"Два Ивана, или Страсть к тяжбам" - читать интересную книгу автора (Нарежный Василий Трофимович)Глава V Две сестрыВсем известно, что в послеобеденное время желудок, наполняя себя пищею, разливает по каждому составу тела человеческого какую-то лень и непреодолимую наклонность к дремоте, даже к бездействию. Чем же от сих супостатов избавляются люди? Англичане — пуншем, французы — шампанским, немцы — глейнтвейном, а малороссияне — варенухою.[5] Когда ланиты у панов покраснели как маков цвет и табачный дым заклубился вокруг каждого, то женщины, девицы и дети удалились в противную сторону сада лакомиться вишнями, сливами, клубникою и малиною, а остались одни друзья с возрастными сыновьями, из числа коих Никанор и Коронат, яко философы, пособляли отцам своим и друзьям их осушивать корчаги с напитком и распространять круги табачные. Когда у всех собеседников сердца разнежились, то Никанор воззвал: — Батюшка! скажи, пожалуй, кто те две прелестные девушки в полосатых платьях, которые упали на руки жены Харитоновой, когда сей людоед поразил тебя дубиною по макуше? У пана Ивана старшего наморщилось чело; он возвел глаза на небо, потом на сына Никанора и спросил, не делая точного вопроса: — Прелестные девицы? И эти ведьмы могли показаться ему прелестными! О Никанор! о сын мой первородный! если осмелишься впредь произнести в доме моем ненавистные имена: Харитона, жены его Анфизы, сына Власа и дочерей Раисы и Лидии, то прошу мой дом считать чужим. Я один с другом моим Иваном, оказавшим незадолго пред сим удальство свое противу чаяния, и с помощию сына его Короната стану продолжать тяжбу и надеюсь доказать, что плюнуть кому б то ни было в лицо есть нечто совсем другое, чем быть поражену от него дубиною по лбу. — Итак, батюшка! — вступил в речь Коронат, — Лидиею называется младшая сестра? Ах! какое прекрасное, пленительное имя! — И ты туда же? — вскричал Иван младший. — Разве не слышал ты, что они дочери Харитоновы? — Разве между кустами крапивы не растет фиялка? — сказал вспыльчиво Никанор, и отец отвечал: — Конечно, растет; но попытайся сорвать ее, ан больно обожжешь руку. Оставим лишние вздоры; вы оба, наши дети, люди ученые, а потому и умные. Через два дня ярмарка окончится, настанут дни судебные; вы оба и весь народ были свидетелями бесчестия, нам оказанного, и потому надеемся, что найдем в вас достойных сыновей, способных участвовать в наших позываньях. С сего времени оба друга Ивана не посещали уже ярмарочного места, но зато семейства их не отказывались от удовольствия смотреть на других и себя казать; особливо студенты отличались. Для сих торжественных дней они одеты были в новые платья, в коих, разгуливая с важностию Аристотеля и Платона, для большей силы вели диспут на латинском языке, кричали громко, топали ногами и размахивали руками, так что народ с равным любопытством смотрел на них, как и на кривляющихся обезьян и пляшущих медведей; встречавшиеся с ними останавливались и с почтением снимали шляпы. В последний день праздника, когда Никанор и Коронат, протеснясь к машкарам,[6] любовались их скачками, они приятно удивлены были, увидя подле себя жену и обеих дочерей пана Харитона. Чтобы показать, что, прожив в Полтаве по десяти лет, не напрасно тратили время, они сняли шляпы и учтиво госпожам поклонились. Анфиза отплатила им равною учтивостию, а девицы потупили взоры в землю, и все три закраснелись. Никанор, будучи от природы поудалее Короната, с ухваткою городского щеголя закрутя усы и подступя к Анфизе, сказал: — Кажется, этот машкара, что с двумя горбами, делает прыжки искуснее, чем этот — скачущий на деревяшке. И в Полтаве удалее машкары не видывал! — Правда, что и он не худ, — отвечала Анфиза, — однако ж никак не может сравниться с отцом твоим, когда, бывало, он об святках — до начатия между нами проклятой тяжбы — нарядится машкарою и заскачет! Никанор покраснел и не знал, что бы такое значил ответ Анфизы: простосердечие ли или насмешку. Коронат, желая отличиться, обратясь к Лидии, спросил: — На что утешнее смотреть: на резвости ли этого заморского кота или кривлянья этой обезьяны? Лидия подняла на него прекрасные глаза свои и, перебирая серебряные на пальцах перстни, отвечала вполголоса: — Кот красивее! Какие усы, какой хвост! А у обезьяны что хорошего? Мать скоро и неприметно удалилась, опасаясь, чтоб кто-нибудь из знакомых не донес грозному мужу ее о бывшем свидании и разговоре с сыновьями злейших его супостатов. Молодые люди не могли нахвалиться своею удачею, и сейчас один другому сделал доверенность: Никанор, что страстно пленен Раисою; Коронат, что те же чувствования ощутил к сестре ее Лидии. |
||
|