"«На суше и на море» - 64. Фантастика" - читать интересную книгу автора (Иорданишвили Евгений, Курдицкий Вячеслав,...)

Глава пятая. Мергенов

Ящерицы прыскали из-под ног во все стороны, проворные и живые, как ртуть.

Мергенов испытывал какое-то нежное, покровительственное чувство к этим шустрым жительницам пустыни. Он частенько и раньше наблюдал за поведением маленьких юрких созданий.

Вот бежит ящерка, на цыпочках, как балерина; метнулась в сторону — и неосторожная муха исчезла; взбежала на ветку кандыма и замерла, дышит часто-часто. Песок раскален, а здесь прохладней, здесь ее обдувает легким ветерком.

Любители красного словца, обычно сообщающие свои новости из вторых уст, сердили Мергенова, представляя ящериц чуть ли не мифическими саламандрами. По их словам выходило, что посади ящерицу в огонь — и там она целой останется, так она жару любит. Но Мергенов-то знал, что эти аборигены пустыни страдают от жары не меньше, чем сами рассказчики. Попробуйте привязать ящерку за нитку и подержите ее минут пять на солнце. Если вы любите животных, не проводите этого жестокого опыта, потому что ваше подопытное существо обязательно погибнет.

Ящерицы были разные и по-разному вели себя в минуту опасности. Некоторые, приподняв хвост, улепетывали во все лопатки самым примитивным образом. Другие закручивали хвост спиралью, широко раскрывали рот и шипели, наливаясь сизо-фиолетовой краской гнева; по обеим сторонам головы у них оттопыривались большие складки кожи, и маленькие забияки здорово напоминали рассерженную охотничью собаку. Если же устрашающий вид не производил впечатления на настойчивого преследователя, они вытягивались, как струна, начинали вибрировать и через две-три секунды, прямо на глазах, буквально растворялись в песке. Однажды, пытаясь задержать беглянку, Мергенов чуть не наступил на эфу и очень испугался, хотя змея вряд ли сумела бы прокусить походный сапог.

Особой симпатией Мергенова пользовались гекконы.

Эти необычно доверчивые пятнистые ящерки любят селиться в жилье человека. Как бесплотные добрые духи дома, они носятся по стенам глинобитной мазанки и бормочут деревянным язычком: «Гек-ко… гек-ко…» Так они поют свою песню весны.

Однажды Мергенов даже принес из аула маленького, не больше мизинца, геккончика. Но тому не понравилась городская квартира. Несколько дней он сидел у окна, и вертикальные зрачки его огромных, по сравнению с туловищем, глаз были неподвижны. А потом он исчез. Мергенов с пристрастием допросил кота, но кот обиженно поджал уши и ушел под кресло — он был явно ни при чем, геккончик просто сбежал.

…Поправив на плече ружье, Мергенов поискал глазами Игоря Петровича. Вот еще непонятный человек! Иной раз хотелось прямо-таки молиться на него, иногда появлялось чувство досады. Что он ищет? Почему не хочет объяснить все толком?

В экспедиции было известно, что он собирается искать нефть новым способом. Поэтому Мергенов и напросился в попутчики. Напросился, надо прямо сказать, бестактно, потому что видел нежелание Игоря Петровича брать с собой спутника. Но очень уж хотелось посмотреть на новые методы разведки.

Десять дней прошло с тех пор, как они покинули лагерь экспедиции. Двигались они причудливым маршрутом, часто меняя направление, почти без остановок. И за это время Мергенов убедился, что никаких новых методов разведки нет. Он мог бы поручиться, что если они что-то и ищут, то это «что-то» не имеет ровно никакого отношения к смеси метановых, нафтановых и ароматических углеводородов, то есть к нефти.

Игорь Петрович велел замечать места, где песок покажется хоть чуточку темнее обычного. Просил собирать камешки, куски песчаника. Мергенов добросовестно собирал все это и покорно таскал в своем рюкзаке до тех пор, пока Игорь Петрович, просмотрев находки на привале, равнодушно не выбрасывал их вон.

Когда путь труден, а цель не совсем ясна, идти тяжелее вдвое. Было и еще одно обстоятельство, которое смущало Мергенова, заставляло его теряться в самых невероятных догадках и предположениях. Иногда боковым зрением он ловил на себе упорный взгляд спутника, но как только Мергенов оглядывался, тот уже смотрел в другую сторону.

Не раз Игорь Петрович ни с того, ни с сего обрывал интересный разговор, произносил непонятные фразы и на некоторое время становился резок и колюч. А потом говорил несколько извиняющимся тоном, словно стыдился недавней вспышки.

Вот, например, минувшей ночью. Что могла обозначать фраза о прощении? Мергенов знал, что это из корана, он неоднократно слышал ее от своего деда. Но какое она имеет отношение к Игорю Петровичу, этого он никак не мог представить.

За день до этого произошло нечто аналогичное. Они долго беседовали о литературе, причем Игорь Петрович называл массу имен и произведений, совершенно неизвестных Мергенову, хотя тот считал себя знатоком в области литературы. Дурсун еще язвила: «Ты и ящерицами увлекаешься, и литературой, и боксом — не выйдет из тебя геолога: человек должен быть целеустремленным и собранным». Как будто нельзя быть целеустремленным и собранным во всех увлечениях!

Дурсун вообще любит категоричность суждений, но не всегда права. Обширные познания во многих областях не мешают стать «узким» специалистом в какой-то одной области. Игорь Петрович — живое тому свидетельство. Он доктор геолого-минералогических наук и в то же время превосходно знает историю, математику, физику, на память целые поэмы читает.

Эти строки запомнились Мергенову потому, что Игорь Петрович произнес их особым тоном и сразу умолк. А когда Мергенов восхитился: «Здорово! Весь свет для человека — в окне, вся жизнь — в солнечном луче», Игорь Петрович глянул исподлобья, пробормотал: «В окне… в окошке…» — и быстро зашагал вперед. Следующее замечание Мергенова он оставил без внимания и только буркнул невпопад, что, мол, ворон мудр, да на отбросах сидит, и что не стоит, мол, искать дохлого ишака, чтобы снять с него подковы.

Странный человек!

Мергенов снова поправил ружье.

Солнце припекало совсем не так, как ему полагалось бы в конце октября. Его лучи слепили и кололи, словно под рубашку набросали верблюжьей колючки. Хотелось пить, но фляга была пуста. Он сдул с кончика носа щекочущую каплю. Уже несчетное количество раз протирал он очки, но по стеклам все равно ползли мутные разводы. Скосив глаз на чистый участок стекла, он позавидовал Игорю Петровичу, который шел так легко.

Из-под войлочной шляпы ученого выбивались пряди мокрых волос, темное пятно широко расплылось по спине полотняного кителя, а Игорь Петрович шагал себе, словно под ним был не раскаленный песок, а гудронированный ашхабадский тротуар.

«Сколько ему лет? — неожиданно подумал Мергенов. — Лет пятьдесят будет, не меньше, а он сильный какой и красивый, несмотря на полноту. Любит его жена, наверно…»