Ганс Фаллада У нас дома в далекие времена Пережитое, увиденное и сочиненное

Ганс Фаллада и его книга «У нас дома в далекие времена»

Ганс Фаллада принадлежит к наиболее значительным и наиболее своеобразным немецким писателям XX века. Творил он сравнительно недолго. Зрелое творчество Фаллады обнимает всего два десятилетия — с конца двадцатых годов до его смерти, которая последовала в 1947 году в Берлине. Но на эти два десятилетия приходятся крутые повороты немецкой истории — мировой экономический кризис, поразивший Германию больше других стран Запада, затем — приход к власти гитлеровцев, террор внутри страны и преступная война, закончившаяся разгромом и освобождением Германии от гитлеризма. Это время дало себя знать в книгах Фаллады самым непосредственным образом, насытив их сложнейшими проблемами века и острейшими конфликтами. В немецкой литературе трудно назвать другого писателя, книги которого передавали бы чувство зыбкости бытия с такой силой и щемящей тоской, как это умел делать Ганс Фаллада. Но в скрытой катастрофичности существования, которое ведут герои его книг, нет ничего таинственного или метафизического. Писатель-реалист, Ганс Фаллада видел общественную обусловленность судеб своих героев, хотя далеко не все в общественных процессах представлял себе и оценивал правильно. Творчество его проникнуто стихийной силой и не столь интеллектуально насыщено, как у некоторых его собратьев по немецкой литературе, но он больше других владел умением изображать современную ему действительность в движении — дар редкий и примечательный — и в ней жизнь простых людей, рядовых тружеников, которую он познал не умозрительно, а на своем нелегком опыте.

Личная и творческая судьба Фаллады была трудна. Трудными были и его детские годы, хотя они прошли в условиях внешне благополучных и даже привилегированных. Рудольф Дитцен (таково настоящее имя писателя; Ганс Фаллада — псевдоним) родился в семье судейского чиновника в 1893 году в городе Грайфсвальд.

В дальнейшем ему пришлось жить в разных городах, в том числе в Берлине и Лейпциге, куда семья переезжала вслед за отцом, менявшим место службы. Отец его неуклонно, хотя и медленно, поднимался по иерархической лестнице, пока не достиг поставленной себе цели и не стал советником имперского суда. Он стремился воспитать сына в верности своим строгим жизненным принципам. Но неуравновешенный, импульсивный мальчик не хотел или не умел «врастать» в эту устойчивую, мертвящую своим педантизмом действительность и рано оказался в разладе с семьей и школой, а затем и с государством. Непостижимым, казалось бы, образом жизнь постоянно выбивала его из привычной колеи, делала одиночкой, заставляла замыкаться в себе. Фаллада пишет, что, по рассказам матери, он в детстве, по крайней мере, один раз в году бывал тяжело болен. Болезни не могли не сказаться на его неустойчивой психике. Подростком он дважды покушался на самоубийство; второй раз — вместе со школьным товарищем, инсценировав дуэль, и снова лишь чудом остался жив. Он был помещен в закрытое исправительное заведение для несовершеннолетних, из которого вышел в 1913 году, незадолго до первой мировой войны.

В годы пребывания в исправительном заведении Фаллада сделал первые шаги в двух профессиях, которыми будет отныне заниматься всю свою жизнь, — в сельском хозяйстве и в литературе. Он много работал в саду и после того, как был наконец выпущен на свободу (так и не получив диплома о среднем образовании), учился сельскохозяйственному делу; эта специальность впоследствии давала ему необходимый заработок. В те годы он начал пробовать себя в литературе — занимался переводами, сочинял стихи, начинал писать прозу. И та и другая профессия означали окончательный разрыв со средой, в которой он вырос, и если с первой из них отец его примирился, то писательство сына он не одобрял никогда.

Разрыв с высокопоставленной чиновничьей средой не привел Фалладу в ряды тех, кто в годы первой мировой войны и Ноябрьской революции искал реального выхода из противоречий действительности. Непосредственный фронтовой опыт его миновал (в отличие от многих немецких писателей того времени), поскольку по состоянию здоровья он был непригоден к военной службе. Во время войны он вел полубогемную жизнь, в годы инфляции и разрухи нанимался на работу к крупным землевладельцам в Померании, Мекленбурге, Силезии, Восточной Пруссии, был агентом рекламного бюро, репортером, зарабатывал на хлеб надписыванием адресов на конвертах и т. д. В 1923 году Фаллада был арестован и осужден на несколько месяцев заключения по обвинению в растрате, через несколько лет снова оказался в тюрьме. В условиях Германии тех лет это значило превратиться в отверженного, могущего существовать лишь на случайный нищенский заработок. Только к концу двадцатых годов судьба стала милостивее к нему — издатель Ровольт пригласил Ганса Фалладу работать у него консультантом.

Военные и послевоенные годы были для Фаллады временем разнообразного жизненного опыта, который будущий писатель приобретал в самой гуще народной, часто оказываясь сам в роли того «пролетария в крахмальном воротничке», о котором он будет писать в своих знаменитых романах. Позднее, в автобиографических заметках, он говорил о том, какой колоссальный запас впечатлений и знания жизни дали ему годы скитаний: «...И однако же все это время — правда, догадался я об этом лишь десятилетия спустя — я обучался, обучался той профессии, которую мне суждено было приобрести в будущем, профессии писателя. Дело в том, что я почти всегда был среди людей, я стоял позади бесконечных верениц болтливых женщин, когда те мотыжили брюкву или окучивали картошку, я слушал болтовню девушек и женщин, а болтовня за работой не прекращалась у них с утра до вечера... Если за целых полгода тебе почти ни на минуту не удается удрать от этой проклятой сахарной свеклы, тебя начинают считать своим, пусть даже ты родом из добропорядочного и тихого буржуазного дома, все равно, теперь ты ничем не отличаешься от полевых рабочих.... Понимаете, именно это дала мне моя сельскохозяйственная деятельность: я был вырван из одиночества, я принадлежал к ним, к их радостям, нуждам, заботам»[1].

В начале двадцатых годов Фаллада опубликовал два романа — «Юный Годешаль» (1920) и «Антон и Герда» (1923), отмеченные экспрессионистскими мотивами, к тому времени уже эпигонскими, хотя Фаллада и вложил в эти свои первые творения многое из личного жизненного опыта (его отношения с отчим домом были весьма созвучны обычным для экспрессионизма проклятиям по адресу «отцов»). Успеха романы не имели. Впоследствии он скупил весь тираж и пустил его на макулатуру. В автобиографической книге «У нас дома теперь» (1943) он писал, что это были «совсем незрелые сосунки». «Давно я изъял их из книжных магазинов, они уничтожены; даже самые закадычные мои друзья напрасно будут становиться передо мной на колени, они не увидят ни одного экземпляра».

Первой книгой, которая означала вступление в немецкую литературу нового сильного художника, был роман «Крестьяне, бонзы и бомбы» (1931). Это была в прямом смысле слова злободневная книга — и по материалу и по проблематике; в основу ее Фаллада положил события крестьянского мятежа в Голштинии в 1929 году, широко использовав свои наблюдения репортера провинциальной газеты, в которой он служил в то время. В этом романе уже видны характерные особенности писательского почерка зрелого Фаллады — умение резкими штрихами рисовать достоверные характеры и сталкивать их друг с другом, создавать острые конфликты, выражающие важнейшие конфликты времени, строить занимательную фабулу, полную острых поворотов. Роман пронизан состраданием к беднякам и ненавистью к угнетателям, но за кровавой драмой, описанной автором, стояла мысль о неизменности жизненного порядка, ограничивавшая и реалистическую глубину книги, и радикальные политические выводы, которые из нее напрашивались.

Подлинный успех, теперь уже мировой, принес Гансу Фалладе следующий его роман — «Что же дальше, маленький человек?» (1932). Само это название принадлежит к тем редким удачам, рожденным талантом и опытом, которые дают жизнь формулам времени. О простых, рядовых людях, на чьи плечи была переложена вся тяжесть военного поражения, инфляции, безработицы, разрухи, писали многие немецкие писатели. Но книга Ганса Фаллады, рассказывавшая о безнадежной борьбе за существование и простое человеческое счастье мелкого берлинского служащего Иоганнеса Пиннеберга и его подруги Лемхен, острее других ставила этот болезненный вопрос. Отныне понятие «маленький человек», не умирающее ни в жизни буржуазного общества, ни в мировом искусстве, всегда будет связываться с именем Ганса Фаллады и его знаменитым романом, которому оно во многом обязано своей устойчивой популярностью.

Современное буржуазное общество, особенно в его рекламном варианте, общество «экономического чуда», мало похоже на изображенную в книге Ганса Фаллады картину предельного обнищания, в условиях которого существовали в двадцатые годы нашего века массы немецкого народа. Но роман Ганса Фаллады — произведение большой силы обобщения, выходящего за пределы бытописания трагического бытия немецких бедняков в лабиринте города-спрута. Как бы ни менялись условия жизни «среднего класса» современного буржуазного общества, неизменным для него остается ощущение непрочности жизни, зависимости от «высших сил», «боссов» буржуазного мира, неизменным остается и механика взаимоотношений мелкого служащего с теми, кому принадлежит реальная власть, и его страх перед будущим. Мало что изменилось и в характере самого героя — одиночки, ищущего опоры во враждебном мире, того «маленького человека», в котором Ганс Фаллада при всем своем сочувствии и любви к нему, не лишенной идеализации, не только показывал жертву, но и угадывал возможность социальной агрессивности.

Пиннеберг, любимый герой Ганса Фаллады, которому он бесконечно сострадает, стоит в центре нарисованного им мира, и все другие персонажи расположены вокруг него. Но не только в его судьбе заключена философия книги. Важнейшую роль в ней играет Лемхен, спутница жизни Пиннеберга, один из наиболее обаятельных женских образов в современной немецкой литературе. Выросшая в рабочей семье, она обладает натурой более цельной, чем ее наивный супруг, и писатель недвусмысленно дает понять, что ее жизненные принципы близки коммунистам. Именно она поддерживает Пиннеберга в критические минуты. «Мой ответ, — говорил Ганс Фаллада, имея в виду вопрос, заключенный в названии романа, — Лемхен». Ответ этот, однако, подразумевал всего лишь надежду на маленькое счастье посреди «дикого, далекого, злого мира», не более того: «Лемхен — вот мой ответ, и я не знаю ничего лучшего. Счастье и бедность, заботы и ребенок. Колебания жизни — не больше и не меньше».

Но вопрос — «Что же дальше?» — имел в условиях Германии тех лет неизмеримо более широкий смысл. После прихода Гитлера к власти Ганс Фаллада остался в фашистской Германии, и это надолго определило отношение к нему прогрессивной мировой общественности. Шаг этот имел роковые последствия и для него, как художника: многие книги, созданные им в последующие годы, недостойны его славы. Но Фаллада вовсе не принадлежал к тем «внутренним эмигрантам» на словах, кто на деле примирился с гитлеровским режимом и пошел к нему в услужение; он пытался отстаивать независимость суждений и в своем творчестве быть верным жизненной правде. Избавленный от нужды благодаря успеху своих книг, он купил небольшое имение Карвиц на севере Германии и поселился там с семьей, надеясь вдали от Берлина найти покой и возможность писать. Первые годы, когда гитлеровцы всеми силами старались привлечь на свою сторону людей с мировой славой, Фаллада мог еще сохранять иллюзию независимости. Однако уже роман «Кто однажды отведал тюремной похлебки» (1934) оказался в «черном списке» запрещенных книг, а следующее произведение Фаллады — «И у нас был ребенок» (1934) — подверглось грубой критике в фашистской печати. Вышедший в 1937 году большой роман «Волк среди волков», публикация которого в условиях фашистской Германии представляла собой акт немалого гражданского мужества, встретил сначала одобрительный прием, поскольку содержал резкую критику Веймарской республики, вскоре, однако, был изъят из продажи. Еще большие сложности возникли с вышедшим в 1938 году романом «Железный Густав». Фаллада начал его по прямому заказу ведомства Геббельса, которому требовался материал к сценарию для кинобоевика. Увлекшись работой, Фаллада создал одно из наиболее сильных своих произведений, которое по гуманистической направленности никак не подходило для «эпохального» фашистского фильма. Фаллада был вынужден приписать к книге слащавый и надуманный финал, в котором приводил своих героев в ряды фашистской партии. Но фильм все равно не вышел на экраны. «Господин министр Розенберг, — вспоминал впоследствии Фаллада, — заявил, что репрезентативный немецкий фильм с упоминанием имени Фаллады в программе недопустим. Фалладу следует рассматривать как культурбольшевика, и его ликвидация была бы в высшей степени желательной»[2].

Годы войны были едва ли не самыми трудными в жизни Фаллады. Чем ближе фашистский режим подходил к окончательному краху, тем труднее становилось сохранять последние остатки независимости. Фаллада тяжело переживал невозможность писать так, как он считал нужным. Полностью разошлись его пути с женой, которая долгое время служила ему опорой в жизни. По ее настоянию писателя поместили в клинику для принудительного лечения, больше похожую на тюрьму, чем на больницу. Эти годы описаны им в двух романах, вышедших посмертно, — «Кошмар» (1947), «Пьяница» (1950).

Разгром гитлеровского фашизма и приход Советской Армии Ганс Фаллада встретил с надеждой и верой. Некоторое время он занимал пост бургомистра города Фельдберга, около которого было расположено его имение, затем переселился в Берлин и принял предложение сотрудничать в газете советской военной администрации «Тэглихе рундшау». Иоганнес Бехер привлек его к работе в Культурбунде — организации, призванной служить делу обновления Германии. Несмотря на тяжелую болезнь (Иоганнес Бехер пишет: «...тот, кто был ему близок, был свидетелем трагической борьбы: два года он отчаянно боролся за свою жизнь»), Ганс Фаллада за время жизни в Берлине создал свое самое значительное произведение — роман о гитлеровских временах «Каждый умирает в одиночку». В немецкой литературе нет другой столь выразительной картины гитлеровского рейха, столь убедительной анатомии преступного режима, построенного на всеобщем страхе, доносительстве, обмане, жестокости. Эту книгу, создавшуюся буквально на второй день после падения преступного режима, отличает реалистическая трезвость. Образы гестаповцев начисто лишены в ней намека на демоническую исключительность (которая иногда окружала их в прошлых книгах Фаллады), это вполне заурядные люди, и зло, которое они творят, носителями которого они стали, привито им и воспитано в них обществом, а не коренится изначально в человеческой природе. Но подлинно новой была пронизывающая книгу мысль о нравственной необходимости сопротивления социальному злу, воплощенная, прежде всего, в центральном герое, Квангеле. Его стойкость, весь облик его, полный достоинства трудового человека, знающего себе цену, уже не позволяет назвать его «маленьким человеком» в традиционном для Фаллады смысле. Роман «Каждый умирает в одиночку» — это не только «расчет» писателя-гуманиста с фашистским прошлым; это и его расчет с иллюзиями идиллического «маленького» счастья посреди «дикого, жестокого, злого мира». Этот роман, который, как говорит автор, «посвящен жизни, все вновь и вновь торжествующей над позором и слезами, над скорбью и смертью, непобедимой жизни», принадлежит к тем книгам, которые стоят у истоков новой немецкой литературы, литературы Германской Демократической Республики, пошедшей по социалистическому пути.

Лучшие книги Фаллады, в том числе и его знаменитые романы — «Что же дальше, маленький человек?», «Волк среди волков», «Железный Густав», «Каждый умирает в одиночку», — известны советскому читателю; выходили в русском переводе и его поэтичные сказки, написанные для детей. Но с его автобиографическими книгами советский читатель еще незнаком.

Книга «У нас дома в далекие времена» писалась в 1941 году, когда Ганс Фаллада уединенно жил в своем имении Карвиц, стремясь уйти от окружающей его жизни. Далекое прошлое казалось тихим и прекрасным рядом с безжалостным настоящим и неопределенным будущим. Несомненно, писатель отдыхал душой, работая над этим, говоря его собственными словами, «приветом исчезнувшим навеки садам детства».

У книги есть подзаголовок: «Пережитое, увиденное и сочиненное». В предисловии автор шутливо защищается от родственников, которые могут поймать его на той или иной неточности: «Неужели вы заклеймите меня архилгуном, бессовестным фальсификатором священных семейных традиций? Неужели вы при встрече на улице не поздороваетесь со мной, не будете больше отвечать на мои письма?..» Действительно, с точки зрения родственников, в повести многое, очевидно, не соответствует действительности: даже своему отцу писатель дал имя Артур, хотя его звали Вильгельм; мать называет Луизой, хотя ее звали Элизабет, своего дедушку с материнской стороны делает тюремным священником в городе Целле, хотя тот служил при тюрьме в Люнебурге, и т. д. Да и сам повествователь зовется Ганс Фаллада, а не Рудольф Дитцен, хотя псевдоним Фаллада он взял только в двадцатом году. В книге есть и намек на происхождение этого псевдонима. Преподаватель латыни в гимназии, в которой учится маленький Ганс, вечно издевается над ним, повторяя: «Вот где висишь ты, конь мой, Фаллада...» Фаллада — говорящий конь из сказки братьев Гримм «Гусятница», который даже после смерти остался верен своей хозяйке, принцессе, обманом превращенной в батрачку. Ему отрубили голову за то, что он всегда говорил правду, и повесили ее на городских воротах.

Однако оговорка «сочиненное» относится, надо думать, не только к измененным именам и смещенным фактам семейной истории, но и к общей атмосфере книги, по которой мы можем только догадываться о глубине конфликтов, приведших маленького Ганса к разрыву с семьей. Описанного в книге времени Фаллада уже не раз касался — и в юношеском романе «Молодой Годешаль», и в «Железном Густаве», и в других романах. По сравнению с ними «У нас дома в далекие времена» кажется мягкой, лиричной. Это повесть о детстве, написанная с печальным юмором, который дается большим жизненным опытом, полная поэзии и тепла. Но поэтичность, выведя на первый план все доброе и человечное, что было в его детстве и в людях, которые его тогда окружали, не сделала повесть бесконфликтной и не исказила точного писательского зрения.

В годы фашистского господства многие немецкие писатели обращались в своих книгах к национальной истории, часто на автобиографическом материале. Так возникли «Прощание» Иоганнеса Бехера, которому автор дал подзаголовок: «Немецкой трагедии первая часть»; «Мои детство и юность», «Закат дворянства» Людвига Ренна; «Родные и знакомые» Вилли Бределя и т. д. Это не было бегством от злободневных проблем, наоборот, их книги, создававшиеся в изгнании, в условиях эмиграции были порождены стремлением найти в прошлом истоки сегодняшних трагедий и показать, что фашистская ночь не будет длиться вечно. «У нас дома в далекие времена» Ганс Фаллада писал, как мы видели, совсем в других условиях и ставил перед собой, работая над этой книгой, совсем другие цели. Но при всей характерной для нее недоговоренности в картине действительности, нарисованной Фалладой, объективно проступают закономерности исторической эпохи.

Перед нами Берлин, а потом Лейпциг начала века. Еще не ушла в прошлое эпоха грюндерства, быстрого роста немецкой буржуазии, обогащенной победой над Францией; еще длится обманчиво спокойное существование, названное потом, после первой мировой войны, «доброе, старое, мирное время». Семья Фаллады как малая капля отражает это время в себе. Отец — с молодых лет верный служитель только что созданной империи; портрет Бисмарка висит у него на стене. В его доме царит устойчивый порядок, незыблемый, полный педантизма, бережливости, пунктуального соблюдения правил, писаных и неписаных. Но стоит семье покинуть дом, как выясняется, что на берлинских улицах отец вызывает мало почтения и его служебное положение в глазах «простого народа» не имеет большой цены. Стоит маленькому Гансу поступить в респектабельную гимназию, где учатся дети более именитых и богатых родителей, чем его отец, как он становится предметом насмешек однокашников и преподавателей. Стоит маленькому Гансу сделать несколько шагов в сторону от богатой Луипольдштрассе, как он оказывается среди трущоб, где «жизнь лишена всякого порядка и законности». «Все надежное становится ненадежным»; незыблемая устойчивость миропорядка начинает походить на тонкий лед, грозящий в любую минуту проломиться и рухнуть.

Отец во всем — воплощенное правосудие, которое в вильгельмовской империи было призвано обеспечивать порядок и создавать у немецкого общества ощущение стабильности и законности. И, насколько можно заключить по книге Фаллады, отец был честен в исполнении того, что считал своим долгом. Но мальчик видит охранительную сущность этого долга, замечая, что отца интересовало не то, как человек дошел до преступления, а то, что делать с преступником. И как в домашних делах холодная логика отца все время вступала в противоречие с реальной жизнью, так и в вопросах правосудия чувствовался явный зазор между должным и сущим. Отец и сам позволяет себе выразить мнение о судопроизводстве «в кощунственной форме», и это мнение полно скепсиса: «Я опытный судья и знаю, что судебные процессы — это людоедство. Они пожирают не только деньги, счастье, покой, они способны поглотить и самих судящихся целиком, со всеми потрохами».

Отец описан Фалладой двойственно. Он человечен, умен, полон юмора и сочувствия к ближним, он хорошо чувствует музыку (любовь к которой он так и не сумел внушить своему старшему сыну), он знаток литературы (любовь к литературе сын унасле-довал от него, хотя далеко не всегда слушался его советов в выборе книг). Но в то же время он не понимает сына и отталкивает его от себя; он поддерживает все обычаи своей среды, полной сословных предрассудков и ханжества, где все строится на том, чтобы «никакая новая идея не проникла в старый привычный круг».

С большей теплотой описана Фалладой его мать, дочь полунищего тюремного пастора, после безвременной кончины которого заключенные собирали средства на памятник ему (так и не воздвигнутый из-за запрета начальства). И, особенно, бабушка с материнской стороны, гордая и прямодушная, существующая на жалкую вдовью пенсию, но не принимающая никаких подачек от богатых родственников. Чем проще и естественнее человек, чем дальше он от сословного чванства и государственных установлений, тем милее он сердцу Фаллады.

Но среди многих выведенных в повести фигур — добрых и злых, трогательных и комичных, удачливых и непутевых — нам всегда виден главный герой повествования, сам рассказчик. Он называет себя горемыкой, и описанные с юмором трагикомические — а временами и подлинно трагические — ситуации, в которых он оказывается, занимают немалое место в книге. Автор во всем винит самого себя: «У меня были все предпосылки для счастливейшего детства: самые любящие родители в мире, благонравные брат и сестры, и если я все-таки вырос сварливым, раздражительным мальчишкой с тягой к уединению, то причина была только во мне».

Но нам нетрудно увидеть, что за всеми проделками маленького Ганса стоит протест здорового, естественного чувства против мертвящей обстановки родительского дома и школы, против искусственной упорядоченности жизни, в которой никто его не понимал, не хотел и не мог понять. Эта закономерность видна и в невинных детских шалостях, и в той поистине трагической сцене, когда маленький Ганс, сам не зная почему, плюнул с верхней площадки на своего отца, поднимавшегося по лестнице, но не смог убежать, потому что голова его застряла между резных балясин. Щадя своих близких, Фаллада лишь бегло говорит, что «в вопросах воспитания родители были так же беспомощны, как и дети». Это сказано по поводу «проклятых» вопросов, мучащих подростка, вступающего во взрослую жизнь, но может быть понято и в более широком смысле. Зерно характера молодого Ганса — постоянно зреющий протест, подготавливающий мучительный, но решительный разрыв со средой, который произойдет уже за пределами книги и о котором Фаллада не хочет говорить здесь.

В предпоследней главе, которая так и названа «Горемыка», Фаллада рассказал о несчастном случае, который произошел с ним на пороге юности. Получив шестнадцати лет от роду в подарок велосипед, он, опьянев от ощущения свободы, тайком отправился кататься и на большой скорости налетел на тяжело груженный фургон, который переехал его. Долгие месяцы он провел после этого в больнице между жизнью и смертью. Но и этот случай, оставивший след на всю его жизнь, видится писателю с высоты прожитых лет частью жизни, в которой было и хорошее и плохое. Более того, чаша счастья, как ему кажется, перевешивает: «Сегодня несчастья всего только корень счастья».

Спокойный и чистый стиль этой, по выражению Б. Сучкова, «очаровательной и поэтичной книги, озаренной светом печального юмора»[3], заметно отличается от нервного и словно насыщенного электричеством почерка Фаллады в его больших знаменитых романах. Перед нами как бы новый и в то же время прежний Фаллада, писатель, о котором Иоганнес Бехер говорил: «Все немецкое общество послужило ему моделью. Оно, подобно галерее бальзаковских героев, проходит перед нами во всех своих сплетениях и противоречиях, и из твердой почвы реальности вырастают видения... Правда, он не всегда мог избегнуть слащавости, но его тоска по идиллии, его романтическая сумеречность порождены — это ощущается между строк и за строками — невыносимой смятенностью времени и эксцессами собственной жизни. По богатству и многообразию своих персонажей он был, пожалуй, самым значительным из нынешних немецких писателей»[4].

П. Топер