"Все дозволено" - читать интересную книгу автора (Абрамов Сергей Александрович, Абрамов...)

6. В плазменных джунглях. Второй круг цивилизации

Именно лимонно-желтая дорожка должна была привести их к цели.

— Вот эта? — шагнул вперед Алик и тут же отступил, остановленный взглядом Библа.

— Нет, не эта. Подождем.

Они стояли у самой границы неправдоподобного Голубого города, где дорожки-«улицы», сменяя одна другую с быстротой, уплывали в цветную сумятицу поразительных архитектурных форм. Город подымался к небу пирамидой плоскостей, вершина которой, как Эверест, скрывалась в густом голубоватом тумане. Не то снег, подкрашенный синькой, не то вьюга в далеких высотах, отразившая бирюзовое солнце. «Улицы», проползавшие у подножия пирамиды, не имели резко очерченных границ. На переднем плане — цветная эскалаторная дорожка-лента без заборов и утолщений, на заднем — темные пролеты туннелей и мерцающая пляска не разбери чего. Одни ползли долго и медленно, огибая подножие, другие ныряли в ближайший туннель или змеей вползали на повисавшие без опор уровни-плоскости. Так было и в первый раз, когда здесь же, раздумывая, стояли Библ с Капитаном, так повторялось и сегодня, только сейчас они дожидались одной-единственной путеводной дорожки-«улицы».

— Вот она, — сказал Капитан.

Дорожка ядовито-лимонной яркости довольно быстро подползла к их ногам. Капитан шагнул первым, за ним — сгорающий от любопытства Алик, у него даже ноздри вздрагивали от нетерпения, следом — неторопливый Малыш и замыкающий шествие Библ, дважды оглядевшийся, прежде чем вступить на скользившую желтизну.

На этот раз пластик не ушел вниз под тяжестью четырех человек, а чуть-чуть спружинил, никого не сбив с ног, словно и погружаться ему было некуда — ни подземных туннелей, ни скрытых пещер движущаяся «улица» не обнаруживала. Она проплыла у края черной пустыни метров двенадцать и свернула в пролет между прозрачными стекловидными «стенами». За ними в прозрачных же, не соприкасающихся емкостях струилось что-то пламенеющее и, вероятно, нестерпимо яркое, потому что даже темная стекловидность «стен» едва эту яркость смягчала.

— А мы здесь не были, Кэп, — сказал Библ, — я этой жути не помню.

— Я тоже.

— Плазма, — уверенно предположил Алик, — вероятно, отжатая из плазмотрона в ловушки магнитного поля. В таких ловушках и развиваются нужные химические процессы.

— Силен, — сказал Малыш. — Даже здесь жарко. А там?

— Трудно сказать. Когда имеешь дело с плазмой, температуры порядка миллионов градусов обычны даже у нас. А здесь они, наверное, еще выше.

«Горячую улицу» не прошли, а пробежали, обгоняя резвость дорожки. Гедонийцев не было: должно быть, они управляли плазменными процессами со специальных пультов. А «улица» тем временем вырвалась на простор уже знакомых Капитану и Библу фокусов цветной и световой геометрии, в превращениях которой то и дело проступали очертания знакомых предметов. Жители хотя и появлялись здесь, но не задерживались, пролетая параболическими кривыми неизвестно на чем и неизвестно куда и оставляя за собой все новые и новые выдумки невидимых синтезаторов. Библ объяснил свою гипотезу о синтезе мысленных заказов из синей и зеленой фаз, и Алик буквально ошалел от восторга. С горящими глазами, высоко задрав голову, он отступал и отступал, стараясь угадать на воздушных экранах что-нибудь знакомое земному глазу.

— Осторожней! — крикнул Капитан, увидев его на свободном краю дорожки.

Но поздно. Алик оступился одновременно с капитанским предупреждением и исчез за взбухшим краем лимонно-желтого эскалатора. Друзья бросились к краю и обнаружили Алика висевшим в пространстве между двумя скользившими с разной скоростью дорожками-лентами: он успел ухватиться за край верхней, а под нижней просматривался туннель-колодец с мерцающими пересечениями других цветных эскалаторов.

— Держись! — воскликнул Капитан, подхватив руки Алика.

Тот ответил совершенно спокойно:

— А я в невесомости. Держусь за край без всяких усилий. Тяжести нет.

Действительно, вытащить Алика было совсем не трудно. Вероятно, в случае непредвиденного падения в междуленточное пространство изменялись гравитационные условия и человек без вреда для себя мог легко выбраться на требуемую дорожку.

— А почему мы не заметили этого, Кэп? — вспомнил их обоюдные провалы Библ.

— Слишком волновались, должно быть. Боялись потерять друг друга. А нас все время поддерживала невидимая «лонжа».

Малыш тут же захотел повторить опыт Алика, но Капитан одернул: никаких экспериментов, мы не на спортивной прогулке. А лимонная «улица» уже вновь нырнула в туннель, на этот раз не столь высокий и брызжущий светом, как галерея синтеза. Наоборот, здесь было даже темновато, как в длинных коридорах старомодной дешевой гостиницы или на прогулочной палубе океанского лайнера в темный дождливый вечер. Сходство с палубой подчеркивалось и длинным рядом близлежащих окон-иллюминаторов, открывающих полутемные каютки-койки. Алик схитрил, обогнал процессию и нырнул в одну из таких каюток. Она тотчас же осветилась тусклым мерцающим светом, и все увидели Алика, лежащего на боку на воздушной подушке, как лежат дома на постели или тахте. И самое главное, он спал или притворялся, что спал, тихонько посапывая под световым экраном на потолке.

— Вылезай. Хватит фокусов! — рассердился Малыш.

Алик спал. Прохладная струя воздуха, выходившего из дверцы-иллюминатора, несла знакомый запах — озона. Малыш дернул спящего за ногу, но Алик поджал ее и продолжал спать.

— Спальни, — сказал Капитан. — Пусто, потому что все на работе. Вот вы интересовались, Библ, где ночуют жители города. Полюбуйтесь. Не очень комфортабельно, но полезно. Крепкий сон и облучение ультрафиолетовыми лучами.

— Откуда вам это известно?

— А запах?

Библ принюхался:

— Озон, да.

Алика вытащили за ноги из клетки-ячейки. Только тогда он проснулся. «А не врешь?» — усомнился Малыш. Но Алик зевал во весь рот. Впечатление пробуждения после крепкого сна было полным: даже позавтракать захотелось. Но Капитан торопил: кто знал, сколько времени займет бег их лимонной дорожки и какие еще чудеса она покажет. Но особых чудес не было. Та же привычная архитектурная бесформица, сумятица спектра и световые фокусы. Все это уже не вызывало удивления, по крайней мере у двух участников экспедиции. Другие тоже его не показывали. Малыш — по свойству характера, Алик — из солидарности, хотя кое-что непонятное старшим товарищам он по своему угадал: пляску взбесившейся геометрии как поиски форм материализуемого объекта, параболические броски голубокурточников, как маневры диспетчеров телеэкрана и телепортации, а свет и цвет во множестве их превращений, как возможные катализаторы только здесь и возможных химических процессов. Угадал Алик и метод управления природой в зоне зеленого солнца. Дорожка их неслась по дну глубочайшего каньона, расходящиеся стены которого были так же непохожи одна на другую, как страница из учебника топологии на видовой кинофильм. С одной стороны незримо управляемая светящаяся игла чертила мгновенно изменявшиеся трехмерные формы, с другой — так же волшебно изменялся ландшафт, вырастали и исчезали деревья, съеживались и разрастались кусты, зелень травы и листьев голубела, синела, алела.

— Вот отсюда они перемещают силурийские мхи и высаживают эвкалиптовые аллеи, — заметил Алик и покраснел, встретив одобрительный взгляд Библа. Догадка была верной, хотя и не объясняла, какая польза от этого голубокожим, загнанным в безлесные и бестравные пластиковые пещеры Голубого города.

— Может быть, им приказывают?

— Кто и зачем?

— Гадания отставить! — вмешался Капитан со своей излюбленной репликой.

— Я думаю, что наше путешествие уже кончается. Узнаете, Библ? — Он указал на темный проход за многоугольным и многоцветным пересечением таких же движущихся эскалаторных лент.

А в туманной его глубине уже просматривался шагавший навстречу им человечек в лазурной куртке.

— Здравствуйте, все четверо, — произнес он по-русски с чисто московским говорком, — Кэп и Библ, Малыш и Алик. — И, заметив невольное удивление гостей, тут же добавил: — Не удивляйтесь, мы уже научились вашему языку. Может быть, еще будем делать грамматические ошибки, применять слова не в том их значении, но намного реже. Теперь мы уже знаем, кто вы, ваши цели и осведомленность Координатора о вашем присутствии.

— Шлемы? — многозначительно спросил Капитан.

— Шлемы, — подтвердил их знакомец.

— А сколько вас?

— Четверо, как и вас.

— Идеальные условия для контакта. Равенство сторон, преодоленный языковой барьер и взаимная заинтересованность, — заметил Капитан и пошел за голубым человечком. Следом двинулись и остальные.

«Цирковой» манеж был все тот же, только амфитеатр исчез, сузив пространство до иллюзорной комнаты с двумя полукружиями противостоящих друг другу прозрачных кресел. Их окружала внутренность лимонно-желтого шара без дверей и окон — даже входа в темный отсек уже не было. Невидимый источник чуть подкрашенного лазурью света не раздражал, а, казалось, даже смягчал назойливую яркость интерьера.

— Я — Друг, — сказал их знакомец, усаживаясь. — Мое имя непроизносимо по-вашему, а их — произносятся. — Он указал поочередно на усевшихся рядом:

— Это Фью, Си и Ос.

«Совсем птичьи созвучия», — подумал Алик, а Капитан сказал:

— Наши вы уже знаете. Кстати, не понимаю почему. Разве шлемы не чисто лингвистический инструмент?

— Шлемы принимают и передают всю накопленную вами информацию. Мы ее процеживаем, отбираем существенное и закрепляем в блоках памяти.

— Значит, вы знаете о нас больше, чем мы о вас. Тогда вопросы задаем мы. Каковы отношения между двумя группами гуманоидов, определяющих цивилизацию вашей планеты?

— Никаких. Гедонийцев, как вы их называете, видят только немногие, да и то в регенерационных залах.

— Что вы знаете о гедонийцах?

— Немного. То, что они бессмертны, а мы нет. То, что наш труд служит им, питает и дает радость жизни.

— Давно?

— По вашему счету пошло уже второе тысячелетие.

— И никогда ни у кого из вас не возникало чувство протеста?

— Против чего?

Вмешался Библ:

— Против рабовладельческого, паразитирующего общества. Фактически уже можно говорить не столько о двух биологически различных типах человека, сколько о двух социальных группах: творческой, производящей, и паразитической, потребляющей. Неужели вам незнакомы категории социальной справедливости и социального протеста?

После тихого пересвистывания голубых курток слово взял Фью, более удлиненный, плоский и большеголовый, чем остальные. Он говорил по-русски так же чисто, только медленнее и отчетливее.

— Биологическое здесь важнее социального. Мы созданы для одного, но по-разному. Одно — это наслаждение жизнью, разное — в понимании такого наслаждения. Мы наслаждаемся самим процессом труда, они — его производными. Мы и они, как стенки и дно одной чаши, как две дуги, образующие круг нашей цивилизации.

— Дуги могут быть разными. Короткая нижняя поддерживает длинную верхнюю. Снимите вершину — основание останется. Уберите опору — вершина обломится. То же и в примере с чашей. Срежьте верхнюю часть — получите дырку со стенками, а в нижней еще уцелеет и содержимое. У вас без гедонийцев будут и жизнь, и радость труда, и его производные. А отнимите у них ваш труд — они потеряют все: и радость жизни и саму жизнь. Неужели мысль об этом никогда не приходила вам в голову?

Воцарилось молчание, долгое и, как показалось Алику, скорее встревоженное, чем недоумевающее. Потом тихое пересвистывание с какой-то новой, взволнованной ноткой, и только затем последовал ответ Фью, в котором Алик опять подслушал не столько нерешительность, сколько испуг.

— Разве можно изменить неизменное и незыблемое? Почему вы тогда не спрашиваете нас о возможности погасить солнце или высадить сад на месте черной пустыни? Мы никогда ничего не переосмысливали и не перестраивали. Все мы получили готовым: готовую планету, готовые пространственные фазы, готовую технологию. От нас потребовалось только управление, продиктованное программой, и смена поколений. Мысль о возможности изменить что-либо принесли вы, и для того, чтобы обдумать ее, нужно не только время. Нужны смелость ума, сила воображения и логика выводов.

— Хорошо, — согласился Библ, — оставим эту мысль созревать и расти. Но она рождает другую. Почему вы обманываете Координатор? Ведь это тоже протест, объединивший не двух и не трех человек. И скажем точнее: ведь это тоже попытка изменить неизменное и незыблемое.

На этот раз Фью ответил уверенно и без пересвистывающей подсказки:

— У нас нет физического бессмертия и сменяемости циклов сознания. Мы рождаемся, стареем и умираем со всеми биологическими изменениями организма. Но при рождении каждому из нас вживается в мозг особая электродная сеть, как некий механизм связи с Координатором. Связь, постоянная и действенная от рождения до смерти, контролирует учебные и трудовые процессы и сохраняет стабильный демографический уровень. Я прибегаю к вашей терминологии и надеюсь, что вы меня поймете. То, что вы называете любовью, есть и у нас. Есть пары, но нет семьи и потомства. Это первая задача вживленных электродов. Дети рождаются в особых колониях у специально отобранных для этого «матерей». Вам, вероятно, известно, что в ядре любой клетки человеческого организма заключены все его наследственные признаки? Такое ядро, безразлично где взятое — в крови, коже или слизистых оболочках, — извлеченное из «отцовской» клетки и трансплантированное в организм «матери», сохраняет все наследственные свойства «родителей». Это вторая задача электродов по стабилизации демографического уровня города. Третья определяет предел работоспособности. У одних он наступает к сорока годам, у других к пятидесяти — я беру опять же вашу систему счета. Симптомы понятны: понижается скорость реакций, уровень внимания, быстрота действия. В таких ситуациях электроды мгновенно прекращают деятельность организма, а тело поступает в атомные распылители. Аналогичен финал и несчастных случаев, какие возможны в блоках телепортации и плазменных реакций. В регенерационные залы направляются лишь технологически особо ценные экземпляры.

— Эгоистично, безнравственно, жестоко и античеловечно, — подытожил Капитан.

Фью поморгал глазами — у него это получилось совсем по-земному — и сказал нерешительно:

— Большинство ваших терминов мне понятно, кроме последнего: античеловечно. Это и привело к тому, что вы называете чувством протеста. Столетие назад один из наших медиков при оживлении погибшего в аварии технолога изъял у него часть электродной сети. Связь с Координатором сохранилась, оживленный мог получать указания и передавать накопленную им информацию. Но у него появилась свобода выбора и право самостоятельного решения. Аннулировалась и неотвратимая раньше угроза насильственной смерти. Теперь вам понятно, что и как привело к созданию оппозиционного меньшинства технически связанного с Координатором, но сохранившего и тайну своего освобождения и неподавленную свободу воли.

Капитан с трудом сдерживался: Алик подметил, как сжимались и разжимались его кулаки. Да и все остальные были поражены тем спокойствием, даже бесстрастием, с каким была обрисована перед ними картина откровенного рабства, без всяких сомнений в его правомерности, без гнева и укора поработителям и без надежд на иное будущее. Даже крохотный лучик света, блеснувший здесь за последнее столетие, так и не пронизал всей толщи этого зловещего темного царства.

— Пора, — сказал Капитан, — пора наконец познакомиться и с Координатором.