"На суше и на море. Выпуск 28 (1988 г.)" - читать интересную книгу автора ("На суше и на море")

Евгений Филенко ЛОВИСЬ РЫБКА БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ

Начальница археологического отряда с нечеловеческим именем Стихия и с нормальной фамилией Вяткина извлекла из полупорожнего мешка консерву «Завтрак туриста», и ее перекосило.

– Сдохнуть можно, - пробормотала она с содроганием. Консерва полетела обратно в мешок, а начальница воззвала не по-женски зычным голосом:

– Тимофеев!

Практикант-археолог Тимофеев с неудовольствием оторвался от процесса разгребания культурного слоя и приподнял голову.

– Витюля, - перешла на более нежные интонации Стихия. - Сходил бы за рыбкой на Шиш-озеро… А не то снова придется концентраты жрать.

– Хотелось бы еще разок пройтись по срезу, - рассудительно сказал Тимофеев.

– А, фигня все это, - отмахнулась начальница. - Ни черта здесь нет.

– Как нет?! - взвились откуда-то из-за кустарника. - А план поисков, утвержденный на ученом совете?… А документальные свидетельства?… Гляденовская культура… харинские могильники?

– Подите вы… - вяло отругнулась Стихия. - Витя, вперед!

Тимофеев со вздохом вылез из раскопа. В своей палатке он взял самодельное удилище, не опробованное еще в деле, а также ведро и четвертушку окаменевшего от времени хлеба для наживки. Он слабо представлял, на что могло бы польститься водное население Шиш-озера и существует ли таковое вообще. Настроение у Тимофеева было скверное: с непривычки болела спина, хотелось домой и до смерти надоели ненормальные взаимоотношения с руководством в лице мужеподобной Стихии, предпочитавшей использовать несчастного практиканта в качестве мальчика на побегушках. И разумеется, - что самое главное - Тимофеев жестоко тосковал по девушке Свете, волею судьбы и деканата заброшенной в вековые архивы Дядьевского монастыря, памятника древней культуры.

Тимофеев проломился сквозь кусты на обрывистый берег Шиш-озера, с трудом отколупал кусочек хлеба, насадил его на крючок и метнул в свинцовые воды. Конечно же незамедлительно рядом объявился местный дед Мамонт со своим удилишком, и его присутствие оптимизма горе-практиканту не прибавило. Вот уже несколько дней упомянутый дед терроризировал Тимофеева своими рассуждениями на самые разнообразные темы, перемежая их народной мудростью и зловредными пассажами по поводу научно-технического прогресса.

Некоторое время дед Мамонт, кряхтя и сморкаясь, торчал над душой у Тимофеева. Затем он размотал снасти и встал метрах в трех, неподвижно вперившись в мутное зеркало озера. Не прошло и минуты, как на его наживку польстился упитанный щуренок. Тимофеев мысленно взвыл: он знал, что теперь-то ему не избежать очередного прилива дедова красноречия.

– Учись, студент, пока я жив, - не запозднился дед Мамонт и вытащил на бережок еще одну щуку, зеленую и толстую, как полено.

Деду было крепко за восемьдесят, но он вполне соответствовал своему имени, полученному при дореволюционном религиозном обряде, как габаритами, так и мастью. Судя по всему, он мог прожить еще долго и многому научить Тимофеева.

– Это тебе не алгебра, - изрек дед, наживляя на кованый якорек сомлевшую лягушку.

– Мы алгебру не проходим, - неубедительно огрызнулся Тимофеев, которому больше крыть было нечем.

– Не проходят оне, - добродушно ворчал дед. - А как такую стервозу поймать, оне проходят?

Ничего похожего Тимофеев, разумеется, и подавно не проходил. Все его рыбацкие навыки сводились к промыслу гольянов в далеком детстве. Поэтому в его ведерке плавала зеленая ряска, а щучья компания у деда неуклонно возрастала.

– Что проку, что ты науке обучаешься? - провоцировал Тимофеева ехидный старец. - Нужен ты современной науке этакий… Пусти тебя на бережок без всяких средств, ты с голоду учахнешь! Что проку в тебе, коли ты рыбу добывать неспособен? Зев-то притвори - поддувает…

– Дед! - затосковав, сказал Тимофеев. - Не доводи меня!

– А то?

– Прибегну к услугам научно-технического прогресса, - витиевато пригрозил практикант.

– Это что за хреновина? - прикинулся дед.

– А то, что я тебя переловлю! - неожиданно для себя выпалил Тимофеев.

– Но? - удивился реликт. - Меня?

– Тебя!

– Оно и видать… Есть у нас такие прибегальщики. Сетями шарашат, а то и динамитом!

– Еще чего! - возмутился Тимофеев. - Я не браконьер. Я тебя удочкой переловлю.

– Болтай боле, - хмыкнул Мамонт. - Меня никто еще не перелавливал.

И он поволок из воды очередного щуренка.

– Дьявольщина, - пробормотал Тимофеев. - Откуда здесь щуки? Да еще столько?…

– А тут их логовище, - охотно отозвался дед. - Оне тут стоймя стоят, голоднющие! Чихать им на твой мякиш со свистом, когда им руку сунь - оне и руку отъедят. А в том рукаве сома стоят, но их на лесу не возьмешь, туда тягач со стальным тросом потребен…

– А в заводи под ракитами кто стоит?

Дед лукаво усмехнулся.

– Туда не суйся, - сказал он. - Там водяной стоит. Рыбы вокруг него - тьмина, а только никто там не ловит. Страшно…

– Предрассудок, - протянул Тимофеев.

– Сам ты впередрассудок! - напыжился Мамонт. - Тебя, умника, хоть где постанови, ты ни рожна не изловишь!

Тимофеев пристыженно смотал удочку, подобрал ведро и побрел восвояси.

– Эй, студент! - рявкнул ему вдогонку Мамонт.

– Что еще?

Дед нагнал его косолапой трусцой и сунул в ведро охапку страдальчески щерившихся рыбин.

– Спасибо, дедуля, - растроганно произнес Тимофеев, мигом проникшись к нему симпатией.

– Ничего, - миролюбиво ответил тот. - Я себе еще натаскаю. А вам рыбка надобнее, околеете там… с этаким добытчиком.

– Ох, дед, - ухмыльнулся Тимофеев. - Все же я тебя переловлю!

В лагере его встретили на ура и даже хотели качнуть пару раз, но Тимофеев отказался от незаслуженных почестей. Стихия немедленно распорядилась прекратить раскопки.

– Теперь я знаю, что мне с тобой делать, - умиленно сообщила она Тимофееву. - Будешь у нас промысловиком. Будешь рыбу ловить, грибы собирать… Я лицензию достану, лосятинки принесешь. Талант у тебя!

– Не надо лицензии! - взмолился Тимофеев. - Я хочу исследовать культурный слой.

– Какой тут, к свиньям, слой, - пожала плечами Стихия. - Обманство сплошное… Просто кому-то надо выгнать в поле этих дармоедов, чтобы место не занимали, - она кивнула в сторону своих подчиненных, всей толпой пытавшихся подступиться к огрызавшимся щукам на предмет их чистки и потрошения. - Нет здесь никаких городищ и могильников. Нет и не было. Вот южнее километров на сто… - Она мечтательно зажмурилась. - Ты вот металлоискатель нам давеча собрал, а что он показывает? Одни ржавые консервные банки образца второй половины двадцатого века…

Ошеломленный подобным откровением, Тимофеев укрылся в палатке, чтобы собраться с мыслями, обдумать перспективы и заодно решить, чем же утереть сизый пористый нос деда Мамонта. Ему было до такой степени обидно за поруганный прогресс, что он даже ненадолго позабыл о своей тоске по девушке Свете, затерянной среди сырых и заплесневелых инкунабул Дядьевского монастыря.

Ближе к закату, когда запах щучьей ухи заполонил собой всю округу, умытые и благостные археологи собрались у костра.

Выполз на огонек и Тимофеев, хотя он и с трудом ориентировался в окружающей действительности: его посетили кое-какие соображения насчет рыбной ловли.

Из сумеречных зарослей на костер с разных сторон одновременно вышли двое. Они чем-то походили друг на друга - крупные, кряжистые, краснолицые, в непромокаемых и непродуваемых куртках, в болотных сапогах с отворотами.

– Здорово, орлы! - провозгласил один. - Привет передовой землеройной науке от тружеников лесов, полей и вод!

После чего он безошибочно угадал в Стихии Вяткиной руководство и церемонно приложился к ее загрубевшей, истрескавшейся руке. Стихия немедленно пошла красными и белыми пятнами.

– Прошу к ухе, - застенчиво пригласила она.

– Пеньков, - назвался пришлый ухажер. - Праздношатающийся.

– Дубняк, - коротко представился второй, и его рука непроизвольно дернулась под козырек пятнистой кепки. - Инспектор рыбнадзора.

– А мы ничего такого не нарушаем… - заголосили археологи.

– Знаю, - сказал Дубняк. - Щука - хищник, бич молодняка. Лов ее на Шиш-озере разрешен круглогодично.

Ему тоже поднесли ухи.

– Хороши щурята, - похвалил Пеньков, наворачивая свою порцию. - Кто ловил?

– Это наш Витя, - не без кокетства пояснила Стихия.

– Молоток, - еще раз одобрил гость. - Видел я твою снасть. На нее и ерша не подцепишь. А ты, гляди-ка, щук таскаешь!

– Это не я, - в порыве откровенности объявил Тимофеев. - Это местный житель дед Мастодонт… то есть нет…

– Мамонт, - подсказал неприметный Дубняк.

– Как же, знаю! - воскликнул Пеньков жизнерадостно. - Большой спец… Но щука - это не рыба. Так, баловство… Наше Шиш-озеро богато истинно ценными породами, которые в значительной мере скрасили бы ваши грядущие трапезы.

– Правда? - обрадовалась Стихия. - Завтра же пошлю Витю!

– Не советую, - вставил Дубняк и многозначительно покашлял.

– Да шут с ними, - сказал Пеньков. - Пусть он у вас попробует сома взять. Как, инспектор, на сомов охота разрешена?

– Не возбраняется, - ответил тот.

– Каждому свое, - продолжал резвиться Пеньков. - Кому сомы да щуки, а кому что… Так ведь, рыбнадзор?

– Не так, - промолвил инспектор. - И я тебя, Пеньков, все одно поймаю. Как ту щуку.

– Сердитый же ты, - удивился Пеньков, а Стихия с неодобрением посмотрела на Дубняка. - Ну, лови, лови…

– А правда, что в заводи под ракитами водяной живет? - вмешался Тимофеев.

– Это кто сказал? - осведомился Дубняк.

– Дед Динозавр… то есть как его?…

– Вряд ли, - уклончиво произнес инспектор. - Но ловить не советую.

– А рыба там, доложу я вам… - мечтательно закатил глаза Пеньков.

– Ловил? - с подозрением спросил его Дубняк.

– Что ты, как можно! - замахал руками тот. Они покончили с ухой одновременно, поблагодарили хозяев за угощение и степенно разошлись - каждый в свою сторону.

– Странные они, - сказал кто-то.

– Да уж, - согласилась Стихия, с сожалением глядя вслед видному и веселому Пенькову.

Тимофеев уснул прямо у костра. Он спал и видел разлюбезную его сердцу девушку Свету, блуждающую при тусклом лунном свете среди темных от времени дубовых полок Дядьевского монастырского архива, густо заваленных усатыми осклизлыми сомами ин-фолио. Высоко над ним витали стаи жадных до интеллигентской кровушки комаров, опасавшихся подступиться из-за едкого хвойного дыма, что стлался понизу - к непогоде.

Далеко за полночь Тимофеев внезапно проснулся и сел. Его слегка покачивало на месте, однако мозг уже работал в привычном режиме - четко, ясно, без сбоев. На неверных со сна ногах Тимофеев добрался до своей палатки и выволок оттуда вещмешок, набитый преимущественно предметами, не имеющими ни малейшего отношения к археологии. В первую очередь его внимание привлек паяльник. Тимофеев немедля вздул костер и сунул жало инструмента в красно-белые уголья. Затем ему под руку подвернулся пустой корпус миниатюрного репродуктора, который также пошел в дело. Обратив одухотворенное лицо к черным небесам, Тимофеев на ощупь вытаскивал из мешка то старый конденсатор, то щетку от электробритвы и ничего не возвращал обратно. Он снова чувствовал себя умным, изобретательным, настоящим народным умельцем, потому что теперь хорошо представлял, как подкузьмить зловредного деда Мамонта.

Самое трудное заключалось в наладке свежеиспеченного прибора. Тимофеев осторожно покрутил бывший регулятор громкости и прислушался. Окружающий лес мирно спал, гудя на высоком ветру тяжелыми кронами. В следующее мгновение в этот вековечный шум вплелась басовая нота утысячеренного комариного зудения. Плотный рой собравшихся, очевидно, со всего леса остервенелых кровопийц тараном атаковал народного умельца.

– Мама! - завопил тот, отмахиваясь от крылатых агрессоров и одновременно пытаясь выключить прибор.

Ему это удалось, и ошарашенные собственным поведением комары рассредоточились по лесному массиву.

– Не та частота… - бормотал Тимофеев. Он копался в конструкции, отвлекаясь лишь на то, чтобы почесать искусанные участки тела. - Так, еще разик!

Он зажмурился на тот случай, если комарье вздумает повторить нападение, а когда приоткрыл глаза, то увидел в каком-то метре от себя изумленную медвежью морду размером приблизительно с цветной телевизор последней модели - сонную, со свесившимся набок из клыкастой пасти розовым влажным языком. Похолодев, Тимофеев быстро огляделся в поисках чего-нибудь более пригодного для обороны, нежели паяльник. Ему стало совсем нехорошо.

Он был окружен. Вокруг полянки, вокруг палаточного городка со спящими археологами тесным обществом сидели бурые медведи самых разнообразных габаритов. Они пялились на растревожившего их несчастного изобретателя, словно решая, как с ним поступить по справедливости, и меланхолично чесались, а из-за деревьев к ним вперевалку торопились присоединиться новые и новые топтыгины.

Тимофеев резко вывернул регулятор прибора, и произошло очередное чудо. Недоумевающее зверье чинно оторвало мощные зады от насиженных мест и со всевозможной поспешностью удалилось в лес. Земля под ногами Тимофеева от медвежьей поступи чуть слышно подрагивала.

– Завал по частоте, - сказал Тимофеев, придя в себя. - Итак, последний штрих…

При слабом свете костра ему почудилось, будто рыбий остов, лежавший в горке мусора, шевельнул объеденным хвостом.

– Достаточно, - поспешно заверил себя Тимофеев. - Пора баиньки. А то и не такое привидится.

Нежно прижимая к груди пластмассовую коробку прибора, он проник в палатку и упал на свободное место, полагая, что хотя бы на этот раз ничего не перепутал. Но эту ночь Тимофееву предстояло провести в предельно тесном соседстве со Стихией Вяткиной.

Стихия имела обыкновение просыпаться раньше всех в лагере, и это спасло репутацию обоих. Обнаружив рядом с собой безмятежно посапывающего практиканта, она пробудила его суровым толчком под ребра.

– Ты что здесь делаешь? - спросила она гневным шепотом, хотя было достаточно ясно, что ничего такого он не делал, а всего лишь спал.

Тимофеев продрал глаза и, оценив ситуацию, ударился в панику.

– Я… мне… - лепетал он, краснея, словно маков цвет. - Ошибка… Промахнулся…

Увидев, что Стихия из последних сил пытается приглушить одеялом смех, он обреченно замолк.

– Промахнулся! - всхлипнула начальница. - Ошибочка вышла!…

– Я не хотел, - буркнул Тимофеев. - Темно было…

– Знаю, - неожиданно успокоившись, с непонятной печалью в голосе произнесла Стихия. - Знаю, что не хотел, - никто не хочет… Сохнешь, наверное, по какой-нибудь дурочке… А теперь по-пластунски, чтобы никто не видел, - дуй отсюда!

Тимофеев полез к выходу. Откинув полог, он внезапно обернулся и с досадой сказал:

– А она не дурочка, а самая лучшая девушка в мире!

Ошеломив руководство подобным заявлением, он выбрался из чужой палатки и на свежем утреннем воздухе постарался вспомнить события прошедшей ночи. В этот момент обнаружилось, что его пальцы сжимают некий прибор портативных размеров и малопонятного назначения.

– Так, - проговорил Тимофеев удовлетворенно. - Наш ответ Чемберлену! Испытать, и немедленно…

Мигом позабыв о пережитых страхах и смятениях, он устремился на поиски своих жалких рыболовных снастей. Попутно он подобрал валявшийся у костра вещмешок и на всякий случай прихватил его на испытание. После этого ноги сами понесли его на Шиш-озеро.

Трясущимися от нетерпения руками он размотал леску и закинул ее в воду. «Ловись, рыбка, большая и маленькая, - подумал он. - Лучше бы, конечно, большая…»

– Ну, профессор, едрена-зелена, - возникло у него за спиной в дивном сочетании с кряхтеньем и сморканьем. - Наживу-то не нацепил…

– Мне это ни к чему, - ответил Тимофеев, подкручивая регулятор своего прибора.

– Тебе, ясно дело, ни к чему. А рыба, она пожрать любит!

– Дед, - сказал Тимофеев благодушно. - Сколько щук вчера добыл?

– С десяток, - отозвался Мамонт, присаживаясь неподалеку и с недоверием поглядывая на студента. - Мне боле не надо…

– Помяни мое слово, - продолжал Тимофеев. - За час полтора десятка выволоку!

– Но? - усмехнулся дед. - А не надорвешься?

Он наладился было вставить в щербатый рот вонючую самокрутку, но не попал, потому что в этот момент у Тимофеева клюнуло на голый крючок с такой силой, что удилище едва не вылетело из его рук.

– Мать моя пресвятая богородица! - гукнул дед. - Да как же… Тащи ее, холеру, да не резко, не резко!…

Он сорвался с места и забегал вокруг напрягшегося Тимофеева, хлопая себя по заплатанным коленкам и бестолково суетясь. Тимофеев же, закусив губу, побелел и оцепенел - он впервые в жизни вываживал такую крупную рыбу. Отсутствие опыта подвело его: от неудачного движения тонкая заграничная леска обиженно запела и лопнула над самой водой.

– О, дьявол! - забормотал дед, утирая обильный пот с кирпично-красного лица. - Убрела… Здоровущая! Как ты ее заегорил?

– Научно-технический прогресс, - туманно произнес Тимофеев, копаясь в своем мешке. - Леска не пойдет - не выдержит. А вот это в самый раз!

Дед присмотрелся, в сердцах сорвал с себя линялый картуз и шмякнул оземь, а потом витиевато выругался. Вопреки всем канонам рыболовного искусства и словно бы в насмешку над ними Тимофеев прилаживал к удилищу многожильный стальной тросик…

– Чучело! - загомонил дед. - Нешто рыба слепая? Нешто она твою канатину не узрит?!

– Сам же говорил, что на сома трос нужен…

– Так сомы-то звон где стоят!

– Ничего, сейчас мигом здесь будут…

Тимофеев примотал к тросику самый большой крючок, какой только нашел, и, лихо размахнувшись, послал свою еретическую снасть в Шиш-озеро. Немедленно последовала такая остервенелая поклевка, что народный умелец от рывка сел и лишь поэтому избежал купания в мертвенно-серых водах.

– Теперь не уйдешь, - пообещал он, подтягивая поближе лютого щуренка в локоть толщиной.

– Гляди-ко, что творится! - ткнул узловатым пальцем дед. В озере творилось неладное. Здоровенная пожилая щука степенно подплыла к бултыхающемуся на мелководье щуренку и неторопливо забрала его в крокодилью пасть. Незамедлительно позади нее возникла совершенно уже невообразимая замшелая морда, которая принялась жевать ее хвост. Когда Тимофеев, пыхтя от усердия, вытащил всю троицу на травку, чудище заглотало свою жертву по грудные плавники.

– Метра полтора, - прикинул Тимофеев. - А то и больше. Похоже на гравюру Брейгеля, правда, дед?

Уязвленный Мамонт помалкивал. Ему нечем было крыть. За всю его долгую и разнообразную жизнь ему не доводилось поймать щуку такой солидности на обыкновенную удочку.

– Что за шум? - раздался негромкий, но значительный голос, и на берег выступил инспектор рыбнадзора Дубняк.

– Да вон… - раздраженно съябедничал дед. - Рыбу ловит… Браконьер!

– Почему? - Дубняк пожал плечами. - Удочкой же…

– Кака удочка? - забухтел дед. - Нешто положено рыбу имать на стальной трос и голый крюк?!

Инспектор подошел к сомлевшему Тимофееву и внимательно осмотрел его орудие.

– Так… - промолвил он непроницаемо. - А это что? - Носок его сапога коснулся мирно прикорнувшего на травке прибора.

– Угадали, товарищ инспектор, - понурился Тимофеев. - Только очень уж хотелось деда Мамонта переловить. Что он все на науку и технику ругается?

– Не понял, - спокойно сказал Дубняк.

– Что тут не понять?… Этот прибор я сделал сегодня ночью. По сути это небольшой, но достаточно мощный генератор биологического излучения положительного заряда. Он способен испускать волны, которые очень сильно привлекают к себе тот или иной вид животных. Сейчас он настроен на крупную рыбу.

– Рыбий манок, - произнес Дубняк.

Тимофеев печально кивнул. Ему не хотелось расставаться со своим изобретением до того, как дед признает свое поражение.

– Агрессор, - ворчал старец, воспрянув духом. - Охмурил всю рыбу окрест, террорист…

– Дед, - обратился к нему инспектор. - Веди себя прилично, не то оштрафую за сквернословие. Никакого браконьерства не происходит. Охотники давно уже используют всякие манки на дичь. А сам ты, небось, постоянно за собой мешок прикорма носишь, рыбку приваживаешь.

– А как же! - вскинулся дед. - Рыба, она пожрать любит…

– А у товарища изобретателя то же самое, но на более высоком уровне технической мысли. Ловит же он фактически на обычную уду. Так что продолжайте, товарищ археолог, я здесь посижу, полюбуюсь, как вы деду спесь сбиваете, такое не часто увидишь…

Мамонт в расстройстве плюнул.

Между тем в прибрежных водах вершились невиданные дела. Бороздя поверхность озера акульими плавниками, ворочались громадные щуки, отпихивали белыми от времени мордами шустрых щурят и карасиную мелочь. Чуть поодаль всплескивали тяжелыми хвостами и вскидывали тупые усатые хари цвета лежалого чугуна пришлые сомы. А затем из-за ракит донесся стук мотора, и показалась лодка, умело выкрашенная в защитный болотистый цвет.

– Гляди-ко! - оживился дед. - Пеньков пожаловал! Вот где браконьерище-то…

Вопреки всем законам механики лодка Пенькова при старающемся на полные обороты моторе двигалась кормой вперед. Ее хозяин беспомощно возился на сиденье, в беспамятстве пытаясь выгребать руками, но, завидев инспектора Дубняка, сник окончательно и даже как-то успокоился.

– Глуши мотор, Пеньков, - сказал Дубняк. - Не помощник он тебе.

– Это почему? - насторожился тот.

– Тебя к берегу сеть твоя браконьерская, полная рыбы ценных пород, притягивает. Нынче рыба со всего озера к этому берегу собралась, вот и твой хищнический улов сюда спешит…

Расталкивая неохотно сторонящихся сомов и суперщук, лодка с расхитителем народного добра двигалась к поджидавшему ее Дубняку.

– Нынче я тебя поймал, - промолвил инспектор, - спасибо, товарищи помогли.

– Студент, небось? - нехорошо оскалился Пеньков. - Земснаряд недоношенный… Ну, потолкую я с тобой как-нибудь!

– И вы мне сразу не понравились, - покачал головой Тимофеев. - Ну что ж, заходите, потолкуем, всегда рады…

Дед Мамонт с уважением поглядел на практиканта.

– Давай на берег, Пеньков, - пригласил Дубняк.

Браконьер усмехнулся.

– Нашел дурака, - сказал он. - Сейчас вот сеть отстригу, только ты меня и видел.

– Посмотрите! - вдруг закричал Тимофеев. - Вон там!

За самой лодкой Пенькова с утробным звуком вздулся гигантский водяной пузырь. Бесшумно, словно перископ подводной лодки, в пятне взбаламученного черного ила над озером вознеслась на морщинистой жирафьей шее лоснящаяся морда допотопного ящера. С хрустом раскрылась огромная, никак не меньше самой лодки, пасть, густо утыканная кинжальными клыками цвета слоновой кости.

– Спасите! - дурным голосом заорал Пеньков, мигом утратив прежнюю свою вальяжность, так затронувшую одинокое сердце Стихии Вяткиной, и выпал из лодки.

Бултыхая сапожищами, он вылетел на берег и проворно спрятался за Тимофеевым.

– Кто это? - восторженно спросил Тимофеев.

– Водяной наш озерный, - шепотом пояснил дед. - Давно не просыпался, - да, видно, ты его раздразнил…

– Несси, - как всегда коротко заметил Дубняк, на всякий случай отодвигая всех широкими ладонями подальше от воды. - За рыбой пришел.

– А на людей не перекинется? - опасливо осведомился Пеньков, которого при одной мысли о том, что еще недавно он бороздил озерную гладь на своей утлой лодчонке, прошиб холодный пот.

– Не должен бы, - произнес Дубняк, с сомнением покосился на лязгающего зубами браконьера и прибавил: - Так то ж на людей… Впрочем, кто его породу знает! Может, у него с голодухи нрав испортился.

– Да еще спросонья, - сочувственно заметил Тимофеев.

По возможности неторопливо, стараясь не уронить собственного достоинства, все двинулись прочь от страшного места. Не пройдя и десятка шагов, Тимофеев вдруг вспомнил, что на берегу остался его прибор вместе с бесценным вещмешком. Поколебавшись, он вернулся.

Ящер тупо мотал тяжелой башкой и плескал многометровым хвостом, с которого свисала темно-зеленая тина. Завидев Тимофеева, он замер и уставился на него тусклыми голодными глазами размером с суповую тарелку каждый.

– Но-но, - сказал ему Тимофеев.

– Не вздумай!

– Ффф, - грустно сказал ящер и попятился.

– То-то же, - промолвил Тимофеев. - Ну, будь здоров.

Он подобрал мешок, сунул туда прибор и быстро зашагал к лагерю археологов, половина которых еще и не думала подниматься а другая половина маялась бездельем, курила и травила анекдоты времен упадка Римской империи. Начальник отряда Стихия Вяткина сидела у себя в палатке, вспоминала утренний инцидент с практикантом Тимофеевым и сама себе улыбалась - чуть печально, чуть иронично и ничуть не весело.