"Герои без вести не пропадают" - читать интересную книгу автора (Кибек Митри)

Глава вторая

После переправы через Вислу, бросив раненых и убитых, Айгашев повел свою роту на запад, но в первом же лесу сбился с правильного направления. В результате партизаны проблуждали весь день, а к вечеру, измученные, буквально валились с ног. Пришлось заночевать в лесу. Бойцы разожгли костры, обсушились, выпили горячего чаю и, завернувшись в шинели, легли спать под открытым небом.

Надо признаться, что в этот богатый событиями день досталось всем — и бойцам и командирам. Неся на себе оружие и боеприпасы, а также недельный запас продовольствия, они проделали по дорогам и без дорог почти полсотни километров. Но больше всех намучилась Эсфирь. Когда во время обстрела на переправе появились первые раненые, она передала санитарную двуколку одному из Партизан, сама же побежала оказывать помощь раненым. Кругом рвались снаряды, свистели пули, а девушка, перебегая от одного к другому, делала перевязки. Тем временем рота ушла далеко вперед. Она кричала, умоляла пробегавших мимо, чтобы они помогли унести раненых, но никто не услышал. Даже тот партизан, который принял от нее двуколку, не остановил ее в укрытии, как она просила, а умчался вперед. Несмотря на это, она все же привела двух бойцов, один из которых был серьезно ранен в голову, а другой в плечо. Опираясь на Эсфирь, они хотя и с трудом, но все же могли передвигаться. Догнав роту на привале, девушка еще раз перевязала им раны, а когда рота двинулась вперед, посадила их на двуколку. Самой же ей пришлось весь день идти пешком. Но ее мучения на этом не кончились. Когда рота устроилась на ночлег, Она опять принялась за своих раненых — приготовила ужин, накормила, обсушила и уложила спать. Даже лошадь пришлось самой распрячь и стреножить. Хорошо еще, дело это ей было знакомо — она родилась и выросла в деревне, иначе бессловесному животному пришлось бы всю ночь простоять в упряжи. Наконец, закончив дела, она достала из вещмешка сухари, намочила их в остывшем кипятке и начала ужинать. В это время к ней подошел Сергеев, ординарец командира роты, маленький, кругленький, как мяч, молодой солдат, которого все звали «Малыш».

— Доктор!. - сказал он. — Иди скорее к майору. Он плохо себя чувствует.

Бросив еду, девушка схватила сумку с медикаментами и поспешила за Сергеевым. Тот ее привел к шалашу, сделанному из плащ-палатки и еловых лапок.

— Заходи, он там, — указал Малыш на вход, завешенный плащ-палаткой.

Эсфирь, пригнувшись, вошла. В шалаше лежал Айгашев.

— Что с вами, товарищ майор? — тихо спросила она.

— Со мной? Ничего. Да, ничего! — ответил из темноты голос Айгашева.

— Мне передали, что вы заболели. Скажите, что вас беспокоит?

— Что меня беспокоит? Будто сама не знаешь!

Он взял девушку за руку и потянул к себе. Страх и отвращение придали Эсфири силы. Она вырвала руку и пулей вылетела из шалаша.

— Ха-ха-ха! — весело заржал Айгашев, — Подумаешь, недотрога какая! И пошутить нельзя… Сколько живет среди солдат и все разыгрывает из себя деву пресвятую. Ну и черт с тобой! Иди к… — и он грязно выругался.

Правда, девушка этого уже не слышала. Выйдя из шалаша, она бросилась в лес и бежала до тех пор, пока не начала задыхаться. Тут она упала на землю и горько зарыдала…

Второй день также прошел в безрезультатных поисках основных сил отряда. Вместо того чтобы разослать во все стороны разведчиков и через них узнать, где могут находиться остальные роты, Айгашев заставлял бойцов бессмысленно шагать по лесу, подниматься на холмы и снова спускаться в долину. Первая половина третьего дня прошла в таких же поисках. Наконец измученные люди не выдержали, и, когда рота поднялась на очередной холм, без команды повалились на землю.

— Здесь мы временно расположимся лагерем, — объявил командир роты. Два часа отдыха, а потом приступим к оборудованию землянок.

Люди, разморенные жарой и усталостью, получив разрешение на отдых, подложили под головы шинельные скатки и уснули. Айгашев тоже устал, но тяжелые мысли не давали ему покоя. Взяв бинокль, он взобрался на вершину холма и начал рассматривать окружающую местность. Внизу, посередине широкой долины, голубой лентой извивалась довольно широкая река. Вдоль правого берега этой реки тянулась асфальтированная дорога. По ней то и дело проезжали автомашины. Горное ущелье соединяло эту продолговатую долину с другой, казавшейся рядом с ней небольшой круглой чашей. В центре этой зеленой чаши находилось селение, а там, где узкое ущелье прорезало горы, стоял красивый двухэтажный дворец, окруженный с трех сторон красными кирпичными строениями; с четвертой же стороны к нему примыкал парк, разрезанный прямыми аллеями. Айгашев развернул топографическую карту и определил свое местонахождение. Селение в центре круглой чаши называлось Бохеньки, а там, где красовался дворец, на карте стояла надпись «Г. ДВ.», что означало «господский двор».

«Значит, помещичье имение, — подумал майор. — Наверно, живет какой-нибудь граф с красавицей графиней. Вот бы прогнать его из дома… Пожить бы хоть недельку в настоящем дворце… А ведь это вполне реальная вещь, — продолжал он мечтать, разглядывая в бинокль белую колоннаду. — Эх, скорее бы стать командиром! Теперь в нашем отряде никого выше майора нет. А майоров всего два: я и Громов. Громов-человек деловой, честолюбивые мысли его не занимают. С ним я договорюсь без труда. А вот захотят ли другие командиры признать меня? Начнем с Соколова. Турханов назначил его своим заместителем по строевой части. Но он всего лишь лейтенант, его нельзя считать серьезным соперником. Опаснее всех-Савандеев. Как начальник штаба, он, конечно, принял командование отрядом и едва ли захочет уступить. Чтобы устранить его, надо восстановить против него других командиров. А как добиться этого? Да, как добиться этого?»

Айгашев задумался. Он начал припоминать подобные ситуации, описанные в книгах или же случившиеся в жизни, и утвердился в мысли, что победителем он может выйти лишь в том случае, если ему удастся поссорить между собою всех претендентов и восстановить их против главного претендента. «Так мы и сделаем, — злорадно ухмыльнулся Айгашев. — Напишу-ка Байдирекову и Волжанину. Одному пообещаю пост заместителя командира по строевой, другому должность начальника штаба, если они согласятся поддержать меня. Тогда обе роты присоединятся к моей, и Савандеев останется ни с чем. Да, ни с чем!»

Приняв такое решение, он тут же приступил к его осуществлению. Прежде всего он написал дружеские послания двум командирам рот, потом вытащил из сумки чистую общую тетрадь и крупным шрифтом вывел на обложке: «Книга приказов. Интернационального отряда советских партизан». На первой странице он набросал проект приказа. «Наш любимый командир, полковник Турханов, писал он, — в боях с фашистскими извергами получил смертельную рану и скончался на моих руках. Перед смертью он возложил на меня обязанности командира отряда. Выполняя последнюю волю своего незабвенного Друга и начальника, а также в соответствии с требованиями Боевого Устава пехоты, с сего числа приступаю к исполнению обязанностей командира Интернационального отряда советских партизан и приказываю:

1. Весь отряд сосредоточить в горном лесу юго-восточнее соления Бохеньки.

2. Всему личному составу дать недельный отдых.

3. Всем командирам подразделений и начальникам служб продолжать исполнение своих обязанностей.

4. Неисполнение данного приказа влечет за собой суровое наказание вплоть до расстрела.

Приказ объявить всему личному составу…»

Здесь Айгашев остановился и глубоко задумался. Он понимал, что попытка самовольно захватить власть может привести к тяжелым последствиям, однако и тут нашел утешение. «Победителей не судят, — подумал он вслух, а что победителем буду именно я — не может быть никаких сомнений. Ведь все любили Турханова, и кто посмеет не выполнить его последнюю волю?»

Эта мысль успокоила его. Он прочитал свой приказ вслух и поставил подпись. Затем вернулся к своим бойцам, разыскал среди спящих ротного писаря и велел приготовить три копии. Потом разбудил командира первого взвода Колпакова.

— Что случилось? — недовольно проворчал тот. — Спать не дают ни днем, ни ночью!

— Хватит дрыхнуть, есть дела поважнее. Ты вроде хвастался, что у тебя во взводе есть люди, которые в огне не горят и в воде не тонут…

— У меня все такие.

— Все не все, дай мне трех. Одного пошлю в Штаб отряда, а двух других к командирам рот.

Через несколько минут Колпаков привел к командиру сержанта и двух рядовых.

— Вот сержант Измайлов, — показал он на высокого, плотного детину с рябоватым лицом. — Прошел огонь, воду и медные трубы. Будет старшим.

— В картах разбираешься? — спросил Айгашев.

— В полковой школе обучали. Координаты-мурдинаты, азимуты-мазимуты. Кажется, не забыл, — ответил Измайлов, улыбаясь.

— Чего зубы скалишь? — сердито крикнул командир роты. — Дело серьезное. Надо разыскать штаб отряда. Он находится вот в этом районе. Смотри и запоминай. Отсюда спуститесь вдоль вот этой горной речки, потом свернете налево и пройдете вон в тот лесной массив. Там узнаете у местных жителей, где партизаны. Понял?

— Понял, товарищ майор!

— Вот этот пакет передашь капитану Савандееву, — сказал майор, вручая Измайлову сложенный вчетверо лист бумаги. — А та передашь это письмо командиру первой роты лейтенанту Волжанину, — обратился он к другому бойцу. — Знаешь его?

— Лейтенанта Волжанина? Кто его не знает!

— Вручишь ему в собственные руки. Если покажешь еще кому-нибудь, запомни: расстреляю вот из этого пистолета, — похлопал по кобуре Айгашев.

— Будет исполнено в точности, — пообещал боец.

С такими же предостережениями передал майор второму бойцу письмо на имя Байдирекова, после чего Колпаков проводил их до лесной тропинки, ведущей к горной речке. По пути он дал им несколько дельных советов и, пожелав успехов, распрощался.

Оставшись один, Айгашев подошел к санитарной двуколке. Там спала Эсфирь. Жаркие лучи солнца немилосердно жгли ее, но, видно, она так измучилась, что спала как убитая, расстегнув ворот гимнастерки. Взгляд Айгашева остановился на ослепительно белой шее девушки, и он уже было нагнулся к ней, но тут его окликнул замполит Пуяндайкин:

— Ты что это облизываешься, как кот на сметану? Айгашев быстро выпрямился.

— А сметана того, первый сорт, — попытался он отшутиться.

Пуяндайкин взял его под руку и отвел в сторону.

— Константин Сергеевич, вот что я тебе скажу: оставь ты ее в покое.

— И пошутить нельзя? — ухмыльнулся Айгашев.

— Знаем, как ты шутишь. Она рассказала. Советую тебе не выходить за рамки…

— А почему? Кто она такая? Подумаешь, цаца… Обыкновенная баба, да еще еврейка. Должна радоваться, что такие люди оказывают ей внимание…

— Ты это серьезно говоришь? — с изумлением посмотрел на майора Пуяндайкин.

— А как же! Знаешь, что бы с ней было, если бы мы ее не приютили? Сгорела бы уже давно в крематории… А она, вместо благодарности, наговаривает.

— Константин Сергеевич, ей-богу, я был о тебе лучшего мнения. И как только у тебя повернулся язык сказать такое? Она пришла к нам с чистой душой, старается изо всех сил помочь нам громить фашистов, а ты…

— Знаю я, почему она пришла к нам. Некуда было деться, вот и попросилась…

— Да, фашисты преследуют их, охотятся, как за дикими зверями. Но тот, кто хочет воспользоваться в своих низменных целях их трагедией, не лучше нацистского негодяя!

— Выходит, меня надо уничтожить? — с издевкой спросил Айгашев. — Нет, мой дорогой, руки коротки! И запомни: рано или поздно, а Эсфирь будет моей. Да, моей!

— Нет, не бывать этому! А если попытаешься действовать силой, придет Яничек, и от тебя только мокрое место останется.

— При чем тут Яничек?. - насторожился майор.

— При том, что они любят друг друга. А Зденек, как тебе известно, обиды никому не прощает.

В глазах Айгашева вдруг появился страх.

— Я этого не знал, — словно про себя, тихо проговорил он. — Ну, ладно! Забудем об этом. Даю тебе слово, девушку даже пальцем не трону. Пускай живет и милуется со своим чехом…