ОБУЧАЕМ МИЛЛИОНЫ ТЕЛЕЗРИТЕЛЕЙ

«По образованию, складу характера и философии Николай Сванидзе вообще-то человек не телевизионный. В его дипломе так и написано: «Историк. Преподаватель истории со знанием иностранного языка». Вот и сегодня Николай Карлович ведет «Исторические хроники». Занимается обучением миллионов телезрителей».

Обратите внимание на последнюю фразу. Когда в начале книги я высокопарно аттестовал своего героя: «профессиональный ученый, историк-западник, а значит педагог и в какой-то мере создатель нового телевизионного учебника «Исторические хроники», в качестве «автора» которых он способен формировать представления о последнем столетии русской истории», у меня еще закралась мысль, а не лишканул ли? Что, если ты приписываешь человеку несвойственные ему притязания? Но вот вам и нечаянная информпод-держка. А как я несказанно благодарен заголовку публикации:

Что может быть полезнее подобных откровений? Вперед!

Подавляющему большинству людей вы известны как тележурналист. Однако после окончания школы вы пошли не на факультет журналистики МГУ, а на исторический. Решили продолжить родительскую династию?

Действительно, мои родители историки. И познакомились они, когда учились в МГУ. Отец пришел с фронта, а мама после школы. С раннего детства я слышал разговоры родителей о Средневековье, Древнем Риме и Древней Греции. Видимо, поэтому, научившись читать, я увлекся историей. Особенно меня захватила Троянская война. Да так, что, если бы меня разбудили ночью, я смог бы перечислить все события и всех персонажей. Недавно увидел рекламу фильма «Троя». Обязательно пойду посмотреть. Интересно, как режиссер с продюсером все интерпретируют. Герои Троянской войны для меня уже как родные.

— Может быть, родители специально приучали вас с детства к истории, надеясь, что вы пойдете по их стопам?

— Конечно, они давали мне исторические книжки, которые я с интересом читал. Но не муштровали и не давили на меня.

— Когда вы решили поступать на исторический, родители обрадовались?

— Они восприняли это как должное. Но когда я поступил, были рады.

— Трудно было поступить?

— Проблема заключалась в том, что мой среднеаттестационный балл равнялся четырем. А в то время при поступлении (это был 1972 год) его суммировали с оценками на экзамене. Поэтому передо мной стояла сверхзадача: получить по всем предметам пятерки. Это мне удалось — и я стал студентом.

Не будем, однако, пытаться фантазировать, гадать и строить гипотезы, а дадут ли тебе не поступить в университет, если твои родители… Молчу, молчу! Все-таки это было советское время. И поступить при желании и мизере способностей можно было без блата и взятки. Даже в МГУ имени Ломоносова. Но ведь нас портят сами Сванидзе, понося все «совковое» и не задумываясь, что бы им светило с таким же баллом при нынешней системе поступления в вуз и, особливо, при отсутствии таких «предков».

— Какие предметы больше всего любили в школе?

— В школе я учился с ленцой, правда, без труда. Я любил почитать книжки и пообщаться с ребятами. Но нелюбимые предметы были точно химия и физика. Они мне не давались, и я как-то сразу на них плюнул. Считал, что и тройки с меня достаточно.

С тех пор, видать, тяга химичить.

— А в университете с ленью было покончено?

— Нет. Я мог учиться на 5, а учился на 4 и 5. Семинары посещал почти все, а вот лекции здорово прогуливал. Но проблем на экзаменах не было. Любой, кто учился в гуманитарном вузе, знает, что завалить экзамены там может только тот, кто не хочет их сдавать. Вся лекционная информация есть в книгах, и при желании можно восполнить пропущенные лекции. А вот из-за политэкономии социализма на втором курсе чуть не вылетел из университета. Мне никак не удавалось понять логику этого предмета. А зубрить то, что непонятно, не хотелось. В конце концов, собралась комиссия и я со скрипом сдал ненавистный мне экзамен.

Любопытно, хвастал ли молодой советский ученый и педагог Сванидзе своим неприятием логики политэкономии социализма столь же звонко и демонстративно, как сейчас? А если все-таки нет, то стоит ли, коли уж давно проехали?

— Окончив университет, вы стали не просто историком, а преподавателем истории со знанием иностранного языка…

— Это у меня в дипломе так написано: «Историк. Преподаватель истории со знанием иностранного языка». А стал преподавателем я намного позже. После МГУ я пошел в Институт США и Канады АН ССР. Там в течение 13 лет изучал внутреннюю политику США.

О, сей институт и сия специализация людям с головой говорит о многом. Уши всех наших реформаторов-перевертней оттуда родом. У Гайдара и Чубайса так со времен Андропова. У Яковлева и Арбатова стаж скоро перехлестнет полвека. Кстати, внутренняя политика США всегда исходила из грамотного потребления плодов внешней политики. Что и отличает ее от позерства наших спецов, которые подчинили свою внешнюю политику обслуживанию и удовлетворению запросов внутренних потребителей (то есть потребителей внутреннего ресурса) из Штатов.

— Что заставило уйти из НИИ и заняться преподаванием?

— А я никуда и не уходил, просто стал совмещать три работы. Работать в НИИ было приятно, но надо и семью кормить. Начал с репетиторства, а потом устроился в Историко-архивный институт на полставки.

— Успевали?

— Мне было 30 лет, да и куда деваться? Одних учеников мне рекомендовали знакомые, других находил по объявлению. Готовить в институт — готовил, но поступление не обещал (у меня никаких связей в институте тогда не было).

— А в Историко-архивный институт вас кто пригласил?

— Знакомая моей мамы, заведующая кафедрой всеобщей истории Наталья Басовская. Мама после университета преподавала в школе, а Наталья была ее ученицей. Разница в возрасте у них была небольшая, и после окончания школы мамина ученица стала ее подругой.

— Выходит, вы устроились через свою маму?..

Кто бы знал, что догадки про роль предков найдут подтверждения и в зрелые лета?

— Да. Но я ей ни на что не жаловался. Мама сама мне предложила.

— Что вы преподавали в Историко-архивном?

— Новую и новейшую историю Запада, иногда читал лекции по новой и новейшей истории Востока, вел семинары по американской конституции и читал для абитуриентов огромный курс российской истории.

— Вы были строгим преподавателем?

— В мои обязанности не входило обозначать строгость. И двоек на экзаменах я никому не ставил. Правда, несколько человек из-за наглости с их стороны я отправил на пересдачу. Их позиция была такова: «Куда ты денешься, все равно поставишь». Такое я терпеть не мог. А если видел, что человек просто не успел подготовиться (было много вечерников и заочников), ставил трояк. Грамотного историка из него все равно не получится, так зачем же его мучить? Зверствовать я не любил. — А на прогулы студентов тоже не обращали внимание?

— Не обращал. Может, молодой человек в девушку влюбился и ему не до учебы. В любом случае по первым фразам я мог определить, знает человек материал или нет. Главное для меня были знания.

— Сколько лет вы преподавали?

— Три года. Уже работая на ТВ, я дочитывал общий курс российской истории.

Простите за фамильярность, Николай Карлович, но так и хочется крикнуть: «Да что ж ты, либерал разэтакий, не остался слугой вузу, отцом студентам, а ринулся зверствовать над миллионами телезрителей. Глядишь, сейчас был бы обожаемым профессором? У нас таких полно: на — швили, на — нидзе, на — хурдия. Хотя, судя по твоему «невызверению» на телеэкране, можно усомниться в твоем адекватном восприятии понятий: «зверствовать-либеральничать». Хотя опять же, не исключено, что такую пакость делает из, в сущности, незлобивого человека та самая искривленная линза «Зеркала», за которым застыли Нушрок, Абаж, Йагупоп и Анидаг. Увы? верится в это с трудом. То же самое говорят про нормального Жирика, которому якобы баламутная шлея под хвост шпарит лишь при виде софита или фотоаппарата. Если это правда, то надо обращаться к врачу, а не превращать в пациентов дурдома полстраны, полагая, что нам, Николаям Карловичам, дано столь обширное знание.

— Со своими бывшими студентами вы поддерживаете отношения?

— Не поддерживаю, но иногда они мне встречаются. Правда, я не всех помню. И это неудивительно: иногда на экзамене я принимал по 60–70 человек. Но когда ко мне подходят и говорят: «Николай Карлович, а помните, я вам экзамен сдавал?» — мне приятно.

Любопытно, досточтимый Карлович, ваш курс дал хоть одного патриота не этой-вашей, а Нашей страны, чтобы хоть приличия ради доказал, что не зря учился за русский счет во вроде как русском вузе и чтоб раскрошил общее молодежное лизопятство нормальной для студента правдой-маткой, как европеизирующийся студиозус Романов Петр в свое время дал урок «вашему» 12-му Ибну — Карлу Вазе из Швеции, чтоб не слишком распрягался насчет роли варягов в истории восточной части Евразии по имени Русь?! Промолчу уж про то, что Александра Матросова вы даже при всем напряжении не то что не воспитаете, а испугаетесь и, коль получится, угробите. Или напомнить про комсомольский «гитлерюгенд»?

— А где подходят?

— Здесь, на ТВ, но это неизвестные люди.

— Насколько сегодня в повседневной жизни вы любите учить, поучать?

— Я не люблю поучать, и мое педагогическое прошлое никак не отражается на отношениях ни с подчиненными, ни с близкими людьми. Мне не свойственна ситуация, в которой я как учитель постукиваю карандашом по столу и говорю: «Тишина в классе!» Моя педагогическая деятельность скорее отразилась на том, что я не боюсь аудитории и достаточно легко формулирую свои мысли. Попросту говоря, у меня язык подвешен.

Язык и мысль, о сын Карла, — вещи разного порядка. В противном случае, в самые главные мыслители давно бы уж пролез бормолет Жириновский или молотилка Геббельс, а не какой-нибудь Хокинг, который и говорить-то из-за той самой физики не волен, и не тихоня Шопенгауэр и Нильс Бор, которые в зале кричать были, по счастью, не сильны. Ну, а легкостью в формулировке мысли обычно гордятся мыслители опереточного жанра.

— Сейчас вы вспоминаете о годах работы преподавателем? Для вас это были хорошие времена?

— Вспоминаю с удовольствием, как каждый о своей молодости. Работу я любил, но времена были трудные: вторая половина 80-х — перестройка. К тому же возраст был уже не детский, и мне как мужчине надо было делать карьеру. Поэтому было нелегко.

Знаменательное замечание. Трудно найти хотя бы одного эстета, либерала, светоча, который бы не постеснялся выкрикнуть, что он делал карьеру и что это, мол, святое! Ввиду чего давайте обозначим четко: карьеру можно сделать только в заведомо оранжерейных условиях и, главное, не рискуя своею жизнью. Ибо, рискуя жизнью, ты скорее добьешься не карьеры, а посмертной славы, а слава, особливо посмертная, и карьера, однозначно предполагающая прижизненные преимущества, — вещи во всех отношениях разные и по своим последствиям не однозначно приятные. Ни один радикал или революционер, если он не популист, не посмеет заявить, что его карьера будет успешной. Или смерть Че Гевары, Бабушкина, Пугачева, точнее их посмертие, кому-то может показаться приемлемым вариантом карьеры? Так что Сталин, Камо, Тито и, в меньшей степени, тот же де Голль не были карьеристами.

— А труд преподавателя тогда оплачивался хорошо? На жизнь хватало?

— Я работал доцентом на полставки, но получал в два раза больше, чем в НИИ. Но этого все равно было мало для жизни. Основные свои деньги я зарабатывал репетиторством. В общей сложности выходило 250 рублей. Одному бы хватало, но нужно еще было содержать не работавшую тогда жену и сына.

А это уже вопрос личного аппетита? 250 рублей на одного для той жизни, когда вся коммуналка не превышала одной десятой, а полет из Москвы в Свердловск обходился раза в полтора дороже, не говоря про бесплатные библиотеки, больницы, санатории, вузы — да, окстись, благородный вы наш пилигрим, ах, простите, Улисс хитроумный.

Вы как профессиональный преподаватель готовили своего сына к поступлению в институт?

Если надо было что-то рассказать по истории, рассказывал. Но целенаправленно ничему не учил. Мы с сыном в основном играли в футбол. Образованием Андрея занималась жена. И языку учила, и тетрадки проверяла. Сейчас Андрею 25 лет, он юрист.

— А почему Андрей решил нарушить семейную традицию?

— Это был его собственный выбор. Мы с женой всячески намекали сыну, что быть историком не так уж и плохо, да и на исторический легче поступить. Но Андрей пошел своим путем.

— На ТВ вас позвали Евгений Киселев и Олег Добродеев. Где вы познакомились?

— С Киселевым мы познакомились в компании (моя однокурсница была родной сестрой его близкого друга). Потом туда я привел Мишу Осокина, который был моим однокурсником и приятелем. А с Олегом Добродеевым мы работали вместе в Институте США и Канады.

Хорошо, когда пытаются, или забывают, не врать, то Всех Гомеров, Гесиодов и Геродотов, оказывается, водили и вводили по единой цепочке, которая изначально подразумевает либерализм, толерантность мысли и, главное, самостоятельность. Еще приятней и милее случайные встречи с Добрым и Деятельным товарищем из самого безобидного русского вуза.

— С чего вдруг они решили, что из преподавателя может получиться хороший комментатор информационной программы?

— А они меня позвали не как журналиста, а как грамотного историка.

— В то время создавалась служба информации, получившая потом название «Вести». В свою очередь, внутри этой службы создали группу, которая занималась обеспечением информации. Возглавить эту группу и позвали меня. А уж журналистикой я сам начал заниматься. Через четыре месяца стал закадровым комментатором, а через полгода появился в кадре. Как-то мне сказали: «Хватит тебе за кадром сидеть. Покажись». Вот я и показался (это был комментарий на 10–12 секунд).

Ой, товарищи, по грамоте политической, исторической и, пардон за тавтологию, грамматической поговорим отдельно — в иных главах. И не потому, что мы так захотели. А потому что так получилось. Волею пославшего все эти импульсы главного героя, грамотея. Который взял и показался. Вершинный момент не помним, но, видимо, уже тогда случайно подвернувшийся Фукидид елыдинизма смикитил укутать свое безвольное подбрадие ершистой щеткой.

— Попробовали — и эфир вас затянул…,

— Моя новая работа ничем не отличалась от работы за кадром. Так же писал текст, так же его пересказывал.

— Многие, попробовав работать в кадре, без этого уже не могут…

— Сначала меня это возбуждало, увеличивало адреналин в крови, потом стало раздражать, а еще позже пришла привычка на узнаваемость. Сегодня я комфортно себя чувствую. Для меня это как видеть свое лицо в зеркале. Все же в зеркале видят свое лицо, и никого это не поражает.

Поздравляю, ведущий решил самый свой сложный вопрос! Действительно, видеть в зеркале то, что, в принципе, должно не препятствовать, а возбуждать террористическую истерию кавказского замеса, и при этом увериться, что оно и есть — отражение привычно узнаваемого лица, которое не то, что не будет бито, а даже комфортно себя чувствует — все это является поразительным феноменом самолюбования. И историку это должно напомнить очень неприглядные картины той же античной истории, когда возбуждение и увеличение адреналина, ну никак, никак не способствовали позитивному развитию общества. Ни при Тиберии, ни при Калигуле, ни при Нероне, ни при Комоде, ни при Гелиогабале

— Работа на ТВ для вас была неожиданностью или вы сами подумывали сменить деятельность?

— В то время я собирался работать только в Историко-архивном институте. Мне нравилось преподавать. Да и устал я разрываться между тремя работами. Поэтому, когда меня позвали на ТВ, я, честно говоря, растерялся. Я всегда переживаю, когда не выполняю свои обещания. А в тот момент я уже пообещал маминой подруге, что полностью перейду в институт. Немного помучившись, набрался смелости, пришел и объяснил, что мне предложили другую* работу, другую ответственность и другие деньги. Наталья Басовская меня поняла.

— Вы ушли из-за зарплаты?

— Зарплата сыграла не последнюю роль. Тогда на трех работах я получал 250 рублей, а тут на одной мне предложили 500 рублей.

У этих плачущих по поводу неисполнения своих нравственных обязательств господ зарплата всегда играет «не последнюю роль», и они вовек не поверят, что для других «не последняя роль» зарплаты — не фактор.

— Вы сразу согласились на предложение Добродеева и Киселева?

— Нет, я взял месяц на размышление.

— С родственниками советовались?

— Только с женой. Она посоветовала идти не раздумывая. Я же сомневался.

Если не брешете, бывало и такое — Сванидзе в здравом уме. j

— Какую роль в вашей жизни играет самообразование? Есть ли что-нибудь такое, чем вам хотелось бы овладеть?

— У меня до сих пор так называемый комплекс Василия Ивановича Чапаева. Помните, Петька его спросил: «Василий Иванович, а в мировом масштабе могли бы командовать?» — «Да. Только языков не знаю», — ответил Чапаев. Конечно, языки я знаю лучше Василия Ивановича, но хуже, чем хотелось бы. По-английски читаю и объясняюсь без труда, но не могу сказать, что знаю язык в совершенстве. Политические тексты понимаю и по-французски, и по-испански. Испанский я учил в институте, и сегодня очень себя корю, что так и не выучил этот безумно красивый и безумно легкий язык. Мне очень хочется выучить несколько иностранных языков, но уже на это нет ни времени, ни сил.

Лавры Чапаева не дают покоя многим. Правда, некоторые, путают Василий Ивановичей в принципе — ну раз Чапаев, там и Шандыбин. В этой связи, историку Сванидзе хотелось бы порекомендовать: почитайте побольше о Вами презираемых красных командирах. И в частности, о Василии Ивановиче Чапаеве, предпочитавшем маневренное передвижение не на кобыле, а на бронепоезде. Чапая, чье место рождения оспаривают семь городов, а это уже не шутка. Которого, к слову, как черт ладана, боялся сам нарком Троцкий, ибо Василий Иванович был, без прикрас, великий полководец, сравняться с которым безнадежно мечтали, без преувеличения, все офицеры Белой, а впоследствии и Красной, типа Якира, Уборевича, Тухачевского. Но Чапай остался Чапаем. Наконец, даже не шибко учтивый Пелевин насчет Чапаева проявил куда больший такт, а, следственно, и честность, нежели наш магистр Сванидзе.

— Еще я жалею, что не умею играть на музыкальных инструментах. Для себя. Зарабатывать на этом деньги я бы не стал. На мой взгляд, нельзя быть средним музыкантом, надо быть только блестящим. Просто иногда хочется сесть за пианино и что-то поиграть. Сын и невестка умеют, а я нет. Сегодня самое главное самообразование для меня работа над историческим проектом. Постоянно читаю мемуары, исторические книги. С одной стороны, это моя работа, а с другой — расширяю свой кругозор.

Батюшки, в первых же строках звучит нормальное человеческое признание и стремление! Но далее человек не сдерживается — обозначает свое, без малого, карамзинское поприще. И при этом забывает, сколько масон Карамзин работал над своими все-таки русскими томами, и сколько масон Сванидзе — над своими сериями.

— Если бы можно было сделать свой выбор заново, то вы бы пошли на факультет журналистики или исторический?

— На историческом факультете получают самое лучшее гуманитарное образование. При всем уважении к журфаку МГУ, он по уровню общего гуманитарного образования стоит на порядок ниже. К тому же журналист не может стать историком, а историк может стать журналистом. И этому уйма примеров. Для того чтобы стать журналистом, надо научиться писать и говорить. И для этого необязательно заканчивать журфак. Способности к этому либо есть, либо их нет.

Это, кстати, мысль. С учетом, что журналистом могут стать практически все, у кого в ладу слово со слогом. Примеров, думается, не надо. Карлыч явно загнался. Журпер — это журналистское перо, Пержур — уже сложнее, а Журфак? Последнее троебуквие — весьма многоговорящее в нашей ситуации после всего вашего журчания с экрана.

— Среди ваших друзей есть преподаватели? Насколько, на ваш взгляд, данная профессия престижна?

— Многие мои друзья были преподавателями. Но из-за маленькой зарплаты все они сменили свою специальность. Кто-то стал журналистом, а кто-то дипломатом. Меня очень волнует то, что преподавание стало делом непрестижным. Это плохо и для страны, и для всех нас.

Да после того, что ты сделал со страной, что ты сделал для того, чтобы страны не стало, отсохни твой язык после такого лицемерия. А вообще, угоразди Сванидзе родиться, жить и работать более полвека назад, трудно бы и придумать более сервильного, пригнутого перед той властью журналиста. В самом деле, свергая олимпы и монбланы прошлых эпох, с гарантированной безопасностью за свою припоздалую лихость, Карлыч остается просто-таки смиренно прогнут перед верховными властителями теперешней эпохи, не важно, кто есть сей сын — сын Николая или сын Владимира.

— Талантливые люди никогда не пойдут туда, где маленькая зарплата. А престиж, как известно, всегда определяют деньги. Вот и получается, что наших детей учат не самые лучшие учителя, что снижает и интеллектуальный уровень общества. Иногда доходит до того, что они, не зная, как еще выйти из трудного материального положения, берут взятки, что подрывает их авторитет.

Миклухо-Маклай, Семен Дежнев, Евпатий Коловрат, Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, Михаил Скобелев, Юлия Вревская, и, надеюсь, адмирал Колчак свои подвиги, шедевры и открытия делали не из-за денег.

— А сейчас у вас нет желания заняться преподаванием? Скажем, преподаванием телевизионной журналистики?

— Я сегодня веду еженедельные исторические хроники такое преподавание для миллионов людей. Лучшего преподавания трудно себе представить. А вот как можно учить журналистике, я себе не представляю. Конечно, есть какие-то базовые вещи, но пока человек сам не начнет писать и говорить, у него ничего не получится.

Галантыш, нравственно безущербный, простите, но покуда я старался льстить. Однако, когда по виду горский абрек, плюя отравленной слюной и травя соль этой страны, бахвалится тем, что наслаждается зомбированием миллионов, то тут уже должны почесаться эти самые миллионы, ну, сколько ж можно их кочегарить?

— Но если бы вам поступило предложение, вы бы не отказались?

— Я могу провести мастер-класс, но вести сам предмет мне неинтересно. Скорее я бы так сказал студентам: «Если вам интересно, то приходите и смотрите, как я это делаю. Секретов нет. Вперед!» В этом деле нужны лишь талант и практика….

Татьяна Никишина, сайт «Зарплата. ру»

Читатель, согласись, несказанная прелесть таких саморазнагишаний в том, что они, по большей части, в комментариях не нуждаются — полное саморазоблачение, особенно пикантное при случае растроения (от слова «три») западно-российского-кавказского менталитета. А напоследок, в закрепление неважнецкого урока хотелось бы новоиспеченным критикам марксизма — бывшим партийцам, апологетам и идеологам социализма — указать на три вещи:

а) либо вы раньше искренне заблуждались, и, значит, грош вам цена как ученым: десятилетиями исповедуя столь «очевидную ересь», не смогли ее раскусить тогда, а с подозрительным единодушием «прозрели» скопом и в одночасье по мановению общего «дирижеpa». Посему к таким профанам просто нельзя всерьез относиться;

б) либо вы стали сознательными перевертышами. То есть «убежденно и осознанно» служили чуждой, но выгодной на тот момент идее. В таком разе вы нехороший человек и недобросовестный ученый;

в) наконец, вы первое и второе вперемежку. /\ это, вообще, позорнейшая смесь никудышного и лживого ученого, плюс подлого конъюнктурщика.

Поэтому современные российские учителя (говорю только о тех, кто продается за кинутую кость и, не думая о будущем, голосует за власть, давно превратившую его в духовную проститутку, уча детей по Соросу), так вот эти учителя должны быть лишены права допуска к детям! Но их ведь много, возразит кто-то, и еще больше детей останутся неучами. Ну что ж — лучше пусть остаются (пока) неграмотными, но сильными, здоровыми, с не исковерканной психикой, умеющими постоять за себя и Родину, чем компьютеризированными роботами, дезориентированными зомби или половыми «плюралистами». В конце концов, сейчас для большинства русских грамотность остается накладной роскошью.

Поймите, это не призыв к карнавалам невыученных уроков, а предложение задуматься над проблемой беспринципных и покупаемых наставников. Ибо «наемник не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, а волк расхищает овец и разгоняет их» (От Иоанна, г. 10). Такие наемники, даже уча чему-нибудь и как-нибудь, плодят моральных уродов, алчных «контрактников» и грошовых изменников. То бишь предприимчивых и прагматичных

Такие пастыри привьют не принципы, не идеалы, не заповеди, а пороки раболепия, чревоугодия, трусости, конформизма. Меньше чем за 30 сребреников они готовы выбрать хоть черта на голову народа. Лишь бы им посулил не разгонять. Они забыли, что даже 10 лет назад имели на порядок больше, чем теперь — после «реформаторских» экспериментов.

Упаси нас Бог от таких пастырей! Не уберег…