"Лучшая жена на свете" - читать интересную книгу автора (Д`Алессандро Джеки)

Глава 4

Колин стоял в тени подъезда напротив того дома, где вчера вечером скрылась мадам Ларчмонт. При свете дня покрытый сажей кирпичный дом выглядел неприглядно и даже несколько зловеще из-за нависшей над ним свинцовой тучи.

Из своих вчерашних наблюдений за домом он сделал вывод, что ее комната расположена на втором этаже: ее тень промелькнула в третьем окне от угла. За то время, что он стоял здесь сегодня, из дома вышли два человека, но мадам Ларчмонт пока не было видно. Он достал карманные часы и увидел, что была половина третьего. Неужели она уже ушла? У нее было какое-то дело до визита к нему.

Из дома вышла рыжеволосая женщина в простом платье с висевшим у нее на шее деревянным лотком, в котором девушки, продающие апельсины, носят свой товар. Но у этой девушки были не апельсины, а печенье или булочки.

Прошло еще несколько минут. Колин продолжал терпеливо ждать. Он снова проверил время, и в тот же момент увидел, как мадам Ларчмонт выходит из дома. На ней была широкополая шляпа, скрывавшая ее лицо, но это определенно была она. В руках она держала сумку, похожую на котомку или рюкзак. Когда он увидел ее, его сердце странно подскочило, и он нахмурился. Она немного задержалась, осторожно оглядываясь, а потом пошла быстрым шагом, направляясь в противоположную от его дома сторону.

Как и накануне вечером, она шла уверенно, как человек, хорошо знакомый с этой частью города. Примерно через десять минут она подошла к ветхому дому на самой окраине трущоб. Три окна нижнего этажа были забиты досками. Над четвертым висела заляпанная грязью вывеска с криво нарисованной пивной кружкой и надписью «Полный бочонок». Она вошла в паб и вышла через пять минут, но уже без рюкзака. Она снова огляделась. Интересно, подумал он, она всегда так делает или чувствует его присутствие? Скорее всего это просто слишком сомнительный район – и он чувствовал на себе чьи-то взгляды. Он тоже быстро огляделся и, не заметив никого, шел за ней еще несколько минут. Когда ему стало ясно, что она не возвращается домой, а идет в район Мейфэр, он повернул обратно и остановился за углом ее дома. От быстрой ходьбы у него разболелась нога, но он решил не обращать на это внимания.

Убедившись, что никто за ним не следит, Колин вошел в дом. В воздухе стоял запах капусты и застарелого пота. Он начал тихо подниматься вверх по лестнице. Приглушенные звуки голосов и детский плач донеслись из комнат нижнего этажа. На втором этаже он остановился перед третьей дверью и прижался к ней ухом. Никаких голосов. Ему не составило особого труда открыть замок, и он тихо проскользнул внутрь.

Переступив порог, он прислонился к двери и несколько секунд внимательно оглядывался, отмечая детали. Комната была не слишком просторной, но гораздо больше, чем он себе представлял, и безупречно чистой. Он принюхался и отметил приятный аромат апельсинов и свежей выпечки. Деревянный пол застелен половиками, сплетенными, по-видимому, из подручного материала. В углу – единственный гардероб, по обе стороны которого стояли две узкие, аккуратно застеленные кровати с прикроватными тумбочками. На кровати, которая была ближе к окну, лежала серая полосатая кошка. Противоположный угол занимала огромная ванна. В части комнаты, служившей кухней, стояли стол и две лавки. Еще одна часть была отделена выцветшей голубой бархатной занавеской.

Осторожно ступая, Колин подошел к гардеробу. Как только он открыл дверцу, он сразу же почувствовал запах цитруса. Он тут же представил себе мадам Ларчмонт – как смотрели на него ее карие глаза, как шевелились ее полные губы, когда она говорила. Он провел пальцами по платью из золотистой парчи и вспомнил, как оно оттеняло ее бледную кожу. Он не мог удержаться и, зарывшись лицом в платье, вдохнул его запах.

Это был запах апельсина и чего-то еще, что можно было назвать только словом «свежесть». Он закрыл глаза и перед его мысленным взором предстала она, выходящая из ванны – крошечные мыльные пузыри стекают по ее мокрому телу. Колин открыл глаза. Что это с ним? Он отшатнулся от платья словно ошпаренный.

В гардеробе было еще и другое платье, зеленое, и еще одно – простое коричневое – поношенное, но чистое. Оба они могли принадлежать мадам Ларчмонт. В другой части гардероба он обнаружил два серых платья – далеко не новых и аккуратно заштопанных, но гораздо короче трех первых. Ни одного предмета мужской одежды не было.

Проверив гардероб, Колин посмотрел на тумбочки. На обеих на выщербленных блюдцах стояли сальные свечки. На тумбочке около окна лежала книга. Он отметил заглавие – «Гордость и предубеждение». На другой тумбочке тоже было что-то вроде книги, но оказалось, что это тетрадь, которой обычно пользуются школьники. Он взял ее и пролистал страницы, заполненные буквами и цифрами, написанными неуверенной детской рукой. Колин положил тетрадь на место и обратил внимание на кошку, которая следила за ним с явным подозрением.

– Привет, – пробормотал он и хотел ее погладить, но кошка опрометью бросилась под кровать.

Следующим объектом его осмотра была кухня. На столе в форме пирамиды были выложены апельсины, при этом самого верхнего не хватало.

Неожиданно он услышал какой-то звук, который донесся из-за занавески. Кошка? Он осторожно подошел к занавеске, а потом одним движением откинул ее в сторону. Небольшое пространство занимали аккуратно скатанные тюфяки и одеяла, а какой то малыш пытался сбежать через люк в полу.

Их взгляды на мгновение встретились. В глазах ребенка был ужас. Колин подскочил к мальчику и успел схватить его за ворот рубашки и оторвать от пола.

– Отпусти меня, ублюдок! – Голос мальчика дрожал от ярости и испуга. Он был в грязном пальтеце, рваных штанах, дырявых башмаках и отчаянно отбивался руками и ногами. – Отпусти меня, или я выпущу тебе кишки.

Колин видел, что мальчик примерно лет пяти или шести был страшно напуган.

– Зачем тебе это делать, – сказал Колин примирительно и опустил мальчика на пол. Тот хотел убежать, однако Колин держал его крепко, так что мальчик затих, но смотрел на него враждебно. Сердце Колина сжалось, когда он увидел, что у малыша подбит глаз и распухла губа. Кто-то избил его, понял Колин.

– Кто ты такой и что тебе здесь надо? – потребовал ответа мальчик. – Если ты думаешь, что я позволю тебе обокрасть мисс Алекс и мисс Эмми, то ты здорово ошибаешься.

Колин посмотрел на оттопыренный карман мальчика.

– Ты хочешь сказать, обокрасть, как это сделал ты? Что у тебя в кармане? Апельсин?

– Я не украл. – Даже под грязью было видно, как он покраснел. – Они оставляют их для меня. И я взял только один. – Он посмотрел на руки Колина, которые крепко его держали, и в его темных глазах промелькнул страх: – Мне разрешили быть здесь, а тебе нет.

Стараясь успокоить мальчика, Колин мягко сказал:

– Я не собираюсь тебя бить.

– Тогда убери руки, – сказал мальчик с презрительной усмешкой, которой Колин не мог не восхититься.

– Уберу, но хочу, чтобы ты ответил мне на несколько вопросов.

– Это еще зачем?

– Затем, что я дам тебе за это шиллинг.

Глаза мальчика расширились, но потом в его взгляде появилась хитреца. Он оглядел модную одежду Колина и сказал:

– Такой тип, как ты, мог бы дать и больше.

Продолжая держать мальчика одной рукой, другую Колин опустил в карман жилета и достал золотую монету.

– По рукам, – сказал он, держа монету двумя пальцами. – Получишь соверен за свои ответы.

– Только ответы? – Мальчик заворожено смотрел на золотой. – Больше ничего?

Колину стало не по себе от того, что подразумевал мальчик, задавая этот вопрос.

– Только за ответы. Даю слово.

Было ясно, что слово человека мало значило для ребенка.

– Я не позволю тебе причинить вред мисс Алекс и мисс Эмми.

– Я не собираюсь причинять им вред. Даю слово.

Мальчик немного подумал и протянул грязную руку:

– Сначала деньги.

– Сначала первый вопрос, потом я отдам тебе монету.

Мальчик сжал губы и кивнул.

– Откуда ты знаешь мисс Алекс?

– Она мой друг. – Он снова протянул руку. – Давай монету.

Колин подбросил монету. Мальчик поймал ее на лету и опрометью бросился бежать. Колин не стал его догонять. Он подошел к двери и запер ее. У него еще будет время подумать и о мальчике, и о «мисс Алекс и мисс Эмми».

Колин вернулся за занавеску, чтобы обследовать люк. Подняв крышку, он начал спускаться по грубо сколоченной деревянной лестнице. Было темно, холодно, и пахло плесенью. Добравшись до конца лестницы, он почти на ощупь пошел по длинному коридору, в конце которого брезжил неяркий свет. Оказалось, что коридор вел к двери, но она была заколочена досками. В щель он увидел какой-то безлюдный не то переулок, не то тупик. Он хотел открыть дверь, но это ему не удалось. Стало очевидно, что раз есть вход, должен быть и выход.

Он стал ощупывать дверь и нашел веревку. Он потянул за нее и услышал приглушенный звук, как будто по ту сторону двери что-то поднялось. Света стало немного больше. Наклонившись, он увидел дыру, через которую мог бы пролезть ребенок, но не взрослый. Он медленно отпустил веревку, наблюдая за тем, как света становится меньше.

Перед тем как войти через люк обратно в комнату, он убедился, что там никого нет. Он быстро вошел, а затем запер дверь снаружи, воспользовавшись умением, которым овладел в дни, когда ему приходилось заниматься шпионажем. Через минуту он уже был на улице и шел в сторону Гайд-парка.

Достав на ходу часы, он убедился, что мадам Ларчмонт как раз должна быть у него дома. Хотя его краткое знакомство с ее местом жительства и ответило на несколько вопросов, появились десятки других. Кто этот мальчик, сказавший, что мисс Алекс его «друг»? Кроме самого мальчика, он не обнаружил никаких свидетельств того, что в доме живет ребенок – ни одежды, ни игрушек. И кто эта мисс Эмми? Еще одна загадка, которую представляла собой мадам Ларчмонт.

Колин пришел домой с опозданием на двадцать минут, и его встретил Эллис.

– Она уже здесь? – спросил Колин.

– Да, милорд. Она прибыла ровно в четыре часа. Я извинился, как вы велели, сказал, что вас еще нет, и предложил ей чаю. Она ожидает вас в гостиной.

Колин поправил манжеты рубашки и галстук и вошел в гостиную. Увидев ее, он замер.

Мадам Ларчмонт стояла перед камином и разглядывала портрет, висевший над мраморной каминной полкой. Она стояла к нему в профиль, ее голова была поднята, и он отметил слегка курносый нос и изящную линию шеи. Темные волосы были убраны в простой пучок, но несколько прядей падали ей на плечи. Светло-зеленое платье оттеняло молочно-белую кожу. Кружевные перчатки наподобие тех, что были на ней вчера, обтягивали ее руки. Все в ней было мягким и женственным, и он с трудом подавил желание прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что она действительно такая мягкая, как кажется.

Он оглядел ее фигуру, и, хотя ее платье было очень скромным, его воображение нарисовало роскошные женские формы. Она пошевелилась, склонив голову набок, и он увидел, что она облизнула губы кончиком языка. Его тело моментально напряглось от явного приступа похоти. Словно в трансе он повторил ее движение языком, а его воображение тут же услужливо помогло ему представить, как он обводит языком ее пухлую нижнюю губу, а руки прикасаются к роскошным выпуклостям, прикрытым скромным платьем.

Крошечная часть его рационального ума шепнула ему, что все его мысли об этой женщине, которая в лучшем случае когда-то была воровкой, а может быть, осталась ею и теперь, совершенно неуместны, но он ничего не мог с собой поделать.

Как раз в тот момент она оглянулась, и их взгляды встретились. Он, видимо, не успел уничтожить остатки своих грешных мыслей, и она их заметила, потому что ее глаза округлились. А он, как и вчера, почувствовал себя выведенным из равновесия. Он не понимал, почему теряет спокойствие, и это его немного раздражало.

Однако выражение ее лица изменилось, и она сказала:

– Здравствуйте, лорд Саттон.

Когда он хотел открыть рот, чтобы ответить, он с недоумением заметил, что его рот уже открыт. И у него не хватает дыхания. Черт побери! Эта женщина совершенно явно имеет на него влияние. Он никогда не позволял чувствам закабалять себя, всегда держал их под контролем, и никак не иначе. Закрыв рот, он придал своему лицу выражение сожаления и подошел к ней.

– Мадам Ларчмонт. Прошу простить, что заставил вас ждать. Я не мог приехать раньше. – Он поклонился и почему-то расстроился, когда она не подала ему руки.

– Меня окружают такие прекрасные вещи и мне подали такой великолепный чай, пока я вас ждала, что мне не на что жаловаться, милорд. Во всяком случае, не слишком.

Он взглянул на чайный сервиз из серебра на низком столике возле кушетки и отметил пустую чашку и крошки на тарелочке.

– Не желаете ли еще чаю? Или пирожных?

– От такого предложения трудно отказаться. Пирожные были просто божественны. Боюсь, я страшная сладкоежка.

Господи! Что это он так пялится, будто никогда раньше не видел губ! Он с трудом отвел взгляд, но, кажется, только для того, чтобы посмотреть ей в глаза и разглядеть более светлые пятнышки на зрачках – такие, словно шоколад посыпали сверху корицей. Черт. Он как раз больше всего любит шоколад, посыпанный корицей.

Он откашлялся.

– Представьте себе, это у нас общее. Я тоже обожаю сладкое, – сказал он и показал на кушетку: – Прошу садиться.

Она прошла мимо него, обдав ароматом апельсина, так что у него только что не потекли слюнки.

– А что вы любите больше всего? – спросила она.

– Больше всего?

– Я имею в виду из сладостей. Мне очень нравятся глазированные пирожные. А к шоколаду я питаю особую слабость.

– Я бы не смог отказать себе ни в том, ни в другом. – «И вообще ни в чем, что любите вы…»

Испытав отвращение к своим своевольным мыслям, он сел в кожаное кресло напротив нее. Сейчас их разделяли шесть футов и столик.

– Мне также нравятся марципаны.

Она закрыла глаза и издала звук, очень похожий на кошачье мурлыканье.

– Марципаны, – сказала она почти с благоговением. А он смотрел не отрываясь на ее губы и почувствовал, что они его заворожили. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит? Она открыла глаза и остановила на нем свой взгляд. – Я их обожаю. Особенно с чашкой горячего шоколада.

– Согласен. Это мое любимое лакомство перед тем, как лечь спать.

– Правда? – удивилась она. – Не бренди и не портвейн с манильской сигарой?

– Нет. Все-таки шоколад и марципан.

– Но это же не модно, милорд, – улыбнулась она и наклонилась к столику. – Вам налить чаю?

– Пожалуйста.

Он откинулся на спинку кресла. Она управлялась с чайником так умело, словно никогда не, была карманницей, а брала уроки светского этикета. Она выглядела совершенно спокойной, ничуть не смущаясь его присутствием. И этот факт раздражал его больше, чем он хотел признаться, тем более что ему приходилось соблюдать внешнее спокойствие. Вопреки подозрениям он не мог не восхититься ее умением держаться. Но для вора это была необходимая черта.

– Сахар?

– Два куска.

Передав ему чашку, она взяла изящные серебряные щипцы.

– Пирожное?

– Это риторический вопрос? – улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ, и на щеках у нее появились две ямочки. Они образовали идеальный треугольник с ямочкой на подбородке, а у него возникло непреодолимое желание познакомиться поближе с этой конфигурацией.

– Нет, милорд. На самом деле я имела в виду, хотите ли вы одно пирожное или несколько.

– Похоже, я совершил тактическую ошибку, признавшись в моей слабости к сладкому.

– Я уверена, что человек в вашем положении знает, что любая слабость – это тактическая ошибка. – Она положила два крошечных пирожных на тарелочку и посмотрела на него вопросительно.

– Положите еще одно.

Она добавила пирожное и протянула ему тарелочку. Не спуская с нее глаз, он нарочно задел ее пальцы, когда брал пирожные. Если она испытала такой же трепет от этого прикосновения, как он, она не подала виду.

Подавив досаду, он спросил:

– Что вы имели в виду, сказав, «человек в вашем положении»?

Алекс понадобилось несколько секунд, чтобы ответить, потому что, несмотря на перчатку, прикосновение его пальцев серьезно подорвало ее самообладание.

– Я имела в виду титулованного мужчину, который выбирает себе жену. Думаю, что если бы юные леди узнали о вашем пристрастий к сладкому, вас бы завалили разными сладостями.

– Как же я об этом не подумал? Надо будет дать объявление в «Тайме» о том, что я люблю все сладкое.

Она рассмеялась и взяла себе пирожное.

– Всего одно, мадам Ларчмонт?

– Я уже съела два.

– Я надеюсь, что вы на этом не остановитесь?

– Это было бы светской ошибкой первой степени, если бы я съела больше пирожных, чем хозяин дома.

Он бросил взгляд на серебряное блюдо, где оставалось три пирожных.

– Я не уйду из этой комнаты до тех пор, пока не останется ни одного. Надеюсь, вы не слишком застенчивы и поможете мне в этом.

– Поверьте мне, милорд, у меня много недостатков, но застенчивость не является одним из них.

– Интересная информация, мадам Ларчмонт, хотя, возможно, теперь вы совершили тактическую ошибку, признавшись в отсутствии робости.

– Это не столько признание, сколько предупреждение, милорд. Так чтобы вы были готовы, когда я освобожусь от необходимости вести вежливую беседу и перейду к вопросу об оплате моих услуг. – Увидев, как он удивленно поднял брови, она добавила: – Я решила, что лучше быть откровенной, принимая во внимание наш вчерашний разговор в карете. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что я говорю одно, а думаю другое.

– В данный момент никто не может вас в этом обвинить. Вам обычно платят до того, как вы приступаете к гаданию?

– Да. Я знаю по опыту, что так лучше. Я поняла, что, если я кому-то говорю то, что не нравится…

– … они не желают платить.

– Вот именно.

– Вы собираетесь сказать мне что-то, что мне может не понравиться?

– Я ничего не собираюсь говорить вам, лорд Саттон. Я полагаюсь лишь на то, что показывают карты.

Он ничего не ответил, а поднес к губам чашку с чаем и посмотрел на нее. Она заставила себя выдержать его взгляд, почувствовав, что они сцепились в какой-то молчаливой схватке характеров, которую она ни за что не проиграет, опустив глаза первой. Поставив чашку, он поднялся и подошел к письменному столу у окна. Достав кожаный кошелек, он высыпал в ладонь кучку монет. Отсчитав нужную сумму, он достал кошелек поменьше и положил в него монеты, потом убрал большой кошелек обратно в стол и подошел к ней.

Он протянул ей кошелек и сказал:

– Полагаю, что это сумма, которую мы с вами оговорили.

Она поставила чашку и взяла кошелек.

– Если не возражаете, я пересчитаю, просто для того, чтобы быть уверенной.

Он сел и взял пирожное. Пока она быстро пересчитывала деньги, она чувствовала на себе его пристальный взгляд.

– Все в порядке? – осведомился он.

– Да.

– Вы не очень-то доверчивы.

– Я не хотела вас обидеть, лорд Саттон. Просто я считаю, что лучше не полагаться на случай.

– Я не обиделся, уверяю вас. Это было всего лишь мое наблюдение. На самом деле мне нравится ваша осторожность там, где дело касается денег. К сожалению, в нашем городе слишком много воров.

– Да, я знаю. – Ее голос оставался ровным, хотя ее сердце сильно забилось. Она попыталась понять выражение его лица, но оно было таким непроницаемым, что она снова почувствовала себя мышкой в лапах кота.

– О! Надеюсь, вы не стали жертвой грабителей?

– Нет. Но я имела в виду, что нельзя жить в Лондоне и не знать о чудовищной нищете, в которой живет большинство горожан. А нищета, как известно, может привести к тому, что даже хорошие люди, отчаявшись, совершают дурные поступки.

– Например, начинают воровать.

– Да.

– Но некоторые люди, мадам Ларчмонт, просто плохие.

– Да, знаю. – Это она знала слишком хорошо, да поможет ей Бог. Надо было срочно менять тему разговора, и она кивнула в сторону висевшего над камином портрета. – Это ваша мать?

Необыкновенной красоты женщина была изображена на фоне цветущего сада. На ее губах играла улыбка, а взгляд зеленых глаз был лукавым. Легкий ветерок шевелил ее темные блестящие волосы и светлую, цвета слоновой кости, юбку платья. Алекс перевела взгляд с портрета на лорда Саттона: у него дернулась губа, и он сглотнул.

– Да, – тихо ответил он. – Это моя мать.

– Какая красавица! – Такой же Алекс иногда представляла свою мать – счастливой, здоровой, красиво одетой женщиной, о которой заботятся. Но заботится не тощий, голодный, испуганный ребенок, не знавший, как ей помочь, когда она заболела.

Он сжал губы, а потом кивнул:

– Да, она была очень красивой. И не только внешне, но и как человек. Портрет был закончен почти накануне ее смерти. – В его голосе была печаль, а взгляд стал задумчивым.

– Мне жаль, – сказала она, не зная, как отреагировать, но хорошо понимая, что значит потерять мать. – Она была так молода.

– Ей было столько же лет, сколько мне сейчас.

– У вас ее глаза.

Его взгляд снова остановился на портрете.

– Да. А еще я унаследовал от нее любовь к сладкому. – Он помолчал несколько секунд. – Она обычно приводила меня и моего брата в кондитерскую Максимилиана на Бонд-стрит. Мы вели себя прилично и долго и очень серьезно выбирали, что взять. Но как только мы оказывались в карете, чтобы ехать домой, мы рвали обертки и запихивали в рот сладости, а смеялись так, что у нас начинали болеть животы. А как смеялась она… Ее смех был волшебным… заразительным…

Его голос замер, а Алекс сидела тихо, пораженная его задумчивым тоном. Ей показалось, что он даже не осознал, что произнес последнюю фразу вслух. Было ясно, что он очень любил свою мать, а она любила его. У Алекс сжалось сердце – она подумала о том, как это было бы замечательно делать такие вылазки, как он с братом. Почему ей вдруг стало так больно? Она сочувствует его потере? Или жалеет себя – хотя как можно жалеть о том, чего у нее никогда не было?

– А ваш отец?

Он заморгал, видимо, приходя в себя.

– Я уже говорил вам, что он недавно снова женился, Его жена – тетя жены моего брата леди Виктории. Жаль, что у нее нет еще и сестры, а то я бы на ней сразу же женился и не терял бы время на поиски подходящей невесты.

– Я бы посоветовала вам оставить при себе фразу «не терял бы время на поиски подходящей невесты». Даже самым прагматичным женщинам не чужда романтика.

– Вот как? А себя вы считаете прагматичной?

– Разумеется.

Он так сверлил ее взглядом, что она почувствовала себя так, будто сидит слишком близко к огню.

– И все же вам нравится романтика.

– Да. Но я говорила не о себе, лорд Саттон. Я говорила о юных девушках высшего света, среди которых вы будете выбирать себе жену.

– А мистер Ларчмонт завоевал ваше расположение, будучи романтиком?

– Естественно. – Она взяла чашку и посмотрела на него. – Этим и еще своей врожденной молчаливостью и сдержанностью.

– Ах так. Он, стало быть, немногословен.

– Да.

– Он, очевидно, скорее человек… дела.

– Вы описали его совершенно точно.

– У него нет той привычки, которой страдают мужчины, – говорят одно, а делают другое?

– Нет. Если он говорит «я голоден», он имеет в виду, что он на самом деле хочет есть.

– Понятно. – Его взгляд скользнул по губам Алекс, которая в этот момент потянулась за пирожным. – Значит, если он говорит «я голоден», он имеет в виду только еду, а не какой-нибудь другой голод. Например, тот голод, который вызывает у него жена.

От этих слов ее окатила волна такого жара, что она чуть было не выронила пирожное.

– Конечно. Мне нравится, что он такой прямой и откровенный. – Она улыбнулась. – В этом мы с ним очень похожи.

– Вы считаете себя откровенной?

«Ни в малейшей степени».

– В высшей степени.

– Это приятно. Мало кто обладает таким качеством. – Прежде чем она успела решить, был ли в его словах скрытый смысл, он тоже взял пирожное и спросил: – Ему нравится жить с вами в Лондоне?

Она нахмурилась.

– Кому?

Он посмотрел на нее с недоумением.

– Да вашему мужу.

Господи, да что это с ней? Раздраженная тем, что потеряла нить разговора, а он продолжает задавать ей вопросы, она ответила немного резко:

– Конечно. Почему вы спрашиваете? – Он пожал плечами:

– Просто я подумал, не скучает ли он по своей родной Франции.

– О! Иногда скучает, но он быстро адаптируется.

– Как давно вы женаты?

– Три года. Как насчет гадания…

– А дети у вас есть?

– Нет. Может быть, начнем…

– Он не сопровождает вас на те званые вечера, где бываете вы?

Если он старается что-то у нее выведать, ему это не удастся.

– Нет, он не любит толпы.

– Он тоже умеет гадать на картах?

– Нет. Скажите, лорд Саттон, когда вы выберете себе жену, вы намерены остаться в Лондоне?

– Нет. А чем он занимается?

– Кто?

– Месье Ларчмонт. – Она поставила чашку.

– Он крысолов, милорд. – Ее вызывающий тон уберег его от того, чтобы высказаться нелицеприятно о столь низменном занятии. Она даже надеялась на это, потому что тогда она имела бы право рассердиться и почувствовать что-то другое. Что угодно, но только не свою болезненную реакцию на его присутствие. Она убьет его тем фактом, что если бы не крысоловы, дома благородных пэров, таких, как он, кишели бы этими отвратительными паразитами. Но он только кивнул, не сводя, впрочем, с нее глаз.

– И давно он работает крысоловом?

– Сколько я его знаю. – Господи, почему он задает столько вопросов? Ни один из тех, кому она гадала, не проявлял такого любопытства. Как ему удалось опять повернуть разговор на нее? – Уже много времени, лорд Саттон. Пора раскладывать карты, потому что я скоро должна буду уйти.

– Вы еще куда-то приглашены на этот вечер?

– Да.

– Званый вечер у леди Ньютреббл?

Она кивнула, и ее неожиданно сначала охватила паника, а потом – непонятная радость.

– Вы тоже там будете?

– Да. Вы же знаете, я должен продолжать поиски невесты. – Он лукаво улыбнулся. – Я надеюсь, что карты сегодня покажут, кто она.

Кто бы она ни была, Алекс пожелала ей удачи в противостоянии этому опасно привлекательному человеку.

– Да. Чтобы сократить то время, которое вы потратили зря. Так начнем?

– Начнем.