"Гилгул" - читать интересную книгу автора (Сербин Иван)

книгах?

– Да, собственно… – пробормотал Саша, сраженный бешеным темпераментом профессора.

– Юноша, никогда не следует уподобляться глупцам, безоглядно принимающим на веру чужие слова! Факты – основа истории. Факты, подкрепленные доказательствами. А научно доказанные факты таковы: финикийцы и древние арамеи поклонялись Ваалу, называя его Фаммузом или Эшмуном, египтяне – Осирисом, у греков Ваал был известен под именем Адонис, вавилоняне называли его Бал. Вам мало? У древних Скандинавов и на Британских островах поклонение Ваалу – Тюру – было повсеместным! И даже сами иегудеи – яхвисты, которых Моисей сорок лет водил по пустыне! – поклонялись этому богу и строили капища Ваала в двух шагах от храма Яхве! Во времена Царя Соломона четыреста священников служили в храмах Астарты и Ваала! И в самом храме Соломона также стояли фигуры этих богов! Приставку «Ваал», «Баал» или «Бал» вы найдете в половине имен Древнего Востока и Европы. Судия Иероваал, сын Царя Саула Иешабаал, величайшие герои Карфагена – Ганнибал и Гасдрубал! Невероятное количество мест и городов, в том числе и иегудейских, носят название, включающее те же приставки. И вы всерьез полагаете, будто такое… э-э-э… совершенно безумное для того времени число людей были кровожадными чудовищами? Юноша, не разочаровывайте меня в своих умственных способностях! Что же касается человеческих жертв… Библейский пророк Самуил, яхвист, собственноручно разрубил плененного амаликитянского Царя Агава перед жертвенником Га-Шема, Дэефет повесил семерых сыновей Саула, чтобы отвратить голод. Тот же пророк Самуил – от имени Га-Шема, обратите внимание, – приказывает Саулу пойти войной на амаликитян и истребить их от мала до велика, не щадя никого – ни детей, ни женщин, ни стариков. Это, по-вашему, что?

– Честно говоря, я не задумывался… – начал было Саша, но профессор перебил его. Круглое лицо старика налилось тяжестью.

– А зачем вам даны мозги, юноша? Самая большая беда вашего поколения, – обратился он вдруг к Юле с жаром, – в том, что вы совершенно разучились думать! Все делаете не думая! Читаете не думая! Смотрите не думая! Слушаете не думая! Вы отвыкли обобщать факты и делать выводы!

– Почему же тогда Ваал оказался забыт? – спросил Саша.

– А кто вам сказал, что он забыт? – спросил профессор, так же быстро успокаиваясь. – Конечно, культ Ваала не так силен, как прежде, но он и не предан забвению совершенно. Противостояние же Ваала и Га-Шема – это самая обычная война за сферы влияния. Иметь культовую столицу было очень выгодно не только в религиозном и политическом, но и в экономическом отношении. Надо отдать иегудеям должное, они сумели подавить чужих богов. В основном благодаря жесточайшим репрессиям. Разумеется, речь идет только о Древней Палестине. – Профессор повернулся и отошел к столу. Посмотрел на поднос, коснулся ладонью одной из чашек. – Ну вот, – сказал он расстроенно. – Чай совсем остыл.

– Ничего страшного, – отмахнулся Саша.

– Да вы присаживайтесь, молодые люди. Присаживайтесь. Саша хотел было отказаться, но перехватил предупреждающий взгляд Юли и послушно сел. Диван отозвался визгом пружин и скрипом старой кожи.

– Профессор, скажите, аммонитяне были мирным народом? Я имею в виду, не с точки зрения Библии, а с точки зрения науки.

– Исключительно мирным, – мгновенно отозвался тот. – Исключительно. Аммонитяне, как и родственные им моавитяне, практически не воевали. У археологов нет данных, подтверждающих, что аммонитяне вели захватнические войны. Собственно, то же самое написано и в Библии. В отличие от иегудеев, кстати.

– А случай, когда Царь Наас осадил некий Иавис Галаадский и сказал, что выколет каждому его жителю правый глаз? Профессор вздохнул:

– Видите ли, юноша, древний мир – очень жестокий мир. Но попробуйте поставить себя на место Царя Нааса. Дикие кочевники, варвары, пришли в Палестину и прогнали коренных обитателей с лучших плодородных земель, отрезав большую часть пастбищ и перекрыв аммонитянам и моавитянам торговые пути в Египет.

– Я понял, – сказал Саша.

– Жители же Иависа, расположенного, как вы справедливо заметили, в Галааде, фактически по соседству с землями аммонитян, время от времени совершали набеги на аммонитянские города и пастбища. Угоняли скот, грабили святилища, убивали горожан, жгли дома. Это тоже подтверждено раскопками. Как по-вашему, какие чувства должны были испытывать аммонитяне к жителям Иависа?

– Это понятно, – согласился Саша. – А насчет глаз… Это что, какое-то религиозное наказание?

– При чем здесь религия? – скривился профессор. – Поступок Нааса имеет чисто практическое объяснение. Если бы вы, юноша, жили на Древнем Востоке, и даже в более поздние средние века, то несомненно знали бы, что при осаде города, равно как и в открытых столкновениях, восемьдесят процентов от общего числа павших гибнет вовсе не от мечей, а от стрел. Армия, не подкрепленная лучниками, – слабая армия, заведомо обреченная на поражение. Как, надеюсь, вам известно из физики, а точнее, из ее раздела, именуемого оптикой, именно благодаря двум точкам человеческого зрения создается стереоскопический эффект, позволяющий верно определять расстояние до удаленного объекта.

– Черт, – хлопнул себя по лбу Саша. – Понял. Как же мне это раньше не пришло в голову?

– Таким образом, – повысил голос хозяин квартиры, – лучник, лишенный одного глаза, не способен произвести точный выстрел даже на относительно близкое расстояние. В рукопашном же бою лук совершенно бесполезен. Но и одноглазый мечник лишается половины обзора, а значит, становится более уязвим. Вы даже представить себе не можете, какую роль для воина играло зрение в то время! Армия, состоящая из одноглазых солдат, никогда не осмелилась бы напасть первой. Мера, не спорю, крайне жесткая, но вполне объяснимая и понятная. Наас не желал смерти жителям Иависа. Он лишь хотел обезопасить собственные города от набегов. Как вы, надеюсь, теперь понимаете, разговоры о жестокости аммонитян не выдерживают никакой критики. – Профессор отпил из чашки, поморщился. – Совсем остыл, – сказал он. – Надеюсь, я достаточно полно ответил на ваш вопрос, юноша?

– Достаточно полно, спасибо. – Саша покосился на Юлю. Девушка внимательно слушала разговор. – У меня к вам не совсем обычная просьба, профессор, – продолжил Саша.

– Слушаю вас, юноша. – Говоря это, хозяин квартиры обошел стол, устроился в кресле, выдвинул ящик стола и извлек из него крышку от банки из-под «Монпансье», початую пачку «Беломора» и спички. – Я очень редко курю, – пояснил он, хотя его никто и не упрекал. Саша снова посмотрел на Юлю и заметил, что она удивлена не меньше, чем он.

– Видите ли, профессор, дело в том, что на днях мне пришлось столкнуться с одним пациентом…

– Так, так, – подбодрил тот, ловко сминая папиросную гильзу. При этом крошки табака просыпались на стол, но профессор даже не подумал стряхнуть их. – И что же этот ваш пациент?

– Понимаете, он утверждает… даже не знаю, как сказать… Саша усмехнулся неуверенно. Он вдруг почувствовал, насколько глупо прозвучит заготовленная им фраза. И ответ будет однозначным.

– Продолжайте, продолжайте, не стесняйтесь. – Профессор вкусно затянулся и откинулся в кресле, вперившись в Сашу немигающим взглядом блеклых глаз. – Я примерно представляю себе, ЧТО могут наговорить люди, с которыми вам приходится иметь дело. Смелее.

– Одним словом, этот человек утверждает, что он – Ангел, – выпалил Саша и замер в ожидании смеха или ответной реплики, вроде: «Так в сумасшедший дом его. И поскорее».

– Ангел? – спросил вместо этого очень серьезно хозяин. – Достойная роль, ничего не скажешь. И чем же я могу вам помочь?

– Видите ли, профессор, – уже смелее продолжил Саша. – Еще мой пациент говорит, что сопровождает на земле некоего человека – Гилгула, каждый раз перерождающегося после смерти и останавливающего Зло.

– Гилгула? – повторил профессор. – Ваш пациент хорошо разбирается в древнееврейском мистицизме. Не многим знакомы термины каббалы.

– Не многим… насколько?

– Скажем так, среди моих знакомых едва ли отыщутся двое, знающих, кто такой «Гилгул».

– Вот так даже, – пробормотал Саша.

– Ну-с, и что же? – с нескрываемым интересом спросил профессор, пыхтя «беломориной».

– Он рассказал мне о том, что первым воплощением Гилгула стал библейский Лот. Затем один из его потомков – Царь Аммонитянский Аннон. Сын Нааса. Так вот, этот человек утверждает, что Аннон якобы пытался остановить Иегудейского царя Дэефета, который и являлся… назовем это Предвестником Зла на земле.

– Дэефет? – переспросил серьезно профессор.

– Именно.

– Хм… – Профессор задумался надолго. Он смотрел в стол, забыв о тлеющей папиросе. Наконец, вздохнул: – Что я могу вам сказать, юноша. Если честно, у вашего пациента вполне обоснованный и логичный бред. Некоторые люди склонны воспринимать Дэефета именно как кровавого тирана, чрезвычайно жестокого и коварного убийцу. Но вы должны понимать, сия трактовка абсолютно недоказуема. С точки зрения современной морали Дэефет, конечно, не слишком привлекателен, но надо учесть, что на Востоке, а тем более на Древнем Востоке, существовали свои порядки и обычаи, совершенно отличные от современных. И иегудеям приходилось быть жестокими, чтобы выжить. Так что… – Он раздавил погасший окурок. – А вы-то сами что думаете? Как психиатр?

– Этот человек – серийный убийца, – медленно произнес Саша. – На данный момент у меня складывается впечатление, что он абсолютно нормален, но пытается симулировать шизофрению с целью избежать наказания. – Саша помедлил, а потом закончил решительно: – Не считать же его ангелом, в самом деле. Последняя фраза была произнесена с полувопросительной интонацией. Профессор еще раз посмотрел на Сашу и шевельнул бровями:

– Юноша, вы спрашиваете или констатируете?

– Сам не знаю, – честно признался Саша.

– Боюсь, здесь я вам ничем помочь не смогу, – сказал профессор. – Существование Бога, а следовательно, и Ангелов, равно как и их НЕсуществование недоказуемо. Симптомы же шизофрении мне абсолютно незнакомы.

– Дело не в этом. Понимаете, он рассказывает о жизни Гилгула, причем красочно, в подробностях. Я хотел попросить вас поехать со мной и поприсутствовать при нашем очередном разговоре. Я попрошу его рассказать что-нибудь о следующем воплощении Гон… Гилгула, и, может быть, он на чем-то «проколется». – Саша улыбнулся. – Понимаете, я не особенно силен в истории, и мне он может…

– «Вешать лапшу»? – Профессор посмотрел на Юлю. – Так, кажется, выражается ваше поколение? Девушка улыбнулась:

– Так, но не все.

– Не все, – повторил тот. – Значит, вам он может рассказывать все, что угодно, а со мной у него этот номер не пройдет. Вы на это рассчитываете, юноша?

– Совершенно верно, профессор, – улыбнулся Саша. Он уже почти освоился в обществе этого странноватого старика.

– Ну что же, вынужден признать, в этом есть смысл. Да и мне, не скрою, было бы любопытно послушать его рассказ. Судя по вашим словам, он основательно подкован в том, что касается исторических фактов и библейских событий.

– Так вы согласны?

– Разумеется. Где этот ваш подопечный? В лечебнице для душевнобольных?

– Нет, – Саша подивился старомодному названию. – Его ранили в момент задержания, и он пока содержится под охраной в Институте Склифосовского.

– Вот даже как. Ну что же, Склифосовского так Склифосовского. – Профессор выбрался из кресла, окинул изучающим взглядом Сашу и кивнул: – Подождите минуту, мне нужно переодеться. После того, как он скрылся за дверью, Юля повернулась к Саше и спросила:

– Скажите, Саша, мне можно поехать с вами?

– Э-э-э… – Тот замялся. – Боюсь, что нет. Я не думал, что вы захотите поехать, и не предупредил, чтобы на вас заказали пропуск.

– Насчет меня не волнуйтесь, – улыбнулась девушка. – В Склифе работает одна моя институтская подруга, я навещала ее несколько раз. Вахтеры наверняка меня помнят.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Саша. – Но не думаю, что наш разговор будет представлять для вас интерес.

– Я все-таки будущий историк, – обиделась девушка. – Между прочим, Саша, ваш подопечный вполне может рассказать что-нибудь из истории Средних веков. Как вы намерены действовать тогда? Саша поджал губы.

– Честно говоря, я не думаю, что временной разлет окажется настолько велик.

– Промежуток между гибелью Содома и Гоморры и царствованием Дэефета – примерно десять веков. С чего же вы взяли, что второй период будет короче? И, кстати, перефразируя известную пословицу, две головы хорошо, а три лучше. «А действительно», – подумал он и кивнул.

– Мы возьмем вас с собой, но вам придется подождать в отдельном боксе. Там стоит монитор, и вы сможете следить за ходом нашей беседы. Вас устроит подобное положение вещей?

– Конечно, – девушка улыбнулась. – Давайте договоримся так: если мне вдруг понадобится сказать вам что-то срочное, я вызову вас через охранников.

– Э-э-э… – протянул Саша.

– Не волнуйтесь, – улыбнулась девушка. – Я все понимаю и не стану беспокоить вас по пустякам.

– Договорились, – кивнул Саша. В эту секунду из дверей соседней комнаты вышел профессор. Был он одет в тесноватые джинсы, барабанной кожей обтягивающие зад, клетчатую «шотландку» и джинсовую куртку с ярлыком под карманом.

– Что скажете? – спросил профессор, глядя на гостей. – Так я меньше похож на институтского преподавателя? Саша усмехнулся:

– Абсолютно не похожи.

– И прекрасно, – отозвался профессор. – Будет лучше, если ваш пациент останется в неведении относительно моей истинной профессии.

– Пожалуй, – согласился Саша.

– Тогда поехали?

10 часов 58 минут Юля прошла без проблем. Никакого пропуска ей для этого не потребовалось. Охранники, пропуская девушку, что только не шаркали ножками. Один из них даже попытался на скорую руку назначить свидание, чем вызвал у Саши приступ клокочущей ревности.

– Может быть, вы и нас пропустите тоже? – резко спросил он.

– Подождите, – хамовито отреагировал охранник. – Не видите, что ли, я занят, – и вновь принялся принимать позы культуриста на конкурсе «Мистер Вселенная».

– Значит так, молодой человек, – внушительно подступил к охраннику профессор, – сейчас я наберу номер Бориса Борисовича, и через минуту вы станете безработным. Так понятнее? По тому, как охранник лупал глазами, стало ясно, что никакого Бориса Борисовича он знать не знает. Но уверенный тон произвел на него надлежащее впечатление. Парень зыркнул на профессора, проверил документы и кивнул:

– Проходите.

– Кто такой Борис Борисович? – поинтересовался Саша, когда они втроем поднимались в лифте.

– Понятия не имею, – пожал джинсовыми плечами профессор. – Этому приемчику уже сто лет, но срабатывает безотказно в девяти случаях из десяти. Они вышли в холл двенадцатого этажа. У Саши появилось ощущение, что он никуда не уходил со вчерашнего дня. Те же люди, те же разговоры в коридоре, так же бухтит телевизор. Охранники встретили Сашу и его спутников вполне спокойно.

– А товарищ капитан говорил, вас будет двое, – удивился пятнистый «бычок» с погонами сержанта.

– Все верно, – подтвердил Саша. – Разговаривать мы будем вдвоем. Девушка понаблюдает за ходом беседы на мониторе.

– Понял, – кивнул сержант и, повернувшись к напарнику, мотнул головой: – Проводи. Тот с явным удовольствием повел Юлю в палату с аппаратурой. Сержант же отпер дверь, и Саша с профессором вошли в бокс. Потрошитель явно ждал их. Он стоял спиной к окну, привалившись к подоконнику, и улыбался.

– Здравствуй, – кивнул убийца Саше и тут же переключился на профессора. – А это кто? – Он прищурился изучающе, затем кивнул. – Так, так, так. Входите, профессор, присаживайтесь. Полагаю, мне и моему подопечному сегодня придется постоять.

– Благодарю, – смущенно ответил профессор, опускаясь в кресло. Впрочем, Саше тоже стало не по себе от такой осведомленности убийцы.

– Располагайся, – радушно предложил ему Потрошитель, приглашающе обводя бокс рукой.

– Вчера. Несчастный случай с машиной – твоих рук дело? – спросил Саша, решив сразу брать быка за рога.

– Нет, – убийца покачал головой. – Твоих.

– Моих?

– Конечно. Водитель поехал на зеленый, а вот ты полез под колеса. И некому было остановить тебя.

– Вон как?.. Потрошитель забавно поджал губы, вздернул плечи и развел руками.

– Я ведь предупреждал тебя, – он весело взглянул на профессора. – Но, похоже, наш гость заскучал.

– Ничуть, – отозвался тот. – Напротив, мне крайне любопытен ваш разговор. Продолжайте, пожалуйста.

– Ценю вашу тактичность, – улыбнулся Потрошитель. – А что, профессор, мой подопечный рассказал вам, кто он?

– Насколько я понял, он – психиатр. Потрошитель снова поджал губы и в деланном удивлении посмотрел на Сашу.

– Ты не рассказал этому человеку правду, Гилгул? Почему? Неужели испугался, что тебя примут за сумасшедшего?

– Значит, вы и есть Гилгул? – уточнил профессор у Саши.

– С его слов, – кивнул тот.

– Интересно, интересно. Стало быть, вы – библейский Лот, и аммонитянский Царь Аннон?

– Он так говорит, – снова ответил Саша. О своих снах и странных видениях ему рассказывать не хотелось. Во-первых, он действительно боялся, как бы его не приняли за сумасшедшего. Тут Потрошитель оказался прав. «Впрочем, похоже, он всегда прав», – подумал Саша. Во-вторых, это было бы долго. В-третьих, странно, хотя все можно объяснить гипнозом. К сожалению, теперь уже и не проверишь, гипнотизировал его Потрошитель или нет. Пленка с записанным на ней первым разговором утеряна безвозвратно.

– И кто же был за Анноном? – повернулся к Потрошителю профессор.

– Каска, – легко и спокойно ответил тот. – Римский магистратор, живший в первом веке до Рождества Христова. Вы помните это имя, профессор?

– Каска? – Старик умильно кивнул. – Разумеется. Один из заговорщиков, убийц Юлия Цезаря. На одну секунду Саше вдруг почудилось, что он ощущает кожей ток горячего воздуха и слышит мужской голос, быстро произносящий непонятные слова, подхватываемые легким эхом.

– Почти угадали, – улыбнулся Потрошитель. – Почти. Одна поправка: Каска не просто был в числе заговорщиков, он организовал заговор!

– Каска организовал заговор против Цезаря? – Профессор многозначительно взглянул на Сашу. Смотрите! Вот вам и первый «прокол». Сейчас мы этого деятеля прижмем к стенке. – Но по свидетельствам…

– Факты, профессор, – вот единственные верные свидетели, – перебил Потрошитель. – Вам должно быть известно, что очень многие исторические документы не только неверны, они откровенно лживы. Это подтверждается, в частности, раскопками. Но есть вещи, которые раскопки не могут ни подтвердить, ни опровергнуть! Например, отношения между людьми. Побудительные мотивы их поступков! И тогда нам остается уповать именно на факты, потому что факты не меняются. Они одинаковы во все времена. Они никогда не лгут. Именно Каска стоял во главе мартовского заговора! Каска, а вовсе не претор Марк Юний Брут! А помогал Каске сенатор Туллий Кимвр. Поверьте, мне известно это доподлинно. Да и ему тоже, – убийца кивнул на Сашу. – Просто пока он этого не помнит. ПОКА.

– Ты говорил, что Предвестник Зла жесток и кровожаден, – воскликнул Саша увереннее. Обстоятельства гибели Гая Юлия Цезаря он худо-бедно помнил, знал еще по школьной программе. – Но Цезарь был милосердным человеком! Потрошитель покачал головой, вздохнул:

– Профессору простительны ошибки. Он всего лишь историк. Но тебе, Гилгул, стыдно говорить о милосердии Кесаря после того, как ты сам убил его.

– Я помню имена Каски и Туллия Кимвра, – вступил в разговор старик. – Но до нас дошли свидетельства – неопровержимые свидетельства! – современников Гая Юлия.

– Каких же? – прищурился с любопытством Потрошитель.

– Того же Плутарха, например. Он утверждал, что Гай Юлий Цезарь был милосердным пра…

– Ave Ceasar! – не дослушав, прошептал Потрошитель и тихо засмеялся.

– Простите? – недоумевающе повернул голову профессор.

– Нашли кому верить. Плутарху. Между прочим, в Риме Плутарх был известен как откровенный подхалим, не брезгующий самой грубой лестью.

– Кто это сказал?

– Я это говорю! – Потрошитель по привычке наклонился вперед и уставился профессору в глаза тяжелым немигающим взглядом. – Чем, по-вашему, Плутарх отличался от прочих? Он точно так же хотел жить, как хотели жить летописцы, хроникеры и журналисты при Сталине и при Иване IV. При Пиночете и при Пол Поте. При Гитлере и при Чан Кайши. При Муссолини, Сесилие Родсе, Хуане Пероне, Батисте и прочих. Мне продолжить список? Или вы станете утверждать, что при тиранах и деспотах журналисты ведут себя исключительно смело и принципиально?

– Отчего же, – вздохнул профессор.

– «Ave Ceasar!» – вот что положено кричать при появлении Кесаря, – негромко и твердо сказал Потрошитель, выпрямляясь и вскидывая руки. – Ave Ceasar!!! Ave!!! Великий, милосердный Отец народов! Живи вечно! Правь вечно, великий Кесарь Гайус Юлиус!!! – Он усмехнулся и вновь скрестил руки на груди. – Плутарх, как и все остальные, хотел жить в просторном, светлом доме, есть вкусную пищу, пить хорошее вино, любить красивых женщин. А за правдивые отзывы о милосердии Великого Гая Юлия выгоняли на гладиаторскую арену. Плутарх… – Потрошитель презрительно скривился. – Тоже мне, истина в первой инстанции!

– И вы собственными глазами видели все, о чем здесь говорите? – спросил с любопытством профессор. Потрошитель кивнул в сторону Саши:

– Он тоже. Только заставьте его вспомнить. Уж этот-то человек может порассказать такого, отчего у вас волосы встанут дыбом. История власти, как, впрочем, и история человечества вообще, замешана на лжи и предательстве, щедро сдобренных жестокостью и кровью. Тарквиний Гордый, Гай Марий, Сулла, Октавиан, Тиберий, Гай Калигула, Клавдий Первый, Нерон… Можно продолжать и продолжать. Все они прославились именно жестокостью, поражавшей даже привычных к жестокости римлян. Почему же вы считаете, будто Гай Юлий был счастливым исключением? В Древнем Риме стать консулом, а уж тем более проконсулом или диктатором‹Диктатор – чрезвычайная должность в Древнем Риме, вводимая в опасных для государства ситуациях. Диктатор наделялся неограниченной судебной, законодательной и исполнительной властью и во время исполнения своих обязанностей не был подотчетен никому. В 45 году до н. э. Гай Юлий Цезарь объявил себя «вечным» диктатором.›, не прибегая к жестокости, подкупу и лжи, было невозможно. Хотя и сейчас мало что изменилось, но тогда… Гай Юлий не просто единолично правил, но еще и приказывал называть себя «Великим», «Отцом отечества» и «Освободителем». Единоличное правление, статуи в храмах, название в честь Гая Юлия месяца года, обязательная клятва именем Кесаря в суде и прочее, и прочее, и прочее! Вам это ничего не напоминает?

– Допустим, Гай Юлий не был идеален. Но, если уж заговор действительно возглавлял Каска, то как же получилось, что нам известно имя Марка Юния и практически неизвестно имя человека, организовавшего убийство Цезаря? – спросил с нажимом профессор.

– Убийство ради идеи всегда было предпочтительнее и ценилось выше, нежели убийство из мести, – быстро ответил Потрошитель.

– А при чем здесь месть? – изумился старик. – За что магистратор Каска мог мстить самому Цезарю? Ответа Потрошителя Саша так и не услышал. Волна горячего воздуха, струящегося через окна, вновь охватила его тело. Крохотный бокс затянуло странным буро-желтым туманом и через этот туман он вдруг различил…

«Буро-желтое туманное облако было видно издалека. Пыль, словно живое бесформенное существо, ползла из-за холмов к городу, мимо Гефсимании и Елеонской горы, все увеличиваясь в размерах. Из-за полного отсутствия ветра она не оседала, а висела в горячем утреннем воздухе, сперва чуть заметно колеблясь, но потом совершенно неподвижно, долго не оседая, скрывая под собой даже виноградники и гранатовые деревья Гефсимании. Страж, стоявший над Овчьими воротами, прикрыл глаза от яркого солнца. Он уже заметил всадника, мчавшегося во весь опор к городу, и теперь пытался разглядеть его латы и цвет плаща. Однако тот был сплошь покрыт густой дорожной пылью. Лишь когда гонец преодолел Кедрон, страж сумел рассмотреть его шлем, отблескивавший красноватой медью, и меч, висящий на правом боку.

– Караул к Овчьим воротам! – крикнул он со стены. Тотчас же воины городской стражи, находившиеся поблизости, поспешили к воротам. С утра до вечера здесь стояли часовые, следившие за порядком и предотвращавшие споры. Но в утренние часы толпа пришлых была слишком густой. Опять же, одно дело – навести порядок среди торговцев, другое – остановить вооруженного всадника. Втягивались в город повозки, груженные товаром, входили пешие люди. Кричали ослы и верблюды, мычали волы. Над улицей висел шум людских голосов. Тут можно было услышать и арамейскую, и египетскую, и греческую речь. То здесь, то там раздавались повелительные крики стражников, наблюдавших за тем, чтобы на узких улицах не возникало заторов и давки. Нравился Иевус-Селим или нет, но люди все равно ехали сюда, потому что именно здесь шла самая оживленная торговля и рассказывались самые свежие новости. Именно тут можно было продать и купить с наибольшей выгодой. Именно тут можно было найти любой товар на любой вкус. Именно тут обменивались по самому лучшему курсу и брались в долг под самые низкие проценты деньги. Именно тут можно было нанять любого работника и купить раба. В Иевус-Селиме бурлила жизнь. В Иевус-Селиме стояла Скинья завета. В Иевус-Селиме жил Царь Иегудейский Дэефет. Всадник, лавируя в толпе приезжих, приблизился к воротам. Один из стражей поднял руку, останавливая его:

– С какой целью ты прибыл в Иевус, пришлец? – громко спросил он, внимательно наблюдая за реакцией всадника. Тот стянул с головы медный шлем, перебросил вперед полу бурого от пыли плаща и сильно ударил по нему рукой. Бурое облачко взметнулось в воздух и тут же осело. Страж увидел полосу алой материи. Он прищурился, вглядываясь в лицо всадника.

– Я знаю тебя?

– Я – Урия. Оруженосец Иоава, – хрипло ответил он, вытирая с лица пыль. – Царь Дэефет послал за мной.

– Мир тебе, Урия Хеттей, один из тридцати, – страж улыбнулся и отступил в сторону, знаком приказав остальным стражам сделать то же самое.

– Благодарю тебя, воин, – кивнул всадник. – Мир тебе. Он слегка пришпорил коня и въехал в город вместе с остальными путниками. Приказ Иоава и почтение к Царю требовали от него незамедлительно явиться во дворец Дэефета, но Урия подумал о том, что с дороги ему следовало омыть хотя бы лицо. Он мог сделать это и у Кедрона, но… существовало еще одно обстоятельство, которое не шло у него из головы. Тем более что оно не могло задержать Урию надолго. Всадник поскакал ко дворцу не прямо, мимо Скиньи и главной площади Иевус-Селима, что против ворот крепости Дэефета, а свернул налево, к своему дому. У него ни на мгновение не возникло сомнений в том, что городская стража не станет докладывать о прибытии всадника Дэефету. Тому было несколько причин. Во-первых, стражи, не меньше простых граждан, боялись гнева Царя, а потому старались без особой нужды не появляться у дворца. Во-вторых, они, конечно, не сомневались в благочестности самого Урии. Он ехал вдоль улицы, поглядывая на окна соседских домов и ловя время от времени встревоженные взгляды, бросаемые на него из-за занавесей. То, что никто не вышел поздороваться с ним, было очень дурным знаком. Крайне дурным. В обычное время соседи, да и просто знакомые уже стояли бы у дверей, улыбаясь и кланяясь ему. Он бы кивал снисходительно, как и положено офицеру легиона, царскому приближенцу, при разговоре со всяким отребьем. Но сегодня не вышел никто. Он битым солдатским загривком и широкой спиной легионера чувствовал их шепот. Одни со злобной радостью бормотали что-то женам. Другие молчали, и молчание это казалось страшнее любого, даже самого злого, перешептывания. Они не вышли, вот что было главным. Значит, он – первый гость Га-Шема. С чего бы? Урия оглянулся и успел заметить, как дернулись занавески. Они испуганно отходили от окон. Так что же, Царь Аммонитянский Аннон оказался прозорливцем? Урия остановил коня у ворот своего дома. Он смотрел на окна, на открытый двор, на пиаццо, на кровлю. Ему хотелось увидеть жену. Может быть, в последний раз. Все-таки он очень любил ее. Больше, чем очень. Всего час назад Урия добавил бы: «Сильнее, чем жену, я люблю только Царя своего, Дэефета, и Господа». Однако теперь он только криво усмехнулся при одной мысли о Дэефете и о Га-Шеме. Прозорливец Аннон из Раббат-Аммона предсказал ему будущее. Царские милости и скорая смерть. Ладно. Сперва дождемся милостей, а после посмотрим. Он уже собрался было тронуть коня, но заметил в небольшом оконце олеи чью-то фигуру. Затем еще одну. Урия прищурился. Женщины. Судя по одежде, служанки. Усмешка легионера стала холодной. Вирсавия была бережлива. Зачем ей три служанки, особенно когда она одна в доме? И потом, его жена никогда не рассталась бы с Ноэмой. Итак, сменились служанки. Сменилась и его жизнь. Урии не нужны были иные подтверждения. Он пришпорил коня и поскакал вверх по улице».

Саша очнулся от гневного вопля профессора:

– Но история утверждает обратное!

– Ваш хваленый Плутарх перековеркал историю! После смерти Цезаря он впервые вздохнул с облегчением! И ему было больно, когда он вспоминал о том, что Каска пошел на убийство ради любви женщины, Туллий Кимвр – ради дружбы, а он, Плутарх, не рискнул сделать этого даже ради собственной свободы! Истинных же мотивов заговора Плутарх не знал вовсе. Но фраза была сказана! Та самая сакраментальная фраза тирана, обессмертившая труса! «И ты, Брут…» И Плутарх оправдался перед самим собой! Он придумал храброго, справедливого, сильного Марка Юния! Единственного человека, обладавшего возможностью объединить сенаторов для убийства Цезаря. По версии Плутарха, никому другому, кроме претора, не удалось бы этого сделать! Ни магистраторам Каске и Туллию, ни, уж тем более, ему, Плутарху! Так на арену истории вышел Марк Юний, сразу вытеснивший с этой арены и Каску, и Туллия, и других.

– Как вам не стыдно? – вскричал профессор, багровея от гнева. – Вы говорите откровенную чушь, подтасовываете факты, трактуете их, как вам заблагорассудится, пользуясь тем, что ваши голословные утверждения невозможно доказательно опровергнуть, и даже не стесняетесь!

– Если бы вы, люди, не лгали и хоть немного помнили свою историю, то, возможно, Ему не понадобился бы Гилгул! Откройте глаза, профессор! Вам нужны доказательства? Пожалуйста – история жизни Гая Юлия Цезаря практически полностью повторяет историю Дэефета! Царь Саул пытался убить молодого Дэефета, Царь Сулла – молодого Цезаря. И тот, и другой бежали и скрывались до смерти своих противников. И тот, и другой провели жизнь в войнах, причем самые известные битвы состоялись и у того, и у другого в одном возрасте! И тот, и другой без всякой жалости убивали как противников, так и соратников. Другое дело, что Дэефет умер своей смертью, а Гая Юлия убили, но это уж от них не зависело.

– Не передергивайте! – вскричал старик. – Это не доказательство!

– Люди склонны предавать забвению лучших и возвеличивать до космических масштабов никчемный плебс, – продолжал ровно Потрошитель. – А потом с упоением и удовольствием держат равнение на ублюдков, за душой у которых – ничего, даже ржавого ломаного гроша.

– Вы это о ком? – озадачился профессор. Потрошитель прошелся вдоль стены. Два шага в одну сторону, два – в другую.

– О преторе Марке Юнии Бруте, – сказал он. – Спросите любого, кто такой Марк Юний? Что он сделал хорошего в жизни? Чем он славен? Никто не ответит. Дай Бог, чтобы четверть вообще вспомнила, кто это. А спросите, кто такой Брут? Убийца Кесаря Гая Юлия!

– Вот! – Профессор вскочил и вытянул руку. – Вы сами же себя опровергаете! Убийца Кесаря! Таким и помнят Марка Юния Брута! Это факт, а не вы ли только что призывали отталкиваться именно от фактов? Не от пустых фантазий, а от фактов!

– Да, это факт, – продолжал Потрошитель. – Но я вам приведу и другой факт: Брутов было двое. Претор Марк Юний и его двоюродный брат, легат Децим Юний. В этот момент Саша понял, что Потрошитель не лжет. Он снова говорил правду. Ломающую привычные взгляды на мир, на историю человечества и его, Сашину, жизнь.

«Ужин, устроенный Дэефетом в его честь, был ужасен. Не потому, что плох, совсем наоборот. Но обилие еды и вина не соответствовало чину гостя, равно как и новостям. Никаким, абсолютно никаким новостям. Глядя на сидящих рядом старейшин, судей, священников, казначеев, левитов, слушая их льстивые восхваляющие речи, адресованные в первую очередь Дэефету и, конечно, ему, Урии, глядя на то, как они едят, заливая подбородки и пальцы жиром, он не мог отделаться от желания вскочить, перевернуть стол, отнять меч у кого-нибудь из стражей и рубить. Рубить направо и налево, до тех пор, пока в зале не останется никого живого. Если бы люди, собравшиеся здесь, могли почувствовать силу его ненависти, они бы в страхе разбежались. Урия жалел о том, что пришлось отдать меч кентуриону дворцовой стражи. А еще он жалел, что не убил Дэефета раньше. Урия не пил вина и почти не ел, несмотря на то, что почти двое суток во рту у него не было маковой росинки. Даже Дэефет заметил это.

– Почему ты не ешь? – спросил он. – Тебе не нравится пища?

– Я сыт.

– Но ты почти ничего не съел и совсем ничего не выпил! – Брови Дэефета поползли вверх в фальшивом изумлении. – Или жизнь у офицеров моего племянника настолько легка и сытна, что им хватает крох, каких не хватило бы и горлице?

– Жизнь воина не бывает легкой. Иегудейского тем более, – твердо ответил Урия. – Из тридцати трех лет своей жизни пятнадцать я провел в походах и сражениях. И мне было бы стыдно смотреть в глаза моему господину, твоему племяннику, и моим солдатам, зная, что, пока они сражались и погибали под стенами Раббата, я набивал брюхо, – легионер указал на собравшихся за столом, – подобно им. В зале мгновенно наступила тишина. Головы всех присутствующих дружно повернулись в сторону трона. Урия отметил, что они даже перестали жевать. Так и застыли с недоеденными кусками в руках. Даже проглотить уже прожеванное побоялись. Никто не смел пошевелиться, пока говорит Дэефет.

– Ты забыл добавить «мой Царь», хеттей, – произнес тот, и легионер на мгновение увидел вспыхнувший в глазах Царя странный желто-белый огонь.

– Мой Царь, – без всякого выражения сказал Урия. В глазах всех присутствующих загорелся неподдельный интерес. Офицер позволил себе дерзость, за которой неминуемо последует царский гнев. Придворным было интересно, какую форму он примет на этот раз? К тому же многие сидящие сейчас за столом знали о том, что Дэефет приводил жену Урии во дворец. Многие догадывались зачем. Столь странное поведение офицера вполне могло быть вызвано тем, что ему стало известно о связи Царя с его женой. Дэефет несколько секунд молчал, глядя на Урию. Вопреки его ожиданиям, легионер не отвел взгляда, не смутился, не испугался. Это было плохо. Конечно, один человек – всего лишь пылинка, невидимая крохотная букашка пред оком Господа, но где один, там и десять. А где десять, там и сто, и тысяча, и легион. Как только перестанут бояться и почувствуют, что отсутствие страха ненаказуемо. Дэефет улыбнулся, затем хмыкнул. Кто-то из присутствующих поддержал смешок, угодливо хихикнув. Царь хмыкнул еще раз, а затем захохотал во весь голос, откидываясь на троне. В зале уже стоял безудержный хохот. Каждый старался смеяться громче других, надеясь, что Царь отметит это. И только Урия оставался совершенно серьезен. Он поднялся и теперь смотрел на хохочущую толпу. На смуглом лице застыла смесь презрения и ненависти. Дэефет это отметил тоже. Он на секунду оборвал смех, чтобы сказать:

– А вот мой племянник именно так и поступает! И захохотал снова. Все присутствующие захохотали тоже. Урия выждал несколько минут, затем отвернулся и пошел к двери, услышав, как за его спиной, словно под мечом палача, наступает тишина. И в этой тишине прозвучал негромкий голос Дэефета:

– Я не отпускал тебя, хеттей. Урия остановился, обернулся, сказал спокойно:

– Я скакал двое суток от Раббата до Иевус-Селима. Завтра мне возвращаться. Это еще двое суток пути. Я должен отдохнуть перед дорогой.

– Ты снова забыл добавить: «Мой Царь», – лицо Дэефета стало мрачным. Урия лишь пожал плечами. Придворные поняли: сейчас грянет буря, и старались укрыться друг за другом, чтобы гнев Дэефета не обрушился ненароком и на них.

– Почему ты так торопишься обратно, хеттей? – В голосе Дэефета клокотала угроза.

– Разве война – праздник, чтобы мне отдыхать и веселиться? – усмехнулся без тени страха легионер. – Или я уже не солдат?

– Говоришь ты как солдат, – подтвердил Дэефет и… улыбнулся. – Ладно, хеттей. Мне нравится твоя отвага. Иди, отдыхай. Завтра утром отвезешь донесение своему господину, военачальнику Исаву. Воистину, неисповедимы пути Господни. Сегодня Царь был в редком расположении духа. Урия развернулся и вышел из залы. Один из левитов поднялся следом за ним.

– Я тоже отправлюсь отдыхать, – заявил он. – Сегодня был тяжелый день. Дэефет, даже не глядя, махнул рукой:

– Казнить его. Левит еще не успел побледнеть, а стражи уже сомкнулись вкруг него, заломили руки.

– Мой Царь, – завопил тот. – Я не… Прости мне мою дерзость, мой Царь. Клянусь, я не хотел… Он упал на пол, стараясь зацепиться, удержаться, объяснить. Стражи потащили левита волоком. Дэефет задумчиво наблюдал за бьющимся телом. Этот в отличие от легионера был глуп. Но глупость иногда опасней безрассудной храбрости и ума. Умные почти всегда больны гордостью и достоинством. Это их слабые места, которые легко использовать. У глупости же нет слабых мест. Вместо того чтобы идти отдыхать, как этот дерзкий хеттей, выказав тем самым презрение и ненависть, глупец выхватывает из-под хитона меч и… через секунду все кончено. Есть ли разница, кто убил тебя, – глупец или человек мудрый? Никакой. Так и умирают могущественные. Именно так, от руки нестерпимо глупого землепашца Аода из колена Вениаминова, погиб моавитский Царь Еглон. Так погиб покровитель молодого Дэефета, жрец Ахимилех, павший от меча глупого наемника Доика. Впрочем, глупец Доик был казнен по приказу мудрого иегудейского Царя Дэефета. И смерть его была пострашнее той, которой умер Ахимилех. Стало ли Доику от этого легче? Дэефет оторвался от размышлений и поднял голову. В тронном зале стояла напряженная тишина. Они так и не осмелились глотнуть, с тех пор как я задал вопрос Урии, подумал Дэефет. Они боятся. И это хорошо. Но сегодня перед их глазами был дурной пример. Они быстро забудут о глупом казненном левите. Но долго будут помнить о храбром и дерзком Урии. Дэефет улыбнулся и негромко, едва ли не себе под нос, сказал:

– Убирайтесь. Кто выйдет из этого зала последним, будет казнен. Переворачиваясь, покатились медные блюда, с остатками кушаний. Опрокидывались, заливая вином ковры, кувшины. Полсотни пар сандалий втаптывали в библское дерево остатки пиршества. Отпихивая друг друга локтями, хватая за одежды, придворные кинулись к дверям. А там уже поджидали двое стражей, с готовностью сжавших рукояти мечей. Слуги смерти. Им все равно, кому рубить голову. Стражи боятся только самого Дэефета и никого больше. Ни в этом мире, ни в том, который придет за ним. Потеряв всю свою величавость, придворные толкались у выхода, стараясь первыми прорваться к заветной двери. Но Дэефет уже забыл о них. Он направился к балкону. Дэефет любил ночную прохладу. Ветер знал тайны тьмы и поверял их ему. Ночь была его временем. С балкона хорошо просматривался весь город. Его город. Дэефет подошел к парапету и оглядел Иевус-Селим. Дома, сады, виноградники. Ближе – крепостные стены, стражей на них, придворных, торопливо сбегающих по лестнице, и… одинокую фигуру, лежащую на камнях у самых крепостных ворот. Дэефет не мог ошибиться, это был Урия. Хеттей не пошел домой, а улегся спать прямо на земле. Нет, Дэефет не боялся ревности Урии. Он вообще не испытывал страха ни перед кем, кроме Га-Шема и… иногда Гончего. Но Дэефет рассчитывал подстраховаться. Если бы случилось невероятное и Гилгулу удалось бы покинуть Раббат, он не мог бы с уверенностью сказать, кто отец ребенка Вирсавии. Дерзкий же хеттей разрушил его замысел. Дэефет быстро вышел с балкона, прошагал через зал, спросив на ходу стража:

– Кто это был?

– Завулон. Левит, – усмехнулся тот.

– Хорошо. Дэефет почти бегом спустился во двор и направился к воротам. Зрение не подвело его. Спящий действительно оказался Урией. Хеттей лежал, завернувшись в плащ. Глаза легионера были закрыты, на лице написано спокойствие. Казалось, Урия спит, но при звуке приближающихся шагов он мгновенно открыл глаза, отбросил плащ и вскочил. Рука его метнулась к ножнам, но, не найдя меча, застыла, а затем опустилась медленно. Дэефет улыбнулся. Все-таки хеттей боялся его. Пусть немного, совсем чуть-чуть, но боялся.

– Ты все больше удивляешь меня сегодня, – сказал Дэефет, подходя ближе.

– Чем же?

– Своими странными поступками. Почему ты не пошел домой, а спишь здесь, на голой земле? Урия усмехнулся. Дэефет мог бы поклясться, что на мгновение, всего на одно мгновение, в глазах хеттея вспыхнуло торжество.

– Ковчег и Израиль и Иуда находятся в шатрах, – ответил легионер, – и Господин мой Иоав и рабы господина моего пребывают в поле, а я пойду в дом свой есть и пить и спать со своею женою! – Он усмехнулся. – Клянусь твоею жизнью и жизнью души твоей, этого я не сделаю‹$FБиблия. 2-я книга Царств.