"В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса». 1967 г." - читать интересную книгу автора

НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ

Был конец августа, когда не пала еще на траву непрозрачная бисерная изморозь, но уже отовсюду, и вдоль и поперек, тянулись ощутимые лишь руками да лицом - когда попадут невзначай - паутинки, накрученные и наверченные по всему лесу толстопузыми травяными паучками. В лесу было прохладно и несолнечно, но не было в природе щедрой, осенней пышности. Увядание еще не пришло, но в чем-то, невидном и неслышном, сквозила уже грусть примирения с грядущим этим увяданьем.

Тропинка выходила на опушку. Ираида Васильевна задержала шаг и свернула правее, где сбегали с поросших сосною невысоких холмов серебристые оползни оленьего мха. Но внизу, в ольшанике, темнела канава, полная до краев зеленоватой кашицей ряски.

Ираида Васильевна крoтко вздохнула и вернулась на тропинку.

За спиной безмятежно, по-весеннему, запела малиновка. Был конец августа, вечерело, и никто еще ни о чем не догадывался.

Митька, сопя в розетку короткого фона, уверенно вел своего кибера по футбольному полю. С шестью минутами до финального свистка 2:1- это еще не блеск. Так ведь и проиграть можно. Металластовый верзила по диагонали пересекал пронумерованные квадраты поля, подкрадываясь к релейному капкану ворот. “Тихо, не зарывайся…” - шептал Митька, хотя его “четверка”, передвигавшаяся по стадиону в строгом соответствии со звуковыми командами, выполняла лишь его, Митькину, волю, и “не зарывайся” - это скорее всего относилось к самому себе.

Митька прижался лбом к передней дверце игровой кабинки. Сквозь толстое стекло было видно, как внизу, под самыми ногами, плясали над мячом двое: своя, оранжевая “двойка” и голубая неповоротливая “шестерка”. Все было правильно. Сейчас голубые будут в луже.

Теперь можно было ждать отпасовку. Митька сунулся носом в микрофон:

– Миленький, не зевай, смотри на Е-6, смотри на Е-6… смотри на Е-7… возьмешь мяч и пробьешь на Б-13…

А на Б-13 - самая сила: Фаддей. Митька мог положить голову под мобиль, что Фаддей разгадал всю комбинацию и настраивает своего кибера именно на Митькин пас. Митька приподнял плечи и навис над игровым пультом. Сейчас…

– Бери мяч! Бей на Б-13!

Поздно, голубенькие! Надо уметь манипулировать! Влетели в квадрат вшестером, как жеребята, а мяч-то у Фаддея. Митька локтем отодвинул фон, вжался в стекло.

– Тама! Тама-а-а! - раздался из фоноклипса дикий рев несуществующих трибун.

Значит, мяч коснулся сетки.

Эти вопли были последним достижением пятых классов: как-то ночью на сетки ворот, кроме судейских датчиков, были подключены магнитофонные рамки. Очевидцы утверждали, что тренер по кибернетическим играм долго смеялся, но - ничего, не запретил.

Митька откинулся назад и потянулся сидя. Три с половиной минуты можно просто так поболтаться по полю. Теперь уже ничего…

Рев трибун разом оборвался.

В фоноклипсе щелкнуло, и металлический голос кибер-судьи произнес:

– Мяч забит из положения “вне игры”.

Митька остолбенел. Медленно потянул с себя фоноклипс. Потом резко толкнул стеклянную дверь кабинки и вывалился прямо на поле.

– Да не было же!… - заорал он отчаянным голосом.

Рядом с ним тяжело плюхнулся Фаддей. Он сжал кулаки и, распихивая попадающиеся на пути угловатые металластовые фигуры, пошел через все поле туда, где на противоположной галерее тихохонько сидели в своих кабинках “голубые”. Он остановился и, расставив ноги, мрачно оглядел ряд белых носов, приплюснутых к стеклу:

– А в чьей палатке хранился судья?…

“Голубые” помалкивали.

– На мыло! - взревели “оранжевые”.

Митька оглянулся: у кого мяч? Над мячом враскорячку, точно краб, застыл Фаддеев “третий”. Митька с трудом вытащил зажатый в ногах мяч и, сложив ладошки рупором, закричал:

– А ну, давай на поле! Переигрываем второй тайм! “Голубые” посыпались из своих каб,инок. Киберигра шла прахом.

Митька уже пританцовывал, - как бы это сподручнее ударить (не кибер ведь-можно и промазать), но вдруг над полем раздался звонкий голос:

– Митя-а! К тебе мама пришла-а!

Митька сожалительно глянул на мяч и, махая на бегу запасному - подай, мол, за меня, раз тебе такое счастье, - помчался к выходу, где терпеливо стояла Ираида Васильевна.

– Что? Уже? - спросил он, переводя дух и поматывая головой.

– Отдышись… Уже.

– С нашей взлетной? Лагерной?

– С вашей, сынуля. С вашей.

– Я тебя провожу, а?

– Спросись только.

– Я знаю - можно.

На взлетной было пусто, - вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой волос.

– Тетя Симона! - крикнул мальчик и побежал к ней.

Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой, на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до другого, так же звонко крикнула в ответ:

– Салюд, ребенок!

Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.

– Ну и как? - спросила Симона, закидывая руки за голову;

– А всё так же, - сердито отозвался Митька. - Второго судью за эту неделю. И все пятый “б”.

– Умелые руки. Ну, а вы?

– Мы - ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, - важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.

– Фантазии у вас не хватает, вот что, - сказала Симона. - Явление тяжелое и в наши дни - редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.

Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.

– Ничего не не хватает, - сказал он хмуро. Симона засмеялась. - Просто мы не хотим.

Симона засмеялась еще пуще:

– Совсем как моя Маришка.

– Митя, не трогай руками сандалики, - заметила Ираида Васильевна.

Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.

– Ну, а вы? - спросил он с вызовом. - Ну, а вы-то? Когда были в пятом?

“Задира”, - подумала Симона и тоже села, так что получилось - нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.

“Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, - думала Симона, глядя на мальчика. - Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам… Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин… А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколенье какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого”.

Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу…

– Честно говоря, - проговорила Симона, - я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. - Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. - Вот сказала тебе: “Нант” - и сразу все небо стало полосатым такие бледные желтые и чуть голубоватые- полосы… Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок - и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо…

– Тетя Симона, - сказал мальчик, - вы не хотите улетать с Земли, да?

Симона быстро посмотрела на него:

– А ты знаешь, что такое - улететь? - Это значит - подняться в воздух.

– И нет. Это значит - сказать: “Ну, поехали” - и больше не быть на Земле. А ты знаешь, что такое - Земля?

Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.

– Знаю, - сказал Митька и еще раз посмотрел на нее - до чего же огромная, как две мамы сразу. - Земля - это очень-очень большое, но все-таки “Арамис” - это не Земля.

Симона усмехнулась.

– Знает. - Она поднесла ладони к глазам - трава оставила резкие белые и красные полосы. - Ну, а самое главное: что такое - хотеть?

Митька смотрел круглыми глазами и молчал.

Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, - будто эта женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает, не то показывает его самому себе в зеркало.

– Ну, ладно, - сказала Симона примирительно; угадывая мысли Ираиды Васильевны. - Не знаешь - потом узнаешь. А улетать с Земли мне действительно не хочется: уж больно она громадная, не везде порядок. Вот приложить бы руки…

– Как это - не везде порядок? - подскочил Митька. - Ведь в Америке - и то социализм?

– Симона, - сказала Ираида Васильевна умоляюще, - я прошу вас, Симона, все-таки у них в школе даются определенные установки…

“О господи, - подумала Симона, - да неужели же она не понимает, что одной такой фразой - об определенных установках - она заронит в этого умного детеныша больше сомнений, чем я со всеми своими откровениями? “

– Нет там еще социализма, - спокойно сказала Симона. - В этой стране вообще любили по части лозунгов несколько забегать вперед. Например, провозгласили всеобщее равенство - а сами потом еще два столетия негров вешали, пока не вспыхнула Негритянская революция. А знаменитая демократия… Словом, про социализм это только они сами говорят. Нет там его. Пока.

– Значит, скоро революция? И можно будет - добровольцем?

– Вот не могу тебе пообещать определенно. Но ты не горюй, - мы ведь еще до звезд не добрались. Пока только свою Солнечную приводим в порядок. А представляешь себе, сколько дел прибавится, когда свяжемся с другими планетами? Ведь там еще столько революций впереди. Прилетишь к каким-нибудь таукитянам или альфаэриданцам - а у них рабовладение. Или первобытное общество.

– Как у наших венериан?

– Вот-вот. Только венериан мы постараемся от революции избавить.

– Жалко, - вырвалось у Митьки.

– Жалко, - согласилась Симона. - Такое удовольствие - подраться, когда это официально разрешается. Ираида Васильевна закашляла.

– Мама, - сказал Митька, - ты не волнуйся, я же понимаю, что тетя Симона все шутит.

А Симона вовсе не шутила. Просто с тех самых пор, как завернутые в шкуры дикареныши перестали заниматься только тем, что сторожили огонь и играли в обглоданные косточки, с тех самых пор, как первые человечки потопали к первому учителю, прижимая к животу глиняные таблички, - люди берегли свoих детей от излишних раздумий и дружно говорили им, что всё на свете хорошо, справедливо, и пятью пять - двадцать пять.

– Ну, и последний вопрос: сколько будет пятью пять?

– Это как посмотреть, - сказал Митька, потому что этой тете нельзя было отвечать, как в школе. Если в десятичной системе и на Земле, то - двадцать пять.

Симона опять рассмеялась:

– А в другой галактике? На Сенсерионе, скажем.

– Это надо подумать, - солидно сказал Митька.

– Ну вот, - Симона сделала руками - “ну вот”, - ему “надо подумать” - а вы всё чего-то боитесь.

И вообще мобиль летит.

Она легко поднялась.

– Ну, сынуля… - сказала Ираида Васильевна и, опустив руки, вся как-то наклонилась и подалась впереД.

Митька простодушно повис у нее на шее, чмокнул где-то возле уха. Потом смутился и боком-боком пошел к Симоне.

“Неужели же и я с моей Маришкой - такая клуша, если смотреть со стороны?” - подумала Симона.

– Ну, человеческий детеныш, следи тут без нас за Землей, чтоб порядок был. А до венериан мы с тобой еще доберемся… Кстати, какое банальное название “венериане”. Придумали бы что-нибудь пофантастичнее.

– Венеряки, - сказал Митька и фыркнул.

– Было, - отпарировала Симона, - “неедяки”, но все равно - было. И “венеты” - было. “Венерианцы” вообще не идет.

– Веньякй, - предложил Митька. - Венусяки. Веники.

– О! - сказала Симона. - Проблеск имеется, - и тихонечко скосила глаза на Ираиду Васильевну. Та стояла, полузакрыв глаза, и лицо ее приняло такое скорбное выражение, что Симона чуть было не фыркнула совсем по-Митькиному.

– И-нер-ти-ды, - по слогам произнес Митька, тоже поглядевший на мать и сразу же ставший серьезным. Это потому, что они инертными газами дышат.

– Кто тебе сказал эту глупость? - устало проговорила Ираида Васильевна. - Венериане, как и мы, дышат кислородом. Инертные газы не могут участвовать в процессе обмена веществ.

– Неинтересно, - со вздохом проговорил Митька. Симоне стало как-то обидно за него и за венериан вместе. Она протянула мальчику широкую, все еще в белых и розовых полосочках, ладонь:

– Не горюй, тем более что с этими инертными газами и в самом деле что-то нечисто. Американцы сейчас над ними бьются. Не исключено, что и откроют что-нибудь интересное. Ну, салюд.

Митька благодарно взглянул на нее и тоже протянул смуглую, всю в цапинах, руку. Сунул жесткую ладошку лодочкой - и тут же потянул обратно.

– Счастливого пути, теть Симона, - нерешительно проговорил он, видя, что Симона стоит над ним в какой-то совсем неподходящей для нее задумчивости.

И спокойной работы… - добавил он, чувствуя, что говорит уже что-то совсем несуразное.

Симона фыркнула, тряхнула головой и легонько щелкнула мальчика по носу:

– Заврался, братец. Спокойной… Приключени-ев! Прроисшестви-ев! Стрррашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные торпеды к бою!

– Всё сразу? - невинно спросил Митька.

– Только так. - Симона оглянулась на Ираиду Васильевну, шедшую к мобилю, и неожиданно вдруг сказала: - И почаще вызывай маму… Длинный фон у нас освобождается после девяти. - И побежала догонять Ираиду Васильевну.

Мальчик отступил на несколько шагов, стащил с головы синюю испанскую шапочку, и стал ею махать. Мобиль задрал вверх свой острый прозрачный нос и полез в небо.