"Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала" - читать интересную книгу автора (Олди Генри Лайон, Валентинов Андрей,...)

4

Скверик мне удалось найти легко. По сути, это был даже и не сквер, а старый московский дворик с почти незатоптанным газоном и клумбой в центре, с облупившимися асфальтовыми дорожками и двумя старыми садовыми скамейками на плохо, но свежеокрашенных чугунных лапах. Скамейки стояли друг напротив друга через газон. Других скверов и парков поблизости от указанных координат не было. Двор был пуст — похоже, что скоро дома пойдут под снос и жильцов уже потихоньку расселяют: большинство окон было голыми, без занавесок.

Я явился на место встречи чуть заранее, прямо перед началом сумерек. Угадать, которая скамейка — сисякинская, было невозможно, но и не очень важно. Я заранее решил спровоцировать и ускорить момент знакомства, поэтому постелил рядом с собой газетку, поставил на нее фляжку и одноразовые пластиковые стаканчики, а еще положил пару толстощеких темно-красных помидоров и кусок сервелата. Обустроив натюрморт, взял газетный листок с кроссвордом и, мусоля карандаш, стал медленно разгадывать, со скучающим видом вписывая буковки в клеточки. Вполне приличный образ: более или менее интеллигентный мужик, который собирается выпить, но то ли ждет приятеля, то ли не спешит пить в одиночку (поэтому не один стаканчик, а стопочка).

Кроссворд оказался полным барахлом. Вот выйду на пенсию — буду подрабатывать их сочинительством. Возможно даже, стану членом Союза писателей кроссвордов. А то и секретарем Союза писателей: буквы я знаю, «Что-где-когда-кому» по телевизору смотрю, а уж если мне удается угадать слово — название крупы, именованной в честь древнегреческого героя в его древнеримской транскрипции, — из восьми букв по горизонтали…

Фигурант появился точно с началом сгущения сумерек. Первоначально я засомневался, что этот человек и есть мой ожидаемый Сисякин, потому что Бочарев описать его не смог, только руками чего-то в воздухе выписывал. Ну, я и нарисовал себе заранее этакого Джузеппе Сизый Нос — с дрожащими руками, красными прожилками на физиономии и в неглаженных, оттянутых на коленках брюках. Собирательный образ спивающегося человека без определенных занятий. Появившийся гражданин был весь из себя щепетильно аккуратен, а стрелки на брюках были так отутюжены, что кто к нему сядет на коленки — порежется. Туфли начищены и блестели — для меня это очень важный показатель: аккуратность большинства простирается только до уровня общего вида в зеркале, и лишь настоящий джентльмен не ленится надраить обувь перед выходом из дома. Светлый плащ, черный кейс. В мою сторону он только покосился, но при этом умудрился облить таким презрением, что если бы я выпивал — поперхнулся бы. Он расположился на противоположной скамейке, легко и красиво заложил ногу на ногу, достал из кейса журнал «Экспорт цветных металлов» и стал его читать с видимым удовольствием, то хмыкая, то вскидывая брови и улыбаясь. Нет, я знавал когда-то музыканта, который начинал смеяться, еще только просматривая ноты «Юморески» Дворжака, и понимаю, что профессионал может увидеть смешное в любом понятном и близком ему тексте, — но в экспорте цветных металлов… Теперь наступил мой черед разглядывать незнакомца. Вздутые вены на руках — если этим ограничено, то слабо тянет сердце, а вот если еще и мешочки под глазами, то это уже почки — большой шанс, что пьющий. Глаза мне разглядеть не удавалось: расстояние между скамейками, сумерки, журнал, темная оправа его очков.

Смеркалось быстро. Он аккуратно закрыл журнал, положил его в свой дипломат, защелкнул кейс, а потом встал и пошел, направляясь к зданию в глубине двора. Я вытаращился ему в спину, решаясь: окликнуть — не окликнуть, когда он вдруг обернулся и поманил меня пальцем. Молча.

Я смел натюрморт в сумку одним движением, будто давно в этом тренировался, плюнул на всю свою конспирацию и подлетел к нему.

— От Бочарева — по гномам? — спросил он.

Я нервно сглотнул и кивнул. Мешки у него под глазами все-таки были. И вообще лицо было одутловатое и неприятное, властное лицо впередсмотрящего и поддающего одновременно.

— Бочарева я консультировал по гномам, — пояснил он мне в ответ на невысказанный вопрос. — Для посетителей, приходящих от других коллег, у меня другие места встреч. Таксу знаете?

В первое мгновение я не сообразил: слово «такса» у меня давно ассоциируется только с собаками, а потом помотал головой, в этот раз отрицательно.

— Десять тысяч и бутылка водки — до. И десять тысяч — по возвращении. Рублей, — добавил он, глядя на мой ступор.

— По возвращении — откуда?

Боюсь, что у него сложилось не лучшее мнение о моих умственных способностях. По крайней мере он убедился — после моих мотаний головой в ответ на предыдущие вопросы, — что у меня есть голос. Хотя почему-то осипший.

— Мне нужна консультация, — пояснил я.

Он на секунду задумался, потом мотнул головой.

— Хорошо. Но такса остается той же. Идемте.

Подъезд был не заперт, и мы прошли в полуподвальное помещение здания. Сисякин толкнул грязную дверь и мы очутились в помещении кафе. Даже не кафе, а того, что в забытые советские времена называлось столовкой. Ободранные фанерные стулья, тонконогие пластиковые столы, покрытые пятнистой клеенкой, желтый электрический свет лампочек под жестяными плафонами. У стенки за стойкой возилось бабообразное существо в почти белом переднике. На столике рядом с ней в тазу с водой лежали стеклянные граненые стаканы и серая тряпка, представляющая остатки вафельного полотенца.

Водку от стойки Сисякин к нам на столик сам принес. Между прочим, только с одним стаканом. Да я, собственно, и не набивался. И десять тысяч я перед ним на стол выложил. Если честно, то у меня больше с собой и не было, но это я пока говорить ему не стал.

Сисякин налил себе полный стакан водки и, мерно и без воодушевления отхлебывая — вот уж никогда не думал, что пить можно так скучно! — стал мне рассказывать про измерение гномов. Я слушал его внимательно, потому что мне все было внове.

Все наши миры и измерения взаимопроникают, то есть мы уже как бы находимся и здесь, и там, но сцеплены каждый со свои миром. Как эти измерения друг с другом сопрягаются — хрен их знает. Для опытного путешественника по мирам перенестись из одного, ему знакомого, в другой, какой он хорошо знает, — не фиг делать. Глаза закрыл, представил, что тебя окружает уже другое измерение, в ладошки хлопнул — и ты уже там. Для не таких опытных — нужно медитировать, травки курить, заклинания повторять до обалдения, — словом, в транс впадать. Глюки — это когда свой мир неустойчив и из него другие проглядывают. А вот кто в другом измерении еще не был — тот себе его никак представить не может. Начнет местным блестящим предметом перед носом крутить, от этого мира отвалит, а в тот так и не попадет. Просто останется под гипнозом в трансе. А вот ежели у него есть стоящая вещь из другого измерения, то хоть он там и не был, но как начнет представлять себя с вот таким кольцом или амулетом, так незаметно для себя туда и перейдет. Надо только не удивляться и не напрягаться, а желательно надраться как следует или таблетку-другую снотворного принять. Даже в народных сказаниях есть, вроде «Повороти кольцо на пальце, меня вспомни — и тотчас тут окажешься».

Я молча выложил перед ним изображение браслета. Сисякин поднес его чуть не к носу — это был уже второй стакан — и одобрительно покивал.

— Стоящая вещь, — сказал он. — Ценная. Обратите внимание на эти синие камушки. Видна рука мастера. Это работы самого Вацурина. Переходник между мирами. Практически гарантированный перенос из нашего мира. Все работы Вацурина являются государственной собственностью гномов, в исключительных случаях берутся на время, а после использования возвращаются в королевскую казну.

— А зарослики — это кто?

Второй стакан подходил к концу. Сисякин начал слегка преображаться. На щеках появился румянец, в глазах блеск, а в прежде бессмысленно тупом лице канцеляриста какое-то, еще не понятное мне, выражение.

— Зарослики или передрослики — так гномы называют людей. — Он продекламировал: — Господь сказал «Да будет свет!», рубильник щелкнув дома, но для строительства планет позвал бригаду гнома. В контракте есть свои права работы и игры — и шахты вяжут в кружева различные миры. Продаст зарослик за дублон работу и семью, но гном — он до конца влюблен в профессию свою… Ну, там дальше еще много куплетов есть: и про хоббитов, и про гоблинов, и про эльфов и баньши, и даже про кровок, — прервал Сисякин сам себя.

— Я вижу, вам гномы больше нравятся, чем люди, — подначил я его.

Сисякин хитро улыбнулся.

— А за что мне нас любить? Вот нашла у меня наша медкомиссия удобное для спецработы генетическое отклонение: связь между полушариями мозга нарушена. Как одно полушарие напьется и отключается, так другое командовать начинает. Одно для мира людей, второе для исполнения приказов руководства. Послали на курсы, задания дали, ну я и с дорогой моей душой. А потом за эту мою же профессиональную переработку, за мою, понимаешь, готовность здоровье для государства отдать, подлянку кинули, выперли. И кто я теперь? Можно сказать молодой инвалид без повышенной пенсии. Приходится на жизнь дополнительно подрабатывать. — На его порозовевшей одутловатой физиономии появилось хитренькое выражение. — Ты, значит, как раз этим браслетом занимаешься. Вон, пойди глянь во дворе: там я тебе сюрприз подготовил. Пойди, пойди, потом договорим…

Ладно, подумал я, понятно, что ты мне какую-то гадость подготовил. И гадости свои оправдываешь тем, что все другие виноваты, а тебе уж просто деваться некуда… Да заплачу я тебе твой гонорар, в конце концов консультация действительно оказалась полезной, просто придется отсрочку попросить — пошлю переводом. Или до банкомата вместе дойдем.

Я осторожно закрыл грязную пластиковую дверь, поднялся по ступенькам и вышел во двор.

И тихо удивился. В смысле удержался от того, чтобы заорать.

Двора больше не было. То есть он был, но совсем другой. Разноцветные лампочки или огни плавали в черном небе, где-то играла тихая музыка стеклянных гармоник, а передо мной, ближе того места, где еще сегодня вечером были аляповатые скамейки, стояли и скучали, перекачиваясь с носка на пятку, два рослых — мне по грудь — гнома. В руках у них были утолщенные магические жезлы. Или волшебные палки. Почему-то я сразу понял, что их черные кафтаны с серебряными кнопками и нашивками — это форма.

— О, — сказал один из них, радостно заржав, — гляди-ка! Передрослик! А денек-то налаживается.

— Так, — сказал второй, пока они неспешно повернули ко мне, — предъявите блямбу на проход между мирами. Незаконное проникновение.

— Пусть сперва зубы покажет, — притормозил его первый, — а то хоть и передрослик, но среди них, говорят, вампиры встречаются. Или еще страшнее: полузарослик, а вторая половина — кровка!

Я послушно ощерил зубы. Не хотелось бы получить волшебным жезлом по почкам. Вот Сисякин, вот гад! Передрослик, одним словом. Пора было брать инициативу, пока не посыпались непрятности. И дай бог, чтобы они ограничились колотушками, а не чем похуже.

— Прошу прощения, коллеги, — сказал я, — нечаянно забрел, превысив полномочия. Веду частное расследование по поручению их милостей Буторина и Магурина. У них где-то на переходе пропал браслет работы Вацурина. — Я осторожно вынул из кармана и показал им издали картинку.

— О-па, — сказал первый гном и чуть не сплюнул от досады, — а так ведь все хорошо начиналось.

— Да-а, — удрученно сказал второй, вглядываясь в изображение браслета издали и не делая попыток подойти ближе. Он почесал висок жезлом. — Нам лучше и не знать про такую пропажу до тех пор, пока официально не объявили.

— А вдруг мы первые найдем… — обратился к нему первый, но второй его сразу осадил:

— Официально не объявляли. Понял, чем пахнет?

— Понял, — скис первый.

Второй огляделся по сторонам.

— Значит, так, парень. Поворачивай обратно в дом и исчезай в свое измерение. Ты нас не видел, мы тебя не видели. Было одномоментное случайное ложное вторжение в результате глюка. А вот если не исчезнешь, — ну, тогда, извини, пеняй на себя.

— Спасибо, — честно и от души сказал я.

Осторожно зашел внутрь, затворил дверь, закрыл глаза и привалился лбом к холодной каменной стенке, страстно желая, чтобы мир гномов растаял как наваждение.