"Убить перевертыша" - читать интересную книгу автора (Рыбин Владимир Алексеевич)

25

— Ты вот что, — сказал Кондратьев, когда они отъехали довольно далеко. — Возьми-ка себя в руки. А то девицу испугаешь.

— Какую девицу?

— Твою Эмму.

— Ах, да, — спохватился Сергей. — Вы нашли ее?

— Ну и цаца, скажу тебе. Подавай ей Сережу, и все тут. Говорю: нет его, уехал. Знать ничего не хочет, сидит на чемодане и твердит: увижу Сережу, тогда отдам…

— Я ничего не соображаю, — жалобно признался Сергей.

Голова еще не прояснилась после пережитого в лесу, сердце еще не перестало колотиться, а тут новый сумбур. Да еще качка от частых поворотов на серпантине дороги, сползающей с горы к центральной части города.

— Соображай быстро, у нас нет времени. Значит, так: сегодня твоя Эмка была у Фогеля, взяла чемодан…

— И он отдал?!

— Он отдал. А она не отдает. Говорит: только Сереже. Усекаешь? Сейчас мы подъедем к церкви…

— К какой церкви?

— В Штутгарте один православный храм. И у тебя будет одна минута, не больше. Только поздороваться и взять чемодан. Ну еще, разве, поцеловать на прощание. Я ей объяснил, что разговаривать нам будет некогда, надо уносить ноги. И она все поняла…

— В отличие от меня. А если я возьму у нее чемодан, отдам вам, а сам останусь?

— Нет! — жестко сказал Кондратьев. — Себя погубишь и ее тоже.

Скоро они действительно выехали к церкви. Храм с высоким крыльцом-папертью, с традиционной куполом-луковицей и большим крестом. На паперти, как и полагалось, сидели нищие. Двери храма были открыты, входили и выходили люди, — шла служба.

— Вишневую «Ладу» у входа видишь? Девица там. Чемодан тоже. Подойдешь, сядешь. Одна минута у тебя, запомнил? Через минуту выйдешь с чемоданом. Эмка пусть не высовывается, я ее предупредил. Вообще-то надо бы мне самому это проделать, да тебя, дурака, жалеючи…

— А чего вы мне на "ты"? — вдруг обиделся Сергей.

— Хватился… — Кондратьев засмеялся. — Мне бы твои заботы. Высовываться тебе нельзя, ясно? Ни тебе, ни твоей Эмме. Черт их знает, какая у них агентура и где. Засекут, ни тебе, ни ей несдобровать. Ну, иди.

И он пошел не чувствуя ног, мимо длинного ряда машин. Одна, вторая, третья… Вишневая «Лада» была восьмой. Рассердился было на Кондратьева, что остановился так далеко. И тут же обругал себя: ближе-то некуда, улица забита машинами. О чем угодно думал, пока шел, только не об Эмке. Боялся думать о ней, боялся вместо прежней восторженной девчонки увидеть холодную даму, засушенную монахиню. Что за дьявол вселился в него? Что за власть была у нее над ним, отнюдь не молодым и женатым?..

Он и в машину садился почти зажмурившись. А когда посмотрел, увидел только глаза, большие, испуганные. В точности, как у той давней соседки-соплюшки, которая краснела, встречая его на лестничной площадке.

— Сережа! — Она выдохнула так, будто пред этим целый час не дышала. И, неловко перегнувшись за рулем, ткнулась головой ему в плечо.

От волос пахло волнующей парфюмерией, в которой он никогда не разбирался.

— Сережа, я так боюсь!

Он спохватился, что у него всего одна минута, скосив глаза, увидел на заднем сиденье черный чемодан с двумя цифровыми замками. Совсем небольшой чемодан, с каким бесплатно пустят даже в московское метро. Опять спохватился, что время идет, а у него в голове черт-те что, отстранился, увидел блестящие от слез глаза и полосы косметики на щеках.

— Я боюсь!

— Не бойся, — машинально сказал он. Помолчал и произнес неуверенно, как школьник, по складам: — Я тебя люблю… оказывается…

— И я тебя… оказывается…

Она радостно засмеялась, и эта резкая перемена ее состояния испугала.

— Ты что?

— Не уезжай, а?

Сергей поцеловал ее в губы, и она, как изголодавшаяся, вдруг кинулась целовать его.

Понадобилось почти физическое усилие над собой, чтобы отстраниться от Эмки.

— Оставайся в машине, не выходи…

Чемодан, несмотря на малые размеры, был довольно тяжелым. Это казалось странным. Что весит листок бумаги? И думалось, что непомерный вес — от тяжести улик, изложенных на этих листках. Чтобы не привлекать внимания, Сергей старался не сгибаться, делая вид, будто несет нечто пустяковое. Но когда укладывал его в багажник, невольно выдал себя — пришлось поднимать чемодан обеими руками.

Отъехали сразу. Повернувшись на сиденье, Сергей успел поймать взглядом вишневую «Ладу», прежде чем она исчезла за поворотом. На душе было так скверно, что хотелось кричать. Но он молчал, ждал, когда Кондратьев заговорит сам, объяснит, что значит весь этот спектакль. Ушли ведь из леса никем не замеченные, утонули в автомобильных потоках Штутгарта. Зачем же эта гонка? Разве нельзя было проститься с Эмкой по-человечески? Хотя бы в благодарность за помощь. Фогель ведь наотрез отказался отдать архив. А она уговорила…

— Если бы не она, не скрывая обиды в голосе, сказал Сергей, не видать бы нам этого чемодана.

— Помолчи, не отрывая взгляда от запруженной машинами улицы, буркнул Кондратьев. Я тебя понимаю, но помолчи. Вот выедем на автобан. И добавил сердито: — Малейшее внимание полиции — все пропало.

На окраине города остановились возле небольшого магазинчика. Кондратьев вышел и купил чемодан, блекло-коричневый, невзрачный на вид, но тоже с цифровыми замками, открыл багажник, повозился там, перекладывая чемоданы.

Когда снова поехали, Сергей спросил:

— Этот чемодан понадобился для того, чтобы положить в него тот, черный?

Кондратьев бросил на него быстрый укоризненный взгляд и ничего не ответил.

Выскочили на серую широкую ленту автобана, прибавили скорости.

— Теперь рассказывай, — потребовал Кондратьев.

— Что рассказывать?

— Все. Начиная со вчерашнего вечера, как мы расстались. Ничего не упускай.

И Сергей начал рассказывать. О Пауле, оказавшемся вовсе не Паулем, о Майке, Бутнере, странной беседе в сказочном замке. И о том, конечно, как ловко ему удалось бежать.

— Я все-таки везунчик, — похвастал он. — И машина на дороге подвернулась очень кстати.

Кондратьев вздохнул.

— Может, и подвернулась. Только я думаю, что они именно тебя-то и дожидались.

— Как?!

— А чем ты объяснишь, что тебя не стали искать в лесу?

Сергей молчал.

— Майк не дурак. Он понял, что на Фогеля ты его не выведешь. Значит, надо, чтобы ты сам туда отправился.

— А если бы я сбежал?

— Как? Пешком в Штутгарт? Нет, ты должен был выйти на дорогу ловить попутную машину. Вот он тебе ее и подсунул, попутку.

Не хотелось соглашаться, как не хотелось соглашаться с таким простым объяснением!..

— Они же зеленые, — возразил Сергей. — Только и говорили, что об охране природы.

— А о чем они должны были говорить?.. Если я ошибаюсь, то объясни, как этот Майк с твоим Паулем оказались у телебашни?

Что было объяснять? Все сходилось.

— А вы-то как в лесу оказались? Когда Пауль, этот, как его… за мной гнался.

— Мы же договорились встретиться.

— Но я вас не видел.

— Если бы тогда видел, то не видел бы сейчас.

Сергей мысленно выругался. Ну их всех к черту!.. Чтобы я еще раз, когда-нибудь!.. И вспомнил Мурзина, сказавшего ему однажды: не зарекайся…

Долго ехали молча, думая каждый о своем. Сергей первый не выдержал молчанки.

— А вы мне почему-то ничего не рассказываете.

— Все, что тебе надо знать, узнаешь. Ну, а чего не надо… Еще Екклесиаст говорил: лишние знания — лишние печали.

— Все-таки, куда мы едем?

— Пока прямо, потом разъедемся. Ты отправишься домой, а я в Росток.

— Так и мне в Росток!

— Ты — домой, — повторил Кондратьев. — Делами Костика займусь я.

— Но документы у меня.

Кондратьев достал из внутреннего кармана своей пухлой куртки белый конверт, протянул Сергею. Конверт был точно таким же, какой он получил в Москве с напутствием, что в нем нужные бумаги, уполномачивающие его принять в Ростоке груз и сопроводить его до Калининграда. Сергей вынул свой конверт, довольно плотный и потому лежавший в другом кармане, отдельно от бумажника, сравнил. Та же плотная бумага, тот же витиеватый вензель в левом верхнем углу, напоминающий букву «К».

— К тому же я не вижу другой возможности вывезти архив из Германии.

— Нет, я тоже поеду в Росток, — заупрямился Сергей. — Вы занимайтесь архивом, а я — делами Костика.

— Давай-ка, братец, без фокусов, — резко оборвал его Кондратьев. — Мы не в игрушки играем, дело у нас опасное.

— Это я уяснил. К сожалению, только это…

Кондратьев засмеялся.

— Все за свою Эмку обижаешься? Зря. Я и так слишком много допустил. Теперь боюсь, как бы ваше свидание не вышло всем нам боком. А в общем-то, ты прав, я как раз собирался кое-что объяснить. Только придется тебе терпеливо слушать и понимать с полуслова. Я не могу остановиться, чтобы читать полную лекцию. Во-первых, потому, что на автобане останавливаться запрещено, а съезжать на боковую линию — значит, привлекать к себе внимание. Во-вторых, нам надо торопиться. Завтра, если уже не сегодня, границу тебе закроют. Стало быть, чем быстрей ты окажешься за Брестом, тем лучше.

Что-то не вязалось в этом объяснении, а что именно, Сергей никак не мог сообразить. «БМВ» несся с приличной скоростью, стрелка спидометра будто приклеилась к цифре 130. Кондратьев не хотел ничем выделяться в потоке машин. Раз рекомендовано 130, пусть так и будет. Хотя нарушителей рекомендованной на автобане скорости хватало. Их то и дело обгоняли сияющие «Мерседесы», «Фиаты», «Ситроены», «Форды», даже иногда «Лады». Чистая свободная полоса бетона провоцировала давить на газ. Но Кондратьев упрямо держался золотой середины, не гоняясь за теми, кто обходил слева, и не скатываясь вправо. В этом его постоянстве чувствовались спокойствие и уверенность, передававшиеся и Сергею тоже.

За обочинами, то дальше, то ближе, возникали аккуратненькие группы домов, отдельные крестьянские усадьбы, музейно-чистые, будто выставленные напоказ. Сергей уже знал, что деревенская Германия ничем не отличается от городской, и не удивлялся, когда возле заброшенного в поля и горы крестьянского дома ловил глазами зеленую лужайку у крыльца и рыжеволосую куклу, усаженную на травку просто так, для красоты. Но все это проносилось мимо, не вызывая никаких эмоций: голова была занята своими беспокойными мыслями…

— Почему опасно только мне? — спросил он.

— Меня пока что не вычислили. Хотя полной уверенности нет. А тебе надо немедленно менять и документы, и внешность.

Он сунул руку за пазуху и извлек красный загранпаспорт, подал Сергею. Паспорт был на имя какого-то Полянского Павла Ивановича. С фотографии смотрел набычившийся толстячок с усами, показавшийся Сергею знакомым.

— Привыкай, отныне это твой аусвайс.

— Зачем?

— Так безопасней.

Сергей сначала удивился, потом испугался и лишь затем возмутился.

— Тут на фото дебил какой-то. Совсем не похож.

— Похож, похож, приглядись.

— У него же усы.

Кондратьев сунул руку в боковой карман своей необъятной куртки, вынул маленький мягкий конвертик.

— Примерь.

В конверте были накладные черные с легкой рыжинкой усы, в точности такие, как на фото.

— Все-то у вас предусмотрено.

— На том стоим.

Сергей засмеялся.

— Этак вы мне новую жену достанете из кармана.

— Хватит с тебя одной. Да еще Эмка. С ними-то разберись.

Опять нахлынуло сожаление об упущенной возможности пообщаться с Эмкой. Помогала же, рисковала, и с ней так поступить? Сергей обиженно замолчал, но Кондратьев не дал ему предаться печали.

— Теперь о твоей Эмке. Ты сейчас молишься на ее гениальные способности: сумела уговорить упрямца Фогеля. Не хотелось бы тебя разочаровывать, но дело в другом. Фогель отдал архив после того, как узнал об убийстве Клауса.

Сергей дернулся так, что если бы не ремень безопасности, то, наверное, ударился бы головой о лобовое стекло. В первый момент ему показалось, что Кондратьев резко затормозил.

— Как?! — наконец, выговорил он.

— Что «как»? Как я узнал? Ну это, брат, мое дело.

— А может…

— Не может, — прервал его Кондратьев. — Догадки оставим на потом. Уйдешь на пенсию, будешь гадать, что было бы, если бы. Впрочем, похоже, расслабиться даже и на пенсии тебе не дадут…

— Кто?

Кондратьев внимательно посмотрел на него, нервно мотнул головой.

— Я думал, ты грамотный.

Сергей не нашелся что сказать. Стало почему-то холодно в машине, и было жаль Кондратьева, сжигавшего себя эмоциями.

— Ну, как, успокоился? — через некоторое время спросил Кондратьев, и Сергей удивленно посмотрел на него:

— Я-то что…

— Тогда давай о наших баранах. Слушай внимательно. Итак, усы ты приклеишь прямо сейчас. Зеркало к твоим услугам, поворачивай его к себе. Свой паспорт спрячь так, чтобы никто не нашел. Приедешь в Москву, оба паспорта отдашь Мурзину. Остальное — не твоя забота. Позвони ему из Минска или из Смоленска. А поедешь ты на этой самой машине, только номера будут другие. Поведет ее перегонщик. Ты — пассажир, воспользовался попутным транспортом. Понял? Только так, и не иначе. Через полчаса мы будем во Франкфурте, подъедем к железнодорожному вокзалу, и ты позвонишь по телефону, который я тебе дам. Спросишь Колю Каляева, скажешь, что обещанную машину пригнал. Это и есть перегонщик. Приезжает сюда, покупает подержанные машины, перегоняет в Россию, сбывает перекупщикам. Тем и живет. Это его бизнес.

— А документы на машину?

— Документы в порядке. — Кондратьев тем же небрежным жестом достал из внутреннего кармана конверт. — Вот, отдашь. Остальное он знает.

— А если начнет расспрашивать?

— Не начнет. Самое большее — сдерет с тебя сотню-другую за транзит. А может, и не сдерет. Все-таки с пассажиром ехать спокойнее. На дорогах-то шалят, слыхал?

— А вы? — спросил Сергей.

— А я исчезну. С чемоданом, разумеется.

— В Росток?

— Мы и так подзадержались. «Неринга» вот-вот уйдет.

— Какая «Неринга»?

— Судно, на котором будут товары Костика… А ну покажись? повернулся он к Сергею. Оглядел, хмыкнул удовлетворенно: — А говорил — не похож. Не забудь, что ты теперь Павел. Пока светло, изучи паспорт.

Сергей еще посмотрел на фото, взглянул в зеркало и согласился: что-то общее есть.

Что он за человек, Кондратьев, если наперед все знает?..

И тут же Сергей подумал о другом: если они, призванные блюсти безопасность, все были такие предусмотрительные, то почему не предвидели развала государства? А если предвидели, то почему не предотвратили… Не-ет, не предвидеть не могли. Значит, не предотвращали. Значит, выполняли приказ. А подчинялись они только высокосидящим номенклатурщикам. А поскольку эти номенклатурщики как были, так и остались наверху, только перевернулись — перевертыши, то и предателей надо искать среди тех, кто сейчас у власти…

Не-ет, не уйти нормальному человеку от этих суждений, а значит, и от осуждений, и от участия в деяниях, какие в недавние времена назывались антиправительственными, то есть преступными…

Вот так уголовно наказуемое становится законоодобряемым, а безнравственное — нравственным и наоборот. Вот так сбиваются с толку люди, уверовавшие в неизменность простых человеческих истин, считая, что они — от Бога… Вот так слуги Сатаны улавливают растерявшиеся, заблудившиеся в исканиях души людские…