид трясущейся планеты, вздыбившейся почти отвесной стеной, сопровождаемый какафонией из скрежета, свиста и скрипа, оказывал весьма неприятное давление на психику. – Эта дура еще летит или уже падает?!! – Базова несло. – Мать-мать-мать!!! Мамочка, ну зачем ты улыбалась, когда я говорил, что хочу быть космонавтом?!! Вячеслав пытался зацепиться взглядом хоть за что-нибудь относительно неподвижное, но среди трясущейся и дрожащей обстановки такового не находилось. За пределами корабля искомого было еще меньше. Челнок вонзился в дырявый слой высокой жидковатой облачности и, распугав оказавшиеся на своем пути тушки атмосферного конденсата, задумчиво выровнялся по крену и опустил задранный нос. Маневровые двигатели, как по команде, смолкли. Во время маневра Дмитрий оборвал поток высказываемых мыслей на полуслове и впал в задумчивость. Земля, оказавшаяся на положенном ей месте (снизу), сразу же превратилась из давящего на психику кошмара чуть ли не в мать родную. – Интересно, где мы… Нечаянные космонавты пытались рассмотреть сквозь просветы в нижнем слое облаков рисунок поверхности, но ничего узнаваемого глазу не попадалось. Аппарат все так же продолжал падать. Тряска, правда, начала стихать, и, вроде бы, можно даже расслабиться… Откуда взялись истребители, курсанты не заметили. Самолеты просто всплыли снизу и пошли параллельным курсом по бокам на уровне кабины челнока. – О, глянь-ка, наши, – Димон помахал рукой хорошо видимому пилоту истребителя. – На двадцать пятые мигари смахивают. Быстро они на перехват вышли. Краснозвездный перехватчик со стороны Базова удивленно отшатнулся, но быстро занял свое прежнее место в импровизированном строю. Пилот отчетливо помахал сжатым кулаком с оттопыренным большим пальцем, направленным вниз. – Ха! На посадку? Да мы бы рады, только эта штука сама по себе летит, – Димка пожал плечами и помахал сомкнутыми в замок ладонями. – Мир! Дружба! Слава КПСС… Антон Петрович отхлебнул второй глоток чая с лимоном, когда на столе ординаторской забесновался телефон. Алевтина Степановна недовольно отложила в сторону пирожок и сама подняла трубку. Пока заведующая молча выслушивала доклад из приемного отделения, никто из подчиненных не посмел продолжить чаепитие. Все застыли в тех положениях, в которых и застала их телефонная трель. – Понятно, – Алевтина положила трубку и обвела своих сотрудников тяжелым взглядом. Оставлять недопитый чай и бежать в приемный покой не хотелось никому. Взгляд остановился на Антоне, и он обреченно отставил в сторону чашку, которую до сих пор держал на весу. – Антон, беги давай. Твой район, – Алевтина потянулась к пирожку, что остальные присутствующие восприняли как команду продолжать. Выполнена команда была со вздохом облегчения. Спускаясь по лестнице на первый этаж, Антон Петрович, как обычно, столкнулся со скучающим на одной из площадок Киреевым. – Что не идете в садик, Киреев? – задал на ходу дежурный вопрос Антон. – Глубина большая… – как обычно ответил больной. "Бред стабилен", – автоматически отметил Антон Петрович. – Девушка… Молодая… – не оборачиваясь от окна, пробормотал вслед доктору Киреев. Он почему-то всегда угадывал, кого привезли в приемный. Миновав мрачный сводчатый коридор первого этажа больницы, Антон вошел в приемный покой. На стуле, действительно, сидела молодая девушка. Над ней нависала санитарка Клава, мгновенно положившая тяжелые руки девушке на плечи, как только та попыталась вскочить, завидев доктора. – Сидите, больная. Сейчас доктор вас выслушает и посмотрит. – Я не больная! – девушка повторно попыталась вскочить. – Конечно, конечно. Клава, ну, что вы такое говорите? – Антон прошел за стол и сел напротив развернувшейся девушки. – Ну-с… Он быстро пробежал глазами по строчкам сопроводительных бумаг, пару раз кивнул, чуть нахмурившись, и поднял взгляд на девушку, приветливо улыбнувшись. – Вы помните, как вас зовут? – Ну, конечно, помню! Ирина, – фыркнула пациентка. – Прекрасно. А отчество и фамилию? – Ирина Владимировна Косенко. Доктор, это недоразумение, – Ира снова попыталась встать, но Клава ее остановила. – Я тоже на это надеюсь. Не расскажете, что с вами случилось? – Доктор, я… Как вас зовут? – Антон Петрович. – Антон Петрович, я вполне понимаю, что здесь происходит. Мы, в некотором роде, коллеги… "Ну да, студентка-медик…" – Но мой сын, на самом деле, жив. Он болел корью в пять лет, в третьем классе сломал руку – четыре месяца в гипсе… Курить начал в шестнадцать, а в семнадцать бросил. В армию не взяли из-за плоскостопия… – Ирина схватилась руками за виски. – Господи, как же объяснить-то?… – Ирочка, давайте успокоимся, – Антон очень старался из всех чувств оставить на лице только самую малость сочувствия с приличной добавкой понимания. – Да жив он, понимаете? Жив! – Ира запустила пальцы в короткие пепельные волосы и с усилием провела ладонями по щекам. – И мне не девятнадцать лет, как у вас написано… – Хорошо, Ирочка, – Антон закрыл папку с бумагами и прихлопнул сверху ладонью. – Давайте так. Сегодня вы побудете у нас. Как коллега, вы должны меня понять. Бумажки, справки… Мы заложники этой бюрократии. Ирина, закусив губу, обреченно кивнула. – А пока вы будете отдыхать, я все разузнаю про вашего сына. Договорились? Вот и чудненько. Давайте-ка пройдем в соседнюю комнату. Клава вас проводит. Мне надо будет вас осмотреть. Ничего не поделаешь, так положено. Проведя Ирину в смотровую, Клава на секунду остановилась в дверях и, полуобернувшись, тихо спросила: – Куда ее потом, Антон Петрович? В первую? Антон вновь открыл папку с историей болезни и журнал регистрации. Чуть подумав, ответил: – Да, пожалуй. Пусть пока будет в надзорной. Только не пеленайте без необходимости. Усиленный мегафоном голос предлагал выйти из челнока с поднятыми руками. – Да щас… – проворчал Димон, стягивая с себя белый костюмчик со свастикой. – Организуем встречу на Эльбе… Слава уже закончил с переодеванием и теперь придирчиво осматривал собственные джинсы. – На славу пропылились. Он осторожно выглянул через закопченное лобовое стекло челнока наружу и тут же присел. – Габешников-то понагнали… Куда ни плюнь, все в фиолетовый погон угодишь. – Ага, ты еще поплюйся, – откликнулся Дмитрий. – Суда присяжных по причине военного времени, думаю, не будет. – Да кабы не расстрел на месте с конфискацией. Друзья переглянулись. – Не будем сдаваться? – Фиг им. Внутри аппарата что-то заурчало, и перегородка, отделявшая кабину от коридора, плавно уехала в сторону. Димон глянул в тоннель и заметил медленно открывающийся наружный люк. Мегафонный голос смолк на полуслове. – Ага, сеанс окончен, всех просят на выход. Ну, что, замедляемся? Вспышка. Стекло. Слава прополз немного по коридорчику и прямо в проеме люка построил вихрь портала. Димка показал другу язык и сиганул туда первым. – Ах, мать! Слава не успел сделать даже полшага, когда Димон с криками вернулся назад. – Погодь, – Базов приподнял ладони в останавливающем жесте. – Там, на этом месте, самолет рулит. Он выдержал многозначительную паузу и улыбнулся. – Гражданский! Летайте самолетами Аэрофлота! Димка сунул голову в портал и вернулся через несколько секунд. – Порядок, первый пошел, – и вторично исчез в вихре. Несмотря на приличную высоту от проема люка до бетонки, приземление произошло успешно. Слава обнаружил блаженно улыбающегося Димона, который провожал глазами заруливающий к зданию аэровокзала Ил-62. – Лепота, – Базов развел руки в стороны и глубоко втянул носом воздух. – Ну, что, проскочим в замедлении? Или наведем шухера на местных ментов, прогулявшись по полю открыто? Ответа не последовало, и Димка тревожно оглянулся на товарища. Слава так и сидел на корточках, задумчиво глядя куда-то в траву. – Крот, ты чего? Вячеслав медленно перевел взгляд на Димона и чуть нахмурил брови. – Ты ничего не заметил? – Где? – Базов оглянулся. – В портале… – А чего там может быть? – Димка снова посмотрел на Славу. – Может, и показалось. Но как-то уж больно отчетливо… – Кротков чуть помолчал. – При самом выходе из вихря я краем глаза заметил надпись. – Какую еще надпись? На чем? – Баз удивленно приподнял брови. – Да ни на чем, в воздухе. Мелькнула и пропала. – Слышь, Крот, давай не томи. Что ты там вычитал-то? – Там было написано "мап восемнадцать-тридцать шесть"… Первая палата оказалась довольно обширным залом, мрачным, несмотря на попытки выкрасить стены в светлые тона. Давления прибавлял низкий сводчатый потолок, навевающий сравнения с каким-то казематом. И у палаты отсутствовала дверь. Вместо нее в проеме на стуле восседала массивная санитарка, наблюдающая из-под сдвинутых бровей за присутствующими в палате пациентками. Постоялиц палаты, кроме Ирины, было еще четыре. Одна из них просто спала на спине, разметавшись по кровати и свесив одну ногу. Две другие тоже спали, но сон их со стороны не выглядел ни спокойным, ни безмятежным. Они были туго спеленаты по рукам и ногам простынями, и их смотрящие в потолок закрытые глаза поднимали в сознании мелкую рябь отвратительного потного ужаса. Четвертая тоже обездвижена простынями, только, в отличие от остальных, она не спала. Ее колючие черные глаза буравили переносицу Ирины из-под густых бровей. Из глаз невидимо выливалось что-то липкое и горячее, готовое вот-вот взорваться… – А почему ее не завернули?! – громко выкрикнула бодрствующая, все так же не отводя глаз от Ирины. – Почему ее не завернули?!! Почему ее?… Санитарка отклонилась на задних ножках стула и, повернув голову направо-налево, обозрела коридор. Не заметив нежелательного присутствия, она резко подскочила и в два прыжка, неожиданные для ее комплекции, оказалась возле кровати орущей пациентки. – Ты что, Федорова, опять полотенцем по жопе захотела? – прошипела санитарка. – Или в инсулиновую? Смена поведения Федоровой была подобна выключению радиоприемника. Она вжала голову в подушку и молча заискивающе смотрела снизу-вверх на нависшую над ней санитарку. – Валя, ну что ты? Я ж ничего, я ж только спросила… – То-то же… – пробурчала санитарка Валя, медленно возвращаясь на свой пост. Ира молча наблюдала за сценой, вжавшись в угол отведенной ей кровати. – А в инсулиновую она не может, – громко прошептала Федорова, вновь обратив колючий взгляд к Ирине. – В инсулиновую только доктор может. Антон Петрович. А она не может. А полотенцем может. Тоже больно. Но это, если только Антон Петрович не узнает. А если узнает… – Федорова, – угрожающе протянула со своего места санитарка. – Все равно, ее не уволят, – скосив глаза, чуть тише прошептала пациентка. – Кто ж к нам сюда пойдет?… Ирина всячески пыталась удержаться на грани нервного срыва и корила себя за все то, что уже успела натворить. Она убеждала себя, что все это только игра, сон. Галлюцинация, наведенная бездушным компьютером. "А во сне бывает так больно?" Программа сработает, как надо, и она проснется. "А если это компьютер приснился? Если ты, действительно, больна? И все, что ты, якобы, помнишь – бред?" И Сережка живой и здоровый, умный и красивый, двадцати двух лет от роду. И он обязательно что-нибудь придумает, чтобы вернуть маму к нормальной жизни… "Но почему же так больно? И страшно?…" Слава опустился в пластиковое кресло в зале ожидания рядом с Димоном. – До чего же просто все в этом восемьдесят восьмом. Базов скосил взгляд на напарника, на секунду оторвавшись от поглощения мороженого. Ленинградского. – Идешь в киоск "Ленсправки", называешь адрес и за какие-то тридцать копеек получаешь телефон. – А что, в двадцать первом веке – не так? – Димка с видимым удовольствием доел мороженое. – Увы… – Слава положил бумажку с телефоном на сиденье. – Пойду позвоню, пожалуй… – У-у… Слышу, слышу нотки сомнения, – Базов хитро взглянул на друга. – Красивая, поди? А? Давай, я позвоню. – Да не видел я ее никогда, – шутливо огрызнулся Кротков. – Да и не она меня интересует, а сынок ейный. А в задумчивости я от надписи той, проклятой… – Так давай, позвоню-то. У тебя и двушки нету. А? – Можно подумать, у тебя есть. – А я и так умею. Димон подхватил бумажку с номером телефона и направился к ближайшему таксофону. Алевтина со стуком положила трубку на рычаги аппарата и, надув щеки, медленно выдохнула. – Да, Антон, повезло тебе. Только начал практику, а уже такой красивый бред попался. Так, глядишь, к двадцати шести годкам и диссертацию накалякаешь… Антон Петрович, чуть поморщась, отмахнулся. – Да ерунда это. Просто почему-то не верю я, что это "процесс". Уж больно… Алевтина резко ударила ладонью по столу. – А вот это ты забудь. Забудь, слышишь? Думаешь, я не понимаю? Думаешь, не знаю все то, что ты сказать хочешь? И почему? Антон смущенно опустил голову. – Да – молодая и красивая. Да, с диагнозом – получит инвалидность, и многое в ее жизни перечеркнется. Да, после инсулиновой – будет выглядеть не такой молодой и далеко не такой красивой. Но, – начальница снова ударила ладонью по столу. – Ты, как врач, не имеешь права смотреть на молодую и красивую девушку внутри этих стен, как на молодую и красивую девушку. Она пациентка и человек. Все! И, глядя на нее, ты должен видеть, прежде всего, ее окружение – родителей, коллег, соседей. Будущего мужа и детей, наконец. Потому что, если это "процесс", и ты не предупредишь их всех об этом, ты искалечишь гораздо больше жизней. Алевтина немного помолчала, глядя мимо Антона, куда-то в угол кабинета. – Так что, может, ее сыну не так уж и не повезло… – А он?… – Он умер. Вячеслав краем глаза поймал на себе внимательный взгляд милицейского сержанта, уже второй раз прошедшего неподалеку. Представил себя со стороны. Да, видок подозрительный. Ничего, сержант, мы скоро уйдем. Рядом устало опустился в кресло Базов. Он несколько секунд помолчал, не глядя на Кроткова. Так и не дождавшись вопросов, выдавил из себя: – Умер он, Славка. Этой ночью умер. |
|
|