"Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон, Валентинов Андрей,...)Сцена четвертая АППЕРКОТМалыш-Голландец Сэм злился. Зря он согласился на эту потеху. Сегодня Сэм вообще не собирался боксировать. Он просто так зашел к старику Мендосе — потолковать с приятелями, размять кому-нибудь плечи, выпить кружку портера в славной компании. Среди учеников Мендосы — впрочем, как и среди зрителей — случались джентльмены, а то и настоящие лорды, не брезгующие отправиться с боксерами в «Карету и коней». Попойка на дармовщинку — что может быть слаще? «Хитер старик, — думал Сэм, уклоняясь от одного удара, а второй принимая на плечо. — Раз-два, о, Сэмюел, это ты, мальчик мой, как я рад тебя видеть… И вот тебя уже раздевают до пояса, и ты уже на двадцатифутовом ринге, а старый черт шепчет: поиграй с ним, Сэмюел, он в годах, но крепкий! И помни: лицо джентльмена — товар, не надо его портить без нужды…» Джентльмен, чье лицо требовалось беречь, довольно ловко орудовал кулаками для человека в годах. Эрстед, вспомнил Малыш-Голландец. Его зовут Эрстед; он, кажется, из Швеции. Нет, из Дании. Сатана их разберет, приезжих, — кто откуда… В зале Мендосы джентльмена окрестили Полковником — офицер в отставке, не иначе. Слегка подзаплыв жирком, тяжелее Сэма фунтов на двадцать пять, если не больше, Полковник двигался мало, зато удары его могли оглушить быка. — Валяй, Малыш! — Покажи ему! — Полковник! В атаку! Гибкий и мускулистый, как пантера, Сэм кружил по рингу, размышляя о своем. Несмотря на разницу в весе, он был способен уложить противника на пол в любую секунду. Еще не успев заматереть, войти в силу зрелого мужчины — в прошлом году ему стукнуло двадцать, — Сэм с пеленок прошел такую школу, что иному хватило бы до конца жизни. Его первым учителем был отец — прославленный Голландец Сэм, просто Голландец, без унизительной приставки «Малыш», непобедимый в ближнем бою. Малорослый и легкий, Голландец, как обладатель «свинцового кулака», пользовался таким доверием зрителей, что те делали ставки на него против тяжеловесов, собирая изрядные барыши. Ну и конечно же, Мендоса, Мендоса Великолепный, гордость Англии — фаворит принца Уэльского, боксер, с которым в Виндзоре разговаривал его сумасшедшее величество Георг III и которому, дьявол его побери, нельзя отказать, когда он просит тебя поиграть с Полковником… «А что делать? — нырнув под руки противника, Сэм вошел в клинч. Пусть датчанин помотает нас туда-сюда, словно кабан — вцепившуюся в бок гончую. — Надо платить долги. Я был сопляком, когда старик Мендоса выставлял вперед ладони и говорил: „Валяй, малыш!“ Нынче те же слова кричат мои поклонники. Если Мендоса попросит, я готов подставить челюсть хоть премьер-министру, захоти мистер Каннинг развлечься!» Разорвав дистанцию, он с удовлетворением полюбовался, как на боках Полковника расцветают два сине-красных пятна. Джентльмен упрям, но долго ему не продержаться. Годы… Мендоса был в возрасте Полковника, когда, не сумев заработать гинею-другую мемуарами, решил вернуться на ринг. И что же? Том Оуэн свалил великого чемпиона на глазах у публики… — Полковник! Врежь мальчишке! Орал неприятный тип, вызвавшийся услужить джентльмену, пока тот развлекается на ринге. Рыжие баки, кривые и желтые зубы, недельная щетина на щеках… Сэм вспомнил типа. Он вечно маячил рядом с лордом Расселом, покровителем спортсменов, когда лорд приходил на бои. Имени типа Сэм не знал. Сейчас кривозубый держал в руках фрак Полковника. Ему сто раз предлагали повесить фрак на крючок, на стул, перекинуть через канат второго, свободного ринга — нет же, торчит как столб, распялив руки, и блажит, что твоя прачка, у которой украли белье… Вопли кривозубого раздражали. Слепому видно, кто здесь кому врежет. Кто здесь мальчишка. Будь это настоящий бой, длящийся тридцать—пятьдесят раундов, у Полковника вообще не было бы шансов. Хотя старается, можно сказать, отчаянно дерется. Не его вина, что ногам трудно носить лишний вес, что грудь вздымается все чаще. Нет, если Сэм и злился, то не на безвинного Полковника. На себя, поддавшегося на уговоры; на кривозубого горлопана… Вот злость и взяла верх. Увернувшись от бокового, слишком размашистого удара, он прорвался вплотную. Стерпев изрядную плюху в грудь и еще парочку — по ребрам, он боковым зрением увидел подарок судьбы, от которого и отказался бы, да не успел. Внушительный подбородок джентльмена торчал над Сэмом, словно намекая: вот он я! Так красуется вывеска трактира, приглашая зайти и угоститься горячим ромом. Бежишь с мороза, не думая. В кулак Малыш-Голландец вложил меньше силы, чем обычно. Но и этого хватило. Полковник рухнул как подкошенный. На ринг кинулся старик Мендоса, кляня Сэма на чем свет стоит; старика опередил кривозубый — мигом отдав драгоценный фрак какому-то зрителю, он упал рядом с Полковником на колени, приподнял его голову, охая, стал легонько хлестать по щекам, приводя в чувство. — Хлебнул лиха! — вопили молодые боксеры, ровесники Малыша-Голландца. — Будет знать! — Браво, Сэмми! По их крикам выходило, что Сэм выиграл не учебный бой с человеком намного старше его самого, а стал чемпионом мира на веки вечные. Злость сгинула, как не бывало. Виновато слушая брань Мендосы, Сэм топтался возле поверженного Полковника, дожидаясь, пока тот придет в чувство. К счастью, долго ждать не пришлось. Полковник открыл глаза, хлебнул бренди, поднесенного ему по приказу старика, и хрипло закашлялся, давясь смехом. — Это бомба, мистер Элиас! Клянусь Голгофой, это настоящая бомба! По-английски он говорил чисто, слегка запинаясь, что в его положении было неудивительно. — Простите меня, сэр… Сэм растерялся. Он понятия не имел, что джентльмен знает его фамилию — Элиас. Почему-то сей факт произвел на Малыша-Голландца неизгладимое впечатление. Из уважения он даже согласился бы провести с Полковником второй и третий бои, заканчивая их одинаково, на радость сопернику. — За что? Мендоса, бросьте причитать! Я жив-здоров. У нас, датчан, крепкие головы. Поэтому мы до сих пор обходимся без парламента. Кто-нибудь, дайте мне полотенце! Отличный удар, мистер Элиас… Апперкот? — Да. Этому удару меня обучил отец. — Голландец Сэм? — Вы были знакомы с ним, сэр? — Увы, нет. Я успел только на его похороны. В 1816-м я впервые посетил Англию. Мендоса, помните? Я пришел к вам условиться о занятиях, а вы плакали. В доме не было ни души, чужого человека вы не стеснялись… — Ничего я не плакал, — буркнул старик. — Сэмми, не слушай джентльмена, он шутит. Ты хоть раз видел меня рыдающим, словно девица без женихов? Полковник хлопнул ворчуна по плечу. — Полно, Мендоса! Все знают, что у вас стальной кулак и пуховое сердце. Где моя одежда? Господа, сегодня я угощаю! Все идем в «Карету и коней»… Эй! Погодите! Куда делась пуговица с моего фрака? Действительно, каждый мог видеть, что одна из пуговиц вырвана «с мясом». Сэм хотел было спросить кривозубого типа, но тот уже исчез. Должно быть, испугался, что заставят оплатить услуги портного. — А, пустяки! — махнул рукой Полковник, видя, что боксеры готовы в поисках пуговицы перевернуть зал вверх дном. — Пуговица стоит доброго апперкота. Мистер Элиас, не поделитесь ли вы со мной секретом вашего батюшки? Я слышал, он перенял этот удар у голландских матросов… Малыш-Голландец кивнул. — Да, сэр, это так. Только матросам плевать на «Правила Лондонской арены». Они бьют апперкот ребром ладони, в горло. Грязное дело, сэр, не приведи вам бог… — Замечательное страшилище! Всякий раз смотрю на него — и радуюсь. — Ха! Вы еще поглядите, когда он сойдет на воду! — Уверен, зрелище окажется впечатляющим. Корабли противника будут десятками идти на дно со страху — от одного вида нашего красавца «Warrior» а. Главное, чтобы чертова железяка не утонула первой — под собственным весом. — Я не верю своим ушам, Уинстон! И это говорит инженер?! Существуют чертежи, расчеты, их проверяли специалисты… — У вас скверное чувство юмора, Джеймс. Впрочем, в каждой шутке… Блэйлок уже неделю как пропал. Когда автор проекта неожиданно исчезает, это наводит на размышления. Двое остановились, придирчиво разглядывая возвышающегося на стапелях монстра. Корпус броненосного фрегата «Warrior», имевший добрых двести пятьдесят футов в длину, влажно поблескивал, ловя скупые лучи солнца. Ровные прямоугольники орудийных портов зияли чернотой — по пятнадцать с каждого борта. — Не маловато — три десятка орудий? — поинтересовался Уинстон Соммерсби, ежась от колючих укусов норд-оста. Август в Блэкуолле погодой не баловал. Длинное — чтоб не сказать, лошадиное — лицо инженера оставалось невозмутимым, но вся его нескладная, закутанная в плащ фигура выражала скепсис. — В самый раз! И не три десятка, а тридцать четыре: вы забыли два носовых и два кормовых… В противовес коллеге, Джеймс Рэдклиф, отвечавший за вооружение броненосца, лучился оптимизмом. Фитиль сигары весело дымился в углу рта, слоновьи ножищи в башмаках, достойных великана, уверенно попирали деревянный настил. Ростом артиллерист не вышел — едва по плечо инженеру, — зато удался вширь. Телосложением он напоминал вековой дуб, символ старой доброй Англии. Казалось, ничто на свете не могло испортить мистеру Рэдклифу настроение. Ни хмурое небо над головой, ни ветер, трепавший полы легкомысленно расстегнутого сюртука, ни очередная задержка в монтаже корабля. — Тридцать четыре бомбических орудия Пексана! Фрегат первого класса без брони выдержит в лучшем случае один бортовой залп «Воина». После второго от него останется плавучий костер. В то время как аналогичный залп противника не принесет броненосцу значительного вреда. — Рад слышать. Осталось только спустить сей утюг на воду и подобраться к противнику на дистанцию залпа. С дальнобойностью у пушек Пексана, кажется, не очень? — Насчет «подобраться» — это уже ваша забота, друг мой! Кто тут занимается паровыми машинами? Их что, еще не завезли? Все сроки вышли! Уинстон медлил с ответом. Он постучал тростью по скрипучему настилу, сомневаясь в его прочности; зачем-то воздел очи горе. С неба, словно только того и ждала, сверзилась тяжелая капля — и упала Соммерсби точнехонько на кончик носа. Инженер вздрогнул, зябко передернув плечами. — У нашего подрядчика, Джона Пенна, забастовка на фабрике. Продлится две недели, не меньше. Хорошо хоть, станки не поломали, как в прошлом году. Мистер Пенн передает свои глубочайшие извинения… — Толку с его извинений! Адмиралтейство взыщет с Пенна неустойку или отдаст заказ другому подрядчику… — Не отдаст. «John Penn amp; Sons» — лучшие производители паровых машин для кораблей. И единственные регулярные поставщики нашего флота. Кроме того, в Адмиралтействе, как всегда, поторопились. Вы ведь знаете: машины устанавливают в доках после спуска корпуса на воду. Так же как рангоут и вооружение. А до спуска далеко: не все переборки на месте. Завод задерживает стальные листы… — Ничего, обложат штрафами — запрыгают, как блохи на сковородке! Инженер от комментариев воздержался. Представления мистера Рэдклифа о мироустройстве вообще и кораблестроении в частности имели мало общего с действительностью. Во всем, что касалось артиллерии, он разбирался прекрасно, за что был ценим Адмиралтейством. Но в остальном невежество коллеги поражало. Соммерсби не счел нужным разъяснять, что штрафы если и будут наложены, то исключительно на владельцев верфи — компанию «R.J. Triptey Ship Works». Пусть мистер Трипти сам разбирается с субподрядчиками. Корпус монстра напоминал обессилевшего, вытащенного на берег Левиафана. Без мачт, палубных надстроек, оснастки и вооружения «Warrior» смотрелся жалко, несмотря на размеры. Обглоданными ребрами возвышались над бортами остатки лесов, тали лебедок провисли, печально качаясь на ветру. Дощатые поддоны для подъема грузов, сложенные кособоким штабелем, жались к железному боку броненосца, словно в поисках защиты. И это — секретный проект Адмиралтейства, курируемый лично премьер-министром Великобритании, мистером Каннингом?! Будущий владыка морей? Детище инженерного гения, куда вложены сотни тысяч фунтов?! Вместо звона металла, скрипа лебедок, деловитой суеты — сырость, запустение, скука. Гулкая тишина по-хозяйски обосновалась во чреве страшилища, впавшего в спячку. Где-то стучат молотки, перекликаются рабочие — верфь живет, строятся новые фрегаты и барки — но сюда долетают лишь отзвуки жизни. «Словно мы вдруг оказались в огромном склепе…» Уинстон Соммерсби знал такое за собой. Беспричинные приступы меланхолии накатывали на него в самое неподходящее время. Казалось бы, что особенного? Задержка в работах (сколько их уже было!) плюс скверная погода. Скоро подвезут листы стали, и монтаж возобновится. А там и паровые машины подоспеют. Не вечно ж рабочие Пенна будут бастовать?! Несмотря на доводы рассудка, хандра одолевала. И Рэдклиф, чей непробиваемый оптимизм действовал на Соммерсби благотворно, как назло, умолк. — Вы никогда не задумывались, друг мой, — с деланной бодростью заговорил Уинстон, — что нам выпала честь участвовать в грандиознейшем проекте современности? Броня? Новые пушки? Паровые машины? Все это так или иначе применялось, но — по отдельности. Вместе же… — Ха! — Артиллерист заглотил наживку. — Я над этим не задумываюсь. Я этим горжусь! Он выпустил клуб дыма, достойный выстрела мортиры. — Нам повезло родиться в великой стране. Этот красавец, пренебрежительно названный вами «утюгом», — начало новой эпохи! Эра брони и пара, и взрывов бомб! Дерево? Паруса? Вчерашний день! Но, я вижу, вы продрогли. Идемте в контору мистера Уотерхауса, он готовит замечательный грог. Нам нужно согреться. Ну и погодка! Август, разрази его поперек! Словно в подтверждение его слов, на северо-востоке громыхнуло. К счастью, дождь медлил, давая возможность инженеру и артиллеристу добраться до конторы управляющего. Когда Соммерсби поднимался по ступенькам, ему показалось, что в окошке мелькнуло незнакомое лицо. Он почти уверился, что управляющий не один, и ошибся — мистер Уотерхаус восседал за столом в полном одиночестве, листая замусоленный гроссбух. В камине уютно потрескивали буковые поленья. — Вы закончили осмотр, джентльмены? Управляющий сделал очередную пометку, промокнул запись бронзовым пресс-папье и закрыл гроссбух. Вид он имел скверный: мешки под глазами, нос и щеки в красных прожилках. Так выглядят люди после гулянки — либо после бессонной ночи, проведенной за рабочим столом. Впрочем, отдельные личности выглядят так всегда, начиная с раннего детства — и независимо от обстоятельств. К этим любимцам Фортуны и принадлежал Эдгар Уотерхаус. — Закончили. Качество исполнения нас в целом устраивает. — Но работы снова приостановлены… — Поставщики! — трагически развел руками управляющий. — Вы не в курсе, когда Вуличский завод собирается… — Это вы должны знать, как обстоят дела у ваших субподрядчиков, — желчно заметил Уинстон. — И не донимать вопросами представителей Адмиралтейства. Да, в курсе. Через неделю! Как вам это понравится? — Да вы совсем простыли, мистер Соммерсби! — засуетился управляющий, быстро меняя тему разговора. — Садитесь к огню, я приготовлю вам грог… — И мне! — не замедлил вклиниться артиллерист. — Ну разумеется, мистер Рэдклиф! Всенепременно! У камина на специальной подставке грелся полуведерный чайник из чугуна, живо напомнивший артиллеристу казенную часть орудия. Управляющий извлек из стенного шкафчика бутылку рома и коробочку с пряностями, которые смешивал самолично. От души плеснув спиртного в пару пузатых кружек, он бросил в каждую по щепотке смеси и долил кипятком. По комнате пополз сложный аромат — корица, имбирь и мускатный орех. — Лучшее средство от простуды, джентльмены! — А вы, мистер Уотерхаус? — Мне нужно работать… Управляющий вернулся к оставленным бумагам. — Обедаем в «Розе и окороке», — возвестил Рэдклиф, опустошив кружку. — Там отличная телятина и пирог с голубями. А «винцо Барли»[12] — чудо из чудес. — Принимается. — Тонкие губы Соммерсби изобразили намек на улыбку. Грог пошел ему на пользу. Инженер приободрился, щеки его, обычно бледные, порозовели. Тем не менее смутное беспокойство не оставляло Уинстона. Он слышал звон сигнальных колокольчиков, но не мог понять, с какой стороны ждать беду. Когда фигуры инженера и артиллериста поглотил туман, управляющий выбрался из-за стола и отпер неприметную дверь в углу комнаты. За дверью скрывались личные «апартаменты» — каморка со старым диваном, где мистер Уотерхаус ночевал, если задерживался в конторе допоздна. Как правило, гостей он туда не пускал. Однако сейчас, едва дверь отворилась, в конторе объявился статный джентльмен в летах — который, впрочем, выглядел моложе управляющего. Высокий лоб, упрямо вздернутый подбородок, цепкие, умные глаза. Несмотря на благородную седину, с годами выбелившую шевелюру джентльмена, волосы его спорили с гребнем, взлетая легкомысленным коком. Одевался гость щегольски — жилет, усеянный сине-золотистыми цветочками, фрак из зеленого бархата, веллингтоновские сапоги,[13] цилиндр с монограммой. Пальцы джентьмена отягощали многочисленные перстни. — Все в порядке, мистер Эрстед. Мы можем без помех продолжить разговор. Кстати, я получил нужные нам обоим сведения. Мистер Эрстед, боксер и экзорцист, словно на крыльях ветра прилетевший из Лондона в Блэкуолл, прошелся по комнате из угла в угол, разминая ноги, и остановился напротив стола, за которым вновь окопался Уотерхаус. Вести разговоры управляющий предпочитал сидя в заветной крепости. — Я слышал. Железо из Вулича завезут через неделю. До того ваш склад будет пустовать. Для нашего дельца — в самый раз. Мне склад и нужен-то всего на три дня. — А вдруг материалы доставят раньше? Если склад окажется занят, у меня будут неприятности. Я рискую, мистер Эрстед. Не кто-нибудь, а лично я. — Чтобы в этой стране хоть что-нибудь доставили По-английски посетитель говорил чисто, без акцента и очень быстро. — Что вы себе позволяете?! — возмутился управляющий. Впрочем, гнев его не обманул бы и ребенка. — Прекратите оскорблять мою страну! Или у вас в Дании все всегда делается вовремя? — У нас в Дании? Goddamit! Да! Вовремя. Всегда. Простите, если невольно задел ваши патриотические чувства. — Эрстед отвесил поклон, театрально приложив руку к сердцу. На лице его мелькнула язвительная ухмылка, обнажив частокол кривых, желтых зубов. Эта улыбка так разительно изменила облик датчанина, что управляющий вздрогнул. Рассудку понадобилась минута, не меньше, чтобы справиться с сердцебиением. Подумаешь, зубы у человека плохие! А у дядюшки Роджера, преступно медлящего с завещанием в пользу племянника, — желудочные колики; у мистера Трипти, хозяина верфи, — подагра… Что тут особенного? — Извинения принимаются. Но впредь попрошу следить за словами. Извольте уважать страну, в которой находитесь. — Хорошо-хорошо! — Датчанин замахал на управляющего руками, уподобясь ветряку. — Договорились! А теперь вернемся к нашему дельцу. Склад будет пустовать неделю, а я освобожу его через три дня! Д-дверь! Соглашайтесь! Вот-вот хлынет ливень, и сахар промокнет! Нерешительность собеседника раздражала мистера Эрстеда. Уотерхаусу доставляло удовольствие наблюдать за посетителем, нервно меряющим шагами комнату. Для управляющего вопрос был решен с самого начала, но он не спешил ударить по рукам, набивая себе цену. — Значит, сахар? — Да! Голландский сахар, только что доставлен кораблем в Англию. А в порту, как назло, все склады забиты! Мой друг Ван дер Линден умоляет сжалиться над его грузом. Пропадет ведь товар! Выручайте! — Учитывая обстоятельства… я, пожалуй… — Уотерхаус цедил слова, будто скряга — пенсы. — Сахар, говорите? — Goddamit! Один сахар, только сахар и ничего, кроме сахара! — Мне на верфи неприятности не нужны. В грузе нет чего-нибудь горючего? Взрывчатого? Ядовитого или зловонного? — Д-дверь! По-вашему, сахар горит, взрывается и воняет? Управляющий припомнил жженый сахар, который добавлял в пунш, и совершенно успокоился. Видение пунша было таким мирным, таким доброжелательным, что вся затея предстала в радужном свете. — Сколько его у вас? — Сто семьдесят бочонков и девяносто мешков. — Изрядная партия. Склад невелик… — Зато простаивает без дела. — Плата за хранение составит… О какой сумме у нас шла речь? — О пятнадцати фунтах. Славненькие денежки, согласитесь. — Мне кажется, число «тридцать» звучит лучше «пятнадцати». — Goddamit! Я же не алмазы вам оставляю! Что я скажу Ван дер Линдену? Как объясню чудовищные траты?! — Мне придется заплатить грузчикам, сторожу… — Сторож получает жалованье от компании. Он обязан охранять склад в любом случае. О грузчиках не беспокойтесь, я уже их нанял. — Вы очень убедительны, мистер Эрстед. Так и быть — двадцать пять. — За три дня? За три жалких, краткотечных дня?! Мы ведь оформим нашу сделку по-джентльменски, верно? Без лишних бумаг? А это значит — ни с кем не надо делиться. Все денежки пойдут в ваш карман, мистер Уотерхаус. — Эрстед внезапно шагнул вперед и, опершись руками о столешницу, заглянул управляющему в глаза, по-птичьи склонив голову набок. — Ладно, сдаюсь. Если вы — любитель круглых чисел, то, думаю, «двадцать» для вас прозвучит райской музыкой. — Деньги — вперед, — после некоторого размышления уведомил мистер Уотерхаус. — Половину. Вторую половину — при вывозе товара. — Три четверти. Пятнадцать фунтов сейчас и пять — когда заберете свой сахар. — Ох вы и выжига! Ох и плут! Эрстед осклабился, вновь продемонстрировав желтые зубы, и полез в кошелек. — Должен вас предупредить, — пересчитав и спрятав деньги, управляющий сделался мил и приветлив, — склад не предназначен для пищевых продуктов. Он не отапливается, там сыро… — Крыша не протекает? — Нет. С этим у нас строго. — Чуток сырости пойдет на пользу. Сырой сахар весит больше, а продавать-то его будут на вес. Смекаете? Вот дождь — другое дело. Дождя нам не нужно! — В небе над конторой громыхнуло, намекая. — Что же вы сидите, дружище? Отпирайте склад да велите сторожу открыть ворота. А я кликну грузчиков с телегами. — Прямо сейчас? — А вы как думали? Д-дверь! Груз ждет за воротами! Тишина и запустение, царившие вокруг броненосца, кончились. Еще минуту назад здесь уныло свистел ветер, играя провисшими талями, — и вот уже пространство перед железным монстром заполнили телеги, лошади, грузчики, возницы. Стук копыт и колес, веселая ругань, ржание, смех, окрики старшего, чуть ли не палкой наводящего порядок… Эдгар Уотерхаус наблюдал за суматохой с нескрываемым удовольствием. Ему до смерти надоели военные с их идиотской секретностью, проверяющие из Адмиралтейства, всюду сующие свой нос, поставщики, с неумолимой регулярностью срывающие любые сроки… Когда возникал очередной простой, и жизнь вокруг железного остова замирала, он поначалу радовался. Но через пару дней его начинала одолевать скука. Как ни странно, мистер Уотерхаус любил свою работу. Он привык быть при деле. А тут — впору спиться с тоски. Опять же наложит Адмиралтейство штраф, компания разорится — куда прикажете идти? На улицу, милостыню просить? Грузчики, чертыхаясь, таскали бочки и мешки. Мистер Эрстед в процесс не вмешивался: наблюдал, покуривая черную трубочку, никак не шедшую к его франтоватому облику. «Доверяй, но проверяй!» — подумал управляющий и решительно направился к ближайшей телеге. — Развяжите этот мешочек. Толстый грузчик дыхнул перегаром: — Зачем? — Хочу взглянуть, что там. Рядом, словно из-под земли, возник мистер Эрстед. Управляющий даже вздрогнул — так тихо и быстро подошел датчанин. — Делай, что велено. Толстяк хмыкнул, развязывая мешок. Уотерхаус поелозил пальцем по одной из неровных, чуть желтоватых сахарных голов. Лизнул: точно, сахар. Никаких сомнений. — Открой бочонок. Ворча себе под нос, грузчик отыскал ломик с плоским концом и со второй попытки вскрыл бочонок. Здесь сахарные головы были помельче: с кулак величиной. — Заколачивай. — Все проверять будете? — елейным голосом поинтересовался датчанин. — Нет. Я удовлетворен. Управляющий окончательно успокоился и даже расправил плечи, словно сбросив десяток годов. Подвыпившие грузчики, гомон, толкотня, виртуозная брань возницы, которому наступили на ногу… Это была правильная жизнь. Не то что с нашими вояками… — Не желаете промочить горло, мистер Эрстед? — С удовольствием, сэр! Через час умиротворенная беседа партнеров, разомлевших от выпивки и каминного жара, была прервана явлением старшего. — Простите, сэр… — Что? — Не влазит. — Что — не влазит? — Склад, значит… Под завязку. Десять бочек осталось. Куда их? — Не может быть! Там полно места, — забыв, что недавно сам сетовал на малую вместимость склада, управляющий полез из-за стола. — Не волнуйтесь, мистер Эрстед, что-нибудь придумаем. На улице не оставим… Бочки-неудачницы сиротливо жались к стене конторы. Со словами: «Сейчас найдем место!» — управляющий сунулся в дверь склада и обнаружил, что места нет категорически. Сахар расположился по-хозяйски, оккупировав каждый уголок. Уотерхаус задумался, скребя в затылке. Пока мозг его был занят хаотической мыслительной деятельностью, взгляд жил своей жизнью, обшаривая небеса, готовые пролиться дождем. Не найдя в горних высях замены складу, взор спустился ниже, упав на корпус броненосца. «Почему бы и нет? Военный корабль, секретность… Какие там секреты? Железная коробка — ни машин, ни пушек… Даже палубы не все собрали. Тыща бочек влезет!» Если бы не пары крепкого рома, подобная идея никогда не пришла бы в голову мистеру Уотерхаусу. Однако алкоголь всегда обострял его гений. Он уже открыл рот, желая успокоить датчанина, но под ребрами шевельнулась холодная игла. В итоге прозвучало неожиданное: — Что в этих бочках? — Вы же проверяли! — возмутился Эрстед. — Да, но не Первая крышка поддалась на удивление легко. Уотерхаус мрачно воззрился на белый порошок, которым был наполнен бочонок. Селитра? Известь? Мука тонкого помола? — Что это? — Измельченный сахар, для кондитеров. Наивысшего качества! Управляющий сунул в бочку палец. Опасливо лизнул — а вдруг отрава?! Нет, датчанин не соврал: на вкус порошок был слаще меда. Им были заполнены и остальные бочки. — Ладно, — решился Уотерхаус. — Грузите в трюм. Найдите место, где палуба уже настелена, чтоб дождь не намочил. Вон лестница, вон лебедка. Поторапливайтесь! |
||
|