"Ледокол 2" - читать интересную книгу автора (Суровов Виктор)

Глава 7. Еще Польска не згинела…{5}

Поскольку у читателей может возникнуть резонный вопрос: почему Польше уделено в этой книге аж две главы? (Тем более что, как известно, «Курица не птица, Польша не заграница».) Дадим необходимые пояснения. Именно в Польше в 1989 году несколько польских «диссидентов» на западные деньги впервые массово издали «Ледокол». («Аквариум» в Польше и вовсе издали 2-миллионным тиражом.)

В Польше сразу же поднялся шум и гвалт. Экзальтированные до умопомешательства паненки из околобогемной тусовки, воинственные от «литры выпитой» паны и подпанки дружным, хорошо оплаченным хором провозгласили «Ледокол» ни больше ни меньше как «историческим шедевром».

Резун, приглашенный в Польшу, раздавая налево и направо интервью и автографы вышеупомянутой публике, чувствовал себя, по его словам, «великолепно».

Вспомним, что же творилось в это время в Польше. При помощи «Солидарности» и выползших изо всех щелей и закоулков «великопольских панов» там в то время завертелась чертова карусель. [117] В центре ее оказалась сварганенная еще Геббельсом фальсификация катынского дела.

Некоторые в «демократическом» угаре даже грозили «дойти на танках до Урала», чтобы «отомстить за жертвы Катыни». Благо танки имелись. Конечно, не те, которые «рубили в капусту» «лучшие в Европе» польские кавалеристы в 1939 году. Речь, видимо, шла о тех танках, которые были подарены Советским Союзом доблестным панам для съемок сериала «Четыре танкиста и собака»{6}.

Поляки не просто подняли гвалт до небес, рекламируя «Ледокол» и другие книги Резуна, но и сняли по одной из них одноименный фильм – «Аквариум». Деньги на него (и немалые) выделили Франция, Англия и США.

Зная все это, сам собой напрашивается вопрос: почему именно в Польше начал восхождение к своей сомнительной литературной известности Резун и его «Ледокол»? Почему этого не произошло десятью или пятью годами ранее во Франции или Англии? Ведь именно там появились его первые публикации. Ответ прост.

Потому, что своей писаниной Резун тщится возложить вину за развязывание второй мировой [118] войны на Советский Союз. То есть он утверждает, что в 1939 году мы оккупировали ни больше ни меньше как «часть территории Польши». Поляки называют ее «крэсы всходне», а мы Западной Беларусью! Именно это и нравится больше всего нынешнему «ясновельможному панству», все громче заявляющему о своих высосанных из пальца «правах на крэсы всходне». Да и хозяева Резуна не прочь пересмотреть итоги Ялтинского соглашения. Дело за малым, нужно лишь создать «документальную» основу для обоснования претензий на возврат этих якобы «исконно польских» земель Польше. Созданием этой основы как раз и занят Резун и его хозяева, выплевывающие все новые и новые опусы.

Итак, 1919 год. В Европе пушки перестали стрелять. Мировая война окончена. Впереди еще Парижская мирная конференция (1919-1920), на которой будет вырабатываться подробный план ограбления побежденных стран.

По словам А.Ланщикова, воцарилась долгожданная тишина, но спокойствия нет. Россия продолжает свое самоистребление в бушующей гражданской войне. Победители тихо и, как им кажется, легитимно грабят побежденных, предусмотрительно составляют планы долгосрочного или даже бессрочного грабежа, деловито кромсают политическую карту, выкраивая новые государства, приращивая победителям территории за счет побежденных. Исчезает в историческое небытие Австро-Венгерская Империя, которую советский агитпроп станет называть лоскутной (то есть как бы ненужной, как бы никакой, забывая, что эта «лоскутная» империя долгие годы прикрывала Европу от вторжения с [119] географического юга исторического Востока). Зато на политической карте вновь появляется Польша и становится вроде бы невзначай в ряд крупнейших европейских государств.

19 июня 1919 года введенный «верховным правителем» России А. В. Колчаком в должность главнокомандующего Вооруженными силами Юга России А. И. Деникин отдает в Царицыне приказ о походе на Москву. В это время армии самого «верховного правителя» уже откатывались к Уралу. Деникин писал:

Поляки под предводительством Ю. Пилсудского к тому времени начали свой первый поход на Киев, подписав в Бельведере с «головным атаманом украинских войск» С. Петлюрой «договор об освобождении Украины».

В поход выступила армия численностью в 50 тыс. штыков и сабель. Однако:

Действительно, друг детства, усатого «социалиста» успевшего до революции посидеть в сумасшедшем доме и поработать на австрийскую и германскую разведки Пилсудского{7} – прибывший в Варшаву в составе советской миссии «Красного креста» Ю. Мархлевский – польский эмигрант, большевик и соратник Р. Люксембург – сумел убедить будущего фюрера Польши, что «Красная» Россия выгоднее «Белой». В итоге, по словам Деникина:

Осенью 1920 г. Пилсудский на предложение представителей «белого» движения продолжать войну с большевиками заявил: «Зачем? Пусть Россия еще погниет лет 50 под большевиками, а мы встанем на ноги и окрепнем».

В декабре 1919 года Верховным советом Антанты советско-польская граница была установлена по «линии Керзона», в основу которой лег этнический принцип. Ее предложил английский министр иностранных дел Д. Керзон. Но Польшу горячо поддерживала Франция, поэтому в данном случае она игнорировала и Верховный совет Антанты, и самого Керзона.

Именно польский маршал Пилсудский стал первым диктатором, решившимся на глобальную перекройку карты Европы после Первой мировой войны. Гитлер и Муссолини были еще далеки от власти, когда Пилсудский начал реализовывать свой амбициозный геополитический проект восстановления Польши в границах 1772 года. Польша, по мысли Пилсудского, должна была играть доминирующую роль в Центральной и Восточной Европе, подобную той, которую в XVIII веке играла Речь Посполита. Территориальные притязания Пилсудского к «обрезанной» большевиками России выходили далеко за рамки ее западных областей. Недаром вновь возникшая на политической карте Европы Польша начала войну сначала против Советской Украины и Советской Белоруссии, а затем и против буржуазной Литвы…

Намного позже, в январе 1939 года, спустя почти пять лет после смерти Пилсудского (о которой один из [122] гитлеровских фельдмаршалов В.Кейтель скажет, что «просто несчастье, что умный маршал Пилсудский, с которым Гитлер мог бы обо всем договориться, ушел из жизни так рано!»), один из его вернейших соратников, министр иностранных дел Бек, во время своего визита в Германию заявил Гитлеру, что Украина – «польское слово», которое означает «восточные пограничные земли».

Во время этого визита состоялся и примечательный диалог Бека с министром иностранных дел рейха Риббентропом, о чем последний оставил такую запись:

Эти идеи Пилсудский реализовал с грандиозным размахом. Он стал единоличным диктатором Польши в 1926 году, продемонстрировав редкостный для Европы издевательский тон по отношению к парламенту: «…Я мог бы не впустить вас в зал национального собрания, насмехаясь над всеми вами, но я проверю, можно ли пока еще в Польше править без кнута». «Сейм политических проституток» – эту оценку польского парламентаризма Пилсудский пронес через всю свою политическую деятельность.

Стремясь к единоличному правлению, Пилсудский руководствовался элементарной логикой диктатора – править должен один. Для строительства империи от моря до моря, чему посвятил свою жизнь Пилсудский, диктатура была единственно возможной формой правления в условиях предвоенной Польши.

Соответствовал обстоятельствам и тот культ личности, который сложился вокруг имени диктатора. [123] Этот культ нес такой же отпечаток пошлости и безвкусицы, как и культы Гитлера, Муссолини. Вот один из образчиков популяризации образа Пилсудского, принадлежащий писателю Юлиушу Каден-Бандровскому. Описываются тяжелые будни вождя нации во время Первой мировой войны:

1920 год. 29 марта в докладе от имени ЦК Ленин говорит делегатам IX съезда РКП:

Сказав о нарастании революционного движения в Германии и Польше, Ленин продолжает:

Кроме того что в Польше бряцали оружием, во всем остальном Ленин отчаянно ошибался, если не [124] считать самое общее высказывание о неожиданности. «Союзники» полным ходом вооружали Польшу, которой пообещали за поход против России значительное увеличение территории («От можа до можа). Так, Франция к этому времени поставила Польше 1,5 тысячи орудий и 10 млн. снарядов к ним, около 1500 орудий, 2500 пулеметов, свыше 300 тысяч винтовок, 350 самолетов, 800 грузовиков, огромное количество другого вооружения и предоставила долгосрочный кредит в сумме более 1 млрд. франков. В подготовке формирования польской армии принимали участие французские генералы Фош и Анри.

Соединенные Штаты предоставили Польше долгосрочный кредит на сумму 160 млн. долларов, большое количество медикаментов, две сотни бронемашин, три сотни самолетов, три миллиона комплектов обмундирования и четыре миллиона пар обуви.

Великобритания оказала скорее символическую помощь, поскольку английские политики понимали, что Франция стремится к гегемонии в континентальной Европе, а в лице Польши она обрела верного союзника.

Кроме того, в Польшу «союзниками» была переброшена 70-тысячная армия генерала Ю. Галлера, сформированная из поляков в 1917 – 1918 гг. К весне 1920 г. в распоряжении маршала Пилсудского оказалась армия, позволившая ему создать на фронте 5-кратный перевес над Красной Армией.

На страницах «Ледокола» Резун очень любит считать. Действительно, цифры порой бывают весомее всяких других аргументов. Вот пусть и посчитает, проанализирует и скажет: к чему было так вооружать Польшу, когда во всей остальной Европе разоружались и готовились к долгому миру? И Ленин был совершенно прав, когда говорил о таящихся [125] в международном плане неожиданностях. Сказать-то сказал, но почему-то сам не придал реального значения собственным словам. Не прошло и месяца с момента ленинского «прогноза», как поляки «неожиданно» начали боевые действия. 26 апреля 1920 г., воспользовавшись катастрофическим положением России, поляки начали вторжение в Малороссию и 7 мая захватили Киев. Это был настоящий блицкриг.

В Киеве был подписан договор с самозванным главой «самостийной Украины» С. Петлюрой, дававший возможность «законной» оккупации республики. Далее предполагалось развить наступление на Одессу, то есть к Черному морю. Польша от моря (Балтийского) и до моря (Черного) – это уже «великая Польша». Одновременно велось наступление в Белоруссии.

Отторжение «Украины», по планам западных хозяев Петлюры и Пилсудского, было первым шагом к изоляции и расчленению России путем создания «черноморско-балтийской федерации» из Польши, Украины, Белоруссии и Литвы. Разумеется, при главенстве Польши. На соединение с поляками, сняв части Красной Армии, из Крыма на правый берег Днепра двинулись врангелевские части, рассчитывавшие зажать в «клещи» и уничтожить «красных». На их пути встала единственная преграда – 2-я конная армия, которую вновь возглавил Ф. К. Мирнов.

Огнем и мечом легионеры Пилсудского прошлись по землям Украины и Белоруссии. В апреле 1920 г. Пилсудский, лично командуя Южным польским фронтом, атаковал на Украине две армии (12-ю и 14-ю) советского Юго-Западного фронта под командованием [126] Егорова и Сталина и взял Киев. В 12-й и 14-й армиях в то время было по 4-5 дивизий (в августе в 12-й армии было всего 3 дивизии). Против 12-й и 14-й армий Пилсудский в то время имел три польские армии (6-я, 2-я и 3-я) и две петлюровские.

Вынужденные сражаться на два фронта: против Врангеля и против поляков, большевики сделали тактический ход. 29 апреля 1920 года обращение ЦК РКП (б) впервые за три года гражданской войны и интервенции взывает к «уважаемым гражданам России» с призывом вступить в борьбу с польскими захватчиками и не позволить «белопольскому панству сесть на шею русскому народу». Первое проявление того, что позже назовут «национал-большевизмом», вызвало значительный патриотический подъем среди красноармейцев.

Ненависть к захватчикам была повсеместной, даже в Галиции. В сентябре 1920 года председатель Галицийского ревкома Затонский сообщал в Москву о том, что «украинская часть восточной Галиции на первых порах, не исключая даже интеллигенции и попов, принимает нас восторженно как избавителей от польского ига».

Несколько ранее, в июле 1920 года, работник ревкома, внедренный украинскими националистами агент, некий Федор Конар, писал одному из лидеров националистов Владимиру Винниченко, что отношение крестьянства Правобережной Украины к России «настолько невероятно хорошее, что даже ужас берет… В петлюровской армии страшное дезертирство, более всего дезертируют все те же «проклятые» галичане…».

Польский блицкриг оказался военной авантюрой: в район Киева и в Белоруссию были переброшены [127] дополнительные воинские формирования, и уже 25 мая Красная Армия перешла в наступление как на Юго-Западном фронте (командующий – бывший полковник царской армии и будущий маршал Советского Союза Егоров, член РВС – Сталин), так и на Западном (командующий бывший подпоручик царской армии и также будущий маршал Советского Союза Тухачевский).

Советское контрнаступление Западного фронта под командованием Тухачевского первоначально было отбито поляками с большими потерями для его войск. Однако в конце мая 1-я Конная подошла к польскому фронту и без проблем прорвала его южнее Киева, вышла в тыл противника и взяла Житомир. За считанные дни непрерывными победами она навела на поляков такой страх, что никакое «полководческое искусство» Пилсудского не помогало…

Командовавшие советским Юго-Западным фронтом Егоров и Сталин (введшие в прорыв 1-ю конную армию) начали методическое наступление, причем Буденный вскоре вызвал у поляков ужас до такой степени, что Польша, по словам Пилсудского, зашаталась, как государство: «…начинала разваливаться государственная работа, вспыхивала паника в местностях, расположенных даже на расстоянии 100 километров от фронта». 12.06.1920 года поляки выбиты из Киева, они бегут, в панике бросая оружие и запасы.

На фоне этой паники Тухачевский после пополнения начал в июле второе наступление, которое после нескольких боев при прорыве фронта превратилось в марш, так как поляки отступали, не принимая боя, а сам Тухачевский для их разгрома ничего не предпринимал.

В итоге польский Южный фронт под личным командованием Пилсудского побежал на запад, [128] гонимый Буденным и теми же самыми 12-й и 14-й армиями, которые Пилсудский вдребезги «разбил» накануне.

Сам маршал позже напишет:

Пара слов о численности этой, по словам Пилсудского, «легендарной силы». По штатам в советской стрелковой дивизии было три бригады и три полка – всего около 60 тыс. человек. А в кавалерийской дивизии три бригады по два кавалерийских полка – всего около 8 тыс. человек.

То, что Южный фронт под личным командованием Пилсудского побежал и стал оголять фланг Северного фронта поляков, вызвало тревогу у командующего этого фронта генерала Шептыцкого. Пилсудский сетует:

В результате таких настроений Пилсудский принимает решение:

Т. е. Тухачевский еще не начал наступать своим Западным фронтом на польский Северный фронт, а Пилсудский уже согласовал отступление на 250 км на запад, с оставлением почти всей Белоруссии. И этого добился советский Юго-Западный фронт и главным образом 1-я Конная армия Буденного!

К концу июля уже вся территория Малороссии была очищена от оккупантов, вместе с которыми в Польшу сбежал и глава «самостийников» Петлюра. В Варшаве его приняли более чем холодно, а польский министр иностранных дел С. Патек заявил, что в Польше с Петлюрой как с политическим деятелем никто разговаривать не будет, так как там на него «смотрят как на атамана бандитов, которого можно использовать в борьбе с большевиками».

Оторвавшись от преследователей, поляки остановились только недалеко от Варшавы, чтобы отдышаться. Тем временем генерал Вейган, воспользовавшись короткой передышкой, разработал план польского контрнаступления. [130]

Тухачевский, уже предвкушавший, как на белом коне въедет в Париж, не обращал внимания на угрожавший с Вислы контрудар. Не желая ни с кем делить лавры победы, он только погонял своих вконец измученных красноармейцев. Михаил Николаевич не стал дожидаться, пока армии наступавшего на Лемберг Егорова повернут на Любин, чтобы вместе довершить разгром «белопольских банд». Дело в том, что с Егоровым шел И. В. Сталин, а покровителю Тухачевского Троцкому (как казалось Михаилу Николаевичу) не хотелось делить «лавры победы» с «чудесным грузином», примыкавшим к «гвардии» Ленина. Так же, как не хотелось их делить с Егоровым самому Тухачевскому. (Позже Лев Давидович ухитрится обвинить в поражении Сталина, который якобы «боялся, что Тухачевский, взяв Варшаву, перехватит» у него Лемберг».)

Командарм 1-й конной С. М. Буденный вспоминал:

Впрочем, в поведении Троцкого в те дни действительно было очень много странного, что могло бы ввести в заблуждение «красного Бонапарта». Льву Давидовичу казалось невыполнимым [131] принудить крестьянскую массу, составлявшую подавляющее большинство красноармейцев, свергать «чужую» польскую буржуазию в Варшаве.

Он прекрасно знал, что все больше мужиков уходит в леса, чтобы бороться с выгребающими последнее продотрядами и еще в феврале 1920 года безуспешно предлагал ЦК заменить продразверстку твердым налогом. Как раз в дни решающих боев под Варшавой, 15 августа, началось самое крупное Тамбовское восстание. В этих условиях даже Троцкому поход на Польшу и дальше, на Запад, представлялся слишком рискованным. Свою позицию в те дни он охарактеризовал в мемуарах следующим образом:

Учитывая вышесказанное, крайне странно, что в момент наибольших успехов Красной Армии за решение «отказаться совсем» от наступления на Варшаву, остановиться на Западном Буге и добиваться заключения мира выступал один только Троцкий. (Именно Троцкий, а не Сталин.)

Впрочем, не менее странным, чем поведение Троцкого, было в дни «похода за Вислу» поведение другого «посвященного» – большевика К. Радека, который, по словам К. Малапарте (Н. Зуккерта), был «единственным человеком, не питавшим иллюзий насчет возможной революции в Польше».

Ленин в мечте о советской Польше, а там, гляди, и советской Германии совершил одну серьезную [132] оплошность и одну серьезную глупость. Он полагал, что при вторжении Красной Армии на территорию Польши у польских рабочих взыграет чувство классовой солидарности, а у тех вдруг сыграло совсем иное чувство – национальное. А вот глупость его состояла в том, что он решил с ходу внедрить в Польше российскую «модель» комбедов. В районах, «освобожденных» Красной Армией, помещичьи земли передавались не крестьянам, а батрацким комитетам. Совершенно они не учли и роли католической церкви в жизни поляков. Все это в совокупности во многом и предопределило исход всей кампании{8}.

А доблестная польская армия продолжала драпать без оглядки, бросая все, что так любезно предоставили ей союзники. Впереди отступавших мчалась доблестная польская кавалерия (лучшая в Европе). Польские жолнеры убегали так быстро, что плохо обутая, одетая и зачастую вооруженная одними винтовками без патронов (иногда винтовка со штыком приходилась на пятерых красноармейцев), т. к. обозы безнадежно отставали, красноармейская толпа, в которую превратилось воинство Тухачевского, не успевала их догонять.

14 августа 1920 г. Пилсудский ввел заградительные отряды с пулеметами, которые расстреливали отступавшие польские части. Тогда же, в августе Антанта спешно, через Румынию, направила полякам около 600 орудий, которые были немедленно введены в бой. [133]

Прорвав оборону поляков, Тухачевский, совершенно необоснованно возомнивший себя Наполеоном, совершил глубокий рейд в направлении Варшавы, оторвался от своих тылов, потерял управление войсками и в результате потерпел сокрушительное поражение. 4-я армия и две дивизии 15-й армии вынуждены были перейти границу Восточной Пруссии, где их интернировали, остальные части и соединения беспорядочно отступали, а сам Тухачевский едва избежал плена.

«Мировую революцию» постигла жесткая катастрофа. После «чуда на Висле» разбитые Вейганом войска Тухачевского побежали назад еще быстрее, чем от них убегали «пилсудчики». Впереди отступавших неслась конница Буденного. Еще недавно присылавшего телеграмму со словами «обнимаю героя Буденного» Троцкого за провал наступления буденновцы «достать», конечно, не могли, но его «земляков»… Недаром в 1920 году [134] главный раввин Москвы Яков Мазе скажет: «Троцкие делают революцию, а Бронштейны платят по счетам». В результате: «… по Полонному, Любару, Прилукам, Аннополю, Березову, Таращам шестая девизия Апанасенки прошла такими еврейшими погромами, каких еще свет не видывал».

«Бонапартизм» Тухачевского имел самые катастрофические последствия не только для «мировой революции», но и для Советской России.

После подписания 18.03.1921 г. мирного договора с Польшей под ее национальным и религиозным гнетом очутилось население Западной Белоруссии и Западной Украины. Россия обязалась выплатить своей бывшей провинции контрибуцию в 10 млн. рублей золотом, которую личный казначей Ленина Ганецкий (Фюрстенберг) доставил в натуральном виде – царскими бриллиантами, жемчугом, золотом, ювелирными изделиями.

17 августа 1920 г. в Минске начались советско-польские переговоры, а Пилсудский втайне от сейма подготовил и произвел захват Вильнюса и Виленской области.

9 октября 1920 года войска генерала Желиговского уже вторглись в пределы Литвы и захватили Вильно и Виленскую область, провозгласив там «срединную Литву», присоединили ее к Польше на правах автономной провинции.

Все попытки Лиги Наций возвратить Литве оккупированную Польшей территорию успеха не имели, и тем более пустым звуком оказался протест Советского правительства, домогавшегося в это время мира с Польшей. За день до подписания Рижского мирного договора все польские дипломатические миссии за границей получили характерные [135] указания:

18 марта 1921 г. договор был подписан, и Польша превратилась в почти что империю, в которой поляки составляли лишь 65% от общей численности населения.

Между прочим, Польша в это время имела одну из самых больших армий в Европе: 700 тыс. человек при 14 тыс. офицеров. Французская армия насчитывала 660 тыс. человек, а Германия, согласно Версальскому договору, сократила свою армию до 100 тыс. человек. Теперь с Польшей приходилось считаться всем, особенно если учесть ее самые тесные отношения с Францией.

Так вот, если эту агрессию Польши против своих соседей считать непредвиденным эпилогом Первой мировой войны, то это не дает нам никакой новой точки зрения. Однако есть все основания считать данную агрессию Польши преждевременным прологом второй мировой войны – тогда Польшу следует назвать не только агрессором, но и зачинщицей этой самой второй мировой войны.

Необходимо сказать несколько слов и о «гуманизме» почти европейской Речи Посполитой. В статистическом труде «Гриф секретности снят: потери СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах», изданном в 1993 г., приводятся данные о 94880 камандирах и красноармейцах Западного и Юго-Западного фронтов, пропавших без вести [136] и попавших в плен в 1920 г. (в книге они сведены в одну графу).

Российский исследователь И. Михутина считает, что общее число пленных красноармейцев за 1919-1920 гг. составило 165,5 тыс. человек. (По сведениям II отдела Генштаба польской армии в феврале 1919-октябре 1920 гг. в плен были взяты более 146 тыс. человек.)

В письме председателя российско-украинской делегации на мирных переговорах с Польшей А. Иоффе председателю польской делегации Я. Домбровскому от 9 января 1921 г. отмечается:

По другим данным, в польские концлагеря попало около 130 тысяч красноармейцев. Из них (согласно отчету РУД в 1923 г.) 69 тыс. было репатриировано, 5 тыс. перешли к «белым», 1 тыс. осталась в Польше, судьба же оставшихся приблизительно 55 тыс. крайне трагична – они были убиты или умерли от нечеловеческих условий в концентрационных [137] лагерях Пилсудского (появившихся в Европе намного раньше Гитлера и Гиммлера).

Любимым занятием у польских («лучших в Европе») кавалеристов было – ставить пленных красноармейцев по всему огромному кавалерийскому плацу и учиться на них, как «разваливать до пояса» со всего «богатырского» плеча на полном скаку человека. Отважные паны рубили наших пленных «с налету, с повороту». Плацев для «тренировок» в кавалерийской рубке имелось множество. Так же, как и лагерей смерти. В Пулаве, Домбе, Стржалково, Тухоле, Барановичах… Гарнизоны отважных кавалеристов стояли в каждом маломальском городишке.

В сентябре 1923 г. нарком иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин направил ноту, в которой возложил на власти Польши «громадную вину … в связи с ужасающим обращением с российскими пленными», приведшим к тому, что «из 130 тыс. российских пленных в Польше умерло 60 тысяч».

Только в одном из польских лагерей смерти – Тухоле от гнуснейших издевательств, палочной дисциплины, холода, голода, эпидемий погибло более 22 тыс. военнопленных, это не считая лагеря смерти Стшалкуве, где находились около 37 тыс. пленных красноармейцев!

В наши дни на просьбу Генпрокуратуры России провести расследование по факту гибели красноармейцев, министр юстиции Республики Польша X. Сухоцкая в категорической форме заявила, что никакого расследования не будет, а о деятельности польских лагерей смерти «не может быть и речи». Факты, приведенные выше, не носят антипольский или тенденциозный характер, а преследуют лишь одну цель – призвать историков двух наших стран провести совместное полное и объективное [138] научное исследование по вопросу о судьбе оказавшихся в польском плену красноармейцев. Если же вместо этого одна сторона будет обвинять другую в недостоверности, то к истине никто никогда не приблизится.

По отношению к завоеванным территориям Пилсудский проводил жесткую политику полонизации. Закрывались православные храмы. Украинские и белорусские школы и культурные организации преследовались.

В ответ Пилсудский получил мощное подпольное движение украинских националистов, убивших в 1934 году министра внутренних дел Перацкого. По воспоминаниям адъютанта Пилсудского Мечеслава Лепецкого, маршал воспринял это известие с бешенством, которого раньше за ним не знали. Предположив, что к убийству Перацкого имеют отношение жители Привисленского края, Пилсудский набросился на своего адъютанта – выходца из того же края – со следующей гневной тирадой:

Свое обещание Пилсудский вскоре сдержал. 17 июня 1934 года по его приказу был открыт концлагерь в восточной части Польши, недалеко от границы с СССР, в Березе Картузской.

С приходом Гитлера к власти началось активное польско-германское сближение. Польша добровольно [139] взяла на себя защиту германских интересов в Лиге Наций после демонстративного выхода оттуда Германии 14 октября 1933 года.

С трибуны Лиги Наций польские дипломаты оправдывали наглые нарушения Гитлером Версальского и Локарнского договоров, будь-то введение в Германии всеобщей воинской повинности, отмена военных ограничений или вступление в 1936 году гитлеровских войск в демилитаризованную Рейнскую зону.

Сохранялись и особые отношения Польши с Японией, заложенные еще в годы русско-японской войны, когда польский революционер Пилсудский сотрудничал с японской разведкой.

Когда осенью 1938 года Лига Наций приняла резолюцию о введении санкций против Японии в связи с расширением японской агрессии против Китая, 4 октября польский посол в Токио граф Ромер первым из иностранных представителей сообщил японскому правительству, что Польша не будет выполнять эту резолюцию. [140]