"Летная погода" - читать интересную книгу автора (Абрамов Сергей Александрович)

Глава вторая

Утром, сменившись с дежурства, Саблин поехал на ипподром: все-таки шанс опознать убитого. Стоило подождать сводки происшествий: вдруг да появится пропавший без вести. Хотя тут ждать можно было долго: а вдруг у убитого родственников нет? А вдруг он пенсионер, на работе его не хватятся?..

Однако результат обнаружился уже в канцелярии ипподрома.

— Наш конюх, Ефим Ильич Колосков, — сказала, едва глянув на карточку, секретарша. — На работе его, кажется, нет. Может, заболел? Справьтесь у конюхов…

В первом же тренотделении, куда заглянул Саблин, все подтвердилось.

— Наш, Ефим, — сказал один из конюхов, седой высокий старик. — А почему он так голову запрокинул?

— Мертв, — ответил Саблин.

— Не может быть! Я же его вчера здоровым видал, живехоньким…

— Когда?

— Говорю: вчера. Утром. С шести часов здесь торчали.

— А в два часа его убили, — сказал Саблин. Здесь он мог раскрыться: убили не на ипподроме, а в шести километрах отсюда.

— С кем он ушел? — продолжал Саблин.

— Сейчас узнаем. Володька! — крикнул первый конюх.

Из третьего стойла выглянул лохматый парень лет девятнадцати в клетчатой ковбойке и джинсах, заправленных в резиновые до колен сапоги.

— Чего? — спросил он недовольно и не отходя от двери. Оттуда пахло сеном, конским потом и неубранным вовремя навозом.

— Тебя участковый требует. Допрашивать будет, куда ты Ефима дел?

— Ходил я к нему в обед, — сказал парень, по-прежнему не двигаясь с места. — Дома его нет, и дверь на замке. А за что это меня допрашивать собираются?

— Я не ваш участковый, а инспектор уголовного розыска, — представился Саблин. — И никого допрашивать не буду. Просто спросить хочу кое-что, потому что веду дело об убийстве вашего товарища по работе, Колоскова Ефима Ильича.

Володька подошел ближе, растерянный и недоумевающий. Сообщение Саблина его потрясло. Он даже ни о чем не спросил. Спросил первый конюх:

— Где же это его прихлопнули?

— Извините, товарищи, — сказал Саблин, — спрашивать буду я. Вчера с утра Колосков был на работе. Когда же и с кем он ушел?

— После полудня его не было, — ответил уже Володька. — А ушел он один. Он всегда один уходит. Ни с кем не общается.

— Значит, и друзей у него не было?

— Нет, — ответили оба.

— Ни в одном тренотделении, — добавил Володька. — А со мной вообще не считался. Командовал, как в строю.

— А почему ему тобой не командовать? — сказал первый конюх. — Кто ты есть и кто он? Лучшим конюхом считался. И, честно говоря, по справедливости. Призовых лошадей вырастил: и Жар-птицу и Воронца. В этом году Огонька в дербисты вывел. Не дружил с ним, а скажу: не зря его из Одессы выписали.

— Ну, допустим, друзей не было. А врагов?

Конюхи, вспоминая, переглянулись. Помолчали.

— А из-за чего враждовать-то? — пожал плечами старик. — «Козла» с ним не забивали, на троих не соображали, детьми не роднились. Да и не было у него детей-то. И ставку одну получал. Старый человек, тихий, неразговорчивый Никого не обидел, никому не грубил. А Володькой командовать умеючи надо: парень задиристый.

— Где вы были вчера после обеда? Скажем, от часу до двух? — спросил Володьку Саблин.

— Весь день в стойле был. Как и все здесь.

— Что верно, то верно, — подтвердил старый конюх. — Может, из Одессы кто?

Саблин насторожился:

— Что — кто?

— Приезжали как-то разок, другой. Наездники приезжали. Вы к главному зоотехнику наведайтесь.

— А из наездников кто с его лошадьми работает? — Саблин прежде всего искал внутренние связи, внешними займется потом.

— Сейчас Плешин Михаил Иваныч, — охотно откликнулся конюх. — Он и Фильку и Огонька тренирует. С одной конефермы жеребцы. Призовые.

Еще одна линия, задумался Саблин: наездники, жокеи, конефермы, аукционы, лошади. Но раздумывать долго было нельзя. Спрашивать надо, пока отвечают с готовностью. Он и спросил:

— А где мне повидать Плешина?

— В больнице он. Пятьдесят первая, — подал голос Володька. — Аппендицит у него.

— Давно лег?

— Третий день уж лежит.

Придется поехать, решил старший инспектор. Но еще на ипподроме не все было закончено. Он записал фамилии опрошенных и пошел через поле к трибунам.

А кто может опознать человека на фотокарточке, найденной в кармане убитого? Ни в управлении, ни в конюшнях его не опознали. Посоветовали у кассирш спросить: может быть, завсегдатай? День был небеговой, и кассирш Саблин нашел в буфете.

Кассирш было трое. Они пили кефир, закусывая его бутербродами с сыром. Взглянули на него с любопытством: что понадобилось от них франтоватому милиционеру с погонами капитана?

— Я из уголовного розыска, — отрекомендовался он.

— Ого! — сказала одна. — Чем можем помочь мы господину Мегрэ?

— Только мы никого не убивали, — откликнулась другая.

Третья смотрела выжидательно, молча отхлебывая кефир. Саблин вынул фотокарточку:

— Не узнаете ли вы этого джентльмена? Может быть, примелькался вам на трибунах?

Кассирши долго и пристально всматривались. Но ни одна из них его не признала.

— Разве запомнишь их, мелькающих у окошка кассы. Может быть, игрок, может быть. Только не из тех, кто нам уже надоел.

Молчавшая кассирша, допив кефир, вдруг вспомнила:

— А вы у Зойки спросите. Она придет сейчас. По-моему, это ее клиент.

Зоя Фрязина, лет двадцати пяти на вид, высокая, синеглазая, с круто взбитой платиновой прической, отчего она казалась еще выше, красивая даже в сером рабочем халате, действительно входила в буфет.

— Поспеши, Зоя, — не очень дружелюбно позвали ее кассирши. — Тобой МУР интересуется.

— Почему бы это? — спросила Зоя. Даже нотки удивления не было в ее голосе.

Саблин протянул ей тот же фотоснимок.

— Узнаете? — спросил он.

— Откуда у вас эта карточка? — нахмурилась Зоя.

— На работе спрашиваю только я. А я на работе, — настойчиво повторил, как и ранее в тренотделении, Саблин.

— А если я не отвечу?

— За отказ дать свидетельские показания я могу вас привлечь к ответственности.

Такой оборот разговора кассиршам понравился. Они даже зааплодировали.

— Не трещите, бабы! — оборвала их Зоя и обернулась к Саблину: — Вы шутите?

— Нет.

— Так что же я должна засвидетельствовать?

— Вот эту личность, — Саблин еще раз предъявил фото.

— Не вам чета. Тридцать лет — и уже доктор наук, Максим Каринцев. Старший научный сотрудник Института новых физических проблем.

— Игрок?

— Я бы не сказала. Играет нечасто и не в каждом заезде. Лошадей знает и редко проигрывает.

«С вашей помощью?» — хотел было спросить Саблин, но не спросил. Зоя сама сказала:

— Я не размечаю его программы. Это делает кто-то другой с ипподрома. Либо конюх, либо наездник.

— У него здесь есть знакомые? — поинтересовался Саблин.

— Многие. Только мне он их не назвал.

— Недавно познакомились?

— Не очень давно. Прошлой осенью в Кисловодске. Я подружилась с его приятельницей. Марина Цветкова, художница из Дома моделей.

Зоя отвечала если не с испугом, то с повышенной осторожностью. Понимала, что заинтересованность инспектора уголовного розыска далеко не случайна. Откуда у него эта карточка? Может быть, нашел ее на трибунах? Но тогда проще было отдать ее ей, а не проявлять излишнее любопытство. Но Саблин продолжал задавать вопросы.

— И вы часто с ними встречаетесь?

— Нечасто, но встречаюсь.

— Большая компания?

— Не очень.

— Ученые?

— Возможно. Но я лично встречаюсь с Максимом обычно в компании с Дином.

— А кто этот Дин?

— Из американского посольства. Что-то там по культурным связям. Но превосходно говорит по-русски. Дин — это имя, а фамилия Хэммет. Вполне порядочный, по-моему, даже просоветски настроен.

— Знаешь, Зойка, — вмешалась одна из кассирш. — На дерби я видела твоего Дина вместе с Колосковым из тренотделения.

— Что ж, и ему, может быть, понадобилось разметить программу, — отрезала Зоя.

Значит, еще не слыхали о гибели Колоскова, подумал Саблин, но информировать их не стал. Ему еще потребовалось зайти в отдел кадров, прояснить прошлое Колоскова. А прошлое это было небезынтересным. В краткой справке, открывавшей досье Колоскова, значилось:

«В 1941 году не эвакуировался из Одессы. Якобы опоздал к отходу парохода, увозившего людей и лошадей с ипподрома. В оккупированной Одессе пошел служить полицаем 28-й одесской оберфельдкомендатуры. С гестапо связан не был. В 1948 году был осужден на десять лет в исправительно-трудовой колонии строгого режима. В 1953 году был освобожден по амнистии. С мая 1954-го — конюх Одесского ипподрома. В 1974 году по ходатайству наездников был приглашен на работу в Москву».

«Следы ведут в прошлое», — вспомнил Саблин много раз читанную им реплику. Да, ведут. И, видимо, там, где оно начиналось, следует их искать.

Но у инспектора еще не был закончен розыск в Москве.