"Город Солнца" - читать интересную книгу автора (Стэблфорд Брайан Майкл)

Глава 9

По мере того, как день истекал, местность, казалось, становилась всё более дикой. Дождь так и не превратился в настоящий ливень, но он не прекращался; тучи, с которых он проливался, казалось спускались к земле по мере того, как невидимое солнце садилось к западной кромке горизонта. Моя почётная охрана скакала рядом столь стойко и не жалуясь, что я чувствовал себя виноватым перед ними за то, что вытащил их в дорогу в такой день. Но мне нечего было сказать им, и я коротал часы, вглядываясь вперёд, в надежде, что ободранный корпус корабля мог всё же обеспечить какое-то укрытие.

Мы джобрались до цели своего путешествия за несколько часов до темноты. Осталось не слишком много от того, что когда-то было гигантской машиной — могучим космическим судном. Оно было построено на луне, а затем запущено на орбиту Земли (гравитация не играла существенной роли для его двигателей, чего нельзя было сказать про сопротивление воздуха — оно было построено, чтобы только однажды пройти сквозь атмосферу — при посадке). Его внешняя обшивка и большая часть головной части были разодраны и использованы — всё это были полезный материал. Всё, что можно, было оторванно или отрезанно. То, что осталось — было металлом, котрый невозможно было снять — основной шпангоут корабля и большая часть двигателя, плюс множество обломков, оставшихся после предыдущих рейдов. Земля была усыпана осколками силикона и обрывками пластика, слишком маленькими, чтобы их можно было как-то использовать.

Мы укрылись под двигателем, там где имелся навес из какого-то структурного материала — больше похожий на выступ, чем на крышу, но всё же достаточный, чтобы спрятаться от дождя. Двое лучников вышли наружу в серую мглу — набрать дров, как торжественно информировал меня Слуга.

— Они будут слишком сырыми, чтобы гореть, — сказал я ему.

Он не снизошёл до ответа. Он принялся рыться во внутренностях закрывавшего нас от дождя двигателя, а остальные лучники стали обследовать другие углы и закоулки укрытия и натаскали внушительную кучу сухих листьев, веточек, коры и тому подобного, не достаточно сухого, но и не совсем мокрого. Один из лучников запустил руку в свой колчан, где держал стрелы, и извлёк какое-то воско-подобное вещество. Он сжал его пальцами и выдавил немного на ворох дров, положив остаток блока обратно в колчан. Затем при помощи огнива он поджёг воск. Тот вспыхнул, поджёг кучку хвороста, и вскоре тот горел достаточно ярко для сырого дерева, так что можно было подкладывать дрова, не рискуя задавить пламя, костёр требовал постоянного внимания, но он был закрыт от дождя.

— Я не думал, что ваши люди так сильно беспокоятся о тепле, сказал я.

— Ночь будет холодной, — любезно сказал темнокожий человек. Костёр поможет нам остаться сухими. И он отпугнёт хищников. У тебя остаётся ещё час до наступления темноты. Это то, что ты хотел увидеть. Осматривай.

Я понял намёк. Я в любом случае оставался сухим. И я пришёл сюда, чтобы посмотреть то, что стоило внимания. Почему-то, во время дождя это не казалось хорошей идеей. Что могли мне сказать развороченные останки старого космического корабля?

В переплетении железных конструкций виднелись птичьи гнёзда. Земля была испещрена множеством следов, что наводило на мысль о том, что наше прибытие потревожило достаточное число мелких млекопитающих. Я принялся всё внимательно осматривать, в поисках чего-либо, что могло бы дать дать какое-нибудь представление о годах, в течение которых корабль был ободран — кусок неповреждённого пластика с какими-нибудь записями… хотя бы метку на опорах. По мере того, как я осматривал всё и ничего не находил, на всё больше начинал чувствовать себя одураченным. Но я должен был продолжать искать хотя бы косвенное свидетельство, которое могло бы прояснить то, что я пытался установить: действительно ли люди в городе были единственными людьми, живущими на Аркадии. Если здесь были и другие люди — люди без компаньонов в виде чёрной паутины — они также должны были приезжать сюда, чтобы взять с корабля то, что могли.

Я предпочитал думать, что они могли существовать. Как только я утпром увидел стада, в которых зараженные животные соседствовали с незараженными, во мне — напрасно ли, нет ли — проснулась надежда. Но я нуждался в чем-нибудь ещё, что могло превратить эту надежду в реальную возможность. Мне нужен был какой-нибудь знак. Я не знал точно, какого рода знак искал, но бы проклял себя, если бы проворонил его из-за халатного осмотра.

Но спустилась ночь, а у меня по-прежнему ничего не было.

Я вернулся под навес к костру, роняя со своей пластиковой оболочки целые ручейки дождевой воды.

— Ты ничего не нашёл, — сказал Слуга.

— Да, ничего, — признал я.

— Мы отправимся обратно утром.

Я одарил его хмурым взглядом, но он не оценил этого. Ему были безразличны все внешние проявления.

— Утром посмотрим, — ответил я.

Он не спросил меня, что я ищу. Возможно, он считал, что знает. А может, он думал, что я сам не знаю.

Они привезли с собой еду, в сумках, переброшенных через крупы быков. Я захватил свой собственный паёк, надлежащим образом простерилизованный и разжиженный — в сосудах, похожих на большие тюбики зубной пасты. Они приготовили свой чай, используя дождевую воду, и предложили мне кружку. Я принял её, только для того, чтобы не обосабливаться. У них не было спальных мешков, и когда пришло время они удовлетворились тем, что растянулись на земле в том виде, в каком были — лучники нагими, а Слуга — в своей серебристой тунике. Я же завернулся в свой спальный мешок.

Сперва я не мог заснуть и прислушивался к ночным звукам. Слышны были крики какой-то птицы — приятные, трепещущие ноты и периодический ухающий вскрик, который тут же напомнил мне сову. Я слышал также и отдалённый лающий звук, повторявшийся снова и снова несколкими голосами, который мог принадлежать охотящимся волкам, а может и нет.

В течение ночи дождь временами переставал. Я с удовлетворением одумал о том, что местные сутки были на целых сорок минут короче стандартных, и что ночь, следовательно, также будет несколько короче. Это было впервые, когда я добром помянул местное время, которое, казалось, было в заговоре против нас. Двадцать раз по сорок минут это составляло более тринадцати часов… на тринадцать часов меньше времени, чтобы успеть что-то сделать до того, как мы окажемся перед необходимостью принять окончательное решение и приступить ко второй фазе операции.

Лёжа в темноте, в некотором отдалении от красноватого отблеска костра, я не мог отогнать от себя мысль, что Слуге и его людям представлялась замечательная возможность сыграть свою игру. Я был один, и некоторое время меня никто не будет ждать обратно. Было легко справиться со мной, открыть костюм, ввести туда инфицирующий материал…

Но что затем? Увезти меня займёт время. Они никогда не смогли бы использовать меня для того, чтобы доставить эту штуку на корабль… не превратив меня в автомат полностью послушный воле чёрной поросли — или их замечательного Самого. А чтобы проделать это, им пришлось бы потрудиться, пока мох пророс бы на всём моём теле.

Это были глупые мысли — своего рода полуосмысленные идеи, которые всегда проявляются на грани бодрствования и сна. Им не хватало здравого смысла, но я никак не мог избавиться от них.

Постепенно, однако, они покинули меня, и я заснул.

Я проснулся с первыми яркими лучами солнца.

Кочстёр уже не горел, но кучка золы продолжала дымиться. Один из лучников сидел перед ним на корточках, вглядываясь вдаль сквозь дым. Остальные спали — или, во всяком случае, оставались неподвижны.

Теперь небо было ясным, только с несколькими белыми облачками, гонимыми лёгким ветерком.

Когда я подошёл, лучник поднял взгляд, без какого-либо явного интереса.

— Ночью ничего не произошло? — Спросил я.

— Приходил волк, — сказал он лаконично. — Разведчик стаи. Он ушёл.

— Ты не стрелял в него?

— Я его не видел. Только чувствовал запах.

— Он вернётся?

— Не знаю.

Я оглядел равнину. Вокруг виднелся огромный участок травянистой местности со множеством кустов и выступающими из них группками искривлённых деревьев. Равнина выглядела пустынной, если не считать маленьких птичек в ветвях и высоко в небе.

Дежурный уже поднимался.

Я достал ещё один тюбик бесвкусной, но питательной массы и начал выдавливать его сквозь фильтр. Одновременно я неторопливо шагал вдоль корабля, в основном видя то же, что и на кануне вечером, но имея возможность лучше всё это рассмотреть. Я зажмурился и постарался сосредоточиться на своих ощущениях. Когда я вернулся к костру, все уже встали, и Слуга раздувал костёр, чтобы вскипятить ещё чаю. Я прошёл мимо, настроившись на дальнейшее исследование. Там и сям я останавливался, чтобы разобраться в обломках, разбросаных по земле бесполезных останках разгромленных механизмов. В обломках не было недостатка, но большая их часть представила бы интерес только при археологических раскопках через тысячу лет. Тогда можно было бы с успехом прибегнуть к старому доброму исследованию каждого нарисованого кружочка с помощью микроскопа. Мне же требовались факты несколько более свежие. Наконечники стрел, которые были бы не из города… инструменты сделанные из больших костей, которые могли попасть сюда только от животных вроде быков…

Но я зря тратил время. Я совершил путешествие в пустую.

— Ладно, — в конце концов сказал я Слуге. — Отправляемся домой.

Мы сели верхом и отправились в долгий обратный путь. Мои ноги были стёрты и мы не успели отъехать далеко, как я ощутил ноющую боль. Слуга, как и днём раньше, подогнал своё животное, чтобы держаться впереди, а когда я попытался поравняться с ним, он отъехал в сторону. Мысленно проклиная его, я погнал своё животное следом, пытаясь подъехать ближе.

Животное, как всегда, послушно отозвалось на давление моих рук и ног, но внезапно остановилось на полу-шаге.

Меня выбросило вперёд. Не имея ни седла, ни стремян, моё положение и без внезапной остановки было достаточно неустойчивым. Головой вперёд я совершил ввпечатляющий кувырок через голову быка. Кончик одного из закрученых рогов зацепил мою ногу ниже колена, и я почвствоавл, как и пластик костюма, и материя моих брюк распоролись. В полёте я слегка изогнулся и приземлился на левое плечо, прекувыркнувшись, чтобы не сломать шею или спину. Падение сильно оглушило меня. Бык тоже рухнул на землю всей своей массой, но он перевернулся в другую сторону и потому не навалился на меня — если бы это случилось, или если бы он ударил меня одним из копыт, я мог бы быть серьёзно ранен. А так — я отделался синяками и длинным порезом на ноге, который немного кровоточил, но был не достаточно глубоким, чтобы причинить какие-либо серьёзные неприятности. Со мной всё было в порядке… чего нельзя было сказать о быке.

Я сел, чувствуя себя оглушённым, и увидел, что животное пытается подняться. Его правая передняя нога была сломана — кость должно быть была перебита полностью. Нога довольно болезненно болталась на связках. Несчастное создание попало ногой в одну из множества нор, покрывавших степь, когда я пытался подогнать его, чтобы оно приблизилось к скакуну Слуги.

Я потряс гловой, пытаясь её прояснить. Затем поднял взгляд. Слуга уже спешился и быстро приблизился к упавшему животному. Бык расслабился и престал делать попытки подняться. Он снова лёг, пока Слуга осматривал сломанную ногу. Лучники, по-прежнему верхом, образовали вокруг нас кольцо.

Темнокожий человек повернулся, чтобы бросить на меня тяжёлый взгляд, и на этот раз на его лице было выражение… выражение немой ярости. Я всё ещё был оглушён и растерян. Но очень скоро пришёл в себя, когда увидел, что один из лучников накладывал стрелу на свой лук… и целился точно мне между глаз.

— Погоди минутку, — сказал я быстро. — Это была не моя вина! Это был несчастный случай!

Лучник замер. Но не потому, что я что-то говорил. Он колебался… ожидая решения. Я не видел, как он собирался получить его. Сам находился на растоянии целого дня пути.

Наконец-то, — подумал я, — я стал свидетелем чего-то спонтанного. Решения принимаемого по собственной воле.

Мне оставалось только желать, чтобы я не стал жертвой этого решения.

Слуга посмотрел на меня долгим тяжёлым взглядом — на моё лицо, на разорванный пластик, закрывавший ногу, на кровь, стекающую по штанине. Затем он посмотрел на животное. Ему потребовалось много, много времени, чтобы прийти к решению. Затем он просто гляднул на лучника и покачал головой.

Я осознал, что затаиваю дыхание, и с облегчением вздохнул.

— Это был несчастный случай, — сказал я снова. — Это могло случиться с любым из нас.

Слуга пронзил меня взглядом, который был почти прожигающим. Наконец-то я добился от него реакции, хотя это и была реакция, которую я не мог понять прямо сейчас. Бык должен был погибнуть, конечно сломанная нога делала это неизбежным. Но почему несчастье с животным вызвало такую бурю гнева в такой невозмутимой личности?

— Я сожалею, — сказал я. Я чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь.

Слуга гладил шею раненного животного, котрое теперь было довольно спокойным. Его реакция на шок и боль была приглушенна… вероятно паразитом.

Я вспомнил, что Слуга утверждал, что они рассматривают животных, как часть Нации вместе с людьми. Не была ли эта вспышка гнева… как если бы я послужил причиной смерти его брата?

Внезапно до меня дошло, что нужно присмотреться к тому, что должно было произойти дальше. Я следил за тем, как рука Слуги замедла своё ласковое движение над шкурой, там, где находилась чёрная сетка. Лучники спешились и устроили своих животных, будто нас ожидал дительный отдых. Слуга опустился на колени, устраиваясь так, чтобы ему было удобно, и положил и вторую руку на шею животного.

Затем я увидел, что чёрные линии на его руке пришли в движение.

Они словно удлинялись или вытягивались. Кончики ворсинок, которые были такими же длинными, как сами пальцы, приподнялись над кожей и начали извиваться, словно черви, очень медленно… пока не проложили себе путь среди шерсти животного, куда они погрузились, словно ища что-то.

Затем я понял, каким глупцом я был — какими глупцами были мы все — не догадавшись о том, что должно было быть очевидным, не поняв до конца ситуации, существовавшей в Городе Солнца. Я понял, что Сам решил постараться скрыть от нас до тех пор, пока один из нас не смог бы решиться испытать это на себе. И понял, почему едва не был застрелен… не из-за смерти животного, а потому, что должен был стать свидетелем чего-то такого, что помогло бы мне понять людей города гораздо больше, чем до этого… и что пропорционально увеличило бы мои страхи.