"Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон, Валентинов Андрей,...)

7

Очнулся я с жесткой болью в горле. Я сидел в глубоком кресле, обитом кожей (на всякий случай не буду думать — кто водится в этом мире и чьей кожей), в комнате, которая могла бы быть гостиной. Центр комнаты был устлан толстым пестрым ковром, вдоль стен стояло еще несколько однотипных кресел. В одном из них сидела еще не очнувшаяся, но дышащая Ладыгина. Окон в комнате не было, ровный мягкий белесый свет равномерно исходил из потолка. Пространство и освещение увеличивались большими зеркалами в простых рамах, заполнявших простенки. Зеркальная гостиная, подумал я, сюда бы канделябры со свечами — так даже красиво было бы. И потянулся из кресла. Отражение напротив повторило мое движение — да-а, выглядел я плоховато. Жалко, что нет окон: интересно, каков он — мир кровок. И что собой представляют сами кровки? По крайней мере, пока что я жив. Я потер горло — похоже, что меня кто-то слегка придушил.

Отражение не потрудилось повторить мой жест. Напротив, оно нагло ухмыльнулось и откинулось в своем кресле, закинув ногу за ногу. После чего заговорило, и голос из амальгамы звучал вполне четко, хотя и с несколько странным, стеклянным оттенком:

— Что, зятек, горло болит? Надеюсь, я не слишком перестарался. Ну, давай начинать знакомиться, зятек. Ты кто был при жизни?

Вот тут как раз я и испугался. И даже на всякий случай нервно сжал руками колени и ущипнул себя. Щипок получился самый натуральный. С чего это — «был при жизни»? А еще я спросил:

— Почему — зятек?

Мой визави посуровел.

— А кто ж еще? Явился вместе с моей дочерью. При одном браслете. Ну-ка, колись. Кстати, это кто из них? Наташка или Нинка?

Булгаков писал, что говорить правду легко и приятно. Ну, насчет приятного это он явно загнул, а вот что говорить правду легче, чем врать… Я сглотнул воздух саднившим горлом и нырнул прямо в самый правдоворот:

— Я — частный сышик, — начал я. — Ваша вторая дочь умерла. Это было самоубийство, но спровоцированное…

Рассказывал я целую вечность, иногда сбиваясь и возвращаясь к прежним деталям. Наверное, минут пятнадцать. Хозяин слушал внимательно. Молча, иногда притормаживая жестом руки. Сходство со мной сохранялось, хотя за время моего рассказа он слегка помрачнел и постарел — так я буду выглядеть в гробу, если доживу до преклонных лет.

— Ладно, сыщик, — сказал он, когда я закончил свой рассказ и замолчал. — Я на тебя не в обиде. И даже оставил бы тебя здесь своим зятем, — я дернулся, и он успокаивающе махнул мне рукой, — сиди, сиди. С гномами у меня свои счеты. Значит, говоришь, Сисякин употребил то же слово, что и гномы — говорил о кровках?

— Да, — подтвердил я, не понимая, к чему он клонит. — Кстати, честно признаюсь, что не знаю такого названия. Очень было бы интересно узнать, что у вас за мир, как вы выглядите и почему гномы вас опасаются.

Он улыбнулся. Ох, нехорошая была эта улыбка, с лицом, темнеющим в оливковый цвет и ощеривающая рот до ушей, открывющая бесконечный ряд мелких острых зубов.

— Счастливчик ты, парень, — повторил он слова, сказанные мне прежде Бочаревым, — потому что не увидишь сейчас, как я выгляжу. Знаешь, почему в доме умершего занавешивают зеркала?

— Ну, поверье есть, — осторожно начал я, — чтобы душа покойного не увидела себя в зеркале и не испугалась…

Он коротко и неприятно хохотнул.

— Ха, чего бояться отражений или их отсутствия? Нет, зеркала закрывают, потому что это мы любим через них приходить. Мы приходим, когда чуем чью-то смерть. У гномов были войны с троллями, оба народца гибли во множестве, и оставшиеся в живых видели, как мы реем над мертвецами. Тогда-то гномы и тролли стали называть нас кровками. Сисякин сказал — кровки. Ну, что ж, будут ему кровки. Мы — духи, но ведь и духи бывают разные, верно? — Он принял позу декламатора, простер длань и напыщенно процитировал неизвестный мне текст: — О Духах сказано: Ты творишь Ангелами Своими Духов и служителями Своими пламенеющий огонь! — После чего, опустив руку, закончил обыденным голосом: — Духи прибирают души. Вы, человеки, зовете нас ангелами смерти.

Он вышел из зеркала. Это был уже не я. То есть не мое отражение, не мой облик. Но все-таки как бы человек, а не ангел с крылами. Просто человек, с которым я очень не хотел бы встретиться в пустынном месте ночью. Или вечером. Чего там — даже и в солнечное майское утро. Хотя одежда на нем была прямо карнавально-праздничная: средневековая короткая облегающая куртка с пристежными штанами-чулками, а поверх плащ с овальным вырезом для головы и с капюшоном, все переливающихся пурпурных и алых цветов.

— Это тоже не мой настоящий вид, — успокоил он меня. — Чего уж там, человече, живи, покамест жив. Дочка пусть спит, я усыпил ее надолго. А у нас с тобой дела. — Он вынул из складок плаща разомкнутый браслет. Я перевел взгляд на руки Натальи — браслета на них уже не было. Ангел смерти проследил мой взгляд и пояснил: — Он размыкается и спадает, когда носитель браслета достигает нашего мира. Ты уверен, что не собираешься стать моим зятем?

Я отрицательно помотал головой.

— Спасибо за честь. За предложение. У меня другая девушка, просто сейчас у нас… проблемы. Знаете, как бывает с девушками? То есть, вы то не знаете…

Он внимательно посмотрел мне в глаза. Я бы не назвал это ангельским взглядом, скорее уж так смотрели какие-нибудь средневековые палачи-инквизиторы. Но кивнул:

— Знаю, — и опять продекламировал какой-то текст, встав в позу и отставив руку: — Тогда Духи увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены. — Явно у него была тяга к цитированию мемуаров. — Ладно, человече, ты мне нравишься. Сейчас я отправлюсь надеть браслет на нового временного владельца. Мы с тобой пойдем вместе: я заодно провожу тебя, чтобы ты отчитался своим работодателям.

Он взял меня за руку, подвел к зеркалу и снова ухмыльнулся.

— Не бойся, в конце концов ангел смерти возвращает тебя к твоей прежней жизни, а не наоборот. Кстати, полезный совет, если не хочешь со мной встречаться: не оставляй на ночь открытых зеркал в комнате. — Он взглянул на меня еще раз и хохотнул во все свои зубы: — Шутка.

Мы вошли в зеркало.

Их милости господа гномы Буторин и Магурин сидели в маленькой конторе на задворках нашего Арбатова. Сейчас конторские помещения принято на английский манер называть офисами, но это была самая настоящая контора: с чернильницами, гроссбухами, распухшими от бумажных закладок, и без всяких электрических считалок. У входной двери стояли вешалки для верхней одежды и стойки для зонтиков. Вешалки были стоячие, рогатые и двух уровней: для людей и для гномов. Там же висело зеркало — достаточно большое, чтобы в нем могли отражаться и люди-человеки, и гномы.

Мой выход, как говорят актеры, а на самом деле мой вход был довольно эффектен. Не имея достаточной практики хождения через зеркала, я практически впал внутрь помещения.

Буторин и Магурин замерли от двойного шока. Во-первых, не каждый день к вам кто-то впадает в комнату, когда вы сидите, запершись, и обсуждаете шепотом свои сделки. А во-вторых, думаю, они много чего знали о тех, кто приходит через зеркала, куда больше, чем я.

— День добрый вашим милостям, — сказал я, выровнявшись и ухватившись за вешалку. — Детектив Лубников к вашим услугам. Частное расследование по вашему заказу завершено и выполнено. Неснимаемый браслет работы Вацурина, — гномы переглянулись, — переходник в мир кровок, — гномы переглянулись еще раз и напряженно уставились на меня, — в данный момент находится на правой руке госпожи Раисы Ивановны Бондарь-Сисякиной. Она сейчас пребывает в доме своего брата в Горелове, вторая линия, дом двадцать восемь. Она спит, но вы сможете ее разбудить и распросить обо всем сами. — Я вспомнил ухмылку моего проводника и повторил его шутку: — И даже попробовать его снять до того, как она попадет в тот мир.

Судя по тому, как гномы вздрогнули, шутку они оценили.

Думаю, что мою работу частного детктива тоже, даже после того, как я не стал возвращаться в зеркало, а ушел через дверь.

Всю дорогу я шел пешком и радовался нашему миру. Абсолютно всему: харкающим на тротуар прохожим, колдобинам в асфальте, бомжеватым старушкам, сбившимся в стаю бродячим собакам. Это был мой мир, пусть со всеми его недостатками, которые я не успею исправить за свою жизнь, — все равно мой человеческий мир!

Я поднялся на пятый этаж своей хрущобы и открыл дверь в свой офис. Дверь была не заперта, но я даже не успел удивиться: в кабинете меня ждала Ирина. Она кинулась мне навстречу и прижалась.

— Ты знаешь, — сказала она, — я сердилась на тебя и решила сегодня погадать, кто мой настоящий суженый. Поставила по сторонам зеркала свечи, зажгла их, выключила свет и стала вглядываться в зеркало. И представляешь, вдруг из глубины выплыло совершенно твое лицо, прямо чуть не высунулось из зеркала и сказало: «Немедленно иди мириться!» Я понимаю, что это глюк, но это значит: мое подсознание так работает — ты мне действительно очень нужен!

Я крепче ее обнял — она не видела моего лица, я смотрел в пространство за ее плечо — и улыбнулся. Спасибо доброму ангелу смерти! Но когда мы поженимся, фиг я оставлю в комнате на ночь хоть одно незакрытое зеркало!