"Все, что блестит" - читать интересную книгу автора (Эндрюс Вирджиния)

Книга первая

Выбор

Шум приближающейся моторки Поля потревожил пару длинноносых цапель, с высокомерным видом восседающих на толстых ветках кипариса. Обе расправили крылья и полетели вдоль залива, чтобы укрыться в болоте. Трупиалы,[1] взвившись над водой, последовали за цаплями.

В этот последний четверг марта стоял очень жаркий и влажный полдень. Перл была оживлена и, активно извиваясь в моих объятиях, пыталась уползти к домикам из сухой травы, где жили ондатры и нутрии. В последний месяц волосики у нее росли быстрее и уже закрывали ушки и спускались на шею. Из каштановых они становились все более светлыми. Я нарядила ее в платьице цвета слоновой кости с ярко-розовыми оборками на воротничке и рукавах. На девочке были маленькие хлопковые башмачки, которые я сама связала на прошлой неделе.

Как только лодка Поля приблизилась, Перл подняла свои глазки. Хотя ей исполнилось чуть больше восьми месяцев, у нее, казалось, была живость и смышленость годовалой. Она любила Поля и приходила в неописуемый восторг от каждого его посещения. Вот и сейчас ее глазки сияли, она махала ручонками, отбивалась от меня ножками, чтобы броситься к нему.

Лодка Поля появилась из-за поворота, и он, заметив нас на берегу, помахал рукой. Я наконец согласилась поехать посмотреть его великолепный новый дом, строительство которого подходило к концу. До сих пор я избегала этого, опасаясь, что, увидев особняк, поддамся соблазну принять предложение Поля.

С тех пор как я вернулась в бухту, мне казалось, что Поль стал стройнее, возмужал. В его голубых глазах еще вспыхивали время от времени мальчишеские искорки, но, как правило, он был задумчив и серьезен. Его новое дело, строительство дома, заботы о Перл и обо мне наложили свой отпечаток на его лицо, и я переживала и боялась, что тащу его вниз с собой. Конечно, он все время старался убедить меня, что я не права. Каждый раз, когда я заговаривала об этом, он смеялся:

– Неужели ты не знаешь, что вместе с тобой в мою жизнь возвратилось солнце?

Поль ловко причалил лодку к берегу и широко улыбнулся.

– Привет! Представляешь, – возбужденно заговорил он, – только что повесили и включили люстры. Подожди, вот ты их увидишь. Это зрелище. Я ведь заказал их во Франции. Бассейн тоже уже наполнен и действует. Я выписал цветные витражи из Испании! Я заплатил за это целое состояние, – выпалил он, не переводя духа.

– Здравствуй, Поль, – сказала я смеясь.

– Что? Ох, извини. – Он наклонился вперед, чтобы поцеловать меня в щеку. – Я немного взволнован. Это все из-за нашего дома.

Я опустила глаза. Я ничего не могла поделать со своим сердцем, которое вздрагивало каждый раз, когда он говорил наш дом.

– Поль…

– Не говори ничего, – сказал он быстро. – Не рассуждай, не выноси приговор. Посмотри сначала дом и участок.

Я покачала головой. Примет ли он когда-нибудь отрицательный ответ? Мне казалось, выйди я замуж за другого мужчину и проживи до ста лет, он все время будет терпеливо ждать у моей двери, надеясь, что я передумаю.

Мы сели в его лодку, и Поль опять завел мотор. Он смеялся, пока мы неслись навстречу легкому бризу, и брызги дождем осыпались на наши руки и лица. Ранняя весна выманила на поверхность аллигаторов. Еще не отошедшие от зимней спячки, они дремали на насыпи и отмели, равнодушно провожая нас сонными глазами, когда мы проносились мимо. Гроздья зеленых змей распадались на отдельные нити и вновь свивались в клубок, сплетаясь под водой причудливыми узорами. Лягушки скакали по листьям лилий, и нутрии прятались в их безопасной тени. Болото, как гигантское животное, пробуждалось с наступлением весны, потягивалось и вздыхало в ожидании летнего зноя.

– Сегодня утром забил колодец номер три, – прокричал Поль сквозь шум мотора. – Похоже, он даст в четыре, а может, и в пять раз больше нефти, чем предполагалось.

– Это замечательно, Поль.

– Трудно даже представить себе столь блестящее будущее, Руби. Мы сможем иметь все, что захотим, делать то, что сочтем нужным, куда угодно поехать… Перл станет настоящей принцессой.

– Я не хочу, чтобы она была принцессой, Поль. Я хочу, чтобы она выросла достойной молодой леди, которая знает цену важным вещам, – сказала я резко. – Я видела слишком много людей, одураченных своим богатством и верящих, что они счастливы.

– С нами этого не произойдет, – заверил меня Поль.

Богатая нефтью земля Поля и место, на котором построили дом, находились к юго-западу от моей хибары. Мы плыли вдоль каналов, которые иногда сужались настолько, что можно было дотянуться руками до берегов по обеим сторонам лодки. Мы рассекали гладь соленых прудов и врезались в новую сеть каналов, пока не повернули на юг к его владениям. Я не была здесь с тех пор, как уехала в Новый Орлеан, и теперь, увидев крышу его огромного дома, возвышающуюся над платанами и кипарисами, была потрясена. Я почувствовала себя Алисой, которую занесло в свою собственную страну чудес.

Поль уже построил верфь, а от болота к дому вела дорожка, посыпанная гравием. Повсюду стояли грузовики и повозки, сновали рабочие, которые все еще трудились в поте лица, поскольку Поль торопил события и готов был платить сверхурочные, лишь бы дом был построен досрочно. На востоке виднелись силуэты нефтяных вышек.

– Готов поспорить, тебе и не снилось, что парень-кейджан, который ездил здесь на своем маленьком скутере,[2] будет владеть всем этим, – сказал с гордостью Поль, уперев руки в бока и широко улыбаясь. – Представляешь, что сказала бы твоя бабушка Кэтрин?

– Бабушка, возможно, и ожидала бы этого, – ответила я.

– Возможно, – сказал он и засмеялся. – Каждый раз, когда она смотрела на меня, я чувствовал, что она знает не только мои мысли, но и мечты.

Он помог нам с Перл выйти из лодки.

– Я понесу ее, – предложил он. Перл была поражена величиной дома, открывшегося нашим глазам. – Мне бы хотелось назвать это место Кипарисовой рощей, – сказал он. – Как ты думаешь?

– Да, это замечательное название. А дом – просто потрясающий. Он словно выплывает ниоткуда, как в сказке!

Он просиял от гордости.

– Я сказал архитектору, что мечтаю о доме, напоминающем греческий храм. По сравнению с ним обиталище Дюма в Гарден-Дистрикт выглядит как бунгало.

– Ты именно это хотел сделать, Поль… затмить дом моего отца? Я говорила тебе…

– Не лови меня на слове, Руби. Какой прок в том, что я имею, если не могу порадовать тебя этим, произвести впечатление? – спросил он, пристально глядя на меня.

– О Поль. – Я покачала головой и глубоко вздохнула.

Что могла я противопоставить его энтузиазму и мечтам?

По мере того как мы приближались к дому, он, казалось, вырастал все больше и больше. Вдоль верхней галереи тянулись железные перила с ажурными решетками. По обеим сторонам дома Поль построил флигели, прекрасно гармонирующие с главным зданием.

– Здесь будут жить слуги, – сказал он. – Я думаю, что каждому время от времени требуется уединение. Большая часть стен в этом месте – двадцать четыре дюйма толщиной. Подожди, вот увидишь, как там прохладно внутри даже без вентиляторов и кондиционеров.

Короткая лестница привела нас на портик. Мы прошли между огромных колонн и попали в холл, от вида которого у любого захватит дух, как только он ступит в этот особняк, холл с полом из испанской плитки поражал своими размерами, а потолок был столь высок, что слышалось эхо наших шагов.

– Представь себе, сколько замечательных картин сможет украсить эти стены, Руби, – сказал Поль.

Мы прошли одну за другой просторные комнаты, выходящие в холл. Над нами висели люстры, о которых с такой гордостью говорил Поль. Они были ослепительны, лампочки в виде слезинок казались бриллиантовым дождем, струящимся на нас. Винтовая лестница была в два раза шире и изысканнее, чем в доме Дюма.

– Кухня находится в задней части дома, – сказал Поль. – Я оборудовал ее самой современной техникой. Любой повар будет на седьмом небе, работая здесь. Может быть, ты сможешь разузнать, куда уехала твоя Нина Джексон, и уговорить ее переехать сюда, – добавил он.

Он знал, как я любила Нину, повариху моего отца. Все считали ее колдуньей, а она привязалась ко мне с первого дня, как только я приехала в Новый Орлеан. Уж она-то знала, что кем-кем, а зомби меня не назовешь, в отличие от Жизель, вот так.

– Даже не представляю, чем можно выманить Нину из Нового Орлеана, – сказала я.

– Тем хуже для нее, – быстро ответил Поль. Он ревниво относился к богатым креолам, воспринимая любое сравнение как критику нашего мира кейджунов.[3]

– Она живет в своем мистическом мире, Поль, – сказала я.

Он кивнул.

– Хочу показать тебе верхний этаж.

Мы поднялись вверх по лестнице и увидели четыре просторные спальни, с будуарами и встроенными шкафами. Две центральные спальни, несомненно, проектировал сам Поль в надежде, что его предложение о браке будет принято. Окнами они выходили на болото и соединялись общей дверью.

– Ну? – Он взволнованно ждал ответа, пытаясь поймать мой взгляд.

– Великолепный дом, Поль.

– Я оставил лучшее напоследок, – ответил он с лукавинкой в глазах. – Иди за мной.

Он открыл дверь, выходящую на наружную лестницу. Я не видела ее, подъезжая к дому, потому что она находилась на его противоположной стороне. Лестница привела нас на большую мансарду с кипарисовыми стропилами, украшенными резьбой. Огромные окна смотрели на поля и каналы, не было видно ни одной нефтяной вышки. Свет, льющийся сквозь стеклянную крышу, делал мансарду сияющей и просторной.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил он, не в силах сдержать ликующей улыбки. – Это будет твоя студия!

Я широко открыла глаза, потрясенная открывающимися возможностями.

– Посмотри, Руби, на этот потрясающий вид. – Он взял на руки Перл и подошел к окну. – Посмотри, что ты сможешь нарисовать. Этот мир, который мы так любим, наш мир, несомненно, вдохновит тебя, разбудит твой замечательный талант, ты напишешь здесь такие картины, что твои богатые друзья передерутся за право обладать ими…

Он стоял у окна и прижимал к себе Перл. Она была очарована открывающимся пейзажем. Ветер доносил до нас голоса и смех строительных рабочих. Каналы, петляя по болотам, уходили вдаль, в Хоуму, и мой дом, моя хибара, казался нереальным, игрушечным. Я видела порхающих с дерева на дерево птиц, бредущего домой ловца устриц с дневной добычей. Это был настоящий кладезь сюжетов и идей, любой художник мог удовлетворить здесь свое воображение, черпая из этого неиссякаемого источника.

– Разве ты не можешь быть счастлива здесь, Руби? – спросил Поль, умоляюще глядя на меня.

– Кто не был бы здесь счастлив, Поль? Нечего даже говорить. Но ты ведь знаешь, что меня останавливает, – сказала я тихо.

– И ты знаешь, что я все тщательно продумал и нашел способ быть вместе и не чувствовать себя грешниками. О Руби, мы не виноваты, что наши родители создали нас с этой отметиной на лбу. Единственное, чего я хочу, – это обеспечить тебя и Перл, заботиться о вашем счастье и безопасности до конца своих дней.

– А как насчет… Поль, есть еще часть жизни, которой ты не должен лишать себя, – напомнила я ему. – Ты – мужчина, красивый, здоровый, молодой мужчина.

– Я готов пойти на это, – сказал он быстро. Я опустила глаза. Я не могла скрывать от него свои истинные чувства.

– Я не знаю, готова ли я к этому, Поль. Ты знаешь, что я любила, страстно любила и побывала на верху блаженства, испытав счастье любить и быть любимой.

– Я знаю, – сказал он печально. – Но я не прошу тебя отказываться от этого блаженства.

Я вскинула на него глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай договоримся, что, если один из нас найдет человека, с которым сможет обрести свое счастье, другой не встанет на его пути, даже если это будет означать… расставание. А пока, Руби, вложи свою страсть в искусство. А мой удел – работа и честолюбие ради всех нас. Позволь подарить тебе мир, полный любви, позволь дать Перл безопасность и комфорт, оградить ее от несчастий, которые, мы это видели, выпадают на долю многим детям в так называемых нормальных семьях, – просил он.

Перл посмотрела на меня своими мягкими и спокойными сапфировыми глазами, как будто присоединяясь к его мольбе.

– Поль, я просто не знаю.

– Мы будем поддерживать друг друга…Мы будем заботиться друг о друге… всегда. Ты пережила такую трагедию, горе, непосильное для твоих лет. Ты выдержала, но повзрослела раньше срока. Пусть мудрость заменит страсть. Пусть верность, преданность и истинная доброта станут основой нашей жизни. Мы вместе создадим наш собственный особый монастырь.

Я пристально смотрела в его глаза и чувствовала, что он не лукавит со мной. Его искренность покоряла, его преданность, этот чудесный дом, возможность спокойной и счастливой жизни после того несчастья, о котором он вспомнил.

– А как же твои родители, Поль? – спросила я, чувствуя, что сдаюсь.

– А причем здесь они? – возразил он резко. – Они воспитали меня в обмане. Мой отец примет то, что я решу, а если нет… что из того? У меня теперь есть свое собственное состояние, – добавил он, сузив глаза, и взор его потемнел.

Я с сомнением покачала головой. Я помнила суровое предупреждение бабушки Кэтрин об изгнании кейджуна из его семьи. Казалось, Поль услышал мои мысли и смягчился.

– Послушай, я поговорю со своим отцом и заставлю его понять, почему это хорошее решение для нас обоих. Он увидит, что мы делаем доброе дело, он поймет.

Я прикусила губу и покачала головой.

– Не отвечай пока ничего, – быстро проговорил он. – Обещай, что ты еще подумаешь, серьезно подумаешь об этом. Я буду преследовать тебя, Руби Дюма, до тех пор, пока ты не станешь Руби Тейт, – сказал он и повернулся, чтобы показать Перл открывающийся из окна вид.

Я смотрела на них и думала, каким он был бы прекрасным отцом. Может быть, следует принять решение, исходя прежде всего из интересов Перл, а не из своих собственных сомнений и тревог.

Я обвела взглядом мансарду, представляя, как расставила бы свои столы и полки в этой замечательной студии. Когда я повернулась, и он, и Перл смотрели на меня.

Он все понял по моему лицу.

– Да, наконец? – спросил он.

Я кивнула, и он зацеловал смеющееся личико Перл.

На бухту опустились сумерки, когда мы отправились назад ко мне домой. Испанская насыпь под кипарисами и виноградными лозами казалась мягкой и волнистой. Мы плыли сквозь тени, отбрасываемые раскидистыми ивами, и плавное скольжение лодки по волнам укачало Перл. Я думала о том, как здесь красиво, о доме, в котором буду жить с Полем по нашему с ним соглашению, о том, что это, возможно, и есть судьба, уготованная мне и Перл.

– Мне нужно вернуться домой к ужину, – сказал Поль, когда мы причалили к верфи и он помог нам выйти из лодки. – Из Флориды приехал дядя Джон, брат моей матери, и я обещал быть, – сказал он, извиняясь.

– Хорошо, я устала и хочу сегодня лечь пораньше.

– Я приеду завтра, как только смогу. А сегодня постараюсь остаться наедине с отцом и расскажу ему о нашем решении, – твердо сказал он.

Сердце у меня застучало. Одно дело рассуждать теоретически, но совершенно иное – предпринять реальные шаги для того, чтобы стать мужем и женой.

– Надеюсь, это правильное решение, Поль, – сказала я.

– Конечно, перестань волноваться, мы будем счастливы. – Он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. – Кроме того, Бог задолжал нам немного счастья и успеха, – добавил он с улыбкой.

Я помахала ему на прощанье, когда он отчаливал в своей лодке. Покормив Перл и уложив ее спать, я съела немного гамбо, почитала при свете бутанового фонаря и отправилась спать, моля судьбу о мудрости, чтобы принять правильное решение.

Утро начиналось для меня теперь так же, как и раньше, когда я жила здесь с бабушкой Кэтрин. Разложив одеяла, корзины и шляпы «пальметта», которые я плела в своей рабочей комнате, я усаживала Перл в ее коляску в тени придорожного лотка и шила в ожидании туристов-заказчиков. Было тихое утро, машины останавливались одна за другой, и к обеду я продала большую часть своих одеял и корзин и немного гамбо. Над бухтой медленно тянулся безмятежный жаркий день. Когда насекомые начали досаждать Перл, я решила, что пора передохнуть, отнесла ее в хибару и уложила спать. Я думала, что Поль вернется к обеду, но день склонился к вечеру, а он так и не приехал.

Я приготовила себе холодный лимонад, села на террасе и задумалась о прошлом. В кармане у меня лежало недавно полученное письмо от моей сестры-близнеца Жизель. Она училась в престижном частном колледже в Новом Орлеане, который напоминал скорее клуб для избалованных богатых молодых людей, чем высшее учебное заведение. Учителя, судя по письму, не утруждали ее домашними заданиями и работой в классе. Она хвасталась, как часто сбегает с уроков, не получая за это даже замечания.

И во всех своих письмах она неизменно сообщает новости о Бо, и даже если эти новости причиняют мне боль, я все равно вынуждена постоянно читать их. Я развернула письмо и пробежала глазами по строчкам: «Тебе, может, интересно будет узнать, – писала она, зная, как я хочу узнать, – …что у Бо все становится очень серьезно с этой девушкой из Европы. Его родители сказали Дафни, что Бо и его французская дебютантка в двух шагах от объявления официальной помолвки. Они не нарадуются на нее, такая она красивая, состоятельная и культурная. Они сказали, что лучшее, что они могли бы сделать для него, – это отправить в Европу и там оставить.

Теперь хочу рассказать тебе о мальчиках здесь, в Галлере…»

Я скомкала письмо и сунула его обратно в карман. Казалось, я еще больше стала думать о Бо, с тех пор как согласилась выйти замуж за Поля и выбрала безопасную, спокойную жизнь. Но это означало жизнь без страсти, и каждый раз, когда я думала об этом, я думала о Бо. Я вспоминала его улыбку в то утро, когда мы с Жизель уезжали в Гринвуд, частную школу в Батон Руж. Он успел как раз вовремя, у нас еще было несколько минут, чтобы попрощаться, и он удивил меня, подарив медальон, который я все еще носила украдкой под блузкой.

Я достала медальон, чтобы взглянуть на его лицо. «О Бо, – подумала я, – конечно, я никогда не полюблю другого мужчину так страстно, как любила тебя, и если уж я не могу быть с тобой, возможно, благополучная жизнь с Полем – правильный выбор». По щекам моим текли слезы. Я быстро вытерла их и подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как во двор въезжает знакомый большой автомобиль. За рулем был отец Поля, Октавиус. Я закрыла медальон, быстро опустила его под блузку, и он скользнул между моих грудей.

Мистер Тейт вышел из машины. Это был импозантный человек, всегда в форме, безукоризненно одетый. Но сейчас плечи его были опущены, как у старика, и глаза смотрели устало. Поль был похож на отца: такой же жестко очерченный рот и сильная челюсть, прямой нос. Я удивилась, как сильно постарел мистер Тейт за то время, что мы не виделись.

– Здравствуй, Руби, – сказал он, подходя к ступенькам. – Я хотел бы поговорить с тобой наедине.

Сердце у меня колотилось, за все время нашего знакомства мы не обменялись и полудюжиной слов, кроме приветствия в церкви.

– Конечно, – ответила я, вставая. – Заходите. Не хотите ли бокал лимонада? Я только что приготовила свежий.

– Да, спасибо, – сказал он и прошел в дом.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указав на единственный приличный предмет моей обстановки – качалку.

Я налила ему бокал лимонада и вернулась в гостиную.

– Спасибо, – сказал он, беря бокал, а я присела напротив него на выношенное протертое коричневое канапе, обивка на котором настолько износилась, что содержимое вылезало наружу.

Он сделал глоток лимонада.

– Очень хорошо, – сказал он, – оглядел мое убогое жилище и улыбнулся. – У тебя здесь не много вещей, Руби, но ты содержишь все в полном порядке.

– Но не в таком порядке, как содержала все это бабушка Кэтрин, – ответила я.

– Твоя бабушка была настоящей женщиной. Я должен признаться, что никогда особо не верил в знахарство и лечение травами, которые она использовала, но я знаю многих людей, которые готовы поручиться за нее. И уж если кто и мог справиться с твоим дедом, то только она, – добавил он.

– Я очень скучаю по ней, – призналась я.

Он кивнул и отпил еще лимонада, затем глубоко вздохнул.

– Я полагаю… Извини, я немного нервничаю. Прошлое имеет обыкновение возвращаться и наносить удар в живот, когда ты меньше всего этого ожидаешь. – Он наклонился вперед, пронзив меня своим острым пристальным взглядом.

– Ты внучка Кэтрин Лэндри, и ты сама прошла бог знает через что. Я вижу по твоему лицу, что ты уже не такая маленькая хорошенькая девочка, шагающая рядом с бабушкой в церковь. Ты теперь гораздо старше и мудрее.

– Прошлое обоим нам нанесло удар в живот, – сказала я.

В его глазах появился живой интерес.

– Да. Ну тогда ты поймешь, почему я не хочу ходить вокруг да около. Ты кое-что знаешь обо мне, о моем прошлом и, возможно, составила об этом свое собственное мнение. Я не виню никого, кроме себя. Двадцать один год назад я был еще очень молодым человеком и считал себя центром мироздания. Я не собираюсь ни оправдываться, ни искать для себя извинений, – добавил он быстро. – То, что я сделал, было неправильно, и, так или иначе, я расплачивался за это всю свою жизнь.

– Но твоя мама, Габриэль… Она была необыкновенной молодой женщиной. – Он покачал головой и улыбнулся, вспоминая. – Поскольку она была дочерью твоего деда и все такое, я тогда думал, что она – одна из болотных богинь, о которых шепчутся старики и в которых по-прежнему верят многие христиане. Казалось, ее ничем нельзя было удивить, она была так красива – это было что-то потустороннее. Я знаю, тебе трудно представить женщину, которую ты никогда не видела, но такой она была.

Сердце мое сжалось от страха. Зачем он рассказывает все это сейчас?

– Каждый раз, когда я видел ее, – продолжал он, – у меня начинало биться сердце и мне хотелось преклонить перед ней колени, когда она смотрела на меня… мне казалось, будто меня пронзает стрелой, как там у греков, ну, знаешь, с луком и стрелами?

– Купидон?[4]

– Да, Купидон. Я был женат, но у нас еще не было детей. Я пытался любить свою жену. На самом деле, – сказал он, поднимая руку. – Но Габриэль как будто околдовала меня. Однажды я возвращался через болото с рыбалки и вдруг увидел, как она купается, обнаженная. Мне показалось, что время остановилось. Я оцепенел и затаил дыхание. Стоял и наблюдал за ней. У нее были юные счастливые глаза. Увидев меня, она рассмеялась. Я ничего не мог с собой поделать. Сорвал одежду и бросился в воду. Мы плавали, плескались и мучили друг друга, то обнимаясь, то разжимая объятия. Потом мы оказались в ее лодке, и там… Ну, остальное ты знаешь. Как только правда открылась, пришлось расплачиваться за то, что я наделал. Твой дед Джек пришел ко мне.

– Глэдис, ну, она была, конечно, уничтожена. Я во всем признался, плакал и умолял ее меня простить. Она так и не простила, но оказалась выше, чем даже можно было себе представить. Она решила, что мы притворимся, будто это ее ребенок, и начала тщательно имитировать свою беременность.

– Твой дед не удовлетворился тем, что ему заплатили вначале. Он доставал меня вновь и вновь, требуя все больше, пока я не положил этому конец. К тому времени Поль уже подрос, и я понял, что никто не поверит россказням Джека Лэндри. Он перестал беспокоить меня, и вся история заглохла.

– Конечно, всю свою жизнь я пытался искупить перед женой свою вину. Она всегда была для Поля настоящей матерью, до тех пор, пока Поль не узнал правду, он не испытывал к ней ничего, кроме сыновней любви. Я уверен в этом. Впрочем, я не сомневаюсь, что в душе он до сих пор так и относится к Глэдис. Просто иногда он совершенно сбит с толку. Мы много спорили об этом, и, я думаю, он все понял, принял и в конце концов простил.

Он замолчал, прикрыл глаза и ждал, пока я переварю эту историю.

– Нелегко просить кого-нибудь о прощении, особенно Поля, – сказала я.

Он на мгновение плотно сжал губы, а затем кивнул, как бы в подтверждение своих мыслей.

– Должен сказать тебе, – продолжал он, – я был счастлив, когда ты сбежала в Новый Орлеан. Я думал, он начнет искать себе в жены какую-нибудь милую молодую леди, и весь этот кошмар закончится. Но… ты вернулась, и вчера вечером… вчера вечером он пришел ко мне и рассказал, что вы двое решили. Все это время, пока он строил свой особняк, я боялся чего-то в этом роде, но надеялся, что ошибаюсь. – Измученный, он выпрямился.

– Наш план заключается в том, чтобы просто жить вместе, – сказала я тихо. – Все равно очень многие здесь думают, что Перл – ребенок Поля.

– Я знаю. Глэдис какое-то время боялась, что так оно и есть, пока Поль все не объяснил, но сейчас она в глубокой депрессии. Видишь ли, – сказал он, наклоняясь вперед, – мы оба хотим для Поля только самого лучшего, мы хотим, чтобы у него была нормальная жизнь, чтобы он имел то, что должен иметь каждый мужчина, особенно – своих собственных детей. Я думаю, он не осознает, на что обрекает себя. Короче, Руби, я пришел умолять тебя за сына, я пришел просить тебя отказаться выйти за него замуж. Он не должен расплачиваться за грехи своего отца. Может быть, в этот один-единственный раз сын не должен брать на себя ошибки своего отца и его боль. Мы можем изменить это, помешать, если только ты отвергнешь его. Как только ты сделаешь это, он успокоится и женится на какой-нибудь милой молодой девушке, и…

– Меньше всего на свете я хочу причинить вред Полю, – сказала я, и слезы ручьями покатились по моему лицу. Я даже не пыталась вытирать их, и они капали у меня с подбородка.

– Я прошу об этом и ради своей жены тоже. Я не хочу, чтобы она еще больше страдала. Кажется, грех, который я совершил, никогда не умрет. Он опять поднял свою мерзкую голову, чтобы преследовать меня даже двадцать один год спустя.

Он выпрямился.

– Я хочу позаботиться о тебе, Руби. Я готов помогать тебе до тех пор, пока ты не найдешь себе другого молодого человека, и…

– Не надо! – вскричала я. – Не предлагайте мне взятку, мистер Тейт. Кажется, все хотят откупиться от своих бед в этом мире, будь то богатые креолы или богатые кейджуны, каждый думает, что деньги способны исправить любое зло. Я прекрасно справляюсь сейчас, а вскоре унаследую деньги за имение моего отца.

– Извини, – мягко сказал он. – Я просто подумал…

– Я не хочу этого.

Я отвернулась, и гнетущая тишина повисла между нами.

– Я умоляю тебя за моего сына, – сказал он тихо. Я закрыла глаза, попыталась глотнуть, но ком стоял у меня в горле. Было такое ощущение, будто я проглотила камешек и он застрял у меня в груди. Я кивнула.

– Я скажу Полю, что не могу сделать этого, – произнесла я. – Но не знаю, понимаете ли вы, как сильно хочет этого он сам.

– Понимаю. Я готов сделать все, что могу, лишь бы помочь ему преодолеть это.

– Только не предлагайте ему купить что-нибудь, – предупредила я, глаза мои горели огнем. Казалось, он сжался в качалке. – Он ведь не дедушка Джек.

– Я знаю. – Через минуту он добавил: – Хочу попросить тебя еще об одном одолжении.

– Что еще? – вспыхнула я, мой гнев бушевал, как кипящее молоко в горшке.

– Пожалуйста, не говори ему, что я приходил сегодня. Я послал его с поручением, чтобы он не мог помешать мне нанести тебе этот визит и не узнал об этом. Если он узнает…

– Я ему не скажу.

– Спасибо. – Он встал. – Ты прекрасная молодая женщина и очень красивая. Я уверен, когда-нибудь ты найдешь свое счастье, и если тебе что-нибудь нужно, если я могу что-то сделать для тебя…

– Ничего, – сказала я резко.

Он увидел гнев в моих глазах, и улыбка исчезла с его лица.

– Я ухожу, – сказал он.

Я не поднялась. Я сидела, уставившись в пол, пока не услышала, как он вышел, завел машину и уехал. Тогда я бросилась на диванчик и плакала, пока у меня не осталось больше слез.