"Город Солнца" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан Майкл)

Глава 11

Они предоставили мне одно из оставшихся верховых животных в товремя как двое из лучников сели вдвоём. На этот раз я не делал никаких попыток подъехать к Слуге. Мне не нужно было этого делать. На этот раз он сам хотел поговорить со мной, и это он сам отстал для этого.

— Было нежелательно, чтобы ты видел то, что увидал сегодня, сказал он. Теперь была его очередь делать провокационные заявления. Он просто хотел узнать, какие именно выводы я сделал из знания, что коммуны паразитов могут соединяться.

— И я едва не был убит за это, — упрекнул я.

— Стрела не была пущена, — подчеркнул он. — А другая стрела спасла тебе жизнь несколькими мгновениями позже.

— Вы собираетесь позволить мне вернуться на корабль? — Спросил я хмуро.

— Ты свободен, — проинформировал меня Слуга. — Я должен действовать так, как верю решит Сам. Если я ошибаюсь… тогда я буду наказан. Но я не могу заставлять тебя прийти в город на то время, пока принимается решение.

— Что представляет собой наказание? — Поинтересовался я.

— Это не важно, — ответил он. Я не был с этим согласен. Если принятие ошибочного решения влекло за собой наказание, это означало некоторую степень независимости личности от Самого. Суть наказания могла сказать мне кое-что о степени проступка. Но если он не был расположен говорить об этом, не было никакого смысла настаивать.

— Почему вы старались держать в секрете тот факт, что все поросли являются частью одной и той же супер-личности? — Спросил я вместо этого.

Он понял, что я имею в виду, не смотря на то, что термин был первым, какой пришёл мне в голову.

— Потому, что мы знали, что такая мысль испугает вас даже больше, чем всё то, что вы видели до сих пор, — сказал он. — Мы знали, что кажемся вам чужими, что наши компаньоны кажутся вам отвратительными паразитами, питающимися нашим веществом, проникающими в наши тела и в наш разум. Мы понимали, что даже если ваш корабль и не располагает возможностями уничтожить Самого, то у Земли они есть. Было — и есть — жизнено необходимо, чтобы мы убедили вас в том, что случившееся с нами в этом мире не является злом — что это, в действительности, приблизило нас к Богу. Пока вы рассматривали компаньонов, как отдельные личности, имелся занчительный шанс того, что вы могли усмотреть в них симбиотов и что вы могли найти в себе смелость рискнуть одному или двум из вас проверить на собственом опыте. Мы опасались, что если бы вы узнали всю правду… что существует только один компаньон, который является компаньоном всем нам… вы смотрели бы на ситуацию иначе и посчитали бы компаньона гораздо более опасным. На личностном уровне вы видели в поросли нечто такое, с чем можно справиться. Но теперь, когда вы видите одно огромное создание, пугающее своими размерами, вы можете больше не увидеть в нём нечто такое, с чем могли бы справиться, если бы потребовалось. Ваш страх возрастёт… и шансы на то, что вы согласитесь на условия, сопутствовавшие нашему разрешению, станут гораздо меньше. Ведь это правда, разве нет?

— Да, — признал я. — Это правда. Я мог бы морально подготовиться к тому, чтобыпозволить паразиту расти на себе… но я не подвергну себя давлению тысяч посторонних разумов, физически подключённых к моему. Я не хочу терять всё, что составляет моё я. Не вижу никакой возможности, чтобы я собрался включить свою личность в цепочку, вроде этой.

— Ты ошибаешься, — сказал он. — Ты никак не можешь понять. Без того, чтобы ощутить это на себе, невозможно узнать… не просто правду о нас… но правду о гораздо более важном.

— Вы когда-нибудь задумывались о том, что ваш Бог может быть чем-то чёрным, тянущимся миллионом щупалец к вашим разумам, манипулирующим вами ради своей выгоды… обманывающим вас? — Это был грубый вопрос, но мне представилось, что время было подходящим, чтобы его задать.

— Ты не понимаешь, — повторил он.

Он был прав. Не просто в том смысле, что его заявление было правдой, но в ощущении, что всё в нём пребывало в согласии с его верой. Он был абсолютно уверен в своей собственной правоте, и любая атака на неё, любые вопросы, просто отскакивали прочь. Вне всякого сомнения она была непоколебима. Его взгляд на мир являлся замкнутой, самодостаточной системой. Большинство религиозных систем являются таковыми. Они делают себя неузвимыми перед зравым смыслом, не принимая его во внимание даже в образе мыслей. Вера — вот что необходимо… здравый смысл — это всего лишь способ обманывать себя. Даже если факты противоречат всем ощущениям, даже в этом случае всегда есть выход.

Неисповедимы пути Господни.

Все боги так поступают. Есть только один способ, каким они могут действовать.

Их религиозность, вероятно, была жизненно важной. Вера в Бога является элементарной формой обезличивания — осознания ответственности перед гипотетическим Другим. В данном случае процесс происходил несколько иначе… Если потеря личностного и ответственность перед реальным Другим стала фактором жизни, значит это и есть Бог. Больше нет необходимости его выдумывать. Он существует.

— Ты говоришь, что вы прибыли сюда, чтобы узнать о нас, — сказал темнокожий человек. — Всё, о чём мы просим, это — чтобы вы сделали это — единственным возможным способом. Вы должны открыться для познания Самого, вы должны присоединиться к Самому. Тогда вы узнаете. Тогда вы поймёте. Ваши мысли отягощены теперь ночными кошмарами. Если вы не можете справиться с этими кошмарами, тогда все мы идём к катастрофе. Вы не можете продвинуться вперёд, думая в рамках своих узких предубеждений. Вы должны узнать, чтобы понять.

Все эти обычные рассуждения просто влетали в одно ухо и вылетали в другое. Я слыхал это всё и раньше. Это был расхожая байка, кочующая по истории человечества. Верь, как мы, и ты будешь спасён. Ооставайся таким, каким ты есть сейчас, и ты обречён на вечное проклятие. Присоединяйся к нам… иначе неменуемы схватка, война, катастрофа. Это был призыв, который никогда не менялся, воззвание верующего к сомневающемуся.

Единственной проблемой было то, что почти всегда были борьба, война, катастрофа. И уже сейчас я мог предвидеть, что ситуация здечь на Аркадии идёт к радикальной А-катастрофе. «Дедал» против Города Солнца. Генная инженерия против всемогущего паразита.

Последний раз, когда я слыхал байку, подобную той, что предложил мне Слуга, это был призыв от имени возрождавшихся неохристиан, высказанный мальчишкой, которого звали Питер, и который был моим сыном. Как только прозвучал призыв, мы потеряли друг друга. За ним последовал спор, так же легко и естественно, как ночь следует за днём. Теперь мы с ним были совершенно чужими друг другу. Это произхошло почти за одну ночь. Единственным путём избежать даже такого сравнительно крошечного несчастья, как это, была бы полная капитуляция с моей стороны. Я оказался неспособным на это. Я был не способен отказаться от своего мира и принять веру в качестве замены здравого смысла. Гораздо меньше я был способен капитулировать перед тем, о чём просил меня Слуга в своём миссионерском запале во имя Самого. Не было никакого спосособа, никакого вообще, чтобы я согласился подвергнуть свой разум риску, позволив ему раствориться в некой объединённой массе.

А если так, то каков был шанс избежать катастрофы?

Они, очевидно, продолжали сохранять надежду. Стрела не была пущена. Другая спасла мне жизнь. Я был волен вернуться на корабль, неся с собой и плохие новости и настоятельный призыв. Но это у верующих надежда всегда умирает последней. Поскольку они считают себя правыми, и в глубине души они верят, что и все остальные должны видеть их правоту. Упорный отказ разделить их веру, в конце концов, начинает казаться им обычным упрямством, которое они готовы наказать… из самых чистых побуждений.

Я отчаянно пытался найти надежду, которая была бы под стать надежде Слуги.

Но я, несчастный сомневающийся, не мог найти её.

Просто казалось, что её нет.

Я вернулся на «Дедал» поздно вечером, сразу с наступлением темноты. Я стянул в шлюзе свой порванный костюм и с готовностью подвергся полной — и довольно неприятной — процедуре обеззараживания. Затем одел новый костюм. Я был уверен, что он не был необходим, но ради того, чтобы не пренебречь даже малейшим шансом, а также для спокойствия остальных это казалось наиболее правильным.

Меня ждал не совсем комитет по встрече. В главном отсеке находились только трое — Натан и Мариэль, которые сидели перед стопками бумаг, и Пит Ролвин, который потягивал кофе. Однако, они прекратили свои дела, когда я вошёл внутрь.

— Привет, Алекс, — сказал Натан. — Путешествие прошло нормально?

— Нет, — сказал я.

— Нашёл что-нибудь на корабле?

— Ничего. — Я сел.

— Что случилось с твоей ногой? — Спросила Мариэль.

— Я свалился со своей лошадки… прямо на рог. Но это ерунда. Тошлько пощипало немного во время обеззараживания.

Её глаза заглянули в мои, пронизывая насквозь. Она отодвинула свои бумаги в сторону.

— Я позову остальных, — сказала она.

Её тон сказал Натану, что сейчас было не время слушать в пол-уха. Он положил свою ручку и начал собирать бумаги в стопку.

— Дашь мне немного кофе, Пит? — Сказал я. — В тюбике. Мне нравится слишком сёрбать… Уж лучше я продавлю его сквозь фильтр.

Он протянул мне тюбик. Мариэль привела из лаборатории Конрада и Линду. Они выглядели так, словно долго и напряжённо работали. Карен появилась со стороны отсека управления.

Я вкратце изложил им всю историю, не беспокоя особенными живописными подробностями. Главное внимание я уделил тому, что имело первостатейное значение. Выводы они могли с таким же успехом сделать сами. Это должны были быть те же выводы, которые пришли мне в голову утром. Я больше не был так уверен, что это были правильные выводы, но они были достаточно очевидными.

— Они были глупцами, полагая, что смогут скрыть это от нас, сказал Натан, когда я закончил.

— Почему же, — ответил я. — Если бы не случайность…

— Мы бы и сами догадались, — сказал он уверенно. — Это было совершенно очевидно, всё указывало на это. Если бы не естественная предубеждённость в наших рассуждениях, мы бы всё увидели в правильном свете. Этот барьер не мог продержаться двадцать дней.

— Я не вижу, чтобы это слишком меняло положение вещей, — сказала Мариэль. — Конечно, центральная проблема остаётся. Обладает ли паразит независимым сознанием? Активен ли он в групповом сознании или пассивен? Являются ли люди контрнолируемыми… управляемыми… манипулируемыми… или нет?

— Это может быть и остаётся центральным вопросом, — задумчиво сказал Конрад. — Но всё может оказаться теперь более трудным. Я имею в виду не более трудно нам ответить, поскольку в любом случае у нас теперь несколько больше шансов найти ответ, но более трудно задать вопрос. Он может в значительной мере утратить свой смысл. Пока мы думали об отдельных человеческих разумах, похожих на наш собственый, было достаточно просто представить себе состояние свободы и состояние подчинённости внешней силе или управляющему сознанию. Мы воспринимали ситуацию применительно к себе — используя свой образ существования в качестве отправной точки.

— Теперь эта отправная точка больше не подходит. Мы говорим теперь о едином колективном сознании… о Самом с большой буквы, со всем, что за этим следует. Если мы говорим теперь: "является ли человеческий элемент коллектива доминирующим или подчинённым?" мы пытаемся сделать выбор из двух состояний, которые являются, на сколько мы можем судить, почти немыслимыми. Вопрос переносится полностью на почву домыслов. Как мы можем осмысленно обсуждать это?

— Да ладно вам, — сказала Карен. — Всё это высокие слова. Не стоит заниматься философским пустословием. Вопрос был и остаётся достаточно простым для того, чтобы его можно было задать, даже, если на него не так-то просто ответить. Находятся люди под контролем или нет?

— Нет, Карен, — сказал я терпеливо. — Конрад прав. — Было достаточно просто сказать "находятся ли люди под контролем?", когда мы думали, что знаем, кого имеем в виду, говоря «люди»… что это совокупность индивидуальностей, множественное число «личности». Но теперь мы больше этого не знаем. «Люди» теперь не множественое число, а единственное. Сам это не просто надуманная метафора… это нечто реальное. Теперь мы знаем, что личности в городе подчинены — что над ними доминирует сознание, которое не является их индивидуальным сознанием. Но мы не знаем и не можем знать какого рода это сознание или на сколько полон его контроль. Мы не знаем, есть ли какая-либо разница между своего рода разумом роя, которым они обладают, и отношениями типа рабы-господин, которые мы предполагаем. Является ли одно тем же, что и другое? Действительно ли одно является таким же злом, или таким же благом и преимуществом, как второе? То, на что Конрад пытается обратить наше внимание, это что наше суждение о ситуации больше не является трезвым, поскольку мы больше не обладаем точкой отсчёта для него. О личном рабстве или свободе мы можем осмысленно сказать "это плохо" или "это хорошо", поскольку мы обладаем своим собсвенным состоянием и опытом в качестве стандарта для сравнения. Здесь же мы лишены этого.

— То что вы говорите, по существу, заключается в том, — сказала Карен, — что больше не важно, управляет ли паразит. Даже, если и нет, эти люди всё равно остаются рабами… марионетками, пляшущими на своих тоненьких чёрных ниточках.

— Это метафора, диктуемая эмоциями, — сказал я. — Но верно, то, что мы говорим, означает примерно это.

— Тогда наша ситуация без сомнения проясняется, — сказала она. Нам больше не нужно беспокоиться о том, обладает ли паразит собственным сознанием. Это не важно. Мы в любом случае собираемся его уничтожить.

— Нет, — сказал я. — Как раз наоборот. Мы больше не способны вынести суждение об этой ситуации. Мы не можем решить уничтожить эту штуку… даже, если бы могли.

— Погодите, — сказал Натан. — Не затевайте диспута вокруг пока ещё спорного вопроса. Давайте попытаемся продумать немного дальше. Как мне это представляется, Алекс, люди в городе пытались обвести нас вокруг пальца. Их целью было убедить нас, что было бы совершенно безопасно одному или более из нас подвергнуться заражением паразитом, поскольку процесс был бы обратимым. Затем они намеревались подключить добровольца к Самому, после чего он или она стали бы обладающим значительными возможностями агентом города. Конечной целью было бы захватить корабль и захватить всех нас в сеть Самого.

— Да, — неохотно согласился я. — Думаю, именно в этом состоял их план.

— И мы должны помнить, что эта штука не пустила здесь корни во всех одновременно. Она разрасталась. Как можно себе представить, что в колонии, полной личностей преисполненных духом первороходцев, каждый решает, что он предпочитает стать частью коллективного разума и безропотно подвергается заражению паразитом? Как ты себе представляешь, что Сам подчиняет себе целую колонию, Алекс? У них не было пластиковых костюмов или прочной стальной оболочки… Это было бы просто. Но остаётся важный вопрос, возвал ли Сам к добровольцам, или же он подчинил себе всех, независимо от их личного выбора. Как ты думаешь?

— Думаю, что был coup d'etat,[5] — сказал я. — Сам руководствуется своими собственными интересами. Он не поощряет раскольников.

— Мне это видится также, — сказал он. — А теперь вывод из всего этого — как ты, конечно, должен понимать — Сам, очевидно, не чувствует сомнений, когда ему приходиться выносить приговор. Его не заботит нравственно ли это, логично ли принимать решения без учёта личного состояния сознания — он просто пожирает несогласных. Ты говоришь, что мы не можем вынести суждение по этому вопросу, поскольку не понимаем, что здесь произошло. Но я заверяю тебя, что мы должны быть готовы принять решение, потому что не принять никакого решения — это значит просто подчиниться тому решению, которое примет Сам.

— Может, это не имеет значения здесь сейчас. Мы можем отправиться домой и оставить всё, как есть. Но не всегда это будет один город… и, быть может, даже, один мир. Через несколько сотен лет Сам сможет построить свои собственные космические корабли. Он сможет основывать свои собственные колонии. Он сможет послать "Миссию Дедала" на Землю, чтобы предлложить помощь нам. И ты знаешь, Алекс, что это будет за помощь. Вовлечение в Самого.

— Больше это не нейтральная почва, Алекс. Ты должен видеть это. В свете того, что ты рассказал нам, мы должны действовать. У нас очень простой выбор… или мы пытаемся уничтожить эту штуку здесь и сейчас, или мы докладываем и предоставляем действовать Питерсанту. В конечном счёте это приведёт к тому же результату. Ты знаешь, так же хорошо, как и я, что ОН не рискуют. Они не ограничатся уничтожением паразита в городе. Они уничтожат весь этот мир. Они стерилизуют его полностью. По сути, они, вероятно, сделают это в любом случаеесли только мы не сможем привести весские доказательства, что опасность отвращена.

Несколько секунд я просто не мог говорить. Во рту ощущался противный вкус.

— Думаю, ты ошибаешься, — между тем сказал Конрад. — Они не прикажут уничтожить целый мир. Располагая подобными фактами. Поднимется вопль. В ОН имеются люди, которые окажутся не готовыми признать, что это представляло какую-либо угрозу. Нашлись бы люди, которые посчитали бы идею Самого весьма привлекательной. Земля теперь является истощившимся миром… Поиски новых возможностей достигли отчаянного накала. Они не смогли бы удержать это в секрете… это просочилось бы наружу. Комитеты ОН слишком велики и слишком разнородны, чтобы поддерживать секретность. Бомбардировка этой населённой системы, вплоть до полного уничтожения, никогда не была бы приемлемой для мира в целом.

— Это будет зависеть, — спокойно сказал Натан, — от того, как ситуация будет подана людям. Если угроза будет обрисована нужными средствами… Всё зависит от службы по связям с общественностью.

— Ты безумец! — сказал я. — Ты хочешь, чтобы это произошло.

— Нет, — ответил я. — Нет, не хочу. Я всего лишь указываю на то, что это — одна из альтернатив. Возможно, как говорит Конрад, это и не обязательно. Но это возможная альтернатива, правдоподобная, и, как мне кажется, весьма вероятная.

— Альтернатива чему? — Спросила Карен.

— Альтернатива принятию нашего собственного решения, конечно. Именно об этом я и говорю. Я говорю, что мы должны решить потому, что если не мы, то решит кто-нибудь другой. А мы находимся в положении, когда от нас многое зависит. Именно мы можем вынести наиболее точное суждение. Мы находимся здесь, имеем дело с реальностью. ОН находятся дома, имея дело с вероятностями. Что я предлагаю: мы должны вынести суждение и привезти домой с тем, чтобы отстоять его. Если мы предложим ОН обоснованное решение, к которому пришли, мы сможем добиться, чтобы это решение было претворено в жизнь. Я хочу уничтожить паразита, если это возможно, не уничтожая всех лидей или целый мир. Конрад уже указал, как это может быть сделано — найти группу генов, которая остановит заражение паразитом новых хозяев. Защитить от инфекции новое поколение. Тогда Сам медленно умрёт вместе с нынешним поколением.

Ещё пока он говорил, я понял, что это безнадёжно. Это просто не сработает. Конечно, мы могли создать искуственный хромосомный сегмент, который буджет переносить вирус, чтобы распространить его среди населения города. Конечно, это обеспечит новорожденных иммунитетом к инфекции. Но как долго? Сообщество паразита обладало несчётными биллионами отдельных клеток, каждая из которых была по-своему самостоятельной, со временем регенерации, измеряемым часами. Какая скорость мутации потребовалась бы ему, чтобы найти путь в обход иммунитета? Натан не имел ни малейшего представления о скорости, с которой паразит мог бы эволюционировать, встретившись с нападением на него. Для этого не потребовалось бы сознание… только время.

Но я не собирался говорить ему это. Ни в коем случае. Я только надеялся, что Конрад и Линда будут держать свои рты закрытыми.

— Ты говоришь, что мы должны вынести суждение, — сказал я. — Ты говоришь, что если напряжём свои мозги, то можем привезти домой полностью готовое решение и сможем отстоять его вплоть до претворения в жизнь. Всё, что нам нужно сделать, это зарядить наши пушки, верно?

— Если принять решение здесь и настаивать на нём, — согласился он, — у нас есть все шансы отстоять его дома. Это со всех точек зрения лучше, чем если оставить проблему им. Это лучше, учитывая настоящую ситуацию… и это также даёт нам слабый шанс выполнить задачу своей миссии. Мы должны показать, что способны справиться со всеми проблемами, с которым люди скорее всего могут встретиться среди звёздных миров. До тех пор, пока мы поддерживаем это впечатление полной компетентности, до тех пор у нас отаётся шанс на возобновление проекта колонизации… а это именно то, зачем нас полылали.

— Тогда давай не будем отбрасывать и третью возможность, — сказал я, игнорируя вторую часть его заявления, которая искуссно адресовалась моим симпатиям. — Предположим, что мы приняли решение здесь, и решили, что город должен быть оставлен в покое, и что людям нужно позволить продолжать их маленький эксперимент. Предположим, мы привезли это решение домой и зубами и ногтями сражаемся, чтобы его защитить. Смогли бы мы претворить это? Ты сам сказал, что в основном зависит от службы по связям с общественностью… что это всего лишь вопрос выбора правильных слов, вызывающих нужный эмоциональный отклик. Предположим, что ты съел собаку в деле убеждения… смог бы великий Натан Патрик продать эту идею суетным, растерянным комитетам ОН?

Он несколько секунд постукивал пальцами по крышке стола. Никто другой не прыгунул в ловушку. Мы находились на ринге, и все понимали, что дело не дошло до борьбы без правил. Пока не дошло.

— Возможно, и смог бы, — сказал он наконец, — если бы у меня были какие-нибудь средства для использования. Но сперва тебе пришлось бы убедить меня. Я думаю, что эта штука несёт в себе угрозу. И хочу видеть, что она остановлена. Я предпочёл бы сделать это своим способом, чем с помощью большой бомбы. Но в настоящее время я предпочитаю большую бомбу тому риску, на который ты хочешь пойти, располагая основаниями, имеющимися у тебя. У тебя преобладают чувства, Алекс. Ты относишься к тем людям, которые дважды подумают о том, стоит ли убивать тигра, нападающего на тебя, когда ты не можешь примирить решение со своим представлением о морали, твоя немедленная реакция оставить всё как есть… устраниться. Это — своего рода трусость, Алекс. Ты говоришь, что поскольку мы полностью не понимаем эту штуку, то должны позволить ей существовать. Что это не нам решать. Тогад кому же? Не ОН… Ты не хочешь предоставить решение им, поскольку они, скорее всего, окажутся упрямее меня. Кому же тогда? Богу? Но мы знаем на чьей стороне Бог, Алекс, и это не наша сторона.

— Сейчас не время становиться на колени и твердить, что у нас нет права выносить решение. У нас есть все права — и мы должны. Потому, что мы находимся здесь. И насколько я могу видеть, это может быть только одно решение. Ты знаешь, как это смотреть в глаза смерти, Алекс. Только сегодня ты был в пасти волка. Что ты ощущал перед тем, как стрела убила эту тварь? И что ты чувствовал сразу после этого? Вспомни, волк делал только то, чего требовала от него природа, слепо следовал своим инстинктам. Кто ты такой, чтобы решать, у кого нет говорящих в них интинктов, и кто руководствуется здавым смыслом чёрным здравым смыслом, захватившим разум, словно паразит? Кто ты такой, чтобы судить, если ты не можешь понять? Здесь перед нами волк, Алекс, и я хочу убить его. Я намерен его убить.

— Думаю, что ты ошибаешься, — сказал я. — Нет никакого волка. Твоя аналогия — это совершеннейшая чепуха. То, с чем мы столкнулись здесь — человек. Может, он не похож на тебя или меня, но это человек, по крайней мере, частично. Он обладает своей собственной моралью. Нам не нужно его уничтожать… мы можем попытаться прийти с ним к согласию. Быть может, это будет и не просто. Возможно, это будет очень и очень трудным. Это может оказаться невозможным. Но мы должны попытаться. Мой отказ принимать решение это не трусость, Натан. Это смелость, которая позволяет нам трезво взглянуть на наше невежество и отсуствие понимания, поэтому нам не стоит мыслить категориями чёрного и белого, или грубыми и глупыми аналогиями. Вот что действительно является трусостью — это отказ мыслить о вселенной её собственными категориями и подменять их фантазиями нашего ограниченного разума. Я не позволю тебе уничтожить эту штуку, Натан. А без моей помощи вы не сможете этого сделать.

Натан не стал сразу ничего говорить. Он не стал также и барабанить пальцами по столу. Он молча замер. Он был зол, но только напряжение его мышц выдавало этот факт.

— У нас есть тебе подарок, Алекс, — сказал он очень мягко. — Линда?

Линда поднялась и вышла в лабораторию. Я проводил её взглядом. Взгляд Натана остался прикован к моему лицу.

Она вернулась с запаянной колбой. Внутри колбы находилась чёрная масса. Не было никакой необходимости спрашивать, что это было.

— Где вы достали это, — прошептал я.

— У кролика, — сказал Натан. — Пока тебя не было… мы подумали, что лучше начинать работать над основной проблемой. Конрад и Линда затимались анализами большую часть тех двух дней, что ты был в отъезде. Думаю, ты обнаружишь, что они очень многое сделали.

— Как только я уехал, — сказал я, слегка хриплым голосом, — вы сговорились об этом… все вы?

— Я была против этого, — мягко сказала Мариэль. — Но голосование…

— Вы сперва принимаете решения, а затем пытаетесь оправдать их… даже не зная ещё всей правды. Вы всегда были настроены уничтожить эту штуку. Потому, что она странная.

— Потому, что она нечеловеческая, Алекс, — сказал Натан твёрдо. Мы хотим спасти людей колонии. У нас мало времени… только двадцать дней. Мы подумали, что нам нужно узнать всё, что возможно.

— Я поймала кролика, — сказала Линда. — Никто не видел меня. Они не знают, что у нас есть образец. Это нужный вид.

Я посмотрел на Конрада.

— Даже ты? — Сказал я.

Он пожал плечами. — Мы нуждаемся во всей информации, какую только можем раздобыть, — сказал он. — Что бы мы не решили делать. Я вовсе не обязательно настаиваю на уничтожении… но думаю, мы должны обладать знаиями и возможностями для этого в любом случае.

— Но вы сделали это за моей спиной… пока меня не было.

— Никто не отсылал тебя, — сказал Натан. — Это была твоя идея. Ты не мог ожидать всё здесь замрёт, пока мы будем дожидаться твоего возвращения. Мы ограничены во времени и потому приняли решение. Мы начали работать… и мы нуждаемся в твоей помиощи. Я не хотел, чтобы это превратилось в настоящую конфронтацию, и сожалею, что это происходит. Но у тебя есть работа, которую ты долже сделать. У нас есть образец… и это твоя задача извлечь из него всё, что возможно. Включая и то, как с ним бороться. Дело сделано, Алекс. И ты не можешь теперь делать вид, будто у нас его нет.

— Нет, — сказал я. — Нет, не могу.

Я встал.

— Куда ты идёшь? — Спросила Мариэль.

— Наружу, — ответил я. — Я должен выбраться из этого проклятого костюма. Я должен одевать его внутри для вашей защиты. Но проведя большую часть дня с прорехой размером с пасть акулы, которая соединяла меня с наружным миром, не думаю, что я нуждаюсь в нём снаружи. Хочу вдохнуть немного воздуха.

И говоря это, я вышел. Уже через пять минут это начало казаться совершенно глупой и довольно недостойной выходкой, но я ощущал потребность в этом. После всего того, что навалилось на меня в течение нескольких неприятых минут, мне отчаянно хотелось избавиться от напряжения.

И так, я оставил свой костюм в шлюзе и вышел, чтобы ощутить на лице холодный ночной воздух Аркадии.