"На суше и на море. Выпуск 22 (1982 г.)" - читать интересную книгу автора

ДОНЭЛД УЭСТЛЕЙК. ПОБЕДИТЕЛЬ

Стоя у окна, Уордмен наблюдал, как Рэвел шел из зоны.

– Подойдите, - сказал он репортеру, - сейчас вы увидите «Стража» в действии.

Репортер обошел стол и пристроился у окна рядом с Уордменом.

– Один из них? - спросил он.

– Верно, - довольно усмехнулся Уордмен. - Вам повезло, - добавил он, - даже единичные попытки побега - большая редкость. Может быть, он это делает ради вас?

Репортер забеспокоился.

– Разве он не знает, чем это закончится? - спросил он. - Конечно, знает. Некоторые не верят, но лишь до тех пор, пока сами не попробуют. Смотрите!

Они оба уставились в окно. Рэвел шел не спеша напрямик через поле по направлению к роще. Вот уже ярдов двести отделяет его от границы зоны, и тут фигура его перегнулась в поясе, а еще через несколько ярдов он схватился руками за живот. Он пошатнулся, но продолжал двигаться вперед, все сильнее качаясь и корчась от боли. Преодолев почти весь путь до деревьев, он в конце концов рухнул на землю и неподвижно застыл.

Уордмен уже не чувствовал удовлетворения. Теоретическая сторона «Стража» нравилась ему больше, чем практическое воплощение. Вернувшись к столу, он соединился с лазаретом и скомандовал:

– Пошлите носилки на восток, к роще. Там Рэвел.

Репортер встрепенулся при упоминании этого имени и спросил:

– Рэвел? Тот самый? Поэт?

– Если его писанину можно назвать поэзией, - губы Уордмена скривились: он читал так называемые поэмы Рэвела, - чушь и галиматья.

Репортер опять посмотрел в окно.

– Я слышал, что он арестован, - задумчиво сказал он. Глядя через плечо репортера, Уордмен заметил, что Рэвелу удалось приподняться на локтях и что он медленно и мучительно ползет по направлению к роще. Но санитары уже трусцой приближались к нему. Уордмен увидел, как они подбежали, подхватили обессиленное тело и, пристегнув его ремнями к носилкам, понесли обратно в зону.

Когда они скрылись из виду, репортер спросил:

– С ним все будет в порядке?

– Несколько дней проваляется в госпитале. Растяжение мышц.

Репортер повернулся спиной к окну.

– Это было очень наглядно, - осторожно заметил он.

– Вы первый человек извне, который увидел это, - ответил Уордмен. И улыбнулся, опять почувствовав подъем. - Как это у вас называется? Сенсация? «Бомба»?

– Да, - согласился газетчик, садясь в кресло. - «Бомба».

Они вернулись к интервью - одному из десятков, данных Уордменом за год со времени реализации экспериментального проекта «Страж». Уже, наверное, в пятидесятый раз он объяснял, в чем назначение «Стража» и его ценность для общества.

Основной элемент «Стража» - крошечный радиоприемник, миниатюрная черная коробочка, хирургически вживляемая в тело каждого заключенного. В центре зоны находится «Страж»-передатчик, постоянно посылающий сигнал этим приемникам. До тех пор пока заключенный находится в пределах стопятидесятиярдовой зоны действия передатчика, ничего не происходит. Но стоит ему выйти за пределы этой зоны, как черная коробочка, вживленная ему под кожу, начинает подавать его нервной системе болевые импульсы.

Боль будет нарастать по мере удаления от передатчика до тех пор, пока не станет невыносимой.

– Вы видите, что узнику не скрыться, - продолжал Уордмен. - Даже если бы Рэвел добрался до рощи, мы нашли бы его. Его выдали бы крики боли.

Проект «Страж» был предложен самим Уордменом, в то время служившим помощником начальника обычной каторжной тюрьмы в Федеральной системе. Критика проекта - обычная дань сентиментальности - лишь на несколько лет отсрочила его утверждение, но сейчас, когда проект наконец-то принят с гарантированным пятилетним сроком, Уордмен поставлен руководить экспериментом.

– Если результат окажется положительным - а я уверен в этом, - то все тюрьмы Федеральной системы будут реорганизованы по проекту «Страж». «Страж» сделал побеги из тюрьмы невозможными, бунты - легкоусмиряемыми, стоит лишь на одну-две минутки выключить трансмиттер. У нас нет охранников как таковых, - подчеркнул Уордмен. - Нам нужны лишь вольнонаемные для кухни, лазарета и подсобных служб. По экспериментальному проекту в заключении содержатся только лица, совершившие преступления против государства, а не против частных лиц. Можете сказать, - со смехом предложил Уордмен, - что здесь собрана вся Нелояльная оппозиция.

– Вы имеете в виду политических заключенных? - переспросил репортер.

– Мы здесь не любим подобных выражений, - вдруг ледяным тоном отрубил Уордмен. - Это словарь Комми!

Репортер извинился, поспешил закончить интервью, и Уордмен, опять пришедший в хорошее расположение духа, проводил его к выходу.

– Вы видите, - он по-хозяйски широко развел руками, - никаких стен, никаких пулеметов на вышках. Наконец-то у нас есть идеальная тюрьма.

Репортер еще раз поблагодарил за уделенное ему время и пошел к своей машине. Уордмен подождал пока тот отъехал и направился к лазарету навестить Рэвела. Но тому ввели наркотик, и он уже спал.

Рэвел расслабленно лежал на спине и смотрел в потолок. Ему не давала покоя мысль: «Кто мог знать, что это будет так больно?»

Мысленно он взял большую кисть и, обмакнув ее в черную краску, написал на белом, без единого пятнышка, потолке: «Я не знал, что это будет так больно».

– Рэвел…

Он слегка повернул голову и увидел Уордмена, стоявшего у койки. Тот сказал:

– Мне доложили, что вы проснулись.

Рэвел ждал, что будет дальше.

– Я пытался объяснить вам, когда вас только доставили, - напомнил Уордмен, - что попытки бежать не имеют смысла.

Рэвел разжал зубы и ответил:

– Все правильно, не расстраивайтесь. Вы делаете то, что положено делать вам, я же делаю то, что должен делать я.

– Не расстраивайтесь? - повторил удивленный Уордмен. - Почему это я должен расстраиваться?

Рэвел перевел взгляд на потолок, но слова, намалеванные им лишь минуту назад, уже исчезли. Если бы у него были бумага и карандаш! Слова утекали из него, как вода сквозь сито. А бумага и карандаш были нужны, чтобы удержать их. Он спросил:

– Мне дадут бумагу и карандаш?

– Чтобы опять писать непристойности? Конечно, нет.

– Конечно, нет, - эхом повторил Рэвел. Он закрыл глаза и ясно увидел струйку утекающих слов. Человек не способен на оба занятия сразу - и на творчество, и на запоминание. Он должен выбирать. И Рэвел уже давно выбрал творчество. Но сейчас он не мог записывать сочиненное, и оно утекало из памяти, как вода, растворяясь в огромном внешнем мире.

– Бейся, бейся, крошка - боль, - сказал Рэвел. - Сделать выбор не неволь. В схватке с телом покажи, что сильнее - ты иль жизнь?

– Боль проходит, - сказал Уордмен. - Минуло три дня, и она уже должна стихнуть.

– Она вернется, - возразил Рэвел. Широко открытыми глазами он взглянул на потолок, и прочитал на нем слова: «Она вернется».

Уордмен вспыхнул.

– Не будьте глупцом. Она ушла навсегда, если вы опять не попытаетесь бежать отсюда.

Рэвел молчал. Улыбаясь, Уордмен ждал ответа, но затем нахмурился.

– А вы не сбежите, - заключил он.

Рэвел посмотрел на него удивленно.

– Конечно, уйду, - возразил он. - Разве вы этого не знаете?

– Никто не хочет испытать это дважды.

– Я никогда не прекращу попыток. Разве вы этого не чувствуете? Я никогда не прекращу попыток. Я никогда не перестану верить, что я тот, кто я есть. Вы должны это знать.

Уордмен уставился на него:

– Вы хотите пройти через это опять?

– Опять и опять, - ответил Рэвел.

– Вы бравируете, - гневно погрозил пальцем Уордмен, добавив: - Если вы хотите умереть, я предоставлю вам такую возможность. Знаете ли вы, что если вас не вернуть в зону, то вы там и сдохнете?

– Это тоже побег, - возразил Рэвел.

– Так вы этого хотите? Ладно. Покиньте зону, и я никого не пошлю за вами, обещаю.

– И в этом случае вы проиграли, - ответил Рэвел. Впервые за весь разговор он посмотрел в глаза Уордмену, видя перед собой злое, глуповатое лицо. - Это ваши правила, - продолжал Рэвел, - и по вашим правилам вы проиграете. Вы говорите, что черная коробочка удержит меня здесь, но это не означает, что она меня заставит не быть самим собой. Я же говорю, что вы ошибаетесь. До тех пор пока я буду пытаться уйти, вы остаетесь в проигрыше, а уж если черная коробочка меня убьет, вы проиграете раз и навсегда.

Всплеснув руками, Уордмен вскричал:

– Что значит проиграю? Вы думаете, это игра?

– Конечно, вы этого и добивались.

– Вы сумасшедший, - сказал Уордмен, направляясь к двери. - Ваше место не здесь, а в сумасшедшем доме.

– Это тоже проигрыш, - закричал вслед Рэвел. Но Уордмен уже хлопнул дверью.

Рэвел откинулся на подушку. Теперь, в одиночестве, воспоминание о всепоглощающей боли нахлынуло опять. Он боялся черного кубика, причем теперь, когда он узнал его страшную силу, боялся его гораздо больше, - боялся до такой степени, что и сейчас страх сводил желудок. Но еще он боялся перестать быть самим собой, и этот умозрительный страх был тоже силен; нет, он был куда сильнее и поэтому гнал его прочь из зоны.

– Но я не знал, что это будет так больно, - прошептал он. Рэвел еще раз написал эти слова на потолке, теперь красной краской.

Уордмену доложили, что Рэвел пришел в норму, и Уордмен посчитал нужным встретить его у дверей лазарета. Рэвел выглядел чуть похудевшим, даже постаревшим. Поднеся ладонь ко лбу для защиты от солнца, он взглянул на Уордмена и сказал:

– Прощайте, Уордмен! - И пошел на восток.

Уордмен не поверил:

– Вы бравируете, Рэвел!

Рэвел шел вперед.

Уордмен не помнил себя от гнева, порывался догнать Рэвела и задушить его голыми руками. Но он только сжал кулаки, называя себя благоразумным, рассудительным и милосердным человеком. Также и «Страж» был благоразумным, рассудительным и милосердным. «Страж» требовал повиновения, как и Уордмен. «Страж» наказывал бессмысленное неповиновение, Уордмен - тоже. Раз Рэвел действует антисоциально, безрассудно, то его нужно проучить. Рэвела нужно проучить для его же собственной пользы и для пользы общества.

– Чего вы хотите добиться этим? - закричал вслед ему Уордмен. Ненавидящими глазами смотрел он на удаляющегося Рэвела, но ответом ему было молчание. Тогда он крикнул:

– Я никого не пошлю за тобой! Сам приползешь!

Уордмен следил за Рэвелом, пока тот значительно не удалился от зоны, виляя во все стороны и шатаясь. Он уже приближался к роще - жалкая, скрюченная фигурка с опущенной головой на дрожащих ногах. Последний раз взглянув на нее, Уордмен заскрежетал зубами и вернулся в канцелярию заканчивать месячный отчет. За прошлый месяц - лишь две попытки побега.

Два или три раза за все это время он выглядывал в окно. В первый раз увидел Рэвела далеко в поле, он полз к деревьям. Во второй раз его уже не было видно, издали доносились только крики боли. Они очень мешали Уордмену сосредоточиться на отчете.

Ближе к вечеру он выглянул опять. Из рощи были слышны слабые, но протяжные вопли Рэвела. Уордмен стоял, прислушиваясь, мрачно сжимая и разжимая кулаки. Он пробовал заставить себя не чувствовать жалости… Для его же, Рэвела, пользы его нужно наказать. Минутой позже пришел госпитальный врач и сказал:

– Мистер Уордмен, мы должны вернуть его.

Уордмен кивнул:

– Я знаю. Но я хочу убедиться в том, что он проучен.

– Ради всего святого! - воскликнул врач. - Разве вы не слышите?

– Хорошо, верните его, - бесстрастно согласился Уордмен.

Врач сорвался с места, но тут крики стихли. Они оба повернули головы к роще, прислушиваясь. Тихо. Врач побежал к лазарету.

Рэвел лежал, исходя криками. Он мог думать только о боли и о необходимости стонать. Но иногда, издавая самый душераздирающий вопль, на долю секунды он вспоминал о себе, и в эти доли секунды все-таки полз, дюйм за дюймом удаляясь от тюрьмы, так что за истекший час он продвинулся приблизительно на семь футов. Теперь его голова и правая рука были видны с проселочной дороги, пересекающей рощу.

С одной стороны, он не осознавал ничего, кроме боли и собственных криков. С другой стороны, окружающая действительность полностью, даже навязчиво, вторгалась в его сознание: и травинки у самых глаз, и спокойствие леса, и стволы деревьев над головой. И небольшой фургончик, остановившийся на дороге рядом с ним.

У человека, вышедшего из фургончика и склонившегося над Рэвелом, было обветренное, морщинистое лицо. Одет он был в грубую фермерскую одежду. Он тряхнул Рэвела за плечо и спросил:

– Ты ранен, парень?

– Нна ввостооок! - простонал Рэвел. - Нна ввостооок!

– Ничего, если я подниму тебя? - спросил человек.

– Ддааа! - пронзительно закричал Рэвел. - Ввостооок!

– Я лучше отвезу тебя к доктору!

Боль не усилилась, когда фермер поднял его и уложил на спину в кузове грузовичка. Он был на оптимальном расстоянии от трансмиттера, и боль уже достигла предела. Фермер сунул в рот Рэвела какую-то свернутую тряпку.

– Прикуси это, - посоветовал он. - Станет легче.

Легче не стало, но кляп приглушил вопли. Он был благодарен и за это.

Рэвел осознавал происходящее: езду в густеющих сумерках, фермера, несущего его в дом, построенный в колониальном стиле, но внутри выглядевший как госпиталь, доктора, осматривавшего его. Они обменялись с фермером несколькими фразами. Затем тот ушел, а доктор вернулся и опять посмотрел на Рэвела. Доктор был молодым человеком в белом халате, рыжеволосым и широколицым. Он выглядел взволнованным.

– Вы ведь из той тюрьмы?

Рэвел все еще стонал через кляп. Ему удалось конвульсивно дернуть головой, что должно было означать утвердительный кивок. Казалось, тысячи ледяных игл вонзились в грудь, а шею у плеч дерут напильником. Кисти выламывало из суставов, наподобие того, как гурман за обедом дробит зубами крылышко цыпленка. В желудке - океан огня. С него сдирают кожу, бритвами кромсают нервы, молотами размалывают мышцы. Какие-то пальцы изнутри выдавливают из орбит глаза. Но, несмотря на изощренность пытки, на совершенство действия боли, она не выключала мозг, сохраняя ясным сознание. И не было для него никакого ни забытья, ни забвения.

– Сколько зверства в иных людях! - произнес доктор. - Я попытаюсь удалить эту штуку. Не знаю, что из этого выйдет, - нам не объясняли принцип их действия, - но я попытаюсь извлечь ее.

Он отошел и вернулся со шприцем.

– Его там нет. Мы обыскали всю рощу.

Уордмен удивленно уставился на доктора, хотя и знал, что тот говорит правду.

– Ладно, - сказал он. - Кто-то подобрал его. У него был сообщник, который помог ему бежать.

– Никто бы не осмелился, - возразил доктор. - Тот, кто помог ему, сам попадет сюда.

– Тем не менее, - ответил Уордмен, - я вызову полицию, - бросил он уже на ходу в канцелярию.

Через два часа позвонили из полиции. Они уже проверили тех, кто обычно ездит по этому проселку, местных жителей, которые могли бы что-либо видеть или слышать, и нашли фермера, который подобрал недалеко от тюрьмы раненого и доставил к доктору Элину в Бунитаун. Государственная полиция была убеждена, что в действиях фермера не было злого умысла.

– В отличие от доктора, - хмуро отметил Уордмен, - тот должен был понять все почти сразу.

– Да, сэр, я тоже так думаю.

– Но он не доложил о Рэвеле.

– Нет, сэр.

– Вы уже послали за ним?

– Нет еще. Мы только что получили сообщение.

– Я хотел бы поехать с вами. Ждите меня.

Уордмен выехал в санитарной машине, чтобы забрать Рэвела. Не давая сигналов, она подкатила к дому доктора Элина, сопровождаемая двумя полицейскими машинами. Они ворвались в крохотную операционную, когда Элин уже мыл в тазу инструменты.

Уордмен жестом показал на человека, лежавшего без сознания на столе в центре комнаты.

– Вот Рэвел, - сказал он.

Элин удивленно взглянул на операционный стол:

– Рэвел? Поэт?

– Вы не знали? Почему же тогда вы помогли ему?

Вместо ответа Элин внимательно посмотрел в глаза вошедшему и спросил:

– Вы и есть Уордмен?

– Да, это я.

– Тогда, я думаю, это ваше. - И Элин вложил в руку Уордмена маленькую окровавленную коробочку.

Потолок оставался белым, несмотря на попытки Рэвела взглядом выжечь на нем слова… Когда в глазах зарябило, он прикрыл их и написал на внутренней стороне век паучьими буквами одно-единственное слово: «Забвение».

Он слышал, как кто-то вошел в палату, но любое движение требовало такого усилия, что еще некоторое время он держал глаза закрытыми. Когда же он их все-таки открыл, то увидел Уордмена, с мрачным видом стоящего у изголовья койки.

– Как вы себя чувствуете, Рэвел? - спросил он.

– Я размышлял о забвении, - ответил Рэвел, - и писал поэму на эту тему.

Он уставился на потолок, но там ничего не было.

– Вы просили… Вы однажды просили карандаш и бумагу. Мы решили, что вам их можно дать.

С внезапной надеждой Рэвел посмотрел на Уордмена, но потом до него дошел смысл его слов.

– Ах, вот что, - сказал он.

Уордмен нахмурился и спросил:

– Чего же еще? Я же сказал, что вам дадут карандаш и бумагу…

– Если я пообещаю больше не уходить.

Руки Уордмена сжали спинку кровати.

– Что с вами случилось? Ведь вам не уйти, теперь вы это знаете.

– Вы хотите сказать, что мне не выиграть. Но я и не проиграю. Это ваша игра, ваши правила. Если мне удастся свести игру вничью, то и это будет неплохо.

– Вы все еще думаете, что это игра, - сказал Уордмен. - Вы думаете, что все это несерьезно. Хотите посмотреть, что вы наделали?

Он подошел к двери, открыл ее, махнул кому-то рукой, и в комнату вошел доктор Элин.

– Вы помните этого человека?

– Помню, - ответил Рэвел.

– Его только что доставили, - продолжал Уордмен. - Примерно через час ему вживят коробочку. Вас это радует, Рэвел?

Глядя в глаза Элину, Рэвел сказал:

– Простите меня!

Элин улыбнулся и покачал головой:

– Не нужно. Мне казалось, что громкий процесс может помочь избавить мир от таких штучек, как «Страж». Но, - он кисло улыбнулся, - процесс не был громким.

– Вы оба слеплены из одного теста, - вмешался Уордмен. - Только и думаете об эмоциях толпы. Рэвел досаждает всем своими так называемыми поэмами, Элин - своей речью на суде.

Рэвел спросил у доктора, улыбаясь:

– О, вы произнесли речь? Сожалею, что не мог ее слышать.

– Она не была блестящей, - ответил Элин. - Я не рассчитывал, что суд продлится только один день, и у меня не было времени подготовиться.

– Ладно, достаточно, - прервал их Уордмен. - Поболтаете потом, у вас впереди годы.

У двери Элин повернулся и сказал:

– Пожалуйста, не уходите, пока я не встану на ноги после операции.

– Вы хотите в следующий раз уйти вместе? - поразился Уордмен.

– Конечно, - ответил Элин.

Перевод с английского

Павла Каплуна