"Мужчина для нее" - читать интересную книгу автора (Кендрик Шэрон)

Глава третья

Выйдя из гостиной, Абигейл сразу же поднялась по лестнице. В почти пугающей тишине дома ясно слышалось ее затрудненное, прерывистое дыхание.

Куда теперь? В общей с Орландо спальне она не спала уже много месяцев.

Это была великолепная комната, окнами выходящая в сад, разбитый еще в восемнадцатом веке и составлявший гордость усадьбы. Когда полицейский сообщил ей, что Орландо никогда уже больше не придет в этот дом, у Абигейл мелькнула мысль, что она могла бы вернуться туда… Но теперь она знала: ничто не соблазнит ее снова спать там…

И она направилась в Восточную комнату, где шторы были почти полностью задернуты, оставляя в тяжелой парче только щелку, что создавало в спальне унылый полумрак, который вполне соответствовал ее настроению.

С чувством облегчения она сбросила туфли на тонких высоких каблуках, расстегнула жакет и прилегла на широкую, с четырьмя угловыми стойками кровать, уставясь в потолок.

Издалека до нее доносился слабый звон фарфора и стекла — наверное, это официантки убирали со стола.

Время шло медленно, и она уже заинтересовалась, где же Ник. И честно спросила себя, действительно ли она ждет, что он, упорно следуя за ней, тоже поднимется по лестнице.

Нет, она не ждала…

Ник ценил самоконтроль — качество, которым он обладал сам. Без сомнения, ее истеричное поведение в присутствии официанток показалось ему отвратительным; так что он, возможно, решил оставить Абигейл одну, пока она не успокоится.

Впрочем, он мог уже уйти, как и все остальные.

Эта мысль почему-то наполнила ее ужасом.

Ну, нет! Абигейл слегка покачала головой. Ник не ушел — она чувствовала это интуитивно. Они никогда не были закадычными друзьями, это правда, но они прошли вместе долгий, долгий путь… Очевидно, что на похороны он приехал из чувства верности. Однако из-за того, что здесь произошло, он мог и уехать, и обвинять его в этом было нельзя. Но она также знала, что он не ушел бы, не попрощавшись. Только не Ник!

Ее веки были словно налиты свинцом, и она позволила им опуститься на воспаленные глаза. Она совсем ненадолго закроет их. Только на минутку.

Абигейл расслабилась на мягкой, как пух, подушке, и темнота, принося облегчение, заволокла ее сознание.

Когда она снова открыла глаза, в комнате было почти темно. Что-то изменилось. Появился какой-то звук, которого она не слышала раньше, слабый, почти неразличимый, но, однако, очень знакомый.

Она прислушалась и резко повернулась лицом к окну. В высоком, обитом гобеленом кресле, стоявшем перед роскошными синими с золотом шторами, сидел Ник. Его глаз почти не было видно в тусклом искусственном освещении комнаты. Рядом, на маленьком столике, стоял на подносе чай.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и Абигейл поняла, что удививший ее звук был звук его дыхания, тихого и ровного.

Не говоря ни слова, он поднялся с кресла, подошел и присел на краешек кровати. Пропустив сквозь пальцы пышную прядь ее волос, он затем снова дал ей упасть, рассыпаться блестящими прядками, светившимися на белой подушке как золото.

Все еще не совсем очнувшись от сна, Абигейл, полузакрыв глаза, смотрела на него сквозь густые темные ресницы. Что, черт побери, он здесь делает?

Интересно, заметил ли он смущение в ее глазах, пока она так пристально Глядела на него, подыскивая какие-нибудь нейтральные слова, чтобы заговорить?

И тут Ник сделал нечто странное.

Наклонясь вперед, совсем немного, он медленно обвел кончиком пальца контур ее губ, и они задрожали под его рукой.

Ее глаза расширились от удивления и блаженства.

— Ник…

— Tсc… — Его шепот, обволакивающий и нежный, как клубника со сливками, мягкий и неотразимый, был почти таким же дразнящим, как то неторопливое прикосновение, которое последовало сразу же.

Ее сердце забилось так громко, что Ник — она была уверена — сразу услышал его. Каждый нерв в ее теле был напряжен, словно крича и требуя чего-то большего, чем эта невинная связь между кончиком его пальца и ее губами.

Абигейл обнаружила, что смотрит, буквально пожирая взглядом, в его лицо с резкими чертами, в зеленые глаза, скрытные и таинственные. Пусть это случится, Абигейл, сказала она себе. Ты хочешь Ника Харринггона. Ты хочешь его прямо сейчас! Да и всегда хотела только его…

Оказавшись в плену сильного желания, Абигейл была ошеломлена: она неспособна была двигаться, говорить и делать что-нибудь еще — только смотреть в это красивое лицо.

Он передвинулся немного ближе, так что его голова оказалась прямо над ее лицом, и прищурил глаза, в которых было далеко не дружеское выражение.

Не дружеское, нет, но напряженное — его глаза горели желанием.

Все вышло из-под контроля. В глубине души Абигейл знала, что должна что-нибудь сделать, остановиться, прежде чем это зайдет слишком далеко.

— Ник… — снова проговорила она, но на этот раз он заставил ее замолчать своими губами.

Опыт общения с мужчинами у Абигейл был до смешного мал. Ее целовал инструктор по лыжам, когда ей было шестнадцать, и тогда — почти два года назад — поцеловал Орландо…

А Орландо был опытным. О да! Орландо целовался с уверенностью и техникой мужчины, знавшего очень многих женщин, постигшего абсолютно все в любви.

Но сейчас все было по-другому.

Ник добился того, что ее губы раскрылись, одним лишь ласковым прикосновением своих горячих губ, как если бы ее рот был какой-то незнакомой ему эротической зоной, в исследование которой он погрузился и которую изучал сейчас самым восхитительным способом.

Абигейл никогда раньше не ощущала в себе такой чуткости, никогда не была так податлива или расслабленна. Или так возбуждена. Ее рот приоткрылся, а веки медленно опустились, заслоняя того, кто целовал ее, — пьянящее чувство легко помогало отвлечься, забыть о преследующих ее вопросах.

Она застонала от наслаждения, но слышал ли это Ник — Абигейл не знала. Он выбрал именно этот момент, чтобы сделать поцелуй глубже, с дразнящей точностью проникнув в глубь ее рта, и круговыми движениями начал передвигать язык по ее небу. Это походило на окончательное эротическое вторжение.

Она провела руками по его плечам, с восхищением касаясь мощных мускулов, и инстинктивно притянула его к себе, тая под весом сильного сухощавого тела, замирая от прикосновений рук, протянувшихся, чтобы сплестись в тяжелом шелке ее волос.

Поцелуй все длился, и Абигейл понятия не имела, как долго: с Ником она забыла о времени, и оно словно остановилось. Она никогда не думала, что поцелуи могут так… так невероятно возбуждать.

Все — и напряжение, и горе, и смятение, которое она чувствовала, — все исчезло в один миг, отступив перед волшебством этого поцелуя.

Внутри у нее что-то оттаивало, распрямлялось, и вот уже ее тело трепещет от неясного и беспокойного страстного желания, заставлявшего звать его и умолять сделать что-то еще. Но она не смела… Она только крепко сплела руки вокруг его шеи и ощутила свою победу, поняв, что Ник дрожит, готовый сдаться.

Но затем что-то вдруг произошло. Абигейл могла бы точно указать этот момент. Это случилось, когда он начал расстегивать белую шелковую блузку под черным жакетом. Тело отреагировало на интимное прикосновение прежде, чем его смог осознать мозг. В предвкушении полнейшего восторга у нес перехватило дыхание, она чувствовала, что ее соски стали твердыми, как камень, и натянули тонкое кружево бюстгальтера.

И только когда он расстегнул вторую пуговицу и она почувствовала, как прохладный воздух ласкает ее закрытую кружевом грудь, инстинкт, приобретенный горьким опытом, заставил Абигейл напрячься.

Ник почувствовал это сразу же. Ни слова не говоря, он оттолкнул ее от себя и мрачно, разъяренно, с недоверием и осуждением посмотрел на нее, а потом вскочил с кровати.

Все еще тяжело дыша, он шагнул к окну и поднял тяжелые парчовые шторы. Снаружи была беззвездная темень. Только луна, почти полная, с насмешкой на глупом, круглом, как тарелка, лице, неясно вырисовывалась на фоне сине-фиолетового неба.

Его дыхание постепенно успокоилось, и тогда он обвиняющим тоном сказал:

— Так, значит, это правда…

У Абигейл дрожали руки. Она не смогла даже думать о том, о чем он говорил, пока не избавилась от проклятых доказательств того, что чуть было не случилось. Надо было застегнуть блузку. Но она так нервничала, что даже эта простая задача показалась ей слишком сложной. Ее пальцы скользили и соскальзывали с шелковой ткани, и потребовалось огромное усилие, чтобы сосредоточиться и вдеть наконец пуговицы обратно в петли.

Быстро проведя руками по спутанным волосам, Абигейл заставила себя сесть на кровати и ответить ему:

— Что — правда?..

Тогда он повернулся. Лучше бы он этого не делал! На лице Ника было написано отвращение и… разочарование. Он недоверчиво покачал головой.

— Я думал, та женщина в боа пала так низко, как только может пасть человек, — сказал он с горечью больше себе самому. — Но теперь я обнаружил несколько неприятных фактов, касающихся меня лично.

Абигейл спустила ноги с кровати и через силу сунула их в нелепые туфли на высоченных каблуках. Так она чувствовала себя увереннее. Она прочистила горло, пытаясь не показать, что нервничает, но она нервничала.

— О чем ты говоришь, Ник?

— Я говорю о себе, хотя это сейчас не к месту, прошептал он с отвращением в голосе. — О моем непрошеном и диком желании переспать с тобой, содрогающейся подо мной на этой кровати, прямо сейчас…

Это просто потрясло Абигейл: его слова отражали ее собственное пламенное желание — она действительно хотела лежать под ним на этой кровати.

Содрогающейся. Целующейся.

— Ник, не надо… — прошептала она.

— Но давай не будем обо мне! Почему бы нам вместо этого не поговорить о тебе, Абби? — продолжал он неумолимо, как будто она ничего не сказала. И о моей дурацкой рыцарской защите твоей чести там, внизу. О господи! Как эти довольно сомнительные друзья Орландо, должно быть, посмеивались в кулак. Потому что теперь мне совершенно ясно, что дорогая Джемима, очевидно, сказала правду. Ведь так? — Его зеленые глаза блестели, словно драгоценные изумруды. — Так скажи мне, Абигейл, насколько «свободным» был этот ваш свободный брак? Если бы я попытался, скажем, месяц назад, было бы так же просто соблазнить тебя на этой самой кровати?

— Ты не соблазнял меня…

— Да, — неторопливо согласился он. — Я остановился. Правда?

Абигейл в смятении прижала ладони к пылающим щекам.

— Не надо… — снова прошептала она.

— Что — не надо? — В его голосе была насмешка. — Говорить правду? Быть честными? Но я думал, это довольно разумно после твоего «свободного» брака. И ты все еще не ответила на мой вопрос. Позволила бы ты мне любить тебя, когда Орландо был жив? Возможно, ему понравилось бы наблюдать?

Мм? Понравилось бы? Или, может, вы оба получали какое-то удовольствие от этого, Абби?

— Ты отвратителен!..

— Что ж, может, и так, — согласился Ник, скривив рот в гримасе ненависти и самообвинения. — Но я по крайней мере не лицемер. Великий Боже, ты выглядела такой потрясенной там, внизу, когда Джемима обвиняла тебя, что я серьезно испугался, что ты можешь просто упасть в обморок, как некая невинная героиня времен королевы Виктории! — Он иронически рассмеялся. Тогда как в действительности ты не могла дождаться, когда наконец можно будет подняться наверх и наброситься на первого попавшегося тебе мужчину!

— Значит, вот что ты обо мне думаешь? — спокойно произнесла Абигейл.

Он холодно посмотрел на нее.

— А что еще прикажешь мне думать? Людей обычно судят по тому, как они себя ведут, а в твоем сегодняшнем поведении не было ничего, что могло бы опровергнуть слова Джемимы.

Абигейл с такой силой вонзила ногти в ладони, что вздрогнула от боли, но ей было уже все равно.

Она не могла тут больше оставаться и выслушивать эти оскорбления. Проще всего было бы выбежать из комнаты, прочь от его отвратительных обвинений, и забыть эту грязную сцену!

Но бегство — не выход.

У Ника навсегда останется память о ней как о дешевой маленькой шлюшке, которая среди друзей Орландо чувствовала себя как рыба в воде и готова была принять все их отвратительные ценности.

Этого ей просто не вынести. И речь идет не о гордости. Ее долг перед отчимом, который подарил ей так много любви и которого Ник тоже боготворил, — вывести Ника Харрингтона из заблуждения, стереть то ужасное впечатление, которое она, должно быть, на него произвела.

— Ник… — осторожно начала она.

Его лицо оставалось холодным. Он лишь окинул ее презрительным взглядом:

— Что?

Абигейл вздохнула, прежде чем начать исповедь.

— Послушай, я хочу объяснить…

— Послушать будет действительно интересно, саркастически откликнулся он.

— Мой брак не был счастливым…

Но он прервал ее, громко рассмеявшись. Этот циничный хохот эхом отдался в ее голове, — Правда? — вопросил он с издевкой. — Ты удивляешь меня, Абигейл. Можно подумать, что беспорядочные связи способствуют согласию между супругами!

Ее терпение подходило к концу, но Абигейл решилась продолжать до тех пор, пока не выговорится, пока не скажет что-нибудь, что избавит ее от этого пугающе холодного, разочарованного взгляда зеленых глаз.

— Одно то, что он не был счастливым, еще не значит, что он был «свободным», как ты все время подчеркиваешь! — огрызнулась она…

— Так вы были верны друг другу? — немедленно отреагировал Ник.

Волнуясь, она опустила глаза и начала перебирать пальцами шерстяную ткань своей черной юбки, как ребенок теребит свое одеяльце.

— Это… это все не так просто, — сказала Абигейл уклончиво.

— Ну да, так я и думал. — Его голос звучал резко. Просто ответь — да или нет. Нет ничего проще!..

Указательным пальцем она чертила круги на своей ладони. Как много можно рассказать ему? Подняв голову, она встретила настороженный взгляд зеленых глаз, но своих не отвела.

— Я была верна ему, — произнесла Абигейл, и ее глаза потемнели от боли.

— И ты ждешь, что я в это поверю? — хмыкнул он.

Она покачала головой.

— Я ничего от тебя не хочу, Ник! Но ты мог бы по крайней мере проявить вежливость и выслушать меня!

— Ты думаешь, мне интересно тебя слушать? холодно сказал он. — Разве это не пустая трата времени? Я имею в виду, разве у тебя это не в крови?

Абигейл застыла. Она поняла, о чем он говорит, но все-таки хрипло спросила:

— В каком смысле?

— Ты лишь дочь своей матери, — спокойно заметил Ник. — И так же неразборчива в связях, как и она.

Это не было таким страшным оскорблением, каким должно было бы стать. В конце концов, у Ника просто хватило смелости вслух заявить о том, о чем другие годами лишь шептались по углам. Абигейл любила свою мать, но слишком хорошо знала о ее прегрешениях.

Бессознательно, детским жестом поймав выбившуюся прядь волос, она начала накручивать ее на палец, как яркую, блестящую нитку.

Как поступить теперь? Чем ответить?

Дать отпор, поругаться и приказать ему покинуть дом? Или же поступить как более зрелый человек?..

Она оставила в покое свои волосы.

— Я не собираюсь отрицать, что у моей матери были любовники, когда она была замужем за Филипом, — сказала Абигейл, изо всех сил сдерживаясь, но все же не смогла скрыть горячий румянец стыда, вспыхнувший на ее бледных щеках. — Об этом знали все. — Она сделала паузу и прямо посмотрела ему в глаза. — Включая Филипа, — добавила она, ожидая, что Ник удивится.

— Да, — невыразительным голосом согласился он, никакого удивления не было.

— Ты знал? Знал, что Филипу было известно…

— Об изменах твоей матери? — Он кивнул, затем невесело засмеялся. — О да, Абигейл, я это знал! Филип любил твою мать, но это не закрывало ему глаза!

Она всегда, с детства, тосковала по полноценной семейной жизни и именно этого счастья была лишена. И Абигейл очень тихо сказала:

— Если честно, Ник, у мамы были свои причины для этого.

— Разумеется, были, — согласился он холодно. Похоть обычно главная причина измен, не так ли?

— Ох, Ник, — печально сказала Абигейл. — А теперь у кого только черное и белое? Филип — замечательный человек, но он был почти на сорок лет старше моей матери…

— И это должно заставить меня ее пожалеть, так, что ли? — вопросил Харрингтон. — Заставить с пониманием отнестись к ее неверности, а возможно, даже смириться с этим? Ты в самом деле так думаешь, Абигейл?

— Я только пытаюсь объяснить…

— Никаких объяснений не нужно! — безжалостно оборвал он. — Твоя мать знала, что Филип почти старик, когда выходила за него замуж. Она была сломлена, осталась без поддержки, а Филип был очень богатым человеком, который предложил ей надежную, обеспеченную семейную жизнь!

— И она была к тому же молодой, красивой и страстной женщиной! защищалась Абигейл. — С нормальными желаниями для женщины ее возраста, которые Филип не мог удовлетворить!

— Тогда ей надо было выйти за кого-нибудь, кто был ей ближе по возрасту и мог бы удовлетворять ее, тебе так не кажется? А не выбирать вместо этого материальное положение и роскошь, которые ей дал Филип Ченери! — прямо заявил Ник. — Она выходила замуж, прекрасно понимая, что делает. Она продавала свою молодость и красоту за деньги. Это был бы равноценный обмен, если бы твоя мать соблюдала свой пункт договора. — Он улыбнулся странной улыбкой. — Ты знаешь, как говорят: за все надо платить.

Как могла она спорить с ним, если в душе была согласна с каждым его словом? Абигейл помнила, какая напряженная атмосфера была в доме, когда ее мать завела очередную интрижку, ставшую одной из причин, по которым ее, Абигейл, отослали назад в Англию, в школу-интернат. На этом настоял Филип.

И когда она вернулась в Америку на долгие летние каникулы, тот же Филип окружил ее любовью и вниманием, которых она так жаждала! Фактически отчим был для нее матерью больше, чем ее собственная мать!

Абигейл вздохнула и потерла затылок, пытаясь унять тупую ноющую боль, которая, казалось, не собирается оставлять ее.

Ник наблюдал за ней, и ее усталое движение отрезвило его. Он поднял тяжелый серебряный чайник и стал разливать чай по чашкам. Только увидев это, Абигейл сообразила, что почти ничего не ела и не пила вот уже сутки.

Ник поднялся, подал ей чашку, и она заметила в душистом чае тончайший ломтик лимона.

Он все помнит! Она уже собралась улыбнуться, но тут же одернула себя: только то, что Ник Харрингтон помнит, какой она любила чай, еще не значило, что нужно рассыпаться перед ним в благодарностях! Что ж! Я все еще потерявшаяся одинокая маленькая девочка, подумала она с отчаянием, все так же жаждущая любви, которой не дала мне моя красивая, но очень уж легкомысленная мать! И Абигейл приняла чашку.

— Спасибо, — с автоматической вежливостью произнесла она, но затем поняла, что зря это сказала, и воинственно уставилась на Ника. — С какой это стати я тебя благодарю? — спросила она больше себя, чем его. — Если последние десять минут ты только и делал, что меня оскорблял?

На его лице появилось что-то отдаленно похожее на улыбку; он сидел и потягивал чай.

— Уже лучше, — заметил он спокойно. — Думаю, ты мне больше нравишься как обвинитель, чем как жертва.

Она пожала своими узкими плечами и глотнула чаю.

— Не могу понять, почему ты все еще здесь.

— Не можешь?

Она взглянула на него, прищурив глаза. Он ссылается на недавнюю сцену? Возможно, он ожидал…

Она покачала головой:

— Нет…

Чашка тонкого фарфора была уже на полпути к его губам, но после небольшой заминки он поставил ее на блюдце.

— Меня поражает, как много тебе потребовалось времени, чтобы наконец об этом спросить. — В его зеленых глазах зажегся луч света. — Или ты воображала, что я просто слоняюсь поблизости, надеясь довести до конца то, что мы начали немного раньше на кровати?

Это было ужасно: ее тело сразу же прореагировало на чувственность, прозвучавшую в этом язвительном замечании, будто глубокий убаюкивающий голос задел некую струну желания. Она почувствовала покалывание в груди и сладостное потягивание в самом низу живота. Абигейл крепко сжала губы и украдкой провела языком по пересохшему небу.

— Ну? — настаивал он.

В последние годы Абигейл редко виделась с Ником, но она слишком хорошо его знала. Этот человек мог взбеситься лишь оттого, что она не реагировала на его возмутительные заявления.

Конечно, она была разочарована своим браком, но это уже в прошлом. Теперь она свободна. Долгое время Абигейл была вынуждена оставаться со своим мужем: она цепенела при мысли о том, что Орландо может, всем рассказать о ней, если она бросит его.

Но теперь она больше не обязана принимать такую критику — хватит! Пора научиться выходить из неприятного положения! А кроме того, когда Ник находится в противоположном конце комнаты, это гораздо легче сделать.

Она надула губы.

— Довести до… конца, то что мы, начали немного раньше?.. — медленно повторила она с нарочитым ужасом в голосе. — Ты говоришь это так, будто мы пололи клумбу! — Абигейл осуждающе покачала головой, и медовые волосы тяжелым занавесом закачались вокруг ее длинной шеи. — Боже мой, Ник, если это тот способ, которым ты пользуешься, чтобы затащить женщину в постель, то думаю, твой список побед должен быть крайне мал!

Но, к ее досаде, он выглядел ничуть не разозленным — просто удивился.

— Я никогда не был склонен вести список своих «завоеваний». И где ты откопала такое старинное выражение, как «список побед»? — мягко проговорил он. — Запомни: я никогда не принадлежал к людям, которые ведут счет своим любовным похождениям! А ты, Абби? — И снова в его зеленых глазах вспыхнула довольно откровенная угроза. — Ведешь счет? Если так, возможно, мы могли бы повеселиться, побивая некоторые из твоих рекордов. Что ты на это скажешь?

Если и существовала некая неписаная граница дозволенного, то Ник Харрингтон только что преступил ее. Со стуком поставив чашку, Абигейл вскочила на ноги и свирепо уставилась на него.

— Я пробовала вести себя сегодня как зрелый и разумный человек, гневно сказала она, — и воспринимать твои оскорбления с презрением, которого они заслуживают. Я не позволяла спровоцировать себя и сдерживалась в твоем присутствии, хотя и у святого возникло бы искушение ударить тебя. Но всему есть предел!

— Правда? — невинно спросил он.

— Не сомневайся! — Абигейл заставила себя говорить спокойно, но это было непросто: он безастенчиво и внимательно рассматривал ее ноги, будто имел все права на это. Что за наглость! Она глубоко вздохнула. Во всяком случае, независимо от того, что она чувствовала к Нику теперь, чуть раньше она была рада его видеть. Сегодня он помог ей — она смогла опереться на Ника как в прямом, так и в переносном смысле. Если она по-дружески с ним попрощается, он наверняка забудет, как она лежала на кровати и целовала его. И может быть, она тоже в один прекрасный день сама будет в состоянии забыть об этом. — Спасибо, что пришел сегодня, — закончила Абигейл официально. — Я ценю это, честно, ценю. И я знаю, что…

— Что ты будешь делать? — прервал он ее грубо.

Что-то в его тоне и в самом вопросе на мгновение привело Абигейл в замешательство.

— Делать?..

— Да, Абигейл, делать! Несвойственное тебе слово, я знаю, — поддразнил он.

Все еще не понимая, она опустила тяжелые веки, наполовину скрыв под ними чернильную синеву своих глаз.

— Делать? Сейчас, ты имеешь в виду?

— Не сейчас! Если у тебя нет каких-то особых идей… — Он рассмеялся, бросив выразительный взгляд на постель. — Я имел в виду — завтра. На следующей неделе. В следующем году. В будущем, Абби, в будущем!

Это было слово, которое всегда пугало ее, — слово, о котором она не разрешала себе думать.

— Н-не знаю… — Куда подевалась вся ее решимость управлять ситуацией? Напряжение теперь перешло с затылка на плечи, и она почувствовала, как их сводит. Пытаясь снять напряжение, она подняла руки и потянулась.

Ник молча смотрел на нее, следя за этим движением взглядом хищной птицы.

— Ты все еще не ответила на мой вопрос, — заметил он.

— Я не думала об этом, если честно… — Это была правда: она слишком долго жила одним днем, так было проще. Абигейл подождала, не осенит ли ее какая-нибудь идея, и ей пришла мысль о своеобразном бегстве. — Я могла бы поехать за границу, — сообщила она. — Возможно, в Париж. Или в Рим.

— И что ты там будешь делать?

Абигейл беспомощно пожала плечами под пристальным взглядом.

— Наслаждаться тем, что эти города могут предложить. Что же еще?

Ник смотрел с явным неодобрением.

— А потом что?

Она нахмурилась:

— Что это, Ник, испанская инквизиция?

— Мне любопытно, Абби. Уважь меня. Так что потом?

— О, я не знаю! — ответила она раздраженно. Посмотрю, как все повернется.

— Или кто подвернется, я думаю? — предположил он оскорбительным тоном.

Абигейл глубоко, с негодованием вздохнула.

— Ты, очевидно, хочешь, чтобы я надавала тебе пощечин, — смело выпалила она. — И ты всего в двух шагах от исполнения своего желания!

Он язвительно скривил рот, после чего продолжил свое нападение:

— Итак, ты собираешься повторить жизнь твоей матери? Жить в роскоши за счет вереницы мужчин?

— Почему обязательно жить за счет мужчин? парировала она с торжеством. — Я свободна! Независимая женщина со своими средствами. — Ей захотелось причинить ему такую же боль, какую он причинил ей своими замечаниями. — Филип оставил мне свое состояние, ты разве забыл? И это та причина, по которой ты действительно ненавидишь меня, не правда ли, Ник? Потому что до того, как в жизни Филипа появились мы с моей матерью, он берег тебя как зеницу ока. И уж конечно, именно тебе он оставил бы свои деньги. Но он оставил их мне, не так ли? И ты никогда не мог простить мне это! Да, Ник?

На мгновение воцарилась тишина, а потом его рот начал растягиваться в холодной торжествующей улыбке.

— Удивительно, в самом деле, — сказал он задумчиво.

Что-то в его поведении насторожило Абигейл.

— Что?

— Во всех твоих планах на будущее ты не учла то, что для большинства людей было бы самым главным, — устройство на работу.

Абигейл посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

— Но я действительно не… не умею… ничего делать. Ты это знаешь!

— Да, Абби, я знаю это. Твои модные школы-интернаты, а затем школа в Швейцарии… все эти заведения не научили тебя ничему, кроме как просто быть декоративной принадлежностью, украшением. Я не прав? — Он окинул взглядом ее стройное тело. — Хотя, должен сказать, несмотря на очевидную ограниченность, в своей специализации они явно преуспели. Потому что ты действительно просто украшение. Очень, очень красивое и дорогое.

Сердце у нее заколотилось от гнева. Почему она должна стоять здесь и выслушивать его критику? с отчаянием спросила она себя. И почему Ник так высокомерно говорит об ее устройстве на работу?

Ведь поводом к его словам служит такое чувство, как ревность!

— В любом случае, — парировала Абигейл, и что-то в его глазах придало ей дерзости, — почему это я должна устраиваться на работу? В этом нет никакой необходимости. Более того, работа мне вовсе не нужна! В конце концов, — добавила она, заставляя себя победно улыбнуться, пытаясь насыпать ему соль на рану, — у меня столько денег, что я даже не думаю о них.

Теперь она увидела явный триумф в его улыбке.

— Думаю, ты ошибаешься, — спокойно сказал Ник. — И к тому же очень глупо себя ведешь.

Твердый комочек страха сдавил ей горло.

— О чем ты говоришь?..

Взгляд зеленых глаз не дрогнул.

— Что бы ты сказала, Абби, — спросил он мягко, если бы я сообщил тебе, что у тебя нет ни гроша?