"В мире фантастики и приключений. Выпуск 1. 1959 г." - читать интересную книгу автора

Николай Томан. В погоне за «призраком»

В КАБИНЕТЕ ПОЛКОВНИКА ОСИПОВА

Время перевалило за полночь. Все сотрудники генерала Саблина давно уже разошлись по домам. Один только полковник Осипов все еще сидел в своем кабинете, ожидая важного донесения.

Письменный стол его был освещен настольной лампой. Лучи света падали на поверхность стола из-под низко опущенного колпачка; белый лист бумаги отражал и слабо рассеивал их по всему кабинету. Комната, однако, была большая, и этого отраженного света было в ней недостаточно. Со стороны казалось даже, что пространство за пределами письменного стола Осипова погружено в темноту. Полковник, однако, привык к полумраку и хорошо видел все вокруг. Он любил поздними вечерами, а часто и бессонными ночами во время дежурства бесшумно прохаживаться по мягкому ковру своего кабинета, продумывая многочисленные варианты возможных действий противника. Чистый лист бумаги, казавшийся на темно-зеленом фоне настольного сукна не только единственным освещенным местом, но и как бы самим источником света, гипнотизировал и привлекал к себе Осипова. Полковник подходил к нему то и дело, готовый запечатлеть на нем так долго продумываемую мысль, но всякий раз, когда он брался уже за перо, какой-то внутренний голос убеждал его, что мысль еще недостаточно созрела, загадка далека от решения и выводы слишком скороспелы.

И снова принимался полковник Осипов - седой, слегка сутуловатый человек с усталыми глазами - ходить по кабинету, подолгу останавливаясь у окна, за которым все еще не хотела засыпать большая, очень шумная в дневные часы площадь.

“Если бы только этот Мухтаров выздоровел или хотя бы пришел в сознание, - уже в который раз мысленно повторял Осипов, наблюдая, как внизу, за окном, мелькали яркие огоньки автомобильных фар. - Все могло бы проясниться тогда… Может быть, позвонить в больницу еще раз?… Нет, не стоит Было бы что-нибудь новое - сами бы немедленно сообщили. Но почему, однако, бредит Мухтаров стихами? И что эго за стихи: “Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах”. Или еще вот эта строка: “Шумно оправляя траур оперенья своего”. Как угадать по этим строчкам, какие мысли возникают у него в бреду? И почему произносит он только эти стихи? Ни одного другого слова, кроме стихов… А этот томик американских поэтов, который нашли у него?… Существует, наверно, какая-то связь между ним и стихотворным бредом Мухтарова. Но какая?…”

Полковник Осипов сам перелистал несколько раз этот небольшой, типа “покит бук” [1], томик избранных произведений американских поэтов. Он не мог похвалиться, что читал их всех, но такие имена, как Генри Лонгфелло, Эдгар По и Уолт Уитмен, были ему хорошо известны Какое, однако, имели они отношение к бреду Мухтарова - оставалось для него загадкой.

Побывал вчера томик американских поэтов в химической лаборатории и подвергся там исследованию, но и это не дало никаких результатов. Попал он затем к подполковнику Филину, специалисту по шифрам. Филин высказал предположение, что какое-то из стихотворений этого томика, видимо, является кодом к тайной переписке засланных к нам шпионов. Он допускал даже, что именно этим кодом зашифрована радиограмма, перехваченная несколько дней назад в районе предполагаемого местонахождения знаменитого шпиона, известного под кличкой “Призрак”. Подобная догадка, пожалуй, не лишена была оснований, так как и сам Осипов допускал, что агент иностранной разведки Мухтаров, видимо, предназначался в помощники “Призраку”. Его ведь выследили в поезде, уходившем в Аксакальск, то есть именно в тот район, где находился “Призрак”.

Все, конечно, могло бы обернуться по-другому, если бы Мухтаров не догадался, что за ним следят. Но он почувствовал это и, пытаясь уйти от преследования, неудачно выпрыгнул из вагона на ходу поезда. Теперь он лежит в бессознательном состоянии в больнице и врачи не ручаются за его жизнь.

В карманах шпиона обнаружили: паспорт на имя Мухтарова, удостоверение личности и железнодорожный билет до Аксакальска. В чемодане нашли портативную радиостанцию и томик избранных стихотворений американских поэтов. Подполковник Филин вот уже целый день сидит теперь над этим томиком, отыскивая стихотворение, строки из которого произносил в бреду Мухтаров.

Был уже второй час ночи, когда в кабинете Осипова зазвонил телефон. Полковник торопливо схватил трубку, полагая, что звонят из больницы.

– Р-разрешите д-доложить, Афанасий Максимович, - услышал он голос Филина. Подполковник был сильно контужен на фронте в годы войны и слегка заикался в минуты волнения.

– Докопались до чего-нибудь? - спросил Осипов.

– Так точно. Выяснилось, что Мухтаров произносит в бреду строки из стихотворения “Ворон” Эдгара По.

– Ну и что же? - оживился Осипов. - Удалось с его помощью прочесть перехваченную шифрограмму?

– Никак нет, не удалось. Видимо, стихотворение Эдгара По не имеет никакого отношения к этой шифрограмме

– Да?… - разочарованно проговорил Осипов. - Не очень-то вы обрадовали меня этим сообщением.

Едва он положил трубку на рычажки телефонного аппарата, как снова раздался звонок. Теперь полковник уже почти не сомневался, что звонят из больницы.

– Это я, Круглова, - торопливо докладывала дежурная медсестра. По голосу ее Осипов тотчас же догадался: в больнице произошло то, чего он особенно опасался. - Знаете, что случилось, Афанасий Максимович? Мухтаров умер только что…

Все надежды Осипова, если не на полное признание Мухтарова, то хотя бы на какие-то дополнительные догадки, порождаемые бредом его, рушились теперь.

– Пришел ли он хоть перед смертью в сознание? - спросил Осипов медсестру.

– Нет, Афанасий Максимович, - поспешно ответила Круглова. - Только по-прежнему бредил стихами. Может быть, он поэт какой-нибудь?

– Люди такой профессии не бывают поэтами, - убежденно проговорил Осипов. - Какие же стихи говорил Мухтаров? Всё те же? - спросил он Круглову, уже без всякой надежды услышать что-нибудь новое.

– Я записала. Сейчас прочту вам. Тут., впрочем, тоже всё разрозненные строчки: “Гость какой-то запоздалый у порога моего, гость - и больше ничего”… Знаете, Афанасий Максимович, очень даже похоже, что все это он сам сочинил. Наверно, под этим “гостем” смерть свою имел в виду…

– Ну, а еще что?

– Из какого-то другого стихотворения он даже целую строфу прочел. Вот, послушайте:

Согнется колено, вихляет ступня,

Осклабится челюсть в гримасе, -

Скелет со скелетом столкнется, звеня,

И снова колышется в плясе.

– Прочтите-ка мне это еще раз, помедленнее, - попросил Осипов и торопливо стал записывать.

Кончив писать и поблагодарив Круглову, полковник подумал: “Вот уж действительно какие-то загробные стихи пришли на память Мухтарову перед смертью…”

Странным, непонятным казался Осипову этот бред стихами. Однако, видимо, не случайно происходило все это. Может быть, и прав Филин, что тайные агенты могли пользоваться стихами для кодирования своих донесений.

“Интересно, у себя еще Филин или ушел уже?” - подумал Осипов и набрал служебный телефон подполковника.

Филин отозвался тотчас же.

– Это Осипов, - сказал ему полковник.

– Узнаeq \o (ю;?) вас по голосу, Афанасий Максимович.

– Запишите-ка еще несколько строк стихотворного бреда, Борис Иванович.

И полковник продиктовал Филину строки, сообщенные медсестрой Кругловой.

– Первая строка, вернее две строки, - это из “Ворона” Эдгара По, - выслушав Осипова, заметил Филин. - А “Скелеты” из какого-то другого стихотворения. Размер иной. Вы долго еще у себя будете, Афанасий Максимович?

– Ухожу минут через пять, - ответил Осипов, посмотрев на часы. - И вы вот что учтите, товарищ Филин: Мухтаров умер, - исходите теперь только из того, что уже известно.

Домой полковник Осипов пошел пешком. В голове было много неясных мыслей, смутных догадок. Приходили на память стихи Эдгара По о шорохах в портьерах, о черных птицах, оправляющих траур своего оперения… Что значит все это? Какой смысл таился в наборе таинственных слов? А ведь от этого зависела, быть может, судьба многих людей, безопасность каких-то районов страны, государственные или военные тайны…

КЛЮЧИ К ШИФРАМ

Хотя Осипов почти не спал всю ночь, на работу он явился как обычно - к девяти часам утра. Полковник слишком хорошо знал себя, чтобы надеяться спокойно провести теперь хотя бы одну ночь. Пока тайна Мухтарова не окажется разгаданной, он не успокоится и мозг его без устали будет работать. Но уж потом, когда трудную задачу удастся разрешить, он проспит, наверное, все двадцать четыре часа. С ним уже случалось такое.

Едва Осипов прошел в свой кабинет, как к нему постучался кто-то негромко, но энергично.

“Филин, наверно…” - подумал полковник, знавший его манеру стучать таким образом.

В кабинет действительно вошел торопливой походкой подполковник Филин.

“Позавидуешь человеку, - снова подумал полковник о Филине. - Тоже не спал, наверно, всю ночь, а ведь не скажешь… Да он и не напрасно, видимо, бодрствовал”.

– Разгадали? - оживленно спросил Осипов, почти не сомневаясь, что это именно так. Об успехе говорили стремительная походка подполковника, выражение лица его и радостный блеск серых глаз.

– Так точно, Афанасий Максимович! - весело проговорил Филин и положил на стол Осипову массивный однотомник произведений великого Иоганна-Вольфганга Гете.

Осипов, полагавший, что разгадать тайну шифра помог сборник американских поэтов, найденный в чемодане Мухтарова, удивленно поднял глаза на Филина. Подполковник помедлил немного, будто наслаждаясь недоумением Осипова, затем с загадочной улыбкой раскрыл семьдесят вторую страницу однотомника и показал пальцем на стихотворение “Пляска мертвецов”:

– Вот ведь откуда новая строфа мухтаровского бреда, товарищ полковник! Догадка эта родилась в результате специальной консультации у опытного литературоведа. А все стихотворение Гете в целом оказалось кодом к шифру… Обратили вы внимание, что цифры шифра разбиты на группы и расположены строками? Это показалось мне не случайным и натолкнуло на мысль, что для кодировки текста могли быть использованы стихи. И я не ошибся. Получается следующая система: каждая новая строка начинается трехзначной цифрой с нолем впереди. Ноль тут означает начало новой строки шифра. Следующая цифра после ноля - порядковый номер строки стихотворения. Третья цифра ключевой группы - строка в строфе, а все последующие цифры - номера букв в строках.

Возьмем теперь для примера первую строку перехваченной нами шифровки: “066 14 15 2 5 16 18 19 21 13 18 21…” Давайте расшифруем ее. 066 означает начало строки шифра, шестую строфу и шестую строку в ней. В “Пляске мертвецов” строка эта звучит так: “Все выше и выше вползает мертвец”… Четырнадцатой буквой будет здесь “п”, пятнадцатой - “о”, второй “с”, пятой - “ы”, шестнадцатой - “л”, восемнадцатой - “а”, девятнадцатой - “е”, двадцать первой - “м”, тринадцатой - “в”, восемнадцатой “а”, двадцать первой - “м”. Из букв этих складываются слова: “Посылаем вам…”

Подполковник Филин был очень доволен своей сообразительностью и не сомневался, что на этот раз скупой на похвалы полковник Осипов непременно его похвалит. Но Афанасий Максимович прежде сам прочел с помощью гетевской “Пляски мертвецов” всю шифрограмму, адресованную, как предполагалось, “Призраку”. Ушло на это довольно много времени. Филин, впрочем, знал скрупулезный характер Осипова и запасся терпением. Когда же наконец полковник самостоятельно раскодировал шифрограмму, он встал из-за стола и крепко, с чувством, пожал чуть-чуть вспотевшую от волнения руку Филину.

– Ну, спасибо, Борис Иванович. Спасибо! - с теплыми интонациями в голосе проговорил он и, помолчав немного, спросил: - Ну, а американские поэты тут при чем же?

– А вот это - совершенно непонятно! - развел руками Филин.

– Однако они определенно имеют какое-то отношение ко всему этому делу, - убежденно заявил полковник и отпустил Филина.

Генерал Саблин, начальник Осипова, был занят все утро каким-то неотложным делом, а полковнику никогда еще не терпелось так, как сегодня, доложить ему результаты проделанной работы. Разгадано ведь было многое, оставалось только сообразить, какое же отношение имеет томик стихов американских поэтов к поручению Мухтарова. Но это казалось теперь делом не таким уж трудным.

“Ловко, однако, придумали шпионы вести переговоры с помощью стихов, - размышлял Осипов, прохаживаясь по своему кабинету. - Для этого нужно было лишь хорошо запомнить какое-нибудь стихотворение и условиться со своими корреспондентами пользоваться только его текстом. Для такого шифра не нужно ни кодовых таблиц, ни книг, ни журналов, ни газет, к чему обычно прибегают тайные агенты при шифровке. Нужно только крепко держать в уме это стихотворение, и уж можно не сомневаться, что никто из непосвященных никогда не прочтет ни одной строки, зашифрованной с его помощью…”

Но при чем же тут все-таки этот томик стихов? Он, видимо, не имеет отношения к уже прочитанной шифрограмме, но, может быть, им намеревались пользоваться в будущем или предназначали для каких-нибудь особых передач?…

Полковник взял бумагу, на которой был написан текст раскодированной шифрограммы, и снова прочел его:

“Посылаем вам помощника - Мухтарова Таира Александровича - специалиста по радиотехнике, и рацию. С августа переходите на новую систему”.

Что же это за “новая система”? Может быть, имеется в виду какое-нибудь новое стихотворение? Очень возможно, что все это именно так. Мухтаров, значит, вез тогда “Призраку” томик американских поэтов с тем, чтобы он выучил из него до августа какое-то определенное стихотворение. Затем, видимо, следовало уничтожить книжку и держать все в уме. Скорее всего этим новым стихотворением должен был быть “Ворон” Эдгара По, и Мухтаров, уже начавший заучивать его, повторял в бреду затверженные строки.

Полковник довольно потер руки и торопливо стал ходить по кабинету, с нетерпением ожидая, когда же наконец освободится генерал Саблин и вызовет его к себе…

Как только раздался телефонный звонок, Осипов подумал, что это от Саблина, но оказалось, что звонил Филин.

– Скажите, пожалуйста, Афанасий Максимович, - спросил он, - рация этого Мухтарова у вас еще?

– Да, - удивленно ответил Осипов. - А зачем она вам?

– На внутренней стороне ее футляра карандашом написано несколько цифровых строк. Посмотрите, пожалуйста, точно ли в начале первой и второй строчек стоят восьмерки?

– Подождите минутку, сейчас проверю.

Полковник торопливо открыл крышку рации, стоявшей в углу его кабинета, и на матовом фоне ее внутренней поверхности прочел:

“033 2 19 28 25 7 22 39

035 3 2 26 27 6 3 32 30 5…”

Там были и еще какие-то строки, но полковник сосредоточил внимание только на этих двух. Первые цифры после нолей действительно напоминали восьмерки, но, присмотревшись к ним хорошенько с помощью лупы, Осипов убедился, что это были тройки.

– Вы ошиблись, Борис Иванович, - сказал он в телефонную трубку, - там не восьмерки, а тройки.

– Тройки? - обрадованно переспросил Филин. - Ну, тогда совсем другое дело! Разрешите зайти к вам минут через пятнадцать.

– Приказываю зайти! - усмехнулся Осипов.

Подполковник Филин действительно пришел ровно через четверть часа. В руках он держал теперь томик стихов американских поэтов. Глаза его возбужденно блестели, как и в тот раз, когда он впервые сообщил о своем открытии. Видно было, что и теперь ему посчастливилось.

– Вот, пожалуйста, - радостно проговорил он и раскрыл книгу на той странице, на которой начинался “Ворон” Эдгара По. - Читайте строфу третью:

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах

Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего

И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:

“Это гость лишь запоздалый у порога моего,

Гость какой-то запоздалый у порога моего,

Гость - и больше ничего”.

Подполковник Филин был великолепным математиком, влюбленным в логарифмы и интегралы, но он любил и поэзию. Уверял даже, что у нее много общего с математикой. Стихи Эдгара По он прочел с чувством, отметив при этом удачный перевод первой строки, в которой повторением букв “ш” и “х” усиливалось ощущение шороха.

– Ловко это они шипящие обыграли! - с восхищением заметил он. - Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах…” Здорово, не правда ли? Прошу, однако ж, обратить внимание на третью строку.

Развернув перед Осиповым лист бумаги, Филин торопливо написал на нем текст этой строки и пронумеровал все буквы его следующим образом:

“И, ч т о б с е р д ц у л е г ч е с т а л о,

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

в с т а в, я п о в т о р и л у с т а л о”.

22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41

– Без труда можно заметить теперь, - продолжал он, - что цифры шифра на крышке футляра рации Мухтарова: 2, 19, 28, 25, 7, 22, 39 - соответствуют буквам, из которых слагается слово “Чапаева”.

Аккуратно обведя карандашом эти буквы и цифры, Филин перевернул листок на другую сторону.

– А теперь такую же процедуру проделаем и с пятой строкой той же строфы:

“Г о с т ь к а к о й- т о з а п о з д а л ы й

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22

у п о р о г а м о е г о”.

23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34

– К этой строке, - продолжал Филин, - относятся цифры - 3, 2, 26, 27, 6, 3, 32, 30, 5. Расшифровываем их и получаем слова: “сорок семь”. Надо полагать, что это адрес: улица Чапаева, дом номер сорок семь. А в двух следующих строчках сообщается фамилия проживающего по этому адресу Жанбаева Каныша Нуртасовича. Вот вам и разгадка тайны томика американских поэтов. В нем ключ к новой системе, видимо, будущего шифра шпионов, которым так кстати для нас поспешил воспользоваться Мухтаров.

КОГО ПОСЛАТЬ?

Освободившись от срочных дел, генерал Саблин не стал приглашать к себе полковника Осипова, а сам зашел к нему в кабинет.

Генерал был высокий, сухопарый. Черные волосы его изрядно поседели на висках, но выглядел он моложе Осипова, хотя они были ровесниками. Легкой походкой прошел он через кабинет и, поздоровавшись, сел против полковника верхом на стуле. Тонкие, все еще очень черные брови генерала были слегка приподняты.

– Ну, кажется, нам удалось кое-что распутать, Афанасий Максимович? - спросил он спокойным веселым голосом, хотя Осипов хорошо знал, как волновала и генерала возможность напасть на верный след знаменитого “Призрака”.

– Многое удалось распутать, Илья Ильич!

– Ого! - невольно воскликнул Саблин, не ожидавший от полковника, очень сдержанного в выражениях, такого многообещающего заявления. Когда-то, лет тридцать назад, совсем еще молодым человеком познакомился он с Осиповым на курсах ВЧК. С тех пор долгие годы работали они вместе на самых трудных фронтах тайной войны со злейшими и опаснейшими врагами Советского государства. Крепко сдружились за это время и прониклись друг к другу глубоким уважением, которое рождается лишь в минуты самых тяжелых испытаний. Разница в званиях и должностях не мешала и теперь их дружбе.

Осипов никогда не бросал своих слов на ветер, всегда был очень трезв в оценке обстановки. Весь вид его, однако, говорил сегодня о какой-то большой победе, а уж Саблин-то хорошо знал, как нелегко давались эти победы на невидимых фронтах тайной войны.

Интересно, что же все-таки удалось ему распутать?

Усевшись поудобнее, генерал Саблин приготовился слушать.

– Выкладывай же, Афанасий Максимович, - проговорил он нетерпеливо.

– Теперь почти нет сомнения, что Мухтаров направлялся помощником к “Призраку”, - довольно уверенно проговорил Осипов, но, произнося эти слова, почувствовал вдруг, как начали вкрадываться сомнения, и высказанная догадка стала казаться ему не такой уж бесспорной. Настороженный этими сомнениями, полковник уже гораздо сдержаннее продолжал свой доклад: - Легальная фамилия этого “Призрака”, видимо, Жанбаев, и живет он на улице Чапаева в доме номер сорок семь. Такая улица есть в городе Аксакальске, то есть именно там, где мы и предполагали присутствие “Призрака”.

– Так, так, - довольно проговорил генерал Саблин. - Давай-ка, однако, теперь вспомним кое-что и о самом “Призраке”. Он ведь специализировался, кажется, по странам Востока?

– Да, это верно, - ответил Осипов, перебирая в уме все, известное ему о “Призраке”. - Средняя Азия, Ближний и Средний Восток ему хорошо знакомы.

– Значит, он вполне мог бы выдать себя и за специалиста историка-востоковеда? - спросил Саблин, уточняя неожиданно родившуюся смутную догадку.

– Полагаю, что да, - согласился Осипов, сразу же понявший смысл вопроса Саблина. - Работая в свое время в “Интеллидженс сервис”, он участвовал в различных археологических экспедициях в Иране и Афганистане. Занимался при этом, конечно, не столько раскопками древностей, сколько военными укреплениями на советско-иранской и советско-афганской границах. Считается он и знатоком многих восточных языков: тюркских и иранских, например. Русским владеет в совершенстве.

– Похоже, что этому “Призраку” не дают покоя лавры полковника Лоуренса, - усмехнулся генерал Саблин.

– Да не без того, пожалуй. Когда он на англичан работал, они его даже вторым Лоуренсом величали. А он в одно и то же время работал и на них, и на немецких фашистов, и, видимо, еще на кое-кого.

– Легче, значит, сказать, на кого он не работал, чем назвать тех, на кого работал, - засмеялся Саблин. - Известна ли, по крайней мере, его подлинная национальность?

Полковник Осипов пожал плечами:

– Если судить по фамилиям, которые он носил в свое время, то это настоящий космополит. Фамилия Кристоф, под которой он был одно время известен, могла бы свидетельствовать как об английском, так и об американском происхождении. Но потом он сменил столько всяких немецких, французских и итальянских фамилий, что и сам, наверно, всех не помнит. Только шпионская кличка “Призрак” удержалась за ним по сей день.

– У нас он был, кажется, в 1943 году? - спросил Саблин, перебирая в уме всех сотрудников, которым можно было бы поручить единоборство с таким опасным противником.

– Да, во время войны, - ответил Осипов, вспоминая, скольких бессонных ночей стоила им охота за “Призраком” в те годы. - Он тогда работал на фашистскую военную разведку, и ему, к сожалению, удалось улизнуть от нас безнаказанно, хотя мы уже нащупали его след. Почти в тех же местах был он тогда, что и сейчас. По проторенной дорожке, значит, идет. Может быть, и знакомство кое с кем завел еще в ту пору…

– Все может быть, - задумчиво отозвался Саблин. - Ну, а Мухтаров должен был, значит, передать этому “Призраку” новую рацию и поступить в его распоряжение?

– Да, если “Призрак” и Жанбаев одно и то же лицо, - уклончиво ответил Осипов.

– Ну, а еще что удалось разгадать, Афанасий Максимович?

– Удалось разгадать систему шифров: старого, на котором Жанбаев, видимо, еще ведет пока связь, и нового, который Мухтаров должен был передать “Призраку” при встрече. Разреши доложить тебе об этих шифрах несколько позже? Полагаю также, что понадобился Мухтаров “Призраку” как опытный радиотехник. Явиться к нему Мухтаров, очевидно, должен был по тем документам, которые мы нашли у него при обыске. Вот они.

Осипов положил на стол паспорт на имя Мухтарова Таира Александровича, уроженца Алма-Аты, 1920 года рождения, и удостоверение личности, свидетельствующее о том, что он является работником Алма-атинского исторического музея.

Генерал осмотрел все внимательно и заметил:

– Ловко сработано, не придерешься.

Встав, он медленно прошелся по кабинету. Задача казалась ему очень сложной.

– Полной уверенности, что мы будем иметь дело именно с “Призраком”, у нас нет однако? - спросил он Осипова.

– Абсолютной, конечно, нет, но вероятность значительная, - теперь уже с обычной своей осторожностью ответил Осипов. - Суди вот сам: из показаний недавно уличенного нами международного агента известно, что “Призрак” заброшен к нам в Среднюю Азию. Приблизительно назван район Аксакальска. В этом районе мы засекаем к тому же нелегальный передатчик и расшифровываем радиограмму с сообщением о присылке помощника какому-то тайному агенту. Нападаем мы и на след этого помощника, едущего поездом Москва - Аксакальск. Устанавливаем, что он везет рацию своему шефу и новую систему шифра, то есть именно то, о чем сообщалось в перехваченной радиограмме. Узнаём также, что следовал он по адресу, который действительно существует в Аксакальске…

– Но позволь, - нетерпеливым движением руки остановил Осипова Саблин, - разве улица Чапаева существует только в Аксакальске?

– Я специально наводил справки, - спокойно ответил Осипов. - Оказалось, что улица Чапаева из всей Аксакальской области имеется только в самом Аксакальске. Но и это еще не всё. В окрестностях Аксакальска работает археологическая экспедиция Алма-атинской Академии наук. Весьма возможно, что “Призрак” под легальной фамилией какого-нибудь востоковеда Жанбаева находится именно в этой экспедиции. Ты Еедь и сам, кажется, допускаешь, что “Призрак” может выдать себя за историка-востоковеда? Вспомни, кстати, удостоверение личности Мухтарова, говорящее о его принадлежности к Алма-атинскому историческому музею. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я тебе уже говорил: “Призрак” бывал именно в этих местах во время войны. Полагаю, что Жанбаев и он - одно и то же лицо. Допустить же, что в одном и том же районе одновременно работают два крупных международных агента - просто невероятно.

Но генерал Саблин все еще ходил и думал. Хотя доводы Осипова и казались ему убедительными, однако он не торопился принять их.

Лишь спустя несколько минут генерал остановился перед Осиповым и спросил:

– Ну, ладно. Допустим, что все это именно так. Кому же предложил бы ты в таком случае перевоплотиться в Мухтарова с тем, чтобы попробовать под его именем добраться до самого “Призрака”?

Полковник Осипов молчал, будто не расслышал вопроса.

Он заранее знал, что по этому поводу у них не будет единодушия.

– Ты слышишь меня, Афанасий? - подождав немного, уже нетерпеливо спросил Саблин.

– Слышу, Илья Ильич, - отозвался наконец Осипов, не поворачиваясь в сторону генерала и сосредоточенно разглядывая ногти на своих пальцах. - Вопрос не из легких. Подумать нужно, кому такое дело поручить Надо полагать, что Жанбаеву могут быть известны кое-какие сведения о Мухтарове. Может быть, и о внешнем виде кое-что… Во всяком случае, это нужно иметь в виду.

– Что же он может знать о его внешности? - спросил Саблин, беря со стола удостоверение личности Мухтарова. - Вряд ли ему могли доставить его фотографию. Это можно смело исключить. Значит, только краткая характеристика по радио. Есть у него какие-либо “особые приметы”?

– Не положено иметь таковых тайным агентам, - усмехнулся полковник и тоже посмотрел на фотографию Мухтарова, приклеенную к удостоверению личности. - Забыл разве, что в шпионские школы отбирают людей с самыми невзрачными физиономиями? О Мухтарове они могли сообщить, однако, рост его, цвет лица, глаз, волос.

– Ну, и кого же ты все-таки наметил бы в его двойники? - снова спросил Саблин, вставая и принимаясь ходить по кабинету.

– Алимова можно или капитана Гунибекова, - ответил Осипов, мысленно представляя себе внешний облик каждого из названных им сотрудников своего отделения.

– А ты что же, из внешних только данных при этом исходишь? - недовольно поморщился генерал, останавливаясь перед полковником. - Знаю я и того и другого. Не под силу будет им справиться с таким противником. Тут значительно большая опытность нужна. А вот что ты скажешь о майоре Ершове?

– О Ершове? - удивился полковник.

– Ну да, да, о Ершове… - слегка повышая тон, повторил генерал. - Знаю я, что ты с ним не очень-то ладишь, но у меня иное мнение на сей счет. У Ершова большой опыт еще со времен войны. Полковник Астахов всегда о нем хорошо отзывался. Это у тебя он немножко подзакис, но в этом ты сам виноват, - не там его используешь, где надо.

– Ну хорошо, - согласился Осипов, хотя Саблин понимал, что разубедить Осипова не так-то просто. - Хорошо, допустим, что майор Ершов действительно обладает всеми теми качествами, которые необходимы для выполнения этого нелегкого задания, но внешность?… Мы же только что говорили с тобой, что не следует забывать хотя бы о приблизительном внешнем сходстве.

– Приблизительное сходство, по-моему, тоже имеется, - стоял на своем Саблин. - Рост почти тот же, цвет лица такой же смуглый от загара и глаза черные.

– Да, но выражение лица! - почти выкрикнул Осипов. - У него же выразительное лицо актера характерных ролей или как это там у театральных деятелей называется? Что ты, Илья Ильич! Мы же только что говорили о непримечательной внешности тайных агентов, о невзрачности их. Это же люди-невидимки, они сливаются с толпой, растворяются в ней. А Ершов всем в глаза бросается. Да к тому же еще усы! - Вспомнив об усах Ершова, Осипов рассмеялся даже.

– Ну, усы и сбрить можно, - спокойно заметил Саблин. - А об актерах ты к месту вспомнил. Хороший контрразведчик должен быть актером и уметь перевоплощаться, а Ершова я считаю хорошим контрразведчиком, так что сживется он для пользы дела и с ролью Мухтарова…

Заметив, что Осипов собирается возразить что-то, генерал нахмурился и добавил почти официально:

– Так что, Афанасий Максимович, на это дело назначим мы Ершова. Таково мое решение, и не будем больше возвращаться к этому вопросу.

– Слушаюсь, - покорно отозвался Осипов, видя всю бесполезность дальнейшего спора с генералом, характер которого был ему достаточно хорошо известен.

– Ну, а теперь вот что нужно решить, - продолжал Саблин, снова присаживаясь к столу. - Как быть Ершову при встрече с “Призраком”? Арестовать его нужно ведь будет лишь в том случае, когда в руках у нас окажутся самые бесспорные доказательства шпионской деятельности этого тайного агента. У нас, кажется, нет пока ничего такого, что мы могли бы ему предъявить в качестве обвинения?

– Все либо не очень весомо, либо слишком устарело, - ответил Осипов, доставая из стола папку, в которой были собраны материалы о “Призраке”. - А такую международную знаменитость нужно, конечно, с поличным взять, чтобы и возмездие было по его заслугам. Нелегкая будет задача.

– Нелегкая, - согласился Саблин и добавил убежденно: - Потому и предлагаю поручить ее майору Ершову. Верю я в этого человека.

МАЙОР ЕРШОВ В ПЛОХОМ НАСТРОЕНИИ

Сегодня у майора Ершова настроение было скверное, как, впрочем, и все последние дни. Вот уже второй час лежал он на диване, не имея желания ни спать, ни читать. Да и думать как-то не думалось. Мысли были мелкие, случайные, прыгающие, как воробьи, за которыми так внимательно и настороженно наблюдал через окно любимый кот майора - Димка.

Не очень нравилась Ершову работа в отделении полковника Осипова. Не привык он к такой работе. Скучно было изучать чужие донесения, вести переписку, давать указания, согласовывая чуть ли не каждое слово с придирчивым и педантичным полковником.

А ведь славные времена были в дни войны, когда он служил с капитаном Астаховым у генерала Погодина! Это была настоящая работа, полная опасности и напряжения душевных и физических сил… Особенно, когда они распутывали систему шпионажа немецких фашистов с помощью телевизионной установки.

Астахов с тех пор сильно пошел в гору. Говорят, теперь полковником где-то. Вот бы с таким опять поработать! Вспомнились и еще более отдаленные времена, когда Ершов закончил курсы младших лейтенантов. Он тогда еще только осваивал командирский язык и с удовольствием принял под свою команду взвод молодых необученных солдат. Сам занимался с ними строевой подготовкой, не передоверяя этого своему помощнику, старому, опытному служаке, старшему сержанту из сверхсрочников.

Приятно было выкрикивать громким голосом в морозное зимнее утро четкие, резкие слова команды, выдерживая длинную паузу между предварительными и исполнительными элементами команды. А как хрустел снег под сапогами его солдат, дружно шагавших по проселочным дорогам прифронтового тыла!

Ершов вздохнул и так энергично повернулся со спины на бок, что в диване даже пружины застонали. Кот Димка оторвался на мгновение от увлекательного зрелища за окном и удивленно посмотрел на своего хозяина. Кот был большой, черный, с лоснящейся шерстью. Только усы и манишка были у него светлые да кончики лап белели, как перчатки у аристократа.

Теперь майор лежал так, что ему виден был письменный стол, на котором в простенькой рамке стоял портрет девушки с пышными русыми косами и такими нежными чертами лица, что никто из заходивших в комнату майора не принимал ее за реально существующую знакомую Ершова. Все думали, что это хорошая репродукция с картины какого-нибудь художника, работающего под Васнецова. В девушке действительно было что-то от отарой русской сказки. Тон фотографии был к тому же настолько мягок, что усиливал впечатление подлинной живописности.

Однако Андрей Ершов так пристально смотрел на эту фотографию и так тяжело вздыхал, что если бы присутствовал тут сомневающийся в сходстве фотографии с действительно существующей девушкой, наверное он не стал бы требовать доказательств этого.

Не очень-то складно сложились у Ершова отношения и с девушкой. В общем, так все получилось, что лучше было бы, пожалуй, перебраться ему куда-нибудь подальше от Москвы, чтобы в опасной работе забыть и о существовании девушки и о прочих неприятностях…

Кот Димка, которому надоело бесплодное наблюдение за воробьями, нагло разгуливавшими по карнизу за закрытым окном, спрыгнул наконец с подоконника и ленивой походкой подошел к дивану. Посмотрев в печальные глаза хозяина, он бесцеремонно взобрался к нему на бок.

– Ну, чего пожаловали, Димыч? - вяло спросил Андрей своего любимца, к которому всегда в минуты меланхолии обращался на “вы”. Димка, хотя и не понимал человеческой речи, но прекрасно разбирался в интонациях голоса. По грустному его мурлыканию похоже было, что он вполне разделяет мрачные мысли хозяина.

– А что если нам, дружище, подать рапорт о переводе на другую работу или, еще лучше, - в другой город? - спросил Андрей Димку. Похоже, что Димка ничего не имел против этого. - Хватит нам, черт побери, плесневеть здесь. Как вы на это смотрите, Димыч?

Реакция Димки на подобное предложение так и осталась неизвестной, ибо хозяин неожиданно сбросил его на пол и, накинув на плечи китель, пошел открывать входную дверь, - снаружи кто-то очень решительно нажимал кнопку электрического звонка.

Отворив дверь, Ершов растерялся - перед ним стоял генерал Саблин.

– Товарищ генерал?! - воскликнул удивленный майор, торопливо застегивая китель и распахивая дверь перед Саблиным.

– Как видите. Но что же вы, дорогой мой, к телефону не подходите? Звоню вам, а вы, видно, спите себе? Или телефон испортился?

– Да, пошаливает что-то… - смущенно проговорил Ершов, пропуская Саблина вперед. Генерал жил с ним в одном доме, только несколькими этажами ниже. Иногда он приглашал Ершова к себе или сам заходил к нему поговорить о деле или сыграть в шахматы.

– Вы что же, только вдвоем с Димкой дома? - спросил генерал Ершова, входя в его комнату и присаживаясь на диван рядом с Димкой, который кокетливо изогнул спину и приветливо поднял хвост. - Анны Петровны нет разве?

– К сестре уехала, товарищ генерал.

– Ну что ж, тогда нам никто тут не помешает поговорить об одном очень важном деле. Садитесь, Андрей Николаевич, и слушайте внимательно.

НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА

Дня три ушло у Ершова на тщательную подготовку к выполнению задания генерала Саблина. Он изучал секретные коды Мухтарова и Жанбаева и тренировался быстро ими пользоваться. Провел несколько практических занятий по радиотехнике с инженерами и радиомастерами - специалистами по монтажу и ремонту радиоаппаратуры. Досконально изучил рацию Мухтарова.

На четвертые сутки, явившись к генералу Саблину, Ершов доложил ему, что он вполне готов к выполнению задания.

– Не буду вас экзаменовать, Андрей Николаевич, - заметил генерал, с удовольствием разглядывая статную фигуру майора. - Вы человек бывалый, сами знаете, что вам для этого необходимо. Должен вас предупредить, однако, что противник у вас очень осторожный, а следовательно, опытный. Ходит о нем молва, как о неуловимом. Дано и прозвище в соответствии с этим - “Призрак”. Мы уже сделали запрос по адресу, обнаруженному у Мухтарова, и нам ответили, что в Аксакальске действительно временно прописан кандидат исторических наук Каныш Жанбаев, но что его ни разу никому не удалось увидеть. Чтобы они там не спугнули этого “Призрака”, я дал им указание ничего против него не предпринимать пока и не проявлять к нему чрезмерного интереса. Приедете - сами во всем разберетесь. Связь с нами будете держать через лейтенанта Малиновкина, которого к вам прикомандируют. Все ясно, Андрей Николаевич?

– Все, товарищ генерал.

Еще раз осмотрев Ершова со всех сторон, Саблин, остановил свой взгляд на усах майора и спросил, улыбаясь:

– Не жалко ли будет с усами распрощаться?

– А может быть, и не следует? - серьезно опросил. Ершов, привычным движением руки поправляя усы. - Подстригу их только на восточный манер. Что вы на это скажете, товарищ генерал?

Саблин задумался, все еще присматриваясь к Ершову.

– А пожалуй, это даже естественней будет, - проговорил он наконец. - Только фасон непременно измените. С Алимовым по этому поводу посоветуйтесь. Тюбетейку еще можете надеть, но больше ничего восточного, а то слишком уж маскарадно получится. Поедете завтра утром, а пока отдыхайте да привыкайте к новой своей фамилии. С завтрашнего дня вы будете Мухтаровым.

Майор Ершов давно уже мечтал о настоящем, трудном и опасном деле, таком, как теперь. Он шел домой в приподнятом настроении и был по-настоящему счастлив. У Кировских ворот хотел сесть на трамвай или автобус, но передумал - решил перед поездкой в последний раз пройтись пешком по родному городу. Завтра рано утром поезд с Казанского вокзала увезет его далеко на Восток, за Урал, за пределы Европы, в советскую Среднюю Азию.

Настроение было приподнятое, торжественное Казалось, что люди, встречавшиеся по пути, смотрят на него как-то особенно пристально. И сам он иными глазами смотрел на всех, не без гордости думая, что, кто знает, может быть, и жизнь и безопасность всех этих людей будут зависеть в какой-то мере от того, как он справится с тем большим и трудным заданием, которое поручает ему государство.

Вспомнилась и девушка, ее портрет… Мелькнула на мгновение мысль: “Может быть, зайти попрощаться?” Но тотчас же он подумал: “Ни к чему это”. О том, что он уезжает, она и без того узнает, наверно, от своего отца, а большего сказать ей все равно никто не имеет права.

Дома Ершов еще раз осмотрел давно уже приготовленные вещи. Тут было только самое необходимое, лишь то, что обнаружили в карманах и чемодане Мух-тарова, роль которого ему предстояло играть. Нужно было представить теперь, как вел бы себя этот человек в поезде, как встретился бы с Жанбаевым. Все это требовалось продумать заранее и начать играть роль Мухтарова уже с завтрашнего утра, с момента посадки в поезд, чтобы сжиться с нею и не сфальшивить в минуту встречи с врагом.

И тут только вспомнил Ершов о прикомандированном к нему лейтенанте Малиновкине. Это невольно вызвало в нем чувство досады. Зачем ему этот юнец? Мешать только будет. Может, конечно, понадобится совет по ремонту радиостанции или потребуется запросить о чем-нибудь генерала Саблина по его рации, но он и сам как-нибудь справился бы со всем этим. Там ведь все придется делать очень скрытно. Лишний человек в такой обстановке явно ни к чему.

Ершов, впрочем, очень мало знал Малиновкина. Было ему известно только, что он отличный радист и радиомастер, виртуоз по скорости передачи радиограмм ключом радиотелеграфа. Вот и всё. Нужно будет познакомиться с ним поближе, пока еще есть время. Может быть, сразу окажется, что не подойдет ему этот человек. Тогда уж лучше тут же отказаться от него, чтобы не испортил он позже, в критический момент, всего дела.

С этим твердым намерением майор Ершов подошел к телефону и позвонил начальнику отдела, в котором числился Малиновкин.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! Это Ершов вас беспокоит, - сказал он в трубку, узнав по голосу начальника отдела связи. - Готов ли Малиновкин к заданию товарища Саблина?… Ну так я бы хотел повидаться с ним. Может быть, вы ему трубку передадите?

Ершов услышал, как подполковник положил трубку на стол и крикнул кому-то, чтобы позвали Малиновкина. Через несколько секунд трубка снова зашумела и в ней послышался молодой, сильный голос:

– Лейтенант Малиновкин у телефона.

– Здравствуйте, товарищ Малиновкин! Ершов с вами говорит, Ну, как вы, готовы? Вот и отлично. Забирайте тогда с собой все, что положено, - и ко мне на квартиру. Адрес вам скажут. Мы тут и познакомимся поближе.

Ершов положил трубку и пошел в соседнюю комнату к матери - пожилой, но еще крепкой женщине, читавшей газету у окна.

– Как у вас с обедом, мама? - спросил он, приветливо кивая коту Димке, блаженствовавшему на коленях у Анны Петровны.

– Удивительно, - весело сказала Анна Петровна, откладывая газету в сторону, - как только ты входишь, Димка тотчас же поднимается и вытягивается, негодник, “во фрунт”. Уж хвост-то, во всяком случае, по команде “смирно”.

– Военная дисциплина! - рассмеялся Андрей и, по настоянию Димки, стал почесывать его за ухом.

– А ты что про обед спрашиваешь, Андрюша? Или кушать уже захотел?

– Да нет, рановато еще. А вот хватит ли обеда на троих?

– Хватит-то хватит, но нас ведь двое?

– Придет ко мне еще один товарищ. Учтите это, пожалуйста.

– Учтем, учтем, - озабоченно сказала Анна Петровна и открыла буфет.

Андрей ушел в свою комнату, а Анна Петровна вздохнула тяжело, - она догадывалась, что сын уедет скоро на какое-то задание, может быть, завтра утром, а то и сегодня вечером, а ей скажет беспечным тоном: “В командировку на несколько деньков отбываю, мама. Вы не беспокойтесь, - по пустяковому делу”. А она сделает вид, что поверит ему, и ничем не выдаст своего беспокойства, а потом вытрет слезы и подумает горько- доведется ли увидеться снова? Знает она эти командировки. Из одной такой вернулся он однажды с простреленным боком.

Малиновкин приехал как раз к обеду. В руках его был чемодан, через руку переброшен легкий серый пиджак. Воротничок светлой рубашки расстегнулся, обнажая загорелую шею. Лицо у лейтенанта было совсем юное. Улыбался он нежной, застенчивой улыбкой. Ершов только глянул на него и сразу же решил - хороший парень. Собравшись было встретить его холодно и строго, он тотчас же забыл об этом, улыбнулся и протянул Малиновкину руку:

– Давайте-ка познакомимся, товарищ Малиновкин! Как зовут-то вас?

– Дмитрием… Дмитрием Ивановичем, товарищ майор, - смущенно проговорил Малиновкин, не зная, куда поставить свой чемодан.

– Ну а меня Андреем Николаевичем. Это запомните, а то, что я майор, - забудьте. Имя это тоже, кстати, на сегодняшний день только, - улыбаясь добавил Ершов. - Завтра к другому придется привыкать. Вы, однако, с комфортом собираетесь путешествовать, - кивнул он на чемодан. - Вещичек больше чем полагается прихватили.

– Так ведь там… - начал было Малиновкин, но Ершов перебил его:

– Ничего, ничего, я вас разгружу, если потребуется. Идемте теперь поговорим о деле.

В комнате майора Малиновкин в первую очередь обратил внимание на книжные шкафы и, когда Ершов предложил ему стул, сел так, чтобы видеть корешки книг за стеклянными дверцами. Пока майор доставал что-то из письменного стола, он уже пробежал глазами названия на некоторых томах, находившихся к нему ближе. Тут оказались, главным образом, военные книги, и это не удивило Малиновкина. Но зато в соседнем шкафу были научные и философские книги; вот уж такой литературы Малиновкин никак не ожидал найти в библиотеке разведчика. Это открытие вызвало у лейтенанта еще большее чувство уважения к майору, хотя он и без того слышал о нем много хорошего.

– Надеюсь, вас уже познакомили с заданием, Дмитрий… - Ершов замялся, вспоминая отчество Малиновкина.

– Знаете что, называйте меня просто Митей, - смущенно предложил Малиновкин.

– Согласен, - улыбнулся Ершов, внимательно рассматривая атлетическое телосложение Малиновкина. По всему видно было, что он незаурядный спортсмен. - Ну, так вот, Митя, знакомы ли вы с нашим заданием?

– Да, в общих чертах, товарищ майор… Простите - Андрей Николаевич.

– Так вот: завтра утром выезжаем - я на такси, вы автобусом. Встречаемся в поезде, в купированном вагоне. Там мы “случайно” окажемся соседями и “познакомимся”. Я представлюсь вам Мухтаровым Таиром Александровичем, работником Алма-атинского исторического музея, направляющимся в научную командировку в Аксакальск. Вы отрекомендуетесь молодым железнодорожником, едущим на строительство железной дороги. Фамилию и имя вам нет смысла изменять. Вот какую бы только специальность подобрать?

– Телеграфиста или даже радиотелеграфиста, - подсказал Малиновкин. - Специальность эта хорошо мне знакома.

– Вот и отлично, - согласился Ершов, поднимаясь из-за стола и направляясь к двери. - Я позвоню попозже, и вам пришлют соответствующее удостоверение. Ну, а теперь идемте обедать, а потом чемоданом вашим займемся - разгрузим его немного.

– А что же в нем разгружать, Андрей Николаевич? - удивился Малиновкин. - У меня там рация. Это, сами знаете, для дела. А из личных вещей только самое необходимое.

ПОПУТЧИКИ

Всю дорогу от Москвы до Куйбышева Ершов и Малиновкин играли в шахматы. По внешнему виду они ничем не отличались от остальных пассажиров - людей самых разнообразных профессий и национальностей. На майоре была белая шелковая рубашка и тюбетейка на голове. Лейтенант остался в том, в чем приезжал вчера к Ершову.

Соседями их по купе были пожилые пенсионерки. Хотя на первый взгляд эти женщины были самыми безобидными, для Ершова и Малиновкина они оказались довольно опасными попутчицами, так как были очень любопытны и без конца задавали вопросы. Чтобы хоть частично умерить их любознательность, Малиновкин, представившийся телеграфистом, так виртуозно стал демонстрировать им свою технику, выстукивая с невероятной скоростью тут же сочиненные тексты, что старушки невольно закрывали уши от шума, поднятого этим энтузиастом телеграфного дела.

– Но это еще пустяковая скорость, - небрежным тоном говорил им Дмитрий. - Можно передавать и триста знаков в минуту. Например, вам нужно срочно передать такой текст: “Выезжайте срочно, запятая, скончалась бабушка. Точка. Вынос тела воскресенье. Точка. Подробности письмом. Точка”. Вот в каком виде полетит все это в эфир.

И Малиновкин с таким ожесточением начинал выстукивать перочинным ножом по гулкой деревянной коробке из-под шахмат, что старушки в ужасе выбегали в коридор.

– Хватят вам, Митя, - укоризненно говорил Малиновкину Ершов, с трудом, однако, сдерживая улыбку. - Зачем людям нервы портить.

Дмитрий весело отвечал на это:

– Во-первых, текст телеграммы очень важный, во-вторых, сами же они меня просили с телеграфной техникой их познакомить и, в-третьих, нужно же как-нибудь унять их любопытство. Мне-то что, я от них быстро отстучусь, а вот если они на вас насядут? Начнут расспрашивать, почем фрукты в Казахстане, а то еще и историей заинтересуются, тем более, что одна из них учительствовала когда-то.

У старушек был такой характер, что они и в коридоре обязательно кого-нибудь расспрашивали и подолгу задерживались там. Используя это обстоятельство, разведчики могли разговаривать без помехи. Ершов, правда, считал более благоразумным не говорить о своей работе, но Малиновкин не мог удержаться, чтобы не спросить о чем-нибудь майора. Более же всего интересовал его сам Ершов.

– Завидую я вам, Андрей Николаевич, - шепотом заговорил Малиновкин, косясь на дверь купе. - Ловко вы в Прибалтике фашистских шпионов накрыли…

Майор, однако, тут же остановил восторженного лейтенанта.

– Во-первых, запрещаю вам сейчас и в дальнейшем разговаривать на эти темы, - строго заметил он Малиновкину. - А во-вторых, не я дело с телевизионным шпионажем распутал, а полковник Астахов. Он тогда еще только капитаном был. Вот уж кто действительно талант!

– Больше я не буду об этом, Андрей Николаевич, - пообещал Малиновкин, умоляющими глазами глядя на Ершова. - Но только ведь и вы помогали Астахову это дело распутать. Разве это не правда? И о вас лично рассказывают, как вы… Ну, ладно, всё! Больше об этом ни слова!

В Куйбышеве, к удовольствию Малиновкина, старушки наконец “выгрузились”. Они тепло распрощались со своими попутчиками, поблагодарили за компанию и попросили у Ершова-Мухтарова его алма-атинский адрес, чтобы заехать как-нибудь к нему за фруктами, которые он так расхваливал всю дорогу.

Освободившиеся места тут же были заняты двумя молодыми людьми в железнодорожной форме.

– Далеко путь держите, молодые люди? - спросил их Ершов.

– Далеко, аж до самого Перевальска, - ответил парень, выглядевший помоложе.

– До Перевальска? - воскликнул Малиновкин. - И мне туда же, - попутчики, значит!

– А вы зачем туда, если не секрет? - снова спросил Ершов.

– На работу. Заработки, говорят, там хорошие на строительстве железной дороги, - усмехаясь ответил все тот же парень.

Другой сердито посмотрел на него и заметил недовольно:

– Ладно, хватит уж тебе рвача-то разыгрывать! Паровозники мы, - повернулся он к Ершову. - Я - машинист, а это мой помощник. Работали раньше на ветке Куйбышев-Гидрострой. А сейчас на новой стройке уже второй год. Из отпуска возвращаемся.

– Мы вообще всегда там, где всего труднее, - все тем же насмешливым тоном заметил помощник машиниста. - Это я не свои, а его слова повторяю, - кивнул он на машиниста. - Меня, главным образом, заработок прельщает.

– А вы знаете, молодой человек, как это по-научному называется? - вдруг зло проговорил Малиновкин, и лицо его стало непривычно суровым. - Цинизмом это называется!

– Да вы что, всерьез разве его слова приняли? - смущенно улыбнулся машинист. - Дурака он валяет. Думаете, я его умолял, чтобы он со мной в Среднюю Азию поехал? И не думал даже - сам увязался. А насчет заработков - так мы на Гидрострое и побольше зарабатывали.

Ершов разбирался в людях и даже по внешнему виду редко ошибался в их душевных качествах. Машинист сразу же ему понравился, как и Малиновкин, когда он его увидел впервые. Было в них что-то общее, хотя внешне они и не похожи были друг на друга. Машинист к тому же выглядел старше Малиновкина.

– Ну что же, давайте тогда знакомиться будем, - весело проговорил Ершов и протянул ему руку: - Мухтаров Таир Александрович, научный работник из Алма-Аты.

– Шатров Константин Ефремович, - представился машинист и кивнул на помощника: - А это Рябов Федор.

Несколько часов спустя, когда поезд уже подходил к Сайге, попутчики совместно поужинали и распили принесенную Рябовым пол-литровку. Беседа пошла живее и откровеннее. Железнодорожники были так увлечены рассказами о своей работе и планах на будущее, что не расспрашивали ни о чем своих попутчиков, чему те были чрезвычайно рады. Малиновкин невольно подумал даже: “Это не старушки пенсионерки, им и самим есть что рассказать…”

Железнодорожники между тем, поговорив некоторое время о работе, незаметно перешли на интимные темы. Говорил, впрочем, об этом главным образом Рябов. Шатров сначала разозлился было на него, но потом только рукой махнул.

– Ну конечно, - философствовал Федор, - поехали-то мы в Среднюю Азию из-за главного нашего принципа - только вперед! Это, так сказать, идеологическая основа. Но была и еще одна движущая сила - любовь. Да, да! Вы не смейтесь… и нечего меня под бок толкать, дорогой Костя. Тут всё люди свои, и не надо стесняться. Да и потом - какой уж это секрет, если о нем чуть ли не вся Куйбышевская железная дорога знала. На новом месте тоже, кажется, секрета из этого не получилось…

Рябов говорил все это серьезным тоном, но Ершову сразу же ясно стало, что он просто разыгрывает своего приятеля.

– Так вот, - продолжал Рябов, - есть тут у нас такая девушка - инженер-путеец Ольга Васильевна Белова. Красавица! Можете в этом на мой вкус положиться. Сначала она вместе с нами на участке Куйбышев-Гидрострой работала, а потом ее на новое строительство в Среднюю Азию перебросили. Понимаете теперь, Таир Александрович, что еще нас на эту новую стройку потянуло?

Он усмехнулся и добавил:

– “Нас” - это я так, к слову сказал. Потянуло в основном Костю.

– Да не слушайте вы его! - горячо воскликнул Шатров, залившись румянцем. - Ерунду какую-то несет! Есть, конечно, такой инженер Белова, это верно. Нравится она мне - этого тоже скрывать не буду.

Андрей Ершов с удовольствием прислушивался к разговору железнодорожников, почти не принимая в нем участия. Он верил всему, что говорили здесь эти молодые люди, и даже завидовал немного Шатрову- видно, и в самом деле его любимая была не только красивой, но и хорошей девушкой. Думал он и о том, что собирался ведь прямо с момента посадки в поезд играть роль Мухтарова, представлявшегося ему нагловатым, самоуверенным человеком, а не вышло. Не перед кем было играть эту роль. Новые попутчики ему явно нравились.

ЖАНБАЕВ МЕНЯЕТ АДРЕС

В Аксакальске у Шатрова и Рябова была пересадка - до Перевальской нужно было ехать местным поездом.

– Ну, а вы как, товарищ Малиновкин? - спросили они Дмитрия. - Тоже с нами?

– А как же! - горячо воскликнул лейтенант.

Они попрощались с Ершовым-Мухтаровым и пошли к билетным кассам местных поездов. А Ершов не спеша направился к камере хранения ручного багажа, с тревогой думая о том, как удастся Малиновкину отделаться от своих спутников.

В камеру хранения была длинная очередь. Ершов даже обрадовался этому - может быть, Малиновкин успеет вернуться к тому времени. На всякий случай, впрочем, они условились, что Дмитрий будет ждать его на станции в зале транзитных пассажиров.

Более четверти часа пришлось простоять Ершову в очереди, прежде чем он смог сдать свой чемодан. А когда вышел наконец из камеры хранения, у дверей уже ждал его улыбающийся Малиновкин.

– Очень все удачно обернулось, - сказал он, вытирая платком потный лоб, - билетов в кассе на меня не хватило. А у них командировки и железнодорожные проездные документы, так что требовалось только компостер поставить. Достал бы и я билет, конечно, если бы уж очень нужно было. Ну, а в общем-то вполне естественно все получилось. Тут, оказывается, такая перегрузка железной дороги, что билетов частенько не хватает. Приятелей наших проводил я до вагона, попрощался, помахал ручкой с перрона - и к вам. Вот и всё. Удачно?

– Будем считать, что удачно, - серьезно ответил Ершов, не глядя на лейтенанта. В душе он доволен был Малиновкиным, но считал, что теперь, когда они прибыли на место, нужно быть с ним построже.

– Ну, а теперь к Жанбаеву? - спросил Малиновкин.

– Нет, - все так же серьезно заметил Ершов, внимательно поглядывая по сторонам. - Кстати, мы теперь незнакомы друг с другом. Запомните это. Отправляйтесь-ка в зал для транзитных пассажиров и ждите меня там. Это может продлиться два-три часа, а может быть и больше.

– Ясно.

– Чемодан не сдавайте пока, пусть будет с вами. Когда я вернусь - пройду мимо вас. Встаньте тогда и идите за мной. Все понятно?

– Всё.

Не сказав больше ни слова, Ершов вышел на привокзальную площадь и спросил у какой-то пожилой женщины, как пройти на улицу Чапаева. Женщина подробно объяснила ему, как это сделать, и он зашагал в указанном направлении.

До Чапаевской было далеко, но Ершов шел не спеша, запоминая дорогу и читая названия улиц, которые приходилось пересекать. Солнце поднялось уже довольно высоко и пекло немилосердно. Низкие здания почти не давали тени, деревья, росшие кое-где, были слишком чахлыми, а тюбетейка - плохой защитник от солнечного зноя. Пот струился по лицу майора, но он продолжал идти, не сбавляя шага, делая вид, что южный климат ему привычен.

Но вот наконец и улица Чапаева. Дома здесь еще ниже и неказистее, большей частью - одноэтажные, с маленькими двориками, внутри которых через распахнутые калитки можно рассмотреть какие-то хилые, низкорослые посадки.

Дом сорок семь ничем не отличался от других, только калитка его была закрыта на крючок или щеколду изнутри. Ершов подергал несколько раз за ручку, но, заметив железное кольцо сбоку, потянул его на себя. Послышался неприятный скрип ржавого железа и яростный лай.

Чей-то голос прикрикнул на собаку, и майор услышал сначала тяжелые шаги, затем звук отодвигаемой щеколды.

Калитка приоткрылась ровно настолько, чтобы человек, открывший ее, мог просунуть голову в образовавшееся отверстие. Лицо у него было старое, сморщенное, глаза широко расставленные, узкие.

– Вам кого? - спросил он с сильным восточным акцентом, окидывая Ершова подозрительным взглядом.

– Каныша Жанбаева, - улыбаясь и кланяясь старику, ответил Ершов. - Я к нему из Алма-Аты, из исторического музея, - Мухтаров.

– Мухтаров? - переспросил старик, удивленно поднимая седые, жидкие брови и морщась, будто в рот ему попало что-то очень кислое.

– Ну да, Мухтаров! - торопливо повторил Ершов, с тревогой думая - туда ли он попал? - Таир Александрович Мухтаров.

– Ах, Таир Александрович! - радостно заулыбался вдруг старик и широко распахнул калитку. - Заходи, пожалуйста! Извини, что ждать заставил. Вот тут иди, пожалуйста, а то собака штаны порвет. Замолчи, проклятый! - замахнулся он на рвущегося с цепи пса. - Ух какой злой, шайтан! Вот сюда, дорогой Таир Александрович, голову только нагни, пожалуйста.

Старик ввел Ершова в довольно просторную комнату, обставленную хорошей мебелью. Это удивило майора, так как сам хозяин был одет бедно.

– Садись, пожалуйста, - придвинул он стул Ершову и протянул ему сморщенную желтоватую руку: - Я хозяин квартиры буду, Джандербеков Габдулла.

– А Каныш где же? - с тревогой спросил Ершов. Габдулла показался майору очень хитрым, и он опасался, что старик все еще не доверяет ему.

– Извини, пожалуйста, нет Каныша, - развел руками Габдулла, и маленькие глазки его совсем растворились в притворной улыбке. - Уехал. Вот письмо просил тебе передать. Научную работу Каныш ведет, материал разный собирает. Много ездить приходится.

Сказав это, старик стал рыться в верхнем ящике комода, не сводя настороженных глаз с майора. Достав наконец запечатанный конверт, протянул его Ершову все с той же притворной улыбкой:

– Вот, возьми, пожалуйста.

На конверте крупно было написано: “Мухтарову Таиру Александровичу”.

Ершов вскрыл конверт и прочел адресованное Мухтарову письмо:

“Дорогой Таир Александрович! Простите, что не дождался Вас. Пришлось срочно выехать к месту археологических раскопок. Обнаружены новые интересные сведения об истории этих древних мест. Вам, конечно, известно, что город Аксакальск, основанный в 1824 году, был расположен на караванном пути из Средней Азии в Западную Сибирь. Археологические раскопки в окрестностях его дают нам, историкам, много интересного. Особенно то, что относится к концу XIX века. Если хотите повидать меня до того, как я вернусь в Аксакальск, а это будет не раньше 26-28-го, приезжайте к Белому озеру. Оно недалеко - всего в 30-35 километрах от Аксакальска. Разыщите там базу археологов и спросите меня. До скорой встречи, дорогой Таир Александрович!

Ваш Каныш Жанбаев”.

Ершов перечитал письмо еще раз, обратив при этом внимание, что написано оно на страничке, вырванной из учебника арифметики. Одна сторона ее была чистая, а на другой напечатано несколько столбцов с арифметическими примерами. Сообразив, что все это неслучайно, Ершов внимательно присмотрелся к цифрам. Вскоре он заметил, что над некоторыми из них бумага была чуть-чуть надорвана нажатием пера на отдельных буквах записки. На свет эти прорванные места были хорошо заметны. Майору теперь совершенно ясно стало, что этими, едва заметными, прорывами бумаги были помечены цифры шифра.

Для того, однако, чтобы прочесть этот шифр, нужно было иметь перед собой текст “Пляски мертвецов” Гете. Он был в записной книжке Ершова, но пользоваться им при Габдулле майор не мог. Пришлось спрятать письмо в карман.

– Извините за беспокойство, - учтиво обратился Ершов к старику. - Жанбаев предлагает мне приехать к нему на Белое озеро. Пожалуй, так я и сделаю.

С этими словами Ершов попрощался с Джандербековым и направился к выходу. Габдулла проводил его до калитки и попросил передать привет Жанбаеву.

Выйдя из дома Джандербекова, Ершов некоторое время шел к станции, но затем, убедившись, что за ним никто не следит, направился к центру города. Отыскав там областное отделение государственной безопасности, представился полковнику Ибрагимову, который был уже поставлен в известность о его миссии.

– Мне дано указание из Москвы содействовать вам, - заявил Ибрагимов. - Чем могу быть полезен?

– Что вам известно о Жанбаеве, поселившемся у Джандербекова? - спросил Ершов, не без удивления рассматривая тучную фигуру и добродушное лицо Ибрагимова. Не вязалось это как-то с отзывом о нем, как об очень энергичном и волевом начальнике. Ну да, впрочем, ему доводилось ведь встречаться и с людьми, энергичными по внешнему виду, но очень бездеятельными.

– Известно нам пока только то, - ответил Ибрагимов на вопрос Ершова, - что Жанбаев проживает по временной прописке и числится членом археологической экспедиции Казахской Академии наук, которая работает здесь более месяца. Мы интересовались списками этой экспедиции. В них имеется и фамилия Жанбаева. Хотели навести о нем более подробные справки, но получили указание из Москвы - оставить его пока в покое.

– Дайте мне, пожалуйста, бумаги и разрешите расшифровать тут у вас одну записку, - попросил Ершов, доставая письмо Жанбаева.

Усевшись за стол Ибрагимова, он довольно быстро раскодировал зашифрованную запись и получил следующий текст:

“Место явки меняется. Новый адрес: Перевальск, Пржевальского, пятьдесят три. Спросите Аскара Джандербекова - это сын Габдуллы”.

Ершов дал прочесть Ибрагимову полученный текст и спросил:

– А от Перевальска до Белого озера сколько будет?

– Столько же почти, что и из Аксакальска, Там даже есть, кажется, какая-то база этой археологической экспедиции.

– Придется, значит, поехать туда, - решил Ершов. - А вы установите тут наблюдение за домом Джандербекова. Враг чертовски осторожен - не спугните его.

Простившись с Ибрагимовым, Ершов поспешил на станцию. В зале для отдыха транзитных пассажиров с нетерпением ждал его Малиновкин. Он сидел на своем чемодане и, делая вид, что сосредоточенно читает газету, внимательно наблюдал за всеми входившими в помещение. Заметив майора Ершова, он зевнул и не спеша стал складывать газету. А когда Ершов прошел мимо, поднялся потягиваясь, взял чемодан и с равнодушным видом медленно направился к выходу. Майор Ершов задержался немного в дверях и, когда лейтенант Малиновкин поравнялся с ним, шепнул чуть слышно.

– Возьмите два билета до Перевальска на вечерний поезд. Буду ждать вас в вокзальном ресторане.

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ ЖАНБАЕВА

На станцию Перевальскую Ершов и Малиновкин прибыли ранним утром. И станция и примыкающий к ней небольшой районный центр Перевальск показались им какими-то уж очень запыленными, невзрачными. Зелени тут было немного, к тому же она покрылась таким толстым слоем пыли, что казалась сделанной из старого кровельного железа.

– Прямо можно сказать - не Сочи!… - со вздохом произнес Малиновкин, оглядываясь по сторонам. - Мне на вокзале вас ждать?

– Нет, - ответил Ершов, отыскивая глазами табличку с надписью: “Камера хранения”. - Вокзал тут маленький, народу немного, все на виду. Сходите в управление строительства, наведите справку о работе по вашей специальности телеграфиста. А потом возвращайтесь сюда. Полагаю, что часа через полтора-два нам удастся встретиться где-нибудь возле камеры хранения.

– Слушаюсь. Все ясно, Андрей Николаевич.

Так как Перевальск был невелик, Ершов решил не расспрашивать никого, а самому найти нужный адрес. Пришлось пересечь весь город и изрядно поплутать по противоположной его окраине, прежде чем он нашел улицу Пржевальского. В отличие от других, на ней росли низкорослые тополя и хилые березы. Во дворах многих домиков виднелись огороды и заросли эбелека - полукустарника с жесткими заостренными листьями. Дом номер пятьдесят три оказался на улице этой почти последним. Чем-то он напоминал домик Габдуллы Джандербекова в Аксакальске. Только калитка его не была закрыта на запор и во дворе не оказалось собаки. Дверь в доме тоже была открытой. Ершов перешагнул уже через порог, когда навстречу ему показался средних лет коренастый мужчина, с раскосыми глазами, придававшими лицу его глуповатое выражение.

– Вы, наверно, Аскар Джандербеков будете? - спросил Ершов, заметив некоторое внешнее сходство его с Габдуллой Джандербековым.

– Он самый, - густым басом отозвался мужчина, пристально всматриваясь в Ершова прищуренными глазами. - А вы ко мне лично?

– Я к товарищу Жанбаеву, - ответил майор, пытаясь представить себе, в каких отношениях с “Призраком” может быть этот человек. - Командирован к нему из Алма-Аты. Мухтаров моя фамилия.

– А, товарищ Мухтаров! - сразу оживился Аскар Джандербеков и приветливо протянул руку Ершову. - Ждет вас Каныш Нуртасович… Заходите, пожалуйста! Он просил меня принять вас как родного.

Ершов вошел в просторную комнату, оклеенную газетами “Гудок” и какими-то техническими журналами, тоже железнодорожными. Судя по этим газетам и по тому, что на хозяине дома был железнодорожный китель, майор решил, что либо сам Аскар железнодорожник, либо кто-то из его семьи работает на транспорте.

– Вот оклеиваться собрался, - смущенно кивнул Аскар на стены, - да все времени нет. Загрунтовал, можно сказать, а до обоев руки никак не доходят. Я на железной дороге работаю начальником кондукторского резерва.

По-русски Аскар говорил довольно чисто, с почти неуловимым акцентом. Настороженность, прозвучавшая в первом его вопросе, сменилась радушными интонациями, как только узнал он, что Ершов-Мухтаров прибыл к Жанбаеву из Алма-Аты. Пропустив гостя вперед, он любезно пригласил его во вторую комнату, тоже оклеенную газетами. В ней у одной из стен стоял диван, а у окна - небольшой письменный стол с разложенными на нем книгами по истории и археологии.

– Располагайтесь тут, - приветливо сказал Аскар, подавая стул Ершову. - Это комната товарища Жанбаева. Он просил поместить вас с ним вместе. Я тут вам второй диван поставлю. Да, - спохватившись вдруг, воскликнул Аскар и ударил себя рукой по лбу: - велел еще извиниться Каныш Нуртасович - дня два-три будет он в отлучке. Какие-то новые исторические материалы обнаружились.

Будто теперь только заметив, что в руках Ершова ничего нет, Аскар спросил:

– А вещи вы на вокзале, верно, оставили?

– Не хотелось, знаете ли, тащиться с ними по незнакомому городу, - ответил Ершов, перебирая книги на столе Жанбаева. - Да и не был уверен, что дома кого-нибудь застану.

– Ну, теперь вам дорога знакомая, перебирайтесь уже окончательно и располагайтесь тут как дома. Я вам ключ оставлю, а мне на работу пора.

– Да вы хоть бы документы проверили, - смущенно улыбнулся Ершов. - Неизвестно ведь, кого в дом-то пустили. Может быть, жулика какого.

– Ну что вы! - махнул рукой Аскар. - Я порядочного человека всегда от жулика отличу. Да и красть у меня нечего.

Ершов хотел было пойти на вокзал вместе с Аскаром, но тот возразил поспешно:

– А чего вам торопиться! Успеете еще. Отдохните, помойтесь. Умывальник во дворе. Ну, а я пошел. Ключ на столе будет. Если перекусить что-нибудь захотите. так тоже, пожалуйста… На кухне кое-что найдется.

Выходя из комнаты Жанбаева, Аскар прикрыл за собою дверь, выходившую в полутемную прихожую. А минут через пять, уже окончательно собравшись уходить из дома, постучался к Ершову и, слегка приоткрыв дверь, просунул в нее голову:

– Чуть было не забыл еще об одном предупредить вас. Нагаши тут со мной живет - родственник, значит, со стороны матери. Темирбеком его зовут. Тоже на железной дороге работает, кондуктором. У меня под начальством. Человек он тихий, мешать вам не будет. Да его и дома почти не бывает - всё в поездках. А когда и дома, так отсыпается после поездок. Комната его по соседству с вашей, но с отдельным входом. Сегодня он б поездке с утра. Завтра только вернется. Ну, я пошел. Счастливо оставаться.

“Да, - невольно подумал Ершов, - этого родственничка только еще не хватало! Странно, что Жанбаев решил остановиться в такой квартире. Хотя, может быть, все эти люди работают на него? Нужно будет присмотреться к ним хорошенько…”

Оставшись один, майор тщательно осмотрел весь дом, и на стене комнаты, в которой поместил его Аскар, невольно обратил внимание на таблицу, перечеркнутую карандашом. Это был какой-то график движения поездов, который не представлял бы собой ничего особенного, если бы некоторые цифры его не оказались подчеркнутыми.

Ершову сразу же стало ясно, что это был шифр. Еще раз обойдя весь дом и не заметив ничего подозрительного, майор закрыл входную дверь на крючок и, достав из кармана записную книжку, занялся расшифровкой.

Получилось следующее:

“Меня не будет дома дня два-три. Устраивайтесь тут и живите. Хозяин - человек надежный. Двоюродный брат его Темирбек - тоже нам пригодится. Никаких секретов, однако, им не доверяйте. Задание вам следующее: в сарае стоит мотоцикл - нужно вмонтировать в его корпус мою рацию. Рация в погребе. Достаньте ее оттуда, как только Аскар уйдет на работу. Ключ от погреба на стене в кухне. В погребе прощупайте левую стенку. У самого пола отдерите доску. Рация за обшивкой”.

Ершов спрятал записную книжку в карман и вышел в сарай. Там, прикрытый какой-то мешковиной, действительно стоял мотоцикл с коляской. По внешнему виду он ничем не отличался от мотоциклов подобного типа. Но, ощупав коляску, Ершов заметил, что под кожухом ее имелись полые места, - видимо, специально для рации.

Прежде чем спуститься в погреб за этой рацией, Ершов сходил к калитке, выходившей на улицу, и закрыл ее на щеколду. Затем разыскал ключи на кухне и одним из них открыл замок на двери погреба. Погреб оказался очень глубоким. В нем было прохладно, остро пахло овечьим сыром и овощами. Свет через дверное отверстие проникал сюда слабо. Ершову пришлось подождать немного, пока глаза привыкли к полумраку.

Стены погреба имели деревянную обшивку, доски которой были довольно плотно пригнаны одна к другой Ершов ощупал ладонью низ левой стены, но не сразу обнаружил нужную ему доску.

Лишь после того, как он в нескольких местах продел в еле заметные щели обшивки лезвие перочинного ножа, одна из досок отделилась от стены, образовав темное, глубокое отверстие. Майор просунул в него руку и нащупал там металлический ящик. Вынув его, Ершов убедился, что это рация.

Рация была марки “Эн-Би”. С конструкцией ее майор не был знаком. Однако, после тщательного осмотра, он вскоре разобрался в ней настолько, что смог бы пользоваться рацией для приема или передачи. Запрятать же ее под кожух мотоцикла так, чтобы это было незаметно при беглом осмотре машины, казалось ему делом нелегким. Тут требовалась помощь или хотя бы совет Малиновкина.

Сняв размеры рации в собранном и разобранном виде, Ершов так же записал и все размеры мотоцикла. С этими данными он вышел из дома, закрыв дверь его на замок.

С Малиновкиным они встретились возле камеры хранения. Кроме них, никого поблизости не было. Убедившись, что Малиновкин заметил его, Ершов пошел в помещение камеры за чемоданом. Лейтенант, обождав немного, направился за ним следом. У окна выдачи они обменялись быстрыми взглядами, и, когда кладовщик ушел за вещами Ершова, майор передал Малиновкину записку, в которой коротко сообщил о положении дел и просил подумать о возможности размещения рации в кожухе мотоцикла. Поручил он также лейтенанту устроиться на квартире где-нибудь неподалеку от улицы Пржевальского и поинтересоваться кондуктором Темирбеком. Очередное свидание назначал на завтра в полдень в городской столовой.

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

На следующий день, как было условлено, Ершов направился в городскую столовую, которую приметил еще вчера днем. Войдя в нее, он тотчас же увидел Малиновкина, устроившегося за угловым столиком, Позиция эта была очень выгодной. Она позволяла наблюдать почти за всей столовой, находясь под прикрытием огромной пальмы в кадке, стоявшей на полу у самого столика. К тому же столик был поставлен так, что за ним могло сидеть только два человека, тогда как за остальными размещалось по четыре.

В столовой было многолюдно, почти все столики оказались занятыми. Лишь кое-где оставалось по одному свободному месту. Ершов прошелся раза два по залу, будто приглядываясь, где получше устроиться. Хотя он и сам имел намерение сесть за столик Малиновкина, официант невольно помог ему в этом.

– Вон свободное место, гражданин, - кивнул он в сторону лейтенанта. - Как раз мой столик, так что мигом обслужу.

– Спасибо! - поблагодарил Ершов официанта и направился к Малиновкину.

– Свободно? - спросил он лейтенанта, берясь за спинку стула.

– Да, пожалуйста, прошу вас, - радушно отозвался Малиновкин. - Вдвоем веселее будет. Вот меню, пожалуйста. Выбор не богатый, так что раздумывать не над чем. Но, должен заметить, кормят здесь сытно - вчера тут обедал и ужинал.

Так, болтая о разных, обычных при таких знакомствах пустяках, они постепенно перешли к главкому.

– Ну, как устроились? - спросил Ершов, зорко поглядывая по сторонам.

– Устроился, - ответил Малиновкин. - Но не на соседней улице, а на вашей и даже, более того, - буквально против вашего дома.

Заметив, что майор слегка нахмурился, лейтенант сделал успокаивающий жест:

– Не ругайтесь только! Все хорошо будет. Хозяйка моя - одинокая женщина, тихая, глуховатая, ей до меня никакого дела нет. Из той комнаты, в которой она меня поселила, видел я вас вчера вечером через окно. Это очень удачно, по-моему. Всегда можно будет подать сигнал друг другу, а то и перемолвиться с помощью условных знаков. В доме моем только одно-единственное окно выходит в вашу сторону. А то, что я поселился здесь, подозрений не вызовет. В связи со строительством железной дорога и разных подсобных предприятий в Перевальск столько народу понаехало, что нет дома, где бы не держали квартирантов.

Ершов немного подумал, взвешивая сказанное лейтенантом, и решил, что, в самом деле, может быть, не так уж плохо, что Малиновкин поселился неподалеку от него.

– Ну, а как насчет Темирбека? - спросил он лейтенанта, наблюдая за каким-то подозрительным парнем, дважды прошедшим мимо их стола.

– Осторожно навел о нем справку у сторожа кондукторского резерва, - ответил Малиновкин, не глядя на майора и делая вид, что рассматривает картину на стене. - Говорит, Темирбек тут уже почти три месяца. Сначала где-то на станции работал, а теперь кондуктором ездит. Подтвердил также, что он Аскару Джандербекову двоюродным братом доводится. Сейчас этот Темирбек действительно в поездке.

Теперь Малиновкин тоже обратил внимание на человека, за которым наблюдал Ершов.

– Вам не кажется этот тип подозрительным, Андрей Николаевич? - спросил он майора, незаметно кивнув на парня, остановившегося неподалеку от их столика.

– Казался, - спокойно ответил Ершов. - Теперь, однако, вижу, что подозрителен он в ином смысле. По всей вероятности, просто жулик, присматривающийся к вашему чемодану. Что это за чемодан у вас, кстати? Зачем он вам понадобился?

– Пришлось специально купить, понимаете ли, - усмехнулся Малиновкин, засовывая чемодан поглубже под стол. - Хозяйке может странным показаться, что у меня вещей слишком мало.

Осмотревшись по сторонам и заметив, что подозрительный парень отошел в другой конец столовой, лейтенант усмехнулся:

– Ретировался воришка-то. Ну, а теперь относительно рации Жанбаева. С нею, по-моему, тоже все обойдется. Систему ее я хорошо знаю. “Эн-Би” - это “Night-bird”, - то есть “Ночная птица”. Разбирается она не на две части, как вы считаете, а на четыре. Я передам вам сейчас схему, по ней вы сможете аккуратнейшим образом разместить все внутри мотоцикла. Пользоваться рацией при этом можно будет, не вытаскивая ее наружу. Я положу схему в папку с меню. Вы возьмите-ка ее да поинтересуйтесь еще раз ценами обедов или кондитерских изделий.

“Отличный у меня помощник”, - тепло подумал Ершов о Малиновкине.

– А как обстоит дело с вашей рацией? - спросил он лейтенанта, пряча в карман схему.

– Всё в порядке. В полной боевой готовности.

– А не опасно будет вам работать? Никто не обратит внимания на это?

– Можете не беспокоиться - все продумано и предусмотрено.

Ершов уже имел возможность убедиться в ловкости Малиновкина и ни о чем больше не стал его спрашивать. На парня этого можно было положиться.

– Ну, тогда свяжитесь сегодня с нашими, - приказал он, представив себе, с каким нетерпением ждет донесения от них генерал Саблин. - Передайте коротко, как обстоит у нас дело, и сообщите вот еще о чем: находку я сегодня сделал в погребе. За обшивкой его, кроме рации, нашел еще и счетчик Гейгера. Знаете, что это такое?

– Дозиметрический прибор? - удивленно поднял брови Малиновкин.

– Да, прибор для регистрации радиоактивных частиц, - подтвердил Ершов.

– Зачем, однако, он ему понадобился? - недоумевал Малиновкин, но в это время показался из кухни официант с подносом, на котором стояли тарелки с аппетитно пахнущим супом. Разговор пришлось перевести на другую тему. Малиновкин сделал это так ловко, что Ершов даже позавидовал ему.

– И представьте себе, - возмущенным тоном заговорил он, повысив голос, - нет, говорит, у нас потребности в телеграфистах! Как вам это нравится? На железной дороге нет потребности в такой специальности! Да быть этого не может! Просто я ему не понравился, видно. Но от меня не так-то просто отделаться. В тот же день добрался я до самого начальника отдела кадров, до товарища Митрошкина… Вот молодец! - обернулся Малиновкин к официанту, будто только теперь его заметил, и ловко подхватил тарелку с подноса, - проворно работаете.

– Столичная школа, - самодовольно улыбнулся официант. - В Москве два года на Казанском вокзале работал.

– Сразу чувствуется, - польстил ему Малиновкин и снова повернулся к Ершову: - Да, наседаю, значит, на самого начальника. Прижал к стене - пришлось ему после этого кое-что пообещать. Велел дня через три-четыре зайти.

– Ну, ладно, - добродушно улыбнулся Ершов, как только официант отошел от них на приличное расстояние. - Хватит врать, перейдем к сути дела.

– А я и не вру вовсе, - весело отозвался на это Малиновкин, с аппетитом принимаясь за еду. - Все в точности рассказываю, как было. Я ведь в самом деле ходил в отдел кадров.

Подсыпав соли в суп, он добавил уже серьезно:

– Ну, а что касается Жанбаева - понять не могу, для чего ему счетчик Гейгера понадобился?…

Ершов ничего не мог ответить на этот вопрос. У него, правда, мелькнула догадка, однако ее нечем было пока подтвердить. Следуя примеру Малиновкина, майор тоже принялся за еду. Суп ему понравился. Он ел его почти с таким же аппетитом, как и Малиновкин, что не мешало думать все о том же.

– А ведь счетчик этот поможет нам, пожалуй, самые сокровенные планы “Призрака” разгадать… - задумчиво проговорил он, отодвигая пустую тарелку.

– Непонятно что-то… - покачал головой Малиновкин.

– Ну, ладно, - прервал лейтенанта Ершов, - не будем пока ломать голову над этим. Поживем - увидим. А Саблину вы сообщите все-таки о моей находке.

Когда обед был окончен, Ершов, прежде чем отпустить Малиновкина, еще раз предупредил его:

– Противник у нас чертовски осторожный. Не исключено, что он следит за нами или, может быть, только за мною пока, так что конспирация должна быть постоянной. Ну а теперь - желаю вам удачного радиосеанса. Подумайте также и о системе нашей личной связи. Выходите из столовой первым. Я посижу тут еще немного.

Майор Ершов вышел на улицу минут через пятнадцать после Малиновкина. Побродил некоторое время по городу, зашел в городскую библиотеку, а затем на почту. Был уже вечер, когда он вернулся на квартиру Джандербекова. Дверь ему открыл Аскар.

– А у меня чай скоро будет готов, - весело сказал он. - Заходите, вместе поужинаем.

– Спасибо, Аскар Габдуллович, - поблагодарил его Ершов и прошел в комнату Жанбаева.

Усевшись за стол и раздумывая, как ему быть - идти к Аскару или нет, майор услышал вскоре, как за дверью кто-то обменялся приветствием с хозяином дома:

– Ассалям алейкум!

– Огалайкум ассалям!

А потом, когда пришлось все-таки пойти в гости к Аскару, у дверей комнаты Темирбека услышал Ершов монотонный голос:

– “Агузо беллахи менаш-шайтан ерражим…”

– Это Темирбек молитву читает, - усмехнулся Аскар, кивнув на дверь комнаты своего двоюродного брата. - Старорежимный он человек. Знаете, что такое это “Агузо беллахи…”? “Умоляю бога, чтобы он сохранил меня от искушения шайтана”. Смешно, правда?

– Почему же смешно? - серьезно спросил Ершов. - Если человек верующий - ничего в этом смешного нет.

– Да я не в смысле молитвы, - рассмеялся Аскар, и узкие его глазки почти совершенно закрылись при этом. - До каких пор верить в бога можно?

– Ну, это уж в какой-то мере на вашей совести, - улыбнулся Ершов. - Вы человек культурный - перевоспитайте его.

– Ну уж кого другого, а его не перевоспитаешь, - серьезно и убежденно ответил Аскар. - Хотел его с вами познакомить, так он не пошел ни за что. Вечер сегодня какой-то такой, что религиозному человеку есть ничего нельзя. А сидеть за столом и не кушать ничего - соблазн очень большой. Вот и читает специальную молитву против этого соблазна.

У ГЕНЕРАЛА САБЛИНА

Весь день не давало покоя Саблину последнее донесение Ершова. Зачем понадобился Жанбаеву счетчик. Гейгера? Что собирается он разведывать с его помощью?

И чем больше думал Саблин об этом счетчике, тем яснее становилось для него, что это не случайная находка.

“А что если Жанбаева интересуют наши работы в области атомной энергии? - невольно возникла тревожная мысль. - И в прошлом году, и весной это; о года задержали же мы нескольких шпионов, признавшихся позже, что их интересовали наши работы в области атомной энергии. Почему же не допустить, что с подобной миссией прибыл к нам и Жанбаев?”

Илье Ильичу казалось теперь совершенно бесспорным, что Жанбаева интересует, конечно, либо конкретно атомная бомба, либо атомная энергия вообще. Но тут же возникла и новая мысль: почему Жанбаев обосновался в районе Перевальска, где, как Саблину было известно, никаких испытаний атомных бомб не велось? В чем же дело тогда? Почему он торчит там? Не случайно же такой опытный международный шпион находится в районе Перевальска…

Саблин хорошо знал о том большом интересе, который проявляет международная разведка к тайнам производства атомных бомб и других видов подобного оружия. Не безразлична она и к техническим секретам использования атомной энергии в мирных целях. В связи с этим ему понятно было, как заинтересованы разведывательные органы капиталистических государств в получении информации обо всех работах в области атомной энергии, а также в охране тайн сверхсекретных лабораторий в своих собственных странах. Саблину хорошо было известно, что “атомным шпионажем” занимались теперь не только американские секретные службы, но и английская “Интеллидженс сервис” и даже ватиканский “Чентре информационе про део”.

А может быть, вовсе не атомной бомбой интересуется Жанбаев? Может быть, интересует его использование атомной энергии в мирных целях? СССР никогда ведь не скрывал своих намерений по использованию атомной энергии. Всему миру известно, что Советский Союз поставил атомную энергию на выполнение великих задач мирного строительства.

Расстегнув крючки воротника - жара в Москве в те дни стояла нестерпимая - генерал задумчиво прошелся по своему кабинету.

“А каково там, в Средней Азии, нашему Ершову?” - невольно подумал он, останавливаясь у открытого окна. Легкий, ленивый ветерок пахнул ему в лицо теплом и запахом смолы и бензина, а внизу, по раскаленному солнцем асфальту огромной площади, с глухим рокотом катился нескончаемый поток автомобилей.

Возникло на мгновение томительное желание - вызвать машину, сесть в нее и уехать куда-нибудь за город, полежать на траве у реки, побродить по лесу… И опять мысли вернулись к донесению Ершова, к заботе о делах, требующих срочного решения.

Генерал снова прошелся несколько раз по кабинету и с невольным вздохом уселся за письменный стол. В зеленой папке лежали перед ним вырезки из заграничных газет - подборка, сделанная Осиповым. На некоторых из них были пометки полковника. Он предлагал, например, обратить внимание на шумиху, поднятую иностранной печатью в связи с катастрофой, постигшей океанский пароход “Neptune”, будто бы оборудованный атомным двигателем.

Саблин снял телефонную трубку и вызвал к себе Осипова.

– Не вижу пока никакой связи между всем этим и донесением Ершова, - заметил он полковнику, кивнув на папку с вырезками из газет. - Не для расширения же кругозора предложил ты мне познакомиться с этими материалами?

– А связь, может быть, и существует, - осторожно ответил Осипов, аккуратно завязывая тесемочки на папке.

Генерал удивленно развел руками и усмехнулся:

– Может быть, но может и не быть. Это, знаешь ли, не ответ.

– А что если на этом злополучном “Нептуне” действительно был двигатель, работавший на атомной энергии? - прищурясь спросил Осипов. - И взорвался он оттого, что они чего-то там не учли. А у нас, как ты знаешь, кое-что работает уже на этой самой атомной энергии и не взрывается… Ясна тебе моя мысль?

– Так ты думаешь, что “Призрака” они к нам прислали за приобретением, или, вернее сказать, присвоением, нашего опыта безаварийной работы атомных двигателей?

– А почему бы и нет? “Призрак” ведь не раз уже похищал немаловажные секреты для своих хозяев.

Генерал Саблин задумался. Может быть, все это и так… Но не слишком ли самонадеян враг, рассчитывающий, что их знаменитому агенту, действительно похищавшему различные государственные и военные секреты в некоторых буржуазных странах, удастся раздобыть кое-что и у нас?

– Ладно, допустим, что ты прав, - произнес он вслух, поднимаясь из-за стола. - Допустим даже, что все это представляется им чрезвычайно легким делом. Непонятно только, почему же тогда “Призрак” этот околачивается в районе, в котором, как мне известно, не только не испытывают атомных бомб, но и не применяют атомной энергии для мирных целей?…

Помолчав немного, он добавил:

– Нужно, однако, навести более точные справки. Кто сейчас в районе Аксакальска ведет самое крупное строительство?

– Министерство путей сообщения.

– Вот мы и обратимся в это министерство.

НА АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ БАЗЕ

Еще вчера в столовой майор Ершов условился с Малиновкиным, что в случаях, не требующих срочности, они будут связываться письмами до востребования. Вспомнив теперь об этом, лейтенант с утра направился на почту и спустя несколько минут получил письмо со знакомым почерком на конверте.

Ершов написал ему это письмо вчера вечером, уже после того, как расстался с Малиновкиным в городской столовой. У него неожиданно появилась мысль проверить на Перевальской археологической базе, известно ли там что-нибудь о Жанбаеве. Об этом-то Ершов и просил Малиновкина в своем письме.

Тут же, на почте, под благовидным предлогом, лейтенант осведомился, где находится база археологов, и тотчас направился туда.

База помещалась на окраине города в маленьком домике, окруженном высоким забором. Кроме этого домика, за забором оказались два больших сарая, в которых, как потом узнал Малиновкин, хранились инструмент и кое-какое имущество археологов.

Заведующий базой, сутуловатый щупленький старичок в пенсне, снисходительно объяснил Малиновкину:

– У нас, молодой человек, археологи главным образом землеройный инструмент тут получают. Они ведь, как кроты, в земле роются… Иногда, правда, и продовольствие к нам для них завозят. Вот, кстати, этому самому Жанбаеву, о котором вы справляетесь, особым распоряжением велено выдавать продукты сухим пайком. Он у них в отдельности где-то ковыряется. Так сказать, крот-одиночка.

– А вы, дедушка, видели его когда-нибудь?

– Нет, не видел, - равнодушно ответил старичок, поправляя свое старомодное пенсне на черном шелковом шнурке. - И не очень, между прочим, расстраиваюсь из-за этого. Думаю, что не много потерял. Я, молодой человек, немало знаменитых людей повидал на своем веку и личное знакомство имел даже с двумя академиками: с Александром Евгеньевичем Ферсманом и Владимиром Афанасьевичем Обручевым. Я в знакомствах, знаете ли, разборчив. Этот ваш Жанбаев был тут как-то без меня, получал продукты да мотоцикл свой бензином заправлял. А вы-то кем будете? Тоже, небось, какой-нибудь геолог-археолог? Или историк, поди?

– Я, дедушка, простой рабочий-землекоп, - скромно ответил Малиновкин. - Хотел к кому-нибудь из археологов наняться. К Жанбаеву мне порекомендовали обратиться.

– А-а… - разочарованно произнес старичок и сразу перешел на “ты”. - Ничем тебе не могу помочь в этом, друг любезный. Одно только могу сказать - стыдно, молодой человек, в твоем возрасте никакой иной квалификации не иметь!

Старичок снова поправил пенсне, внимательно посмотрел на Малиновкина и, укоризненно покачав головой, повернулся к нему спиной.

– Заболтался я тут с тобой, однако… - проворчал он, направляясь к домику, в котором у него было нечто вроде конторы.

В тот же день Малиновкин встретился с Ершовым в городской читальне и незаметно сунул ему записку с отчетом о своем посещении археологической базы.

Следующий день прошел у лейтенанта скучно, без встречи с Ершовым и даже без писем от него. От нечего делать Малиновкин бесцельно бродил по городу, раза два заходил на железнодорожную станцию. Сначала просто так, чтобы убить время, а потом уже во второй половине дня - понаблюдать за родственником Аскара Джандербекова - Темирбеком. Наблюдения, однако, почти ничего не дали ему. Он пришел на станцию как раз перед отправлением хозяйственного поезда на стройучасток.

– Послушайте-ка, - обратился Малиновкин к какому-то железнодорожнику. - Не видели ли вы кондуктора Темирбека?

– Да вот он, - кивнул железнодорожник на сутуловатого человека с флажками в кожаных футлярах, висевшими у него на поясе.

Пока Малиновкин раздумывал - подойти ли ему поближе к Темирбеку, кондуктор взобрался на тормозную площадку хвостового вагона и стал укреплять сигнальный фонарь на крючке кронштейна. А минут через пять поезд медленно тронулся в сторону нового строительного участка железной дороги.

Хотя Малиновкин видел Темирбека издалека, внешний вид его показался лейтенанту странным. Было что-то в фигуре его угрюмое, неприветливое.

“Похож на какого-то фанатика восточного…” - с неприязнью подумал Малиновкин.

БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Прошел еще один день с тех пор как Малиновкин в последний раз встретился с Ершовым, а вестей от майора все еще не было. Это начало серьезно беспокоить Дмитрия. Он решил просидеть весь вечер дома и понаблюдать за окном - может быть, Андрей Николаевич подаст какой-нибудь сигнал. Вчера лейтенант написал ему письмо до востребования и предложил в случае необходимости бросить ночью записку к нему в окно, которое он специально оставит открытым.

Давно уже стемнело, но лейтенант, не зажигая света, терпеливо сидел за столом и внимательно смотрел в окно. На улице было несколько светлее, чем в комнате, и просвет окна заметно выделялся на почти черном фоне комнатной стены. Изредка мелькали в его сером прямоугольнике темные фигуры прохожих, но Малиновкин не обращал на них внимания. Глаза его, не отрываясь, следили за домом напротив. Вернее, даже не за домом, а всего лишь за одним окном. Несмотря на скудное освещение комнаты, лейтенант различал все же часть стены, обклеенной газетами, стол, придвинутый к окну, и склонившегося над книгой майора Ершова. Он читал с большим вниманием, не отрывая глаз от книги, и торопливо перелистывал страницы.

Лишь спустя примерно четверть часа майор, с заметным сожалением захлопнув книгу, прошелся по комнате и потушил свет. Малиновкин, внимательно следивший за ним, тотчас же, как только потух свет, поднялся из-за стола и, стараясь не шуметь, подошел к окну.

Облокотившись на подоконник, Малиновкин снова стал пристально всматриваться в соседний дом, теперь уже сосредоточив внимание не на окне его, а на калитке. Она со скрипом открылась, и вскоре из нее вышел высокий человек в тюбетейке. Малиновкин тотчас же узнал в нем майора Ершова.

Постояв немного возле калитки, майор медленно стал прохаживаться вдоль дома Джандербекова сначала по одной стороне улицы, затем по другой. Когда он прошел второй раз мимо открытого окна Малиновкина, лейтенант услышал, как какой-то очень легкий предмет упал на пол комнаты почти возле самых его ног.

Торопливо нагнувшись, Малиновкин пошарил по полу руками и нащупал свернутую в несколько раз бумажку.

Спрятав ее в карман, лейтенант вышел в другую комнату, окно которой выходило во двор, и зажег свет. Старая хозяйка квартиры Малиновкина, бабушка Гульджан, уже спала, и он был тут совершенно один. На всякий случай лейтенант все же прислушался. Из-за двери комнаты хозяйки доносилось равномерное похрапывание.

Задернув занавеску на окне, Малиновкин подошел поближе к свету. Достал записку из кармана, поспешно развернул ее и прочел:

“Мой хозяин передал мне письмо от Жанбаева, расшифровав которое, я прочел распоряжение: сегодня в двенадцать часов ночи выехать на мотоцикле к Черной реке по дороге, ведущей на Адыры. Приказано также обратить внимание в пути на мигание красного фонаря, который будет подавать сигналы в следующем порядке: две короткие вспышки и одна длинная. Я должен буду ответить на это мигание прожектора мотоцикла в обратном порядке - двумя длинными вспышками и одной короткой. После этого мне предписывается заехать, в ближайший кустарник и оставить там мотоцикл с вмонтированной в него рацией и новым кодом. Видно, Жанбаев все еще не очень доверяет мне и не решается встретиться со мной. Я выеду ровно в двенадцать. Вы оставайтесь на своей квартире и внимательно следите за домом Аскара. Ничего до моего возвращения не предпринимайте. На всякий случай, включите после двенадцати рацию, - может быть, мне придется связаться с вами по радио на какой-нибудь из трех волн, длина которых вам известна”.

Малиновкин перечитал записку еще раз и задумался. Почему Жанбаев ведет себя так таинственно? Почему не показывается Ершову? Неужели все еще не доверяет ему?

Ясно было пока только одно - Жанбаев чертовски осторожен. Недаром, значит, дана ему шпионская кличка: “Призрак”. А Андрею Николаевичу не следовало бы, пожалуй, ехать на это свидание одному. Нужно было бы взять и его, Малиновкина, с собой, или послать следом по этой же дороге на велосипеде. У хозяйки висит в коридоре чей-то велосипед, - можно было бы им воспользоваться.

Но приказ есть приказ. Малиновкин уничтожил записку, потушил свет и вернулся в свою комнату. На улице теперь не видно было Ершова. Он, очевидно, зашел в дом Джандербекова. Взглянув на светящийся циферблат часов, Малиновкин снова устроился у окна. Половина двенадцатого. Через полчаса Ершов должен был выехать из дома на мотоцикле.

Лейтенант Малиновкин еще очень мало работал в органах госбезопасности, но он достаточно начитался и наслушался всяческих рассказов о профессии контрразведчика, в которых все было слишком приподнято, полно действия и опасностей буквально на каждом шагу. В жизни, конечно, все это выглядело совсем иначе. Скромной, будничной работы во всяком случае было куда больше, чем героических эпизодов. Старые, бывалые контрразведчики знали это по собственному опыту и не тяготились будничными делами, а, напротив, понимали, что они-то, эти будничные дела, и гарантируют победу в героических эпизодах, ибо являются подготовкой к решительной схватке с врагом, разведкой его позиций.

Малиновкин, давно уже мечтавший об опасной оперативной работе, полгода провел в одном из отделов управления государственной безопасности. И, пока все было более или менее ново для него, не тяготился этой работой, но как только показалось ему, что он “все постиг”, стал томиться по “настоящему делу”.

Получив задание сопровождать майора Ершова в опасном предприятии, он обрадовался необычайно. Однако в последние дни и это наскучило лейтенанту. Конспирация, которую он соблюдал все время, сначала нравилась ему, но затем стала казаться излишней, похожей на какую-то игру в таинственное. И вот вдруг теперь представляется возможность если не активных действий, то уж во всяком случае встречи с настоящим врагом с глазу на глаз. И что же? Его опять отстраняют от опасного дела!

Малиновкину обидным показалось все это. Он тяжело вздохнул и, закрыв окно, облокотился на подоконник. Пора бы уже Ершову выходить на улицу - времени без пяти двенадцать.

Лейтенант снова сосредоточил все свое внимание на калитке дома Аскара Джандербекова. Хотя ночь стояла темная, но если бы кто-нибудь вышел из этого дома, заметить его все-таки было возможно. А время все шло. Минутная стрелка перевалила через двенадцать. Вот уже пять… семь… десять минут первого. Что же Андрей Николаевич, заснул он, что ли?

Малиновкин начинал нервничать. Может быть, подойти незаметно к окну комнаты Ершова и постучать? Или бросить в него горсть песка? Но нет, не мог майор Ершов, прошедший школу у знаменитого Астахова, заснуть в столь напряженный момент!

Тогда, может быть, ему помешал кто-нибудь выехать вовремя? Но и этому тоже не верилось… Скорее всего, он ушел из дома огородами, чтобы не привлекать ничьего внимания.

Времени было уже четверть первого. Малиновкин достал из чемодана рацию, включил ее на прием, надел наушники и осторожно стал настраиваться то на одну, то на другую волну коротковолнового диапазона. Тоненький писк морзянки, обрывки музыки, чей-то басистый, раскатистый смех, молящий голос женщины, сухой треск грозовых разрядов и снова морзянка попеременно слышались в телефонах наушников.

Малиновкину нравилась эта “эфирная смесь”, как он ее называл. Она казалась ему горячим, напряженным дыханием планеты. Из иностранных языков знал он только английский и немецкий, но легко узнавал по произношению, по темпераменту французскую, итальянскую и испанскую речь, без особого труда отличал польскую от чешской. Славянские языки он вообще понимал довольно свободно, так как знал украинский и белорусский.

Малиновкин обычно любил строить догадки по обрывкам фраз, “выловленным” из эфира, когда не спеша настраивался на нужную ему волну. Любопытно ведь было представить себе, о чем говорило, пело, а иногда и кричало человечество в эфире.

Многое можно было подслушать в наушниках в томительные часы дежурства у радиостанции в ожидании часа радиосеанса. Да и не только голоса людей и звуки музыки говорили радисту, чем живут и волнуются люди. Комариное попискивание морзянок тоже могло поведать о многом: о бедствиях в море, о сводках выполненных заданий, о прогнозах погоды. Были звуки радиотелеграфа и главными носителями тайн. Ими передавались зашифрованные сведения коммерческого характера, служебные распоряжения и задания, донесения тайных агентов и секретные предписания их резидентов.

Малиновкин давно уже привык к этой “эфирной сумятице” и довольно легко ориентировался в ней, осторожными движениями пальцев поворачивая рифленую ручку настройки и смещая то вправо, то влево тонкую нить визира по светящейся шкале. Сегодня он интересовался только морзянками в ограниченных пределах одного из диапазонов коротких волн. Вот уже несколько минут чутко прислушивался он к звукам в наушниках, ловя малейший шорох в эфире, но никто, кажется, не собирался работать на этих волнах.

Был уже второй час ночи, когда Малиновкин решил, что Ершов, видимо, не имеет нужды или возможности связаться с ним по радио. На всякий случай, он решил подежурить еще немного, то и дело поглядывая в окно на дом Аскара Джандербекова.

Прошумела за окном машина, осветив на несколько мгновений стены комнаты Малиновкина. И снова погрузилось все в темноту. Даже дом Джандербекова растворился в ней. Только звезды в черном небе сверкали все так же ярко, медленно меняя свое расположение над крышами домов.

Пора уже было вернуться Ершову… Но, может быть, Жанбаев дал ему новое задание и послал куда-нибудь? Или случилось с ним что-то?…

Малиновкин не мог уже больше спокойно сидеть у рации. Он пододвинул ее поближе к окну и почти лег на подоконник. Затем, когда беспокойство и нетерпение его достигли крайней степени, выключил рацию и осторожно вышел на улицу. Постояв немного против дома Аскара, он прошелся по своей стороне до конца квартала и снова остановился в нерешительности. Что же делать дальше? Что предпринять?

Потом вдруг пришла другая, успокоительная мысль - мог ведь майор вернуться к себе так же незаметно, как и ушел отсюда? Но он бы как-нибудь дал тогда знать о себе. Должен же он понимать, что Малиновкин беспокоится за него…

Требовалось срочно принимать решение, но лейтенант Малиновкин впервые был в таком положении и не знал, что делать. Больше всего ему хотелось забрать хозяйский велосипед и пуститься по той дороге, по которой уехал несколько часов назад майор Ершов. Верное ли, однако, будет это решение? А что если он больше всего понадобится именно здесь, где оставил его Ершов? Нет, нужно твердо следовать приказанию майора и не уходить никуда от дома Аскара Джандербекова.

Сокрушенно вздохнув, лейтенант вернулся в свою комнату и снова уселся у окна. Улица теперь показалась ему светлее, чем раньше. Он посмотрел на часы - часовая стрелка стояла у цифры три, - значит, уже начинался рассвет.

ЖАНБАЕВ ВСЕ ЕЩЕ НЕ ДОВЕРЯЕТ

Бросив в окно Малиновкина записку с сообщением о задании Жанбаева, Ершов вернулся в дом. Хозяин его, Аскар Джандербеков, был на дежурстве, - иногда у него бывали и ночные дежурства. Темирбек не вернулся еще из поездки. Казалось бы, в такой обстановке майор мог действовать совершенно свободно, но он позволял себе делать только то, что сделал бы, зная, что в доме он не один. Весьма возможно, что за ним и не следил никто, но он по опыту знал, что предосторожность никогда не бывает излишней.

Рация находилась теперь в мотоцикле. По совету Малиновкина, Ершову удалось так ловко вмонтировать ее внутрь коляски, что пользоваться ею можно было не вынимая из тайника.

Как же теперь лучше выехать со двора Аскара? Выкатить мотоцикл на улицу или незаметно провести его огородами? Пожалуй, лучше огородами.

Ершов выкатил машину во двор. Она была легкой, подвижной. Катить ее не стоило большого труда. Только в огороде пришлось немного повозиться, чтобы не помять грядок. Но вот, наконец, он в поле. Усевшись в седле, майор включил свет и завел мотор. Дорога была неважная, проселочная, ехать без света рискованно. Ершов включил первую скорость и медленно двинулся вперед.

Глушитель у мотоцикла был хороший, и мотор грохотал не очень громко. Желтоватый конус света тускло освещал песчаную дорогу. Иногда он выхватывал из темноты то белые султаны ковыля, росшего по сторонам дороги, то полукустарники кокпека с невзрачными стеблями и листочками. Попал в полосу света и степной хорек, вышедший на охоту за сусликами.

Ершов увеличил скорость, продолжая зорко поглядывать по сторонам, но вокруг все было обычно. Интересно, где же Жанбаев подаст условный сигнал, у самой Черной реки или где-то раньше?…

Вот в конусе света от фонаря мотоцикла вспыхнули впереди кусты терескена. Мелкие седовато-серые листики его казались теперь язычками тусклого пламени. Это невзрачное растение ночью казалось Ершову красивее, чем днем. Майор все ближе подъезжал к нему и вдруг увидел, как несколько левее того направления, по которому он ехал, замигал красный огонек: две короткие и одна длинная вспышка.

Ершов остановил мотоцикл и тоже просигналил своим прожектором. И почти тотчас же ему снова ответил красный фонарик обычной азбукой морзе: “Гасите свет. Вкатите мотоцикл в кусты. Сами возвращайтесь на дорогу. Ждите дальнейших приказаний”.

После этого текста следовала цифра “33”. Это был агентурный номер “Призрака”, известный Ершову по признанию, сделанному шпионом, сообщившим органам госбезопасности о заброске “Призрака” в Среднюю Азию. Значит, Саблин и Осипов не ошиблись, предполагая, что Жанбаев и “Призрак” - одно и то же лицо. Открытие это обрадовало Ершова. Значит, он верно нащупал след неуловимого “Призрака” и рано или поздно возьмет за горло эту международную знаменитость, если только не допустит промаха и ничем не выдаст себя осторожному врагу.

Когда Жанбаев кончил сигналить, Ершов ответил ему своим прожектором, что понял его. Выключив свет, он вынул из кармана томик стихов американских поэтов и раскрыл его на той странице, на которой был напечатан “Ворон” Эдгара По. Положив книгу на сидение коляски, майор столкнул с места мотоцикл и покатил его в кусты терескена. Когда машина оказалась в середине кустарника, Ершов оставил ее там и вышел на дорогу.

Никогда не питал Ершов большой любви к ночному светилу, но теперь, взглянув на небо, пожалел, что нет на нем луны. А золотистые песчинки большой небесной дороги - Млечного Пути - не в силах были осветить землю. В густой тьме лежали вокруг и казахские степи, и кустарники терескена, в зарослях которого таился “Призрак”.

Уже более пяти минут ходил майор вдоль дороги, но не слышал из кустов ни одного звука. Только когда зажег Жанбаев свой фонарик, стало несомненно, что в кустах находится кто-то и, видимо, осматривает рацию, вмонтированную в кожух мотоцикла. Впрочем, об этом тоже можно было только догадываться, так как за кустами терескена ничего не было видно, лишь кое-где сквозь их густые ветви просачивался тусклый свет. Ершов же не принимал ни малейшей попытки подсмотреть, что там делается за этими кустами, чтобы не выдать себя, хотя ему очень хотелось взглянуть на “Призрака”.

Майору казалось, что прошло уже очень много времени, прежде чем раздался из кустарника голос Жанбаева:

– Значит, кодировать будем по “Ворону” старика Эдгара? Верно я понял?

Голос “Призрака” был высокий, звучный, без малейшего акцента и совершенно незнакомый Ершову.

– Так точно! - поспешно ответил майор на его вопрос.

– Ваша работа по монтажу рации меня устраивает, - продолжал Жанбаев и, судя по тому, что голос его стал слышнее, вышел, наверно, из гущи кустарника. - А то, что я не показываюсь вам, пусть вас не смущает - таков стиль моей работы. Ну, а теперь ступайте назад пешком, дорогой мой коллега, сотрудник Алма-атинского исторического музея Таир Александрович Мухтаров, - добавил он с неприятным смешком. - Так ведь, кажется?

– Точно так.

– Возвращайтесь к Аскару Джандербекову, - теперь уже резким тоном приказа продолжал “Призрак”. - Связь со мной будете держать по своей рации. Сеансы назначаю на двенадцать часов ночи. Может быть, я не смогу иногда вести передачу, но вы включайтесь ежедневно и будьте на приеме не менее получаса. Вам все понятно?

– Всё.

– Разговор будем вести по новому коду. Мой позывной - “Фрэнд”, ваш - “Комрад”. Длина волны - десять и тринадцать сотых. Задание вам следующее: узнавайте возможно подробнее, какие грузы идут со станции Перевальской на стройплощадку железной дороги. Сами старайтесь не ходить на станцию. Выпытывайте эти сведения у Аскара или его двоюродного брата Темирбека. Не пытайтесь только подкупать их. Это опасно - можете погубить все дело. Вам все ясно, Мухтаров?

– Так точно.

– Ну, тогда до свидания.

Слышно стало, как зашуршали ветки - наверно, Жанбаев выкатывал из кустов свой мотоцикл. Потом раздался стрекот мотора. Мотоцикл поработал немного на холостом ходу, затем Жанбаев включил скорость и уехал куда-то в поле, не зажигая света, так как дорога, видимо, была им заранее изучена.

Ершов постоял еще немного, взвешивая все только что происшедшее, и подумал невольно: “А я по-прежнему знаю о нем ровно столько же, сколько знал до этого. Даже лица его не видел…” Но тут же утешился: “Однако хорошо уже и то, что это тот самый “Призрак”, за которым мы так давно охотимся. Он, конечно, проверял меня все эти дни, наблюдая за мною, и нашел теперь возможным доверить кое-что. Можно, пожалуй, надеяться, что со временем он станет откровеннее…”

Шагая в Перевальск по пыльной дороге, Ершов уже в который раз задавал себе все один и тот же вопрос: что же все-таки привлекает Жанбаева на строительстве железной дороги? Даже приблизительного ответа на этот вопрос у него пока не было.

Только к рассвету добрался майор до города и так же, как ночью, огородами прошел в дом Аскара. На востоке уже занималась заря, когда он вошел в свою комнату. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел на домик напротив. Тотчас же открылось в нем окно и взлохмаченная голова Малиновкина высунулась на улицу. Он сделал вид, что выплескивает что-то из стакана на тротуар, а Ершов зажег спичку и закурил - это было условным знаком, означавшим, что у него все в порядке.

Окно напротив снова захлопнулось.

“Поволновался за меня Дмитрий”, - тепло подумал Ершов о Малиновкине и, с наслаждением опустившись на диван, стал снимать пыльные ботинки.

За стеной комнаты Темирбека с присвистом храпел кто-то. “Значит кондуктор вернулся уже из поездки”, - решил Ершов, вспомнив, что, проходя через кухню, наткнулся на окованный железом сундучок, который Темирбек обычно брал с собой в поездку.

В МИНИСТЕРСТВЕ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ

Генерал-директор пути и строительства Вознесенский очень устал сегодня после длительного совещания у министра путей сообщения и более всего мечтал теперь об отдыхе. Он уже собрался было домой, как вдруг вспомнил, что в пять тридцать должен заехать к нему Саблин. Об этом они договорились утром по телефону.

Когда-то Вознесенский был в дружеских отношениях с Саблиным, но с тех пор много воды утекло. Последние годы они общались все реже и реже, так что Вознесенский даже вспомнить теперь не мог, когда они встречались в последний раз: три года назад или все пять?

Генерал-директор помнил, правда, что Саблин служит в Комитете государственной безопасности, и, когда Илья Ильич заявил, что дело у него служебное, отказать ему в приеме или перенести встречу на другой день было неудобно.

Вспомнив теперь о скором приходе Саблина, Вознесенский недовольно поморщился и закурил папиросу.

“Зачем, однако, я ему понадобился? - рассеянно думал он. - Надеюсь, это не связано с каким-нибудь неприятным делом? У меня, слава богу, и без того неприятностей хватает…”

Саблин приехал ровно в пять тридцать. Он был на этот раз не в генеральской форме, а в скромном штатском костюме и произвел на Вознесенского впечатление человека не очень преуспевающего в жизни. Это почему-то успокоило его, и он сразу же взял свой обычный в подобных обстоятельствах покровительственный тон.

– А, дорогой Илья! - весело воскликнул он, поднимаясь навстречу Саблину. - Входи, входи! Дай-ка я на тебя посмотрю, старина. Э, да ты поседел, дружище! А ведь мы с тобой, как говорится, годки.

– Ну а ты не изменился почти, разве потолстел только, - тоже улыбаясь и пожимая руку генерал-директору, проговорил Саблин. Ему еще утром, когда они разговаривали по телефону, не понравился тон Вознесенского, теперь же он окончательно решил, что друг его молодости чувствует себя большим человеком.

– Что же ты вестей-то о себе не подавал, дорогой? - продолжал Вознесенский, угощая Саблина дорогими папиросами. - Ты ведь по-прежнему в госбезопасности? О ваших подвигах, к сожалению, не очень-то пишут в газетах.

– Да, верно, - усмехнулся Саблин. - У нас работа скромная. Зато о тебе именно из газет мне все известно.

– А мне о тебе - ничего, - развел руками Вознесенский. - И расспрашивать не решаюсь, у вас ведь всё - тайна.

– Ну, не такая уж это тайна - моя личная биография, - рассмеялся Саблин, подумав: “Боится, видно, что на судьбу жаловаться буду, протекции его просить…” - Хвалиться, впрочем, нечем, - добавил он вслух.

Генерал-директор бросил нетерпеливый взгляд на часы, давая этим понять, что он не располагает временем и спешит куда-то.

– Я тебя ненадолго задержу, - заметив его нетерпение, проговорил Саблин. - У меня, собственно, всего один вопрос. По телефону, однако, нельзя было его задать - вот и пришлось приехать лично. Ты ведь, конечно, хорошо осведомлен о строительстве железной дороги Перевальская-Кызылтау?

– Кому же тогда быть осведомленным, как не мне? - удивился Вознесенский, и мохнатые его брови поднялись вверх, наморщив высокий лоб.

– Ты не обижайся, пожалуйста, - улыбнулся Саблин. - Я не усомнился, а всего лишь принял во внимание расстояние. За несколько тысяч километров можно ведь и не быть достаточно осведомленным.

– Хороший начальник и за десятки тысяч километров должен знать, что у него там делается, - все еще ворчливо проговорил генерал-директор. - Долго ты, однако, подбираешься к своему вопросу.

– А вопрос вот какой: там у вас большой объем земляных и скальных работ, применяете ли вы для этого атомную энергию?

Снова удивленно поползли вверх пушистые брови генерал-директора:

– Откуда ты взял это?

– Ниоткуда, просто спрашиваю, - спокойно произнес Саблин. - Мне это очень важно знать…

Саблин не договорил, для чего ему нужно это знать, но Вознесенский понял, что он и не имел права это сказать.

– Нет, мы там не пользуемся атомной энергией, - ответил он Саблину. - У нас там нет в ней нужды. Мы удаляем породу взрывным способом с помощью аммонита. Взрывные работы ведет у нас специальная организация “Желдорвзрывпром”. У лее солидный опыт в этом деле. Еще совсем недавно американские специалисты утверждали, будто по взрывному делу впереди идет Аргентина, расходующая в год до полутора тысяч тонн взрывчатых веществ. А мы еще в 1936 году одним только массовым взрывом на Урале подняли на воздух тысячу восемьсот тонн взрывчатки. Как тебе это нравится!

Вознесенский довольно засмеялся. С лица его исчезло теперь выражение самодовольства. Чувствовалось, что говорил он о хорошо знакомом и близком ему деле. Саблин вспомнил даже, что в гражданскую войну служил Вознесенский сапером и всегда был неравнодушен к взрывчатке.

– Не хвалясь тебе скажу, Илья, - продолжал генерал-директор, - не без моего участия создавался этот “Желдорвзрывпром”. Слыхал ты что-нибудь о направленных взрывах и взрывах навыброс? Интереснейшее дело, дорогой! Закладывается для этого по тысяче двести - тысяче триста тонн взрывчатых веществ, поворачивается ключ взрывной машинки, проносится электрический заряд по электровзрывной сети, срабатывают электродетонаторы, летят на воздух тысячи кубометров породы - и готова километровая железнодорожная выемка глубиною до двадцати метров! Точно так же направленным взрывом создаем мы и насыпи. И учти, Илья, что все это в одно мгновение, не считая, конечно, подготовительных работ. А сколько на это ушло бы времени при разработке выемок экскаватором, даже самым мощным?

– Ну, спасибо за справку, Емельян Петрович! - протянул Саблин руку генерал-директору. - Извини, что отнял у тебя столько времени.

– Э, да что там! - дружески хлопнул Вознесенский Саблина по плечу, и к нему снова вернулся покровительственный тон. - Я, брат, рад, что с тобой встретился. Ну, как у тебя дела-то по службе? В каких чинах ходишь? Помнится, в последний раз, когда встречались, майором был?

– Майором был, майором и остался, - засмеялся Саблин. - Правда, теперь пишется еще одно слово перед этим званием.

– Ах, так ты генерал-майор?! - уже каким-то другим тоном воскликнул Вознесенский. - Ну, брат, от всей души поздравляю!

Когда Саблин возвращался к себе, он все еще испытывал неприятное чувство от свидания со своим прежним приятелем. Знал он, что Вознесенский человек деловой, заслуженный, но откуда этот покровительственный тон, важность? Нельзя разве простым и скромным оставаться даже при больших заслугах? Непонятно было это генералу Саблину, хотя уж кто-кто, а он-то хорошо знал, как портила людей слава.

ДЛЯ ЧЕГО МОТОЦИКЛ ЖАНБАЕВУ!

Вернувшись в свое управление, генерал Саблин тотчас же зашел к полковнику Осипову и сообщил ему о результате разговора с Вознесенским. Полковник не сразу высказал свое мнение по этому поводу, обдумывая и взвешивая что-то. Он никогда не торопился с выводами и заключениями, хорошо зная, как нелегко приходят верные решения.

– Что же это получается, Афанасий Максимович? - нетерпеливо спросил Саблин, не дождавшись ответа Осипова и начиная уже досадовать на него. - За чем же тогда охотится Жанбаев? Не могли ведь ввести его в заблуждение взрывные работы и не принял же он их за взрывы атомных бомб?

– Да-а, - задумчиво покачал головой полковник Осипов. - Тут все полно противоречий. В твое отсутствие мне принесли еще несколько вырезок из иностранных газет. В них сообщается, что мы, то есть Советский Союз, ведем в Средней Азии крупные строительные работы с помощью атомной энергии. И совершенно точно указываются именно те районы, где идет строительство нашей новой железной дороги.

– Какой давности эти сведения? - настороженно спросил Саблин и закурил папиросу, что было явным признаком волнения, ибо курил он очень редко.

– Двухнедельной.

Генерал задумался. Прошелся несколько раз по кабинету. Постоял у окна, глядя вниз на шумную площадь.

– Ну что ж, - произнес он наконец, не замечая, что папироса его давно уже потухла. - Могло быть и так: принял Жанбаев массовые взрывы аммонита за атомные и сообщил своим хозяевам. Кто-то из них мог обмолвиться об этом в присутствии журналистов, жадных до сенсации, а уж они постарались соответствующим образом раздуть ошибку “Призрака”.

– Не хочешь ли ты этим сказать, что Жанбаев все еще находится в заблуждении относительно характера взрывов на нашем железнодорожном строительстве? - спросил Осипов, не совсем еще понимая, к чему клонит Саблин.

– Нет, не хочу. Он мог заблуждаться только вначале, но с тех пор у него было достаточно времени с помощью счетчика Гейгера убедиться в своей ошибке.

– М-да… - с сомнением покачал головой Осипов, - а может быть, он все-таки еще заблуждается?

– Почему же? - удивился генерал.

– Да потому, что Ершов доставил ему мотоцикл для того, вероятно, чтобы он лично съездил на строительство и собственными глазами посмотрел, что там делается.

– Едва ли только для этого понадобился ему мотоцикл. Он мог бы съездить на строительство и на поезде.

– Но зачем все-таки понадобился ему мотоцикл? - стоял на своем Осипов.

– Скорее всего, для скрытой перевозки рации. Ершов ведь надежно замаскировал ее в коляске мотоцикла.

– Меня такой ответ не удовлетворяет, Илья Ильич. Он нашел бы более надежный способ запрятать куда-нибудь свою рацию. Это не проблема.

– А ты считаешь, значит, что мотоцикл ему нужен только для поездки на стройку? - спросил Саблин, подумав с досадой, что упрямство полковника выведет его когда-нибудь из терпения.

– Нужно ведь как-то объяснить, зачем ему понадобился этот мотоцикл, - уклончиво ответил Осипов, не собираясь сдаваться.

– А для меня ясно одно, - слегка хмурясь, заметил Саблин: - на стройку он на мотоцикле не поедет, - это рискованно, а Жанбаев всячески избегает риска. Я даже думаю, что мотоцикл ему нужен, пожалуй, для того только, чтобы свободнее перемещаться и не дать возможности запеленговать свою рацию во время радиопередач.

– Но Ершова-Мухтарова, которого он считает своим помощником, тоже ведь могут запеленговать? Выходит, что, спасая себя, он ставит под удар своего помощника?

Саблин ждал этого вопроса и, не задумываясь, ответил:

– Ершов-Мухтаров будет, очевидно, вести с Жанбаевым очень короткую радиосвязь, главным образом прием его приказаний. Сам же Жанбаев, кроме связи с Ершовым-Мухтаровым, должен еще поддерживать регулярные сношения со своим резидентом, что связано, конечно, с немалым риском. Вот ему и потребовалось вмонтировать рацию в мотоцикл, чтобы вести передачи из разных точек, значительно отстоящих друг от друга. Мотоцикл же может быть у него совершенно легально. Донес ведь нам Малиновкин, что как член археологической экспедиции, работающей где-то на отшибе от основной группы, Жанбаев имеет возможность заправляться бензином в Перевальской археологической базе.

Говоря это, Саблин все более проникался убеждением в правильности своей догадки. Встав из-за стола, он прошелся несколько раз по кабинету, продолжая обдумывать эту мысль, и, окончательно уверившись в правильности ее, остановился перед Осиповым:

– А в том, что Жанбаев не собирается на строительство, есть и еще одно доказательство: он ведь приказал Ершову сообщать ему о грузах, идущих на стройку. Зачем ему это, если бы он сам туда собирался?

– Да-а, - задумчиво проговорил Осипов, приглаживая коротко подстриженные волосы. - Замысловато, замысловато все получается… Будем, однако, ждать новых сообщений Ершова. Может быть, и прояснится кое-что.

НЕ ДОПУЩЕНА ЛИ ОШИБКА!

Майор Ершов так устал в этот день перед встречей с Жанбаевым, что, казалось, готов был тотчас же заснуть мертвым сном. Но этого не случилось. Беспокойные мысли долго еще тревожили его, и он вертелся с боку на бок, комкая подушку и тяжело вздыхая.

Зачем понадобился Жанбаеву мотоцикл? Куда он собирается поехать на нем? Что думает о нем, Ершове? По-прежнему относится с подозрением или станет доверить теперь? Почему интересуется железнодорожными грузами?

Все это было пока неясно, непонятно Ершову, но все требовало скорейшего ответа, верного решения. Без этого нельзя действовать дальше и надеяться на успех. Более того, необдуманным ходом можно провалить все дело, упустить опасного врага, хуже того - дать возможность врагу осуществить его преступные планы.

Около шести часов утра вернулся с дежурства Аскар. Слышно было, как он умывался, а потом гремел тарелками на кухне, - решил, наверно, перекусить что-нибудь перед сном. Спустя несколько минут скрипнула дверь его комнаты. Теперь он ляжет спать и проспит, пожалуй, часов до двенадцати.

В каких отношениях этот человек с Жанбаевым? Только ли хозяин его квартиры или еще и сообщник? Это тоже необходимо было решить возможно скорее. В том, что какая-то связь между ними существует, у Ершова, впрочем, почти не было сомнений.

Не это, однако, было сейчас самым главным для Ершова. Более всего волновал его теперь вопрос: как будет вести себя Жанбаев в дальнейшем с ним, с Ершовым? Ведь задание, которое он дал ему, в сущности, пустяк. Сведения эти и Аскар сумеет раздобыть. Вот разве только сообщить их без рации не сможет…

Ершов прикидывал все это и так и этак и решил наконец, что если Жанбаев свяжется с ним вскоре по радио, то, значит, доверяет, не свяжется - нужно будет признать, что он, Ершов, раскрыл, обнаружил себя чем-то, спугнул опасного врага.

Была и еще одна забота у майора Ершова: нужно было проснуться не позднее девяти часов, чтобы ни Аскару, ни Темирбеку не дать повода догадаться, что Ершов ведет себя не очень осторожно, - ведь это значило бы для Жанбаева, что у него плохой помощник.

Ершов, впрочем, приучил себя вставать в любое время, когда это было нужно. Вернее, беспокойная работа приучила его каждую минуту быть настороже, ибо от этого зависели не только успех или неуспех порученного ему дела, но и собственная его жизнь.

Проснулся Ершов без пяти девять. Ему не требовалось много времени, чтобы сообразить, где он, что делал вчера, что должен сделать сейчас, он вспомнил все почти мгновенно, - тут тоже сказывался жизненный опыт.

В доме было тихо. Только в соседней комнате осторожно ходил кто-то, - наверно, Темирбек поднялся уже и старается не шуметь, чтобы не разбудить своего двоюродного брата, которого он, как казалось майору, побаивался немного.

Ершов перевел взгляд на окно. Солнце ярко освещало противоположную сторону улицы и дом старухи Гульджан, в котором квартировал Малиновкин. Окно его комнаты было распахнуто. Значит, лейтенант встал уже. Они условились: по утрам открытое окно будет означать, что Малиновкин бодрствует, а днем и вечером, - что он дома. Означало это также, что Дмитрий, видимо, хочет узнать поскорее подробности вчерашней встречи Ершова с Жанбаевым и ждет новых указаний майора.

Но что же можно приказать ему? Что вообще можно предпринять? Нужно бы встретиться с ним как-то и поговорить, объяснить сложность создавшейся обстановки. Но и это тоже было не так-то просто. Черт ведь его знает, этого Жанбаева, может быть, он не считает еще испытательный срок оконченным. Нет, тут уж лучше соблюдать строжайшую конспирацию до конца. О том, где, когда и как встретиться с Малиновкиным, требовалось еще подумать. А пока Ершов тоже открыл окно и, высунув в него голову, посмотрел вдоль улицы направо и налево. Это означало для Малиновкина, что у майора все в порядке и что лейтенант может быть пока свободен и заниматься своими делами до полудня.

Аскар поднялся только в двенадцать часов дня. Ершов к этому времени вернулся из столовой, позавтракав и захватив кое-что с собой из буфета. Темирбека, который перед его уходом ел что-то у себя в комнате, в доме теперь не было.

– Ну как, не соскучились еще у нас, товарищ Мухтаров? - спросил Ершова Аскар, направлявшийся с полотенцем на шее умываться во двор.

– Нет пока, - бодро ответил Ершов. - Я много интересного в библиотеке вашей обнаружил. Вчера почти весь день там провел. Просматривал архивные материалы и на любопытные исторические документы натолкнулся. Ну, а у вас как идут дела, Аскар Габдуллович? Служба-то ваша не очень спокойная? Ночами приходится дежурить?

– Да нет, не всегда это. В основном, все-таки днем. Да и работа, откровенно говоря, пока не очень интересная. Вот закончат строительство магистрали, пойдут регулярные поезда - тогда поинтереснее будет. А сейчас у нас ни графика, ни расписания.

– Грузы тоже, наверное, пустяковые? - будто невзначай спросил Ершов, наблюдая, как энергично растирает Аскар вафельным полотенцем свою хорошо развитую грудь.

– Известное дело! В основном - стройматериалы идут пока. А это, главным образом, шпалы да рельсы, иногда цемент. Вот скоро вступят в строй новые заводы сборных конструкций - пойдут грузы поинтересней. Оно, правда, и сейчас доводится возить любопытные вещи, иногда даже на специальных многоосных платформах-транспортерах. Вот, к примеру, нынешней ночью сборный цельноперевозной мост отправили и несколько железобетонных строений. А вчера - элементы сборной металлической водонапорной башни системы Рожнова. Ну а в общем, все это не то, что на центральных магистралях. Там сейчас такая техника идет в адреса новых гидростроек, что диву даешься, как только ее грузят на железнодорожные платформы!

Аскар кончил обтираться и повесил полотенце на веревку, протянутую через весь двор. Снял с этой же веревки белую майку и с трудом продел в нее свою большую голову с жесткими волосами.

– А я все-таки вам, железнодорожникам, завидую, - заметил Ершов, поднимаясь со ступенек крылечка, на которые присел во время разговора. - Интересная у вас работа. По железным дорогам вашим, как по рекам, плывут и плывут, как плоты, разные составы и грузы. Вы, наверно, по ним лучше, чем по газетам, читаете все, чем страна живет?

– Да, это вы верно заметили, - согласился Аскар, и голос его прозвучал так искренне и просто, что Ершов подумал невольно: “А может быть, он и не связан ничем с Жанбаевым? Может быть, честный человек?…” Но тотчас же другой, более трезвый голос заключил: “Чертовски хитрый человек. Знает Жанбаев, кого в помощники подбирать. Он и о грузах этих потому, наверно, так подробно мне говорит, чтобы я смог это Жанбаеву по рации передать”.

– Ну, я пойду позанимаюсь немножко, - заметил Ершов вслух. - Раздобыл тут у вас в книжном киоске несколько брошюрок, хочу посмотреть.

Войдя в свою комнату, Ершов первым делом посмотрел на окно домика, в котором поселился Малиновкин. Оно теперь снова было открыто, - значит, лейтенант вернулся уже из города. Что он делает там у себя? Что переживает? Чертовски скверно это состояние неопределенности… Ершов и сам находился в таком состоянии, но он хоть знал сложившуюся обстановку, а Малиновкин все еще пребывал в полном неведении и строил, наверно, различные догадки, одну тревожнее другой. Нужно было бы придумать какую-то простую систему связи, чтобы в любое время информировать Дмитрия и давать ему задания, не ожидая удобного случая.

НОЧНОЙ РАДИОСЕАНС

Лейтенант Малиновкин перебрал в уме множество способов конспиративной связи, но все они были слишком сложны, а нужно было придумать что-то совсем простое. Майор ведь просил его об этом и надеялся на него. Как же было не оправдать его надежд?

“А почему бы нам своими рациями не воспользоваться? - мелькнула вдруг до того простая мысль, что Малиновкин удивился даже, как он раньше не додумался до этого. - И у меня и у Андрея Николаевича есть ведь радиостанции, мы и используем их для нашей связи…”

Придя к такому заключению, Малиновкин принялся раздумывать, как бы сообщить поскорее об этом майору. Бросить в окно записку можно будет только поздно вечером, а то и ночью, так как Аскар Джандербеков сегодня дома (Дмитрий видел его недавно в окне). Неужели же ждать до вечера?…

Юноша ломал голову над этим до тех пор, пока не пришло время обеда. Тогда он закрыл окно и вышел на улицу, решив, что, может быть, встретит Ершова в столовой, хотя это было маловероятно, так как они условились обедать в разное время, чтобы не привлекать внимания.

После обеда Малиновкин долго ходил по городу. А вечером, когда Ершов вышел из дому, осторожно пошел следом за ним. У небольшого кафе на соседней улице, где обычно майор ужинал, Малиновкин прибавил шагу и, нарочно столкнувшись с Ершовым у самых дверей, незаметно передал записку с предложением нового способа связи.

В кафе Ершов прочел ее и снова мысленно похвалил Дмитрия. “Почему бы действительно не воспользоваться нашими рациями? Разговор с “Призраком” у меня сегодня в двенадцать, а Дмитрий будет на приеме с половины первого до часа. Ну что ж, очень хорошо. Попробую связаться с ним сегодня же…”

Несколько повеселев, Ершов выпил стакан кофе с булочкой и не спеша возвратился домой. Аскар безмятежно храпел уже, - завтра рано утром ему нужно идти на работу. Темирбек, которого целый день не было дома, тоже укладывался спать в своей комнате.

Из дома Ершов вышел только после того, как убедился, что все заснули. Переложив рацию из чемодана в вещевой мешок, майор направился с нею в огород. Осмотревшись по сторонам, он медленно пошел между грядок к кустам боярышника. Кусты были колючие, цепкие. Майор поцарапал себе руки и даже лицо, прежде чем устроился как следует. Ровно в двенадцать рация его была на приеме.

Вокруг стояла тишина, только кузнечики трещали в степи, начинавшейся сразу же за огородом. Прилетели откуда-то мошки с длинными лапками и судорожно заметались по светящейся шкале рации. Нежный теплый ветерок приносил смешанные запахи цветов, овощей, каких-то остро пахнувших трав.

…Легкая пружинная пластинка, скреплявшая телефоны, теперь стальным обручем стискивала голову, в ушах гудело что-то назойливо, и все время казалось, что далеко-далеко чуть слышно попискивает морзянка. Майор увеличивал громкость приема, смещая визир по шкале настройки то вправо, то влево, напрягая слух, но морзянка от этого лишь бесследно исчезала…

Ершов охотился за неуловимой морзянкой до тех пор, пока не понял, что она ему только мерещится от перенапряжения и усталости. Тогда он выключил рацию. Сегодня его сеанс с “Призраком” не состоялся. Состоится ли он вообще? Что если Жанбаев разгадал его и скрылся? То, что он назначил ему ночные радиосеансы и дал позывные, могло ведь быть только для отвода глаз, чтобы выиграть время и удрать подальше от преследования.

Погруженный в эти невеселые мысли, Ершов чуть не забыл, что собирался связаться с Малиновкиным. Торопливо взглянув на часы, он снова включил рацию и тотчас же поймал позывные Малиновкина. Прежде чем отозваться ему, майор осторожно вышел из кустов и обошел их вокруг. Лишь после этого послал в эфир свои позывные. Сообщение свое и задание лейтенанту он зашифровал заранее и, как только Малиновкин отозвался, тотчас же отстучал ему все ключом радиотелеграфа.

Коротко сообщив Дмитрию о своей встрече с Жанбаевым, Андрей Николаевич приказал лейтенанту навести возможно более точные справки о ходе строительства железной дороги и грузах, идущих в адрес управления дороги. Необходима ли поездка на участок строительных работ, Малиновкин должен был решить самостоятельно. В этом случае ему предписывалось обратить внимание на местность: проходима ли она для мотоцикла.

ПОЕЗДКА НА СТРОЙУЧАСТОК

На следующий день Ершов проснулся в шесть утра, как только Аскар начал громыхать на кухне посудой. Значит, скоро уйдет на работу. Вместе с ним собирался куда-то и Темирбек.

Дождавшись их ухода, майор встал с дивана и выглянул на улицу. Окно Малиновкина было уже открыто. Сквозь слегка раздвинутые занавески Андрей Николаевич, присмотревшись, увидел Дмитрия. Он сидел за маленьким столиком и пил что-то похожее на кефир прямо из горлышка бутылки.

Позавтракав, лейтенант набросил на плечи пиджак, висевший на спинке его стула, и не торопясь вышел на улицу. Согласно плану, выработанному еще ночью, он решил сразу же направиться на станцию. Она находилась недалеко от улицы Пржевальского, и Малиновкин быстро добрался до пассажирской платформы.

Лейтенант не раз бывал здесь и прежде, но теперь, ранним солнечным утром, станция представлялась ему в каком-то ином свете. Показалось даже, что и зелени тут больше, чем было раньше, и что не такая уж она пыльная, какой была на самом деле. Рельсы же так сверкали в солнечных лучах, будто были отлиты из драгоценного металла. Даже водонапорная башня, кго знает когда побеленная обыкновенной известью, поражала теперь своей белизной. А паровоз, только что поданный под тяжеловесный состав, попыхивал таким густо клубившимся паром, с такими живописными переливами белых, синеватых и сизоватых тонов, какие бывают только на полотнах художников.

“Вот что значит хорошее солнечное утро и хорошее настроение, - невольно подумал Малиновкин. - Совсем другими глазами все вокруг видишь”.

И ему захотелось поскорее поехать на главный участок строительства дороги, в район предгорья, где предстояли самые трудные работы. Тут, на станции, нечего и расспрашивать об этом, нужно непременно посмотреть все своими глазами.

Приняв такое решение, лейтенант торопливо пошел вдоль состава, к которому только что прицепили паровоз. По грузам на открытых платформах видно было, что он направляется на стройучасток. Там стояли, в основном, скреперы, бульдозеры и другие землеройные машины. А крытые четырехосные вагоны, судя по светло-серой пыли, покрывавшей их двери, люки и даже колеса, были загружены строительными материалами: известью и цементом.

Лейтенант подошел уже к самому паровозу, когда услышал вдруг знакомый голос:

– Смотри-ка, Костя, кто к нам шагает!

Малиновкин присмотрелся к широкоплечему парню в выгоревшей на солнце спецовке, стоявшему возле паровоза, и сразу же узнал в нем помощника машиниста Федора Рябова. Пока Малиновкин подходил к нему поближе, из окна паровозной будки высунулся и машинист Константин Шатров.

– Так ведь это же наш попутчик! - весело крикнул он, приветливо кивнув Дмитрию. - Ну, как дела, товарищ. Малиновкин? Устроились уже на работу?

Спустившись по лесенке на пропитанную нефтью и маслом землю, Шатров крепко пожал руку Малиновкину.

А Малиновкин вдвойне был рад этой встрече. Во-первых, приятно было вновь увидеть понравившихся ему людей, во-вторых, можно было не только расспросить их кое о чем, но, видимо, и проехать с ними на стройучасток, в район основных работ.

– Да нет, не устроился пока, товарищ Шатров, - угрюмо проговорил Дмитрий, отвечая на вопрос машиниста. - Обещают всё, а пока болтаюсь без дела.

– А ты где устроиться хотел? - спросил Малиновкина Рябов, принимаясь крепить какую-то гайку к головке ведущего дышла. - Небось, тут, в Перевальске?

– Тут… - смущенно признался Малиновкин.

– Вот и зря. На какую-нибудь новую станцию следовало проситься, - посоветовал Рябов и, хитро подмигнув Шатрову, добавил: - Или испугался от цивилизации оторваться? Тут как-никак городишко, а там два-три домика возле станции, и вокруг пустыня. Учти это…

– Да что ему учитывать! - горячо перебил своего помощника Шатров. - Уж если человек сознательно сюда приехал, так ему никакая пустыня не должна быть страшной. Ты брось, Федор, его запугивать. Поедемте-ка с нами, Малиновкин… Забыл, как звать вас.

– Дмитрием.

– Так вот, поедемте-ка с нами, Митя. Поглядите своими глазами, как люди живут и работают. Где больше понравится - там и устроитесь.

– А что там ему понравиться может? - удивился Рябов, кончив крепить гайку и вытирая руки паклей. - Это тебе все нравится, да и то потому, что тут Оля.

Заметив, что Шатров нахмурился при упоминании имени Ольги, Рябов торопливо добавил:

– Не злись - шучу я. Кто же не знает, что ты у нас чистокровный романтик?

– Ну да что с ним говорить!… - сердито махнул рукой Шатров. - Дурачится парень. А вот посмотрели бы вы, как он паровоз топит!

– Да, что и говорить, топить я мастер, - не. без самодовольства подтвердил Рябов. - И ты не думай, Дмитрий, что это только физической силой достигается. Одним горбом не очень-то возьмешь; тут, милый мой, наука требуется…

– Ну ладно, хватит тебе хвастаться-то! - прервал Федора Шатров. - Вон главный кондуктор идет. Скоро поедем, наверно. А вы что же, Митя, поедете с нами, или как?

– Отчего же не поехать? - ответил Малиновкин. - Охотно поеду.

– Тогда я главного кондуктора попрошу устроить вас где-нибудь. А на паровоз не могу пригласить, не положено.

Минут через десять поезд тронулся. Малиновкин устроился на тормозной площадке рядом с главным кондуктором - высоким смуглым мужчиной средних лет. Голова у него была сильно вытянутая, стриженая, с острой макушкой, руки длинные, костистые. Фамилия его была Бейсамбаев. Сначала показался он Дмитрию неразговорчивым, но после того, как Малиновкин сообщил ему, что собирается работать в этих краях, стал и он кое-что о себе рассказывать, особенно же Шатрова с Рябовым расхваливать.

– Очень хорошие люди, понимаешь, - восхищенно говорил о них главный кондуктор. - От самой Волги в наше пекло приехали. Это же понимать надо! Я человек привычный, и то мне жарко, а с них сколько потов сходит? И потом - как работают! Не видел я, чтобы тут у нас кто-нибудь еще так работал. Нравится мне, понимаешь, такой народ - настоящие люди! Побольше бы таких приезжало. Очень нам такой народ нужен.

Прислушиваясь к голосу Бейсамбаева, Дмитрий посматривал по сторонам, изучая местность. Нужно было выполнить задание Ершова: определить, пройдет ли тут мотоцикл? Будто невзначай спросил об этом Бейсамбаева.

– Местность вполне проходимая, - ответил на это главный кондуктор. - У брата моего мотоцикл, так он все тут изъездил. Если есть у тебя машина - привози, большое удовольствие получишь. Хорошая тут природа у нас, красивая.

А Дмитрий смотрел на эту природу и думал невольно, что каждый, наверное, по-особому свою землю видит и замечает в ней такое, что чужой глаз не сразу подметит. Ему, например, степь вокруг показалась слишком уж обожженной солнцем, лишенной ярких красок, малопривлекательной. Из растительности бросались в глаза лишь белые султаны ковыля да невзрачный типец с узкими, наподобие щетины, листьями и жидкими, будто обтрепанными, метелками.

– Сейчас тут нет полной красоты, - заметив, что Малиновкин всматривается в степь, проговорил Бейсамбаев. - А ты посмотри, что тут весной будет делаться! Ранней особенно. Что такое палитра у художника, знаешь? Так можно смело сказать - вся степь наша как огромная палитра бывает. Всех цветов на ней краски, всех оттенков. Маслом я немного рисую, понимаю толк в красках. Это уж можешь мне поверить. Весной здесь у нас красуются синие и желтые ирисы, пестрые тюльпаны, пионы, золотистые лютики, белые ветреницы. А сейчас всю красоту солнце выжгло. Только одному ковылю всё нипочем.

Бейсамбаев, действительно любивший природу, вздохнул даже. Поезд между тем миновал две небольшие станции, останавливаясь на каждой лишь на несколько минут. Шел он довольно быстро для тяжелого состава, но ровные участки пути стали сменяться вскоре то подъемами, то уклонами. По сторонам дороги возвышались теперь пологие холмы, поросшие рыжевато-желтой травой, похожей на ворс старого, выгоревшего на солнце ковра.

В соответствии с местностью заметно менялось и дыхание паровоза. На подъемах оно становилось тяжелым, натужным, с каким-то бронхиальным присвистом. Темнел и дым, все с большим шумом вырывавшийся из трубы. Мрачнело лицо главного кондуктора.

– Достается ребятам, - сочувственно говорил он, кивая на паровоз. - Очень рискованный вес взяли сегодня, надорваться могут…

На одном из подъемов поезд и в самом деле так сбавил ход, что и Малиновкин стал волноваться за своих новых знакомых. А когда поезд прибыл наконец на последнюю станцию стройучастка, с паровоза спустился черный, как негр, и совершенно мокрый от пота Рябов,

– Ну что, Малиновкин, - весело крикнул он лейтенанту, - плохо разве мы поработали?

А Костя Шатров, такой же уставший как и все, но еще более счастливый, чем помощник его, никого не замечая, направился к платформе вокзала, на которой улыбаясь махала ему рукой высокая, стройная девушка в белом платье.

– Поздравляю вас, Костя! - приветливо проговорила она, протягивая Шатрову загорелую руку. - Такой составчик привели!

Она кивнула на поезд и продолжала:

– А я, знаете, специально пришла на станцию повидаться с вами. Что же это вы - из отпуска вернулись и не зашли даже, когда были тут у нас?

– Как вы могли подумать обо мне такое?! - удивленно воскликнул Шатров. - Повсюду искал вас, Ольга Васильевна! Но теперь не то, что прежде, - разве найдешь вас так скоро?… Говорят, вы главной помощницей стали у инженера Вронского? Работой, значит, перегружены…

– Да, работы хватает, - вздохнула Ольга. - Но ведь я люблю эту работу. Скоро мы около миллиона кубических метров породы поднимем на воздух. Целую гору! Ну, а вы что же не рассказываете, как время провели? На Волге, значит, снова побывали. Завидую я вам!

– Ольга Васильевна! - крикнул вдруг кто-то, и девушка поспешно подала руку Шатрову:

– Ну, ладно, Костя, увидимся еще попозже.

Снова встретились они только через полтора часа, когда паровоз Шатрова был уже приготовлен к обратному рейсу. Ольга, казалось, все так же была рада Константину, но теперь она была озабочена чем-то и на вопросы Шатрова отвечала рассеянно. А Костя хотел спросить ее о чем-то и все никак не мог решиться на это.

Они прошлись раза два вдоль состава с землеройными машинами, и, когда раздался короткий, но хорошо знакомый Константину свисток его локомотива (это Рябов подавал сигнал Косте, чтобы он поторопился), Шатров порывисто протянул руку девушке и воскликнул:

– Ну, прощайте, Оля! Не знаю даже, когда увидимся снова… И вот еще что хотелось опросить: говорят, этот инженер Вронский ухаживает тут за вами. Правда это?

Девушка смущенно улыбнулась, но не отвела взгляда от его печальных глаз.

– Не надо, не отвечайте, - заторопился Шатров, первым отводя свои глаза. - Так оно и есть, наверно… Пусть ухаживает… Пусть хоть все тут за вами ухаживают. Вы ведь… - голос его сорвался вдруг, и он перешел почти на шепот: - Только бы вы не вышли замуж за него. Не спешите… А я вас всегда буду любить, как бы вы ни относились к этому. И всюду пойду за вами… Куда бы вы ни проложили новую железную дорогу - я первым поведу по ней мой паровоз.

– Ну, а если возьму вдруг и выйду замуж? - засмеялась Ольга, озорно блеснув глазами.

Константин опустил голову и проговорил тихо:

– Все равно буду там, где вы, если только ваш муж разрешит вам новые дороги строить.

Снова раздался паровозный свисток, на этот раз уже громче, настойчивее. Ольга протянула руку Константину и проговорила растроганно:

– Лучших друзей, чем вы, Костя, и не бывает на свете…

МАЙОР ЕРШОВ ТЕРЯЕТСЯ В ДОГАДКАХ

Когда лейтенант Малиновкин вернулся в Перевальск, было совсем темно. Старушка его уже спала, но в доме напротив, в комнате Ершова, еще горел свет и окно было открыто. Проходя мимо, Дмитрий заглянул поверх занавески и, увидев майора, сидевшего за книгой, незаметно бросил ему на стол заранее заготовленную записку. Сделал он это без опаски, так как знал - раз окно открыто, значит, в комнате никого, кроме майора, нет. Так они договорились заранее.

Ершов давно уже начал беспокоиться о Малиновкине. Еле сдерживая нетерпение, развернул он скомканную бумажку. В кратких выражениях лейтенант сообщал ему о стройучастке: что видел там и с кем разговаривал. К записке прилагалась официальная справка о грузах, шедших в адрес строительства.

Дважды перечитав донесение Малиновкина, Ершов задумался. Что же получалось? Хотя о применении атомной энергии лейтенант и не задавал никому вопроса - и без того ясно было, что ее здесь не применяли. Горные породы и земляные массивы взрывали на строительстве железнодорожной магистрали главным образом аммонитом. Так было безопаснее и легче поддавалось управлению. Недаром взрывы назывались направленными. Это были разумные взрывы, послушные воле строителей.

“Атомная взрывчатка” была гораздо сильнее, но и опаснее не только своей страшной силой, а и последствиями. Она сделала бы радиоактивными воздух, землю, обломки породы. Могли пострадать люди.

Майор Ершов знал, конечно, что атомную энергию используют и другим способом - превращая ее в тепло, а тепло в электрическую энергию, но, по сообщениям Малиновкина, на строительстве были пока лишь обычные электрические станции.

Мог ли знать об этом Жанбаев? Мог, конечно. По словам Малиновкина, он имел возможность проникнуть на строительство с группами многочисленных рабочих или даже на своем мотоцикле. Местность позволяла это. Что же тогда интересует его здесь? Грузы? Да нет, судя по справке, выданной Малиновкину заместителем начальника строительства, они самые обыкновенные. Но тогда непонятно, зачем Жанбаев дал задание Ершову сообщать ему об этих грузах? Нет, положительно тут ничего нельзя понять. Чертовски все замысловато. Оставалась одна надежда - может быть, сегодня Жанбаев свяжется все-таки с ним по радио, даст новое задание, и это внесет какую-то ясность…

Ершов посмотрел на часы, - пора было готовиться к ночному радиосеансу. Он закрыл окно, потушил свет и вышел во двор. Готовя рацию к приему, майор вспомнил, что и у Малиновкина сегодня радиосеанс с Москвой. Может быть, Саблин сообщит ему что-нибудь такое, что поможет разгадать замыслы Жанбаева?

Так же, как и в прошлую ночь, Ершов и сегодня просидел более часа в колючих кустах боярышника и не принял от Жанбаева ни единого звука. Что же это могло значить? Рация была исправна, она принимала все, что передавалось на других волнах. В телефоны ее наушников врывались то музыка, то голоса людей, то писк морзянок, как только майор смещал визир по шкале, сходя с волны, на которой должен был вести передачу Жанбаев.

Теряясь в догадках, Ершов решил уже было выключить радиостанцию, как вдруг снова вспомнил: “А ведь как раз сейчас Малиновкин разговаривает с Москвой. Подключусь-ка я к их разговору…”

Он быстро настроился на волну, на которой лейтенант держал связь с Саблиным, и вскоре уловил четкий стук радиотелеграфного ключа. Сначала ему трудно было догадаться, кто передавал - Саблин или Малиновкин, так как он пропустил начало их разговора и не принял ключевой группы радиотелеграфных знаков. Судя по слышимости, однако, похоже было, что это передавал что-то Малиновкин.

Но вот последовала небольшая пауза - и снова запела морзянка, теперь уже глуше, с частыми периодами замирания звука. Значит, передача велась издалека и радиоволны, преломляясь где-то очень высоко над землей, в зоне ионосферы, ослабевали на несколько мгновений. Теперь Ершову удалось принять и ключевую группу знаков. Код этот был ему знаком. Приняв всю радиограмму, он расшифровал ее у себя в комнате.

Вот что передавал генерал Саблин:

“Атомная энергия на стройучастке Перевальск-Кызылтау не применяется. Жанбаева интересует, видимо, что-то другое. Удалось перехватить шифровку его резидента. В ней не все ясно, но, может быть, она пригодится вам. Передам ее текст: “Чтобы мы смогли исправить допущенную вами ошибку, используйте сюрприз номер три”.

Майор Ершов всю ночь думал над тем, что могла означать эта таинственная шифровка, адресованная Жанбаеву. В ней многое было неясно. Во-первых, что за ошибку он допустил? Может быть, им известно уже, что к Жанбаеву приехал не Мухтаров, а Ершов, и они обвиняют теперь Жанбаева в том, что он не сразу догадался об этом? Да, это было возможно. Тогда становится понятным, почему он скрылся куда-то и не связывается с Ершовым по радио.

Во-вторых, что означает “сюрприз номер три”? Как -этим сюрпризом можно исправить допущенную Жанбаевым ошибку? Может быть, и это имеет прямое отношение к нему, Ершову?

Майор поднялся с дивана и закурил. В комнате было душно. Он подошел к окну и открыл форточку. Дом напротив выступал из мрака мутным силуэтом. Где-то, захлебываясь от ярости, залаяла собака. Протяжно прогудел паровоз на станции. И снова все стихло…

Постояв немного у окна, Ершов неслышно стал прохаживаться по комнате.

Что же они могли иметь в виду под “сюрпризом”? А может быть, тут все очень просто? Может быть, под “сюрпризом” имеется в виду обычный их прием ликвидации опасного человека? То есть его, Ершова… Это тоже вполне правдоподобно. Майор Ершов и без того ведь каждый час ожидал, что его попытаются “убрать с пути”, и к этому был готов постоянно. Пугало майора другое. Если враги собирались “убрать” его, значит, он выдал себя чем-то и не сможет теперь выполнить задания.

А не имеется ли в виду под “сюрпризом” что-нибудь более значительное, чем покушение на контрразведчика Ершова? Непонятно ведь, почему в шифровке сказано: “…чтобы мы могли исправить допущенную вами ошибку”? Значит, Жанбаев, используя “сюрприз”, не сам исправит ошибку, а даст этим возможность “им” ее исправить? Это уж что-то совсем непонятное…

Нужно было направить свои мысли по другому пути, отрешившись от прежней догадки. Ошибка Жанбаева была, видимо, в чем-то другом. Может быть, он послал неверную информацию своему резиденту? Мог ведь он принять взрывы аммонита за взрыв атомной бомбы? Когда взрывают тысячи тонн обычной взрывчаткой, нетрудно принять ее и за атомную. Он и поторопился донести об этом своим хозяевам, а потом, когда уже сам побывал на строительстве и его счетчик Гейгера не зарегистрировал там радиоактивных частиц, - понял свою ошибку.

Все, конечно, могло быть и так, но каким же “сюрпризом” Жанбаев должен был теперь дать возможность исправить его ошибку? И почему вообще эта ошибка могла иметь какое-то значение и нуждалась в исправлении?

ТАИНСТВЕННЫЙ ЧЕМОДАН

Пробираясь сквозь кусты боярышника на третью ночь после встречи с Жанбаевым, Ершов решил, что если он и на этот раз не свяжется с ним по радио, значит, Жанбаев определенно не доверяет ему.

Томительно тянулось время. До начала сеанса оставалось еще десять минут, но Ершов уже включил рацию. Настраиваясь на нужную ему волну, он послушал кусочек какой-то музыкальной передачи, отрывок из доклада о международном положении, заграничный джаз и без трех минут двенадцать поставил визир на прием Жанбаева. Часы у него были выверены по радиосигналам и шли безукоризненно точно. Сегодня он меньше чем когда-либо рассчитывал на разговор с “Призраком”, напротив - почти не сомневался, что такой разговор не состоится, и вдруг в наушниках его четко застучал радиотелеграфный ключ: “ту… ту-ту… ту…”; это был позывной Жанбаева.

Ершов даже вздрогнул от неожиданности и, затаив дыхание, торопливо стал записывать. Отстучав весь текст, Жанбаев повторил его, но Ершов и в первый раз успел записать все без ошибок. Теперь нужно было срочно расшифровать радиограмму. Майор за это время так освоил код, что даже при тусклом свечении шкалы рации смог заменить цифры буквами.

“Сегодня же выезжайте в Аксакальск, - приказывал Жанбаев. - Первый поезд идет туда в три тридцать. Зайдите там в камеру хранения ручного багажа, получите мой чемодан. Квитанцию и удостоверение, по которому она выписана, найдете в справочнике по археологии на столе в вашей комнате. Получив чемодан, немедленно возвращайтесь назад, ждите дальнейших указаний…”

После небольшой паузы, Жанбаев продолжал передачу:

“За нами, кажется, следит какой-то парень. Он наводил справки обо мне в археологической базе. Будьте осторожны”.

На этом радиосеанс был окончен.

“Выследил кто-то Малиновкина или Жанбаев заподозрил его со слов старика-заведуюшего археологической базой? - тревожно подумал Ершов. - А может быть, это Темирбек находится на службе у Жанбаева и следит за Малиновкиным? Очень возможно. Нужно, значит, быть еще осторожнее…”

Затем мысли майора вернулись к заданию Жанбаева: “Не ловушка ли это? Да, может быть, и ловушка, - отвечал он сам себе, - но за чемоданом придется все-таки поехать…”

В двенадцать сорок пять Андрей Николаевич связался с Малиновкиным. Сообщив Дмитрию, что радиограмма Саблина ему уже известна, он приказал лейтенанту донести генералу о новом задании Жанбаева. А в конце разговора велел Малиновкину срочно перебираться на другую квартиру и сообщить о новом адресе письмом до востребования.

Выключив рацию и все еще продолжая думать о приказании Жанбаева, Ершов вернулся в дом. Аскар давно уже спал или делал вид, что спит, - из комнаты его раздавался громкий храп. Темирбек еще с утра уехал на стройучасток.

Майор прошел к себе в комнату и сразу же сел писать записку Аскару, в которой сообщал, что ему срочно нужно выехать по делам музея. Записку он оставил на столе в комнате хозяина.

В Аксакальск Ершов прибыл ранним утром и без особых происшествий получил вскоре в камере хранения ручного багажа чемодан по квитанции, выписанной на имя какого-то железнодорожного кондуктора Рахимова. Видимо, помог Жанбаеву получить это удостоверение Аскар Джандербеков.

Чемодан был среднего размера, кожаный, по внешнему виду ничем не примечательный. Два внутренних замка его были закрыты, ключа к ним не было. Ершов подумал сначала - не зайти ли ему в районное отделение госбезопасности и не попытаться ли там открыть чемодан? Но он тут же отказался от этой мысли. За ним могли следить, и это погубило бы все дело.

Сев в поезд, Ершов все время думал о таинственном чемодане, осматривая его со всех сторон. Выбрав момент, когда в купе никого не было, он попытался даже открыть его замки стальной проволочкой. Майор допускал при этом и такую возможность - чемодан мог открыться и взлететь на воздух! Это как раз и могло быть тем сюрпризом, о котором говорилось в перехваченной шифровке, адресованной Жанбаеву. Чемодан, однако, не открывался, несмотря на все усилия Ершова, имевшего некоторый опыт в слесарном деле. Он, впрочем, решил, что вдвоем с Малиновкиным они попытаются все же открыть его в Перевальске.

Родилась и еще одна смутная мысль: “А что если вся эта история с чемоданом всего лишь проверка его, Ершова?”

В Перевальск Ершов прибыл в три часа дня. Едва он вышел из вагона, как к нему тотчас подошел Аскар Джандербеков.

– Очень удачно приехали, - обрадованно сказал он. - Тут как раз записку от товарища Жанбаева привез для вас один его знакомый. Приказано немедленно вам ее передать. Вот, пожалуйста.

Ершов торопливо развернул вчетверо сложенный листок бумаги и прочел:

“Дорогой Таир Александрович!

Простите, что так долго заставил Вас ждать меня… Зато привезу Вам такую историческую вещицу, что Вы только ахнете! Да еще и документики кое-какие, относящиеся к древнейшим временам, удалось раздобыть. Наберитесь терпения еще денька на два. Посмотрите тем временем в местной библиотеке дореволюционные архивы, особенно том тринадцатый, на страницах 6, 11, 20, 30 и 34 обратите внимание на пометки царского чиновника Аксенова.

А теперь к Вам просьба. Чемоданчик, который я просил Вас привезти из Аксакальска, передайте Аскару, а он переправит его мне. Извините, что пришлось затруднить Вас таким поручением, но у меня не было другого выхода.

До скорой встречи!

Каныш Жанбаев”.

Цифры текста были, конечно, шифром пароля. Нужно было, однако, проверить это.

– Подождите минутку, - сказал Ершов Аскару, отходя в сторону. - Я напишу несколько слов Жанбаеву.

– Пожалуйста, - равнодушно отозвался Аскар. - Только побыстрее. Поезд, с которым я должен буду отправить чемодан, отходит скоро.

Ершов достал блокнот и, прислонясь к стене вокзального здания, стал расшифровывать тайнопись Жан-баева, а Аскар Джандербеков, чтобы не мешать ему, направился к киоску с газированной водой.

Да, это действительно был пароль “Призрака”. Он имел обыкновение передавать его каждый раз новыми цифрами шифра.

Что же делать теперь? Не отдавать чемодан? Но это значит открыть себя и дать Жанбаеву возможность улизнуть. Арестовать немедленно Аскара? Но ведь он может оказаться и не сообщником и даже, оказавшись сообщником, может не знать, где сейчас Жанбаев. Недаром у Жанбаева кличка “Призрак”, он, конечно, никому не доверяет ничего серьезного, и Аскар едва ли знает о нем что-нибудь определенное.

А время шло, и нужно было что-то предпринимать. Джандербеков уже напился воды и, посматривая на часы, косится в его сторону. Ничего не поделаешь - придется идти на риск!…

Ершов торопливо написал записку с ничего не значащими словами и несколькими цифрами, зашифровав в ней свой позывной.

– Пожалуйста, Аскар Габдуллович, - обратился он к Джандербекову, - вот вам чемодан и записка для Жанбаева.

А потом, по дороге к дому Аскара, Ершов мучился сомнениями: правильно ли он поступил? Не помог ли осуществлению какого-то замысла Жанбаева? Нельзя ли было поступить как-нибудь иначе?…

По пути он зашел на почту и получил письмо от Малиновкина. Лейтенант сообщал ему новый адрес. В соответствии с распоряжением Ершова, он ни на станции, ни даже в городе сегодня не был. Будет и теперь сидеть дома до темноты, а вечером включит рацию и станет ждать новых приказаний майора.

В половине первого Андрей Николаевич связался с ним по радио и, рассказав о происшествии с чемоданом Жанбаева, приказал сообщить об этом генералу Саблину.

ВОЗМОЖНА ДИВЕРСИЯ…

Ольга Белова заканчивала составление проекта дополнительных земляных работ в километровой выемке, когда в палатку к ней вошел инженер Вронский.

– А вас комендант разыскивает, Анатолий Алексеевич, - сказала она Вронскому, не отрываясь от бумаг. - Вы разве не встретились с ним? Он только что заходил сюда.

– Зачем я ему понадобился? - устало проговорил Вронский, опускаясь на складной стул.

– Пришло какое-то секретное указание от местного отделения госбезопасности.

– А он не сказал вам, какое именно? - насторожился Вронский.

– Что-то связанное с усилением бдительности.

– Да? - Вронский удивленно поднял брови и положил на место книгу, которую взял было со стола. - Это любопытно. Нужно будет разыскать его. Я зайду к вам минут через пять, если вы разрешите, Ольга Васильевна?

– Вы же знаете, Анатолий Алексеевич, - я вам всегда рада.

Благодарно улыбнувшись Беловой, Вронский торопливо вышел из палатки. Спускаясь под откос косогора, он ловко прыгал с уступа на уступ. Ольга невольно залюбовалась его стройной фигурой спортсмена и долго еще смотрела в ту сторону, где давно уж скрылся из виду ее начальник, и думала о нем.

Вронский вернулся минут через десять. Он был очень расстроен чем-то и не сразу заговорил с Ольгой, когда вошел в ее палатку. Усевшись на складной стул, он закурил папиросу, не спросив разрешения Ольги, все еще продолжая озабоченно думать о чем-то.

– Да, неприятно все это, черт побери!… - проговорил он наконец.

– А что такое, Анатолий Алексеевич? - забеспокоилась Ольга.

– Есть, оказывается, опасение, что к нам на стройку попытаются проникнуть подозрительные лица.

– Что за лица такие?

– Точно ничего пока не известно. Предполагают, что агенты иностранной разведки, а может быть, и диверсанты. Я лично склонен думать, что диверсанты. Условия для диверсии тут подходящие - сотни, а то и тысячи тонн взрывчатых веществ могут взлететь на воздух от одной только короткой вспышки капсюля-детонатора, от малейшей искры электрического разряда.

Ольге показалось, что Вронский как-то уж слишком взволнован всем этим. Конечно, он не мог оставаться равнодушным к такому известию, но Ольга знала его, вернее, он казался ей очень смелым, мужественным человеком, всегда находившимся, как он сам любил говорить, рядом со смертью. Мог бы он и поспокойнее отнестись к этим сведениям работников госбезопасности…

– Конечно, враги не хотят оставить нас в покое, - не глядя на Вронского, произнесла Ольга. - Но ведь и мы все время начеку. Выследили же кого-то наши контрразведчики. Да и у нас тут надежная охрана. Не понимаю, чем вы так обеспокоены, Анатолий Алексеевич?

Вронский, казалось, взял себя в руки и ответил уже спокойно:

– Я потому так близко к сердцу принимаю все это, Ольга Васильевна, что на мне, как на начальнике взрывных работ, лежит ответственность не только за удачный или неудачный в техническом отношении взрыв, но и за безопасность людей и материальных средств. В конце концов, и ваша жизнь и моя собственная чего-нибудь да стоят.

Ольга хотела заметить ему, что пусть он меньше всего заботится о ее жизни, она не драгоценнее других, но сдержалась. Ей сегодня явно не нравилось что-то во Вронском… Она ничего не ответила на его слова и молча продолжала заниматься своим делом.

– Очень хотелось мне, Ольга Васильевна, посидеть тут с вами, посмотреть на вас, - помолчав немного, проговорил Вронский, вглядываясь в ее большие спокойные глаза, - но я, к сожалению, должен немедленно пойти и отдать кое-какие распоряжения.

Когда Вронский ушел, Ольга стала припоминать, что он всегда бывал очень возбужден в дни взрывных работ и даже накануне. Суетился, кричал на сменных инженеров, придирался к маркшейдерам, подозревая, что они неточно нанесли на местность границы опасной зоны. Сам проверял чуть ли не каждый сросток электровзрывной сети.

Раньше Ольге казалось, что это всего лишь высокая требовательность к людям и самому себе, тщательное уточнение всех мельчайших деталей сложной системы взрывной техники. Но теперь она подумала: “А что если это трусость?…”

ТРЕВОЖНАЯ ОБСТАНОВКА

На следующий день после того, как Ершов вернулся из Аксакальска, ему снова удалось связаться с Жанбаевым, который, коротко сообщив о получении чемодана, сделал Ершову новое распоряжение:

“Если завтра Аскар не будет ночевать дома и не вернется к утру, немедленно забирайте рацию, садитесь на поезд и уезжайте в Аксакальск. К Габдулле Джандербекову не заходите. Остановитесь на Джамбульской двадцать один, у Арбузова. Передайте ему привет от меня и в двадцать четыре ноль-ноль обязательно будьте на приеме”.

“Что бы это могло значить?” - удивленно подумал Ершов, выключая рацию. Похоже было, что Жанбаев собирается “смотать удочки”. Но какое отношение имеет к этому Аскар? С ним случится что-нибудь или ему поручается какое-то рискованное дело? И почему следует избегать квартиры Габдуллы Джандербекова?

Ясно было пока только одно: Жанбаев намеревается предпринять что-то. Нужны, значит, какие-то срочные меры, которые помешали бы осуществить его замысел…

Не заходя домой, огородами Ершов вышел на улицу. Дом, в котором поселился теперь Малиновкин, был ему известен. Он специально проходил мимо него днем, чтобы на всякий случай знать, как попасть туда в ночное время. Без труда нашел он его теперь и, осмотревшись по сторонам, негромко постучал в угловое окно.

Лейтенант или не спал, или был очень чуток, - голова его тотчас появилась в окне. Узнав майора, он осторожно отворил окно.

– Что случилось, Андрей Николаевич?

– Можете вы незаметно выйти ко мне на улицу? - спросил Ершов.

– Лучше, пожалуй, если я через окно вылезу, чтобы хозяев не тревожить, - ответил Малиновкин.

Торопливо одевшись, он перекинул ноги через подоконник и спрыгнул на землю.

Было темно, и Ершов не боялся, что их может узнать кто-нибудь. Он взял Малиновкина под руку и, медленно направившись с ним вдоль глухой, темной улицы, сообщил о новой шифрограмме Жанбаева.

– Определенно этот негодяй задумал какую-то пакость! - возбужденно воскликнул Малиновкин, стискивая кулаки.

– Спокойнее, Дмитрий! - строго остановил его Ершов. - Постарайтесь в подобных обстоятельствах обходиться без восклицаний. Отправляйтесь немедленно к начальнику отделения госбезопасности и сообщите ему о возможной диверсии в ближайшие сутки. Попросите установить наблюдение за Аскаром Джандербековым. Предупредите об опасности и железнодорожников. Без их помощи вряд ли удастся нам что-нибудь сделать. А мне нужно возвратиться в дом Джандербекова, чтобы не вызвать подозрений Аскара. Встретимся утром в десять утра в молочной на углу Первомайской.

Майор Ершов почти не спал остаток этой ночи, а как только рассвело, напряженно стал прислушиваться к звукам в доме Джандербекова. Темирбек не ночевал сегодня дома, но Аскар еще вчера вечером будто невзначай сообщил Ершову, что он ушел в гости к какому-то родственнику и, наверно, там заночует.

Сам Аскар проснулся, как обычно, в семь часов. Не спеша умылся он на кухне, позавтракал и направился на работу. Ершов понаблюдал за ним через окно. Он шел своей развалистой, неторопливой походкой, слегка сутулясь и неуклюже размахивая руками. Конечно, нелепо было судить по всему этому, что на душе у человека, но Ершову показалось все же, что не похоже было, чтобы человек этот замышлял что-то или имел какое-то необычное поручение. Видимо, он сам еще не знал пока ничего и только должен был получить задание от Жанбаева.

Без четверти девять майор вышел из дому и, хотя с трудом сдерживал нетерпение, не спеша направился к Первомайской улице. Молочная только что открылась, когда он вошел в нее, но Малиновкин уже ухитрился заказать себе простоквашу и стакан кофе.

Ершов сел за соседний столик и вежливо попросил у Малиновкина меню. Лейтенант протянул ему продолговатую твердую папку, в которой, кроме листочка с указанием стоимости молочных и кондитерских изделий, как и предполагал майор, оказалась записочка Дмитрия.

“Сообщил все кому следует, - писал лейтенант. - Обсудили все варианты действий Жанбаева. Есть опасение, что он замышляет что-то в связи с отправлением на стройучасток эшелона со взрывчатыми веществами”.

“Ну да, конечно, он постарается использовать это обстоятельство, - сразу же решил Ершов, чувствуя, как на лбу его выступает испарина. - А я, значит, привез ему чемодан с подрывными средствами!…”

Первой же реакцией на эти мысли было желание немедленно действовать. Лично пойти на станцию и арестовать Аскара Джандербекова; потом видно будет, сообщник он Жанбаева или нет. Но тут же другой, более трезвый, внутренний голос удержал его: что даст это? Срыв диверсии? Но ведь Жанбаев насторожится и, если не осуществит своего замысла сейчас, то сделает это в другой раз, и тогда труднее будет предупредить диверсию, - он поймет, что Ершову-Мухтарову нельзя больше доверять.

ГАЗЕТНЫЕ ВЫРЕЗКИ

В тот же день и примерно в то же самое время в кабинет генерала Саблина пришел с докладом полковник Осипов. В руках его была довольно пухлая папка с вырезками из иностранных газет. Он положил ее на стол перед генералом и молча сел в кресло, ожидая, когда Саблин закончит просмотр документов, представленных ему на подпись.

Подписав последнюю бумагу и отложив ее в сторону, генерал раскрыл наконец папку, принесенную Осиповым. Прочитав несколько газетных вырезок, он стал бегло перелистывать остальные, читая в них только заголовки статей и подчеркнутые Осиповым строки. По мере знакомства с этими материалами, лицо его принимало выражение недоумения и он все чаще бросал вопросительные взгляды на полковника. Осипов же сидел неподвижно, задумавшись над чем-то и рассеянно перелистывая иллюстрированный журнал, который взял со стола Саблина.

Ознакомившись с газетными вырезками, генерал обратил внимание на то, что буржуазные журналисты, шумевшие в последнее время о могуществе атомного и термоядерного оружия, стали вдруг обсуждать проблемы мирного использования атомной энергии. Тон этик статей был унылый, пессимистический. Лишь говоря о работах по созданию судовых и авиационных атомных двигателей, журналисты заметно оживлялись и в бодрых тонах сообщали о новых контрактах на исследовательские работы в этой области, заключенных военными ведомствами.

Все остальные виды использования атомной энергии, не имевшие отношения к военной технике, изображались ими как недостаточно эффективные. Мало того, некоторые иностранные общественные деятели и даже ученые выступали с предостережениями против применения атомной энергии в мирных целях. Описывались даже случаи страшных взрывов атомных установок.

– То, что буржуазные газеты заговорили сейчас о проблемах использования ядерной энергии в мирных целях, меня ничуть не удивляет, - задумчиво проговорил генерал Саблин, слегка отодвигая в сторону папку с вырезками. - Протесты против продолжения испытаний водородных и атомных бомб вынудили их к этому разговору. Зачем, однако, принес ты мне все это - не пойму что-то.

– А ты не обратил разве внимания на то, что некоторые газеты ссылаются и на наш, будто бы плачевный, опыт использования атомной энергии в мирных целях? - спросил Осипов, придвигая к себе папку с вырезками.

– Подобные газетные “утки” не впервые ведь появляются в их печати, - пожал плечами Саблин.

– Ну, а вот это, например, - Осипов вынул из папки и протянул генералу небольшую вырезку. - Они пишут тут об “ужасном взрыве с огромными жертвами”, происшедшем будто бы на строительстве одной и? наших среднеазиатских железнодорожных магистралей. Что ты об этом скажешь? Не кажется ли тебе, что статейка эта имеет какое-то отношение к миссии Жанбаева?

– Но тут не указывается ведь точного адреса “происшествия”? - спросил Саблин, пробегая глазами небольшую газетную заметку, на которую он не обратил внимания при беглом просмотре вырезок.

– Точного адреса нет, конечно, - ответил на это Осипов, нервно постукивая пальцами по краю стола, - да и быть не может, но боюсь, как бы они не попытались подкрепить эту газетную “утку” подлинными фактами.

– Какими фактами? - спросил Илья Ильич, хотя сразу же понял мысль Осипова.

– Взрывом с большим количеством жертв, - ответил полковник и настороженно посмотрел в глаза Саблину. - Не об этом ли “сюрпризе” говорилось в шифрограмме, адресованной Жанбаеву?

Теперь ход мыслей генерала Саблина совпал с мыслями полковника Осипова. Илья Ильич тоже думал сейчас об этом “сюрпризе” и о майоре Ершове. Проник ли он уже в замыслы Жанбаева или все еще теряется в догадках? Нужно будет предупредить его, пусть он имеет в виду возможность подобного “сюрприза”.

– Когда у нас сегодня сеанс с Малиновкиным? - спросил генерал Саблин.

– В час ночи.

– Предупредите его, - коротко распорядился Илья Ильич.

– Слушаюсь.

В час ночи полковник Осипов сидел возле радиостанции и спокойно следил за уверенными движениями рук дежурного радиста. Однако, когда большая стрелка часов стала отсчитывать шестую минуту второго часа, на лице полковника можно было заметить первые признаки нетерпения. А из динамика радиостанции по-прежнему слышался лишь громкий шорох атмосферного электричества.

Радист, подождав немного, снова застучал ключом, посылая в эфир свои позывные, но и на этот раз никто не отозвался. А спустя полчаса полковник Осипов докладывал генералу Саблину:

– Малиновкин сегодня впервые не ответил на наш вызов. Что бы это могло значить?

…Илья Ильич думал об этом всю ночь. Он не страдал бессонницей, подобно полковнику Осипову, и, несмотря на все волнения своего обычно нелегкого трудового дня, хорошо спал ночами, если только срочные дела не были помехой этому. Сегодня, однако, он долго не мог заснуть и все думал о майоре Ершове.

Генерал Саблин прошел большую, суровую школу жизни. Были и победы, были и поражения на его пути. Врывался он в конспиративные квартиры белогвардейских офицеров в годы гражданской войны, выслеживал тайных агентов иностранных разведок в годы первых пятилеток, служил в армейской контрразведке в годы Великой Отечественной войны. В него стреляли открытые враги, строили козни против него враги скрытые, пробравшиеся в органы государственной безопасности. Но он любил борьбу во всех ее формах и видах и не страшился опасности.

Чем дальше шло время, чем ответственнее занимал он должности, тем сложнее становилась эта борьба, тем больших знаний требовала она от Саблина. Если в молодости полагался он, главным образом, на свою физическую силу, на верность глаза и на искусство владения оружием, то очень скоро потребовалось и острое политическое чутье, и знание международной обстановки. А теперь ко всему этому прибавилась необходимость в таких познаниях, о которых в годы молодости своей он не имел даже элементарного представления. Многих современных знаний тогда и не существовало вовсе. Возникла, например, надобность в изучении фототехники, микросъемки, радиотехники и даже телевидения. Не требовалось, конечно, быть специалистом, но знать принципы и возможности использования всей этой техники для целей разведки и контрразведки было совершенно необходимо.

Мало того, со временем потребовалось Саблину и глубокое знание не только экономики своей страны, но и экономики других стран, не говоря уже о военной технике и военной промышленности.

А как только человечество подошло к преддверию атомного века, Саблину пришлось взяться за литературу и по этому вопросу, слушать лекции, советоваться и консультироваться со специалистами в области атомной и термоядерной энергии, чтобы строже и успешнее охранять военную и государственную тайну производства этой энергии. Без этого нельзя было успешно работать и руководить борьбой против тайных врагов родины.

Генерал Саблин лежал теперь с открытыми глазами, выверял и взвешивал все, пытаясь предвидеть путь дальнейшего развития событий, возможные поступки врагов и действия своих подчиненных. Положение майора Ершова казалось генералу особенно сложным, помочь ему требовалось больше, чем кому-либо другому. Но он и сам еще не знал, как это сделать, ибо не вполне ясен был для него очередной ход противника Ершова, а не разгадав этого хода, нельзя было дать майору верного совета.

Зато генералу Саблину все яснее становилась сама цель готовящейся диверсии. Кое-кто на Западе нуждался еще в том, чтобы внушить народам мысль о рискованности использования атомной энергии в мирных целях. Хорошо зная, что Советский Союз использует уже эту энергию для мирного строительства, они решили, видимо, одним диверсионным актом достичь сразу двух целей: во-первых, принести нам значительный ущерб, во-вторых, искусственной катастрофой подтвердить в какой-то мере заявления о будто бы неизбежном риске, связанном с использованием атомной энергии для мирных целей. Они и сейчас уже пишут о якобы происшедшем взрыве на одном из наших дорожных строительств, а произойди такой взрыв на самом деле - раструбят о нем на весь мир.

Что и говорить - обстановка становилась очень серьезной.

НОЧНОЙ РЕЙС

Ночь была на редкость темной. В двух шагах ничего не было видно.

– Нужно же затянуть отправку такого эшелона дотемна! - ворчал Шатров, поглядывая в окно паровозной будки на мрачное, беззвездное небо.

– Дежурный говорит, будто перегон занят, - заметил на это Рябов, подкачивавший инжектором воду в котел. - С Абдулаевым там что-то случилось. Застрял он на перегоне Голубой арык-Сосновый бор. Только с помощью толкача еле втащили его на подъем.

В окно Шатров видел разноцветные огоньки станционных сигналов и желтые пятна фонарей в руках осмотрщиков вагонов, проверявших только что прибывший на станцию товарный состав. Блеснул вдалеке луч прожектора поездного локомотива, отходившего от пассажирской станции в сторону Аксакальска.

Шатров знал уже об угрозе, нависшей над его поездом, и - хотя внешне ничем не выражал своей тревоги - неспокойно было у него на душе. Придирчивей, чем обычно, наблюдал он сегодня за работой помощников, требуя от них безукоризненной точности выполнения всех своих распоряжений.

– Держи по всей колосниковой решетке огонь ровным слоем, Федор, - приказывал он Рябову, заглядывая в топку.

– Тимченко! - кричал он кочегару, сортировавшему уголь на тендере. - Покрупней подавай сегодня уголь. Мелочь искрить будет, а это опасно для нашего груза.

Когда наконец паровоз подали к составу, главный кондуктор Бейсамбаев подошел к Шатрову и сказал почти шепотом, озираясь по сторонам:

– Сегодня, Константин Ефремович, особенно бдительным нужно быть, - очень ответственная поездка!

Так как поезд отправляли ночью, принимались особые меры предосторожности. Шатров заметил даже двух работников госбезопасности, несколько раз проходивших мимо состава. А когда поезд должен был тронуться в путь, к Шатрову подошел коренастый военный и, приложив руку к козырьку фуражки, представился:

– Капитан Бегельдинов. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, товарищ Шатров, о необходимости быть бдительным? У нас сегодня есть основания беспокоиться за ваш поезд.

– Что эти военные панику поднимают, - недовольно заметил Рябов, когда капитан отошел от их паровоза. - Настроение только портят.

– Они важное задание выполняют, Федор, - строго заметил ему Шатров, - и ты оставь, пожалуйста, эти разговоры.

По техническим причинам поезд задержался на станции еще на полчаса. Вокруг по-прежнему было темно и безлюдно. Дул ветер, уныло завывая в щелях паровозной будки. Рябов начал уже терять терпение, ожидая, когда же наконец отправят их в путь. Тревога постепенно передавалась и ему, и он все чаще посматривал теперь в окно будки на растворившийся где-то во тьме ночи хвост состава и призрачные огоньки сигнальных фонарей, мерцавших в разных местах станции.

Но вот Бейсамбаев дал свисток - и поезд тронулся. Замелькали по сторонам привычные силуэты станционных строений, пестрые огоньки ночной сигнализации, тускло освещенный пригород; и поезд, набирая скорость, вышел наконец в открытое поле. Казалось, в непроглядной мгле ничего уже нельзя было разглядеть по сторонам, но Константин по выхваченным из темноты лучом прожектора кустикам, пикетным столбикам, уклоноуказателям, похожим на мрачные кресты, и по другим предупредительным знакам и знакомым предметам свободно читал местность и уверенно вел свой локомотив.

С поездом Шатрова на тормозных площадках вагонов, переодетые стрелками военизированной охраны, ехали в эту ночь Ершов и Малиновкин: майор - вместе с главным кондуктором в голове поезда, лейтенант - с хвостовым кондуктором на последнем вагоне. Еще три стрелка размещались на остальных тормозных площадках.

Лейтенант Малиновкин был в приподнятом настроении - наконец-то он участвует в настоящем деле!

“Чертовски нужная наша профессия контрразведчиков, - с гордостью думал он, всматриваясь в темноту. - Вот где-то в ночи неслышно ползут сейчас гады - шпионы и диверсанты. Они могут отравить колодцы, выкрасть важные военные документы, убить большого государственного деятеля, взорвать поезд со взрывчатыми веществами… Кто-то должен упорно идти, ползти по их следам, чтобы помешать им в этом. Долгие, томительные дни терпеливо нужно выжидать и выслеживать, рассчитывая каждый свой шаг, угадывая каждый шаг противника и не имея права ошибиться. А когда настигнешь наконец врага, когда схватишь его за горло и прижмешь к стене, - тебе скажут за это спасибо от имени твоего народа. Дадут, пожалуй, и орден за это, но ты никому не сможешь рассказать - за что тебе дали его, хотя, наверно, очень будет хотеться рассказать, потому что ты совершил настоящий подвиг, которым могли бы гордиться твои друзья и твоя невеста, если только она есть у тебя…

У Малиновкина не было пока невесты, и он тяже то вздохнул. У него была девушка, которая ему только нравилась, но для того, чтобы назвать ее невестой, нужно было полюбить ее так, как Шатров полюбил свою Ольгу. Мысли Малиновкина отклонились немного в сторону, когда он вспомнил о Беловой, которую видел недавно на станции Большой Курган. Она понравилась ему, хотя он и не назвал бы ее красивой. Но, тряхнув головой и отогнав от себя эти воспоминания, Дмитрий под размеренный стук колес снова стал думать о контрразведчиках.

“Да, чекисту нельзя болтать о своей работе, иначе он может погубить и себя, и дело, которое ему поручено. Если же он не умеет владеть собой и тщеславие окажется сильнее воли его - он уже не контрразведчик, не чекист. Случайно, значит, совершил подвиг, и зря его наградили. В другой раз может и провалить все дело, сам погибнуть и погубить других. А слава?… Слава и без того пойдет за ним следом, если только он заслужит ее честно…”

Малиновкин вспомнил, как он в первый раз смотрел кинокартину “Подвиг разведчика”, каким уважением проникся к майору Федотову, как сам по-другому стал смотреть на себя после этого, хотя тогда только учился еще в военном училище. “Надо быть таким, как майор Федотов, - говорил он себе. - И я буду таким. Другим просто нельзя быть, незачем идти тогда в разведчики…”

Так думал всю дорогу молодой лейтенант, хотя и не представлял себе отчетливо, как он схватит тут ночью на мчащемся поезде врага, которого даже не видел ни разу, не знал, где он сейчас и что делает. Зато он безгранично верил майору Ершову; образ его теперь как бы слился с образом Федотова. Ершов-то знает, конечно, где Жанбаев, и схватит его, когда будет нужно, а он, Малиновкин, поможет ему в этом, не щадя своей жизни…

А Ершов тоже смотрел в это время в непроглядно темную степь за тормозной площадкой вагона и тоже ничего не знал о Жанбаеве. Только он не предавался таким романтическим мечтаниям, как его молодой помощник. Голова майора была занята другими мыслями. “Пробрались ли уже враги на поезд или проникнут на него где-то в пути? - напряженно думал он. - И кто они эти враги: сам ли это Жанбаев, Темирбек или Аскар Джандербеков?…”

Мог бы, конечно, и Аскар по приказанию Жанбаева подложить что-нибудь в один из вагонов, но за ним теперь тщательно следили, и Ершову было известно, что до отхода поезда он не выходил из помещения кондукторского резерва.

Того, что “Призраком” подкуплен кто-нибудь из кондукторской бригады, Ершов не опасался. Ему еще днем сообщили, кто будет сопровождать поезд. Люди все были надежные. Подойти незаметно к поезду в Перевальске тоже было невозможно, так как охранялся он усиленным нарядом. У Жанбаева остается, значит, лишь такой ход: подобраться к поезду на одной из промежуточных станций. А если это так, то беспокоиться пока нет оснований, - поезд вот уже третий перегон идет без остановок.

Когда эшелон пришел на станцию Курганча, небо на востоке начало светлеть. Оно было теперь почти безоблачно. Ветер, всю ночь усердно разгонявший тучи, тоже понемногу успокаивался. Контуры большегрузных крытых вагонов поезда постепенно становились все отчетливее. Можно было разглядеть уже и составы, стоявшие на соседних путях, и станционные строения чуть в стороне.

Несколько местных железнодорожников, вышедших встречать поезд Шатрова, медленно шли вдоль состава. Мерно покачивались в их руках фонари, бросая тусклые пятна света на серый песок балласта. Бейсамбаев поздоровался с одним из них, очевидно с дежурным по станции, и пошел с ним рядом.

Майор тоже соскочил со ступенек тормозной площадки и прошелся немного вдоль вагонов, посматривая по сторонам. С паровоза спрыгнул кто-то из бригады Шатрова, - кажется, Рябов. Прошли мимо осмотрщики вагонов, приподнимая длинными крючками крышки вагонных букс.

Стрелкeq \o (и;?) военизированной охраны тоже ходили теперь вдоль состава, держа винтовки наперевес. К майору подошел вскоре сержант железнодорожной милиции, дежуривший на станции. Видимо, это Бейсамбаев сообщил ему, что Ершов тут самый старший. Приложив руку к козырьку фуражки, он доложил:

– У нас тут все в порядке, товарищ начальник. А у вас как дела?

– Да тоже как будто все благополучно, - ответил Ершов. - Вы покараульте здесь за меня, а я пройдусь немного.

– Слушаюсь, - отозвался сержант.

Поинтересовавшись у Рябова, как идут дела на паровозе, Ершов повернулся назад и медленно пошел к хвосту поезда, останавливаясь у тормозных площадок и разговаривая со стрелками охраны. Когда он подходил уже к концу поезда, с хвостового вагона спрыгнул Малиновкин и торопливо пошел к нему навстречу.

– Ну, как тут у вас дела, Митя?

– Все в порядке, Андрей Николаевич, - ответил лейтенант и добавил, понижая голос: - но вы знаете, кто едет со мной хвостовым кондуктором? Темирбек! Я его теперь только узнал, когда рассветать стало. Оказывается, прежний хвостовой кондуктор заболел внезапно, перед самым отходом поезда, и его заменили Темирбеком. Так, по крайней мере, объяснил мне сам Темирбек.

– Это очень важное обстоятельство, - взволнованно проговорил Ершов. - А как он ведет себя?

– Флегматично, как всегда. За всю дорогу ни слова не вымолвил.

– Мне нельзя показываться ему на глаза, но вы ни на минуту не упускайте его из виду! - торопливо распорядился Ершов. - Кто его знает, может быть именно ему поручил Жанбаев диверсию, хотя и не верится мне, чтобы он доверил этому человеку такое дело.

Когда Ершов вернулся к своей тормозной площадке, Бейсамбаев сообщил ему:

– Ну, скоро двинемся дальше. Поездной диспетчер обещает “зеленую улицу” до самого Большого Кургана.

– Снова, значит, без остановок на промежуточных станциях?

– Снова. Люблю такую езду!

– А то, что у нас на хвостовом вагоне вместо Дослаева едет Темирбек, вам известно?

– Известно, конечно, Дослаев заболел ведь. Но замену ему надежную дали. Темирбек - опытный кондуктор. Много раз с ним ездил, и потом он родственник начальника нашего, Аскара Джандербекова.

“Случайно так все получилось или Темирбек тут по заданию Жанбаева? Аскар мог ведь специально так все подстроить, чтобы он попал на этот поезд…” - торопливо думал Ершов.

– А Темирбек знал, где и какие будут у нас остановки? - спросил он Бейсамбаева.

– Откуда ему знать? - удивился главный кондуктор. - Я и сам узнал об этом только перед самым отходом из Перевальска.

– Ну, а что теперь поедем без остановок до Большого Кургана, Темирбек знает?

– Теперь знает. Я всю свою поездную бригаду успел оповестить.

“Если Темирбек действительно имеет какое-то задание от Жанбаева, то он, видимо, предпримет что-нибудь тут, в Курганче…” - тревожно подумал майор Ершов, но мысли его прервал свисток Бейсамбаева. Ему тотчас же отозвался паровоз Шатрова.

– Поехали, - сказал главный кондуктор, осторожно подталкивая Ершова к тормозной площадке.

Поезд медленно тронулся с места. Колеса вагонов, мягко спружинив на первом стыке рельсов, с каждой секундой ускоряли свой бег и все чаще и громче постукивали на стрелках и крестовинах станционных путей.

…А в это время лейтенант Малиновкин, с тревогой вглядываясь в темноту, искал хвостового кондуктора Темирбека. Он сошел с тормозной площадки всего какую-нибудь минуту назад. И вот поезд тронулся, а его все не было. Что делать? Дать уйти этому мерзавцу? Малиновкин почти не сомневался теперь, что Темирбек, заподозрив, что за ним наблюдают, сбежал. Но нет, этого он, лейтенант Малиновкин, не мог допустить. Майор Ершов приказал ведь ему не спускать глаз с этого типа.

А поезд между тем все увеличивал скорость, и по сторонам все чаще мелькали стоящие на соседних путях вагоны. Темирбека, однако, нужно было схватить немедленно! Замешан он в замысле Жанбаева или нет - это выяснится позже, а сейчас его нужно поймать во что бы то ни стало. Здесь, на станции, нетрудно будет сделать это. На ней стоят лишь два состава-порожняка, а сама станция, насколько было известно Малиновкину, состояла всего из трех служебных построек, вокруг которых простиралась голая степь. Темирбек не уйдет тут никуда.

Поезд теперь почти миновал станцию и развил такую скорость, что прыгать с него было рискованно, но Малиновкин был хорошим спортсменом и спрыгнул благополучно.

ВРОНСКИЙ НЕРВНИЧАЕТ

О том, что в Большой Курган отправляется эшелон со взрывчатыми веществами, Вронскому стало известно еще вечером. Он тотчас же вызвал к себе инженера Ивашкина, отвечавшего за безопасность взрывных работ, и спросил, в каком состоянии находится у него аммонит, привезенный на прошлой неделе.

– Все как полагается, - не очень уверенно ответил Ивашкин, так как по тону Вронского чувствовал, что тот уже заметил какой-то беспорядок. - У меня, сами знаете, Анатолий Алексеевич, - всегда все точно по инструкции.

Ивашкин был полным, рыхлым мужчиной, с трудом переносившим местную жару. Пухлое лицо его постоянно лоснилось от пота, соломенная шляпа, надвинутая на глаза, была обезображена какими-то грязно-желтыми пятнами, а огромный носовой платок, которым он беспрерывно вытирал лицо и шею, никогда не был сухим. Вронский, не любивший Ивашкина за эту удивительную потливость, разговаривал с ним с еле сдерживаемой брезгливостью и, здороваясь, никогда не подавал руки. Не имея оснований упрекнуть Ивашкина в плохом исполнении служебных обязанностей, он все же придирался к нему по всяким пустякам.

Вот и сейчас Вронский смотрел на него строгим начальническим взглядом, не предвещавшим ничего доброго.

– А почему у вас, Евсей Фомич, часть взрывчатки до сих пор еще находится на станции? - сухо спросил Вронский, слегка наморщив нос при виде платка, которым Ивашкин торопливо вытер потную шею.

– Но, помилуйте, Анатолий Алексеевич! - взмолился Ивашкин. - С вашего же разрешения временно ее там держим. Но завтра же…

– Как завтра? - закричал Вронский, прерывая Ивашкина. - Сегодня же чтобы все было убрано! Ночью к нам целый эшелон аммонита пришлют, а тут еще этот не убран. Вы что, в сплошной пороховой погреб хотите превратить станцию? Немедленно убирайте взрывчатку куда хотите!

– Но позвольте, куда я ее ночью дену?… - всплеснул пухлыми руками Ивашкин. - Ничего с нею не случится до завтра. Она у нас в специальных вагонах-складах, оборудованных в соответствии с “Едиными правилами безопасности” - раздел пятый, глава одиннадцатая. Все вагоны без тормозов и тормозных площадок. Прежние двери забиты. Новые сделаны точно по “Правилам”: один, восемь на ноль, девять. Открываются внутрь. Я ведь все это назубок знаю. Параграфы: двести двадцать семь-двести двадцать восемь…

– Да что вы мне тут инструкции цитируете! - разозлился Вронский. - Сам знаю, что разрешается временно держать взрывчатку в вагонах-складах, но нельзя же скапливать столько взрывчатых веществ на одной станции, - сюда ведь целый эшелон аммонита придет сегодня ночью или к утру.

– Так его на других путях поставят, - не сдавался Ивашкин, потея от волнения больше обыкновенного. - А у нас приняты все меры предосторожности. Вагоны-склады имеют опознавательные знаки в соответствии с параграфами пятьдесят три, пятьдесят четыре - красные диски днем, ночью - красные фонари. На дверях белые плакаты с черными буквами - “опасно”. Все как полагается…

Но Вронский уже не слушал его. Он поднялся из-за стола и ушел на станцию, тревожно думая дорогой, что очень некстати везут ему сейчас эту взрывчатку. Заметив на станционных путях несколько цистерн с бензином, начальник взрывных работ забеспокоился еще более.

“Этого еще не хватало, - раздраженно подумал он, переводя взгляд с цистерн на составы с лесом. - Как нарочно, забили всю станцию горючим материалом…”

Дежурный по станции Большой Курган инженер-лейтенант Грачев, выслушав его, только руками развел:

– Что поделаешь, товарищ Вронский! Станционные пути у нас недостаточно развиты, а грузы всё прибывают.

– Так ведь взрывчатку же ночью пришлют, - возбужденно проговорил Вронский.

– Ну так что же? - невозмутимо отозвался дежурный. - Обычное явление. Не впервые такие грузы принимаем. Непонятно даже, чего вы нервничаете?

Вронский, более всего боявшийся обвинения в нервозности, так и вспыхнул весь:

– Кто нервничает? Что вы, в самом деле!… Не знаете разве, какова обстановка? В любой момент возможна диверсия, особенно в такой благоприятный, когда к нам прибывает чуть ли не две тысячи тонн взрывчатых веществ, а станция вся забита цистернами с бензином и строительными материалами…

– Знаем, всё знаем, - спокойно прервал его дежурный. - Не нужно только сгущать краски и преувеличивать опасность.

Дежурный по станции был уже не молодым человеком. На транспорте работал он не первый год и дело свое знал в совершенстве. Спокойно, без суеты привык он принимать решения. Даже тогда, когда требовалось действовать быстро, Грачев тратил на это ровно столько времени, сколько было необходимо. Он понимал, конечно, что возможность диверсии, о которой все работники станции были предупреждены, делала обстановку серьезной, даже напряженной, но нервничать так и горячиться, как этот молодой инженер, он положительно не видел оснований.

Вронского же, напротив, возмущало спокойствие этого человека, лицо которого показалось ему почему-то чрезвычайно глупым. “Удивительно тупой народ эти эксплуатационники…” - с раздражением подумал он и спросил:

– Что же вы, однако, думаете предпринять?

– Ничего не думаю предпринимать, - равнодушно проговорил дежурный.

– Ну так вы просто флегматик какой-то! - возмутился Вронский и направился к выходу. - Я начальнику станции буду жаловаться.

– Хоть самому министру путей сообщения, - все тем же невозмутимым тоном ответил дежурный.

После этого обмена любезностями Вронский сердито хлопнул дверью и вышел из конторы дежурного по станции. Однако он не пошел к начальнику жаловаться на Грачева, решив, что “все они, эксплуатационники, на один лад, и ничем их не прошибешь…”

ПОЕЗД ПРИХОДИТ В БОЛЬШОЙ КУРГАН

Рассветало, когда Анатолий Вронский со своей помощницей Ольгой Беловой пришли встретить поезд Шатрова. Инженер Ивашкин, раньше их явившийся на станцию, давно уже нетерпеливо прохаживался по перрону. Было свежо, и Ольга зябко куталась в свой широкий, выгоревший на солнце плащ.

Вронский всегда имел обыкновение лично встречать такие поезда, и в присутствии Ольги не было тут никакой необходимости. Сколько, однако, ни уговаривал ее Вронский не ходить сегодня на станцию, она и слушать ничего не хотела. А когда Анатолий Алексеевич проговорился случайно, что сегодня просто опасно быть на станции, она уже самым категорическим образом заявила:

– Тем более я хочу быть тут. Долгом своим считаю! И потом - Шатров мой друг, и мне будет приятно встретить его и поздравить с благополучной доставкой такого опасного груза. А уж он доставит его благополучно, можете не сомневаться.

Вронский не нашелся, что ответить ей на это, только еще пристальнее стал вглядываться в рельсовый путь, уходящий на запад и сливающийся вдали в одну линию. Ему не нравилось, что в последнее время Ольга так часто стала вспоминать Шатрова, и он хотел уже было поиронизировать над этим, но тут его позвал кто-то из железнодорожников и попросил срочно зайти к дежурному по станции.

Грачев, все еще продолжавший нести дежурство по станции, удивил его бледным цветом лица и беспокойным блеском глаз. Вронский сразу же подумал, что случилось что-то необычное, если так изменился вдруг этот хладнокровный человек.

– Что слышно о поезде Шатрова, товарищ Грачев? - торопливо спросил его Вронский, уже не думая больше о вчерашней размолвке.

– Поезд Шатрова близко уже, - ответил дежурный по станции, и голос его дрогнул при этом, хотя он изо всех сил старался скрыть свое волнение. - Прибудет с минуты на минуту, но…

Грачев замялся, будто не решаясь произнести какое-то страшное слово, но, сделав над собой усилие и осмотревшись по сторонам, проговорил, понижая голос почти до шепота:

– Он заминирован.

– Как! - испуганно воскликнул Вронский, сразу же почувствовав, что ладони его рук стали мокрыми.

– Диверсанты поставили на нем мину замедленного действия. Она может взорваться каждое мгновение, - пояснил дежурный, взяв наконец себя в руки. - Надо действовать немедленно! Я прошу вас помочь мне. Необходимо предупредить всех об опасности. Я закрою семафор и не пущу поезд на станцию. Но если он взорвется даже там - все равно беда будет немалая.

– А что делать мне? - еле сдерживая охватившую его нервную дрожь, спросил Вронский.

– Поднимите рабочих в бараках и уведите их за холмы. Бараки ведь в конце станции, как раз за входным семафором.

– Значит, если поезд взорвется там…

– Да, да, - нетерпеливо прервал его дежурный. - Именно поэтому их нужно выводить из бараков как можно скорее!

– Хорошо, я сделаю это, - глухо проговорил Вронский, чувствуя, как у него все пересохло во рту. Вовремя войны он лежал однажды между рельсами, когда рвался на станции эшелон с боеприпасами, в который попала фашистская авиационная бомба. Долгое Бремя не мог он без содрогания вспоминать об этом. Однако постепенно острота потрясения сгладилась, и он даже начал рассказывать о происшествии этом в юмористическом тоне. Теперь же Вронский снова с необычайной отчетливостью представил себе беспрерывные глухие взрывы рвущихся снарядов, свист осколков, вспышки пламени, судорожное сотрясение земли и стоны раненых. Он ничем не мог уже подавить овладевшее им чувство страха и с ужасом думал, как в таком виде появится он перед Ольгой.

– Я сейчас же побегу к баракам, - повторил Вронский, - отправлю только со станции Белову…

Но тут вдруг услышал он ее спокойный голос:

– Не нужно меня никуда отправлять, Анатолий Алексеевич. Я тоже пойду к баракам и помогу вам.

– Но, Ольга Васильевна… - начал было совсем растерявшийся Вронский.

– Нам дорога каждая секунда. Идемте!

И, уже направляясь к выходу, Ольга спросила дежурного:

– А Шатров знает, что его поезд заминирован?

– Нет, не знает, - ответил дежурный, делая какие-то знаки молодому железнодорожнику, заглянувшему в помещение.

Ольга первой вышла на перрон и торопливо, почти бегом, направилась к баракам. Вронский едва поспевал за нею, со страхом думая, заметила она или не заметила, как дрожал его голос? Только бы теперь она не спрашивала его ни о чем, а он постепенно возьмет себя в руки…

Они пробежали уже значительную часть расстояния и приближались к семафору, крыло которого как раз в это время тяжело опустилось в горизонтальное положение. Ольге показалось даже, что оно рухнуло вдруг, будто подстреленное кем-то, и судорожно подрагивало теперь в предсмертных конвульсиях, как живое крыло смертельно раненной птицы. И как раз в это время из-за холмов вынырнул поезд Шатрова с еще не потушенным прожектором и каким-то лихорадочным блеском буферных сигнальных огней. Постепенно он начал сбавлять скорость и вскоре совсем остановился у закрытого семафора.

– Нужно предупредить Константина, - торопливо проговорила Ольга, нервно хватая Вронского за руку.

– Что вы, Оля! - почти закричал Вронский. - Поезд взорваться может каждую секунду… Нам людей нужно спасать!

– А с бригадой Шатрова как же? Разве они не люди?

Вронский едва мог стоять на одном месте. Ноги, казалось, так и несли его в сторону, подальше от поезда с его страшным грузом.

– Но, Оля, не будьте безрассудны… Там ведь сотни людей в бараках…

– Хорошо, - почти спокойно проговорила Ольга, - идите спасать сотни людей, а я спасу этих трех.

– Это безумие, Ольга Васильевна! - уже начиная злиться, воскликнул Анатолий Алексеевич.

– Не теряйте же время, Вронский! Выполняйте свой долг!

Вронский в эту минуту глубоко презирал себя за чувство страха, всецело овладевшее им, но ничего не мог с этим поделать. Тяжело вздохнув, поспешно побежал он к баракам.

Ольга между тем изо всех сил бежала к локомотиву, увязая в сыпучем песке. Но ее уже заметили с паровоза, и Константин торопливо спускался из будки машиниста ей навстречу. А когда она подбежала совсем близко к паровозу, то чуть не столкнулась с железнодорожником, посланным дежурным по станции предупредить Шатрова.

– Константин, Костя! - задыхаясь прокричала она. - Ваш поезд заминирован!…

– Верно, товарищ Шатров! На вашем поезде диверсанты мину поставили, - торопливо подтвердил железнодорожник, смахивая ладонью пот с разгоряченного от быстрого бега лица. - Она должна скоро взорваться! Уходите немедленно с паровоза!…

– Как уходить?! - закричал Константин, снова поднимаясь на паровоз: - Бараки же вокруг… Как же можно? Ты слышишь, Федор?

Побледневший Рябов высунулся из окна паровозной будки.

– Кто такое приказание дал - бросить паровоз! - сверкнул он глазами и зло посмотрел на железнодорожника. - Ты, видно, что-то перепутал со страху…

– Ну, тогда вот что, - перебивая Рябова, решительно проговорил Шатров, осененный какой-то мыслью. - Пока перегон считается занятым нами, мы задним ходом уведем наш поезд подальше от станции. Бегите быстрее и доложите об этом дежурному. А вы, Ольга Васильевна, что же стоите тут! Уходите и вы поскорее!…

Но у Ольги уже не было сил двинуться с места. Она со страхом чувствовала, что у нее подгибаются ноги и она вот-вот упадет на землю.

– Эй, послушайте! - каким-то чужим голосом закричал Шатров железнодорожнику, бросившемуся уже было к станции. - Помогите женщине!

Железнодорожник вернулся и подхватил Ольгу под руку.

– Тимченко! - крикнул Шатров кочегару. - Живо беги предупредить охрану и поездную бригаду! Пусть они поскорее соскакивают с поезда. Ты тоже оставайся там с ними!

Перепуганный кочегар почти скатился с паровоза. Видя, с какой поспешностью убегает Тимченко, Шатров повернулся к Рябову:

– Иди и ты, Федор…

– Да ты что!… - не находя нужных слов от возмущения, Рябов зло выругался. И Константин понял, что он ни за что не уйдет с паровоза.

В это время к ним подошли майор Ершов и главный кондуктор Бейсамбаев.

– Что случилось, товарищ Шатров? - спросил майор.

– Поезд заминирован, - спокойно ответил ему Шатров и добавил очень строго: - Уходите отсюда поскорее!… И вы, Бейсамбаев, тоже.

– Ну, а вы… вы что собираетесь делать?

– Попробуем хотя бы оттащить поезд подальше от станции - бараки ведь тут вокруг. А вы уходите поскорее - нечего нам всем рисковать!

И, поспешно схватившись за рукоятку переводного механизма, Шатров установил ее для пуска паровоза задним ходом. Отпустив затем тормоза, Константин приоткрыл слегка регулятор, впустил пар в цилиндры и медленно сдвинул состав с места. Бледный, дрожащий от волнения, Рябов судорожно вцепился потными руками в подоконник паровозной будки, будто опасаясь, что кто-то может силой стащить его с локомотива. Он механически следил за быстрыми, уверенными действиями Шатрова, но, казалось, не понимал, что тот делает. Заметил он также, что майор Ершов побежал не на станцию, как советовал ему Шатров, а к хвосту состава.

Поезд между тем стал набирать скорость и все дальше уходил от станции. Местность по сторонам железнодорожного пути становилась пустыннее. Лишь жесткий, пыльный кустарник, росший по склонам пологих холмов, слегка оживлял унылый пейзаж, да первые лучи показавшегося из-за горизонта солнца прибавили несколько ярких бликов к тусклым в эту пору года краскам местной природы.

Все еще находясь в состоянии смятения, Рябов высунулся в окно и почти с ужасом посмотрел на бежавшие впереди паровоза вагоны. В красноватых лучах восходящего солнца они казались ему залитыми кровью.

– Так, значит, и погибнем мы тут, Костя?… - проговорил он дрогнувшим голосом, торопливо обернувшись к Шатрову.

Константин, не ответив, отстранил его от окна и, высунувшись из будки, проговорил удовлетворенно:

– Ну, хватит, кажется… Теперь уже не опасно.

Тотчас же прикрыв регулятор, он осторожно стал притормаживать. Федор, все еще ничего не понимая, удивленно посмотрел на него. А когда состав уже почти остановился, Шатров резко крикнул:

– Чего стоишь? Быстро отцепляй паровоз!

Тут только понял Федор замысел Шатрова и стремительно бросился вниз по лесенке. Достигнув земли, он едва устоял на ногах и побежал по обочине железнодорожного полотна вдоль тендера. Песок под ногами казался необычайно зыбким, ноги тонули в нем, бежать было трудно. Пот заливал разгоряченное лицо Федора, а сердце билось так, словно он без передышки преодолел огромное расстояние.

Добежав наконец до конца тендера, Рябов ухватился за буферный брус. Торопливо поймав затем торчащий сбоку рычаг расцепного привода, с силой приподнял его вверх, вывел из паза кронштейна, повернул на себя и опустил в прежнее положение. Звякнула цепь, скрипнул валик подъемника, и с грохотом разомкнулись стальные челюсти автосцепки.

Федор хотел было уже броситься назад, к паровозу, но вспомнил, что не разъединил еще воздушную магистраль автоматических тормозов. Нагнувшись, он поспешно перекрыл концевые краны магистральной трубы и, схватившись за резиновые рукава, легко расчленил их половинки.

– Что ты там копаешься, Федор? - сердито крикнул Шатров, высовываясь из паровозной будки.

Рябов проворно вылез из-под вагонных соединений и опрометью бросился к паровозу. А когда он схватился наконец за поручни лесенки, локомотив стал медленно отделяться от состава. Федор уже почти взобрался на паровоз, как вдруг услышал чей-то громкий крик:

– Рябов! Шатров!…

Рябов поспешно обернулся и увидел, что вдоль состава, энергично размахивая руками, бежит человек в военной форме.

– Товарищ Ершов?! - удивился Рябов. - Влезайте поскорее на паровоз!…

– Ладно, ладно! Не кричите так громко, товарищ Рябов, - весело отозвался майор Ершов. - Отбой! Уже не взорвемся больше. Можете снова прицепить свой паровоз к этому составу.

НА ТОРМОЗНОЙ ПЛОЩАДКЕ ХВОСТОВОГО ВАГОНА

Как только майор Ершов узнал от Шатрова, что поезд заминирован, он тотчас же подумал о Темирбеке и, не теряя времени, побежал к хвостовому вагону. Тревожила его и судьба Малиновкина. Темирбеку ведь не стоило большого труда перехитрить молодого, неопытного лейтенанта, и, кто знает, жив ли он теперь?…

Поезд уже тронулся в обратный путь, когда Ершов добежал лишь до середины состава. У одной из тормозных площадок почти столкнулся он с недоумевающим стрелком охраны. Спросив у него, не видел ли Малиновкина, майор приказал ему и другим стрелкам покинуть поезд.

Но вот и хвостовой вагон, катившийся теперь в голове поезда. Схватившись за поручни его, уже из последних сил вспрыгнул Ершов на тормозную площадку. Как он и предполагал - ни Малиновкина, ни Темирбека здесь не было. Не обнаружил он и никаких следов борьбы или поспешного бегства. Площадка была совершенно пустой и неповрежденной. Лишь под маленькой скамеечкой ее стоял небольшой, окованный железом сундучок, какие обычно берут с собой в дорогу поездные бригады.

Но что же случилось с Малиновкиным? Куда исчез Темирбек? Спрыгнули они с поезда в пути или остались в Курганче? Связано их исчезновение с угрозой, нависшей над поездом, или вызвано иными причинами? Все это было неясно пока, но какая-то связь между всеми этими событиями казалась ему несомненной. Темирбек не случайно ведь оказался на этом поезде. Разве не мог он, выполняя задание Жанбаева, заминировать какой-нибудь из вагонов? Малиновкин, видимо, мешал ему осуществить этот план, и Темирбек постарался, конечно, избавиться от него…

Но как и чем заминирован поезд? Скорее всего, установлена где-то мина замедленного действия. Ее можно ведь незаметно подсунуть под любой из вагонов и установить момент взрыва на любое время.

Какой же момент могли избрать для этого диверсанты? Едва ли их устраивал взрыв в пути. Скорее всего они рассчитывали на взрыв эшелона в Большом Кургане. Ершову было известно, что станция эта забита составами с лесом, бензином, а может быть, даже и с взрывчатыми веществами, широко применявшимися на строительстве дороги. А главное - люди. Бараки рабочих размещены там у самой станции и при взрыве должны были неминуемо пострадать. Конечно же, взрыв поезда на самой станции Большой Курган был главной целью Жанбаева.

Но как же он мог рассчитать время? Ни ему, ни Темирбеку не было ведь известно, когда прибудет поезд в Большой Курган, и они, значит, ориентировались на какое-то среднее время. Сделать такой расчет помог Жанбаеву Аскар Джандербеков, которому, как начальнику кондукторских бригад, хорошо было известно движение служебных поездов.

Шатров привел сегодня свой поезд в Большой Курган почти без остановок, но такие рейсы были исключением, и Жанбаев, следовательно, не мог на это ориентироваться. Значит, и взрыватель установил он на время несколько большее, чем то, которое фактически затратил Шатров. Вот, очевидно, почему поезд все еще не взорвался, но может взорваться с минуты на минуту!…

– Где же эта проклятая мина? Куда они могли запрятать ее?

Ершов еще раз осмотрел тормозную площадку, и тут снова внимание его привлек сундучок Темирбека. Осторожно выдвинув его из-под скамеечки, майор заметил очень сложный замок в петлях крышки.

“А что если мина замедленного действия в этом сундучке?” - подумал он, невольно вздрогнув всем телом.

Прижав ухо к крышке сундучка, Ершов прислушался, но ничего не услышал, так как шум колес поезда заглушал все прочие звуки.

Нужно было немедленно открыть замок. Но чем? Ершов ощупал карманы, - в них не было ничего подходящего, кроме перочинного ножа. Открыв нож, Ершов просунул лезвие в дужку одной из петель. Упругая сталь ножа прогнулась слегка от усилия его рук, но и дужка начала медленно сворачиваться в сторону. Нужно было бы посильнее нажать на нее, однако Ершов боялся шевелить сундучок.

Наконец перекрученная несколько раз железная петля отскочила от сундучка. Майор, затаив дыхание, осторожно открыл крышку и тотчас же увидел коричневый грибообразный предмет, торчащий из деревянной коробки, вложенной в сундучок.

Не могло быть никаких сомнений, что это взрыватель мины замедленного действия.

Ершов торопливым движением вытер выступивший на лбу холодный пот и опустился перед сундучком на корточки. За время работы в разведке и контрразведке он изучил множество систем различных мин замедленного действия - и своих, отечественных, и иностранных. Коричневый гриб показался ему похожим на немецкий часовой взрыватель “Feder-504” с заводом на двадцать одни сутки. Но он и отличался чем-то от него, - во всяком случае, Ершову с таким механизмом никогда еще не приходилось иметь дело.

Присмотревшись повнимательнее, майор обнаружил в верхней уширенной части корпуса мины несколько подвижных ободков с рубчиками накатки. Нижняя же цилиндрическая часть, имевшая меньший диаметр, была, видимо, ввинчена в запальную шашку с взрывчаткой, лежавшей внутри деревянного ящика.

Первой мыслью Ершова было схватить сундучок с миной и сбросить с поезда. Но тут же сообразил, что вряд ли удастся отбросить его так далеко, чтобы не опасаться детонации. Мину вообще опасно было трогать, так как она могла взорваться даже в руках от самого легкого сотрясения.

Поезд между тем развил довольно значительную скорость, и телеграфные столбы по бокам тормозной площадки мелькали все чаще и чаще. Но Ершов уже ни на что не обращал внимания, все мысли его и чувства были сосредоточены теперь только на мине. Продолжая изучать ее, он заметил вскоре на верхней части корпуса смотровое окошко. Через застекленное отверстие были видны колесико балансового маятника и установочный диск с красными делениями и цифрами. Нетрудно было сообразить, что цифры на дуге диска означали часы, а деления между ними - минуты.

Пока Ершов изучал взрыватель, он заметил, что установочный диск слегка сместился вправо, на два мелких деления.

Не дотрагиваясь до мины, майор торопливо принялся осматривать взрыватель со всех сторон. В самой верхней части его, в центре широкого ободка с рубчиками накатки, он заметил вскоре головку с красными черточками делений и цифрами - от единицы до двадцати четырех. Как и в смотровом окошке, находился здесь красный треугольник. Угол его совмещался с цифрой “четыре”. Видимо, это и было заданное время замедления механизма взрывателя. До взрыва, следовательно, оставалось теперь всего четверть часа. Ершоз все же вздохнул с некоторым облегчением. Вынув платок из кармана, он вытер им лицо, мокрое от пота, и впервые осмотрелся по сторонам.

С тормозной площадки хвостового вагона ему была видна холмистая местность с низкорослым кустарником, подступавшим почти к самому полотну железной дороги.

Выжженный солнцем и припудренный пылью балластного песка, кустарник казался окаменевшим. Зато многочисленные холмы, тесно примыкавшие друг к другу, в легком мареве утреннего тумана представлялись ему свернувшимися в клубок гигантскими животными. А вверху, над холмами и над крышами вагонов, уже розовело небо раннего утра.

Нужно было торопиться, так как с каждой минутой механизм взрывателя становился все более чувствительным к сотрясению. Боевая пружина его вот-вот готова была послать ударник в чувствительную сердцевину капсюля-детонатора.

Но где же тут предохранитель взрывателя? Ершов знал, что при обезвреживании мин замедленного действия необходимо прежде всего остановить часовой механизм. В немецком взрывателе “Feder-504” делалось это просто: нижнее подвижное кольцо на уширенной части его корпуса нужно было только переместить несколько вправо.

Есть ли тут такое кольцо?

Ершов еще раз осмотрел корпус взрывателя. Вот чуть пониже верхнего заводного ободка видны рубчики второго, поменьше размером. Может быть, поворот именно этого кольца остановит часовой механизм?

Ершов осторожно дотронулся до корпуса взрывателя, но тотчас же отдернул руку. А что если это не то кольцо и поворот его только ускорит взрыв?…

Поглощенный тревожными мыслями, майор не чувствовал, что поезд стал постепенно уменьшать скорость. Он заметил это лишь тогда, когда эшелон совсем остановился. Рисковать теперь было не к чему. Майор мгновенно выпрямился. От неудобного сидения на корточках ноги закололо тысячью иголок.

Сундучок Темирбека у него в руках, теперь нужно спуститься поскорее с тормозной площадки на железнодорожное полотно, а ноги словно чужие. Он шел, как на протезах. Но вот он ступил наконец на зыбкий песок дорожного балласта… А еще несколько секунд спустя сундучок Темирбека находился уже за кюветом, и взрыв не мог угрожать даже полотну железной дороги.

Вот тут-то и увидел майор Ершов, как, отцепив паровоз от состава, устремился к паровозной будке помощник Шатрова Федор Рябов. И майор легко, почти как в детстве, побежал к нему по обочине дорожного полотна, оглашая воздух радостным криком:

– Рябов! Шатров!…

СПАСИБО ВАМ, ТОВАРИЩИ!

Когда силы оставили Ольгу и она чуть не упала на землю, ее осторожно поддержал молодой железнодорожник, в котором она узнала оператора Ерохина. Однако слабость Ольги была минутной. Она тотчас же взяла себя в руки и довольно твердо произнесла:

– Большое вам спасибо, товарищ Ерохин. Я теперь и сама доберусь. А вы не задерживайтесь, пожалуйста, из-за меня.

– Да что вы, Ольга Васильевна! - горячо воскликнул железнодорожник, все еще продолжая поддерживать Белову. - Как же я могу оставить вас здесь одну?…

– Нет, уж вы не беспокойтесь, пожалуйста, - осторожно отстранила его руку Ольга, и в голосе ее послышалось легкое раздражение. - Теперь ведь мне ничто не угрожает.

Поезд с опасным грузом действительно был уже довольно далеко, и Ерохин, несколько растерявшийся в напряженной обстановке, успокоился и тоже понял, что непосредственная опасность миновала.

– Ну, как хотите, товарищ Белова, - смущенно проговорил он, оставляя Ольгу. - Я пойду тогда.

Когда железнодорожник ушел, Ольга снова почувствовала неприятную, томящую слабость во всем теле и, отойдя немного в сторону, медленно опустилась на обочину полотна железной дороги.

Вглядываясь в даль, она видела, как, огибая холмы, исчезали за ними рельсы, сверкавшие ослепительным блеском в лучах все ярче разгоравшегося солнца.

А где-то там, за этими холмами, похожими на верблюжьи горбы, человек, ставший ей теперь самым дорогим на свете, угонял прочь от стройки, от людей, проживавших здесь, от нее, Ольги, смертоносный груз взрывчатки, каждое мгновение готовой взлететь на воздух, превратив в пепел поезд, людей, полотно железной дороги и все живое вокруг на десятки метров.

Ольга сидела несколько минут с плотно закрытыми глазами, а когда открыла их, все расплылось вокруг от слез. Никогда еще не было ей так тяжело и страшно… Лишь на мгновение возник перед ней образ Вронского таким, каким он представлялся ей когда-то, но тотчас же потускнел, померк. Слетела с него сразу вся романтическая оболочка, и он предстал перед нею жалким трусом, с трясущимися руками, побледневшим лицом и дрожащим голосом…

Солнце теперь совсем выбралось из-за холмов. Лучи его падали уже не так откосо, как в первые минуты, и местность от этого изменила свою тональность. Краски ее стали спокойнее.

Тихо было вокруг. Шум и суета на станции и в бараках утихли, как только Шатров увел заминированный поезд. Постепенно все входило в нормальную колею. Поднялась с насыпи и Ольга, решив вернуться на станцию… Но вдруг за холмом, на который она так упорно смотрела, раздался сначала чуть слышный, а затем все более крепнущий, почти торжествующий звук паровозного свистка.

Ольга даже вздрогнула от неожиданности: “Неужели это поезд Кости?…”

Приложив руку к глазам, Ольга попыталась разглядеть вдалеке очертания паровоза Шатрова. Она не задумывалась в это мгновение, каким образом возвращался назад заминированный поезд, почему не взорвался до сих пор. Ей было ясно лишь одно - это поезд Константина, никакой другой поезд не мог быть сейчас на этом перегоне. Константин жив, значит!…

А когда поезд в самом деле показался из-за холмов, Ольга бросилась ему навстречу, хотя он был еще очень далеко, и тут только подумала: “А почему же он не взорвался все-таки? Что же это такое?… Почему они снова везут свой страшный груз на станцию?…”

Девушка остановилась в замешательстве, не понимая, в чем дело.

“Может быть, нас неверно информировали? Может быть, поезд и не заминирован вовсе? - проносились тревожные мысли. - Или паровозная бригада совсем потеряла голову от страха и обреченный поезд панически мечется по перегону?…”

Но нет, этому она не могла поверить. Это могло случиться с кем угодно, но только не с Константином. Никогда еще, кажется, она так не верила в него, как теперь. Этот человек не мог растеряться, не мог потерять голову от страха.

Ольга совершенно отчетливо представила себе его побледневшее от напряжения лицо с круто сведенными бровями, крепко стиснутые зубы, руку, сжавшую кран машиниста, напружинившееся мускулистое тело, готовое к любому стремительному движению, и ей нестерпимо захотелось вдруг быть с ним рядом, вместе встретить опасность, вместе одержать победу. Она не заметила, как снова быстро пошла навстречу поезду, который прошел уже значительное расстояние и сбавлял скорость, приближаясь к закрытому семафору.

Константин, высунувшись из окна, первым заметил Ольгу. Он протер глаза, не решаясь этому поверить. Но тут и Федор увидел ее.

– Смотри-ка, Костя!… - удивленно крикнул он. - Снова наша Ольга!

Константин еще больше сбавил ход поезда. Теперь он шел совсем медленно, вот-вот готовый остановиться. Но еще прежде чем он остановился, Ольга крепко схватилась за поручни лесенки будки машиниста и стала быстро взбираться на паровоз. Федор поспешно протянул ей руку, чтобы помочь, но она, не замечая его, шагнула к Константину и, не удерживая неожиданно хлынувших вдруг слез, бросилась к нему, порывисто обняла и поцеловала, ощутив на губах солоноватый вкус пота, покрывавшего его лицо.

Константин не успел еще прийти в себя и понять происшедшее, как Ольга повернулась уже к Федору и протянула ему руку:

– Спасибо, спасибо вам всем, товарищи!…

Может быть, нужно было сказать что-нибудь другое, назвать их победителями, героями, но она почувствовала в них в эту минуту настоящих товарищей, с которыми ничто не страшно, с которыми можно пойти на любой подвиг, и она назвала их товарищами, ибо не знала другого слова выше этого.

– Еще одного человека нужно поблагодарить! - взволнованно проговорил Федор, повернувшись к смущенно улыбавшемуся майору Ершову. - Это он обезвредил мину и спас поезд.

Федор знал уже, что Ершов не работник какого-то там Алма-атинского исторического музея, за которого выдавал себя при первом их знакомстве. Догадывался даже, кем мог он быть на самом деле.

Ольга крепко пожала руку Ершову и снова повернулась к Шатрову. А Константин все смотрел на ее сияющее лицо, на растрепавшиеся волосы, на большие ясные глаза, лучившиеся веселыми искорками счастья, и думал: “Если она даже не любит меня, то все равно она самый лучший, самый замечательный человек на свете!…”

Выглянув в окно, он увидел все еще опущенное крыло семафора и крикнул Рябову:

– Придется сообщить им, Федор, что беда миновала, а то они, пожалуй, не решатся впустить нас на станцию.

– Да, они, видать, изрядно вструхнули там… - засмеялся Федор, радуясь, что все наконец кончилось так благополучно.

– Кажется, спешат к нам со станции, - заметил Ершов, смотревший в окно с другой стороны паровозной будки.

Теперь Шатров и сам увидел, что кто-то торопливо шел, почти бежал к поезду по шпалам. Следом за ним спешили еще два человека в железнодорожной форме.

– Это сам начальник станции, - сказала Ольга, тоже вглядываясь через окно паровозной будки из-за плеча Константина.

Спустя несколько минут начальник станции и сопровождавшие его железнодорожники были уже на паровозе и с удивлением слушали краткий рассказ Шатрова, перебиваемый репликами Федора. Начальник станции был совсем еще молодым человеком и не умел сдерживать своих чувств. Он порывисто обнял всех по очереди и воскликнул простодушно:

– Ну и молодцы! Настоящие молодцы, честное слово!…

Соскочив с паровоза, он по-мальчишески быстро побежал к станции, и вскоре красное крыло семафора взвилось вверх, открывая дорогу поезду, возвратившемуся чуть ли не с того света.

Константин потянул за тягу, и долгий, могучий и торжественный голос выбрирующей меди паровозного свистка до боли в ушах потряс воздух.

– Я сойду здесь. У меня ведь нет разрешения на право проезда на паровозе, - сказала Ольга, собираясь спуститься по лестнице из будки машиниста.

– Останьтесь, Оля, - удержал ее Константин. - Вы вполне заслужили это право.

И Ольга осталась. Она стала позади Константина так, чтобы не мешать ему, но видеть неторопливые, уверенные движения его рук, управляющих механизмами огромного, полного затаенной мощи локомотива. И Константин, не оборачиваясь, всем своим существом ощущал ее позади себя и готов был теперь вести свой поезд с любым грузом, на любые подъемы, через любые испытания. Он всегда знал, что выполнит свой долг в любой обстановке, но никогда еще не чувствовал себя таким сильным, таким бесстрашным и таким нужным своему народу, своим товарищам и своей Ольге.

А майор Ершов стоял в это время в дверях паровозной будки, крепко схватившись за поручни, и тоже взволнованно думал. Нет, он не умилялся своим подвигом, он даже не считал свой поступок подвигом. Это было его долгом, не совершив которого он перестал бы уважать себя.

Думал Андрей Ершов совсем о другом: о просчете врагов, о их наивной надежде на легкую удачу. Рассчитывали, видно, что народ можно исключить из этой борьбы и если удастся перехитрить контрразведчиков, значит, можно уже торжествовать победу.

Но не таким легким оказалось все это дело. Даже если бы спасовал офицер контрразведки майор Ершов, если бы обманули его, ввели в заблуждение враги, все равно не дали бы им осуществить своих замыслов советские люди, рядовые железнодорожники - Шатров и Рябов. Они, может быть, не спасли бы всего эшелона взрывчатки, но зато уж непременно спасли бы станцию, людей, работающих на строительстве железной дороги, свой паровоз и самих себя. Они ведь и ему, Ершову, помогли справиться с миной, облегчили его задачу и, может быть, даже спасли жизнь…

Сознание близости своей с этими людьми и со всем своим народом наполнило теплотой сердце Андрея Ершова, и он почувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Теперь ему казалось, что у него стало гораздо больше сил для борьбы с “Призраком”.

НА АВТОДРЕЗИНЕ

Спрыгнув с поезда, лейтенант Малиновкин осмотрелся по сторонам. Неподалеку от него виднелся последний вагон стоящего на станции состава. Людей поблизости не было видно. Решив никому пока не выдавать своего присутствия, лейтенант поспешно взобрался в вагон, дверь которого была слегка отодвинута.

Вагон был пустой. Вторая его дверь тоже оказалась приоткрытой. Через ее просвет Малиновкин стал осматривать станцию. На асфальтированной платформе, примыкавшей к станционным строениям - трем небольшим стандартным домикам, увидел он сержанта железнодорожной милиции. Чуть подальше шагал по шпалам какой-то железнодорожник с зажженным фонарем в руках.

За станцией сразу же начиналась степь, голая, пустынная, просматривающаяся на большом пространстве. С другой стороны вагона, в котором сидел Малиновкин, на третьем станционном пути стоял еще один состав с порожними вагонами и платформами, за ним простиралась такая же степь, поросшая низкорослыми травами да видневшимися кое-где белыми пятнами ковыля.

“В степь этот мерзавец не пойдет, конечно, - твердо решил Малиновкин. - Но что же он предпримет тогда?”

Лейтенант попробовал представить себе, что бы стал делать он сам на месте Темирбека. Уйти в степь - опасно, попробовать добраться до той станции, где, может быть, приготовлен для него Жанбаевым мотоцикл, тоже раскованно. Оставалось, значит, только одно - притаиться в каком-нибудь из вагонов и ждать, когда отправят его в Перевальск. Но неизвестно, когда еще это могло произойти, а бегство Темирбека с поезда Шатрова не могло ведь долго оставаться незамеченным. Должен же был Темирбек сделать такое допущение?

Размышляя об этом, Малиновкин снова стал осматривать станцию и заметил вдруг, что двое путевых рабочих устанавливают на рельсах легкую автодрезину. Тотчас же у него возникла мысль: а почему бы Темирбеку не попытаться воспользоваться этой дрезиной? В его положении такое решение было бы, пожалуй, единственным шансом на спасение…

Быстро выбравшись из вагона, Малиновкин расстегнул кобуру пистолета и, переложив оружие в карман брюк, осторожно двинулся к железнодорожникам, держась в тени вагонов. Установив дрезину на рельсы, они заводили мотор. Со станционной платформы кто-то, дежурный или сам начальник станции, подал им сигнал, - очевидно, разрешение на выезд.

Малиновкин подошел теперь к дрезине так близко, что мог слышать разговор железнодорожников.

– Ну что - двинемся, пожалуй? - проговорил один из них.

– Двинемся, - ответил другой, голос которого показался Малиновкину знакомым.

Лейтенант вылез из-под вагона, решив подойти еще поближе, но в это мгновение громко и торопливо загрохотал мотор. Через мгновение дрезина дрогнула и покатилась в сторону Большого Кургана. Тут один из железнодорожников, лица которого Малиновкин не видел до сих пор, обернулся, чтобы поправить свисавший плащ, и лейтенант тотчас же узнал в нем Темирбека.

– Стой, стой! - срывающимся голосом закричал Малиновкин и, выхватив пистолет, побежал за дрезиной.

Теперь обернулся и второй железнодорожник. Увидев оружие в руках лейтенанта, он с удивленным видом остановил дрезину. На шум, поднятый Малиновкиным, из станционного здания выглянул сержант железнодорожной милиции. Придерживая рукой шапку, он поспешил к месту происшествия.

Лейтенант подбежал тем временем к дрезине и схватил Темирбека за шиворот.

– Ага, мерзавец, попался! - торжествующе воскликнул он, хотя спокойствие Темирбека его несколько обескуражило.

Хвостовой кондуктор смотрел на Малиновкина недоумевающими глазами и не делал ни малейшей попытки вырваться.

– Ты зачем меня хватаешь? - изумился он. - От поезда я отстал - это верно. Живот, понимаешь, схватило вдруг… А поезд ушел. Догонять теперь надо.

– Ладно, хватит сказки сочинять! - все еще не выпуская Темирбека из рук, проговорил Малиновкин, хотя в голосе его уже не было прежней уверенности.

– Верно говорит человек, - вступился за Темирбека второй железнодорожник. - Я - помощник дорожного мастера Рахманов. Темирбека хорошо знаю. Он действительно поездным кондуктором работает. А то что от поезда отстал - так за это ему и без вас всыпят. Попросился он в Большой Курган подвезти, я л взял его, потому как человек знакомый.

Сержант, подошедший теперь к дрезине, строго спросил Малиновкина:

– А вы сами кто же такой будете?

Малиновкин молча протянул свое удостоверение. Сержант, прочитав документ, козырнул лейтенанту.

– Да, это действительно помощник дорожного мастера - товарищ Рахманов, - кивнул он на железнодорожника, стоявшего рядом с Темирбеком.

Подошел к дрезине и начальник станции.

– В чем тут дело? - спросил он, хмурясь и строго посматривая на сержанта.

– Видите ли, - повернулся к нему Малиновкин, выпустив наконец Темирбека из рук, - этот человек сбежал с поезда при очень подозрительных обстоятельствах.

– Как сбежал?! - закричал Темирбек, возмущенно выпучив глаза. - Что он сочиняет такое, товарищ начальник? Говорю же я - отстал. Пусть меня к главному кондуктору отправят, к товарищу Бейсамбаеву, все ему объясню.

– Ну, хорошо, - решил вдруг Малиновкин. - Садитесь - поедем! Разберемся там во всем. Можем мы поехать сейчас в Большой Курган, товарищ начальник станции?

– Доедете сначала до Абайской, а потом, когда поезд Шатрова прибудет в Большой Курган, вас тоже туда пропустят.

– Включайте мотор, товарищ Рахманов, - кивнул Малиновкин помощнику дорожного мастера и уселся на скамеечку дрезины рядом с Темирбеком.

“Черт его знает, этого Темирбека, - думал он дорогой, когда дрезина выкатилась уже за пределы станции, - может быть, этот остолоп и в самом деле по нерасторопности своей отстал от поезда?…”

Темирбек между тем совершенно успокоился и даже, кажется, начал подремывать.

А дрезина развила уже такую скорость, что не уступила бы, пожалуй, и пассажирскому поезду. Она шла теперь по крутой насыпи, у подножья которой рос густой, сизоватый кустарник.

Малиновкин, то и дело скашивая глаза в сторону Темирбека, заметил вскоре, что он не только блаженно закрыл глаза, но и начал, похрапывая, ритмично подергивать носом, - шум моторчика автодрезины, видимо, действовал на него усыпляюще.

И вдруг легкая, малоустойчивая дрезина неожиданно подпрыгнула на неровности пути в месте стыка рельсов и заснувший Темирбек свалился с нее сначала на обочину, а затем кубарем покатился вниз по крутому откосу насыпи. Не раздумывая ни секунды, Малиновкин прыгнул за ним следом.

Рахманов тотчас же выключил мотор, но разогнавшаяся дрезина по инерции прокатилась еще некоторое время, прежде чем удалось ее остановить. Темирбек и Малиновкин тем временем скатились уже к основанию откоса, и их теперь не видно было среди густо росшего здесь кустарника.

Осторожно спускаясь с крутой насыпи, Рахманов увидел вскоре длинные ноги Малиновкина, неуклюже торчащие из ближайших кустов. Встревоженный неподвижностью этих ног, он не стал искать Темирбека, а поспешил к Малиновкину. Раздвинув пыльный, цепкий кустарник, он увидел навзничь лежащего лейтенанта. Лицо его было бледно, левый висок в крови, глаза закрыты.

– Ах ты беда какая! - растерянно проговорил Рахманов, торопливо доставая из кармана платок.

Приложив его к виску Малиновкина, он осторожно стал вытирать кровь, выступавшую теперь и на содранной щеке.

Лейтенант негромко застонал и с усилием открыл глаза.

– Рахманов… - чуть слышно произнес он и сделал попытку приподняться, но снова со стоном опустился на землю.

– Что с вами?… Обо что вы так ударились? - спросил Рахманов, не зная, чем помочь Малиновкину.

– Об камень какой-то. Страшная боль в голове… - снова закрыв глаза и прижав руку колбу, ответил лейтенант. - Но вы оставьте меня пока тут. Я полежу немного… Может быть, пройдет. А Темирбека вы не видели? Поищите его хорошенько…

Рахманов торопливо стал обшаривать кусты, но Темирбека нигде не было видно.

– Прямо как сквозь землю провалился! - растерянно проговорил помощник дорожного мастера.

– Ладно, не ищите больше, - остановил его Малиновкин. - Сбежал, значит, мерзавец!… Дрезина у вас в порядке? Ну, тогда поспешите на станцию. Этот Темирбек натворил что-то… Мину, наверно, подложил. Скажите начальнику станции, чтобы он в Большой Курган сообщил, что к ним идет заминированный поезд.

– А вы как же?

– Со мной некогда сейчас возиться… После приедете. Каждая минута дорога.

ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ!

На станцию Абайскую майор Ершов прибыл с резервным паровозом, возвращавшимся с Большого Кургана в Перевальск. Лейтенант Малиновкин, несколько оправившийся к тому времени, встретил Ершова на станционной платформе. Голова его была так обстоятельно забинтована, что фуражку приходилось держать в руках - она не налезала на голову. На бледном лице лейтенанта проступил легкий румянец, когда он поздоровался с Ершовым.

– Ловко меня обставил этот мерзавец! - смущенно проговорил Малиновкин, пожимая протянутую руку майора.

– Ничего, ничего, Митя, - дружески похлопал его по плечу Ершов. - Всякое бывает. Расскажите лучше поподробнее, как все это приключилось с вами.

– Давайте только зайдем к начальнику станции - там нам удобнее будет, - предложил Малиновкин.

Показывая дорогу, лейтенант пошел вперед, слегка прихрамывая на левую ногу.

– Ну, а что же вы предприняли для поимки Темирбека? - спросил Малиновкина Ершов, как только тот рассказал ему о своих злоключениях.

– Да, собственно говоря, почти ничего… - смутился Малиновкин. - Добрых полчаса пришлось ведь пролежать под откосом железной дороги, пока вернулась способность двигаться. Железнодорожники тем временем обшарили все окрестности вокруг Абайска. В кустарнике они слышали стрекот какого-то мотоцикла, кричали, чтобы водитель остановился, но он лишь увеличил скорость. Тогда стрелок военизированной охраны из винтовки, а начальник станции из своего охотничьего ружья выстрелили несколько раз по кустам, но, видимо, промахнулись.

– А не заметили они, сколько на мотоцикле было человек? - спросил Ершов.

– Тут за станцией такой кустарник, Андрей Николаевич, - лес настоящий. Положительно ничего разглядеть нельзя. Так и осталось неизвестным - один ли там был Темирбек или и Жанбаев тоже.

Майор помолчал, обдумывая создавшееся положение. Картина была малоутешительная.

– Похоже, что все придется начинать сначала, - задумчиво проговорил он.

– Почему же, Андрей Николаевич? - удивился Малиновкин. - Жанбаев дал ведь вам новую явку. Он туда и явится. Больше некуда - Аскар Джандербеков арестован уже, папаша его Габдулла - тоже. Один ход ему остается - к Арбузову в Аксакальск.

– Интересную вы картину нарисовали, - рассмеялся Ершов. - Вроде шахматной задачи: ходят белые и на втором ходу объявляют мат. Не дурно было бы, конечно… Только вы опять, дорогой мой, забыли, что противник наш не такой уж простачок. Сам в капкан не полезет,

– А что же еще остается ему делать? - пожал плечами Малиновкин. - Куда податься? Где переждать тревожное время?

– Пока у него есть мотоцикл и рация, он еще может маневрировать, - ответил Ершов.

– Вы, значит, думаете, что это именно он со своим мотоциклом поджидал Темирбека в Абайской.

– Вне всяких сомнений. Они, видимо, заранее условились, что именно там, на предпоследней станции, сбежит Темирбек с заминированного поезда. А Темирбеку пришлось бежать раньше, так как он узнал в Большом Кургане, что поезд пойдет дальше без остановок.

– Но на кой черт ему вообще теперь этот Темирбек?

– А от кого же он узнает, поставлена ли мина на поезд? До Большого Кургана ему ведь на своем мотоцикле не пробраться. От Абайской туда пока лишь один путь - вдоль железной дороги.

– Да, пожалуй, - задумчиво проговорил Малиновкин, поправляя бинт на голове. - Однако одной уверенности, что поезд заминирован, ему ведь мало. Нужно знать еще - взорвался он или нет.

– Ну, об этом-то он и без специального донесения узнал бы. Взрыв целого состава аммонита - это, дорогой мой, явление, подобное настоящему землетрясению. Оно само бы дало о себе знать.

– Выходит, что Жанбаеву известно теперь, что такого землетрясения не произошло! - оживился Малиновкин. - Тогда не нам, следовательно, а знаменитому “Призраку” нужно все начинать сначала. И уж хочет он или не хочет, а связь со своим “помощником” Таиром Мухтаровым придется, значит, ему поддерживать.

“НЕТ, НИКУДА ВЫ НЕ УЙДЕТЕ, ГОСПОДИН “ПРИЗРАК”!”

До Аксакальска Ершов добрался только к четырем часам дня. Разыскав Джамбульскую улицу, он постучался в двери дома номер двадцать один и спросил Арбузова.

– Я буду Арбузовым, - ответил ему рыжеволосый мужчина средних лет в гимнастерке военного образца.

– Очень приятно! - любезно улыбнулся ему Ершов. - А я - Мухтаров Таир Александрович. Привет вам привез от Жанбаева.

Ничто не изменилось на сухощавом, невыразительном лице Арбузова. Слегка припухшие, будто заспанные глаза его смотрели по-прежнему равнодушно. Ершов даже подумал было, что, может быть, он не туда попал, но хозяин, так и не изменив выражения лица, проговорил вдруг:

– Прошу вас, Таир Александрович, заходите, пожалуйста!

Распахнув перед Ершовым двери, он провел его в небольшую комнату с единственным окном, выходящим во двор. В комнате у окна стоял маленький столик, у стены - диван и два стула. Никакой другой мебели не было.

– Устраивайтесь тут, - все тем же равнодушным голосом проговорил Арбузов. - Я выходной сегодня, весь день буду дома. Если что понадобится, позовите.

Ершов поставил на стол чемодан с рацией и посмотрел на часы. Была половина пятого, а в пять у него разговор с Малиновкиным. Лейтенанта он оставил в Перевальске, условившись связываться с ним по рации через каждый час.

Без пяти минут пять Ершов закрыл дверь своей комнаты на крючок и развернул рацию. Арбузова все это время не было слышно, будто он ушел из дому.

Ровно в пять Малиновкин подал свои позывные, Ершов отозвался ему и вскоре принял следующее шифрованное донесение:

“Шофер грузовой колхозной машины Шарипов сообщил начальнику Абайского отделения госбезопасности, что в восемь часов утра машину его остановил на дороге подозрительный мужчина со следами крови на одежде и стал просить бензин. Шарипов отказал ему. Тогда неизвестный выхватил пистолет и выстрелил в шофера. Раненому Шарипову удалось, однако, включить скорость и удрать. Начальник Абайского отделения госбезопасности тотчас же выслал на место происшествия трех мотоциклистов. Они прочесали весь район, но ничего подозрительного не обнаружили. На всякий случай в районе происшествия дежурят теперь два мотоциклиста. Случай этот произошел в двадцати пяти километрах от станции Абайской. Полагаю, что нападение на Шарипова совершил либо Темирбек, либо Жанбаев”.

“Да, может быть, это и в самом деле кто-нибудь из них… - размышлял майор Ершов, задумчиво прохаживаясь по комнате. - Но зачем им бензин понадобился? Не могло же случиться, чтобы бак их машины случайно оказался незаправленным. Разве мог допустить подобную небрежность такой осторожный и опытный человек, как Жанбаев? В чем же дело тогда?…”

В шесть Малиновкин снова связался с Ершовым, но ничего нового майору не сообщил.

Новые известия поступили только в восемь вечера. Малиновкин докладывал, что радистам Перевальского отделения госбезопасности удалось перехватить радиопередачу, зашифрованную текстом стихотворения Эдгара По. Из-за сильных атмосферных помех удалось, однако, принять и расшифровать лишь часть ее.

“В Абайске обстреляли… Легко ранили руку. Поврежден бак с горючим… Достать бензин не удалось. Мотоцикл бесполезен. Придется бросить из-за этого рацию… Оставаться участке железной дороги Пере-вальск-Большой Курган рискованно…”

Что ответил Жанбаеву резидент, принять не удалось: помешали раскаты начавшейся грозы. Однако начальник Перевальского отделения госбезопасности тотчас же отдал распоряжение - тщательно прочесать лесистую местность в районе Абайской. В результате удалось обнаружить поврежденный мотоцикл и, видимо, умышленно выведенную из строя рацию.

Вот и все, что было известно о “Призраке” в восемь часов вечера. По-прежнему оставалось неизвестным - совсем он скрылся или свяжется еще с Ершовым-Мухтаровым? Один он теперь или все еще с Темирбеком?…

Все эти вопросы очень тревожили Ершова. Он понимал, что нужно было немедленно что-то предпринять. Но что? От верного решения, находчивости и решительных действий зависело сейчас многое. Жанбаев может ведь исчезнуть теперь бесследно…

Вот уже четверть часа ходил Ершов по комнате, не зная, что предпринять. Встреча с начальником Аксакальского отделения госбезопасности подполковником Ибрагимовым могла привлечь внимание Арбузова, а Ершов не хотел до поры до времени настораживать его. О том, что сам Арбузов сможет предпринять что-нибудь, он не беспокоился: подполковник Ибрагимов поручил своим сотрудникам тщательно следить за его домом. Достаточно Ершову подать условный сигнал, и Арбузов будет арестован при малейшей попытке к бегству.

В десять часов вечера Малиновкин сообщил новые сведения. Оказалось, что перевальский радиолюбитель коротковолновик Касымов принял своим радиоаппаратом весь секретный разговор Жанбаева с его резидентом. Он долгие годы работал над усовершенствованием коротковолновых радиостанций и добился такой конструкции, которая могла вести прием и передачу в любую погоду. Придя к выводу, что принятая им передача носит секретный характер, Касымов тотчас же сообщил все записанные им радиотелеграфные сигналы органам госбезопасности.

Эти сведения, во-первых, подтвердили и дополнили текст, расшифрованный Малиновкиным, во-вторых, содержали ответ резидента Жанбаеву. Ответ этот был таков: “Плохо слышу вас. Повторите донесение”.

Но и Жанбаев, видимо, ничего не мог разобрать из ответа резидента. “Гроза мешает передаче…” - радировал он.

Разговор этот шел уже открытым текстом на английском языке. Кончился он тем, что резидент приказал Жанбаеву быть на приеме в час ночи, как обычно. Понял это распоряжение Жанбаев или нет - осталось неизвестным. Однако на этом радиосеанс тайных агентов окончился. Последние же слова резидента - “как обычно” - свидетельствовали о том, что радиосеанс в час ночи был у них ежедневно. Жанбаев, следовательно, знает об этом и постарается, конечно, во что бы то ни стало связаться ночью со своим резидентом. А поскольку он вынужден был бросить рацию, значит, явится сюда, к Арбузову, чтобы воспользоваться радиостанцией Мухтарова-Ершова.

Придя к такому заключению, майор Ершов приказал Малиновкину срочно прибыть в Аксакальск и, связавшись с местными органами госбезопасности, усилить засаду вокруг дома Арбузова.

Прибытия Малиновкина следовало ожидать теперь не, раньше как через час. За это время нужно было избавиться от Арбузова.

На улице было уже совсем темно, но Ершов все еще не зажигал света в своей комнате. Впотьмах он нащупал рацию и, включив ее, связался с подполковником Ибрагимовым, радист которого по просьбе Ершова находился теперь на пятиминутном приеме каждые четверть часа.

“Как только Арбузов выйдет из дому - возьмите его”, - радировал Ершов Ибрагимову.

Выключив рацию, майор вышел из своей комнаты и позвал Арбузова.

– Я только что связался по радио с Жанбаевым, - сказал ему Ершов. - Вам нужно будет встретить его на вокзале. Знаете вы его в лицо?

– Никак нет, не знаю, - равнодушно отозвался Арбузов.

– Это, впрочем, не имеет значения. Вы возьмете такси и ровно в одиннадцать будете ждать его на углу Железнодорожной и Советской. Он подойдет к машине и спросит: “Вы случайно не из промартели “Заря Востока”? Ответьте на это: “А вы случайно не товарищ Каныш?” И если все произойдет именно так, везите его сюда.

– Слушаюсь, - коротко ответил Арбузов и не спеша стал одеваться.

Когда он вышел, Ершов зажег свет в своей комнате. Это было сигналом местным оперативным работникам госбезопасности. Они должны были дать Арбузову возможность отойти подальше от дома и там арестовать, не привлекая ничьего внимания.

Томительно тянулось время. Наверно, Малиновкин прибыл уже в Аксакальск и таился теперь где-нибудь возле дома Арбузова (лейтенанта должны были доставить в Аксакальск самолетом). Входить ему в дом Арбузова Ершов не разрешил, - Жанбаев тоже ведь мог бродить где-нибудь поблизости, выжидая подходящего момента, чтобы войти в дом своего сообщника.

Ровно в полночь Ершов включил рацию и настроился на волну, на которой обычно поддерживал связь с Жанбаевым. Хотя было очевидно, что Жанбаев сегодня не свяжется с ним, он все же пробыл на приеме около пятнадцати минут. А стрелка часов все двигалась вперед, и до условленного часа оставались теперь считанные минуты.

Когда часы показали без десяти минут час, Ершов подумал было, что либо Жанбаев не решился сегодня войти в дом Арбузова, либо ему не удалось добраться до Аксакальска. И вдруг кто-то негромко, но довольно решительно постучался в окно.

Ершов подошел к двери и, не открывая ее, спросил:

– Кто там?

– Товарищ Арбузов тут живет? - услышал он приглушенный голос.

– Тут, - ответил Ершов, инстинктивным движением нащупывая пистолет в заднем кармане брюк.

– Я от Жанбаева, - продолжал тот же голос. - Поручено мне передать вам письмо и привет от него.

– Входите, пожалуйста, - проговорил тогда Ершов и торопливо открыл дверь.

На улице и в коридоре было так темно, что майор не мог разглядеть, кто стоял перед ним. А посланец от Жанбаева (или, может быть, сам Жанбаев) поспешно вошел в коридор и спросил:

– Вы - Мухтаров?

– Так точно, - ответил Ершов, чувствуя, как учащенно стало биться его сердце.

– Погасите свет во всем доме и проводите меня к радиостанции.

Ершов вошел в дом первым и потушил свет. Затем он провел ночного гостя в комнату, в которой стояла рация, и прикрыл за ним дверь. Спустя некоторое время за дверью послышался глухой торопливый стук ключа радиотелеграфа.

Ершов тотчас же поспешил к входным дверям, которые он оставил открытыми. Осветив карманным фонарем коридор, майор увидел Малиновкина.

– Весь дом надежно окружен, Андрей Николаевич… - срывающимся от волнения шепотом доложил лейтенант.

– Поставьте людей у всех окон, - приказал Ершов. - Сами идите во двор и станьте у среднего окна. Два человека пусть осторожно войдут со мной в дом.

Когда Ершов вернулся в комнату, за закрытой дверью все еще раздавался стук радиотелеграфного ключа. Лишь спустя десять минут стало слышно, как выключили рацию.

– Мухтаров! - раздался повелительный голос.

Майор торопливо вошел в комнату и стал возле выключателя.

– Я сейчас должен уйти, Мухтаров… - продолжал все тот же голос.

Но Ершов, не дав ему договорить, быстро повернул выключатель.

– Нет, никуда вы не уйдете, господин “Призрак”! - проговорил он громко.

В ярком свете электричества Ершов увидел перед собой средних лет мужчину, одетого в казахский национальный костюм, и тотчас же узнал в нем Темирбека, хотя внешне это был уже совсем другой человек: исчезло прежнее угрюмое выражение лица, выпрямилась сутулая спина, расправились плечи. Неузнаваемо изменился и голос, но для Ершова не осталось теперь никаких сомнений, что Темирбек и Жанбаев - одно и то же лицо. Да он и не очень удивился этому. С тех пор, как стало известно, что Темирбек поставил мину на тормозной площадке поезда с аммонитом, он допускал такую возможность.

Жанбаев же, казалось, растерялся на какое-то мгновение, услышав такие слова от своего “помощника”, а еще больше оттого, что увидел стоявших рядом с ним автоматчиков. Но в следующее мгновение неуловимо быстрым движением он вскочил на подоконник и, прикрыв лицо полой широкого халата, высадил плечом оконную раму. Со звоном посыпались во двор осколки стекла, и тотчас же раздался звонкий голос Малиновкина:

– Стой, мерзавец! Теперь-то ты никуда не ускользнешь от нас, хоть ты и “Призрак”!